Содержание
LiveInternetLiveInternet
Прости за флуд… подумал тебя улыбнёт… ))
По семейным обстоятельствам.
В полночь, третьего февраля 2002-го года, я вспомнил, что я — марсианин.
Это было для меня такой неожиданностью, что даже будильник, словно подавившись, громко сказал: «Тик-так!» и замолк навсегда, потому что все его шестеренки в одну секунду расплавились, а стрелки отвалились.
Первой мыслью, которая приползла ко мне в эту минуту, была мысль о том, идти ли мне завтра на работу или не идти? Вспомнить о том, что ты марсианин, это все равно что заболеть, а в таких случаях обычно берут отгул. С другой стороны, меня не поймут, решил я утром — и пошел на работу.
А там как раз привезли полтора куба известкового раствора и все это нужно было поднять на пятый этаж, потому что на улице был февраль и раствор мог замерзнуть до марта. Я взял ведра и, размышляя о том, что это весьма странное занятие для марсианина, принялся за нехитрый и почетный свой труд. В обеденный перерыв я открыл банку с холодной гречневой кашей и понял, что все мое марсианское нутро горячо протестует против такого положения дел.
Я пошел к прорабу и сказал, что мне нужно взять отпуск недели на две.
«С какой это стати?» — раздраженно спросил прораб, думая о том, как его, коренного жителя Венеры, все это достало.
Вот мудак, подумал я, так тебе все и объясни. Ты же первый меня сдашь в дурдом, если я тебе во всем признаюсь, не так ли?
Конечно сдам, подумал прораб, тут и говорить не о чем. И зарплату твою, которую тебе задолжали за три месяца, сам найду способ получить. Мы-то в отличие от вас, марсиан, тормозить не любим.
Допустим, подумал я, у меня заболела тетя в Брянске, а живет она одна и помочь ей некому?
Тетя в Брянске не прокатит, подумал прораб, это явный гон.
«По семейным обстоятельствам!» — решительно сказал я и сплюнул.
«А что случилось?» — законно поинтересовался прораб.
«Знаете, — сказал я, — если бы мне хотелось об этом рассказывать, я бы не соврал, что «по семейным обстоятельствам», а начал бы изливать перед вами душу — мол, так-то и так-то, заболела тетя из Брянска, но ничего этого я не хочу, поэтому и говорю, что по семейным обстоятельствам»
«Я просто спросил, — примирительно сказал прораб. — Надо так надо. Пиши заявление на имя главного инженера. По семейным обстоятельствам и все такое»
Я написал заявление и решил, что венериане — не такие уж и мудаки, просто детство у них было суровое.
В конце концов, подумал прораб, в одной солнечной системе живем — соседи, как-никак…
Когда я шел домой под ногами путались одни земляне и ни одного земляка. Характерная черта землян — сутулая спина, затюканная физиономия, семенящая походка и авоська в руке. Но самое главное — каждый думает о своем.
Мне даже захотелось аспирину, но дойти до аптеки я не успел, потому что меня сбил грузовик. За рулем был, конечно, землянин. Он так задумался о своем, что даже не заметил, что я стою посреди улицы и хочу аспирину.
По крайней мере — хорошо, что я взял отпуск.
«Странно, — сказал санитар, — что он не потерял сознание…»
«Сознание так просто не потеряешь, — объяснил я ему, хотя говорить было больно. — Это все равно, что потерять стог сена в иголке, потому что сознание — это все, а я — ничто. Я сам могу в нем потеряться, но потерять его — это из области научной фантастики!»
«Вы бы лучше берегли силы, — попросил меня санитар, — а не разговаривали…»
«Если силам будет угодно, — не унимался я, — они сами меня сберегут, я же над ними не властен, как же я могу их сберечь?»
«Просто — закройте рот!» — посоветовал санитар и я замолчал.
В больнице мне удалили левую почку, заверив меня, что это еще ничего по сравнению с тем, если бы мне удалили левое яичко или левое полушарие мозга, потому что человек живет либо тем, либо другим, а остальное у него просто для красоты.
Во время операции я три раза перенес клиническую смерть и один раз — клиническую жизнь, которая так меня истощила, что я знаками стал умолять хирурга, чтобы он это дело поскорее кончал. Мне ввели какой-то наркотик — и клиническая жизнь оборвалась так же внезапно, как и началась. Вместо нее передо мной появился бодхисаттва Авалокитешвара, а в правом ухе заиграл лондонский симфонический оркестр. Авалокитешвара сидел в позе лотоса, но, взглянув на меня, понял, что цирк ни к чему, и с явным удовольствием расплел затекшие ноги.
«Ну, как тебе все это? — поинтересовался он. — Не очень грузит?»
«Я бы хотел узнать, — сказал я, — что я здесь делаю?»
«Ты смешной парень, — улыбнулся Авалокитешвара. — Вас ведь только для того и отправляют на Землю, чтобы вы это узнали. А я тебе просто мандарины принес…»
И тут я понял, что это не Авалокитешвара, а мой прораб стоит над моей кроватью и держит в руках авоську с мандаринами.
«Куда ее положить?» — спросил он.
«Я не знаю, — честно признался я ему, — я сам только что здесь очутился. А вы уверены, что вы не Авалокитешвара?»
«Нет, не уверен, — так же откровенно сказал он. — С тех пор, как я вспомнил, что я — венерианин, я больше ни в чем не уверен…»
В это время в палату вошла старушка-медсестра с Меркурия и принесла обед — жидкую кашицу поносного цвета. Видимо, она недолюбливала венериан, поэтому стала ворчать на прораба, что, мол, шляются тут всякие, пациент еще от операции не отошел, а ему уже житья не дают, вот, поешьте-ка супчику, только сначала эти две таблетки выпейте и не капризничайте, я не ваша бабушка, капризничать дома будете… Тут она замолчала, потому что мы все втроем вспомнили про свой дом — кто про Марс, кто про Венеру, кто про Меркурий.
Прораб вздохнул, выпил мои таблетки и стал есть суп, а старушка сказала, что ничего, пусть кушает, она еще принесет.
