Гуманитарные научные дисциплины, тесно связанные между собой, порождают внутренние споры об идентичности. Так, чем отличается лингвист от филолога, не могут зачастую объяснить даже они сами: некоторые профессионалы настаивают на синонимизации этих понятий, другие – на четкой дифференциации специальностей. Попробуем в этих противоречиях разобраться.
Как сообщает современный толковый словарь Ефремовой, филолог – специалист в области филологии или же студент, обучающийся на филологическом факультете вуза. Лингвист (смотрим там же) – специалист в области лингвистики, языковед. Искать отличия нам предстоит в первую очередь между этими гуманитарными дисциплинами.
Сложности в этом и без того нелегком деле создает система российского образования, которая склонна менять стандарты или же обходиться вовсе без них. Так, филологические факультеты некоторых вузов выпускают и лингвистов, и филологов, других – только лингвистов, третьих – только филологов. В МГУ им. Ломоносова направление «Лингвистика» присутствует и на филфаке, и на факультете иностранных языков и регионоведения. Полученные выпускниками специальности будут совершенно разными. Кроме того, традиционно в России слушатели соответствующих кафедр – будущие преподаватели русского языка и литературы, и их деятельность имеет мало общего с рассматриваемыми нами профессиями.
Содержание
- Сравнение
- Деятельность лингвистов
- Направления
- Кем могут работать
- Как стать лингвистом?
- Области лингвистики
- Разница между филологией и лингвистикой
- Филолог
- Лингвист
- Что общего
- В чём отличие филолога от лингвиста
- Кто такие лингвисты?
- Кем являются филологи?
- Различия между филологами и лингвистами
- Некоторые публикации наших сотрудников и студентов:2019
- 2018
Сравнение
До середины 19 века в России область знания, охватывающая язык и литературу, именовалась словесностью. С развитием теории и ростом объема информации произошло внутреннее разделение на языковедение и литературоведение: первое изучает язык как систему, второе – культуру, выраженную в языке и литературном творчестве. Объединяются эти две отрасли науки под эгидой филологии.
Традиционно в России филология отождествляется с литературоведением, однако на самом деле это понятие шире изучения текстов произведений художественной литературы. Специалист в данной области знаний обычно имеет полное представление об истории и теории литературы, лингвистике (как минимум одного языка), поэтике и других научных дисциплинах. Сама филология научной дисциплиной не является, а объединяет многие из них, поэтому существует мнение, что не каждый филолог – лингвист, но каждый лингвист – филолог.
Языковедов столь же традиционно считают переводчиками, разделяя лишь по изучаемому ими языку. Однако переводческая деятельность – малая часть практической лингвистики иностранных языков.
Лингвистика (или языковедение) занимается непосредственным изучением языка с точки зрения его теории и практики. Специалисты различных направлений рассматривают устройство языка, модели его развития, сравнения языков и языковых групп. Лексикология, фонетика, морфология, синтаксис, семантика – разделы общего языкознания; частная лингвистика рассматривает структуру одного языка или группы.
Когда контекст подразумевает отождествление филологии с литературоведением, можно говорить, что основная задача специалиста – интерпретация, толкование, объяснение текста художественного произведения. Здесь практически размыты границы между историей, культурологией, искусствоведением, социологией, философией, эстетикой, этикой, психологией, используются методы и результаты лингвистических исследований, однако рассматривается текст в тесной связи с соответствующим культурным пластом.
В этом случае главное отличие лингвиста от филолога в том, что для первого язык – объект изучения, а для второго – инструмент. Лингвистика исследует мир сознательного, опираясь на собственную методологию, литературоведение – мир бессознательного, делая ставку на интуицию. Рассматривая одно произведение, лингвист будет изучать форму (стиль речи, структуру предложений, качественный состав лексики), а филолог-литературовед – содержание (образы, характеры героев, сюжет, авторское отношение, историко-социальные предпосылки, художественные средства).
Филолог, если он не лингвист, а специализируется в других отраслях, своей научной работе обязательно придает оценочный характер. Литературовед не может и не должен абстрагироваться от собственного восприятия, тогда как языковед может иметь личное мнение, но оценивать объект исследования не может – он нейтрален.
Иностранная система образования не мучается с дифференциацией столь тесно связанных отраслей знания. В большинстве случаев лингвистом считается специалист по теории языка и прикладному применению, филологом – исследователь художественных произведений, специализирующийся на литературе одной страны, исторического периода или же на определенном авторе. С языкознанием его деятельность практически не соотносится, за исключением внимания к конкретным выразительным средствам.
И еще. Исследование Рунета демонстрирует, в чем разница между лингвистом и филологом: про последних сочиняют анекдоты. Которые тоже являются объектами внимания наук филологического ряда.
Профессия лингвиста в наши дни невероятно востребована. Без знания хотя бы одного языка уже любому современному человеку в наш мир глобализации будет сложно. Но лингвисты — это люди, владеющие как минимум тремя языками, но они знают не просто языки, а нечто большее. Так чем занимаются лингвисты? Какие есть виды лингвистики? В чём отличие лингвистов от переводчиков и филологов? Рассмотрим все ответы на вопросы в этой статье.
Деятельность лингвистов
Лингвист — это человек, изучающий или уже изучивший лингвистику (другими словами — языкознание). Лингвист понимает как они устроены, их черты в частности и в общем, в чём их различие, какова история, особенности звуков речи, с точки зрения акустики и артикуляции, и многое другое.
Лингвисты, для понимания языкового изменения в целом, изучают также и давно вымершие древние языки. Например, санскрит, латынь. Студенты-лингвисты российских вузов изучают ещё и старославянский и древнерусский, чтобы понять, каким изменениям подвергалась родная речь, и чтобы выявить природу исключений из правил в современном русском. Для всего этого и нужна лингвистика . Ну и, конечно же, помимо языкознания и языковедения специалисты изучают ещё несколько языков.
Не стоит путать лингвистику с другими специальностями. В чём разница между филологом и переводчиком? Все специалисты работают с языками, но по-разному. Переводчики — это люди, занимающиеся устными, письменными или синхронными переводами с другого языка или на другой язык. А филолог — человек, изучающий различное литературное творчество, выраженное, соответственно, через разные языки и все смежные с этим науки. Филологи больше изучают литературоведение, а лингвисты — языкознание .
Стоит отметить, что лингвистические специальности очень востребованы, поэтому заработная плата довольно высока и варьируется в зависимости от места работы. Специалисты, знающие иностранные языки, нужны повсюду. Специалисты изучают структуры языков и их характеристики, но если верить современным реалиям, работать они могут где угодно и не совсем по специальности.
Прежде чем перейти к списку профессий для лингвистов, рассмотрим основные направления лингвистики, чтобы увидеть все разнообразие специальности.
Направления
Специалистов можно разделить на более узкие классы:
- По изучаемому языку. Обычно студенты языковых факультетов изучают любой иностранный и почти всегда английский. Поэтому различают специалистов по языку: японисты, арабисты, русисты, китаисты.
- По регионам: африканисты, востоковеды.
- По разделам языкознания: лексиковеды, фонетисты и другое.
Стоит выделить ещё одно лингвистическое направление, не так часто встречаемое в вузах, — фундаментальная и прикладная лингвистика . Что это такое? Дело в том, что лингвистика пересекается не только с другими лингвистическими науками, но и с прикладными, такими как: математика, программирование. Может возникнуть вопрос, а как это может быть связано, однако все же есть прямая связь.
Благодаря стыку таких разных, казалось бы, областей миру известны : машинный перевод, компьютерная лексикография, психолингвистика, лингводидактика и многое другое. Другими словами, прикладная лингвистика ищет практические, а не теоретические способы решения поставленных задач, а также практические методы реализации лингвистики в других областях.
Кем могут работать
Итак, какую работу может найти себе выпустившийся специалист? Как уже говорилось, выбор обширен, так как все, что связано с языками, требуется везде.
На этом список работ не ограничивается. Так как лингвист — широкое понятие, то и выбор будущих профессий невероятно велик. Тот, кто знает языки, никогда не пропадёт, всегда найдёт подходящую работу.
Как стать лингвистом?
Чтобы им стать, необходимо сдать экзамены и поступить в вуз на нужное вам лингвистическое направление.
Обычно нужно сдать ЕГЭ после 11 класса: русский, обязательно английский и обществознание, история или литература (в зависимости от вуза). Чтобы поступить на профиль «фундаментальная и прикладная лингвистика» необходимо сдавать русский, английский и профильную математику.
Перед поступлением нужно определиться, какие именно языки вы хотите изучать. Вузы обычно размещают информацию о своих направлениях и преподаваемых языках. Таким образом, можно поступить на востоковедение, африканистику и любое другое. Или же выбрать более традиционные направления.
Отметим, что лингвистические направления различаются по специалитету и бакалавриату.
Определение 1
Лингвистика (языкознание) – это научное изучение языка, охватывающее структуру (морфологию, синтаксис, грамматику), звуки (фонологию) и значение (семантику), а также историю отношений языков друг к другу и культурное место языка в поведении человека. Фонетика, изучение звуков речи, обычно считается отдельной областью науки о зыке, тесно связанной с лингвистикой.
Области лингвистики
К таковым относятся:
- Фонология — занимается изучением звуков.
- Морфология — изучает, как слова формируются сочетанием звуков.
- Синтаксис — изучает, как слова расположены в предложении.
- Семантика — занимается изучением значений и исследованием, как именно значения стали прикрепляться к конкретным словам.
Следовательно, нужно понимать, что лингвистика является дисциплиной, предмет изучения которой — язык. Поэтому можно сказать, что язык является основной единицей раздела языкознания. Без языков не может быть предмета лингвистики. Поскольку языки являются индивидуальными и отдельными по своей природе, возникла необходимость их сравнительного изучения.
