Россия и бесы. Когда не стало Родины моей…
Савва Васильевич Ямщиков
Политические тайны XXI века
Знаменитый реставратор и искусствовед нашего времени Савва Васильевич Ямщиков, недавно ушедший из жизни, считал, что распад современного Российского государства неизбежен, потому что в душах соотечественников он уже, кажется, произошел. Не уступая в яркости и остроте пера асам публицистики, он приводит в своей книге чудовищные примеры деградации нашего общества, коррупции, не знающей границ, вседозволенности, открытого бандитизма власть имущих, предательства интересов России… Выступления Ямщикова в газетах, на радио и телевидении, по словам Александра Проханова, являлись живым и страстным орудием воина, проповедника и просветителя. Знание им политических реалий начала XXI века поразительно для человека искусства. Оттого, наверное, столь беспощадны его диагнозы, что на острокритический анализ накладывается эмоциональность, свойственная творческим людям. Независимо от того, прав Ямщиков или нет, злободневные и актуальные проблемы, поднятые им в книге, по-прежнему не решены. Все так же нагнетается русофобия в прозападных СМИ, фальсифицируется наша история, оскверняются святыни, разбазаривается духовное наследие России…
Савва Ямщиков
Россия и бесы. Когда не стало Родины моей…
Светлой памяти моей бабушки Екатерины Ивановны Гришиной и младшего брата Федора Зырянова
От автора
ЧАС БЕЛОВЕЖЬЯ
Когда не стало Родины моей,
я ничего об этом не слыхала:
так, Богом береженая, хворала! —
чтоб не было мне горше и больней…
Когда не стало Родины моей,
я там была, где ни крупицы света:
заслонена, отторгнута, отпета —
иль сожжена до пепельных углей.
Когда не стало Родины моей,
в ворота ада я тогда стучала:
возьми меня!., а только бы восстала
страна моя из немощи своей.
Когда не стало Родины моей,
воспряла смерть во всем подлунном мире,
рукой костлявой на железной лире
бряцая песнь раздора и цепей.
Когда не стало Родины моей,
Тот, кто явился к нам из Назарета,
осиротел не менее поэта
последних сроков Родины моей.
Апрель 1992
Вот такие стихи написала великая русская поэтесса Татьяна Глушкова. Ее талант перекрывает образованческие способности всех авторов проклятого «письма 42-х» к Ельцину – от Лихачева до Окуджавы, призывающих расстреливать русских людей. До гражданственности Глушковой далеко замечательному писателю Виктору Астафьеву, подписавшему то письмецо вместе с ущербным письменником Граниным. Позарился певец сибирской деревни, блестящий прозаик на грязные деньжонки березовского «Триумфа»; на орденок 2-й степени (а Пугачевой дали 1-й), пообнимался с вурдалаком Ельциным; взял на себя миссию защитника «проклятых и убитых» и третейского судьи по итогам Великой Отечественной. Обидно. Ведь Астафьев не какой-нибудь Ганичев или Дементьев с Поляковым. Так будем молиться за упокой его мятежной души, ибо книги Астафьева – золотой фонд русской литературы, как стихи Татьяны Глушковой – жемчужина ее поэзии.
Вопросы простодушного
Так жить можно?
Из огромной массы лезущих в голову сомнений буду я отбирать наиболее жгучие и волнующие и делиться ими с тобой, мой читатель. За последнее время я уже второй раз попадаю в святая святых Госдумы. Не по своему, конечно, желанию – не церковь дом сей все-таки. Эйфория, захлестнувшая чиновников от культуры, спешащих под радостные камлания журналистов отдать остатки трофейных коллекций Германии, заставила меня, посвятившего сей проблеме не один год жизни, подставить плечо H.H. Губенко, в одиночку вышедшему на борьбу с забывшей родство «культурной ратью», по сей проблеме я еще озадачу вопросами спешащих разбазарить государственные ценности. А пока хожу под впечатлением последней пресс-конференции, организованной председателем думского комитета по культуре.
Впервые я увидел так близко целый конгломерат народных избранников, озабоченных проблемами реституции. Сидящий рядом со мной паренек, румяный, кудрявый, смахивающий на куклу Барби, зачитал громко, по бумажке, призыв к нации немедленно вернуть немцам все, дабы не прослыть нам туземцами и зулусами! Поинтересовавшись у сидящего рядом депутата, кто есть сей пылкий вьюнош, узнал я, что зовут его Владимиром Семеновым и славен он инициативами по узакониванию браков между геями и «гейшами». Задавать ему вопрос, помнит ли он о своих дедушках и бабушках, хлебнувших горькую чашу военного лихолетья, после полученной информации было бы по крайней мере некорректным. А вот следующего оратора я слушал с открытым от удивления и потрясения ртом.
Держа в руках погасшую трубку, соблюдая сталинские диктаторские паузы, напоминая говорящий бронзовый бюст, вечный депутат Говорухин пел громкую осанну министру Швыдкому. Пожалев несчастного коллегу, так некстати для себя затеявшего процедуру сбагривания «Бременской коллекции», создатель нашумевшего некогда сериала про Высоцкого, с уверенностью и беззастенчивостью джигарханяновского Горбатого, восторженно констатировал небывалый доныне расцвет отечественной культуры в отдельно взятых губерниях. Особенно отмечены были оратором Краснодарский край и Ханты-Мансийск. С Краснодаром у выступающего вышла неувязочка, ибо думская коллега его, актриса Елена Драпеко, тут же отпарировала, что причина краснодарского благополучия зиждется на трудолюбии и бескомпромиссности коммунистического хозяйственника батьки Кондрата и его последователей. А вот что касается Ханты-Мансийска, то тут наш «кинотавр» попал в белый свет, как в копеечку. За день до этого прочитал я в газетах о двух миллионах долларов, затраченных богатыми тамошними нефтяниками на недельный фестиваль собрата господина Говорухина по кинобизнесу, режиссера Сергея Соловьева. И озадачился я вопросом, как бы облегчилась жизнь истинных хранителей отечественной культуры – сотрудников музеев столичных и провинциальных, живущих на зарплату, которой в соловьевском фестивальном гулянии и на стакан чаю бы не хватило. Ведь фестивали – это банкеты, охота, рыбалка, подарки; короче, мзда нефтедобытчиков за возможность потусоваться с мифическими персонажами из страны кинематографических чудес. А тысяча рублей в месяц, получаемая подвижницами русскими, ибо в музеях трудятся в основном женщины, – символ расцветшей на глазах у депутата Говорухина радениями Швыдкого культуры.
Особенно страстно говорил невозмутимый оратор о коренных сдвигах в истории современного кинематографа, достигнутых также стараниями министра Швыдкого, первого, по словам Говорухина, из занимающих этот пост лица, умеющего общаться с чужеземцами и даже читать лекции на других языках. Я попытался, испросив разрешения у ведущего конференцию Николая Губенко, задать недоуменные вопросы Говорухину, но последний не пожелал опуститься до столь низкого собеседника, назвав полемику сию базаром.