Когда она пришла с дежурства домой, все — и дочка, и зять, и внучка — уже спали. Она достала из ящика письменного стола толстую общую тетрадь в клеточку и записала детским почерком:»04.02.02. Встретила двух инопланетян — одному из них вырезали почку, а второй пришел его навестить. Почему-то вспомнилось… еще до того, как я вышла замуж, меня это доводило до бессонницы, и ответа найти я не могла, потому и забыла крепко-накрепко, чтобы было спокойнее, а оно возьми и вынырни из-за угла, когда его уже не ждешь… всего лишь один-единственный вопрос. Что я, черт побери, здесь делаю?!»
Она захлопнула тетрадь и пошла чистить зубы, потому что время было позднее, а завтра снова на работу.
Давай оставим ее, читатель, ведь сейчас она начнет раздеваться перед сном, а женщина она старая, и вообще — это неприлично. Лучше с тобой поговорим.
Когда я выписался из больницы, я все это специально для тебя написал. Ты ведь уже догадался, что не просто так читаешь эти строки? Я допускаю, что ты еще не вспомнил, но я точно знаю, что ты догадываешься. У меня же к тебе — всего лишь один вопрос. Что ты здесь делаешь?
(С) Сурат
Билет в Эдем
Тернист и долог путь в Эдем, любимый, так стоит ли стенать по пустякам?
Стивен Кинг.
День прошел не ахти как и заканчивался тоже отвратительно. Утро началось с нудного совещания, потом — приватная беседа с начальством, с которой он ушел вымотанный, как после боксерского боя. Торренс нахмурился и потер виски. Начиналась мигрень, и даже эти новомодные инъекции не помогали. Достойно заканчивался день, ничего не скажешь! Что за жизнь, двадцать второй век на носу, а врачи не могут вылечить обыкновенную головную боль!
— Ариадна, кофе! – Торренс отдал команду по внутренней связи и откинулся в кресле. Осталось совсем немного, еще полтора часа, и такси отвезет его домой, где можно будет снять ненавистный галстук-удавку, упасть на диван и расслабиться. Там, правда, будет ждать жена, если не убежит в очередной SPA-салон. И не дай Бог, она решит приготовить ужин, ему жутко не хотелось давиться подгорелой пищей, но это мелочи по сравнению с тем, что сегодня было на работе, можно и потерпеть.
Дверь распахнулась, и вошла миниатюрная брюнетка в обтягивающей юбке до колен и блузке с вызывающим вырезом.
— Ваш кофе, сэр, — она наклонилась, чтобы поставить чашку, и Торренс вздрогнул.
— Ты сменила форму? – он нервно облизнул губы.
— Да, сэр, вы как-то сказали, что вам нравится моя грудь, — промурлыкала Ариадна и сделала шаг назад, — еще будут распоряжения?
Она выжидающе посмотрела на него, и от этого взгляда из-под опущенных ресниц его бросило в дрожь, а руки покрылись мурашками. Он нервно пододвинулся к столу, пытаясь скрыть выпуклость, появившуюся на брюках.
— Нет, иди! – Торренс вытер пот с лица и ругнулся. Черт бы побрал этот закон, запретивший людям работать секретарями! А все ревнивые жены! В какой-то момент обсуждение адьюльтеров на рабочих местах вышло из кулуаров в Сенат, и закончилось это принятием закона «Нет секретаршам!» Чтобы искушений не было, всех ассистентов заменили биороботами, в виде компенсации позволив руководителям выбирать внешний вид машины на свой вкус. В этом были и плюсы и минусы: каждый раз, когда он видел Ариадну, приходилось напоминать себе, что это всего лишь биоробот, и что они не могут оказывать сексуальные услуги, даже если бы модель была оборудована половыми органами. Но их у нее нет! Это только год назад разработчики ввели полное соответствие строения андроида человеческому телу, насколько это возможно, а Ариадне уже лет пятнадцать, не меньше.
Девушка вышла, а он все пытался успокоиться: задерживал дыхание и старался думать о чем-то другом. Можно было бы вспомнить тещу, друзья говорили, что от таких мыслей жажда секса пропадает напрочь, но беда в том, что тещи у него не было.
«Чертов нефритов стержень!» — он истерично засмеялся, но осекся, услышав шум за дверью.
— Торренс! Это феноменально! – в кабинет влетел очередной журналист… как его… а, Даррен, новенький.
Он почти бежал, размахивая перед собой карточкой с записью.
— Простите, сэр, я не успела предупредить вас, — Ариадна появилась за спиной парня, внезапно подмигнула и нажала пару кнопок на двери, чтобы высветилась табличка: «Не беспокоить!» Да нет, ему показалось. С какой стати робот будет ему подмигивать?
«Сумасшествие какое-то, нужно записаться к психологу. А что я ему скажу? Доктор, я хочу своего робота. Это все равно, что желать секса с кофемашиной! Нет, однозначно, бред. Я просто перетрудился», — подумал Торренс.
— Шеф, вы должны пропустить это в вечерний выпуск. Это не просто репортаж, это – бомба! – Даррен упал на стул напротив.
—Не мельтеши, — он незаметно покосился на брюки, эрекция была все так же заметна, и Торренс решил не вставать из-за стола, — показывай.
— Съемки велись скрытой камерой, но это не имеет значения. Я всегда подозревал! Смотрите! – Даррен включил видео и замер на секунду, но тут же затараторил снова.- Узнаете ее? Эта актриса…
— Знаю, — поморщился Торренс, — она недавно Премию за лучшую роль в «Одиноких странниках» взяла, фильм, кстати, отвратительный. Но помолчи, не мешай.
Он внимательно всматривался, но на второй минуте замер и нажал на паузу.
— Что ты себе позволяешь? У нас не ночной канал, с какой стати мы будем показывать формат ХХХ? У нас уважаемый канал!
Даррен спокойно взглянул на него:
— Я очень прошу, досмотрите до конца. Я не для того проторчал в кустах возлее ее дома весь день с камерой, чтобы разыгрывать вас.
Торренс нахмурился, но все же снял видео с паузы.
— Боже всемилостивый, что это? – воскликнул он полминуты спустя. – Мне кажется или она?..
— Да, да! Вот что я хотел вам показать! Теперь вы понимаете? Это настоящая бомба, они ведь недавно поженились, а теперь… теперь, — у Даррена не хватало слов от восторга.
Торренс поморщился.
— Что теперь? Ладно, оставь меня, я подумаю.
— Да что тут думать, вы же главный редактор новостей, вы должны понимать, какая это сенсация! – подпрыгнул на стуле журналист.