Лингвистика изучает природу языков, различные фонетические изменения, происходящие в языках, изменения значений отдельных слов с течением времени и тому подобное. С физической точки зрения, передача мысли посредством речи состоит из звучания и прослушивания. Роль, которую играет фонация, слишком очевидна, чтобы нуждаться в обсуждении; роль прослушивания иногда упускается из виду. Тем не менее, слух настолько важен, что едва ли можно ошибиться, утверждая, что в подавляющем большинстве случаев медленность или быстрота языковых изменений на протяжении всей истории языка, как в целом, так и в различных специфических формах речи, в значительной степени обусловлена точностью или неточностью слуха. Общеизвестно, что любой звук, какой бы нормальный человек ни был способен услышать или произнести, может быть воспроизведен с большой точностью любым другим нормальным человеком, кем бы он ни был; это просто вопрос правильной настройки голосового аппарата.
Отдельные языки и языковые группы обладают рядом схожих и отличительных черт, которые во многом обусловлены такими факторами как географическое распространение языка, социальное устройство общества, его культурное и историческое наследие. Поэтому знание языка подразумевает знание менталитета тех, кто говорит на нем. Помимо того, нужно понимать, что мысль и слово постоянно влияют друг на друга. Поэтому язык и психология неразрывно связаны друг с другом, и при любом изучении принципов языка необходимо исходить из некоторого знания психологии.
Разница между филологией и лингвистикой
Трудность определения различия заключается в том, что эти два поля частично перекрываются. Филология — это, по существу, изучение текстов, для некой исследовательской цели. У нее есть определенные методы, более или менее научные (то есть включающие измерение и подсчет), такие как палеография и критическое изучение, которые в основном используются только филологами, но не лингвистами. Кроме того, в ее исследованиях может использоваться практически любой дисциплинарный подход, известный современной науке для того, чтобы прояснить тексты и языки текстов.
Выводы, сделанные из этого эмпирического исследования, часто используются филологами в «сравнительной филологии» или «историко-сравнительной филологии», подотрасли этой области, которая, по сути, является чистой лингвистикой. То есть, эти специалисты заинтересованы в реконструкции более ранних стадий языков, с которыми они работают, и используют строго лингвистическую методологию или основную лингвистическую теорию.
Однако проблема заключается в том, что многие филологи работают в основном на кафедрах литературы, истории, или чаще всего на кафедре иностранных языков, то есть в какой-то другой академической области, потому что филология сегодня отступила так далеко под давлением лингвистики, что она больше не представлена как академическая единица в университетах.
Например, индоевропейская сравнительно-историческая филология, это почти что та же дисциплина, что и сравнительно-историческая лингвистика, которая обычно является предметом, изучаемым на курсах романской, германской, славянской филологии языковых факультетов университетов, преподавание которой осуществляется историческими лингвистами, специализирующимися на соответствующих языковых семьях, а в идеале -самим изучившими индоевропейскую историческую филологию или лингвистику.
Теперь о лингвистике. Дисциплина лингвистики — это, по сути, современное развитие филологии. Хотя даже Соссюр был историческим филологом, раскол между лингвистикой и филологией, по-видимому, начался примерно в его время. Учёные, разработавшие первую лингвистическую теорию, были по существу просто историческими лингвистами.
Идея лингвистики как чего-то отличного от филологии сегодня основана на идее, что лингвисты имеют теоретическую и методологическую подготовку в научном изучении языка, как языка вообще, так и современных разговорных языков. Акцент делается на теоретической строгости, это, прежде всего то, что отличает лингвистов от филологов. Хотя это, безусловно, неверно сегодня, когда филологи и лингвисты используют по существу ту же методологическую и теоретическую основу, независимо от того, что лингвистика разработала много инструментов, таких как синтаксис, типология, прагматика, семантика и т. д.
Замечание 1
Филология фокусируется на изучении текстов, в то время как лингвистика фокусируется на изучении языка как такового
Гуманитарные науки достаточно многообразны, и имеют множество смежных отраслей, таких как, к примеру, лингвистика и филология. При этом далеко не каждый специалист по языку сможет сказать, в чём разница между лингвистом и филологом. В этой статье мы попробуем расставить все точки над i и научиться отличать одного специалиста от другого.
Филолог
Как и полагается специалисту в области языка, представитель этой профессии изучает этническую культуру, которая выражается в литературном творчестве и текстах. Речь здесь идёт не только об истории, поскольку филологи могут проводить исследования и в области современного литературного творчества.
Справка! Отечественная система образования вносит в рассматриваемый нами вопрос ещё больше сумятицы: выпускники филологических факультетов того или иного вуза называют себя лингвистами, в то время как лингвистические факультеты «плодят» филологов. Более того, лингвистами часто (по большой ошибке) называют выпускников, получивших педагогическое образование по профилю учителя русского языка и литературы.
Филология в России в своё время объединила такие научные отрасли, как литературоведение и языковедение. Основным объектом исследований языковедения являлся язык как система, в то время как литературоведение уделяло большее внимание культурным аспектам изучаемого. Специалист-филолог должен обладать знаниями в следующих областях:
- теории литературы;
- истории литературы;
- поэтике;
- лингвистике.
Лингвист
Словарное определение данного термина подразумевает под собой специалиста по языкознанию. Языкознание – это наука, изучающая язык с точки зрения его практического применения и теоретической базы. В зависимости от специфики лингвистического образования, специалисты в его области могут проводить анализ языковых групп, изучать акценты и диалекты, фонетические, морфологические, лексические, синтаксические и семантические аспекты языка.
Справка! Вплоть до XIX века лингвистика являлась нормативной наукой. Её целью было не изучить живой язык, а внедрить и распространить правила, по которым следовало говорить рядовым обывателям.
Что общего
Как лингвистика, так и филология, относятся к гуманитарным дисциплинам. Кроме того, теоретическая база при изучении обеих отраслей науки будет фактически одинаковой: хороший специалист по языку знаком с историей литературы, структурой языка или языковых групп, имеет представление о моделях их развития.
Справка! Не стоит путать лингвиста с переводчиком: даже если первый способен переводить иноязычные тексты, переводоведение и теория перевода давно уже вынесены в отдельные дисциплины, и под них в большинстве высших учебных заведений строятся особые образовательные программы.
В чём отличие филолога от лингвиста
Исходя из вышесказанного, можно подвести итог: лингвистом стоит называть специалиста в языкознании, в то время как филологом – человека, имеющего образование в сфере любой филологической науки, будь то литературоведение или история языка. Ещё одним ключевым отличием одного специалиста от другого будет объект изучения науки: у лингвистики это язык, а у филологии – текст (речь идёт о текстах не только в письменном, но и в устном значениях).
Филология рассматривает текстовые единицы, опираясь на данные об истории его создания, социальных и психологических предпосылках его написания. Лингвистика же изучает тексты сугубо формально, не стремясь дать им оценку.
Подытоживая всё вышеописанное, можно заключить, что две рассмотренные нами дисциплины невозможно назвать полностью идентичными, поскольку их цели, методы и объекты изучения чаще всего носят различный характер.
Филология и лингвистика – тесно связанные между собой дисциплины, которые часто порождают споры об идентичности данных понятий. Обе специальности изучают языки и все, что с ними связано, но большинство профессионалов сходятся во мнении, что они между ними есть существенная разница. Чем же отличаются филология и лингвистика, и какую из двух дисциплин стоит выбрать?
Кто такие лингвисты?
Лингвисты (от латинского языковед) изучают языки с точки зрения теории и практики. Специалисты данного профиля рассматривают структуру языков, направления их развития, ищут сравнения в разных группах, видах и диалектах. Лингвистику можно отнести теоретическим, так и к практическим дисциплинам – представители профессии изучают фонетику, синтаксис, лексикологию, создают словари и учебники, разрабатывают новые методики преподавания языка, программы для машинного перевода и многое другое.
Факультет лингвистики университета «Синергия» предлагает обучение специальности «Перевод и переводоведение». Студенты изучают стилистику, лексикологию, фонетику, теорию перевода и другие аспекты языков, получают практические навыки и проходят стажировку в международных компаниях. Для поступления на лингвистический факультет необходимо сдать экзамены по обществознанию, русскому и иностранному языку, срок обучения составляет от 4 до 4,5 года. После окончания образовательной программы выпускник получает диплом с присвоением степени бакалавра и общеевропейским приложением, которое дает возможность работать в западных странах.
Кем являются филологи?
Филология (в переводе с греческого – любовь к языку) занимается конкретным языком, который специалисты изучают от корки до корки. Язык для филологов – не обычная система символов, а литературное и культурное наследие его носителей. Деятельность специалистов данного профиля носит оценочный характер, причем все аспекты рассматриваются через призму собственного восприятия человека. Филология считается более широкой областью, чем лингвистика, поэтому, говоря о представителях данных специальностей, можно отметить, что все лингвисты являются филологами, но далеко не все филологи – лингвисты.
Различия между филологами и лингвистами
Ключевое отличие между представителями данных специальностей заключается в подходе и методах изучения основного предмета. Лингвистику можно отнести к техническим наукам, которая подразумевает исследовательскую деятельность, филологию – к гуманитарным наукам, делающим ставку на интуицию и мир бессознательного. Филологи ратуют за чистоту языка, восхищаются его богатством и разнообразием, протестуют против его переполнения иностранными и жаргонными словами, тогда как для лингвистов трансформация языка – нормальное явление и повод для наблюдения.
Что их объединяет?
Несмотря на все отличия, сфера деятельности у филологов и лингвистов одна – изучение языка и всех его аспектов. Для профессионалов границы между этими дисциплинами практически незаметны, поэтому их представители имеют одинаковые шансы на трудоустройство, если речь не идет о специфических направлениях (компьютерная лингвистика и т.д.). Специалисты по лингвистике и филологии могут работать переводчиками, журналистами, редакторами, заниматься преподавательской и научно-исследовательской деятельностью.
Вестник Челябинского государственного университета. 2009. № 22 (160).
Филология. Искусствоведение. Вып. 33. С. 15-20.
МАНИПУЛЯТИВНОЕ ИСКАЖЕНИЕ: ЛИНГВИСТИЧЕСКИЙ СМЫСЛ ЭВФЕМИЗМОВ
Статья посвящена референциальной манипуляции, которая связана с искажением образа денотата/референта и осуществляется различными способами, важнейший из которых -эвфемизация. Процесс эвфемизации тесно переплетается с процессом номинации — одним из трех фундаментальных процессов, формирующих речевую деятельность человека, поскольку предметы, которые по каким-либо причинам (этическим, культурно-историческим, психологическим) не могут быть названы прямо, нуждаются в эвфемистическом обозначении.