Так ответьте сейчас, господин Говорухин, в чем же Вы видите расцвет русского кинематографа? Может быть, в еженедельно проводимых по всей многострадальной России фестивалях, на которых показывать-то особенно и нечего? Впрочем, извиняюсь, есть чем Вам удивить публику. Пользуясь тележурналом «7 дней», прежде чем добраться до сетки вещания, вынужден я вместе с домашними любоваться фоторепортажами с этих «праздников, которые всегда с Вами». Как же любите Вы и компании Ваши раздеваться до исподнего и услаждать своими далеко не молодыми телесами озадаченных подписчиков и покупателей глянцевых журналов! Что бы сказали кумиры и учителя Ваши, такие, как Довженко, Ромм, да те же Ростоцкий, Чухрай, Бондарчук, увидев эти фотонеглиже? К сожалению, больше Вам показать нечего, а вот стеснение и стыд, оказывается, Вам не к лицу.
Да, в последнее время появились такие удачные, идущие вразрез с пошлейшей масскультурой фильмы, как «Война», «Звезда», «Кукушка». Но разве можно хоть как-то связывать их появление с заботами министра Швыдкого? Человек, заявивший на всю страну, что «русский фашизм страшнее немецкого», должен бояться этих патриотических лент, как бес ладана. А режиссер А. Рогожкин символизирует своим творчеством и независимой манерой поведения априорный протест против всего, что проповедует в своих шоу культурминистр.
Прозвучала из уст депутата Говорухина в том же панегирике Швыдкому чеканная фраза: «Россия поднимается с колен». У меня снова вопрос: «Где вы говорите правду, а где лжете, господин Говорухин?» Два года назад в фильме «Ворошиловский стрелок», встав на колено, одинокий старик метким выстрелом раздробил гениталии подонков, к сожалению, символизирующих молодую поросль России. И за два года вы так изменили свой взгляд на печальную картину российского быта, вызывающую в памяти библейское описание Содома и Гоморры? Посмотрев только что ваше интервью бронзового телеведущего с вертлявым шоуменом Фоменко, я понял, что вы лжете постоянно. Ведь это именно фоменки, ханги и дибровы воспитали подонков из вашего «Стрелка». Быстренько помогли молодежи сесть на иглу, утонуть в матерщине и похабщине, наплевать на всякие нормы морали. А вы с ним беседуете, словно с Олегом Стриженовым, Алексеем Баталовым, Василием Ливановым или Жераром Филиппом – подлинными кумирами нашей молодости, дарившими юным зрителям красоту, стремление к справедливости и желание помогать падшим. На мой вопрос о нищете наших музеев и библиотек, особенно в провинции, вы заявили, что с ранних лет путешествуете по России. Вы путешествуете, а я служу и работаю во всех ее древних музейных городах. Потому говорю вам, отвечая на свой же вопрос: «Так лгать нельзя!»
По окончании конференции поджидал я у парадного думского подъезда товарища и увидел, как холеный донельзя господин Говорухин поместился в комфортную «Ауди» с верным возницей и отправился продолжать путешествие по России. Так жить можно?
Кому ЧК, а кому мать родная?
Прежде чем задать этот волнующий меня вопрос и попытаться разобраться в сложных перипетиях, с ним связанных, скажу, положа руку на сердце, что кровавое «красное колесо» в страшной части нашей истории продолжает пластать меня по бренной родной земле не только горькой памятью о зверствах прародителей антирусского террора, но и мнимой бархатностью нынешнего уничтожения России, осуществляемого их не менее жестокими последователями, учениками, а иногда и просто родственниками по прямой.
Три основных составляющих русофобского террора коснулись меня отнюдь не косвенно. Одна половина моих дедов и прадедов – потомственные крестьяне из зажиточных слоев, умевших и мельницу поставить, и урожай богатый собрать, не прибегая к помощи наемных рабочих рук, обходясь своими недюжинными способностями и силой, отпущенной Богом; многие же из предков по материнской линии были верными слугами церкви, стойкими последователями старообрядчества. Разве можно мне забыть и простить тотальное уничтожение золотого фонда отечественного крестьянства, когда тридцать миллионов хранителей и кормителей России были сняты русоненавистниками с родных мест и истреблены физически?
А можно ли без содрогания перечитывать печальные мартирологи убиенных священников, начиная от патриарха, митрополитов и кончая простыми церковными служками?
Только у бессердечного человека не подступит комок к горлу при воспоминаниях о сотнях батюшек, живыми зарытых в землю, или о талантливом русском писателе и просветителе М.О. Меньшикове, расстрелянном по личному приказанию Ленина на глазах у жены и малых детей.
Третий фактор продуманного уничтожения русской нации новоявленными Маратами и Робеспьерами – высылка на чужбину целого парохода с двумя тысячами самых одаренных наших мыслителей: физиков, математиков, философов, историков искусства, писателей. Там были учителя моих учителей, оставшихся в России, прошедших сквозь адские испытания ГУЛАГа и сумевших рассказать мне о светочах русской науки и искусства, которых ЧК отправил подальше от родных берегов.
Когда началась так называемая перестройка, я сначала удивлялся и задавал себе один вопрос за другим, читая регулярно рупор горбачевского синдиката лжи – «демократический» «Огонек», возглавлявшийся «пламенным революционером» Коротичем. Вроде братия эта – против коммунистов, большевиков, за свободу слова и чистоту дела, а герои их наскоро состряпанных разухабистых материалов, с пылу с жару варганившихся карауловыми, феликсами Медведевыми и иже с ними, – Бухарин, Лурье, Троцкий, Тухачевский, Свердлов – старатели, руки которых в крови миллионов невинно убиенных русских людей. Значит, Орвелл в «Скотском хуторе» правильно заметил, что «все свиньи равны, но некоторые равнее».
Особое недоумение вызывало тогда, а нынче и совсем ставит в тупик отношение «свободолюбивых» представителей творческой интеллигенции, на дух не переносящих идей большевизма, поносящих Дзержинского и его контору на каждом углу, к одной из самых матерых чекисток – Лиле Брик.
И я прошу ответить на мой вопрос Майю Плисецкую, посвятившую самые теплые страницы своей биографической исповеди основоположнице ее брака с Родионом Щедриным – кровавой леди нашей революции. Сколько гневных слов встретит читатель в повествовании прославленной балерины в адрес ЧК и КГБ, а вот «мама Лиля», бывшая гражданской женой заместителя шефа НКВД Якова Сауловича Агранова, воздвигнута на пьедестал жены цезаря.
Квартира Бриков – грязный вертеп, которому и нынешние порносалоны могут завидовать, – давала приют продажному террористу Блюмкину, здесь готовились проскрипции на уничтожение лучших русских людей, сюда попал и нашел здесь свою погибель талантливейший, но мягкотелый Маяковский. Чувство брезгливости вызывает описание любовных треугольников, квадратов и прочих фигур извращений, царивших в «теремке» Бриков.
А как Майя Плисецкая восторгается сестрой Лилички – Эльзой Триоле и ее мужем Арагоном! Забыв про свою антикоммунистическую озлобленность, поет балерина осанну сладкой парочке – столпам французской компартии.