—Ты и сам знаешь, что такое не выходит просто так, только по согласованию с юристами. И спаси нас Св. Руперт Мердок от финансовых издержек, если что. — Торренс вяло взмахнул рукой — Иди уже! — и сотрудник вышел, недоуменно пожав плечами.
— Шеф какой-то странный сегодня, — пожаловался Даррен секретарше, — что с ним?
— Давление, сэр, — ответила Ариадна дежурно-вежливым тоном.
Тем временем Торренс задумчиво вертел в руках чашку с кофе. Эта мерзкая перемена погоды, как он ее ненавидел. С возрастом голова болела все чаще, организм реагировал на малейшие колебания атмосферного давления, и лекарства действовали, только если выпить их вовремя. Он нажал на кнопку коммутатора:
— Будь добра, принеси что-нибудь от головы.
— Я уже добавила лекарство вам в кофе, – изображение на экране чуть дрожало.
— Правда? – изумился Торренс, — спасибо.
Ариадна улыбнулась, и связь прервалась.
Кофе и вправду горчил чуть больше обычного. Как он раньше не заметил? И почему это Ариадна вздумала ему улыбаться? Да нет же, ему показалось. Просто этот дурацкий ролик произвел такое впечатление. Торренс подошел к окну. Руководство канала располагалось в одном из самых высоких зданий, и город был виден как на ладони. Мегаполис был просто огромен, но никто, ни один человек не знал того, что показал ему Даррен. Конечно, мальчик был прав, это видео – настоящая сенсация. Торренс снова включил запись.
На видео появился загородный дом – просторное здание середины прошлого века. На заднем дворе, почти скрытом зарослями деревьев были двое. Скрытая камера снимала нечетко, но все равно было понятно, кто эти люди и чем они занимались. По кромке бассейна шла известная актриса и модель Лоли Меньон. Где-то месяц назад таблоиды пестрели фотографиями с ее свадьбы, и все в подробностях обсуждали, как она могла выйти замуж за никому не известного паренька. И вот, на видео она шла к лежащему в шезлонге мужу, на ходу снимая с себя халат.
Торренс пытался смотреть на это отвлеченно, но Лоли была чертовски хороша. Он перемотал на последнюю минуту записи, решив, что нет нужды просматривать все остальное заново.
Лоли откинулась назад и застонала в оргазме, муж обнял ее и прижал к себе. Некоторое время пара не шевелилась, только Лоли пару раз ласково провела по его спине.
Мужчина взял Лоли на руки и отнес в тень дома. А дальше… дальше он провел по ее спине так, как будто собирался сделать массаж, и вытащил из ее спины аккумулятор, заменив его на свежий быстрым, отработанным движением. Лоли ему улыбнулась и легонько поцеловала в губы. Известная актриса, та, о которой грезили миллионы мужчин, оказалась биороботом.
Он не стал выключать видео и задумался. Ученые бились над проблемой который год, специалисты «Позитрон Инк.» делали все, что могли, но результата не было – никаких сексуальных действий роботы производить не могли, они просто отказывались работать, а то и вовсе перегорали. Как это могло произойти? Парень, скорее всего, человек, но что с того? Ни одна компания не продвинулась в этой области, и вряд ли одинокий любитель журнала «Юный Схемотехник» мог изменить позитронный мозг робота настолько, чтобы тот мог не просто заниматься сексом, но и получать удовольствие. Он видел лицо Лоли – настоящий оргазм вряд ли с чем-то спутаешь, разве что биороботы научились имитировать так же хорошо, как и его жена.
«А ведь я когда-то любил Эдит», — с грустью подумал Торренс. Он вспомнил, как они сбегали из института и катались «зайцами» на монорельсе, как он кормил ее с ложечки мороженым в парке. И ведь было же время, когда каждый поворот головы, каждое слово Эдит казались такими важными и нужными. Куда все ушло? Как эта милая хрупкая девушка, которую он когда-то носил на руках, превратилась в полную холеную женщину, грезившую исключительно о личном массажисте и отдыхе на модном курорте? Теперь говорила больше она, а Торренс кивал головой и добавлял периодически: «Да, дорогая!» Лет пять назад жена порывалась уйти, но он испугался. Так не хотелось возвращаться в дом, где его никто не ждал, и Торренс уговорил ее вернуться, хотя, казалось бы, проще было завести котенка да изредка бегать в квартал проституток. К худу или добру, развода они избежали. Однако в семейной жизни ничего не изменилось: каждый день он сидел на работе по двенадцать часов и больше, а иногда проводил там и выходные. Жена не возражала: ей, видимо было все равно. Лишь изредка появлялась в офисе и проверяла, чем он занят. В эти дни кофе Ариадны горчил больше обычного.
И все же, могут ли роботы испытывать страсть и любить? Нет, это нереально, они не живые существа. Хотя с другой стороны, что такое любовь, и почему она появляется? «Стоп, — сказал себе Торренс, — так можно и до философии дойти, а нам это ни к чему».
Торренсу было немного не по себе, ведь стоило только допустить эту возможность, как многое становилось на свои места. Было это его фантазией или улыбки Ариадны в какой-то момент перестали быть дежурными? Да нет, не может быть, конечно, ему показалось. Но Торренс отлично помнил, что однажды заметил, как голос Ариадны изменился, перестал звучать равнодушно, в нем появилась легкая хрипотца. Говорила она так же с другими? Он не помнил. «Ну, признайся себе, ты придумал все это, потому что хочешь ее! Сколько раз ты представлял Ариадну вместо жены во время секса? Сколько раз ты задерживался в офисе не из-за работы, а просто потому, что не хотел выключать ее на ночь? Но если биороботы могут любить, если все-таки это возможно, то может быть…» — он бродил по комнате кругами и думал. Если об этом событии узнает мир, произойдет катастрофа. Люди начнут обсуждать, гуманно ли это, правильно ли? А вдруг приравняют отношения с роботами к зоофилии или чему похуже? Торренс представил, как какой-нибудь бойкий сенатор в парламенте выдвигает предложение запретить всех роботов, запретить Ариадну. Ну, уж нет.
Он дотянулся до видеофона и набрал номер Даррена:
— Репортаж в выпуск не пройдет. Он вообще никогда не выйдет. Завтра заберешь у меня и сдашь в архив.