Ключевые слова: манипуляция, воздействие, эвфемизация, элокуция, искажение.
Референциальная манипуляция, связанная с искажением образа денотата/референта, осуществляется различными способами, важнейший из которых — эвфемизация. Под терминами «эвфемизация», «эвфемия», «эвфемизм» понимают совокупность разнородных явлений. С одной стороны, в традиции, идущей от Квинтиллиана, эвфемизм «умеряет неприятное, смягчает его», но «отнюдь не маскирует суть явления», эвфемизм «не способен ввести кого-либо в заблуждение» относительно основной мысли, выраженной непрямо или иносказательно1. В таком понимании эвфемизмы принадлежат к языковым универсалиям.
С другой стороны, при расширительном толковании термина, под это понятие подводятся все типы непрямых номинаций, в том числе и такие, которые влекут за собой манипулятивное искажение семантики. Многие исследователи отмечают, что на лексическом уровне манипулирование связано прежде всего с «искажающей семантикой эвфемизмов»2. Неопределенность выступает как важнейший инструмент манипулирования. Эвфемизацию называют «лингвистической косметикой», используемой для того, чтобы создать впечатление, что все неприятные проблемы уже решены: ср. использование вместо бедность — низкие доходы, вместо трущобы — внутренний город.
А. Д. Васильев3 считает, что чаще всего имеет место «псевдоэвфемизация», поскольку многие носители языка почти сразу же разгадывают смысл словесного фокуса. Именно с учетом отторжения общественным сознанием слова реформа кремлевские политтех-нологи изобрели национальные проекты, воспринимаемые, однако, не с одинаковым энтузиазмом.
Наряду с распространенным пониманием эвфемизма как слова или выражения, служащего в определенных условиях для замены таких обозначений, которые представляются говорящему нежелательными, не вполне вежливыми, слишком резкими, грубыми, нетактичными или неприличными, существует и более узкое понимание эвфемизма только как слова или выражения, заменяющего табуизированные единицы. Процесс эвфеми-зации тесно переплетается с процессом номинации — одним из трех фундаментальных процессов, формирующих речевую деятельность человека (два остальных — это предикация и оценка), поскольку предметы, которые по каким-либо причинам (этическим, культурно-историческим, психологическим) не могут быть названы прямо, нуждаются в эвфемистическом обозначении.
Для процесса эвфемизации, по наблюдениям Л. П. Крысина4, существенны следующие три момента: 1) оценка говорящим предмета речи как такого, прямое обозначение которого может быть квалифицировано (в данной социальной среде или конкретными адресатом и адресантом) как грубость, резкость, неприличие; 2) подбор говорящим таких обозначений, которые не просто смягчают кажущиеся грубыми выражения, но маскируют, вуалируют суть явления (ср. использование слов с «диффузной» семантикой типа известный, определенный, надлежащий, специальный); 3) зависимость употребления эвфемизма от контекста и условий речи: чем жестче социальный контроль речевой ситуации и самоконтроль говорящим собственной речи, тем более вероятно появление эвфемизмов. Ср. также утверждение Н. В. Тишиной5 о том, что «…с семантической точки зрения процесс
эвфемизации основан на различии между позитивной или нейтральной коннотацией вторичного наименования и отрицательной коннотации исходного понятия».
Кроме того, склонность к эвфемизации или, наоборот, неприятие ее зависит от общей идеологической установки. Так, Б. А. Ларин называл эвфемизацию приторным смягчением речи, лицемерным и лживым по своей сути, и связывал ее распространение с сущностью буржуазного образа жизни; характерным же для социалистической эпохи считалось, напротив, «разоблачение эвфемизмов, предпочтение прямых, иногда резких и грубоватых выражений»6. Впрочем, в эпоху «развитого социализма» эвфемизация нередко использовалась для вуалирования сущности явления, которое могло быть осуждаемо как не соответствующее нормам демократии. Ср.: «В 1968 году в «Правде” я увидел изумительное утверждение: Мы Чехословакию заняли, но не оккупировали»1.
Как отмечает С. Г. Кара-Мурза8, в сегодняшней демократической прессе господствуют «слова-амебы», с помощью которых уничтожается все богатство синонимических рядов, сокращается огромное поле смыслов до одного общего знаменателя, приобретающего «размытую универсальность» и обладающего в то же время очень малым, а то и нулевым содержанием. Объект, который выражается таким словом (например — прогресс, общечеловеческие ценности), очень трудно обозначить по-другому, и эти слова быстро приобретают интернациональный характер.
По мысли Е. И. Шейгал9, сознательное воздействие на язык, которое проявляется в политической эвфемии, характерно как для тоталитарных режимов, так и для парламентских демократий. В то же время ясно, что характер этого сознательного воздействия на образ мира, формируемый через эвфемию, основан на принятой в том или ином обществе системе ценностей. В итоге через эвфемистическое переименование формируются новые мифологемы, поддерживающие желаемый для власти образ действительности.
Многие исследователи рассматривают эвфемизмы в их неразрывной связи с дис-фемизмами: дисфемизмы — это инвективы, основанные на гиперболизации отрицательного признака; эвфемизмы — антиинвективы, основанные на преуменьшении степени отрицательного признака или на переключении
оценочного знака с отрицательного на положительный. Метафорическую суть их противопоставления определяют как «щит и меч»: говорить эвфемистично — значит использовать язык в качестве щита против объекта, вызывающего страх, неприязнь, гнев и презрение. Эвфемизм способствует улучшению денотата, дисфемизм — его ухудшению. Эвфемизмом обозначается нечто, что по логике вещей следовало бы оценить отрицательно, но интересы говорящего заставляют оценивать это положительно, и в то же время требование максимы качества не позволяет выдавать явно черное за белое10.
Эвфемизмы нередко относят к области элокуции. Ср.: «Эвфемизмы по своей семантической структуре — одна из разновидностей тропа, то есть метафоры, метонимии, синекдохи и др. Отличие этой разновидности в ее назначении и сфере применения. Эвфемизмы имеют целью не образное представление действительности, как тропы поэтического языка, а затемнение, прикрытие неприглядных явлений жизни или нескромных мыслей, намерений»11. В. П. Москвин совершенно справедливо замечает, что причисление эвфемизмов к разряду тропов и истолкование термина «эвфемизм» через идентификатор «троп» (как это делается в работах Б. А. Ларина или в «Словаре лингвистических терминов» О. С. Ахмановой) неправомерно потому, что в роли эвфемизмов нередко выступают семантически одноплановые слова и выражения (термины типа летальный исход вместо смерть; заимствования типа путана, куртизанка)12.
Многие эвфемизмы включаются в понятие хронотопа. Ср. чистки первых десятилетий советской власти:
…бухгалтер Берлага бежал в сумасшедший дом, опасаясь чистки… вы хотели избавиться от одной чистки, а попали в другую. Теперь вам плохо придется. Раз вас вычистили из сумасшедшего дома, то из «Геркулеса» вас наверно вычистят. И. Ильф и Е. Петров «Золотой теленок»).
Позже чистки сменились зачистками:
Свою «зачистку» всероссийской здравницы проводит и УВД: начался сезон отлова гастарбайтеров (Новые известия. 2004. № 200).
Эвфемизмы нередко специально маркируются в тексте — выделяются с помощью кавычек (или других полиграфических средств
— курсива, разрядки), сопровождаются оговорками и комментариями типа мягко говоря, фигурально выражаясь, по более осторожному выражению.
Впрочем, кавычки могут быть знаком иронии и дисфемизации (особенно — в сочетании с контекстными средствами):
Нефтяные качалки исправно выкачивают из богатейших недр Ирака «черное золото». Нефть нынче — по 100 долларов за бочку в 157литров (называемую «баррелем»). А этих «бочек» Ирак производит ежедневно десятки тысяч. Так что расплатиться с долгами вполне в состоянии. Если не сейчас, то в будущем. Когда американские «миротворцы» уйдут (убегут) из Ирака и там, наконец, восстановится нормальная жизнь (Советская Россия. 16 февраля 2008 г.).
В современной ситуации затемненностью и асемантизмом нагружаются слова в целом привычные (слово реформы в конце ХХ века), или, казалось бы, прозрачные и широко преподносимые конструкты: свободная экономическая зона, переходный (куда? с какой целью?) период, национальная идея. «Уклончивые выражения есть непременный атрибут языковой практики (своя эвфемизация имела место в предшествующие шестидесятые-семидесятые годы). Эвфемизмы конца ХХ века характеристичны: от педикулеза до восстановления конституционного порядка (в Чечне), секвестра, суицида, спецэкспортеров»13. Как считает А. А. Халанская14, эвфемизация представляет собой большую опасность для говорящих в целом, чем дисфемизация.
Известны факторы, упрочивающие эвфемистические функции языковых единиц. Это, прежде всего, широта значения: многозначные единицы обобщенной семантики легко приобретают способность использоваться в качестве смягчающих единиц:
Вылечиться нельзя, но если лечиться постоянно — никто не заметит твоей проблемы (Аргументы и факты. 16 февраля 2005 г.). Именно предельная обобщенность значения делает наиболее пригодными для выполнения эвфемистической функции некоторые группы местоимений (эта страна).
Ослабляются эвфемистические функции при широком распространении, частотности наименования. Так, появившееся в языке милицейских протоколов аббревиатура бомж стала чрезвычайно частотной и в настоящее время полностью утратила свои «смягчаю-
щие» свойства и используется как очень близкий синоним к слову бездомный. Ср.:
Бомжи на время или навсегда?
Больше месяца около ста ростовчан не знают, как дальше сложится их судьба. Еще недавно они были жильцами престижного старинного дома в центре Ростова, сегодня — бездомные (Аргументы и факты на Дону. 2008. № 26).
Еще Б. А. Ларин15 подметил, что, чем чаще используется эвфемизм, тем быстрее он теряет свои «облагораживающие», «отбеливающие» свойства и тем быстрее требует новой подмены (ср. страны третьего мира, развивающиеся страны вместо слаборазвитые страны). Поэтому нередко эвфемистические функции приписываются словам иноязычным по происхождению, чья новизна и «чуждость» еще хорошо ощущается носителями языка.