Неужели тонкий парижский парфюм, ужины в хороших ресторанах так притупили классовую ненависть Плисецкой к коммунякам? Ведь страшнее и циничней французских левых тогда в мире не было. Недаром такие деятели культуры, как Пикассо, Ив Монтан, Симона Синьоре и другие их товарищи, вносившие огромные деньги на счета лидеров французской компартии, поняв, что их средства идут на обеспечение роскошной жизни Арагонов и Триоле, переходили в ряды итальянских коммунистов.
Так что же, уважаемая Майя Михайловна, вы обо всем этом не знали или просто запах духов «Chanel № 5», подаренных Эльзочкой, усыпил Вашу социальную бдительность?
С умершего режиссера Параджанова теперь не спросишь, за что он боготворил кровавую Лилю Брик. У одаренных людей свои причуды, хотя Пушкин и Лермонтов подобных палачей свободы и гения избегали.
А вот «благородный» наш Атос – актер Вениамин Смехов – целую пьесу о Лиле и Эльзе поставил и порадовал ею французов и русских. И куда девался у постановщика свободолюбивый дух любимовской Таганки, которой так мешала жить и творить простая русская женщина Екатерина Алексеевна Фурцева, а потом и ненавистный режиссер Эфрос? Вот сестрички Брики – это сама свобода, чистота и благородство. Только как же быть с их столь пакостными биографиями и с памятью о замученных с их помощью людях?
А может, вам, господа демократы, ЧК действительно мать родная? Ну, скажем, как ее певцу Юлиану Семенову или друзьям его по перу?
Жду с нетерпением вашего ответа.
Так с кем же вы, мастера культуры?
В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Ямщиков.
Савва Ямщиков
Савелий Васильевич Ямщиков
8 октября 1938
- Москва, РСФСР, СССР
19 июля 2009 (70 лет)
- Псков, Россия
-
СССР
-
Россия
МГУ
Почётная медаль Российской Академии художеств
Са́вва (Саве́лий) Васи́льевич Ямщико́в (8 октября 1938, Москва, СССР — 19 июля 2009, Псков, Россия) — советский и российский реставратор, историк искусства, публицист, журналист, теле- и радиоведущий. Открыл жанр русского провинциального портрета XVIII—XIX веков, возродил к жизни имена забытых русских художников и иконописцев. Был консультантом Андрея Тарковского на съёмках фильма «Андрей Рублёв». Член РАЕН.
Содержание
Биография
Родился в Москве. В 1956-1958 годах — грузчик-такелажник шестого разряда Завода внутришлифовальных станков, учился на вечернем искусствоведческом отделении исторического факультета МГУ.
После окончания вуза и неудачной попытки устроиться в музеи Кремля получил предложение от Виктора Филатова начать трудовую деятельность во Всероссийском реставрационном центре. В 1958-1983 годах — художник-реставратор отдела иконописи Всероссийскоого реставрационного центра, с 1983 года — заведующий отделом и ведущий научный сотрудник ГосНИИреставрации..
Бо́льшую часть своей жизни Ямщиков провёл в русской провинции, сначала занимаясь профилактическими реставрационными работами на произведениях иконописи, а затем обследуя музейные запасники, составляя реставрационную «Опись произведений древнерусской живописи, хранящихся в музеях РСФСР» и отбирая иконы для восстановления в Москве.
За сорок с лишним лет Савве Ямщикову удалось возродить сотни произведений иконописи, уникальные собрания русских портретов XVIII—XIX веков из различных музеев России, вернуть имена забытых художников. Организованные Ямщиковым выставки, на которых показывали открытия реставраторов, стали неотъемлемой частью русской культуры.
Кроме реставрационных выставок, Ямщиков сумел в советское время познакомить современников с сокровищами частных коллекций Москвы и Ленинграда — от икон до лучших образцов авангардного искусства. Владельцы личных собраний избрали его председателем Клуба коллекционеров Советского фонда культуры. Издав десятки книг, альбомов, каталогов, опубликовав сотни статей и интервью в периодической печати, Савва Ямщиков много лет вёл постоянные рубрики на Центральном телевидении, в частности, «Служенье муз не терпит суеты», снимал редкие сюжеты в различных городах России и за рубежом.
Савва Ямщиков — автор многочисленных научных трудов, книг, альбомов, каталогов о русском искусстве, устроитель выставок, один из тех людей, кто несколько десятилетий боролся за сохранение культурного наследия России.
Савва Ямщиков был не только постоянным автором, но и защитником Радио «Радонеж». Благодаря его помощи были отбиты попытки отобрать часы вещания радиостанции. Савва Ямщиков тесно сотрудничал с «Народным радио» (Москва).
В 1990-х годах Савва Ямщиков страдал от клинически выраженной депрессии, в связи с чем около 10 лет не выходил из дома и практически ни с кем не общался
Скончался 19 июля 2009 года во Пскове. Савва Ямщиков похоронен 22 июля 2009 года в Пушкинских Горах на городище Воронич у храма Георгия Победоносца, рядом с могилой хранителя Пушкинского музея-заповедника Семёна Гейченко и около родового некрополя Осиповых-Вульф.
Семья
Был женат вторым браком на звезде Кировского балета Валентине Ганибаловой. Дочь — Марфа Ямщикова.
Память
Мемориальная доска памяти Саввы Ямщикова на стене Псковского музея
Савве Ямщикову посвящён документальный фильм телеканала «Россия» «Числюсь по России. Памяти Саввы Ямщикова».
Выставки
![]() |
Этот раздел не завершён. Вы поможете проекту, исправив и дополнив его. |
- «Ярославские портреты XVIII—XIX веков» — Ярославль — Москва — Ленинград
- «Живопись древней Карелии» — Москва, Выставочный зал Союза художников РСФСР, Кузнецкий мост, 20.
- «Живопись древнего Пскова» — Москва, Выставочный зал Союза художников РСФСР, Кузнецкий мост, 20.
- «Живопись Ростова Великого» — Москва, Выставочный зал Союза художников РСФСР, Кузнецкий мост, 20.
Организовал более 300 выставок.
Книги
Составитель
Фильмография
- 1966 — Андрей Рублёв («Страсти по Андрею») — консультант
- 1986 — Борис Годунов — консультант
- 1980 — Необходимая случайность (документальный) — Савелий Ямщиков, искусствовед
- 2006 — Псковский набат. Сны о потерянном граде — консультант
- Советский архимандрит. (документальный фильм, ВГТРК Культура) — участник, консультант
Звания и награды
- заслуженный деятель искусств Российской Федерации
- академик, действительный член Российской Академии естественных наук (Отделение «Российская энциклопедия»)
- художник-реставратор высшей категории
- член Комиссии по рассмотрению вопросов о возвращении культурных ценностей.
- член Союза писателей России
- член президиума Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры
- председатель Ассоциации реставраторов России,
- вице-президент Российского международного Фонда культуры
- ведущий специалист ГосНИИР(Всероссийского института реставрации)
- член Межведомственного совета по вопросам культурных ценностей
- председатель Клуба коллекционеров Советского фонда культуры
- член правления «Фонда Николая Васильевича Гоголя»
- премия Ленинского комсомола (1980) — за реставрацию и популяризацию произведений русских авторов XVIII—XIX веков
- орден святого благоверного князя Даниила Московского (РПЦ)
- орден «Полярная Звезда»
- первый реставратор, получивший за двухсотлетнюю историю Российской Академии художеств её почётную медаль
- лауреат звания «Герой «Труда»» за 2007 год (премия газеты «Труд»)
Примечания
Ссылки
- Савва Ямщиков в программе «Встречи на Моховой». Встречи на Моховой. 5-tv.ru (19 ноября 2008). — видео. Проверено 11 октября 2012. Архивировано 19 октября 2012 года.
