41-летний Артур Максимов ходит к Смольному с пикетами практически как на работу. На его плакате написано: «Расследуйте преступления против инвалидов». Он опекун 21-летнего инвалида Виктора Судакова, которого 10 лет назад забрал из детского дома-интерната. Благодаря его заботам, у Виктора есть собственный дом – Максимов добился, чтобы ему дали квартиру. И теперь он опасается, что эту квартиру у него могут отнять: в прокуратуру поступило обращение с просьбой проверить работу органов опеки, которые стоят на стороне их семьи.
– Это старается медико-социальная комиссия, лишившая Витю первой группы инвалидности, им не нравится, что мы стоим в пикетах у Смольного, – поясняет Максимов корреспонденту Север.Реалии. – Им как кость в горле мое опекунство, без меня они бы давно лишили Витю дееспособности и запихнули в интернат.
Это не первое обращение в прокуратуру. Как только Вите Судакову исполнилось 18 лет, администрации двух районов Петербурга подали документы на лишение его дееспособности. Артур Максимов опасается, что у его подопечного просто хотят отнять жилье.
Артур Максимов
Артур Максимов до недавнего времени был опекуном, а теперь – патронажный помощник. Вите уже 21, у него серьезные ментальные и физические нарушения. Забрав его из интерната, Артур через несколько лет добился, чтобы парню дали однокомнатную квартиру как ребенку-инвалиду, оставшемуся без попечения родителей. Когда Вите исполнилось 18, он остался с ним в качестве его помощника по патронажному договору: жить один, полностью себя обслуживать и самостоятельно передвигаться по городу Витя не может, а вот сопровождаемое проживание ему как раз подходит – вместо прозябания в перенаселенном интернате.
Артур Максимов родом из Пензы, там он много лет проработал юристом на градообразующем теплоснабжающем предприятии; переехав в Петербург, работал в петербургском отделении компании ОРС, занимавшейся снабжением РЖД продуктами питания, потом на транспортном предприятии. Когда Артур решил взять из интерната Витю, его жизнь круто изменилась, теперь ему приходится из-за денег сдавать свою квартиру.
Артур называет Витю сыном. Витя передвигается по комнате, заметно хромая, иногда опираясь на стенку или на стул, но зато на своих ногах. До встречи с Артуром он не вставал с коляски и до конца жизни останется ребенком, не способным совершать простые арифметические действия. В детском доме он считался необучаемым, а дома Артур научил его читать.
В 2011 году, когда они познакомились, Артуру было 32, Вите – 11.
Перед отъездом все дети плакали навзрыд – хотели остаться жить там, в лагере
– Меня пригласили снимать короткий документальный фильм про поездку в лагерь особенных детей из детского дома-интерната в Павловске, – вспоминает Артур. – Мы выехали из Павловска на 10 дней в Ленобласть, в Вепсский лес, в фермерское хозяйство. Там мой сын меня и нашел – ведь по большому счету это он меня искал, а не я его. Перед отъездом все дети плакали навзрыд – хотели остаться жить там, в лагере. Когда подъехали к воротам детского дома, Витя просто вцепился в меня, схватил за шею и не отпускал – пришлось буквально его от себя отрывать. Я вернулся к себе, и началось тяжелое осознание того, что вот, я вообще-то хочу обустроить свою жизнь, но есть, оказывается, те, кому гораздо хуже, чем мне. Когда я стал приезжать в детский дом постоянно, мне рассказали, что Витя сидит на лавочке и смотрит – к кому-то бабушка приезжает, у кого-то волонтеры нашли нерадивых мамаш и пробудили в них совесть, а Витя сидит и говорит – я тоже хочу, чтобы ко мне приезжали. Вот тут я и появился.
Витя передвигался на коляске. Артур обнаружил, что медицинские документы мальчика практически не заполнены, показал мальчика ортопеду и тот сказал, что операция в институте имени Турнера, возможно, поставит его на ноги. Артур собрал документы, директор интерната все подписал. После обследования врачи подтвердили, что надо оперировать, детдом дал Артуру доверенность, чтобы подать документы на квоту. Но когда очередь подошла, Витю отказались госпитализировать без сопровождения. В детдоме персонала для этого нет, и Артур остался с Витей в больнице на полтора месяца, спал у его кровати на надувном матрасе, как спят все родители. По словам Артура, тяжелее всего было сознавать ответственность, которая на нем лежит – он ведь подписывал все документы по доверенности от детского дома. Операция была очень сложная.
Витя Судаков
– Подписал все на ватных ногах, сел на подоконник, ждал часа полтора, они мне вечностью показались, – вспоминает Артур. – Вывозят Витю – у него палка между ног метровая: ему мышцы надсекли и поставили распорку, так что он в дверь не пролезал. А когда он отходил от наркоза, он вдруг взял и кулаком заехал мне в лицо – я ведь ему столько времени рассказывал – прооперируют, будешь ходить, бегать, а тут он просыпается – гипс, распорка, все забинтовано, больно, а виновник торжества сидит перед ним и всякие слова говорит. Сейчас вспоминать забавно, а тогда было не очень.
И Витя стал ходить. Артур повез его в Анапу, где парень первый раз увидел море. Витя до сих пор любит об этом рассказывать: «Очень круто было, очень хорошая поездка, честно скажу. Там песочек был хороший, море».
Витя говорит об Артуре, что он для него и папа, и мама в одном лице. Но все же это не совсем так – есть у Вити еще один человек, которого он называет теплым именем – мама Валя, Валентина Рогова. С Артуром и Витей она познакомилась в 2012 году, будучи волонтером в детском доме в организации «Шаг навстречу», потом откликнулась на его просьбу помочь ему в реабилитационном центре имени Альбрехта, уже после операции и после Анапы.
Валентина
– Потом мы все втроем стали ездить в поездки на выходные – просились к друзьям в гости, ездили ко мне на дачу, – рассказывает Валентина. – И я ему в маршрутке показывала буквы и слоги, и увидела, что он усваивает. Мы так классно проводили время, что нам каждый раз не хотелось его отдавать обратно, в те же ужасные условия, в те же холодные коридоры – и нам было грустно, и ему. И когда мы потом приходили к нему, мы видели, что какая-то льдинка между нами появляется, он за неделю становился такой серьезный. И нам приходилось каждые выходные этот лед растапливать.
В итоге Валентина с Артуром решили стать для Вити принимающей семьей. Артур нашел благотворителя для оплаты съемной квартиры, где они стали жить втроем, Валентина продолжала учить Витю читать, Артур определил его в питерскую коррекционную школу. По словам Валентины, там была очень хорошая учительница, которая учила Витю писать, давала домашние задания, у Вити были успехи. Сейчас, правда, семья распалась, но отношения остались хорошими, Валентина продолжает дружить с Артуром и Витей, приходит к ним в гости.
Между тем, практически все эти годы Артур ведет бесконечную позиционную войну с городским комитетом по социальной политике. Став временно принимающим родителем, он обнаружил, что есть постановление, по которому человеку, забравшему ребенка из детского дома, полагается денежное пособие на питание для него. Он написал письмо в Комитет по социальной политике, с этого момента, как он считает, и началось противостояние.