Лингвистический смысл эвфемизмов состоит в том, что они способны скрывать, затушевывать, вуалировать явления, имеющие в общественном сознании заведомо негативную оценку. Эвфемизмы отвлекают внимание реципиента от объекта, способного вызвать антипатию. Способность эвфемизмов манипулировать реципиентом определяется тем, что эвфемизмы скрывают истинную сущность явления за счет создания нейтральной или положительной коннотации, а реципиент обычно не успевает вычленить эвфемизмы из контекста и осмыслить их из-за обычного в нашем социуме обилия информации или не в состоянии идентифицировать табуированный денотат. Ср. характерные для СМИ наименования типа чеченская кампания, спецопера-ция (штурм Грозного), антитеррористиче-ская операция (война в Чечне), превентивное вмешательство, защитная интервенция, либерализация цен, побочный ущерб (так говорится о людях и материальных ценностях, которые не были прямой мишенью, но пострадали во время боевых действий), издержки (о жертвах среди мирного населения в Косово) и т. п. Ср. также обыгрывание политической эвфемизации применительно к иракской кампании с помощью оксюморонного сочетания дружественный огонь (Известия. 9 апреля 2003 г.).
Ю. С. Баскова16 пишет о «манипулятивном потенциале синтаксических эвфемизмов». В качестве синтаксических способов образования эвфемизмов Ю. С. Баскова11 называет разнообразные трансформации словосоче-
таний, эллипсис (в частности, безобъектное употребление переходных глаголов и замену активной глагольной конструкции на пассивную с опущением субъекта действия), замену утвердительной конструкции (с утверждением нежелательного факта) на аналогичную по смыслу отрицательную конструкцию (с отрицанием желательного факта). При таком подходе объем понятия «эвфемия» чрезвычайно расширяется. Впрочем, анализ примеров, приводимых Ю. С. Басковой, убеждает в том, что, как правило, имеются в виду все-таки особые случаи использования лексических единиц. Так, прием, обозначенный как «введение дополнительного позитивного компонента в состав исходного словосочетания», фактически сводится к использованию позитивно окрашенной или нейтральной лексемы. Ср .: возможность ограниченного применения ядерного оружия.
К собственно синтаксическим средствам эвфемии может быть отнесено чрезмерное усложнение структуры словосочетания, когда намеренно используются структуры, затрудняющие способность реципиента «схватывать» смысл (отрицательный, негативно оцениваемый).
Ср., однако, обозначения чернобыльская авария и чернобыльская катастрофа. В. П. Москвин считает, что для обозначения этого события приемлем только последний вариант (в то время как слово авария дезинформирует относительно подлинного масштаба и трагичности случившегося). Ср. еще более поразительный пример дезинформации, связанной с этим событием: «Непонятные, сложные термины использовало партийное руководство СССР после чернобыльской катастрофы. До сих пор официально термин «ядерный взрыв” к Чернобылю не применяется, считается, что имела место неконтролируемая цепная реакция на быстрых нейтронах»118.
Контраст между прагматикой выражения, эвфемистически смягченного в рамках официально-делового стиля, и точным наименованием события бывает настолько разительным, что авторы публикаций критического характера стремятся прямо и максимально точно обозначить негативное явление:
Первоначальные ежедневные попытки властей «успокаивать» общество с помощью обмана сменились пристрастием к эвфемизмам. Говорят, мы там стреляем не по чеченцам, мы «даем адекватный ответ». Го-
ворят, это не война, это «военная операция по разоружению»19.
Чаще всего эвфемистическая манипуляция связана с тематической сферой «военные действия»: антитеррористическая операция,
контртеррористическая операция, чеченская кампания (о войне в Чечне), спецопера-ция (штурм Грозного), издержки или побочный ущерб (о жертвах среди мирного населения при бомбардировках военных объектов); ограниченный контингент советских войск в Афганистане, братская помощь народу Афганистана; американским вооруженным силам в прессе США (времени войны в Ираке) давались наименования, которые в переводе звучат как освободительная армия и даже силы добра.
С эвфемией сближается литота (или мей-озис) — троп, противоположный гиперболе, состоящий в заведомом преуменьшении того, о чем говорится. В литоте воплощаются скрытые смыслы, декодируемые адресатом. Преуменьшение (литота) и смягчение (эвфемизм) существуют в рамках одного понятийного поля, так что не всегда можно четко разграничить эти явления. Ср. характерное сближение этих двух понятий: «Эвфемизмы, образованные путем мейозиса, как нельзя более подходят для манипулирования, так как содержат в себе слабо отрицательный денотат. <…> Мейотические эвфемизмы создают у реципиента впечатление, что отрицательное явление названо (и, следовательно, его не обманывают), однако названо оно таким образом, что его воздействующая сила значительно смягчена.»20. Так, вместо беженцы используется выражение перемещенные лица, которое смягчает негативное явление (ср. толкование слова беженец словарями: ‘человек, оставивший место своего жительства вследствие какого-нибудь бедствия’ (СО).
Имея в виду высокоманипулятивный потенциал эвфемии, С. Г. Кара-Мурза провозглашает одним из важнейших принципов защиты от манипуляции «смену языка». Смысл его в том, чтобы не принимать язык, на котором потенциальный манипулятор излагает проблему, постараться пересказать то же самое другими словами — в «абсолютных» понятиях, которые можно перевести на совершенно земные, осязаемые образы.
Е. В. Клюев21 выделяет следующие разновидности неопределенной референции, когда слово соотносится: 1) с чрезмерно широким
кругом референтов; 2) с абстрактным референтом; 3) с референтом, по-разному трактуемым; 4) с неизвестным референтом; 5) с «чужим» референтом; 6) с несуществующим референтом. Референциальная и лингвистическая сущность эвфемизации состоит в том, что она, с одной стороны, вуалирует (искажает, затушевывает) суть явления, а с другой стороны — эвфемизм должен в сознании носителей языка не выходить из зоны того же референта, не удаляться от прототипа. В противном случае происходит полная подмена понятия.
Эвфемизация способствует созданию более престижного имиджа профессии и человека, занятого ею.
Как известно, администрация предприятий часто сталкивается с трудностями подбора людей на место уборщиц, так как молодых людей не устраивает низкий престиж подобной работы. Впрочем, «на современном предприятии содержание труда уборщицы принципиально меняется, так как в ее функции входит не столько уборка, сколько необходимость следить за чистотой помещения, уметь выращивать цветы, подбирать занавески и т. п. Это уже не просто должность неквалифицированного работника, а сложная профессия с требованиями, выходящими за рамки старых представлений о труде уборщицы. Если название профессии меняют на мастер по производственной эстетике, то это способствует изменению социальной значимости и престижа профессии, что приводит к повышению удовлетворенности работников содержанием своего труда. Сегодня эта профессия называется офис-менеджер»22. Очевидно, что в этом случае эвфемизация играет позитивную роль и не может быть причислена к манипулированию.
Таким образом, языковые механизмы, обслуживающие процессы естественноязыкового убеждения и речевого воздействия, сложились стихийно, ибо язык сам по себе в известной мере способствует искажению объективной действительности, так как предлагает не только точные, но и неточные, нечеткие, размытые обозначения. Эвфемизмы, как и любые языковые единицы, сами по себе не подразумевают обязательного манипулирования: эвфемизмы могут использоваться в целях политкорректности — только как «смягченные» наименования и вовсе не подталкивать реципиента к мыслям и действиям, про-
тиворечащим его интересам. Однако возможно (и в современных условиях коммуникации обычно) употребление их в манипулятивных целях. Манипулятивная коммуникация не оперирует категорией ясности, не стремится прояснить существо дела. Так как широкий объем значения эвфемистической единицы делает их удобным инструментом манипулирования, само их использование должно привлечь пристальное внимание реципиента, желающего избежать манипулятивного воздействия.
К важным индикаторам манипулятив-ности следует отнести и разнообразные приемы, связанные с количеством и мерой («софизмы точных чисел», лексические и лексико-грамматические повторы, развертывание грамматической категории на оси комбинаторики).
Примечания
6 Ларин, Б. А. Об эвфемизмах // Учен. зап. ЛГУ. Сер. Филологические науки. Вып. 60. № 301. Л., 1961. С. 110.
1 Тихомиров, В. Р. Слизь на языке // Личность в пространстве языка и культуры. М. ; Краснодар, 2005. С. 362.
8 Кара-Мурза, С. Г. Манипуляция сознанием. М. : Эксмо, 2006. С. 93-94.
9 Шейгал, Е. И. Семиотика политического дискурса. М. : ИТДГК «Гнозис», 2004. С. 185.
10 Халанская, А. А. Лингвистика текстов политических новостей в аспекте коммуникативных и манипулятивных стратегий (на материале печатных изданий качественной российской и британской прессы 2000-2005 гг.) : автореф. дис. … канд. филол. наук. Краснодар, 2006. С. 26.
11 Ларин, Б. А. Об эвфемизмах. С. 110.
12 Москвин, В. П. Эвфемизмы : системные связи, функции, способы образования // Вопр. языкознания. 2001. № 3. С. 62.
14 Халанская, А. А. Указ. соч. С. 26.
15 Ларин, Б. А. Об эвфемизмах. С. 110.
17 Там же. С. 18.
18 Баскова, Ю. С. Указ. соч. С. 17.
19 Шейгал, Е. И. Семиотика политического дискурса. С. 181.
20 Баскова, Ю. С. Указ. соч. С. 13.
21 Клюев, Е. В. Фатика как предмет дискурсии // Поэтика. Стилистика. Язык и культура : памяти Т. Г. Винокур. М. : Наука, 1996. С. 215.
22 Лебедев-Любимов, А. Н. Психология рекламы. 2-е изд. СПб. : Питер, 2007. С. 125.
Даль Владимир Иванович (1801 — 1872)
Русский писатель, этнограф, лингвист, лексикограф, врач. Владимир Иванович Даль родился 22 ноября (по старому стилю — 10 ноября) 1801 в Луганске Екатеринославской губернии. Отец — Иоганн Даль — датчанин, принявший русское подданство, был врачом, лингвистом и богословом; мать — Мария Христофоровна Даль (урожденная Фрейтаг) — полунемка, полуфранцуженка из гугенотского рода.
