Содержание
Путин поручил до 1 октября «проработать возможность создания» базы данных жертв политических репрессий. Что это значит?
Архив КГБ. Фото: Николай Малышев / ТАСС
Давно пора! Это же национальный позор — то, что мы по прошествии десятилетий так и не знаем достоверно, кого и за что уничтожали в нашей стране, кто несет за это ответственность, пусть уже и не уголовную, но моральную хотя бы.
А то, празднуя юбилей своей организации, и сегодня, оказывается, наследники чекистов могут говорить, не стесняясь: «Конкретные исполнители преступных деяний среди чекистов поименно известны, большая часть из них понесла заслуженное наказание после смещения и расстрела Ежова… Массовые политические репрессии закончились после принятия постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия» от 17 ноября 1938 года. Назначенный на пост наркома внутренних дел Л. Берия провел кадровые чистки, изгнав карьеристов предыдущих призывов. Повысились требования к качеству следственной работы, что способствовало кратному сокращению приговоров к высшей мере наказания…»
Все сделано, одним словом. Безвинные прощены, виновные наказаны. Конкретные преступники поименно известны…
А будет создана подробная база, раскроют чекисты наглухо закрытые архивы, и все желающие узнают, скажем, как повысились «требования к качеству следственной работы» при Лаврентии Павловиче.
И узнают желающие, что, скажем, пытки, чудовищные избиения уже приговоренных к расстрелу, в том числе и при Берии, в том числе и с его личным участием, продолжались.
И произвольные аресты-расстрелы продолжались. И список этот чудовищно, непредставимо велик, хотя речь уже и не о сотнях тысяч человек, как при Ежове…
Отнесемся, тем не менее, к сообщению на президентском сайте с осторожностью.
Прежде всего, поручение «проработать возможность создания» еще не означает поручения — «создать». Вполне ведь возможно, что результатом напряженной работы (администрации президента, ФСБ, МВД, ФСИН…) станет в октябре рапорт о том, что дело, конечно, нужное, но — увы… Сам президент, отвечая на вопрос члена Совета по правам человека, предусмотрел такую возможность: «В том, что здесь нужно поработать над совершенствованием всех процедур нормативной базы, я не сомневаюсь. Но сделать это нужно очень аккуратно… Здесь есть и риски большие. Мы знаем, как работало НКВД в 1930-е годы, и не всегда родственникам может быть приятно открыть дела своих предков. Это может быть и компрометирующая информация, надо к этому относиться очень бережно…»
Владимир Путин посещает музей блокады. Фото: Михаил Климентьев / ТАСС
Здесь, конечно, самое замечательное — бережное отношение к чувствам родственников тех, кого мучили, пытали, заставляли оговаривать себя, наговаривать на других, а потом расстреляли. В этом, именно в этом и заключается перерождение наших карательных органов — в бережном отношении к чувствам людей.
Раньше, значит, расстреливали, а сейчас стараются оградить от «компрометирующей информации», чтобы люди не нервничали понапрасну…
И не случайно в числе тех, кто должен проработать вопрос, — все те, кто закрыл двери архивов перед исследователями, кто засекретил следственные дела нереабилитированных, а к делам реабилитированных допускает только родственников.
Думается, составление единой базы данных жертв политических репрессий должно стать не итогом работы по сохранению памяти о невинно погибших, а лишь началом ее. И то, что это не было сделано десятилетия назад, свидетельствует о многом. Это — как памятники жертвам политических репрессий: в Магадане, Барнауле, Москве… Куда больше за последние годы возведено монументов их палачу — Сталину. Хотя, казалось бы, совершенно очевидно: либо — либо.
Я попросил прокомментировать президентскую инициативу члена правления Международного «Мемориала» Яна Рачинского.
Ян Рачинский член правления Международного «Мемориала»
— Мы, во-первых, давно настаивали на создании такой базы, во-вторых, мы всегда говорили, что делать это должно государство, потому что необходимых для этого ресурсов у общественности нет, — сказал он. — Но, вообще говоря, на мой взгляд, нарушен правильный порядок. Сначала должны быть открыты архивы, обеспечен свободный доступ к документам, как это и было предусмотрено давним указом Ельцина, это не выполнено, к сожалению, за исключением нескольких регионов, где переданы на госхранение следственные дела, связанные с политическими репрессиями.