Постановление правительства о временно принимающих родителях было неработающим, его и реализовывать-то никто не собирался
– Они сразу меня обвинили в том, что я хочу денег, а не ребенка, в общем, я понял, что это постановление правительства о временно принимающих родителях было неработающим, его и реализовывать-то никто не собирался. Потом комитет по соцполитике хотел изъять у меня ребенка – я думаю, за то, что я на них жалобу в Москву написал. Хотя чиновники меня на всяких комиссиях лицемерно благодарили – вот, Артур Александрович, благодаря вам этот механизм к постановлению о денежных средствах для принимающих родителей был разработан. Правда, я до сих пор не знаю, получал ли кто-нибудь эти выплаты или нет. Все это время нас очень поддерживал директор детского дома Алексей Александрович Алексеенко.
А потом Вите вместо первой группы инвалидности дали вторую. Комитет по социальной политике уверяет, что помочь не может, потому что медико-социальная экспертиза – это федеральная, а не городская структура и советует обращаться в суд и в прокуратуру. Артур прошел, как он выражается, все круги ада, включая надзорные органы, но ничего не добился. Опека Кировского района педантично проверяла, как он тратит деньги на ребенка, включая деньги благотворителя. Очень туго приходилось со средствами технической реабилитации – они очень дорогие, а нужные Вите медико-социальная экспертиза просто не вписывает в документы.
– Вите, например, показан высокотехнологичный робот локомат, который учит правильно ходить, но их всего несколько в городе, и по программе фонда социального страхования дается всего 10 бесплатных занятий, а это – мертвому припарки. Нужны ежедневные занятия несколько месяцев, только тогда будет толк. В 2013 году одно занятие стоило 3400 рублей.
Артур изучил законодательство и оказалось, что приемным семьям в таких обстоятельствах, как их, город должен предоставить жилье.
– На тот момент замалчивались массовые случаи возврата детей в детские дома из приемных семей – оказалось, система не фильтрует непорядочных приемных родителей и не помогает порядочным. На моих глазах волонтеры нашли матерей двух деток из детдома, эти мамы поплакались, одну ради ребенка переселили из коммуналки в двухкомнатную квартиру, другой дали участок и субсидию на дом – но дети домой не уехали, так и продолжали жить в детдоме, – рассказывает Максимов. – И я стал писать письма во все инстанции – о том, что в 18 лет ребенок все равно должен быть обеспечен жильем, и лучше сделать это сейчас, потому что уже есть приемный родитель.
Артуру пришлось написать горы писем – и им выделили однокомнатную квартиру в Невском районе. Благотворитель помог сделать ремонт. А летом 2017 года, незадолго до Витиного совершеннолетия, администрация Пушкина обратилась в опеку с требованием лишить его дееспособности и назначить нового опекуна. Опека ответила, что это незаконно и отказалась. Все это время Витя стоял в списке очередников на жилье в городе Пушкине, после этого его перевели в жилищную очередь Невского района, и невская администрация потребовала того же самого.
Требование лишить Виктора Судакова дееспособности
Еще в 2017 году – в год совершеннолетия Виктора Судакова – в районную прокуратуру поступило обращение Общественной комиссии при ФКУ «ГБ МСЭ по г. Санкт-Петербургу» (Главное бюро медико-социально экспертизы) «по вопросу возможных незаконных действий должностных лиц отдела опеки и попечительства МА ВМО СПб МО Правобережный, а также Максимова А.А.» Проверли проверку, незаконных действий не нашли. В 2020 году районная прокуратура обратилась в Правобережный муниципальный совет «по вопросу отсутствия контроля со стороны органов опеки и попечительства в отношении самостоятельного проживания Судакова В.А.» Правобережный муниципальный совет ответил заместителю районного прокурора, что «органы опеки и попечительства осуществляют систематические контрольные проверки Судакова В.А. с помощником. Угрозы жизни и здоровья в отношении Судакова В.А., также нарушения его прав со стороны помощника Максимова А.А не выявлены”. В ответе также поясняется, что хотя Виктор Судаков является дееспособным, но он «в силу заболевания имеет сложности в пространственном ориентировании, самостоятельном передвижении, уходе и гигиене, нуждается в присмотре и уходе, а также в проведении мероприятий по реабилитации», и поэтому нарушения в действиях сотрудников органов опеки нет.
На запрос Север. Реалии, зачем Виктору Судакова нужно назначать нового опекуна, если опекун у него уже есть, администрация Невского района не ответила. Артур Максимов считает, что чиновникам просто неудобен опекун, который все время чего-то требует.
– Когда мы с ним пришли на комиссию, чтобы подтвердить группу инвалидности, нас ждал психиатр – раз не удалось в суде лишить Витю дееспособности, пусть у него будет диагноз, который к ней приведет, ведь как только он становится недееспособным, ему уже не положена квартира, и тогда его отправят до конца жизни в психоневрологический интернат.
Артур написал отказ от обследования у психиатра, Вите дали вторую группу вместо первой. Его опекун считает, что это просто месть.
– Невролог пишет, что Витя не способен к самообслуживанию, нуждается в помощи, а это как раз и есть первая группа инвалидности. В общем, мы судимся с медико-социальной экспертизой, дошли до Верховного суда, который пока отказывается принимать иск. И я знаю многих родителей таких вот детей-инвалидов, которые не согласились с решением комиссии и поехали в Москву, но им там, глядя в глаза, сказали – да, мы понимаем, что у ваших деток вторая группа, но мы можем дать только третью, – а по третьей пособие вообще мизерное. А дети-то тяжелые, с серьезными интеллектуальными нарушениями. То есть нас просто решили закатать в асфальт.
Еогда Вите исполнилось 18 лет, с ним заключили пятилетний договор на квартиру, где они живут. Каждый год из администрации приходит комиссия и составляет акт, как используется жилье. В декабре 2022 года Вите должны предоставить право приватизации.
– Но мы же прекрасно понимаем, в какой стране живем: хотя у нас все законно и прекрасно, никто не даст ничего приватизировать, – говорит Артур. – Уверен, у Вити попытаются отнять квартиру. Политика нашей страны ведет к уничтожению инвалидов. Между тем, в детских интернатах на каждого ребенка выделяется 120 рублей тысяч ежемесячно, так что даже очень хорошее пособие для родителей по уходу за такими детьми стоило бы гораздо дешевле. Уверен, что то же самое справедливо и для психоневрологических интернатов. Но им выгодно отправлять туда детей после 18 лет – чтобы не давать им положенные квартиры.
У Артура огромная переписка с чиновниками, он часто стоит в пикете у ворот городской администрации, в частности, с требованием пересмотреть результаты Витиной медико-социальной экспертизы. В последнем ответе из комитета по социальной политике говорится, что запрос по поводу несогласия с группой инвалидности Виктора Судакова направлен в «Федеральное бюро медико-социальной экспертизы» Министерства труда и социальной защиты. Артур считает это очередной отпиской.
Юрисконсульт петербургской ассоциации общественных объединений родителей детей-инвалидов «ГАООРДИ» Ольга Безбородова считает опасения насчет лишения Виктора дееспособности с помощью психиатрического диагноза – раз уж на этом настаивают сразу две районные администрации – вполне обоснованные, а риск потери квартиры реальным.