— Но почему? – судя по лицу журналиста, у того был настоящий шок.
— Даррен, представь, если можешь, что нас ждет. Я не готов начинать революцию в умах населения.
— Но вы не понимаете, они всю жизнь рядом с нами, и может быть тайно, и…
— Послушай, конкретно ты готов взять на себя ответственность за такое? Сможешь стать предвестником нового будущего? А какой будет скандал? И суды, какие издержки! Нашему издательству это не по карману. – Даррен замолчал на минуту и покачал головой. – Я так и думал. Не расстраивайся. Вспомни историю: когда сто лет назад геи боролись за свои права, никто ведь не показывал репортажей из серии «Они тоже это делают». Вот и все, до завтра. – Торренс устало улыбнулся и прервал связь.
Он опустился в кресло и закурил. Никогда еще ему не приходилось принимать таких решений, но настал и его черед.
— Сэр! – дозвонилась до него Ариадна, — Простите, сэр, но вам нельзя курить!
— С чего ты это взяла?– буркнул он.
— Ваша жена сказала, сэр! Она просила следить, чтобы вы этого не делали.– Ариадна слегка нахмурилась, как всегда при упоминании Эдит, и в этот момент Торренс решился:
— Зайди.
Ариадна медленно подошла к столу и забрала у него сигарету.
— Я бы все-таки не рекомендовала вам курить, сэр, — сказала она, сминая окурок в пепельнице, — это крайне вредно для здоровья.
— Ответь мне честно, — Торренс пристально посмотрел ей в глаза, — роботы могут любить?
— А вы с какой целью интересуетесь, сэр?
— Почему ты не можешь ответить прямо?
— Я уточняю, сэр. — Ариадна покосилась на продолжавший работать на повторе ролик и вопросительно приподняла бровь.
На какую-то секунду Торренс замер, проследив за ее взглядом. Сердце гулко ухало где-то в горле, и он почувствовал, что покраснел. Залпом он проглотил оставшийся кофе и решился.
— Скажи, если я сделаю тебе небольшую модификацию… Как ты на это смотришь?
— Вы не пожалеете об этом! – Она радостно улыбнулась и впервые за все время не добавила свое вечное «сэр».
Епископ Варнава (Беляев)
(нечто от науки)
При lipomatosis’e (тучности, полноте) медицина вообще запрещает картофель. Разрешается только такая пища, где много белков, мало углеводов и совсем нет жиров.
Утром: 120–150 граммов нежирной рыбы (для мирян можно мясо), чашка чаю без молока и без сахара, 30 граммов сухарей или поджаренного хлеба (а знаете, что такое будет эти 30 граммов?!).
В обед: 150 граммов, как теперь говорят, «частиковой» (не красной) рыбы морской.
(Митрополит Филарет Московский двумя-тремя пескарями питался, что вошло в известный анекдот. Митрополит Макарий, бывший Алтайский, – то же самое, и лишь по праздникам позволял судака себе подавать. Сколько искушений – скандалов, попросту сказать, – с ним у лаврских монахов было на Троицу, Успеньев и Сергиев день, когда по рукописному древнему Уставу, писанному еще в допетровской Руси, были на эти дни «кормы великие чудотворцев: осетрины 23 пуда, пива и меду без меры, калачи до изъеду…»).
Продолжаю меню обеда для постников. Это, как видим, целиком монахам подойдет: немного зелени (повторяю, картофель исключается!) и 30 граммов компота, меньше полстакана (то есть полчашки выходит!), 30 граммов хлеба. (Не ломоть, не ломтик, а кусочек! В 1917 году большевики нам давали по 50 граммов хлеба или жмыхов иногда, а это и того меньше).
Врачи разрешают для укрепления организма 2–3 рюмки красного вина (пиво, портвейн, шампанское запрещены!) и устав монашеский тоже: на Востоке на трапезе везде вино подают172. В Типиконе постоянно читаем – 5 декабря (преподобного Саввы Освященного): «Разрешение вина и елеа, и праздник».
6 декабря (святого Николая чудотворца): «Разрешение вина и елеа, и праздник». 25 декабря (Рождество Христово): «Праздник трехдневный, и разрешение на вся. Подобие и дванадесятодневное разрешение на вся» – то есть монахам разрешается рыба, молоко, сыр, яйца, вино; мирянам еще и мясо.
После обеда можно одно яблочко, маленький сухарик (15 граммов!), чашку чаю.
На ужин: 90 граммов рыбы или мяса постного, 1–2 рюмки красного вина (я бы сказал советского).
* * *
Приехал к нам в Киев на гастроли Каран д’Аш, орденоносный (кажется, орден Ленина заслужил) комик при ковре (по-старому – «рыжий») Московского государственного цирка. Всех с ума сводит. Говорят, его взяли в Москве (потом выпустили) за следующий номер. Пустяковый он и поэтому характеризует действительность. (Не забудем, что сейчас во всех газетах кричат о критике и самокритике (таков приказ сверху). Уж не принял ли сию кампанию этот умный человек всерьез? Не думаю. Но его амплуа на этом стоит.)
Вынес Каран д’Аш (его настоящая фамилия Румянцев) на арену мешок картошки и уселся на нем. Выходит директор или конферансье и спрашивает, почему он сидит на картошке?
Теперь вся Москва на картошке сидит, – отвечал Румянцев.
И все. За это его и посадили. На картошку.
Сам я не видел этого.
Из предыдущего видно, что толстое брюхо – от обильных жирных и неподходящих кушаний и многого питья (пиво, вино, вода…) при неподвижном образе жизни. Причины разные бывают (бывает и врожденное предрасположение к толщине: конституциональная тучность).
Об этом нас поучают косвенно и плакаты на… антирелигиозные, а выходит – на практические темы. В 1918–1920 годах художники (из «Крокодила» или «Безбожника») рисовали монахов и «попов» для издевательства непомерно толстыми, с заплывшими жиром глазками, с лицами, которые «решетом не покроешь». А теперь, через 30 лет, когда жизнь переменилась и вышедшие из тюрем и лагерей стали тощими (кто, конечно, не на государственной стипендии живет), а с портретов в витринах на нас смотрят лица, достойные кисти Черемных, такие плакаты потеряли и свое значение, и распространение. Вполне понятно.
Но и тот, кто ведет подвижнический образ жизни ради спасения, не всегда может избавиться от тучности. Пример тому – архимандрит Гавриил, жизнь которого я описываю.