В 1814 поступил в Петербургский Морской кадетский корпус. Окончив курс в 1819, Владимир Даль более пяти лет служил во флоте в Николаеве. Получив повышение, был переведен на Балтику, где прослужил полтора года в Кронштадте. В 1826 вышел в отставку, поступил на медицинский факультет Дерптского университета, окончив его в 1829 и став хирургом-окулистом. В 1831 Владимир Даль принимал участие в походе против поляков, отличившись при переправе Ридигера через Вислу у Юзефова. Даль впервые применил электрический ток в минновзрывном деле, заминировав переправу и подорвав ее после отступления русской дивизии за реку. На рапорте наачльству о решительных действиях девизионного лекаря Даля командир корпуса генерал Ридигер наложил резолюцию: «За подвиг представить к ордену. Объявить выговор за невыполнение и уклонение от своих прямых обязанностей». Император Николай I наградил Владимира Даля орденом — Владимирским крестом в петлице. По окончании войны Даль поступил ординатором в Санкт-Петербургский военно-хирургический госпиталь, где работал хирургом-окулистом.
Собирать слова и выражения народного русского языка Даль начал с 1819. В 1832 были опубликованы «Русские сказки. Пяток первый», обработанные Владимиром Далем. По доносу Булгарина, книга была запрещена, автора отправили в III отделение. Благодаря заступничеству Жуковского Владимир Даль в тот же день был выпущен, но печататься под своим именем не смог: в 30-40-х годах печатался под псевдонимом Казак Луганский. Семь лет Даль прослужил в Оренбурге, служа чиновником особых поручений при военном губернаторе Оренбургского края В. Перовском, известном ценителе искусств, близко знавшем А.С. Пушкина и уважавшем литературные занятия Даля. В 1836 Владимир Даль приезжал в Санкт-Петербург, где присутствовал при кончине Пушкин Александр Сергеевич., от которого Даль получил его перстень-талисман. В 1838, за собирание коллекций по флоре и фауне Оренбургского края, Владимир Даль был избран член-корреспондентом Петербургской Академии наук по классу естественных наук. В 1841-1849 жил в Петербурге (площадь Александрийского театра, ныне площадь Островского, 11), служил чиновником особых поручений при Министерстве внутренних дел. С 1849 по 1859 Владимир Даль занимал пост управляющего нижегородской удельной конторой. После выхода в отставку поселился в Москве, в собственном доме на Большой Грузинской улице. С 1859 являлся дйствительным членом Московского Общества любителей российской словесности. В 1861, за первые выпуски «Толкового словаря живого великорусского языка», Владимир Даль получил константиновскую медаль от Императорского географического общества, в 1863 (по другим сведениям — в 1868) был награжден Ломоносовской премией АН и удостоен звания почетного академика. Первый том «Словаря…» был напечатан за счет ссуды в 3 тысячи рублей, выданной Далю Московским Обществом любителей российской словесности. В последние годы жизни Даль увлекался спиритизмом и сведенборгианством. В 1871 лютеранин Даль принял православие. Умер Владимир Даль 4 октября (по старому стилю — 22 сентября) 1872 в Москве. Похоронен на Ваганьковском кладбище.
Среди произведений Владимира Даля — очерки, статьи по медицине, лингвистике, этнографии, стихи, одноактные комедии, сказки, повести: «Цыганка» (1830; повесть), «Русские сказки. Пяток первый» (1832), «Были и небылицы» (в 4 томах; 1833-1839), статья в защиту гомеопатии (одна из первых статей в защиту гомеопатии; напечатана в журнале «Современник» в 1838), «Мичман Поцелуев» 1841; повесть о Морском кадетском корпусе), «Полтора слова о нынешнем русском языке» (статья; напечатана в журнале «Москвитянин» в 1842), «Солдатские досуги» (1843, второе издание — в 1861; рассказы), «Похождения X.X. Виольдамура и его Аршета» (1844; повесть), «О поверьях, суевериях и предрассудках русского народа» (напечатано в 1845-1846, 2-е издание — в 1880; статья), «Сочинения Казака Луганского» (1846), «О наречиях русского языка» (1852; статья), «Матросские досуги» (1853; рассказы; написаны по поручению великого князя Константина Николаевича), «Картины из русского быта» (1861; сборник из 100 очерков), «Повести» (1861; сборник), «Пословицы русского народа» (1853, 1861-1862, сборник, включавший более 30 000 пословиц, поговорок, прибауток, загадок), «Два сорока бывальщинок для крестьян» (1862), «Толковый словарь живого великорусского языка» (в 4 томах; составлялся более 50 лет; опубликован в 1863-1866; содержал около 200 000 слов; Даль был награжден Ломоносовской премией АН и в 1863 удостоен звания почетного академика), учебники ботаники и зоологии. Печатался в журналах «Современник», «Отечественные записки», «Москвитянин», «Библиотека для «Чтения». Бодуэн де Куртенэ (Baudouin de Courtenay), Иван (Игнатий-Нецислав) Александрович, — выдающийся лингвист. Родился 1 марта 1845 г. Происходит из старого французского аристократического рода, ведущего свое начало от короля Людовика VI и считающего в своих рядах крестоносца Балдуина Фландрского, впоследствии императора Константинопольского. Во Франции род Бодуэнов де Куртенэ вымер в 1730 г., но некотороые представители его переселились в начале XVIII века в Польшу, где и натурализовались. Поступив на «приготовительные курсы» к Варшавской главной школе Бодуэн, под влиянием профессорской методологии и энциклопедии академических наук Плебанского, решился посвятить себя занятиям языковедением и особенно славянскими языками. На историко-филологическом факультете главной школы он избрал отделение славянской филологии, где на него имели особое влияние профессоры Ф.Б. Квет, И. Пшиборовский и В.Ю. Хорошевский. Он не может, впрочем, считаться действительным учеником кого-либо из этих ученых, так как обязан своими научными взглядами преимущественно собственной самодеятельности. Из работ европейских ученых того времени большую пользу ему оказали труды Штейнталя и других философов-лингвистов, пробудившие в нем интерес к общим проблемам языкознания и приведшие его впоследствии к убеждению в исключительно психической природе языка. Окончив главную школу со степенью магистра историко-филологических наук, Бодуэн был командирован за границу, провел несколько месяцев в Праге, изучая чешский язык, в Иене слушал лекции Шлейхера, в Берлине занимался ведийским санскритом у А. Вебера. Позднее он занимался в Санкт-Петербурге преимущественно под руководством И.И. Срезневского , который, однако, будучи не лингвистом, а только филологом, не мог принести ему особой пользы. Он посещал также лекции К.А. Коссовича по санскриту и зенду. В 1870 г. получил в Лейпциге степень доктора философии, после того защитил магистерскую диссертацию «О древнепольском языке до XIV столетия», сохранившую и до сих пор научное значение, и был допущен Петербургским университетом к чтению лекций по сравнительной грамматике индоевропейских языков в качестве приват-доцента, явившись, таким образом, первым преподавателем этого предмета в Петербургском университете (И.П. Минаев был выбран доцентом по названной кафедре уже после Бодуэна де Куртенэ). В 1872 г. Бодуэн де Куртенэ снова был командирован за границу, где пробыл три года. В 1874 г. он был избран Казанским университетом в доценты по кафедре сравнительной грамматики и санскрита, никем там не занятой со времени ее учреждения по университетскому уставу 1863 г. В 1875 г. Бодуэн защитил свою докторскую диссертацию «Опыт фонетики резьянских говоров», увенчанную Уваровской премией Императорской Академией Наук и представляющуюся и в наше время образцом диалектологической фонетической характеристики. В конце 1875 г. он получил в Казанском университете звание профессора. Около него образовалась группа молодых лингвистов, положившая начало так называемой казанской школе языкознания. Во главе ее стоял Н.В. Крушевский , ставший первым преемником Бодуэна де Куртенэ по кафедре сравнительного языкознания, и рядом с ним В.А. Богородицкий , преемник Крушевского, занимающий названную кафедру и по сие время. К более молодым членам кружка принадлежали С.К. Булич и А.И. Александров . С 1876 по 1880 г. Бодуэн де Куртенэ состоял также преподавателем русского языка и славянских наречий в Казанской духовной академии. В 1883 г. он занял кафедру сравнительной грамматики славянских языков в Дерптском университете и оставался там десять лет. В 1887 г. избран в члены Краковской Академии Наук. В 1893 г. вышел в отставку, переехал в Краков и стал читать лекции по сравнительному языкознанию в Краковском университете. В 1900 г. был вынужден оставить чтение лекций, не угодив австрийскому министерству народного просвещения своим независимым образом мыслей, и снова переехал в Санкт-Петербург, где получил профессорскую кафедру. С 1907 г. читает и на петербургских высших женских курсах. За этот второй петербургский период деятельности Бодуэна де Куртенэ среди его учеников выдвинулись приват-доценты Петербургского университета Л.В. Щерба и М.Р. Фасмер. Научно-литературная деятельность Бодуэна де Куртенэ обнимает собой различные отделы языкознания, филологии вообще и публицистики, сосредоточиваясь преимущественно на научном исследовании живых славянских языков. Первые работы Ивана Александровича относятся еще ко времени его студенчества в варшавской главной школе. За ними последовал ряд отдельных исследований и монографий, критических статей, рецензий, полемических и публицистических статей в журналах, газетах и отдельно. Из них, кроме перечисленных выше, выдаются: лейпцигская докторская диссертация «Einige Falle der Wirkung der Analogie in der polnischen Declination» (Kuhn und Schleicher, «Beitr. z. vgl. Sprachf.», VI, 1868 — 70), являющаяся первым по времени образцом последовательного и широкого применения психологического метода в области морфологии, впоследствии получившего такое развитие в трудах новограмматической школы; «Некоторые общие замечания о языковедении и языке» («Журнал министерства народного просвещения», CLIII, 1871, февраль); «Глоттологические (лингвистические) заметки» («Филологические Записки», 1876 — 77), содержащие, между прочим, остороумное и верное объяснение так называемого вставного эвфонического «н» (в формах вроде: «с ним», «к нему», «внимать», «снимать», «занимать», «поднимать» и т.