Мы давно настаиваем, что это должно быть сделано, и даже получили в 2011 году президентский грант на подготовку предложений на этот счет. Эти предложения мы подготовили, постарались предусмотреть интересы и исследователей, и родственников. Были и предложения по порядку работы, чтобы выполнить ее максимально быстро. Отклика эти предложения не нашли. На мой взгляд, чтобы что-то получилось, должна быть создана межведомственная группа с широкими полномочиями, в которую обязательно должны войти и представители общественности. Наработки есть и у нас, в «Мемориале», есть наработки в Челябинской области, в Магнитогорске, по трудармейцам, есть наработки по отдельным категориям репрессий, и все это, по-хорошему, необходимо было бы обобщить. А не пытаться на пустом месте и силами самих ведомств эту задачу решить…
***
Но на самом деле проблема не только в родственниках. А как, скажем, объединить в одном списке всех казненных? Вот в маленькой Мордовии жертвами сталинских репрессий стали 13 882 человека. Из них 7112 крестьян, 1052 рабочих, 940 служащих, 742 служителя религиозного культа… Среди репрессированных — граждане Польши, Чехословакии, Германии, Финляндии, Китая… Имена репрессированных секретарей обкома партии, писателей, ученых, конечно, известны, кто-то из выживших оставил воспоминания. Но основную-то массу уничтоженных составляли бессловесные крестьяне. Плюс члены их семей, которых разметало по стране. Эти люди пропали бесследно, вспомнить о них чаще всего некому. На какие могилы принести цветы, если найдется тот, кто цветы принести захочет?
И не случайно такую ожесточенную полемику вызвало несколько лет назад появление на мемориальной стене в Бутове фамилий Ягоды и Агранова. Место ли на ней, рядом с именами безусловных жертв, и именам их палачей? С Аграновым и Ягодой вроде бы все ясно, а остальные? Те самые секретари обкомов, подписывавшие решения «троек», а потом и сами угодившие в эту молотилку?
На днях в Оксфорде профессор факультета социальных наук Высшей школы экономики Сергей Медведев прочитал лекцию о «войнах памяти». Организатором мероприятия выступила Ассоциация школ политических исследований при Совете Европы. Znak.com опубликовал его выступление.
Приведу две цитаты.
- «…Мы живем с черной дырой посреди нашей национальной памяти. Это огромная дыра, которая образовалась в середине XX века. Мы ходим по краю этой черной дыры и боимся даже туда заглядывать. С трудом понимаем, какие там есть жертвы, какие там были пережиты страдания. Мало того, что была травма, но мы еще молчим об этой травме…»
- «…Логично было бы начать разговор о памяти с Германии… В Дахау, когда приезжаешь на вокзал, видишь табличку, где написано обращение немцев: мы понимаем, что с названием нашего города у вас связаны, наверное, самые тяжелые воспоминания, но мы хотим сказать, что работаем со своим прошлым и не гордимся им… Представьте, если бы в московском Бутово вас встречал плакат: мы понимаем, что со словом «Бутово» у вас ассоциируется расстрельный полигон 1937–1938 годов, но мы работаем с нашим прошлым. Понимаете абсурдность такого предположения и пропасть, которая разделяет ту работу памяти, которая была проведена в Германии и не была проведена в России и вряд ли будет проведена?..»
24 ноября на сайте общества «Мемориал» появилась база с данными 40 тысяч сотрудников НКВД. Незадолго до этого томич Денис Карагодин опубликовал свое расследование относительно людей, причастных к расстрелу его прадеда Степана во времена Большого террора. Одним из них оказался Николай Зырьянов, сотрудник Томского горотдела НКВД. Внучка Зырьянова Юлия написала Денису письмо, в котором покаялась за поступки деда. Реакция на эти публикации оказалась неоднозначной. Пресс-секретарь президента Дмитрий Песков признал эту тему «чувствительной», а потомки чекистов написали открытое письмо Владимиру Путину с просьбой закрыть доступ к базе, опасаясь мести. «Лента.ру» попросила людей, родственники которых работали в НКВД, рассказать о том, как они относятся к публичному обсуждению роли своих предков в событиях 80-летней давности.
«Вот попробуй разберись!»
Юрий Васильев, живет и работает в Латвии. Дед Яков Васильев служил во время войны в войсках НКВД, впоследствии работал в милиции в Риге.
Это копание в прошлом, как копание в грязном белье, чистое-то вам искать точно неинтересно! И сейчас для меня в этом тоже нет никакой необходимости. Дедушка жил хорошо, воспитал двух детей, сам умер в 1981 году, мне было всего семь лет.