В этом случае, пока мы молоды, нужно соблюдать вышеуказанную диету, видоизменяя ее сообразно индивидуальности и личного телесного состояния подвизающегося. Если человек слабый, страдает диспепсией (расстройством желудка), бессонницей, сердцебиением – диету надо смягчить или даже временно оставить.
И главное – чтобы человек принимал как можно меньше жидкостей. Не больше одного литра, для здорового монаха это будет отлично.
Выходит, предписания современных европейских светил медицины требуют того же, чему учили своей жизнью наши древние отцы Антонии, Макарии, киево-печерские угодники 12 века, Сергий преподобный и прочие.
«Тернистым путем к Небу» (начало) …
Посвящается всем моим друзьям и недругам, любящим «покопаться» в личных согрешениях монашествующих, клириков и Епископов «Московской Патриархии»…
Из книги епископа Варнавы (Беляева) «ТЕРНИСТЫМ ПУТЕМ К НЕБУ (Per aspera ad astra), о многоплачевной и зело поучительной подвижнической во Христе жизни старца Седмиезерной и Спасо-Елизаровой пустынь схиархимандрита о. Гавриила»:
«Да потом, сказать правду необходимо и для предупреждения немощных, чтобы они на основании этого могли исполнить заповедь Христову, прежде чем пойти в монастырь (Лк. 14, 26-27, 28-33).
Итак. Прежде всего им должно помнить, что, во-первых, везде люди как люди, что фигурально Господь Иисус Христос выразил так: где есть пшеница, там есть и плевелы (Мф. 13, 24-30, 37-43); а во-вторых, что «святое место» само по себе не гарантирует ни святости, ни избавления от страстей. Даже в знаменитом «показательном» монастыре, который Иоанн Лествичник приводит как образец совершенства (и нет похвальных слов, какими бы он ни называл его: там и подвижники «святые», и у них преподобные и божественные обычаи, «чудное делание и видение», «дела удивительные», «добродетели преславнейшие», «ангелоподобные зрелища»), мы видим наличие самых противоестественных страстей вроде скотоложества, мужеловства (следовательно, если бы это был женский монастырь, была бы лесбийская любовь), ненависть, гнев, памятозлобие.
Мы видим, как там обеды продолжаются по два часа, как служки выгоняют чуть не каждый день неугодных монахов их трапезной, не давая им есть, и те «идут спать без ужина».
Там мы видим «ругань, укоры, осмеяния, обиды», даже колотушки и побои; про знаменитого Акакия, молодого человека, рассказывается, как старец «мучил его ежедневно не только укоризнами и ругательствами, но и побоями»: «иногда он (Акакий) показывал синее пятно под глазом («фонарь»), иногда уязвленную шею или голову», и так в продолжение десятка лет.
И мало всего этого. Как в хорошем изоляторе, там был особый изолятор – «в расстоянии одного поприща от великой обители было место, называвшееся Темницею, «лишенное всякого утешения» (Слово 4, 41). Ему посвящено отдельное Слово (Пятое). Нет таких пятидесяти слов (число такое, какое только и может быть в моем распоряжении), чтобы можно было ими передать весь ужас положения этих «святых осужденников», как называет их Преподобный Иоанн лествичник, которые «могли бы и самые камни привести в умиление своими словами и воплями к Богу».
Всего этого не должно забывать ни одному кающемуся и желающему вступить на путь спасения или пойти в монастырь. Многие ужасы, которые я здесь опустил, в те времена применялись как наказания истинно святыми начальниками бесстрастно, т.е. не по чувству личной мести или зложелательства, а в целях исключительно объективно-воспитательных; иногда даже наставники невольно сдавались на просьбы самих кающихся. Но теперь, в наше время, возгоревшиеся духом молодой человек или девушка должны быть осторожны, потому что причины и мотивы возникновения гонений на них могут быть совершенно противоположны вышеуказанным. Но, конечно, как бы то ни было, всегда должно винить ТОЛЬКО СЕБЯ и думать о гонящих ТОЛЬКО ДОБРОЕ, то есть что они радеют о НАШЕЙ же пользе, а не личный гнев или зло срывают на нас или эксплуатируют кого ради славы и пользы обители.
Все это, сколько бы оно не было горестно, не умаляет силы Христовой, не устраняет благодати Святаго Духа, не мешает самому вездеприсутствию и бытию Божию. Только неверующие и не желающие спасаться могут так думать оправдывая свою жизнь по страстям в миру. (И на солнце есть пятна, но никто его не сравнит ни с луной, ни с сальной свечкой. И монастырь должен оцениваться не потому, сколько в нем есть тех или иных отрицательных фактов, — а так именно и поступают антирелигиозники, указывая на единичные случаи и тут же ОБОБЩАЯ их – а по тому, насколько население в его массе превосходит своей жизнью такую же массу… Да и то сказать, кто такие насельники монастыря? Это идеалисты, энтузиасты, которые возненавидели все худое и плохое в обществе и захотели превзойти его даже в хорошем).» (стр. 72-75)
(Еп. Варнава (Беляев), «ТЕРНИСТЫМ ПУТЕМ К НЕБУ», издательство «Паломник», Москва 1996 г.)
P.S.
Владыка Варнава: «От некоторых слыхал, что хороша в старое время жизнь была для тех, кто хотел спасаться. А я скажу: ты только начни, то вскоре на своей спине узнаешь апостольское слово, как «вси хотящии благочестиво житии о Христе Иисусе гонимы будут» (2 Тим.3, 12)! В своей собственной семье, от своих духовных отцов. Так что и спасаться не дадут».
(там же, стр. 44)
Жизнеописание епископа Варнавы Беляева
Епископ Варнава Беляев, не принадлежал к МП и, пройдя тюрьмы, лагеря, ссылки, жил в Киеве, в 60-х годах, где и почил о Господе. Он, можно сказать, достиг высокого духовного состояния. В своей жизни он имел благодатного учителя, такого как архимандрит старец Гавриил Зырянов. Владыка написал о своем учителе старце Гаврииле книгу «Тернистым путем к небу»; старец Гавриил умер в 1915 году. Он очень многих окормлял, многие из его духовных детей, впоследствии, стали новомучениками и исповедниками. Так же он был духовником великой княгини Елизаветы Федоровны.
