Рубрики : Лекции, Публичные лекции, Творчество и самореализация, Философия
Из находок «Моноклера»: запись выступления знаменитого философа XX века Жиля Делёза с темой «Что такое акт творения».
«Вам ничего не познать с помощью концептов, если вы сначала сами их не сотворите», — написал как-то Жиль Делёз. И в этой фразе больше самого Делёза, чем в многотомных исследованиях, пытающихся интерпретировать мыслителя, которому удалось в XX веке порвать с предыдущими философскими традициями и создать собственную философскую систему в непосредственном диалоге с литературой, живописью и кинематографом.
Сегодня мы обойдёмся без бессмысленных и неблагодарных попыток пересказа и интерпретации того, что стоит читать в оригинале, и предложим вам кое-что получше — запись выступления Жиля Делёза в 1987 году на конференции во Французской национальной киношколе «Ля Феми» (La Femis). Тогда философ выступил перед студентами с темой «Что такое акт творения?» («Qu’est-ce que l’acte de création?»), которая позволила ему поразмышлять над вопросами, занимающими его на протяжении последних десяти лет жизни.
Чем занимается философия? Что есть творчество в философии, науке, искусстве? Каковы условия возникновения чего-то нового? Что значит «иметь идею» в философии и искусстве? Как в искусстве решается проблема пространства и времени? Как между собой соотносятся творчество и коммуникация? Какую роль играет произведение искусства в обществе контроля?
Это те темы, которые подробнее рассмотрены в двух трудах Жиля Делёза: «Кино» (1983, 1985) и «Что такое философия?» (1991). Безусловно, для тех, кто уже проштудировал эти опусы, в представленной лекции Делёза не найдётся ничего нового. Однако послушать философа в оригинале — всегда возможность увидеть акценты, обратить внимание на мысли, которые могли быть упущены при почтении текста, да и вообще — приятно провести время в компании великого. Для остальных — интересный опыт посмотреть под новым углом на давно затасканные темы. Так что дерзаем. Чтобы легче было понять пафос выступления Делёза, приводим небольшой вступительный фрагмент из речи мыслителя:
Я бы хотел… я бы хотел поставить ряд вопросов. Поставить перед Вами и перед самим собой. Это будут… это будут вопросы такого типа: чем вы, собственно, занимаетесь, когда занимаетесь кино? И чем я, собственно, занимаюсь, когда я занимаюсь или надеюсь заниматься философией? Если вообще так можно сказать об этих вещах.
Разумеется, это затруднительно для вас, но это также и весьма проблематично для меня, и это не единственное, о чем нужно оговориться; а лучше бы поставить вопрос иначе: что означает иметь идею в кинематографе? Если кто-то снимает фильмы и если есть желание это делать, то что означает иметь идею кино? Ну, скажем, у меня есть идея. Но всем хорошо известно, что найти идею — это редкое событие, это происходит нечасто. Приходит идея — это своего рода праздник. И, с другой стороны, иметь идею — это значит иметь дело с чем-то общим. Но не бывает общих идей. Идея — она всегда для чего-то. И всё, что относится к этой идее, принадлежит данному автору и данной области. Я хочу сказать, что идея — это либо непременно идея живописи, либо идея романа, либо идея философии, либо идея науки. Если вам угодно, идеи — а их нужно трактовать как виды возможностей — это возможности, но такие, которые уже существуют в том или ином виде выражения и нераздельно связаны со способом выражения. Так что я не могу сказать «у меня есть одна общая идея». Исходя из того, что я умею делать, я могу иметь идею в той или иной области — идею в кино или идею в чем-нибудь другом, идею в философии. Но что значит иметь идею в какой-либо области?
Стало быть, я повторюсь, я занимаюсь философией, а вы выбрали кинематограф.