– У меня масса таких примеров, когда есть человек, который хочет стать опекуном, но органы местной власти оставляют себе квартиры, которые положены детям-сиротам после 18 лет, а этих выросших детей отправляют в психоневрологический интернат, даже если у них есть люди, претендующие на статус опекунов. И с Виктором Судаковым это тоже может случиться. На человека, помогающего инвалиду, всегда смотрят с подозрением – а с чего это он на себя навалил эту заботу? Просто не могут допустить, что у одного человека существует искренняя привязанность к другому. Это недоверие в обществе, наверное, самое серьезное препятствие к тому, чтобы устроить судьбу человека, нуждающегося в сопровождении. Ведь таких людей, как как Витя Судаков, очень много, и они могли бы жить не в изоляции, не в каких-то ПНИ, а в обычном мире.
Исполнительный директор Гражданской комиссия по правам человека Дмитрий Грибанов уверен, что в любом случае лучше жить дома с сопровождением, а не в ПНИ.
– У нас много молодых людей, которых после детского дома отправляют жить в психоневрологический интернат, хотя они вполне дееспособны, а некоторые даже устраиваются на работу. Но на каждого проживающего в интернате государство отпускает от 60 до 80 тысяч рублей в месяц, так что интернаты, к сожалению, заинтересованы в том, чтобы они были максимально заполнены.
Активистка Общества матерей-сиделок «Матери мира» мать ребенка-инвалида Светлана Гусева считает, что в России существует огромная проблема – помещение детей-инвалидов в интернаты вместо помощи их родителям и опекунам.
– Когда родился мой сын и стало ясно, что я должна уволиться с работы и ухаживать за ним пожизненно, в Фонде социального страхования мне сказали, что никакой компенсационной страховой системы при долгосрочном уходе не существует, что я должна самостоятельно ухаживать за ребенком и почему-то жить на пенсию сына. Из-за такой порочной системы и нас, родителей, и опекунов норовят называть тунеядцами – получается, что у граждан нет права на уход за больным человеком.
Родителям и опекунам должны платить за тяжелую работу по уходу за больными людьми, считает Гусева, а родители и опекуны должны иметь выбор – ухаживать самим или нанять стороннего помощника, няню, сиделку.
– Но в стране продолжает действовать адская машина интернатов, изъятия больных людей из семей, этой системе уже 100 лет. Люди с инвалидностью находятся в застенках, а всех, кто хочет дать им семью, ухаживает за ними, выставляют тунеядцами. Эта система должна быть сломана, а вместо нее должна быть построена система семейного ухода.
По словам Артура, он живет, как на пороховой бочке: все время опасается подвоха от чиновников. Он говорит, что будет до конца защищать интересы своего приемного сына.
ЦСКА интересуется нападающим «Фламенго» Диего Маурисио
20-летний форвард «Фламенго» и молодёжной сборной Бразилии Диего Маурисио может в зимнее трансферное окно оказаться в московском ЦСКА. Об этом сообщил бразильской прессе агент перспективного футболиста Орландо Жуниор. Помимо ЦСКА на нападающего претендуют «Шахтёр» и «Фиорентина».
«Переговоры с «Валенсией» потерпели неудачу. Может, в ближайшее время испанцы сделают новое предложение клубу, не знаю. Лично ко мне обратились из «Фиорентины», ЦСКА и «Шахтёра». Но они должны обратиться и в клуб», — сказал агент.
В нынешнем сезоне чемпионата Бразилии Маурисио не имел постоянного места в основном составе «Фламенго», забил всего три мяча и отдал четыре голевые передачи.
«Анжи» претендует на Дрогба
33-летний ивуарийский форвард «Челси» Дидье Дрогба, который пока так и не достиг договорённости о новом контракте с нынешним клубом, зимой может оказаться в махачкалинском «Анжи». По сведениям итальянского телевидения, российский клуб заинтересован в приобретении звёздного форварда и в ближайшее время может обратиться в «Челси» с официальным предложением. Кроме того, на ивуарийца претендует «Шанхай Шеньхуа» — новый клуб француза Николя Анелька, бывшего одноклубника Дрогба по «Челси».
«Челси» готов продать Торреса за £ 20 млн
Как сообщают английские СМИ, испанский нападающий «Челси» Фернандо Торрес может уже в январе сменить команду. Причём руководство синих, обременённое огромным контрактом 27-летнего футболиста (а получает Торрес порядка £ 150 тыс. в неделю), готово продать его за куда меньшую сумму, чем он был приобретён в январе — £ 20 млн. Напомним, в «Челси» футболист, который за всё время забил три мяча, перешёл за £ 50 млн. Как отмечают английские источники, руководство «Челси» специально приобретало испанца Хуана Мату летом, чтобы «воскресить» Торреса, однако нападающий так и не начал оправдывать ожидания болельщиков и боссов синих.
Гвардиола: информация по поводу ухода Вильи — ложь
Главный тренер «Барселоны» Хосеп Гвардиола, команда которого сейчас находится в Японии, где завтра сыграет в полуфинале клубного чемпионата мира против «Аль-Садда», опроверг появившуюся в испанской прессе информацию о возможном уходе нападающего каталонцев Давида Вильи.
«Вся появившаяся информация по этому поводу — ложь. Я даже не разговаривал с Давидом после матча с «Реалом»! В моих планах находятся все мои игроки. Конечно, сложно дать игровое время сразу всем, но большинство тех, кто сейчас в «Барселоне», не только доиграют этот сезон, но и сыграют следующий. Было бы неплохо, если бы футбольная команда состояла из 15 игроков — тогда все были бы довольны», — заявил Гвардиола.
«Сантос» вышел в финал клубного чемпионата мира
Бразильский «Сантос» стал первым финалистом клубного чемпионата мира, который проходит в эти дни в Японии. Со счётом 3:1 бразильцы победили хозяев соревнования — «Касиву Рейсол». Победу «Сантосу» принесли точные удары Неймара, Боржеса и Данило. В финале команда Муруси Рамальо встретится с победителем пары «Барселона» — «Аль-Садд».
Кануте: у меня было предложение от «Анжи»
Нападающий «Севильи» Фредерик Кануте заявил, что у него было предложение от «Анжи».
«Я решил остаться в «Севилье», – сказал 34-летний форвад Sky Sports. – Уверен, что не оставлю команду в январе. Я получил предложение от «Анжи» через своего агента, но не обсуждал эту тему с кем-либо. Сейчас я думаю только о матче чемпионата Испании против «Реала».
«Спартак» подписал контракт с Сосланом Гатаговым
19-летний полузащитник Сослан Гатагов сегодня, 14 декабря, заключил контракт со «Спартаком», сообщает официальный сайт красно-белых. Последние два сезона он выступал за молодёжную команду московского «Локомотива».
Заметим, что Сослан – младший брат Алана Гатагова, который сейчас выступает за столичное «Динамо».
Источник: «Чемпионат»
Алексей Александров, обвиняемый в двойном убийстве на Уктусе, попросил допросить его приятеля, который содержится в психоневрологическом интернате в Тавде.
Мужчину должны были допросить по видеосвязи, но доставить его в суд для допроса или выехать представителям суда в учреждение нет возможности. Как объяснил судья, в интернате сейчас объявлен особый режим из-за коронавируса — в интернате есть заболевшие и посещать, и покидать учреждение нельзя. Режим действует до 15 сентября, но может быть продлен.
Прокурор внесла ходатайство зачитать его показания, который он давал ранее, во время предварительного следствия, но сторона защиты была против, включая самого Алексея Александрова. «Лучше допросить, я против оглашения»,— сказал подсудимый.