- Савва Ямщиков, реставратор всея Руси
- «Нужно ли России возвращать перемещённые культурные ценности странам-владельцам?» Эхо Москвы, 17.02.2005.
- Гость студии: Савва Ямщиков. Программа «Созидающие», 13.07.2005.
- Допрос С. В. Ямщикова, вызванного в качестве специалиста. Таганский суд, 9.02.2005. — Расшифровка аудиозаписи судебного заседания. Процесс по делу о выставке «Осторожно, религия!» (14—18 января 2003, Музей и общественный центр имени А. Д. Сахарова)
Дмитрий Лихачёв (1986—1993) • Никита Михалков (с 1993)
Вице-президенты
Советского фонда культуры (1989—1991)
журнал «Наше наследие»
Советская выставка «Шедевры русской реставрации». Народу — тьма. Только приглашенные и собственно реставраторы. Вдруг — заметное движение воздушных потоков и людских масс: входит большой, плотный дядька в вязаной фуфайке. Шепоток: «Савва Ямщиков… Он все завертел». Первый реставратор, удостоенный серебряной медали Академии художеств за всю ее 225-летнюю историю. Открыл неизвестные имена. Нашел, вытащил из небытия, явил миру.
Накануне юбилея Саввы Ямщикова, председателя Ассоциации реставраторов России, с ним беседует наш обозреватель Гузель Агишева.
вопрос: Как это вам удалось стать Саввой — в советские-то времена?
ответ: Бабушка окрестила в нашей старообрядческой церкви, на Преображенке. Потом в этой церкви и вырос. Посещал службы — иначе бы бабушка мне просто кушать не дала. Пел в церковном хоре. Но и комсомольцем был. Как все. Эту церковь, к слову, мои предки строили: половину — Баженов, половину — старообрядцы. Я же из беспоповцев, было такое радикальное старообрядческое согласие. А в загс мои документы отец понес, кадровый военный. Сказал, что хочет записать сына Саввой, как бабушка велела. Ему говорят: не может быть такого имени у советского ребенка. И записали Савелием. Хотя «Савва» в переводе на русский — «вино», а «Савелий» — имя древнееврейское, его даже в святцах нет. В школе меня звали Вячеславом. Говорили: «Гордись, тезка Молотова».
о: Да, я неудобный. У Федора Поленова, внука знаменитого художника, работал бронетранспортером. Он возглавлял Комиссию по культуре Верховного Совета Российской Федерации, а я был его замом по охране памятников. Рядом с ТАСС в особняке была редакция альманаха «Памятники Отечества». Когда началась перестройка, редактор продал его вместе с журналом. Мы — к Лужкову. Пришли, Поленов рассказывает, а Лужков смотрит на меня своими глазами-буравчиками. Потом звонит кому-то и говорит: «Все, больше никто не потревожит». И вдруг спрашивает: «Ты не с Павелецкой набережной?» Да, отвечаю, дом 4, барак 14. А я, говорит, из 18-го. В наших бараках жил Тарковский. Мы друг друга не знали, но ходили в один кинотеатр смотреть трофейные фильмы. Но жизнь нас все равно свела, я его консультировал на съемках «Андрея Рублева».
Насчет борьбы. Меня Господь испытал: я лежал 10 лет в четырех стенах, потом выполз практически без ног, огляделся и понял: отныне печатать будут только в газете «Завтра». Саша Проханов так и сказал: «Ну что, Илья Муромец, пора браться за дело». За эти 10 лет моей команде — писателям Белову, Распутину — кислород окончательно перекрыли.
в: За славянофильство?
о: Да. Своим учителем считаю Гоголя. В 1952-м, когда мне шел пятнадцатый год, праздновали столетие со дня его кончины. По-настоящему, с широким размахом. Я купил его шеститомник синенький, прочитал и был поражен, что так можно рассказывать про нашу историю. Затем идут мои любимые Аксаковы, Хомяков, Леонтьев, Достоевский, естественно. Есть такая критикесса, из дописов… Знаете же, были жописы — жены писателей и дописы — их дочери. Так вот она из перевертышей, мастерица исконное изничтожать, а западное превозносить, до того договорилась, что сказала, будто в шесть лет прочитала всего Достоевского. Таких надо сразу помещать в палату N 6. Мне в 25 казалось, что я все знаю, сейчас, в 70, вижу, что не знаю ничего. Недавно перечитывал «Бесов» и в какой-то момент понял, что они рядом, ходят вокруг. И прервался на середине…
в: Как становятся реставраторами? Что, не выбился в писатели — иди в литературные критики, не стал художником — так будь искусствоведом?
о: Я массу времени провел в Третьяковке. Гуляешь с девушкой, замерзнешь — куда пойти погреться? А на кафедру искусствоведения МГУ забрел случайно. Там в программке первым был вопрос: «Андрей Рубенс». Программка замусолилась, и «Рублев» читалось как «Рубенс». Ну, думаю, если уж они это не исправили… И легко поступил, хотя конкурс был 19 человек на место. На втором курсе технику живописи и реставрации читал Виктор Филатов, корифей этого дела. Он меня пригласил работать у него во Всероссийском реставрационном центре. Я, конечно, хотел: стипендия 29 рублей, а дома — мама и братишка, отец давно умер. Но рисовать, говорю, я не очень. А он: «Так это же хорошо, не будешь с автором соперничать». Пришел я в Марфо-Мариинскую обитель в 1959-м и понял: мое. Отсюда — ни-ку-да. Сейчас, когда ее восстанавливали, нас с Филатовым позвали консультантами по росписям Нестерова и Корина. И я вам скажу: дух Елизаветы Федоровны, заложившей это сестричество, был таким мощным, что до сих пор помогает жить. Мы же там выпивали, матерились, девушки, гульба… Недавно покаялся за себя и друзей своих умерших, что работали под этими сводами, а жили отнюдь не как праведники.
в: Когда вы начали реставрировать?
о: В 1959-м и начал. Учителя-то какие были! Филатов, Евгения Кристи, святой человек.
в: Говорят, ожог 80 процентов кожи — всё, человек не жилец. А у реставраторов — когда икона все же «жилец», сколь-ко авторской живописи в ней должно сохраниться?
о: Древняя икона, если в ней даже кусочек сохранился, — она каноническая. Даже пяти процентов достаточно, потому что ваш глаз восстановит все, что на ней было. А вот если она дописана, глаз этот кусочек уникальный не выцепит. Иконы-то привозил я, я колесил по музеям, описывал, вез их на реставрацию. А иному нужны были показатели. Не хватает живописи — давай покрывать случайными красками и лаками, отчего потом черные пятна идут, целые куски проседают. Помните, у Пушкина: «Художник-варвар кистью сонной картину гения чернит».