Итак, будет слишком просто сказать, что философия всегда готова заниматься рефлексией о чем угодно и поэтому почему бы ей не заняться рефлексией о кино. О, это недостойная мысль. Философия не создана для того, чтобы заниматься рефлексией о чем бы то ни было. Она создана не для того, чтобы размышлять о чем попало. Я хочу сказать, что наделяя философию способностью размышлять о чем-либо, мы притворяемся, что наделяем ее силой, и потому мы, на самом деле, лишаем ее всего. Ибо никому не нужна философия, чтобы заниматься рефлексией. Я хочу сказать: единственные люди, действительно способные к рефлексии о кино — это, собственно, режиссеры или критики кино, или просто те, кто любит кино. Всем им вовсе не нужна философия для рефлексии о кино. Идея о том, что математикам нужна философия, чтобы размышлять о математике — идея смешная. Если бы философия должна была заниматься рефлексией о чем-либо подобном, в ее существовании не было бы никакого смысла. Если философия и существует, то только потому, что у нее есть собственное содержание.
Если задаться вопросом, в чем же содержание философии, то ответ очень прост. Философия — это дисциплина созидательная, не менее изобретательная, чем все иные дисциплины. Философия — это дисциплина, предполагающая создавать или изобретать концепты. А концепты не существуют в совершенно готовом виде, и концепты не существуют на небесах, где они дожидаются, когда придет философ и сорвет их. Концепты, их нужно создавать. Однако, разумеется, это происходит не так, что, скажем, можно однажды заявить: «А создам-ка я концепт», или: «Я изобрету такой-то концепт». Это все равно что живописец, который скажет однажды: «А напишу-ка я такую-то картину». Нужно, чтобы в этом была необходимость. Но так же в философии, как и в чем-либо ином, так же и режиссер не скажет себе: «Итак, я стану делать такой именно фильм», нужно, чтобы возникла необходимость, иначе все тщетно.
БИШКЕК, 15.01.18 /Кабар/. Споры между сторонниками теории креационизма и эволюционной теории не утихают и по сей день. Однако в отличие от теории эволюции, креационизм включает в себя не одно, а сотни различный теорий (если не больше). В этой статье мы расскажем о десяти самых необычных мифах древности, пишет mixstuff.
Миф о Пань-гу
У китайцев есть свои соображения о том, как возник мир. Самым популярным мифом можно назвать миф о Пань-гу, человеке-гиганте. Сюжет следующий: на заре времен Небо и Земля были близки друг к другу настолько, что сливались в единую черную массу.
По легенде, эта масса представляла собой яйцо, а внутри него жил Пань-гу, причем жил долго – многие миллионы лет. Но в один прекрасный день такая жизнь ему надоела, и, помахав увесистым топором, Пань-гу выбрался из своего яйца, расколов его на две части. Эти части, впоследствие, стали Небом и Землей. Роста он был невообразимого – эдак с пятьдесят километров в длину, что, по меркам древних китайцев, составляло расстояние между Небом и Землей.
К несчастью для Пань-гу и к счастью для нас, колосс был смертным и, как и все смертные, умер. А потом Пань-гу разлагался. Но не так, как это делаем мы – Пань-гу разлагался по-настоящему круто: его голос превратился в гром, его кожа и кости стали твердью земной, а его голова стала Космосом. Так, его смерть дала жизнь нашему миру.
Чернобог и Белобог
Это один из самых значимых мифов славян. Повествует он о противостоянии Добра и Зла – Белого и Черного богов. Началось все так: когда вокруг было лишь одно сплошное море, Белобог решил создать сушу, послав свою тень – Чернобога – выполнять всю грязную работу. Чернобог все сделал, как полагается, однако, обладая натурой эгоистичной и горделивой, не пожелал делить власть над твердью с Белобогом, решив последнего утопить.
Белобог из этой ситуации выпутался, себя убить не позволил и даже благословил землю, воздвигнутую Чернобогом. Однако с появлением суши, возникла одна маленькая проблема: площадь ее росла экспоненциально, грозя поглотить все вокруг.
Тогда Белобог послал на Землю свою делегацию с целью выведать у Чернобога, как это дело прекратить. Ну, Чернобог сел на козу и отправился на переговоры. Делегаты же, увидав скачущего к ним на козе Чернобога, прониклись комичностью сего зрелища и разразились диким хохотом. Чернобог юмора не понял, сильно обиделся и наотрез отказался с ними разговаривать.