Как объяснил «Ъ-Урал” адвокат подсудимого, приятель из психоневрологического интерната дал показания, что Алексей Александров рассказывал ему о том, что он хотел стрелять в людей. «Александров сказал, что он таких слов не говорил, поэтому, его надо допросить»,— объяснил адвокат Владимир Щупов.
Поскольку не все стороны согласились с тем, чтобы показания, которые давал свидетель были озвучены, в удовлетворении ходатайства было отказано. Приятеля Алексея Александрова допросят позже.
Вчера Свердловский областной суд приступил к допросу свидетелей по делу Алексея Александрова, которого обвиняют в двойном убийстве на Уктусе. Двое свидетелей рассказали, как обнаружили девушек, а один — владелец оружейного сайта — как подсудимый покупал комплектующие для изготовления винтовки.
Напомним, Алексея Александрова обвиняют в двойном убийстве Ксении Солтановой и Натальи Кузнецовой. Ему инкриминируют п.п.»а»,»и» ч.2 ст.105 УК РФ (убийство двух лиц из хулиганских побуждений). Санкции статьи предусматривают пожизненное лишение свободы. Согласно материалам уголовного дела, вечером 25 августа 2018 года подсудимый прибыл на склон горы Уктус на велосипеде. Вооружившись самодельной винтовкой, мужчина подошел к двум отдыхающим незнакомым девушкам и из хулиганских побуждений выстрелил не менее трех раз им в головы. Затем он в медицинских перчатках перетащил тела в лесополосу. Обнаружив, что Наталья Кузнецова еще жива, он выстрелил ей в голову еще не менее двух раз. Затем обвиняемый скрылся. Ксения погибла на месте, Наталья позднее скончалась в больнице. Задержали Алексея Александрова в декабре 2019 года. Вину он признал. 3 августа 2020 года следователи СКР по Свердловской области завершили расследование уголовного дела.
Одноклассник Алексея Александрова, рассказал в суде, что подсудимого часто обижали в школе.
В психоневрологический интернат принимаются граждане (женщины с 55 лет, мужчины с 60 лет) и инвалиды I и II групп старше 18 лет, имеющие соответствующие показания для оформления в психоневрологический интернат.
При наличии свободных мест в психоневрологическом интернате лица, страдающие психическими хроническими заболеваниями, могут приниматься на временное проживание сроком от 2 до 6 месяцев на общих основаниях.
Инвалиды Отечественной войны, участники Отечественной войны и члены семей погибших военнослужащих, а также умерших инвалидов и участников Отечественной войны принимаются в интернат в первоочередном порядке.
Закон РФ «О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при её оказании» от 02.07.1992 г., №3185-1 Статья 41. Основания и порядок помещения лиц в психоневрологические учреждения для социального обеспечения.
(1) Основаниями для помещения в психоневрологическое учреждение для социального обеспечения являются а)личное заявление лица, страдающего психическим расстройством, или лица, признанного в установленном законом порядке недееспособным, б)заключение врачебной комиссии (ВКК) с участием врача-психиатра, для несовершеннолетнего в возрасте до 18 лет или лица, признанного в установленном законом порядке недееспособным, если такое лицо по своему состоянию не способно подать личное заявление, и в)решение органа опеки и попечительства, принятое на основании заключения врачебной комиссии с участием врача-психиатра. Заключение ВКК должно содержать сведения о наличии у лица психического расстройства, лишающего его возможности находиться в неспециализированном учреждении для социального обеспечения, а в отношении дееспособного лица — также и об отсутствии оснований для постановки перед судом вопроса о признании его недееспособным.
(2) Орган опеки и попечительства обязан принимать меры для охраны имущественных интересов лиц, помещаемых в психоневрологические учреждения для социального обеспечения.
Данная статья 41. определяет, что основанием для помещения в психоневрологический интернат является:
— личное письменное заявление, страдающего психическим расстройством (в случае недееспособного пациента — заявление пишет опекун);
— заключение врачебной комиссии в составе не менее трёх врачей, с обязательным участием врача-психиатра о состоянии дееспособности, а также об отсутствии оснований для постановки перед судом вопроса о признании его недееспособным.
Если помещаемый в психоневрологический интернат- недееспособный, требуются следующие документы:
а) копия решения суда о признании помещаемого в дом-интернат недееспособным, заверенная в установленном порядке.
б) распоряжение органа опеки и попечительства о помещении в психоневрологический интернат, с указанием, каким образом будут решаться имущественные права недееспособного. Распоряжение оформляется в опекунском совете администрации района по месту жительства и регистрации больного.
Документы для оформления в психоневрологический интернат:
1. Заявление, написанное лично поступающим в психоневрологический интернат, заверенное работником в Управлении социальной защиты населения соответствующего района (УСЗН), а для лиц находящихся в больнице, лечащим врачом. Если лицо признано недееспособным, то заявление законного представителя (опекуна).
2. Акт обследования жилищно-бытовых и социальных условий поступающего в интернат, заверенный в УСЗН с указанием состава членов семьи, совместно проживающих. Акт обследования жилищно-бытовых условий одиноких пенсионеров составляется с обязательным выходом на дом и выяснением личного желания на помещение в дом-интернат.
3. Справка о наличии I и II группы инвалидности и индивидуальная программа реабилитации инвалида, выданные Государственным бюро медико-социальной экспертизы (МСЭ) .
4. Медицинская карта для оформления в дом-интернат, заверенная печатью лечебно-профилактического учреждения по месту жительства (больницы), в которой имеются заключения врачей-специалистов:
— терапевта,
-невролога,
-хирурга,
-гинеколога или уролога,
— фтизиатра (с указанием даты и номера флюорографии или исследования мокроты на ВК),
— онколога (запись в карте «на учете не состоит» не принимается, необходимо заключение о наличии или отсутствии заболевания),
— дерматовенеролога,
-стоматолога,
-психиатра;
Медицинские анализы:
а) данные флюорографии действительны в течение года;
б) анализ на ВИЧ-инфекцию и RW (РМП) – 6 месяцев;
в) анализы на маркеры гепатитов В и С – 6 месяцев;
г) мазок из зева на дифтерию и анализы на кишечную группу действительны в течении 10 дней;
д) на гельминтозы – в течении 10 дней;
е) результаты бак. анализа на кишечную группу и анализа на дифтерию сроком давности не более 7 дней.
5. Заключение ВКК психоневрологического учреждения (диспансера или больницы) с развернутым диагнозом и указанием рекомендуемого типа дома-интерната (обращаем Ваше внимание, что заключение должно быть полным с развернутым диагнозом прилагается на отдельном бланке, подписанное 3-мя членами комиссии и заверено печатью диспансера (больницы) и личными печатями врачей.
6. Выписка из амбулаторной карты пациента, имеющего психическое заболевание и состоящего на диспансерном учете у психиатра.(Выдается в запечатанном виде, заверяется лечащим врачом-психиатром и заведующим отделением психоневрологического учреждения).
7. Решение судебного органа о состоянии дееспособности.
8.Постановление органа опеки и попечительства (для лиц, признанных недееспособными).
9. Справка жилищно-эксплуатационного предприятия (выписка из домовой книги) о составе семьи с указанием даты рождения каждого члена семьи и родственных отношений.
10. Справка о размере пенсии, в том числе с учетом надбавок, выданная органом, осуществляющим пенсионное обеспечение.
11. Адресный листок убытия, выданный паспортно-визовой службой.
12. Ходатайство, выданное гражданину органом социальной защиты населения по месту жительства.