На мой взгляд, дискуссия о людях, работавших в НКВД, не нужна. Кто старое помянет, тому глаз вон. Много сейчас у вас в России сил, которые хотят раскачать страну вот такими и другими ненужными делами. Если уж кому-то и хочется из пострадавших искать правду, пусть сам и ищет, подает в суды. Но виноватых не найти, да их и не было, виновата система. Да и не то чтобы виновата, по-другому было и нельзя, чтобы сохранить страну.
Алексей Иванов (имя и фамилия изменены). Один из дедов служил в войсках НКВД.
Я поддерживаю распространение любой информации об истории России, в том числе полное открытие архивов ХХ века. Может, имеет смысл не открывать архивы 80-летней давности, чтобы дать возможность спокойно умереть людям, которые в них упоминаются, но по истечении этого срока все архивы нужно открывать и публиковать, каждый год.
В ХХ веке в России были совершены преступления против русского народа и человечества. Некоторые не хотят, чтобы народ узнал правду, но это в интересах народа. Народ имеет право знать свою историю, и скрывать эту информацию — преступление против него.
Что касается родственников преступников — они не несут ответственности за своих предков. Каждый должен быть судим только за свои дела.
1/1Заключенные ГУЛАГаФото: spbgasu.ru
В русском языке слово «покаяние» (от имени библейского Каина) — это неточный перевод греческого христианского и античного термина «матанайя», что буквально значит «изменение ума» или условно может быть передано словом «передумывание».
Вот в первоначальном смысле слова «изменить ум» всем нам, жителям России, необходимо определить свое отношение к событиям истории. И, видя добрые дела предков, точно также видеть их злые дела. Назвать преступления преступлениями, осудить, а не оправдать их, и сказать, что мы не согласны с этими поступками. Как сделал немецкий народ после 1945 года, кстати.
Что касается извинений потомков палачей перед потомками жертв, то, думаю, это чрезвычайно положительное и христианское явление. Только нужно лучше определить тонкие различия между покаянием в смысле изменения ума и покаянием, когда ты как будто извиняешься за грехи другого человека, как за свои. Наверно лучше сказать «приношу соболезнования» или что-то в этом роде. Это тоже тонкий этически-философский вопрос.
Татьяна Желток, живет в Польше. Двоюродный дед — полковник НКВД Александр Рабцевич, его младший брат Михаил Рабцевич — полковник (впоследствии генерал) КГБ.
От общественного обсуждения от нарастающей силы его неадекватности у людей уже кружится голова. Жить и помнить — это очень важно, но я не вижу правильной здоровой возможности для публичной дискуссии. Энергетический кошмар, который производят подобные дебаты, во многом опасен.
Считаю, что выяснение виноватых ни к чему не приведет. Все не так просто. Война — это не красные и белые, а гораздо сложнее. Люди в своих семьях разобраться не могут.
1/1Иосиф СталинФото: Петрусов Георгий / РИА Новости
Надо жить сегодня! Жить и помнить о прошлом, но не жить прошлым. Я не человек прошлого, и это копание не вылечит людей (а, судя по тому, что происходит, лечиться от обид и озлобленности нужно большинству). Здесь в Польше уже шесть лет ищут виноватых в катастрофе самолета Качиньского под Смоленском. А вы думаете, можно найти виноватых в ужасных событиях истории, о которых мы с вами так мало знаем.
Мои родственники работали в НКВД и КГБ по другой части — внешняя разведка и дипломатические отношения. Даже не знала бы, что вам сказать, если бы мои родственники имели отношение к этому кошмару! Наверное, у меня не могло быть таких родственников.
А сколько людей, которые в этих органах не работали, виноваты в участи репрессированных? Кто-то просто доносил, и их тоже ужасно много. Вот попробуй разберись! Страшные, не передаваемые никакими словами вехи истории. Ужас.
«Человек отвечает только сам за себя»
Серафим Ореханов. Прапрадед работал начальником следственной части московского отдела НКВД в 1935-1939 годах. Ореханов обнаружил его в списках «Мемориала».
«Лента.ру»: Вы уверены, что человек, которого вы нашли в базе «Мемориала» — действительно ваш прапрадед?
Серафим Ореханов: Уверен, потому что я знал, что он существует, знал его имя и отчество, знал, что он работал в НКВД. Я не знал только его должности и звания — теперь знаю.
Что вы раньше знали о своем деде? Что родители рассказывали о нем?