Тем временем, Белобог, все еще желая спасти Землю от обезвоживания, решил устроить слежку за Чернобогом, смастерив с этой целью пчелу. Насекомое с задачей справилось успешно и выведало секрет, заключавшийся в следующем: чтобы прекратить разрастание суши, надо на ней начертить крест и сказать заветное слово — «довольно». Что Белобог и сделал.
Сказать, что Чернобог был не рад – не сказать ничего. Желая отомстить, он проклял Белобога, причем проклял его весьма оригинально – за свою подлость Белобогу теперь полагалось всю жизнь питаться пчелиным калом. Однако Белобог не растерялся, и сделал пчелиные испражнения сладкими, как сахар – так появился мёд. Про то, как появились люди, славяне почему-то не подумали… Главное, что мёд есть.
Армянская дуальность
Армянские мифы напоминают славянские, и также повествуют нам о существовании двух противоположных начал – на этот раз мужского и женского. К сожалению, миф не дает ответа на вопрос, как был создан наш мир, лишь объясняет, как все вокруг устроено. Но от этого менее интересным он не становится.
Итак, вот краткая суть: Небо и Земля – это муж и жена, которых разделил океан; Небо – это город, а Земля – кусок скалы, которую держит на своих огромных рогах не менее огромный бык – когда он качает рогами, земля трещит по швам от землетрясений. Вот, собственно, и все – так армяне представляли себе Землю.
Существует и альтернативный миф, где Земля находится посреди моря, а вокруг нее плавает Левиафан, пытаясь ухватиться за собственный хвост, и его бултыханиями также объясняли постоянные землетрясения. Когда же Левиафан наконец цапнет себя за хвост, жизнь на Земле прекратится и наступит апокалипсис. Приятного дня.
Скандинавский миф о ледяном гиганте
Казалось бы, что между китайцами и скандинавами нет ничего общего — ан нет, у викингов тоже был свой гигант — первоначало всего, только звали его Имир, и был он ледяной и с дубиной. До его появления мир был разделен на Муспельхейм и Нифльхейм – царства огня и льда соответственно. А между ними простирался Гиннунгагап, символизировавший абсолютный хаос, и там, от слияния двух противоположных стихий, был рожден Имир.
А теперь ближе к нам, к людям. Когда Имир вспотел, то вместе с потом из его правой подмышки вылезли мужчина и женщина. Странно, да, мы это понимаем — ну вот такие они, суровые викинги, ничего не поделаешь. Но вернемся к сути. Мужчину звали Бури, был у него сын Бёр, а у Бёра было три сына – Один, Вили и Ве. Три брата были богами и правили Асгардом. Этого им показалось мало, и решили они прадедушку Имира убить, сделав из него мир.
Имир был не рад, но его никто не спрашивал. В процессе, он пролил немало крови – достаточно, чтобы заполнить ею моря и океаны; из черепа несчастного братья сотворили небесный свод, кости ему переломали, сделав из них горы и булыжники, а из развороченных мозгов бедного Имира сделали облака.
Сей новый мир Один и компания тут же решили заселить: так они нашли на берегу моря два прекрасных дерева – ясень и ольху, сделав из ясеня мужчину, а из ольхи – женщину, тем самым дав начало человеческой расе.
Греческий миф о шариках
Как и многие другие народы, древние греки считали, что до того, как появился наш мир, вокруг был лишь сплошной Хаос. Не было ни солнца, ни Луны – все было свалено в одну большую кучу, где вещи были неотделимы друг от друга.
Но вот пришел некий бог, посмотрел на царящий вокруг беспорядок, подумал и решил, что нехорошо все это, и взялся за дело: отделил холод от тепла, туманное утро от ясного дня и все в таком роде.
Затем он принялся за Землю, скатав ее в шарик и разделив этот шарик на пять частей: на экваторе было очень жарко, на полюсах – крайне холодно, а вот между полюсами и экватором – в самый раз, комфортнее не придумаешь. Дальше, из семени неизвестного бога, скорее всего Зевса, у римлян известного как Юпитера, был создан первый человек – двуликий и тоже в форме шарика.
А потом его разорвали надвое, сделав из него мужчину и женщину – будущих нас с вами.