13. Индивидуальная программа предоставления социальных услуг и путевка в дом-интернат, выданная в Управлении социальной защиты населения по месту жительства. (Выдается заявителю или законному представителю после принятия соответствующего решения).
14. Копии паспорта, пенсионного удостоверения.
Поступающий в психоневрологический интернат дополнительно предоставляет оригиналы:
— паспорт;
— полис обязательного медицинского страхования;
— пенсионное страховое свидетельство;
— трудовая книжка;
— пенсионное удостоверение;
— удостоверения УОВ или ИОВ.
Министр труда Максим Топилин заявил о необходимости реформы психоневрологических интернатов. Его поддержали сенаторы и Общественная палата РФ. «Власть» выясняла, с чем придется столкнуться реформаторам.
«Это повсеместная практика в ПНИ — стерилизация, аборты»
Ольге Л. 26 лет, она инвалид второй группы с детства с диагнозом «умеренная умственная отсталость со слабо выраженным нарушением поведения». Вся ее жизнь протекала в государственных учреждениях Москвы: родильный дом №20, дом ребенка №13, детский дом №1, детский дом-интернат №7. С 19 февраля 2008 года живет в психоневрологическом интернате (ПНИ) №30. В 2014-м интернат лишил Ольгу дееспособности. «Шесть лет дееспособность Ольги не вызывала сомнений,— говорит юрист Центра лечебной педагогики (ЦЛП) Павел Кантор.— Ее лишили дееспособности в 24 года, и произошло это, как мы выяснили, одновременно с лишением дееспособности 28 других проживающих в интернате людей. Причем все решения вынесла одна судья в один день. Иными словами, ни о каком рассмотрении дела по существу не было и речи».
В сентябре 2015 года выяснилось, что Ольга беременна. Отец ребенка — дееспособный житель ПНИ №30. Руководство интерната приняло решение об аборте. Тут нужно отметить, что в ПНИ по закону дети жить не могут, а учреждения, в котором недееспособная Ольга могла бы жить вместе с ребенком, нет даже в «продвинутой» в социальном плане Москве. Поэтому в ПНИ женщины не рожают, даже если беременеют. Им делают аборты. Или, в редких случаях, ребенка отбирают сразу после родов, а мать пишет отказ. Во время общественных проверок ПНИ, в которых участвовали авторы этой статьи, жительницы интернатов рассказывали, как во время абортов им заодно перевязывали маточные трубы, то есть стерилизовали, мотивируя это обнаруженными «серьезными осложнениями». Мы видели женщину с рубцом от кесарева сечения, которая говорила, что ее ребенка забрали сразу после операции, а потом сказали, что он умер. Одна из руководительниц социальных учреждений рассказала нам в приватной беседе, что давно знает о такой практике: девушек, попавших в ПНИ, другие его жители или санитары склоняют к сожительству или насилуют; раз в месяц всех осматривает гинеколог; и тех, кому «не повезло», везут на аборты.
«Это повсеместная практика в ПНИ — стерилизация, аборты, только бы не допустить родов,— говорит председатель правления ЦЛП Роман Дименштейн.— Система в таких случаях всегда против появления ребенка».
В больнице, куда Ольгу привезли на аборт, ее увидели волонтеры православной службы помощи «Милосердие». Разговорившись с ними, Ольга сказала, что не хотела бы прерывать беременность, но в интернате ей велели это сделать. Волонтеры связались с кризисным центром для женщин «Дом для мамы», который уже не один год успешно работает при Синодальном отделе по благотворительности РПЦ как один из проектов «Милосердия». Сотрудники «Дома для мамы» приехали к Ольге в больницу — она подтвердила, что не хочет делать аборт. Решив помочь Ольге, директор кризисного центра Мария Студеникина, юрист Синодального отдела по благотворительности Наталья Старинова и юрист ЦЛП Павел Кантор отправились в ПНИ № 30 на встречу с директором Алексеем Мишиным. Кроме директора в его кабинете находилась почти вся администрация учреждения. Встреча длилась более часа и была записана на диктофон. Ни один из ее участников со стороны интерната не высказался за право Ольги сохранить ребенка. Общественникам приводили всевозможные аргументы: она не выдержит беременность и может умереть (никаких специфических диагнозов, которые предполагали бы смерть от беременности, администрация не назвала); ребенок не может жить в ПНИ, а значит, после родов Ольгу с ним разлучат, что приведет к ухудшению ее состояния (слов Студеникиной о том, что «Дом для мамы» готов сопровождать Ольгу с ребенком и решать все их проблемы, никто не слышал); наконец, утверждали, что Ольга не хочет этого ребенка, а общественники просто используют ее для достижения каких-то целей. «На этой встрече, особенно при общении с психологом ПНИ, которая откровенно давила на нас, стало понятно, что при таком мощном воздействии Ольга сделает все, что ей велит администрация учреждения»,— рассказывает Павел Кантор.
Уже на следующий день администрация интерната снова попыталась доказать свою правоту. Ольга заявила на видеокамеру, что хочет сделать аборт. Директор Мишин сообщил в своем фейсбуке, что сама Ольга не хочет рожать, но ее уговорили отказаться от аборта некие женщины в черном, утверждающие, что «аборт — это грех» (волонтеры «Милосердия» не являются монахинями, они светские люди и одеты в обычную, современную одежду). Ольгу повезли в другую больницу на аборт. Однако к этому времени известные общественные организации уже создали группу поддержки беременной жительницы ПНИ: представители ЦЛП, благотворительного фонда помощи детям с особенностями развития «Я есть!», православной службы помощи «Милосердие», благотворительного фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам» по очереди стали звонить в московский департамент труда и соцзащиты населения (ДТСЗН) и убедили чиновников дать Ольге шанс. «Директор департамента Владимир Петросян лично пообещал нам поддержку,— добавляет Студеникина.— Он пытался убедить директора Мишина сотрудничать с нами». После звонка из ДТСЗН Мишин согласился привезти Ольгу в гости в «Дом для мамы», но, по словам Марии Студеникиной и Натальи Стариновой, все время держал подопечную за руку, не отпуская ни на шаг. На следующий день руководство интерната сообщило, что в «Дом для мамы» Ольга «не хочет». Эту фразу потом много раз повторяли представители ПНИ как главный свой аргумент. Правда, впоследствии, во время общественной проверки в учреждении, администрация ПНИ попросила «не поднимать на щит» высказывания и желания проживающих, потому что они «больные люди».
Общественники нашли для Ольги временного опекуна, сотрудника РАН Наталью Токареву: Ольга могла бы жить у нее, а социальные и психологические услуги получать в «Доме для мамы». Сопровождать девушку, в частности ходить с ней в поликлинику и женскую консультацию, должна была профессиональная сиделка-помощница Алена Селифанова, а постоянный контакт с ней осуществляла психолог Городского ресурсного центра содействия семейному воспитанию Елена Житомирская, с которыми «Дом для мамы» заключил договор. Казалось бы, чиновники и общественность придумали неплохой формат для Ольги и других женщин в ПНИ, которые могут оказаться в такой ситуации.