Многие академики, профессора приезжали к нему и спрашивали совета, хотя он сам не был ученый, семинарию и академию не заканчивал. Но он прошел семинарию и академию опытного внутреннего делания, академию правильной борьбы с грехом и со страстями. А такая академия, есть академия всех академий. И как говорили святые отцы, искусство всех искусств.
А академики, которые были академиками только на уровне рассудочном, приезжали к нему и спрашивали у него наставления, как у профессора всех профессоров и академика всех академиков. Потому что, пройдя академию правильной внутренней жизни, правильной законной борьбы со страстями, он приобрел верный богоугодный настрой духа, богоугодные расположения души. А в этом и заключается вся премудрость Божественная.
Мы хотим обратить внимание на то, как пишет владыка Варнава о старце Гаврииле. Здесь будет идти речь о правильном отношении к церковным обрядам, канонам, правилам, вообще об отношении к закону… — Исихазм. ру
«Выше говорено было, что евангельская любовь была той основной добродетелью, для достижения которой отец Гавриил положил все свои силы и жизнь.
Перехожу непосредственно к обсуждению того, как он осуществлял эту любовь практически. В его глазах все человеческие проступки разделялись на действия «по любви» или «не по любви»».
(Чтобы правильно различать, где поступок по любви, а где не по любви, необходимо обрести духовное видение).
«Если кто подымал шум в доме, другие спали – это не по любви. Если кто опаздывал без причин, заставлял ждать других, то духа любви в нем нет. Нехорошую шутку скажет кто – опять без любви живет. А вообще-то шутки и остроумные рассказы он выслушивал. И по детски смеялся, как мы выше видели, над смешными положениями и применял шутку, как позолоченную пилюлю горького лекарства.
Сам он, рано вставая, умывался чуть слышно, кого бы не потревожить, никогда не стучал ни ногами, ни дверями, делал все нарочно (сознательно, следя за собою) без шума, чтобы даже своих келейников не побеспокоить, а не только приезжих гостей. Любя порядок, порядка и услужения себе лично не требовал, за малейшую услугу платил, как за «дар-любви», любовью же самой трогательной.
Чего стоят эти обращения к духовным детям, приехавшим к нему и случайно занемогшим: «А головонька-то болит, батенька, а?» – и коснется лба. «Не нужно ли чего? Попить, поесть, перевернуться? Потеплей укрыться?». И начинает копошиться в гомеопатической аптечке, рыться в лечебнике. – Между прочим, и сам лечился иногда у гомеопатов; по крайней мере, я имею в виду нашего общего знакомого. – Он знал много народных средств и их применял. А когда было все безуспешно и нельзя было пригласить тот час же доктора, он вставал на открытую, усиленную молитву с обетами. И ими стеснял себя ужасно.
Когда человек начинал поправляться, батюшка радовался этому больше самого выздоравливающего. Сидит, смотрит любовно, вдруг встанет, обнимет, приласкает: «Дай я тебя поцелую» или: «А ну давай поцелуемся», или еще: «Батенька, а можно мне пожать тебя? Не больно?» – «Да нет, батюшка, крепче». Еще сильнее сожмет. «Не больно?» «Крепче, батюшка». – «Нет, – скажет, – боюсь, раздавлю…» – И отпустит. Это выражение от старого времени, но когда я с ним уже встретился, то, думаю, несмотря на непомерную толщину рук, он уже не мог никого раздавить». – То есть, из-за болезни были утеряны силы.
«А как угощал! И сахару-то переложит, и сливок льет через край (с восклицанием: «ух!»), и все приговаривает: » Кушайте во славу Божию, родной батюшка»».
(Кто-то, из фарисеев, об этом скажет: «Ну-у-у, это уже страсти! – это сладострастие»).
«Так же и в отношении других вещей любовь его сказывалась. Если на гостинице спать было холодно, то он посылал гостям свое одеяло, свои ватные подрясники, шубы, давал подушки, все, что мог. Какой бы еще старец до этого снизошел? Уж не вспоминал ли он по контрасту про Оптину.
На этой почве у меня с ним возгорелся однажды, в первые дни знакомства, спор. Я был молод, я не знал старца, как нужно, был ригористичен, начитавшись Лествичника и поняв его по-своему. Может быть, и оптинская «закваска» тут действовала во мне, которую старец когда-то сильно испытал на себе. И я даже не знал, что я сам буду, и какой плод принесут мне все эти убеждения.
Я воспринимал тогда все рассказываемое старцем чисто объективно, не прилагая к себе.
– Вот был у меня такой духовный сын, – я слушаю батюшку внимательно, – приедут к нему гости запыленные с дороги, усталые, не пивши, не евши…
Слушаю дальше.
– Надо бы что? Успокоить, обласкать, дать отдохнуть, напоить, накормить, а он что?
«Идите в церковь, служба уже идет, а то опоздаете, завтра такой-то, – скажет, – праздник…».
Эти его слова меня все-таки задевают, хотя и как постороннего человека.
Я вставляю:
– Да ведь они молиться приехали! Это во-первых, а во-вторых, может быть, этот человек «смирял» их из доброго чувства, из желания доставить им венцы?
Незаметно перешли и на саму «Лествицу» (преп.Иоанна Лествичника).
– Я, – говорю, – не понимаю, почему ее правила не приложимы к нам?».
(То есть, старец говорит о том, что правила написанные в Лествице, к нашему времени не приложимы(конец 19-го, начало 20-го века). То что можно сказать про наши времена, т. е. в наши времена, это вообще уже не приложимо(начало 21-го века)).
«– Я, – говорю, – не понимаю, почему ее правила не приложимы к нам? Не все ли равно, век пятый или двадцатый? Страсти ведь одни и те же…».
(Страсти же, мол, одинаковы, что в пятом, что в двадцатом, что в пятнадцатом, что в девятнадцатом веке, а он говорит, что правила Лествицы к нам неприложимы).
«– Ну нет, – говорит старец. – Попробуй-ка ты применить эти советы Лествичника к нашим послушникам, сейчас же тебя к мировому стащат.
После я видел большее. Тащили не к мировому судье, а по доносу в иное место, откуда некоторые едва выходили или совсем не выходили. И опыт их спасения по «Лествице», с доставлением венцов другим, кончался очень скоро с доставлением венца себе. Это было в 1918 году. Но я тогда такого и помыслить не мог».