Египетский бог, который очень любил свою тень
В начале был великий океан, имя которому было «Ню», и был этот океан Хаосом, и кроме него не было ничего. Не было, пока Атум, усилием воли и мысли, не создал из этого Хаоса себя. Да, были у мужика яйца. Но дальше – больше и интереснее. Итак, себя он создал, теперь надо было создать в океане землю. Что он и сделал. Побродив по земле и осознав свое тотальное одиночество, Атуму стало невыносимо скучно, и решил он настругать еще богов. Как? А вот так, пылким, страстным чувством к своей собственной тени.
Таким образом оплодотворившись, Атум родил Шу и Тефнут, выплюнув их изо рта. Но, видимо, перестарался, и новорожденные боги потерялись в океане Хаоса. Атум горевал, однако вскоре, к своему облегчению, все-таки нашел и заново обрел своих детей. Он был так рад воссоединению, что долго-долго плакал, и его слезы, касаясь земли, оплодотворяли ее – и из земли выросли люди, много людей! Затем, пока люди оплодотворяли друг друга, у Шу и Тефнут тоже произошел коитус, и они дали жизнь другим богам – больше богов богу богов! – Гебу и Нуту, что стали олицетворением Земли и неба.
Существует еще один миф, в котором Атума заменяет Ра, однако основной сути это не меняет – там тоже все друг друга массово оплодотворяют.
Миф народа Йоруба – о Песках Жизни и курице
Есть такой африканский народ — Йоруба. Так вот, у них тоже есть свой миф о происхождении всего сущего.
В общем, дело было так: был один Бог, звали его Олорун, и в один прекрасный день пришла ему в голову мысль – что надо бы Землю обустроить как-то (тогда Земля представляла из себя одну сплошную пустошь).
Самому этим заниматься Олоруну не очень хотелось, поэтому он послал на Землю своего сына – Оботалу. Однако, на тот момент у Оботалы были дела поважнее (на самом деле, на небесах тогда намечалась шикарная вечеринка, и Оботала просто не мог ее пропустить).
Пока Оботала веселился, вся ответственность была взвалена на Одудаву. Не имея под рукой ничего, кроме курицы и песка, Одудава все же принялся за дело. Принцип у него был следующий: он брал песок из чашки, сыпал его на Землю, а затем давал курице по песку побегать и хорошенько его утоптать.
Проведя несколько таких нехитрых манипуляций, Одудава создал землю Лфе или Лле-лфе. На этом история Одудавы заканчивается, и на сцене вновь появляется Оботала, на этот раз в доску пьяный – вечеринка удалась на славу.
И вот, будучи в состоянии божественного алкогольного опьянения, сын Олоруна принялся за создание нас, людей. Вышло этого у него из рук вон плохо, и наделал он инвалидов, карликов и уродов. Протрезвев же, Оботала ужаснулся и быстро все исправил, сотворив людей нормальных.
По другой версии, Оботала так и не оклемался, и людей тоже сделал Одудава, просто спустив нас с неба и заодно присвоив себе статус повелителя человечества.
Ацтекская «Война Богов»
Согласно мифу ацтеков, никакого первоначального Хаоса не существовало. Зато был первичный порядок – абсолютный вакуум, непроглядно черный и бесконечный, в котором неким странным образом жил Верховный Бог – Ометеотль. Он имел дуальную природу, обладая как женским, так и мужским началом, был добрым, и в то же время злым, был и теплым, и холодным, правдой и ложью, белым и черным.
Он породил остальных богов: Уицилопочтли, Кетцалькоатля, Тескатлипока и Шипе-Тотека, которые, в свою очередь, создали гигантов, воду, рыб и других богов.
Тескатлипока вознесся к небесам, пожертвовав собой и став Солнцем. Однако, там он столкнулся Кетцалькоатлем, вступил с ним в битву и проиграл ему. Кетцалькоатль сбросил Тескатлипока с небосвода и сам стал Солнцем. Затем, Кетцалькоатль породил людей и дал им в пищу орехи.