д.); большая статья «Резья и резьяне» («Славянский сборник», 1876, III); «Образцы говоров фриульских славян» (в книге «Фриульские славяне, статьи И. Срезневского и приложения», СПб., 1878); «Литовские народные песни, записанные Антоном Юшкевичем в окрестностях Пушолат и Велёны» (три тома, Казань, 1880 — 82) — в высшей степени ценный языковой и фольклористический материал; «Свадебные обряды Велёнских литовцев, записанные Антоном Юшкевичем» (Казань, 1880); «Литовские свадебные песни, записанные Антоном Юшкевичем и изданные Ив. Юшкевичем» (СПб., 1883, издание Императорской Академии Наук); «Краткие исторические сведения, касающиеся говорящей машины Фабера» («Протоколы заседаний секции физико-математических наук Общества естествоиспытателей при Императорском казанском университете», 1883); диалектологический этюд «Der Dialekt von Cirkno (Kirchheim)» (Jadic, «Archiv f. slav. Philologie», 1884, VII); «Sprachproben des Dialektes von Cirkno» (там же, VII, 1885); «Z patologii i embryjologii jezyka» («Prace philologiczne», I, 1885,
1886); «O zadaniach jezykoznawstwa» (там же, III, 1889); «O ogolnych przyczynach zmian jezykowych» (там же, III, 1890); «Piesni bialorusko-polskie z powiatu Sokoskiego gubernii Grodzienskiej» («Zbior wiadomosci do Antropologii Krajowey», Краков, том XVI, 1892); «Два вопроса из учения о «смягчении» или палатализации звуков в славянских языках» («Ученые записки Юрьевского университета», 1893, № 2); «Piesni bialoruskie z powiatu Dzisnienskiego gubernii Wilenskiej zapizal Adolf Cerny» («Zbior wiadomosci», том XVIII, 1893); «Из лекций по латинской фонетике» (Воронеж, 1893, отдельный оттиск из «Филологических записок» 1884, 1886 — 92 годов); «Proba teorji alternacyj fonetycznych. Gzesc Iogolna» («Rozprawy wydzialu filologicznego Akademii umijetnosci w Krakowie», том XX, 1894 и отдельно), также по-немецки: «Versuch einer Theorie phonetischer Alternationen» (Страсбург, 1895) — ценный материал для установления точного понятия о так называемых звуковых законах; «Z fonetyki miedzywyrazowej (aussere Sadhi) Sanskrytu i jezyka polskiego» («Sprawozdania z posiedzen Wydzialu filologicznego Akademii umijetnosci w Krakowie», 1894, 12 марта); «Einiges uber Palatalisierung (Palatalisation) und Entpalatalisierung (Dispalatalisation)» («Indogerm. Forschungen», 1894, IV); «Материалы для южнославянской диалектологии и этнографии» (СПб., 1895); «Melodje ludowe litewskie zebrane przzez s. p. ks. A. Juszkiewicza etc.» (изд., вместе с Носковским, национальных литовских мелодий, представляющих очень большую музыкально-этнографическую ценность; Краков, 1900); «Szkice jezykoznawcze» (том I, Варшава, 1904) — собрание ряда отдельных статей, в том числе многих из вышеупомянутых. В течение ряда лет (с 1885 г.) Бодуэн был одним из редакторов издающегося в Варшаве лингвистического журнала «Prace filologiczne» и большого польского словаря; дополнил и редактировал третье издание «Толкового словаря» Даля (СПб., 4 тома, 1903 — 1909). Подробный список его ученых работ, доведенный до 1895 г., см. в его автобиографии («Критико-биографический словарь» С.А. Венгерова), где находим и им самим изложенное научное profession de foi. Основной чертой личного и научного характера Бодуэна де Куртенэ является стремление к духовной самостоятельности и независимости, отвращение к рутине и шаблону. Всегда он стремился «брать исследуемый предмет таким, как он есть, не навязывая никогда не подходящих ему категорий» (собственные слова Бодуэна). Это позволило ему дать ряд оригинальных и метких наблюдений, высказать немало блестящих научных идей и обобщений. Из них особую ценность имеют учения о сокращении основ в пользу окончаний и о двух главных родах фонетических чередований. Первое учение превратилось у учеников Бодуэна де Куртенэ, профессоров Крушевского и Богородицкого, и последователя Бодуэна де Куртенэ Аппеля, в теорию так называемой морфологической абсорпции и секреции; второе, высказанное сначала в общих чертах, было развито впоследствии Крушевским и самим Бодуэна де Куртенэ в стройное учение, изложенное им в рассуждении: «Proba teorji alternacyi fonetycznych» (Краков, 1894). Начав свою самостоятельную научную деятельность исследованием в области психологии языка, Бодуэн де Куртенэ всегда отводил психологическому моменту самое широкое место в жизни языка, сводя, в конечном счете, все проблемы языкознания к психологии. Никогда, однако, он не забывал и фонетики. Один из первых он насаждал у нас знакомство с современной научной фонетикой или антропофоникой, как любил он ее иногда называть, вслед за Меркелем, передав эту свою склонность и всем своим ученикам. Совпадая по своим основным научным принципам с главными представителями возникшего в середине 70-х годов на Западе так называемого «младограмматического» направления, Бодуэн де Куртенэ пришел к ним независимо, путем самостоятельного параллельного развития, причем избежал ряда методологических ошибок и неточностей своих западных единомышленников, нередко давая существенные поправки и дополнения к их общелингвистическим теориям и учениям. Главной областью изучения является у него семья славянских языков, из которых особенной его любовью и вниманием пользовались многочисленные словинские диалекты северной Италии и южной Австрии. Многократные диалектологические его экскурсии в области этих диалектов дали ему превосходное знание всех их особенностей и позволили собрать богатый материал, который еще ждет своей научной обработки. Таким образом изучение живых языков — один из принципов младограмматической школы — имеет в Бодуэне де Куртенэ одного из самых ревностных последователей, вовлекая его даже в несколько одностороннее пренебрежение историческим материалом и строго сравнительными изучениями, хотя и здесь им высказано немало оригинальных и ценных мыслей. С. Булич.
Л. В. Щерба- известный русский советский языковед, академик. Его учителем был И. А. Бодуэн де Куртенэ, один из самых блестящий филологов XIX-XX вв. Лев Владимирович Щерба родился 20 февраля (3 марта) 1880 г. в Петербурге. В 1903 г. окончил Петербургский университет. Л.В. Щерба был основателем фонетической лаборатории в Петербургском университете. В 1916–1941 гг. – профессор Петроградского (Ленинградского) университета, с 1943 г. – академик Академии наук СССР. В последние годы жизни работал в Москве. В истории лингвистики известен прежде всего как выдающийся специалист по фонетике и фонологии. Развил концепцию фонемы И.А. Бодуэна де Куртенэ и разработал «ленинградскую» фонологическую концепцию, сторонники которой (М.И. Матусевич, Л.Р. Зиндер и др.) совместно образовали Ленинградскую фонологическую школу.
Родился в городе Игумен Минской губернии (иногда указывается неверное место рождения Петербург, откуда незадолго до его рождения переехали его родители), но вырос в Киеве, где окончил гимназию с золотой медалью. В 1898 году поступил на естественный факультет Киевского университета. В 1899 году, после переезда родителей в Петербург, перевёлся на историко-филологический факультет Петербургского университета. Ученик И. А. Бодуэна де Куртенэ. В 1903 году окончил Петербургский университет с золотой медалью за сочинение «Психический элемент в фонетике». В 1906—1908 гг. жил в Европе, изучал грамматику, сравнительно-историческое языкознание и фонетику в Лейпциге, Париже, Праге, исследовал тосканские и лужицкие (в частности, мужаковский) диалекты. В Париже, в числе прочего, работал в лаборатории экспериментальной фонетики Ж.-П. Руссло. С 1909 года — приват-доцент Петербургского университета. Преподавал, помимо него, на Высших женских курсах, в Психоневрологическом институте, на курсах для учителей глухонемых и учителей иностранных языков. Читал курсы по введению в языкознание, сравнительной грамматике, фонетике, русскому и старославянскому языкам, латыни, древнегреческому, преподавал произношение французского, английского, немецкого языков. В 1909 году создал в Петербургском университете лабораторию экспериментальной фонетики, ныне — его имени. В 1912 году защитил магистерскую диссертацию («Русские гласные в качественном и количественном отношении»), в 1915 году — докторскую диссертацию («Восточнолужицкое наречие»). С 1916 года — профессор кафедры сравнительного языкознания Петроградского университета. С 1924 года — член-корреспондент Российской академии наук, с 1943 года — академик АН СССР. С 1924 года — почётный член Международной ассоциации фонетистов. Развил концепцию фонемы, воспринятую им от Бодуэна, придав термину «фонема» его современное значение. Основатель Ленинградской (Петербургской) фонологической школы. Среди его учеников — Л. Р. Зиндер и М. И. Матусевич. Среди его научных интересов, помимо уже названных, были синтаксис, грамматика, вопросы взаимодействия языков, вопросы преподавания русского и иностранных языков, вопросы языковой нормы, орфографии и орфоэпии. Подчёркивал важность разграничения научного и «наивного» значения слова, создал научную типологию словарей. Поставил проблему построения активной грамматики, идущей от значений к выражающим их формам (в противоположность традиционной, пассивной грамматике, идущей от форм к значениям).