23 октября 2015 года по очередному звонку из департамента Ольгу «отпустили на гостевой режим» к Наталье Токаревой. Гостевой режим приходилось продлевать каждые две недели. За последующие три с половиной месяца социальной адаптации, которые Ольга провела в квартире Токаревой вместе с помощницей Аленой, она не имела возможности забыть об интернате: ей постоянно звонил главный врач-психиатр учреждения, который был осведомлен обо всех изменениях в ее жизни. После каждого такого звонка, по свидетельству очевидцев, настроение Ольги портилось, она начинала повторять, что надо делать аборт и ехать в интернат. Бывало, представители ПНИ в сопровождении сотрудников отдела опеки устраивали неожиданную инспекцию: без предупреждения с видеокамерой приезжали в квартиру к Токаревой. Но даже в таких условиях состояние Ольги менялось в лучшую сторону: директор центра «Дом для мамы» Мария Студеникина говорит, что девушка начала читать, хотя до этого едва могла осилить страницу крупным шрифтом, у нее расширялся кругозор, она даже попросила купить ей глобус; полюбила гулять с собакой на улице и слушать музыку; с интересом участвовала в домашних делах, например в приготовлении пищи. Как сирота, которая никогда не жила в семье, она даже не знала, как готовят суп. Однако директор ПНИ, по словам Студеникиной, регулярно принимал решение о прекращении гостевого режима и срочном возвращении Ольги в интернат. Аргументы о том, что в условиях интерната невозможно полноценно сопровождать беременность, не действовали. После каждого такого «решения» общественникам приходилось звонить чиновникам в ДТСЗН.
«Ее буквально выставили на улицу»
20 ноября сотрудники службы «Милосердие» и ПНИ привезли Ольгу в территориальную женскую консультацию Чертаново, чтобы она встала там на учет. Врачи решили госпитализировать ее в Боткинскую больницу, где по итогам исследований сказали, что серьезной патологии беременности нет, но для стабилизации состояния нужно полежать в больнице одну-две недели. Через четыре дня ее выписали и увезли в ПНИ — сотрудники «Милосердия» узнали об этом на проходной больницы. В личной переписке с Алексеем Мишиным один из авторов этой статьи пытался выяснить, почему его подопечной не дали долечиться: директор утверждал, что Ольгу выписал завотделением Боткинской больницы, а так как никто из общественников за ней не приехал, то представителю ПНИ пришлось ее забрать. В свою очередь Мария Студеникина сообщила нам, что по рекомендации лечащего врача Ольге необходимо было остаться в больнице хотя бы на неделю и что забирать ее из больницы в угрожающем здоровью плода состоянии нельзя. Юрист ЦЛП Павел Кантор прояснил ситуацию: «Ольгу могли выписать по ее желанию или по желанию опекуна, поскольку пребывание в больнице является добровольным».
После выписки Ольга провела в ПНИ сутки. Администрация предлагала Токаревой или Студеникиной незамедлительно забрать девушку. Те, полагая, что ее состояние вызывает опасения, настояли на ее осмотре врачом в женской консультации. Врач вызвал скорую, и Ольгу снова госпитализировали в Боткинскую больницу. Таким образом, медики подтвердили, что стремительная выписка беременной пациентки была неоправданной.
У сопровождающих Ольгу специалистов «Дома для мамы» возникло ощущение, что медицинские показания для ее госпитализации вполне серьезны, но по какой-то причине администрация ПНИ вмешивается в лечебный процесс, и лечение прекращается. Поэтому Студеникина стала искать больницу с комфортными условиями, где Ольга могла бы жить в отдельной палате вместе с помощницей Аленой и под наблюдением врачей. «Мы пытались найти санаторий для беременных, но оказалось, все подобные санатории не обеспечивают психиатрического наблюдения,— рассказывает директор «Дома для мамы”.— Договорились наконец с хорошей загородной больницей, куда Ольга уже заселилась, но все сразу сорвалось после звонка из интерната — ее буквально выставили на улицу. В конце концов, мы договорились с руководством кризисного отделения одной из горбольниц, там есть возможность жить комфортно в отдельной палате вместе с помощницей. Ольга с Аленой заселились в отделение обсервации — ждали только подписи договора со стороны ПНИ, чтобы перейти в кризисное отделение беременных. Но на следующий день, 24 декабря, представители ПНИ №30 приехали в больницу и полтора часа провели за закрытой дверью с руководством больницы. Нашего представителя туда не пустили. Утром в пятницу 25 декабря мне позвонил главный врач-психиатр ПНИ Иванов и сообщил, что Ольгу выписывают из больницы и что в 15 часов нужно ее забрать. Руководство ПНИ уверяло нас, что все документы между интернатом и больницей подписаны, но позже мы выяснили, что с кризисным отделением для беременных интернат так и не подписал договор». До позднего вечера 25 декабря общественники звонили Алексею Мишину и чиновникам в ДТСЗН. В 18 часов представитель ДТСЗН Павел Келлер уверил соучредителя фонда «Я есть» Ксению Алферову, что Ольгу из больницы никто не выпишет, однако в это время Ольгу и Алену уже выставили из медицинского учреждения. Марии Студеникиной пришлось срочно искать машину, чтобы привезти Ольгу в «Дом для мамы».
После стабилизации психологического состояния Ольга снова поселилась у Токаревой. По словам психолога Елены Житомирской, медицинские исследования показали, что видимых повреждений плода нет, внутриутробно ребенок развивался нормально. «И хотя у Ольги время от времени проявлялись негативные установки и страхи по отношению к родам, она стала задавать много вопросов, свидетельствующих о пробуждении интереса к будущему материнству,— отмечает Житомирская.— Она стала поглаживать живот и выбирать имя для сына». Кроме этого, Ольга, выросшая в интернатной системе, привязалась к Наталье, Алене и Елене Житомирской. Личные привязанности давали надежду на нормализацию ее дальнейшей жизни.
29 января в квартиру Натальи Токаревой нагрянули правоохранительные органы. Как выяснилось впоследствии, это была реакция на «заявление» Ольги о том, что ее насильно удерживают в квартире Токаревой. «Заявление» было напечатано неизвестным лицом, датировано 4 декабря и адресовано уполномоченному по правам человека в городе Москва Татьяне Потяевой, которая ранее работала заместителем руководителя департамента соцзащиты и знакома с Алексеем Мишиным. В нем вполне грамотным языком сообщалось, в частности, что Ольгу увезли к Токаревой обманом, а еще назывался «РБОО «Центр лечебной педагогики”» как один из консультантов Марии Студеникиной. «Юридическое название нашего центра даже здоровый, дееспособный человек не запомнит, а Оля его и раньше не знала»,— комментирует председатель правления ЦЛП Роман Дименштейн. По его мнению, утверждение о насильственном удержании опровергает согласие, данное интернатом на гостевой режим в квартире Токаревой.
В тот же вечер Студеникина сообщила следователю, что опекун Ольги — администрация ПНИ — владеет всей информацией о ее местоположении, психиатр учреждения регулярно ей звонит, а сотрудники интерната могут приехать в любое время без предупреждения, что регулярно и делают. Поэтому ни о каком удерживании Ольги нет речи. Казалось, дело улажено, Ольга осталась в квартире Токаревой. К этому времени «Дом для мамы» начал искать роддом, в котором она могла бы родить, однако во всех горбольницах им отказывали, едва услышав о том, что девушка из ПНИ, недееспособная. Ксения Алферова договорилась с директором Перинатального медицинского центра Москвы Марком Курцером, тот предложил для Ольги бесплатную подготовку к родам в его учреждении и скидку на оплату родов. Оплату взяла на себя служба помощи «Милосердие».