Тескатлипока же, все еще тая обиду на Кетцалькоатля, решил отыграться на его творениях, превратив людей в обезьян. Видя, что стало с его первыми людьми, Кетцалькоатль впал в ярость и вызвал мощнейшей силы ураган, разбросавший мерзких обезьян по всему миру.
В то время, как Кетцалькоатль и Тескатлипок враждовали друг с другом, Тиалок и Чальчиутликуэ тоже превратились в солнца, дабы продолжить цикл дня и ночи. Однако яростная битва Кетцалькоатля и Тескатлипока затронула и их – тогда они тоже были сброшены с небес.
В конце концов, Кетцалькоатль и Тескатлипок прекратили вражду, забыв былые обиды и создав из мертвых костей и крови Кетцалькоатля новых людей – ацтеков.
Японский «Мировой Котёл»
Япония. Снова Хаос, снова в виде океана, на этот раз грязного, как болото. В этом океано-болоте рос магический камыш (или тростник), и из этого тростника (или камыша), как у нас из капусты – дети, были рождены боги, их великое множество. Всех вместе их звали Котоаматсуками – и это все, что о них известно, ибо, только родившись, они сразу поспешили спрятаться в камышах. Или в тростниках.
Пока те прятались, появились новые боги, включая Идзинами и Идзинаги. Они принялись помешивать океан, пока он не сгустился, и из него сформировалась земля – Япония. У Идзинами и Идзинаги был сын – Эбису, который стал богом всех рыбаков, дочь – Аматерасу, что стала Солнцем, и еще одна дочь – Цукиёми, что обратилась Луной. Был у них и еще один сын, последний – Сусаноо, за свой буйный нрав получивший статус бога ветра и штормов.
Цветок лотоса и «Ом-м»
Как и во многих других религиях, в индуизме тоже фигурирует концепция возникновения мира из пустоты. Ну, как из пустоты – был бесконечный океан, в котором плавала гигантская кобра, и был Вишну, который спал у кобры на хвосте. И больше ничего.
Время шло, дни сменяли друг друга один за другим, и, казалось, что так будет всегда. Но однажды всё вокруг огласил звук, никогда ранее не слыханный – звук «Ом-м», и ранее пустой мир захлестнуло энергией. Вишну пробудился ото сна, а из лотосового цветка на его пупке появился Брахма. Вишну приказал Брахме сотворить мир, а сам тем временем исчез, прихватив с собой змею.
Брахма, сидя в позе лотоса на цветке лотоса, принялся за работу: он поделил цветок на три части, использовав одну, чтобы создать Рай и Ад, другую, чтобы создать Землю, и третью, чтобы создать небо. Затем Брахма создал зверей, птиц, людей и деревья, сотворив таким образом все живое.
3 И сказал Бог: да будет свет. И стал свет. 4 И увидел Бог свет, что он хорош; и отделил Бог свет от тьмы. 5 И назвал Бог свет днем, а тьму ночью. И был вечер, и было утро: день один.
Мысли вслух: ежедневные размышления о Библии
Нередко начинающие читатели Библии задают себе и другим вопрос: о каком свете идёт речь? И как свет мог появиться раньше светил, сотворённых лишь на четвёртый день? Конечно, можно было бы много и долго рассуждать о том, что свет как физический феномен мог существовать в только что появившейся вселенной до формирования звёзд, что ничего удивительного в этом нет и привести ещё много тому подобных аргументов. Но вот нужно ли? Будь первая глава Книги Бытия, эта замечательная поэма о сотворении мира, очерком естественной истории, такие аргументы были бы, вероятно, совершенно необходимы. Но вряд ли автор Торы собирался писать книгу о естественной истории. Его, судя по содержанию Пятикнижия, интересовала прежде всего история священная, история откровения, а всё остальное было для неё лишь фоном. И свет в таком контексте, наверное, означал, прежде всего, присутствие Божие: ведь все библейские теофании так или иначе со светом связаны, сияющее присутствие сопровождает народ на всём протяжении его истории, да и служение Самого Спасителя тоже нередко сопровождается такого же рода светоносными богоявлениями. И тогда становится понятнее, что имел в виду священнописатель: он не описывает, как был устроен мир сразу после сотворения, он лишь говорит, что творение всё, до последнего атома было пронизано сиянием присутствия Божия. Таким был мир до падения, до тех катастроф, из которых, к сожалению, в значительной мере состояла вся его последующая история.