в: Тогда по стране колесили и другие энтузиасты. За бутылку забирали у сторожа церквушки ценности в свои коллекции — вспомним «Черные доски» Солоухина.
о: «Черные доски» — пособие по грабежу. Но скупали эти пройдохи у невежественных людей, не у музейщиков. В музеях работали подвижники. Их можно было обмануть, предъявив серьезную бумажку, «мандат», но купить — вряд ли.
в: Всегда ли икона XV века лучше иконы XVII? Она уникальна возрастом, но есть еще и художественные достоинства…
о: Поясню на своем примере. Сначала мне доверяли укрепление, потом промывку. Постепенно дошел до послойной расчистки, а закончил тем, что делал расслоения. Это когда внизу XV век, а сверху — XVII, но тоже интересный и нужно сохранить оба слоя. Работаешь вслепую: заклеиваешь растворенный участок папиросной бумагой и начинаешь подрезать скальпелем, оттягивать верхний слой на папиросную бумагу — чтобы потом его перенести. Но это возможно, если между слоями ранней живописи и поздней есть потемневшая пленка. Вот в Кремле висит «Троица», XIV век, открыли на ней «окошко» — там лик ангела. А сверху — запись XVII века руки Тихона Филатьева, мастера Оружейной палаты. Собрали комиссию: Лазарев, Корин, все асы. Они: нет там прослойки, начнут делать — и все расплывется, не спасти ни первую работу, ни вторую.
А насчет XV века есть разные мнения. Академик Лазарев вообще считал, что после XV — начала XVI века древнерусская живопись — уже «частушки».
в: Вы к какой школе мастеров тяготеете?
о: Август провожу у друзей в Кижах, там я много трудился. И вот недавно — белые ночи, не спится. Глянул на икону, над которой работал, потом в окно — одни краски: синее небо, желтые листья, вода блестит. Я много жил и в Суздале, наблюдал за людьми в компаниях, на базаре, в пивных — они все похожи на святых с икон. Там же равнина кругом — и речь у них плавная, характер ровный. И доску они левкасят как стекло, так зашлифуют, что смотреться можно. И пишут послойно — оттого и понятие «будто дымом писано». Или вот Новгород и Псков — вроде рядом, всего 200 км между ними. Новгород — богатый, основательный. Храмы с ровными стенами. А у псковских церквей стены — что куличи: здесь неровно, тут просело, там вздулось… А отойдешь — все живет и клубится, чистый импрессионизм! Сам Корбюзье сказал: не увидь он в 30-е годы эти псковские храмы — не создал бы свою знаменитую капеллу Роншан. И в живописи та же разница. Новгородцы все делают тщательно. У них раз киноварь — так уж они ее столько положат. А киноварь дорогая, приходит с Востока, из особого сорта клопов делается. А псковичи — люди эмоциональные. И доску левкасят как стену храма. Вот у него идет кисть, краска кончилась — дальше один левкас, безо всякой краски. Но когда ты смотришь на это в целом, да еще при свечах — завораживает. Или вот они делают миниатюры в древних книгах — XIII, XIV веков: Евангелие, Псалтырь. А на полях читаем: «Ой-ой свербит, полезте в баню мыться». Или: «За тыном пьют, а нам не дают» — рисовал-рисовал, устал и написал. Свободные люди!
в: Не каждому дано видеть такие тонкости…
о: Надо это любить, тогда много чего посмотришь и натренируешься. Если глаз свиной, то и Пьету Микеланджело не воспримешь. Когда я попал в Ватикан, в собор Святого Петра, все знал про Микеланджело. Диковина в том, что в соборе нет ничего из временных материалов — ни живописи, ни графики, все вечное: камень, металл. Но возле Пьеты я простоял больше часа. Когда Микеланджело ее сотворил, ему не было и двадцати двух! Мальчишка, который в письмах пишет брату: я тебе послал ткань на камзол, а ты ее пропил. Ты мне прислал гнилой пармезан, и вино твое прокисшее — вот такие письма. Обычный и одновременно такой гениальный! Бог сам выбирает людей своими орудиями — того же Пушкина или Микеланджело. Великолепных скульпторов масса, я люблю Майоля, Родена, и Голубкину люблю, и Мухину, и Андреева. Меркуров вон какого Достоевского поставил на Божедомке. Но выше Микеланджело никого нет.
в: Вы — человек тщеславный, это видно. Перечисление всех ваших постов и регалий целую страницу занимает: председатель того, президент сего, искусствовед, писатель, академик РАЕН… Что особенно ласкает вам самолюбие?
о: До болезни я пять лет курировал русский отдел «Сотбис». И вот выполз после всего, притащился на антикварный салон. Подходят люди: «Савва, там эмигранты из Франции просят высказаться по поводу одной работы. Хорошо заплатят». Денег, говорю, не надо, и так скажу. Но я же отстал от жизни. Авторитет-то твой, говорят, ничуть не уменьшился. Вот это действительно приятно. Или когда люди привозят картину — вы, просят, на бланке своем напишите мнение. Но у меня же, говорю, печати нет. «Не надо. И подписи достаточно». Мне Бог помогал и люди. В начале 70-х на Кузнецком, 20 в выставочном зале Союза художников РСФСР, рядом с приемной КГБ, я выставил 100 икон. Очередь — ниже Дома моделей, туда, к Неглинке. Карелия, Псков, Ростов Великий — три выставки там устроил. Открывал всегда 25 декабря, чтобы попало на Рождество, на Крещение. Люди раздевались в зале Союза художников, а затем перебегали на экспозицию. И однажды ночью услышал об этом по Би-би-си: не хотят, мол, смотреть советское искусство, только раздеваются и идут к иконам. Боялся, что закроют, но обошлось. У меня побывала вся Москва — от Дмитрия Шостаковича до Шукшина. Я описал иконы во всех музеях РСФСР, включая такие маленькие, как тотемский и солигаличский. В Ясной Поляне описывал даже сундук Льва Николаевича: он хотя и атеист, а хранил 7 икон XVI века. Все: от XII века до XX, не пропустил ни одной.
в: Смерти боитесь?
о: Думаю о ней. Три месяца назад умер мой шофер, Лев Палыч. Замечательный был человек. Как Савелич у Гринева. Забавный: ему доставляло удовольствие отвезти документы Добродееву или кому-то еще из важных. И вот сидел рядом в машине и тихо умер, я и опомниться не успел. Тогда я подумал, что пожелал бы себе такой вот смерти. А потом стал размышлять — не-е-т, без покаяния, без причащения не хочу. Мой папа был неверующий. А в 1941-м на него обрушилось три тонны ледяной воды, он был командир пожарного взвода. И в декабре в таком виде пришел домой. Умер от скоротечной чахотки. Так перед смертью вдруг попросил: крест в воду окуните и этой водой умойте.
в: Савва Васильевич, все же вы уже не на ярмарку, с ярмарки едете… Чему вас жизнь научила?
о: Заниматься надо тем, что дается тебе легче всего. Но делать это изо всех сил. Тогда жить будет интересно и свободным будешь всегда.