Я довольно хорошо знаю историю своей семьи, и хотя это было четыре поколения назад, я знаю дом на Лубянке, где он жил, знаю, что он был тяжелого вспыльчивого нрава — неудивительно — и даже знаю место на Новодевичьем кладбище, где он похоронен. Дома мы это особенно не обсуждали, но уже во взрослом возрасте мой отец стал больше рассказывать о своей семье. Ее история так же интересна и так же трагична, как история любой другой семьи, которой довелось жить в ХХ веке в России. Вряд ли кому-то, кроме нас, нужны детали этой истории.
Ваше отношение к прапрадеду изменилось?
У меня не было к нему никакого особенного отношения: даже его фотографий не сохранилось. Я уверен, что все сотрудники НКВД — точно такие же жертвы этой системы, как и те, кого они отправляли в лагеря или расстреливали. Многие из них закончили жизнь в тех же рвах, что и их жертвы, а те, кто этого избежал, в лучшем случае спились. Я видел интервью с одним из палачей, расстреливавших людей на подмосковном Бутовском полигоне. Уже в девяностые он, будучи глубоким стариком, жалуется, что «недодавили гадину» и что репрессии были недостаточными. Разве это не несчастный человек?
1/1Фото: rpczmoskva.org.ru
Когда «Мемориал» опубликовал списки — какова была ваша реакция, что вы почувствовали? Почему решили зайти на сайт и поискать своего родственника?
Про готовящуюся публикацию слышал давно, все хотел заехать в офис «Мемориала» и попросить взглянуть на их данные, но так и не собрался. В любом случае, это не стало для меня неожиданностью: я зашел в базу, зная, что найду своего прапрадеда. Думаю, публикация этих списков — отличный повод для начала разговора о Большом терроре, о Сталине и о русском ХХ веке вообще. Не в дискурсе отношений власти и народа, а в дискурсе семейных историй, что, как мне кажется, является гораздо более подходящей базой для формирования здорового чувства истории вместо бесконечных споров о «сильной руке», «цене победы» и прочих абстракциях.
Задумывались ли вы раньше о необходимости общественного обсуждения этой страницы нашей истории и стоит ли начинать его сейчас?
Конечно стоит. Я вырос в кругу, в котором отношение к сталинизму, да и всему советскому, было вполне однозначным: это была катастрофа, худшее, что могло произойти с Россией, ужаснейший период нашей истории, огромный шаг назад. И у меня, в общем, не было причин не разделять эти взгляды.
С другой стороны, советский эксперимент начала 1920-х был самой великой из утопий и, возможно, величайший момент в истории русской культуры. Это все много раз проговорено, но очень хотелось бы, чтобы обсуждение советского наследия — и Большого террора как центральной его части — было более конкретным. Чтобы обсуждались судьбы людей, а не идеи.
Это упрек в адрес кого?
Понятно, что это относится в первую очередь к условно патриотическому лагерю, который склонен пренебрегать деталями, но и условные либералы часто грешат тем же. Например, периодически звучит предложение снести Мавзолей. Ребят, ну вообще-то это Щусев, взять и снести произведение искусства, нравится оно нам или нет, в антибольшевистских целях — это и есть большевизм.
И еще кажется важным, чтобы обсуждение советского было отделено от Великой Отечественной войны: в конце концов, война не то чтобы радикально изменила природу сталинского режима. Делая разговор о ВОВ центральной частью спора о советском, мы просто пытаемся уйти от обсуждения гораздо более сложных, но и гораздо больше нас всех касающихся вещей.
1/1Фото:Wikipedia
Должно ли государство проводить политику, осуждающую людей (не только руководителей), принимавших участие в репрессиях?
Мне кажется, что у нас история и так слишком сильно монополизирована государством. Думаю, никакой особенной политики здесь не нужно, а нужны такие вещи, как история Дениса Карагодина, или акция «Последний адрес», или публикации личных свидетельств людей, которые это все пережили, в проекте «Прожито». Когда история находится в ведении государства, она неизбежно становится, во-первых, историей власти, а во-вторых, абстракцией, о которой можно спорить до хрипоты, но которая очень мало связана с нашей жизнью.
Необходимо ли публичное покаяние со стороны потомков работников НКВД, или дискуссия должна проводиться обезличенно?
Нет, конечно. Я не верю в коллективную ответственность. Ее место — в Ветхом Завете. Никто не должен отвечать за чужие грехи — ни в метафизическом смысле, ни в юридическом. Я об этом написал у себя в Facebook, и Наташа Дашевская из «Мемориала» сделала в комментариях важное уточнение, с которым я полностью согласен: это решение каждый должен принимать самостоятельно, оно не может быть навязанным ни обществом, ни государством.