(То есть, смиряли других, а те сдавали их чекистам, и их забирали в тюрьмы и лагеря. Вот и получалось, что хотел дать венец другому, а получал его сам. – Вот и получилось, что «спас» по Лествице. Старец видел внутренним духовным оком, имел очи духовные открытые, так как прошел жизненный путь, приобрел чистоту душевных чувств, прошел правильный путь борьбы со страстьми, и видел настрой общества того времени, в которое он жил. Он различал времена, постигал дух Лествицы, и в зависимости от времени, применял ее по другому. Поэтому он и говорил, что те правила, которые там написаны, к нам неприложимы).
«– Как же все таки, Батюшка, такая ведь книга!»
(И действительно, как такая книга для монашествующих, к нам неприложима? Как же быть тогда с такою книгою?).
«– А я так думаю, – ответил мне на это старец, – что, если бы преподобный Иоанн Лествичник жил в наше время, то он написал бы «Лествицу» по-другому».
(А мы берем, читаем «Лествицу» и начинаем применять ее к нашим временам, не понимая и не постигая духа «Лествицы». Ведь старец же говорит: «Если бы преп. Иоанн Лествичник жил в наше время, то он написал бы «Лествицу» по-другому». То есть, этот же самый дух, но примененный уже к нашей эпохе, к нашим временам, обстоятельствам и духовному состоянию людей. Это и есть духовное рассуждение, это и есть понимание, постижение духа закона, и как его правильно применить ко времени и жизненным обстоятельствам, в ту или иную эпоху).
«– Это конечно было сногсшибательно. Ведь такая постановка вопроса у нас, ученых, сейчас же заденет и область догматики, и аскетики, и истории, и о область церковного права. Сейчас же например выдвинется острый вопрос: а насколько неизменяемы церковные каноны? И насколько действительны нынешние церковные соборы? Припоминаю случайную фразу из лекции, которую слушал у профессора по систематической философии: Отцы сидели в облачениях на соборах, чуть не по суткам не пивши, не евши, не выходя, и не расходились, пока все не сойдутся на том или ином решении. А теперь – представляю… Будет собор: официанты во фраках будут разносить на подносах чай с лимоном и печеньем, один из членов собора вскочит – он «за», другой сидит – он «против», и это в белых клобуках…
Так ли действует Дух Святой в наше время? И постановление соборов, хоть нашего 20-го века, такой же ли имеют удельный вес, что и древних веков? Или каноны имеют все-таки временное значение?».
«Конечно, я теперь во многом сдался, пересмотрел принципы «Лествицы» в духе рассуждений не только старца о.Гавриила, но и других авторитетов, не меньших его, а в некоторых случаях и больших, но не во всем могу согласиться и с крайними канонистами (профессорами) и с крайними учителями подвижнической науки. Каков мой нынешний взгляд не время излагать, да и места нет».
Rusbearivan ›
Блог ›
Тернист и труден путь…
Этот автомобиль… он как первая любовь. Вернее даже не просто первая, а пожалуй единственная! Да простит меня моя вторая половина и дети, а у меня их четверо, первая любовь в «машинном плане». Так вот маленькая слезливая предистория. Появилась эта машина в моей семье ещё в 1974 году, была куплена моим дедом, так и осталась с тех пор до сего момента. Желания моего сесть за руль этого авто всегда было много и оно исполнялось при каждом удобном случае с шести лет. А вот забрать себе эту машину я смог только когда уже права в 18-ть появились. Ну сказать что от меня шёл пар счастья это не сказать нечего. Я наверное в тот момент ощущал себя «взрослым» и юношеский максимализм ПЕР как паровоз! Так я и ездил на ней до момента пока не сел на первую купленную машину, потом другая, третья, и т.д., а копеечка просто стояла в гараже исполняя иногда роль подменного авто. Машин было много и разных, но эту на все увещевания супруги и родных продать рука не поднимается выставить на продажу, а она стоит и чувствую начинает гнить. И вот сегодня в первый день осени меня озарило желание восстановить Ее до первоначального вида и использовать как раритет по выходным. Ну что же?! Приступим!
«Журнал «Путь к себе», № 4, 2011 г.»
О книге:
«Человеку нужен человек» – эти ставшие уже легендарными слова профессора Снаута из фильма Андрея Тарковского «Солярис» могут служить эпиграфом к новому номеру «Путь к себе». Страсть, любовь, чувства – вот то, что в первую очередь объединяет людей, служит отправной точкой к постижению другого «я» и через него – собственной персоны, в противном случае рискующей остаться на отмели безразличия и одиночества.
Впрочем, тема этого номера несколько шире, чем страсть в человеческих отношениях. Мы хотим поговорить о том, как сильные чувства помогают творить чудеса в разных сферах жизнедеятельности – в бизнесе и самопознании, здоровье и воспитании детей, музыке и магии. Ведь они в огромной степени являются гарантией от шаблонных мыслей и рутинных действий, косных привычек и серых будней. Именно высокие страсти побуждают двигаться вперед, в соответствии с не утерявшим актуальности и сегодня наказом, который давным-давно получил Арджуна: «Итак, не доброго вам пути, но пути вперед, путешественники».
Такой путь, будь то в свой внутренний мир, или по направлению к другому человеку, или к тайнам окружающей реальности, сегодня действительно важен, как никогда. Многие наши авторы – от Дэвы Премал до Александра Литвина, – не сговариваясь, предсказывают, что мы живем на пороге кардинальных перемен, причем корениться эти перемены будут именно в духовных сферах. В это сложное и интересное время журнал «Путь к себе» с удовольствием готов взять на себя роль вашего информационного спутника.
А пока хочется еще и поздравить вас с наступающей весной. Александр Блок сравнил ее с бескрайней мечтой, пробуждение или припоминание которой и способно вновь вызвать мелодию страсти. Как утверждают герои наших сегодняшних публикаций, чудес не бывает вне человека, но они могут произойти, когда ему удается воспитать в себе мечту и страсть.
Путь к себе
Стр. 1 из 101
Михаилу Бялому, Лори, Гордану и всем остальным с благодарностью за ловлю блох.
Автор
С-СЕШ-Ш ЭА
Конечно, признаваться в подобном довольно рискованно, могут сделать совершенно неправильные выводы. Но, похоже, я теперь отлично понимаю людей, страдающих раздвоением личности. Почему? Ну, скорее всего, потому, что сам испытал нечто похожее.