Быт 1:3
При чтении поэмы о сотворении мира сразу же бросается в глаза её своеобразный драматизм. В самом деле: в первый день мир весь пронизан тем светом присутствия Божия, которое в яхвистской традиции известно под именем «славы Яхве» или «славы Господней». Оно сопровождает народ на всём протяжении его истории; а в первый день, по слову священнописателя, этим светом сияет весь мир, и тьме в нём места нет. А затем, во второй день, мир захлёстывает вода, та самая вода, о которой говорится во введении к поэме, в тех первых двух стихах, что предшествуют описанию шести дней творения. Но во введении вода появляется лишь во втором стихе, там, где земля оказывается отделённой от неба; в первом стихе, где она с небом составляет одно целое, воды нет. А ведь вода — символ хаоса и тёмных сил, противостоящих Богу, так во всех мифологических мирах всех народов древности, так и в Библии. И тогда оказывается, что сотворение мира, каким мы знаем его сегодня, было не простым и не лёгким, оно происходило вопреки сопротивлению тех противостоящих Богу сил, которые пытались помешать Ему в осуществлении Его замыслов, быть может, задолго до появления не только человека, но и того мира, в котором мы живём сегодня. И человеку неизбежно предстояло в свой срок стать участником этого противостояния.
Быт 1:1-13
Читая о начале мира, нам необходимо помнить, что Книга Бытия, как и вся Библия, — написана не о прошлом, а о настоящем. Она отражает на особом древнем символическом языке те истины, которые никогда не изменятся, независимо от развития физики или истории. Этот короткий рассказ свидетельствует о неразрывной связи того, что окружает нас — света, воды, земли, деревьев и трав, рыб, зверей и птиц — с Тем, Кто стоит за всем этим, и Кто не является частью этого мира. Как передать эту тайну? Мир не сотворил себя сам, и не мы сотворили его — есть Тот, Кто отвечает за этот мир, Кто дарит миру существование и радуется о его красоте, видя, что он — «хорош весьма». Если научиться созерцать эту тайну, тогда все, что хорошо и красиво в этом мире, будет говорить нам о Нем, о Том, Кто сотворил мир в самом начале и подарил его нам.
Быт 1:1-2:3
В библейском рассказе о сотворении мира особенно интересны первые два стиха. Перед нами, собственно, не рассказ, а поэма, притом поэма, написанная символическим языком, которым нередко пользовались в древности. А два первых стиха представляют собой своего рода пролог к этой поэме. В самом деле, описание каждого из упоминаемых в поэме «дней творения» начинается словами «и сказал Бог» (Быт 1:3, 6, 9, 14, 20, 24), а заканчивается упоминанием «вечера и утра» (Быт 1:5, 8, 13, 19, 23, 25, 31). Иногда слово Божие звучит дважды за один «день творения», как, к примеру, в описании третьего и шестого дня (Быт 1:9, 11 и Быт 1:24, 26 соответственно), но общей структуры поэмы эти исключения не меняют. А вот первые два стиха поэмы не входят в описание шести «дней творения», они стоят особняком, предваряя его. Здесь нет ещё описания самого процесса творения, здесь есть лишь Бог, творящий «небо и землю». Разные комментаторы по-разному понимали эти «небо и землю»: одни думали, что речь идёт о той самой земле, что у нас под ногами, и о том самом небе, которое у нас над головой, другие считали, что священный автор имел в виду мир природы («землю») и мир духа («небо»). Но, как бы то ни было, никто не сомневался, что речь в первом стихе идёт о сотворённом Богом мире во всей его полноте. И действительно, в вечности Божией, не знающей времени, творение начинается и заканчивается в одно мгновение. Но в сотворённом Богом мире, где пространство и время абсолютно реальны, это мгновение творения превращается в «дни творения». Впрочем, уже комментаторы времён раннего Средневековья (и восточные, византийские, и западные) понимали, что речь здесь идёт не о днях в календарном смысле слова. Ведь в Библии «день Божий» или «день Господень» — прежде всего, день богоявления, когда Бог обнаруживает Своё присутствие в мире и вмешивается в историю, так, что день этот становится также и днём Суда (Ам 5:20, Иоиль 1:15, Зах 14:1). И тогда оказывается, что во времени творение становится чередованием «дня», когда Бог Сам вмешивается в естественные, природные процессы, направляя их дальнейшее развитие и закладывая нужные для такого развития возможности, и «ночи», когда эти заложенные Богом в творимый Им мир возможности раскрываются в соответствии с Им же, Богом, установленными для мира законами. Так, создавая мир, Бог не только даёт свободу человеку, но и природе в целом оставляет место для самостоятельного, относительно независимого существования. А ответственность за это существование Бог возлагает на человека (Быт 1:28).