Я ни в коем случае не осуждаю Зырьянову, но мне не близка идея коллективного покаяния людей, виновных только в кровном родстве с сотрудниками НКВД. Я много в чем виноват перед другими людьми и, наверно, перед Россией в целом, но совершенно точно не виноват в том, что делал или чего не делал мой прапрадед. Думать иначе — все равно что винить современных евреев в том, что их далекие предки распяли Христа. Человек отвечает только сам за себя.
Кто в ответе?
Ирина Щербакова, историк, руководитель образовательных программ общества «Мемориал».
Какой практический смысл несет публикация списков жертв, списков расстрелянных? Или публикация всех документов прошлого? Кажется, что никакого, но почему-то люди интересуются своей историей со времен Геродота. Принцип «Мемориала» — мы занимаемся одной частью прошлого, но выступаем за то, чтобы публиковалось все, представляющее интерес для историков и других специалистов.
Репрессии — очень важная часть нашего прошлого. Почему она должна быть скрыта, когда прошло столько лет? В нашей публикации нет никаких закрытых материалов, это база, которая отвечает на целый ряд исторических вопросов.
1/1Фото: Сафрон Голиков / «Коммерсантъ»
Те люди, которые так или иначе оправдывают репрессии, говорят, что начнется гражданская война, что миллионы были в этом замешаны… Но этот список показывает, что на самом деле не миллионы. Достаточно нескольких десятков тысяч для того, чтобы организовать такую репрессивную систему. Если в нашей базе, которую «Мемориал» создает больше 25 лет, есть уже 3 миллиона из 12 миллионов репрессированных, то почему же не опубликовать другую, в которой всего 40 тысяч? Всякая тайна, всякая «черная комната» ведут к спекуляциям, к возникновению мифологии.
Обсуждение этой проблемы должно вестись в формате дискуссии. А то, что происходит у нас сейчас, — свидетельство глубокого неблагополучия. Публикация списков вызвала настоящую истерику у сталинистской части общества, в которой сидит очень глубокий страх. Эта истерика, как и крики о том, что все это приведет к гражданской войне, очень смешны. Гражданская война не началась, когда сотни тысяч выходили из ГУЛАГа, а потом встречались с людьми, которые их мучили. Почему это должно произойти сейчас, когда речь вообще идет о правнуках?
Те, кто об этом кричат, во-первых, в глубине души не хотят признать эти репрессии, что бы они ни говорили. Во-вторых, они на самом-то деле знают, что репрессии были массовыми. Они боятся, что рухнут мифы, что обнаружится ложь. Возможно, за этим стоит реальный страх — если можно говорить правду о том, что было 75 лет назад, то, может быть, надо подумать и о том, что их внуки смогут узнать через какое-то время?
Формально потомки сотрудников НКВД не несут никакой ответственности за поступки своих родственников, и не должны ее нести. Принуждать никого нельзя. Кто-то хочет сказать: да, мне больно, что в истории моей семьи были такие люди. Кто-то просто промолчит и все. Но у потомков жертв должно быть право обвинить. Не потомков палачей, но самих палачей, даже если их нет в живых.
Террориста, готовившего массовый расстрел в Москве, сдал родной брат. Об этом сообщает «Интерфакс».
По данным ФСБ, молодой человек рассказал, что брат симпатизировал террористам запрещенной в России организации «Исламское государство» (ИГ). Он заподозрил его в общении с террористами из Сирии. Когда две недели назад брат пропал, мужчина решил сообщить об этом в полицию.
Ранее 27 июля сообщалось, что сотрудники ФСБ предотвратили теракт, планировавшийся в Москве. Оперативники попытались задержать подозреваемого возле заброшенных гаражей в подмосковных Химках, мужчина начал стрелять. Ответным огнем террорист был ликвидирован, у него были обнаружены автомат АКСУ-74, три снаряженных магазина, две гранаты Ф-l и одна граната РГД.
Преступник — уроженец одной из стран Центральной Азии. Проживал в Москве на съемной квартире — там нашли доказательства того, что он был связан с террористами в Сирии и готовил теракт. Ведется розыск возможных соучастников. По данным Следственного комитета России, возбуждено только уголовное дело 317 УК РФ («Посягательство на жизнь сотрудника правоохранительных органов»). Расследование продолжается.