Марфа Ямщикова: Отец ощущал себя – отшельником и борцом
03.08.2017
4-5 августа 2017 года в Елабуге пройдет IX церемония вручения Всероссийской премии «Хранители наследия”. Ее задумали и создали еще в 2000-е годы Павел Пожигайло и Савва Ямщиков – выдающийся реставратор и популяризатор наследия, принципиальный борец за его сохранение. Сегодня силами волонтеров ВООПИК идет ремонт фасадов Дома Палибина (1818 г.) в Москве. Этот памятник архитектуры в свое время был спасен и отреставрирован, благодаря усилиям Саввы Васильевича. Там же находится его последний кабинет, ставший фактически мемориальным. В кабинете осталось все, как было при жизни хозяина. А хранителем является дочь – Марфа Ямщикова. С ней мы поговорили о работе и личной жизни Саввы Васильевича Ямщикова.
— Вижу, что в кабинете много книг, целая стена дипломов, но … спрошу про пепельницы. Бросается в глаза их обилие. Это коллекция Саввы Васильевича? Ведь он не был заядлым курильщиком.
— Нет, не был. Это шуточная коллекция. Савва Васильевич вообще любил пошутить. Всегда говорили, что Ямщиков коллекционирует иконы. Действительно, он был связан с иконами с самого начала своей деятельности. Специализацией в университете у него было древнерусское искусство. На втором курсе университета отец начал работать в мастерских Грабаря как реставратор темперной живописи. Иконы были его жизненным выбором, конечно. Но он никогда ничего не коллекционировал.
И вот эта подборка пепельниц возникла «в пику» расхожему мнению. Он решил: ну, пусть будут пепельницы. Эта идея возникла в перестройку, когда его стали выпускать за границу. До этого 25 лет он был невыездным, можно было только по России путешествовать. Так вот, когда он стал выезжать, привозил пепельницы. Можно было ведь попросить пепельницу в любом заведении, чтобы на память подарили, это как реклама. Но папа подшучивал, что пепельницы эти иногда он пытался украсть, и если это видел гарсон или кто-то из обслуживающего персонала, то подходили и спрашивали: «Может быть, вам завернуть? Мы сделаем вам подарок».
Уже незадолго до смерти папа перевез из дома сюда все пепельницы. Они всегда привлекают внимание… Ну а дипломами папа решил стену украсить пустующую…
— Которой из наград Савва Васильевич больше всего дорожил?
— Очень дорожил вот этой — премией Ленинского комсомола. В 1980-м году ЦК ВЛКСМ наградил папу – за популяризацию произведений русских художников XVIII-XIX веков, и Сергея Сергеевича Голушкина – за реставрацию. Они много лет работали вместе. Смеялись, что были как «толстый и тонкий», Голушкин – реставратор, отец — организатор выставок. Так вот они были первыми, чьи заслуги в сфере реставрации отметил комсомол. За «Ярославские портреты»: именно в 1980-м году открыли эту выставку в Ярославле.
Как реставратор папа работал только первые 10 лет своей деятельности. Потом, зная весь процесс изнутри, занимался популяризацией профессии, устраивал выставки, издавал альбомы и каталоги, работал как искусствовед.
Вот – диплом к ордену святого Даниила Московского от Русской Православной церкви. Это за проект – Фонд «Сохранение», папа был председателем его Попечительского совета. Это награда 1995-го года. Дело было так. У папы была пара друзей, которые занимались покупкой и продажей икон. Разбирались в этом. Все вместе придумали сделать фонд. Находили иконы, привлекали банки для того, чтобы их приобрести, и – безвозмездно передавали в храмы. Это были 90-е годы, Церковь только-только «поднималась», не было еще особенно никаких спонсоров и благотворителей. А Фонд привлекал крупнейшие банки – Чара, Инкомбанк, Менатеп, Мост. У меня хранится много приглашений на акции Фонда – 20-25 акций состоялись. А ведь надо понимать, что каждая акция – это «начинка» в церковь. За один раз передавалось до 40 икон. Так они оформили Казанский собор на Красной площади, храм Большого Вознесения и многие другие храмы.
Вот благодарность от министра культуры СССР Демичева – «за успешное участие в культурной программе Олимпиады-80 в Москве».
— Я ожидала, что будет много наград, связанных с Псковом.
— Псков – это один из этапов жизни Саввы Васильевича. И последние годы он к Пскову прикипел. Папа долго болел и после болезни, когда он почти 10 лет не выходил из дома и не знал вообще, вернется ли к своей привычной жизни и работе, он все-таки поправился и поехал во Псков, Петрозаводск, Ярославль. Первое, что он делал в каждом городе – это шел на кладбище: многие из его друзей уже были там.
И, конечно, последние годы папы были ответной волной тем местам и людям, которых он любил. Он стал писать «Мой Псков», вспоминания, как что было. Он видел, какой город был, как его возрождали после войны реставраторы — в основном его друзья. И как после перестройки это все стало «проседать». Савва Васильевич писал, что после войны Псков выглядел лучше, чем вот как сейчас, когда его так запустили.
— Невозможно не обратить внимание на вот эти две работы: фотография тебя с папой в странной такой технике и портрет отца с первой женой в стиле художников Возрождения.
— Да, всегда спрашивают, что это за фототехника. Недавно нас снимал телеканал «Культура» и оператор Игорь Иванов сказал, что это просто не очень хорошо выдержанная фотография, которая со временем дала эффект старения. То есть была нарушена технология. А снимал Юрий Рост в мастерской на Пречистенке.
Ну а на портрете — папа с Велиной Братановой, его первой женой. Это был молодой университетский брак. Они вместе учились. Она была из Болгарии Ее отец был дипломатом. Их союз не выдержал проверку на взросление, хотя отец с большим уважением и благодарностью всегда к ней относился. И кстати, он познакомил её с будущим мужем.
Папа вообще поженил несколько пар. У него был какой-то дар сказать: «А не сойтись ли вам?» Так, он поженил художника, сценографа Сергея Михайловича Бархина, тот до сих пор вместе со своей супругой Еленой Козельковой.
Папа чувствовал вину перед Велиной, но – он был слишком широким человеком, эмоциональным, ему не хватало узкого семейного коридора. Она была другая, очень переживала их разрыв. Савва Васильевич был ей очень благодарен. Она получила прекрасное образование в МГУ, у нее было два свободных языка – помимо болгарского и русского, еще французский, итальянский. Они вместе путешествовали. То есть такая утонченная девушка и мальчик из барака.
Она его «приподняла» в плане образования, скажем так. Но, судя по письмам, он был взрослее житейски. Он принимал важные семейные решения, она всегда ждала его мнения.
У папы была еще вторая жена. Ну а третьей стала моя мама. Они познакомились на Московском конкурсе балета в Большом театре в 1972 году. Причем его специально Владимир Васильев позвал на нее посмотреть. Такая, говорит, красивая узбечка танцует.
И отец влюбился с первого взгляда, развел маму с первым мужем: она была замужем за своим коллегой, тоже танцовщиком Кировского балета и не собиралась разводиться. Но Савва Васильевич же был, как танк, если чего-то хотел. Они прожили вместе четыре года.
— Потом он не женился?