«В глаза не смотрит, слова чеканит»
Вскоре Наталья Токарева заболела, и ей потребовалось обследование в больнице. «Дом для мамы» нашел для Ольги нового опекуна — Лидию Махалову, которая и оформила опеку 8 февраля. Однако 9 февраля в квартиру к Махаловой пришли сотрудники отдела опеки и попечительства Дмитровского района. Ольга к этому времени еще не переехала к новому опекуну, а находилась в «Доме для мамы» — на основании договора между опекуном и учреждением об оказании Ольге социальных, реабилитационных и психологических услуг. Визитеров интересовало, где находится опекаемая и почему в квартире спустя сутки после установления опеки нет ее вещей. Махалова объяснила, что вещи Ольги еще не передал ПНИ. «У нас была договоренность с директором ПНИ Мишиным, что мы приедем за вещами Ольги в интернат на следующий день,— рассказывает Мария Студеникина,— однако он, как обычно, нарушил договоренности». 11 февраля в «Дом для мамы» приехала полиция с документом об отмене опеки и поручением вывезти Ольгу от опекуна. Так Ольга вернулась в ПНИ — вывести человека из системы даже при содействии известных общественников оказалось невозможно.
В листе назначений Ольги, выданном ей лечащим врачом Перинатального центра, говорится о необходимости многократного дробного питания, приеме определенных препаратов, прогулках, покое. По словам Елены Житомирской, которая навещает Ольгу, всего этого в ПНИ нет. «Оля в глаза не смотрит, слова чеканит, твердит постоянно как заклинание: «Мой дом здесь”,— рассказывает Житомирская в переписке с общественниками.— На вопрос «Ты ела?” отвечает: «Мой дом здесь”».
В среду 30 марта общественникам стало известно, что представители ПНИ отвезли Ольгу в 20-ю городскую больницу, в отделение обсервации. Вероятно, предложение Перинатального медцентра, гарантировавшего Ольге отдельную палату, круглосуточное наблюдение врачей и посещение волонтеров, так и не было принято руководством ПНИ. В четверг 31 марта, раньше запланированного срока, Ольге сделали кесарево сечение, родился мальчик. Психолога Житомирскую к роженице не пустили, но медики сказали ей, что «ребенок хороший». Мы не знаем, виделась ли Ольга с сыном и как сложится их дальнейшая жизнь. «Дом для мамы» и другие НКО готовы оказывать ей системную помощь, чтобы она могла жить вместе со своим ребенком. Однако общественники считают, что ПНИ будет и дальше делать все возможное для изоляции своей подопечной. По мнению Романа Дименштейна, Ольга, как заложник системы, будет говорить то, что ей велят: «Для людей, с детства воспитывающихся в интернатной системе, очень сложно принимать собственные решения: многие из них очень внушаемы и легко подчиняются решениям администрации».
В свою очередь директор Мишин убежден, что общественники не справились со своей задачей, ранее он заявлял о «безалаберном отношении к беременной женщине со стороны общественной организации, которая не может осуществить качественное и всестороннее сопровождение человека с психическим расстройством».
«Наша «группа поддержки” действовала в условиях сжатых сроков,— рассказывает юрист ЦЛП Павел Кантор.— У нас не было возможности что-то планировать. Но сделано очень много: установлен контакт и взаимодействие с Ольгой, найдена сиделка, психолог, два кандидата в опекуны, подобраны лечебные учреждения, проведены медицинские исследования, найдены денежные средства на сопровождение родов. Не было никаких правовых препятствий для того, чтобы руководство ПНИ приняло предложение «Дома для мамы” о сопровождении Ольги. Но директор этого просто не хотел. Мы видим совершенно ненормальную картину абсолютной власти, когда директор ПНИ одновременно является единственным опекуном гражданина и единственным поставщиком всех необходимых для его жизни услуг — таким образом, любой человек в ПНИ попадает под тотальный контроль и диктат директора учреждения».
История Ольги совершенно типична, полагает юрист — многие сироты в ПНИ находятся под таким же давлением системы: «Ольга не может в принципе принять никакого обдуманного решения в вопросах личной жизни, потому что она ничего не знает про жизнь в семье, никогда не наблюдала отношений «мать—ребенок”, «отец—мать”, а тем более не участвовала в них. Это никак не связано с интеллектом или состоянием здоровья — в такую ситуацию поставлены все без исключения сироты, живущие в ПНИ. Они физически здоровы, мечтают о личной жизни, но из-за сиротских стигматов и ментальных нарушений они попадают в закрытую систему, которая не предлагает никакого ответа на их потребности, кроме мимолетных связей и абортов».
«Установлен порядок произвольного ограничения свободы граждан»
В январе 2016 года, когда Ольга еще жила у Натальи Токаревой, в ПНИ №30 покончила с собой жительница этого учреждения Елена Ш. Член Общественной палаты РФ (ОПРФ) Елена Тополева-Солдунова инициировала общественную проверку в интернате, в которой приняли участие представители общественных организаций. Несмотря на то что ДТСЗН проверку ОПРФ быстро согласовал, в назначенный день в самом учреждении заявили, что не видят для нее оснований. Препирательства между директором ПНИ Алексеем Мишиным и участниками общественной комиссии продолжались более часа. Тополева-Солдунова отметила, что в ее практике это первый случай, когда руководство учреждения препятствует проверке, санкционированной ОПРФ. Мишин разрешил проверку только после звонка Ксении Алферовой руководителю ДТСЗН Владимиру Петросяну.
В ПНИ №30 живет более 1 тыс. человек. Почти 70% жителей, как выяснили участники проверки, лишены дееспособности. Это и молодые люди, выросшие в детских домах, и молодые люди из семей, и люди среднего возраста, и старики. Когда в учреждении живет такое количество недееспособных, это вызывает много вопросов. Например, где их квартиры, как расходуются их пенсии, а также ежемесячные и единовременные пособия, которые сироты получают на личный счет с первого дня в сиротской системе и потом, когда достигают совершеннолетия. Доступ к личным средствам прекращается при установлении недееспособности гражданина — с этого момента его финансами распоряжается опекун, то есть руководство интерната. Во время проверки ее участники запросили информацию о нескольких жителях интерната и увидели, что они были лишены дееспособности на выездном заседании Чертановского райсуда в ПНИ — их даже не возили в суд. Один из наших собеседников утверждал, что лишение дееспособности происходило без его участия. Многие молодые люди хотели бы получать свою пенсию на руки, однако они этой возможности лишены и не могут делать даже самые простые покупки. У большинства нет мобильных телефонов, хотя они хотели бы их иметь; свет в их комнатах выключается и включается с внешнего пульта медсестрой, хотя многие из них не хотели бы ложиться спать в 22 часа и просыпаться в семь. Правила внутреннего распорядка учреждения, утвержденные приказом директора от 19 декабря 2012 года, разрешают сотрудникам интерната ограничить право граждан на личную переписку, прием посетителей, приобретение предметов первой необходимости и пользование собственной одеждой. Такие меры члены общественной проверки расценивают как превышение полномочий и нарушение прав и свобод граждан, гарантированных им Конституцией РФ.