В работе «О трояком аспекте языковых явлений и об эксперименте в языкознании» разграничил языковой материал, языковую систему и речевую деятельность, развив тем самым идею Ф. де Соссюра о разграничении языка и речи. Щерба ввёл понятия отрицательного языкового материала и лингвистического эксперимента. При проведении эксперимента, полагал Щерба, важно не только использовать подтверждающие примеры (как можно говорить), но и систематически рассматривать отрицательный материал (как не говорят). В этой связи он писал: «особенно поучительны бывают отрицательные результаты: они указывают или на неверность постулированного правила, или на необходимость каких-то его ограничений, или на то, что правила уже больше нет, а есть только факты словаря, и т. п.» Л. В. Щерба — автор фразы «Глокая куздра штеко будланула бокра и курдячит бокрёнка». В Ленинградском университете преподавал до 1941 года. Последние годы жизни провёл в Москве, где и скончался. Деятельность По мнению Щербы, один и тот же язык можно описать как с точки зрения говорящего (подбор языковых средств в зависимости от смысла, который нужно выразить), так и с точки зрения слушающего (разбор данных языковых средств с целью вычленения их смысла). Первое он предложил называть «активной», а второе — «пассивной» грамматиками языка. Активная грамматика очень удобна для изучения языка, но на практике составление такой грамматики очень сложно, так как исторически языки, изучаемые в первую очередь их носителями, описываются с точки зрения пассивной грамматики.
Л.В. Щерба внёс значительный вклад в общую лингвистику, лексикологию, лексикографию и теорию письма. Выдвинул оригинальную концепцию языка и речи. В отличие от концепции Фердинанда де Соссюра, ввёл разделение не двух, а трёх сторон объекта лингвистики: речевой деятельности, языковой системы и языкового материала. Отказавшись от психологического подхода к языку, ставил вопрос о речевой деятельности, которая позволяла говорящему производить ранее никогда им не слышанные высказывания. В связи с этим рассматривал вопрос об эксперименте в лингвистике. В области фонологии известен как один из создателей теории фонемы. Первым проанализировал понятие фонемы как словоразличительной и морфеморазличительной единицы.
Круг научных интересов Щербы чрезвычайно широк и разнообразен. Его магистерская диссертация была посвящена описанию восточно-лужицкого наречия (языка одной из малоизученных в тот период славянских народностей, проживавших на территории Германии), к изучению которого он обратился по совету Бодуэна де Куртенэ. В работе Лев Владимирович с большим успехом использовал методы полевой (экспедиционной) лингвистики, что было большой редкостью в то время. Щерба не знал серболужицкого языка, поселился среди лужичан в крестьянском доме, и за две осени (1907-1908) выучил язык и подготовил его описание, которое изложил в монографии «Восточно-лужицкое наречие» (1915).
Большое значение придавал ученый исследованиям живой разговорной звучащей речи. Он широко известен как фонолог и фонетист, основатель Ленинградской (Петербургской) фонетической школы. Он впервые ввел в практику лингвистического исследования экспериментальные методы и получил на их основе блестящие результаты. Наиболее известна его фонетическая работа — «Русские гласные в качественном и количественном отношении» (1912). Много сделал Щерба для теории и практики лексикографии и лексикологии. Подготовленный под его руководством двуязычный словарь нового типа (объяснительного, или переводного) — «Русско-французский словарь» (1936) — используется в практике преподавания французского языка и для переводов до сих пор. Его статья «О частях речи в русском языке» (1928) стала существенным вкладом в русскую грамматическую теорию, показала, что же реально скрывается за привычными для нас словами: существительное, глагол, прилагательное и т.д. Щерба был блестящим педагогом: много лет он проработал в Ленинградском, затем в Московском университетах, подготовил целую плеяду учеников, которые стали выдающимися лингвистами (В. В. Виноградов, Л. Р. Зиндер и др.).
Интерес Щербы к методике преподавания зародился еще в начале его научной деятельности. В связи со своей педагогической работой он начал заниматься вопросами преподавания русского языка, но вскоре его внимание привлекает также методика преподавания иностранных языков: говорящие машины (его статья 1914 г.), разные стили произношения, что играет в преподавании важную роль (статья 1915 г.), и т.д. Занимался он и отличиями французской звуковой системы от русской и пишет об этом в 1916 г. статью, послужившую как бы зародышем его «Фонетики французского языка». В 1926 г. появляется его статья «Об общеобразовательном значении иностранных языков», вышедшая в журнале «Вопросы педагогики» (1926, вып. I), где находим — опять-таки в зародыше — те теоретические идеи Щербы, которые он развивал в дальнейшем в течение всей своей научной жизни. Наконец, в 1929 г. выходит его брошюра «Как надо изучать иностранные языки», где он ставит ряд вопросов, касающихся изучения иностранных языков взрослыми. Здесь, в частности, он развивает (в плане методики) теорию о словарных и строевых элементах языка и о преимущественной важности знания строевых элементов. В развитии этого интереса Щербы сыграл большую роль и его учитель И.А.Бодуэн де Куртенэ, хотя и не оставивший ничего специально касающегося методики преподавания иностранных языков, но питавший глубокий интерес к живому языку, который побуждал его, как говорил Л.В., «поощрять у своих учеников занятия тем или другим видом приложения своей науки к практике». Важность изучения иностранных языков в средней школе, их общеобразовательное значение, методика преподавания, а также и изучение их взрослыми все больше привлекает внимание Щербы. В 30-е годы он много думает над этими вопросами и пишет ряд статей, в которых высказывает новые, оригинальные мысли. В начале 40-х годов, во время войны, находясь в эвакуации, по плану Института школ Щерба начал писать книгу, являющуюся результатом всех его размышлений над методикой преподавания иностранных языков; это как бы сгусток его методических идей, которые возникли в течение всей его научной и педагогической деятельности — на протяжении тридцати с лишним лет. Он не успел ее закончить, она вышла из печати через три года после его смерти, в 1947 г.* Как лингвист-теоретик, Щерба не разменивался на методические мелочи, на различные приемы, он старался осмыслить методику путем приобщения ее к общему языкознанию, старался заложить в ее базу важнейшие идеи общей лингвистики. Книга эта представляет собой не столько методику преподавания языка в средней школе (хотя и школьный учитель может извлечь из нее для себя много полезного), сколько общие вопросы методики, как и сказано в подзаголовке. Щерба говорит: «В качестве лингвиста-теоретика я трактую методику преподавания иностранных языков как прикладную отрасль общего языковедения и предлагаю вывести все построение обучения иностранному языку из анализа понятия «язык» в его разных аспектах». Основная идея Щербы состоит в том, что при изучении иностранного языка усваивается новая система понятий, «которая является функцией культуры, а эта последняя — категория историческая и находится в связи с состоянием общества и его деятельностью». Эта система понятий, отнюдь не являющаяся неподвижной, усваивается от окружающих через посредство языкового материала (т.е. неупорядоченного лингвистического опыта), «превращающегося, согласно общему положению, в обработанный (т.е. упорядоченный) лингвистический опыт, т.е. в язык». Естественно, что системы понятий в разных языках, поскольку они являются социальной, экономической и культурной функцией общества, не совпадают, это Щерба и показывает на ряде убедительных примеров. Так обстоит дело и в области лексики, и в области грамматики. Овладение языком заключается в усвоении определенных «лексических и грамматических правил» данного языка, хотя и без соответственной технической терминологии. Щерба подчеркивает и доказывает важность различения в грамматике, помимо строевых и знаменательных элементов языка, о чем уже говорилось, так называемой пассивной грамматики и активной. «Пассивная грамматика изучает функции, значения строевых элементов данного языка, исходя из их формы, т.е. внешней их стороны. Активная грамматика учит употреблению этих форм».
В 1944 году, готовясь к тяжёлой операции, изложил свои взгляды на многие научные проблемы в статье «Очередные проблемы языкознания». Учёный не вынес операции, таким образом этот труд стал своего рода завещанием Льва Владимировича. В своей последней работе Щерба затронул такие вопросы, как: двуязычие чистое (два языка усваиваются независимо) и смешанное (второй язык усваивается через первый и «привязывается» к нему); неясность традиционных типологических классификаций и неопределённость понятия «слово» («Понятия «слово вообще» не существует», — пишет Щерба); противопоставление языка и грамматики; различие активной и пассивной грамматики и другие.
Основные работы: «О частях речи в русском языке», «О трояком аспекте языковых явлений и об эксперименте в языкознании», «Опыт общей теории лексикографии», «Очередные проблемы языковедения», «Русские гласные в качественном и количественном отношении», «Восточнолужицкое наречие», «Фонетика французского языка», «Теория русского письма».
Русский язык не испытывает тех проблем, которые актуальны для малых языков мира. Он не находится под угрозой вымирания и довольно хорошо описан. Однако парадоксальным образом системных описаний русского языка в русле современной лингвистики практически нет. Последняя академическая грамматика русского языка датируется 1980-м годом, когда представления о грамматическом описании значительно отличались от современных.
Имея под рукой очень обширные материалы, мы до сих пор многого не знаем о русской грамматике. Как получилось, что в русский язык проникли странные конструкции типа ‘более полезнее’? Почему нельзя сказать ‘Что твоё любимое занятие?’, хотя можно сказать ‘Кто твой любимый актёр’? Как носители языка выбирают между вариантами согласования типа ‘Пять человек пришло’ или ‘Пять человек пришли’?
Исследования по русской грамматике, которые ведутся в Школе лингвистики, направлены на то, чтобы заполнить эти лакуны. Исследования разнородны по материалу и подходам: в частности, в рамках проекта «Русграм» различные аспекты русской грамматики исследуются в теоретически нейтральном и типологически ориентированном плане на материале Национального корпуса русского языка: т.е. на основе эмпирических данных, извлеченных из обширного массива письменных текстов без жанровых и стилистических ограничений. Методы корпусной лингвистики широко применяются в Школе и для изучения фонетики и лексики функциональных разновидностей русского языка.
Предмет постоянного научного внимания сотрудников Школы лингвистики — грамматика конструкций. В рамках грамматики конструкций язык не рассматривается более как статичное образование, в котором высказывания строятся из лексических единиц с фиксированными значениями, соединяемых по независимым от этих значений регулярным правилам: скорее, план содержания единиц лексикона зависит от синтаксиса, а синтаксис зависит от выбора лексических единиц.
Грамматика конструкций исследуется во взаимосвязи с синтаксической типологией (Н. Р. Добрушина, А. Б. Летучий), с пристальным вниманием к семантике (В. Ю. Апресян) и в диахроническом аспекте. Диахроническое направление связано с расхождением узуальных практик XIX века и современности, в частности — с выявлением устаревших конструкций, активно функционировавших в классической прозе (Е. В. Рахилина — язык Лермонтова, Я. Э. Ахапкина — язык Тургенева).