— Нет. Это был уже третий брак, он очень переживал разрыв и, видимо, принял решение, что – все, хватит. Тем более что ребенок, к счастью, у него появился. Но вообще надо понимать, что у отца — старообрядческие корни. Его мама, моя бабушка, из староверов, и он, и я крещены в Успенском храме на Преображенке. И вот эти его, скажем так, разгулы пресекались усилием воли, рефлексией и переживаниями. По его записям, письмам, видно, что он все время думал: куда я движусь, к чему это все – алкоголь, связи какие-то.
Так что он, в конце концов, видимо, принял решение остановиться. Я росла с бабушкой в Москве. Мама в Ленинграде продолжила карьеру, она впоследствии вышла замуж.
— А папа был верующим человеком… в классическом понимании?
— Он не мог воцерковиться по обычной схеме, конечно же. Но я думаю, что вообще его жизненная позиция во многом объясняется именно старообрядческими корнями. Старообрядцы – бунтари. Революционеры. Не зря они поддержали 1917-й год. Они могут не согласиться с чем-то так, что выйдут из системы. И такая позиция давала внутреннюю свободу. Плюс советское образование и свободный взгляд отца на вещи… Он обожал Микеланджело. Попробуй нашему даже продвинутому иконописцу сказать, что Микеланджело – это хорошо. Да, он — гениальный художник, но …он антиправославен. Православный человек не имеет права на что-то широко посмотреть, просто потому что он тогда перестанет быть православным.
А здесь вроде хитрость такая: я — старообрядец. Он ходил в храм святителя Николая на Маросейке. Причащался, стоял на службе. Но … крестился по-своему, двумя перстами. И когда ему батюшка про это говорил, отец показывал на икону Спасителя и говорил: «У него вот так, двумя перстами, можно и я буду вот так?»
Да, он был верующий человек, но по-своему. Его знания давали ему кругозор, он не всегда считал, что надо придерживаться догматики. Это бы «сузило» его.
— Вера давала силу и для борьбы?
— Его борьба – это особенности характера, конечно же. Он воевал всегда, но — всегда по конкретному поводу. Он не был склочным человеком. В воспоминаниях журналистки Гузели Агишевой приведен один из случаев его борьбы за справедливость, так вот там папа называет себя Эдмоном Дантесом. Видимо, так он себя и ощущал: отшельником и борцом. Конечно, без друзей себя он не мыслил, друзей было много, но уединение было ему необходимо…
В этот кабинет он редко поднимался в последние годы. Ему было уже тяжело. Он в основном сидел в кресле внизу и принимал людей, звонки. Многие шли к нему за помощь. У него был здесь как Смольный.
И я вот думаю, что в памяти он остался не только из-за своей борьбы. Ведь многие, кто защищает те же памятники – так не запоминаются. Папа многим помогал, поэтому его и ценят до сих пор.
Он всем помогал: кого устроить в больницу, кому деньги перечислить. О многом я узнаю только сейчас, читая его письма. Он об этом, конечно же, особо не распространялся. Вот, в Новгородской области затеяли журнал по искусству, а денег нет, просят помочь – он отправляет деньги, собственные, личные. Журналист Ольга Селюк, с которой папа делал передачи о русском искусстве XVII-XVIII веков, мне недавно рассказала, что когда серьезно заболел ее муж, только Савва Васильевич ей помог и не отвернулся.
Он очень дружил со Львом Гумилевым, считал его своим учителем. Так же помогал его вдове, когда та переехала в Москву.
А ведь он сам-то жил на зарплату, ну и на гонорары от консультаций. Причем он же никогда не занимался какими-то подложными, заказными оценками — как сейчас многие за большие деньги подписывают экспертизы в пользу застройщиков или в пользу фальшивых произведений искусства. Папа всегда говорил, что одна такая подпись перечеркнет весь труд, все усилия, всю биографию.
— А ты сейчас разбираешь его письма и записи? Планируешь публиковать?
— Пока систематизирую. Их очень много. Он с юности хранил верность эпистолярному жанру. Из своих поездок слал друзьям открытки. Многие письма, конечно же, важны для нашей культуры в целом, например переписка с Тарковским, Солоницыным, Бурляевым во время съемок «Андрея Рублева».
И письма раскрывают Савву Васильевича не только как борца, но и как защитника. Думаю, именно поэтому память о нем живет.
— Да, собственно, и Дом Палибина – тоже пример его защиты.
— После двадцати лет работы в «Грабарях», отец перешел на работу в ВНИИР, где создал Отдел пропаганды художественного наследия. Отдел делился на две части: сектор выставок и сектор предвыставочной реставрации. Институт реставрации тогда занимал здания Новоспасского монастыря, отдел сидел в колокольне. Отец хотел сделать специализированный выставочный зал при институте и, как он писал, подыскивал небольшой исторический дом в центре Москвы. Представьте размах личности человека, каждому ли придет в голову искать вот так запросто дом в центре Москвы?! И Дом Палибина оказался ничьим и свободным. А, по сути, никому не нужным. Отец убедил директора и основателя института Ивана Петровича Горина, что дом институту нужен. После реставрации и по сей день Дом Палибина функционирует как выставочный зал ГосНИИР. И вполне может называться «домом со счастливой судьбой», как сказал о нем когда-то Савва Васильевич.
Беседовала Евгения Твардовская
8 октября 1938 — 19 июля 2009
Ямщиков Савва Васильевич — советский и российский реставратор, историк искусства, публицист, журналист. Заслуженный деятель искусств РФ, академик РАЕН (Российская Академия естественных наук), член Союза писателей России. Савва Васильевич стал первым реставратором, получившим за двухсотлетнюю историю Российской Академии художеств её почётную медаль. Он открыл жанр русского провинциального портрета XVIII века—XIX веков, возродил к жизни имена забытых русских художников и иконописцев.
Родился Савелий Ямщиков в Москве в простой семье 8 октября 1938 года. Детство его прошло в одном из барачных домов на Павелецкой набережной. Людей, близких к искусству, в семье Ямщиковых не было. Разве что дедушка Савелия Васильевича, который был кузнецом. Интересно, что при крещении мальчику было дано имя Савва, однако в советском ЗАГСе отцу сказали, что не могут звать советского человека Савва. И записали Савелием. Может быть, поэтому сам Савва Васильевич не очень любил, когда его называли «по паспорту». В детстве и юности Савва Ямщиков посещал церковные службы, пел в церковном хоре, но и комсомольцем был. Лишённый наставничества погибшего в войну отца, опекаемый бабушкой, так как мама с утра до вечера трудилась, чтобы Савва с братом не умерли с голоду, он сам занимался своим образованием и устройством в жизни. Много читал, мечтал сниматься в кино. В 1956-1958 годах Савва работал грузчиком-такелажником шестого разряда «Завода внутришлифовальных станков» и учился на вечернем отделении исторического факультета МГУ. По его признанию, на искусствоведческое отделение исторического факультета МГУ забрёл случайно. Легко сдал экзамены и поступил, при конкурсе 19 человек на место. Учась на втором курсе, он получил предложение от преподавателя техники живописи и реставрации Филатова Виктора Васильевича начать свою трудовую деятельность во Всероссийском реставрационном центре в отделе реставрации иконописи. (Центр находился в Марфо-Мариинской обители, основанной святой Елизаветой (великой княгиней Елизаветой Фёдоровной), построенной А. В. Щусевым и расписанной М. В. Нестеровым). Так, с двадцати лет Савва начал работать реставратором.