Многие жители ПНИ заперты на своих этажах — ключ от железной двери, блокирующей этаж, хранится у медработника. Молодые люди, живущие в ПНИ, говорили нам, что мечтают выйти за ворота учреждения, но им не разрешают даже спуститься во двор. Такой закрытый режим, по мнению участников общественной проверки, является нарушением прав граждан, живущих в ПНИ. Постоянная изоляция приводит к вторичным психическим нарушениям и госпитализации. Наши собеседники жаловались и на то, что не могут отказаться от назначенного им лечения: один молодой человек сообщил, что при такой попытке был наказан и госпитализирован в психиатрическую больницу, после чего лишен дееспособности.
В отчете общественной комиссии, опубликованном на сайте ОПРФ, приводятся объяснения чиновников ДТСЗН, наблюдавших за проверкой: по их словам, в учреждении применяются подзаконные акты 1978 и 1981 годов (приказ Министерства социального обеспечения от 24 сентября 1981 года №109 об организации медицинского обслуживания и санэпидрежима в ПНИ и приказ Министерства социального обеспечения от 27 декабря 1978 года №145 — Положение о ПНИ). «Несмотря на то что эти документы не соответствуют Конституции РФ и действующему федеральному закону об основах социального обслуживания, именно они являются основой регламентов учреждения. Благодаря этим документам фактически установлен порядок произвольного ограничения свободы и иных личных прав граждан, проживающих в ПНИ»,— сообщают авторы отчета.
На вопрос, когда они в последний раз гуляли, обитательницы женского отделения милосердия, отвечали: «Летом». Сотрудники интерната в свою очередь утверждают, что люди «сами не хотят гулять». Одна жительница интерната сообщила, что уже четыре года не видела внучку — детей в ПНИ не пускают. Другая, сидя в кровати, пожаловалась, что за три месяца в интернате она ни разу не покидала свою кровать — в ней ее кормят и моют. Таких людей персонал называл лежачими.
Участница проверки Ксения Алферова отмечает, что врачи не знают жителей отделений по именам, у многих людей в отделении милосердия нет личных вещей — даже своего нижнего белья; директор благотворительного фонда Владимира Смирнова Елена Береговая полагает, что штатное расписание не позволяет сколько-нибудь серьезно оказывать психологическую, социальную или реабилитационную помощь — на весь интернат один массажный кабинет и два соцработника, а индивидуальные программы предоставления социальных услуг составлены как под копирку.
Общение жителей ПНИ с родственниками и знакомыми ограничено часами посещения, хотя ПНИ является учреждением социального обслуживания граждан, а не тюрьмой, и доступ сюда может быть разрешен в течение всего дня. В начале года члены общественной проверки получили письмо от Ирины Д., у которой в ПНИ умерла престарелая мать: она писала, что ей не давали видеться с матерью, хотя та ее ждала.
«Пребывание в изоляторе может быть бессрочным»
Наконец, общественная проверка, пытаясь выяснить причины самоубийства Елены Ш., осмотрела изоляторы ПНИ, расположенные на каждом этаже, в одном из них и провела свои последние дни Елена. Официально в интернате эти помещения называют карантинными отделениями, в них помещают людей, вернувшихся из больницы или домашнего отпуска. Проверяющие выяснили, что Елену «поместили в карантин» 25 декабря 2015 года, после выписки из психиатрической больницы. Новогодние и рождественские праздники она провела в маленькой комнате, запертой снаружи. В этой комнате нет телевизора, радио и каких-либо других предметов для проведения досуга. Покидать изолятор Елена не могла, к ней никого не пускали. 12 января, на 18-й день нахождения в изоляторе, Елена повесилась на казенном халате. «К Елене Ш. были применены меры изоляции и лишения свободы,— говорит помощник депутата Госдумы РФ Олега Смолина Сергей Колосков.— Для нее создали ненадлежащие, а возможно, и психотравмирующие условия пребывания в учреждении; примененные к ней меры изоляции были незаконными, потому что Конституция РФ запрещает ограничение свободы человека без предусмотренных законом оснований». По словам Колоскова, принудительное нахождение гражданина в психоневрологическом учреждении допустимо лишь при госпитализации в психиатрическую больницу по постановлению судьи — об этом неоднократно выносил решения Конституционный суд РФ. Действия ПНИ в отношении Елены Ш., по мнению Колоскова, могут быть квалифицированы как незаконное лишение свободы (ст.127 УК РФ).
При подробном изучении документов, которые регламентируют жизнь ПНИ №30, общественная комиссия обнаружила Положение об изоляторах (в отчете оно названо «Положение-И»), которое издал директор ПНИ. В документе говорится, что «изоляторы предназначены для временного пребывания получателей социальных услуг с целью исключения риска распространения инфекционных заболеваний», а также что основанием для помещения в изолятор является не только инфекционное заболевание, но и «первичное поступление получателя социальных услуг в отделение» и «возвращение получателя социальных услуг в отделение после отсутствия более пяти дней».
Однако федеральное законодательство (п.10.5 СанПиНа) гласит, что пациент может быть переведен в изолятор только при появлении признаков инфекционного заболевания и только до госпитализации в инфекционный стационар. А все остальные правила, изложенные в Положении-И, предусмотрены для помещения людей не в изоляторы, а в приемно-карантинные отделения, которых в ПНИ нет. В приемно-карантинных отделениях есть место ожидания с тамбуром, кабинет для медицинского осмотра, санузел с умывальником для персонала и отдельный вход с улицы.
Таким образом, руководство ПНИ смешало два понятия и долгое время незаконно помещало граждан в условия полной изоляции.
В изобретенном администрацией ПНИ №30 Положении-И не установлен предельный срок пребывания гражданина в изоляторе, а также не указаны действия, которые лечащий врач обязан предпринять для того, чтобы человек вернулся в свою обычную жизнь. «Другими словами, пребывание в изоляторе, согласно Положению-И, может быть фактически бессрочным и зависит только от решения врача,— говорится в отчете комиссии ОПРФ.— Это является недопустимым ограничением личной свободы получателя социальных услуг». По мнению участников общественной проверки, применение в ПНИ №30 «произвольных правовых актов» способствовало длительной изоляции Елены Ш. и ее трагической смерти. Эти факты, как полагают эксперты, дают основания для обращения в прокуратуру и следственные органы.
Департамент труда и социальной защиты Москвы, изучив отчет ОПРФ, вынес директору ПНИ №30 выговор и обязал его устранить нарушения до 15 апреля. Кроме этого, на совещании у главы ДТСЗН было принято решение о реформировании психоневрологических интернатов столицы. Ранее о необходимости реформы ПНИ заявил и министр труда РФ Максим Топилин. Неоднократно о нарушениях прав людей в психоневрологических интернатах говорила и вице-премьер Ольга Голодец. «Реформа в этой системе необходима, хотя бы потому, что живет она по нормативным документам советских времен и не соответствует современным общественным отношениям и современному социальному законодательству,— полагает руководитель благотворительного фонда «Перспективы” Мария Островская.— А существует она в таком виде только потому, что граждане мало знают о том, что такое жизнь человека в интернате, и совсем не знают о том, что для большинства жителей ПНИ — это смесь больницы и тюрьмы на пожизненный срок. Весь мир давно перешел на стационарозамещающие технологии жизнеустройства людей с психофизическими нарушениями: инвалиды живут в небольших домах или самостоятельно — при поддержке специалистов; их могут навещать друзья и волонтеры. В тех же огромных интернатах, куда посторонний войти не может, добиться соблюдения прав каждого гражданина невозможно».
Ольга Алленова, Роза Цветкова
Самое важное в канале Коммерсантъ в Telegram