Отдельное направление исследований в Школе лингвистики — изучение грамматики ошибок, предполагающее сопоставление речевого стандарта и нестандартной речи. На материале текстов с ошибками (и учебных корпусов) ведутся наблюдения за «случайными» языковыми ошибками, причины которых могут корениться в строении языковой системы, в том числе за системным несовпадением рекомендательной нормы и современной речевой практики. Таким образом изучается разрушение и становление конструкций в широком понимании термина; отслеживаются и описываются с теоретической точки зрения ошибки и отклонения, которые позднее могут стать элементами нормативного языка.
Частная ветвь этого направления — изучение микродиахронии русских идиом: изменение их сочетаемости и значения в XVIII–XXI вв. Другим аспектом исследования является анализ речи инофонов и носителей языка, осваивающих новые речевые регистры, например академический.
Природа ошибок изучается и на материале текстов носителей особого варианта русского языка: детей эмигрантов, выросших в иноязычной среде и унаследовавших свой русский от родителей (текстов на «эритажном» языке). Ошибки таких говорящих отличаются и от ошибок обычных носителей, и от ошибок иностранных студентов, и их механизм представляет существенный интерес для теоретической лингвистики.
Опыт типологических и полевых исследований, который есть у многих сотрудников Школы, полезен и для исследований по русистике. Важная роль в них отводится описанию ограничений на употребление конструкций и описанию соотношений с параллельными явлениями в других языках — языках разного происхождения и грамматического строя.
В интересы сотрудников Школы входят также: экспериментальные и корпусные исследования русской грамматики (Н. А. Слюсарь), экспериментальные и корпусные исследования взаимодействия русской грамматики и прагматики (Н. А. Зевахина), теоретические проблемы фонетики и фонологии русского языка, экспериментальные исследования русской фонетики (С. В. Князев), исследование словоупотребления в художественной литературе корпусными методами (О. Н. Ляшевская, Б. В. Орехов), описание особенностей детской речи (Я. Э. Ахапкина), универбация и конденсация в современной русской речи в теоретическом и социолингвистическом аспекте (Я. Э. Ахапкина, А. И. Левинзон), фонетические особенности речи нестандартных носителей: говорящих на русском как неродном или говорящих с речевой патологией (И. А. Зибер), изучение сочетаемости русских приглагольных частиц (Д. В. Сичинава), изучение «перфектных» л-форм в диахроническом и контрастивном аспекте (М. А. Скачедубова) и др.
ВИДЕО сотрудников Школы лингвистики:
- Е. В. Рахилина, «Национальный корпус русского языка: новые компьютерные ресурсы для лингвистов и нелингвистов» (Лекторий Политехнического музея и Институт лингвистики РГГУ)
- Е. В. Рахилина, «О дискурсивных формулах»
-
- Е. В. Рахилина, «Лермонтов. Лингвистическая история»
Некоторые публикации наших сотрудников и студентов:2019
Ахапкина Я. Э. Микродиахронические сдвиги в употреблении глагольной лексики (на материале повести И. С. Тургенева «Ася») // Acta Linguistica Petropolitana. Труды института лингвистических исследований. 2019 (в печати)
Добрушина Н. Р. Статус конструкций с частицами пусть и пускай в русcком языке // Russian Linguistics. 2019. Т. 43. № 1. С. 1-17.
Летучий А. Б. Подъём и смежные явления в русском языке (преимущественно на материале интерпретации местоимений) // Вопросы языкознания. 2019 (в печати)
2018
Марина Бобрик. Проза Осипа Мандельштама «Холодное лето» (1923): Языковой комментарий. СПб. : Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2018.
Зевахина Н. А. Сложноподчиненные предложения с восклицательной интерпретацией в русском языке// Русский язык в научном освещении. 2018. № 36.
Леонтьева А. Л., Литвинцева К. В. Конструкция ‘стал быть’ в русском языке // Русский язык в научном освещении. 2018. № 35(1). С. 110-132.
2017
Апресян В. Ю. Глаголы со значением продолжения: семантика и конструкции // Известия Российской академии наук. Серия литературы и языка. 2017. № 2. С. 5-15.
Апресян В. Ю. Двойные семантические роли в исходных и переносных значениях многозначных глаголов // Вопросы языкознания. 2017. № 2. С. 7-32.
Литвинцева К. В. Конструкция ‘стал быть’ в русском языке // Русский язык в научном освещении. 2018. № 35(1) (в печати)
2016 и ранее
Ахапкина Я. Э., Буйлова Н. Н. Нестандартная русская речь: корпусные технологии в исследовании и методике преподавания // В кн.: Проблемы преподавания курса «Русский язык и культура речи в вузах». М.: Общество с ограниченной ответственностью «Научный консультант», 2016. С. 48-51.
Иванова З. Д., Шнитке Е. Л. Особенности употребления союзов в речи эритажных носителей русского языка и изучающих русский язык как иностранный // В кн.: XVII апрельская международная научная конференция по проблемам развития экономики и общества. М. : Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики», 2016. (в печати)
Апресян В. Ю. Глаголы со значением продолжения: семантика и конструкции // Известия Российской академии наук. Серия литературы и языка. 2017. № 2 (в печати)
Апресян В. Ю. Русские посессивные конструкции с нулевым и выраженным глаголом: правила и ошибки // Русский язык в научном освещении. 2017. № 33 (в печати)
Апресян В. Ю. Псевдосинонимичные русские конструкции у X-а Y и у X-а есть Y в контексте изучения русского языка // В кн.: XVII апрельская международная научная конференция по проблемам развития экономики и общества. М. : Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики», 2016. (в печати)
Апресян В. Ю. Валентность стимула у русских глаголов со значением эмоций: связь семантики и синтаксиса // Русский язык в научном освещении. 2015. No в. 1. С. 2866
М. А. Даниэль, Н. Р. Добрушина (отв. ред.). Два века в двадцати словах. М.: Издательский дом НИУ ВШЭ, 2016.
Dobrushina N. Subjunctive complement clauses in Russian // Russian linguistics. 2012. Vol. 36. No. 2. P. 121-156.
Dobrushina N. Subjunctive in Russian relative clauses // Oslo studies in languages. 2010. No. 2(1). P. 181-210.
Dobrushina N. The Verbless Subjunctive in Russian // ScandoSlavica. 2015. Vol. 61. No. 1. P. 7399
Letuchiy A. Historical development of labile verbs in modern Russian // Linguistics. 2015. Vol. 53. No. 3. P. 611647.
Letuchiy A. Historical development of labile verbs in modern Russian // Linguistics. 2015. No. 5 (в печати).
УЧЕБНЫЕ КУРСЫ по теме исследований (бакалавриат):
Современный русский язык
Обязательный
История и диалектология русского языка
По выбору
История и диалектология русского языка
Обязательный
Научно-исследовательский семинар «Русский язык 19 века: родной или неизвестный?»
По выбору
Научно-исследовательский семинар «Грамматика ошибок: лингвистические аспекты и интерференции»
По выбору
Теория и методика преподавания русского как иностранного
По выбору
УЧЕБНЫЕ КУРСЫ по теме исследований (магистратура):
Магистерская программа «Русский как иностранный во взаимодействии языков и культур»
Современный русский язык с точки зрения методики его преподавания иностранцам (фонетика, морфология, синтаксис, семантика)
Обязательный
Язык в универсуме культуры: русский коммуникативный стиль
Обязательный
Типология с точки зрения методики преподавания РКИ
По выбору
Методика преподавания и практикум по методике РКИ, в том числе с использованием компьютерных инструментов
Обязательный
Практикум по методике преподавания РКИ на продвинутом этапе
По выбору
Магистерская программа «Лингвистическая теория и описание языка»
Russian Linguistics
По выбору
Майнор
Русский язык как мост между культурами
ГРАНТЫ:
Грант РГНФ 14-04-12034 «База данных и веб-интерфейс, охватывающие важнейшие психолингвистические характеристики для основного лексического фонда русского языка» (2014-2016 гг.).
Руководитель: Н.А. Слюсарь
Грант РГНФ 14-04-00264 «Семантико-синтаксический компонент интегрированного корпусного описания русской грамматики» (2014-2016).
Руководитель: В.А. Плунгян
Грант РГНФ 14-04-12012 «Корпус диалектных текстов Национального корпуса русского языка. Пополнение и разметка» (2014-2016).
Руководитель: Д.В. Сичинава
ДИПЛОМНЫЕ РАБОТЫ:
Гутова А.А. Разграничение значений предлогов В (включенность) и НА (поддержка) в речи русскоговорящих детей дошкольного возраста.
Ларионова Е.И. Семантическое поле ОБИДА в русском и английском языках.
Липунова А.Е. Автоматическая расстановка ударений на основе ошибочного написания слов.
Малинина А.Н. Пространственные отношения в речи русских детей: включенность-невключенность в пространственную область (внутри-снаружи)
Мартынова А.Д. Семантическое поле «жаловаться» в русском и английском языках.
Мечникова П.Н. Фонетическая реализация твердых губных и зубных носовых согласных в позиции перед губно-зубными в СРЛЯ.
Симакина М.И. Семантическое поле ‘ОБЕЩАНИЕ’ в русском и английском языках.
Таратынов П.А. Реализация гласного нижнего подъема в позиции между мягкими согласными в говоре д. Михалевская Архангельской обл. и в СРЛЯ.
Тышкевич Н.Б. Автоматическое выделение цитат в русскоязычных текстах на лингвистических основаниях.
Тюренкова М.А. Языковая вариативность и текстологическая стратификация раннедревнерусской рукописи: древнейший список Учительского евангелия Константина, епископа Славянского.
Феногенова А.С. Автоматическое выделение именных групп в русскоязычных текстах.
Хромаленкова А.Н. Исследование типов частотных ошибок в корпусе REALEC (Russian Error-Annotated Learner English Corpus) и создание тренажеров для дополнительной практики в проблемных областях
Черненко А.Г. Социолингвистические параметры варьирования диалектных явлений в говоре дер. Михалевская Устьянского района
Чукичева Н.Д. Пространственные отношения в речи русских детей: предлоги на, над, под.
ЭКСПЕДИЦИИ:
Устьянский район Архангельской области