В 1962 году Савва Ямщиков окончил университет и продолжил работать в реставрационных мастерских. Здесь он и нашел свое призвание. Встретившись однажды с образцами древнерусского искусства, Савва Васильевич не захотел расставаться с ними и посвятил этому всю свою жизнь.
Большую часть своей жизни Савва Васильевич Ямщиков провёл в русской провинции, сначала занимаясь профилактическими реставрационными работами на произведениях иконописи, а затем,обследуя музейные запасники, составляя реставрационную «Опись произведений древнерусской живописи, хранящихся в музеях РСФСР» и отбирая иконы для восстановления в Москве.
За сорок с лишним лет Савве Ямщикову удалось возродить сотни произведений иконописи, уникальные собрания русских портретов XVIII—XIX вв. из различных музеев России, вернуть многие забытые имена замечательных художников. Организованные Саввой Васильевичем выставки, на которых показывались новые открытия реставраторов, стали неотъемлемой частью отечественной культуры. На них воспитывались молодые художники, историки искусства, писатели и все те, кому дорого художественное наследие России.
Кроме реставрационных выставок Савва Васильевич сумел в советское время познакомить современников с сокровищами частных коллекций Москвы и Ленинграда — от икон до лучших образцов авангардного искусства. Владельцы личных собраний избрали его председателем Клуба коллекционеров Советского фонда культуры. Издав десятки книг, альбомов, каталогов, опубликовав сотни статей и интервью в периодической печати, Савва Ямщиков много лет вёл постоянные рубрики на Центральном телевидении, в частности «Служенье муз не терпит суеты», снимал редкие сюжеты в различных городах России и за рубежом.
Савва Васильевич был женат трижды. Первая жена Велина Братанова была из Болгарии. Это был молодой университетский брак. Они вместе учились. Её отец был дипломатом. Их союз не выдержал проверку на взросление, и они расстались. Была ещё вторая жена, но и этот брак распался.
Третью избранницу он увидел на Московском конкурсе балета в Большом театре в 1972 году и влюбился с первого взгляда. Валя Ганибалова была балериной Кировского театра. Савва Васильевич дружил с некоторыми артистами этого театра. Однажды друзья пришли к нему в мастерскую с Валей Ганибаловой. Так жизнь свела их и они стали мужем и женой. Прожили вместе четыре года. В 1974 году родилась замечательная дочь Марфа, которая пошла по стопам отца.
После расставания Валя продолжила карьеру балерины в Кировском (Мариинском) театре в Ленинграде и впоследствии снова вышла замуж. Марфа осталась жить с бабушкой в Москве.
v Савва Васильевич был очень заботливым отцом, сильно переживал, что не может полностью себя посвятить семье. Многие люди нуждались в нем, и он нуждался в людях. Отсюда шло непрерывное его общение, которое стало образом жизни. Причем его общение всегда было подкреплено каким-то делом. Ему обязательно нужно было кому-то помочь.
Но главным делом жизни Саввы Ямщикова были открытия уникальных произведений русской культуры, забытых имен художников, введение в научный обиход новых живописных школ. Он с бригадой единомышленников — реставраторов помогал провинциальным музеям сохранять памятники искусства. Затем устраивал знаменитые выставки, знакомившие миллионы зрителей с сокровищами Пскова, Новгорода, Вологды, Костромы и, конечно, Ярославля. Всю свою жизнь этот удивительный человек посвятил таким городам – небольшим, уютным, хранящим свою историю в вековых сводах церковных куполов. Провинция – это чистота духовной жизни, которая всегда питала его.
Много лет Савва Васильевич работал у архимандрита Алипия (Воронова) в Псково — Печерском монастыре, о чём впоследствии написал фундаментальный труд. Уникальная коллекция ста икон «Живопись древнего Пскова», собранная и отреставрированная во Всероссийском реставрационном центре под руководством Саввы Ямщикова, легла в основу псковской музейной экспозиции.
Сохранению исторического облика древнего Пскова и заповедника «Пушкинские горы» он отдавал все свое время. Мечтал о том, чтобы древний Псков был восстановлен во всем своем культурном, архитектурном и историческом величии. Савва Васильевич прикипел к Пскову. Но сначала девяностых годов, он долго болел. Страдая от тяжелой депрессии, на протяжении почти десяти лет не выходил из дома и почти ни с кем не общался, вообще не знал, вернется ли к своей привычной жизни и работе. И все-таки он выздоровел! Сам сумел вытащить себя из болезни и вернулся к любимому делу. Поправившись, он поехал во Псков, Петрозаводск, Ярославль. Первое, что он делал в каждом городе – это шел на кладбище: многие из его друзей уже были там.
Последнее десятилетие своей жизни он посвятил Пскову. В Пскове о нем до сих пор ходят легенды.
Знаменательно, что человек этот, из породы титанов, ушел из жизни в городе, которому было отдано его сердце.
Савва Васильевич Ямщиков умер во Пскове. И в этом промысел, особая мистика его судьбы. Он помчался в Псков, чтобы подготовить заседание по спасению погибающих памятников древнего города. Прибыл в назначенное место в назначенное время, чтобы уйти в обожаемую им псковскую землю, навеки остановиться в местах, где беспредельное счастье, как озарение, нисходило на него много лет назад.
Савва Васильевич – один из тех людей, чьё имя вот уже несколько десятилетий ассоциируется в обществе с борьбой за сохранение культурного наследия России – скончался в Пскове утром 19 июля 2009 года на 71–ом году жизни. Согласно собственному желанию похоронен в Пушкинских Горах на городище Воронич, на кладбище у храма Георгия Победоносца, рядом с могилой хранителя Пушкинского музея-заповедника Семёна Степановича Гейченко и около родового некрополя Осиповых-Вульф. Похороны состоялись 22 июля 2009 года. Накануне, 21 июля, прощание с Саввой Ямщиковым и гражданская панихида состоялись в Пскове. Гроб с телом был установлен в Псковском музее-заповеднике, в том зале, где 15 июля начала работать выставка картин из собрания Саввы Ямщикова «Музей друзей».
Могила С.В.Ямщикова в Пскове |
Дочь Марфа |
Валентина Ганибалова -жена |
Валентина Ганибалова в роли Летучей мыши |
Савва Васильевич с дочкой Марфой |
С супругой Валентиной в гримерной |
Вид на храм Георгия Победоносца на погосте которого упокоились С.В Ямщиков и С.С. Гейченко |
Вид на храм Георгия Победоносца на погосте которого упокоились С.В Ямщиков и С.С. Гейченко |
Реставратор всея Руси
|
Савва Васильевич и его работы
|
С.Ямщиков в мастерской с В.Распутиным и Д.Лихачеывм
|
С псковским писателем,литературоведом и другом В.Курбатовым
|
В музее Андрея Рублева с искусствоведом А. Логиновой
|
До встречи!
|