Быт 1:1-2:3
На первый взгляд библейская Поэма творения может показаться текстом чисто мифологическим, многие именно так его и рассматривают — как древний миф, попавший в Библию потому, что других вариантов космогонии — учения о происхождении мира — в древности не существовало. Есть, наоборот, и такие читатели, кто уверен: библейская Поэма творения — история, которую надо понимать буквально, так, как она написана.
Что же имеет в виду автор поэмы? И когда она была написана? Общепринятым среди исследователей Библии сегодня является мнение, что эта поэма, как и весь так называемый Пролог Книги Бытия (первые одиннадцать глав книги) появилась в Вавилоне во времена Вавилонского плена. В эти времена люди знали о мире уже вполне достаточно для того, чтобы отказаться от мифологической его картины. Дело явно не в том, что у автора не хватало средств для описания той реальности, которую он хотел описать.
Он просто использует традиционный язык так называемой космогонической поэзии своего времени — в его времена уже были поэмы, повествующие о происхождении и становлении космоса, и автор создаёт яхвистский вариант такой поэмы. Не случайно он начинает историю мира с Бога, творящего «небо и землю». Как бы ни понимать эти «небо и землю» (а понимали их очень по-разному), ясно одно: речь идёт о мироздании во всей его полноте и цельности.
Можно, разумеется, эту цельность разрушить — во втором стихе первой главы как раз и говорится о «земле», оторванной от «неба», о разрушенной цельности — тогда в мире появляется хаос. Точнее, в хаос погружается как раз оторванная от целого часть — она становится бесформенной и бескачественной («безвидной и пустой» Синодального перевода).
Именно такой и становится «земля», оторванная от «неба», часть мироздания, отделённая от целого. А затем разворачивается величественная картина творения — уже в пространстве и во времени, которые появляются вместе с самим творением. И творение это заключает в себе некую драму, которую автор поэмы не описывает прямо, но на которую намекает: вначале, в «первый день», творение всё пронизано светом — не физическим светом, а светом Божьего присутствия, которое в яхвистском духовном опыте нередко сопровождается сиянием.
А вот на «второй день» в мире что-то происходит: на смену сияющему «единому дню» (именно так: единому, а не первому в череде других дней) приходит хаос. В мир врывается вода — та самая вода, которая упомянута в описании оторванной от «неба» «земли», вода как символ хаоса. Бог же преодолевает этот хаос, полагая ему предел и творя мир как бы заново — внутри воды, созидая там, в созданном Им внутри хаоса пространстве, новый мир, в котором нам и довелось жить. Там, в этом новом мире, появится и человек, чтобы в свой черёд включиться в драму мироздания, где у него будет особая роль — и лишь от самого человека будет зависеть, как он её исполнит.
Быт 1:1-2:3
Библейский рассказ о сотворении мира полон внутреннего драматизма. На первый взгляд он может показаться размеренным повествованием о череде сменяющих друг друга дней, из которых каждый составляет целую эпоху, в конце которой появляется тот мир, который мы знаем и в котором живём. На самом же деле перед нами не рассказ, а поэма, поэма о мире, где хаос борется с порядком, свет — с тьмой.
Творение — не спокойно-размеренный процесс, оно происходило в постоянной борьбе с теми силами, которые, противопоставив себя Богу, поставили себе целью разрушить Божий план. Символом хаоса в поэме становится вода: вначале, в прологе, в первых двух стихах, она лишь упоминается, как часть земли, оторванной от неба, земли, утратившей своё единство с большим Божьим миром. Затем, во второй день, она врывается в мир бурным потоком, помрачая тот свет присутствия Божия, который озарял этот мир в первый день творения.
Но Бог не отступает от Своих планов. Он не иссушает воду, он лишь направляет её в правильное русло: на третий день вода даёт начало морям и океанам, а на шестой — порождает жизнь, которая станет главным орудием Бога в Его противостоянии силам тьмы и хаоса изнутри созданного Им и испорченного теми, кто Ему противостоит, мира. Так действует Творец, преображая хаос, обращая его из силы тёмной и слепой в силу светлую и животворящую, без которой немыслимо творение.
Это и не удивительно: ведь мир, даже испорченный дьяволом, остаётся всё же Божьим миром. Бог в силах создать и воссоздать, Он может исправить всё, что оказалось испорчено Его врагом. А враг не может ничего, он не может даже воспользоваться плодами своих усилий, которые ускользают у него из рук, когда хаос становится водой, порождающей жизнь. Он может быть царём и владыкой лишь в своём собственном мирке, отделённом от большого Божьего мира, по сравнению с которым составляет исчезающе малую величину. А нам, людям, остаётся лишь выбрать между двумя мирами и двумя путями: путём жизни и путём смерти.
Быт 1:1-2:2
Библейская Поэма творения напоминает космогоническую поэзию языческого мира. И в Египте, и в Вавилонии, и в Греции были похожие произведения, описывавшие происхождение мира, его возникновение из хаоса и превращение в космос, стройный и гармоничный. Этот процесс и называли космогонией. На первый взгляд может показаться, что священнописатель просто создал некий яхвистский вариант обычной космогонической поэмы, приписав Богу то, что языческие авторы приписывали богам или природным стихиям. Но на самом деле это не совсем так. Язык и образно-символический ряд библейской поэмы действительно напоминает язык и образно-символический ряд ближневосточной космогонической поэзии. Но есть в библейской поэме и существенные отличия от космогонической поэзии язычников.
И прежде всего бросается в глаза начало поэмы, её первые два стиха. Космогонии египтян, вавилонян и греков все начинаются с описания хаоса, иногда в образе великого океана, существующего извечно. У библейского же автора Бог с самого начала творит мир как космос, а не как хаос. Священнописатель говорит о Боге, творящем «небо и землю». Эти слова разные комментаторы интерпретировали по-разному, но во всяком случае очевидно, что выражение «небо и земля» описывает всё мироздание в целом, притом мироздание не хаотичное, а вполне упорядоченное.
Бог не творит хаоса, Он творит космос. Образы, напоминающие о хаосе, появляются лишь во втором стихе поэмы, где говорится о «земле», рассматриваемой как бы отдельно от того целого, в которое она входит. Тут действительно появляется возможность хаоса: если цельное, сотворённое Богом мироздание разорвать на части, то в таких оторванных от целого частях вполне может воцариться хаос. Но Бог хаоса не хочет и не творит.
Его воля присутствует в мире постоянно, каждый «день творения» определяется Божьим словом, определяющим Его замысел относительно этого дня и смысл происходящего. Конечно, в мире действуют силы природы, вложенные в него Богом. Но Бог не оставляет Своего творения, Он постоянно рядом, мир всё время находится под Его пристальным взглядом. И всё его становление — не случайность, не игра неких природных сил или пребывающих в мире духов, а осуществление замысла Божьего о мире, о том, каким он должен стать.
И в этом смысле мир с самого начала был задуман Богом как Его Царство. Ведь что же такое царство, как не власть царя, распространяющееся на некое место, где действуют установленные им законы? А мир с самого начала был именно таким местом. Местом, где царствует Бог. И если сегодня мир не весь и не всегда таков, то это не норма, а лишь отклонение от неё. Отклонение, которому Бог раньше или позже положит конец. Об этом вся Библия. Как священная история и как история Откровения. И как история Спасения тоже.