Мне было уютно и спокойно, но ровно до тех пор, пока меня не… разделили. Наверное, это самое верное слово. Довольно странно ощущать себя состоящим из нескольких частей. Даже не странно, а… неудобно. Это дико раздражает, злит, мешает спать. Наконец, мое терпение закончилось, и я решительно «собрался» воедино. Не пытайтесь узнать, как именно все произошло, — не расскажу. Понятия не имею. Просто… представьте свое состояние, если вам, к примеру, чтобы почесать руку, надо идти на соседнюю улицу. Вот и я разозлился и… соединился. Перевернулся на другой бок, свернулся поуютней, снова погружаясь в сон…
Второе пробуждение было более приятным. Правда, оно сопровождалось жутким свербежом в носу, как перед чихом. Пришлось быстро зажать переносицу. Уф… вроде бы прошло…
— Чхи! — пыль взметнулась вверх, но поток воздуха смел ее куда подальше. Зато сразу стало легче. Потянувшись всем телом, я удовлетворенно заурчал и нехотя открыл глаза. Пару раз моргнул, отгоняя сон, и рассеянно уставился на собственные пальцы. Серебристо-белые, полосатые… Полосатые?! Рука лихорадочно рванула к груди, но вместо знакомой выпуклости амулета нащупала только кожаный шнурок. Что такое «не везет»… Осторожно приподнявшись, я принялся оценивать масштабы катастрофы. Иначе ведь и не скажешь… проснулся непонятно где, амулета личины как не бывало…
Установить место собственного отдыха оказалось самым легким делом. Судя по запаху, я находился в библиотеке, на одном из шкафов где-то в глубине переходов. Ну и за каким… овощем сюда пришел? Память ехидно оскалилась беззубым провалом бездны, а потом на меня обрушился водопад воспоминаний. Создавалось впечатление, что все это происходило не со мной. Будто я наблюдал за событиями как бы со стороны.
Ох, ё… Память все так же услужливо подкидывала новые и новые словечки, почерпнутые у завсегдатаев таверны. Нет, такое я произносить не буду. Мало ли, услышит кто? Кстати о «кто»…
Осторожно потянув воздух носом и насторожив гребни, я принялся сканировать окружающее пространство. Кроме меня, никаких живых особей в библиотеке не было, так что можно не забиваться в угол. И немедленно связаться с ректором. Трепки мне, конечно, не миновать. Центральный зал, наверное, пришлось отстраивать едва ли не заново.
При воспоминании о драке я невольно зашипел. Даже просто просматриваемые в памяти моменты вызывали приступы неконтролируемой злости. Это плохо. Это очень плохо! Не хотелось бы становиться настолько предсказуемым. Кстати, а сколько же я спал? Наверное, все же нужно уточнить у ректора…
«Мастер Реклар?» — мысленно позвал я, но очень осторожно. Во-первых, мало ли, вдруг он спит или еще что? Время суток тоже не определялось. Хотя… это явно не день, иначе народу было бы — не протолкнуться. А во-вторых, мне еще надо спешно возвести ментальные оборонительные порядки. Не думаю, что кто-то научился нормально «разговаривать» телепатически…
Как оказалось, моя предусмотрительность была не лишней. Вопль, прозвучавший вслед за обращением, мог оставить меня идиотом на всю оставшуюся жизнь. Правда, содержал он больше эмоций, вся информация сводилась к моему имени. Которое я и без него помню. Когда же первоначальная волна схлынула и можно было получить более внятные ответы на вопросы, я все же рискнул поинтересоваться:
«Это вы мне так рады или вашу реакцию следует воспринимать как тонкий намек на нежелательность присутствия?»
«Только попробуй куда-нибудь запропаститься снова!» — Возмущение в этом предложении было изрядно разбавлено испугом, радостью и облегчением. — «Ты вообще где?»
«В библиотеке, — честно признаюсь и сразу выдвигаю условие. Вдруг от радости он отключится, стучись снова… — Только вы с собой амулет личины возьмите, а то мой приказал долго жить».
«Что-что приказал?» — удивился Мастер. Так, похоже, здесь неизвестна данная смысловая конструкция.
«Мой амулет сломался», — расшифровываю свое высказывание и забиваюсь подальше в угол. Мало ли кого нелегкая принесет?..
Разговор прервался. Видимо, ректор уже спешит сюда. Надо будет у него поинтересоваться, что же было после моего исчезновения. А также что это вообще за зверушка была. Черт! Бобик! Я же совсем про него забыл… Интересно, его хоть кто-то кормил в мое отсутствие или бедное животное еле ноги от голода передвигает?..
Глухо скрипнула и хлопнула входная дверь. Послышались торопливые шаги двух человек и дробный цокот когтей. Так. Это те, кого я жду, или кто-то еще? Причем более вероятным казался второй вариант. Я-то ждал одного ректора, а тут целая компания нагрянула! Но раздавшееся следом возбужденное поскуливание и долетевшие запахи рассеяли мои подозрения. Это действительно был Реклар, но в сопровождении Бобика и Савиша. Интересно, а последний здесь откуда взялся?
Шаги затихли у облюбованного мною шкафа, а потом снизу раздался заливистый лай. У… голос у моей «псинки» на редкость звонкий. Короче, не животное, а одно сплошное достоинство. Причем — неоспоримое. Поспоришь с таким, как же! Пришлось все же переместиться к краю, осторожно глянув вниз. Почему-то сразу захотелось вернуться назад, по опыту некоторых животных притворившись дохлым. Три пары голодных глаз нервировали и вызывали опасение в сохранности моей полосатой шкуры. Особенно взгляд Бобика.
— Эл, хватит там сидеть, спускайся! — развеял мои надежды многообещающий голос Са. — Иначе мы сами к тебе полезем!
Ну что я говорил?..
Хм… вот из чистого интереса, как я сюда попал? Шкаф высоченный, гладкий. Отдельно, ну или почти отдельно стоящий. Каким образом отсюда спускаться — понятия не имею! Магией? Э… не получится, сил не просто нет, их словно и не было никогда. А падать… я что, больной?!
— Вы бы хоть лестницу притащили, что ли? — обратился я к встречающим.
— Наглый рабовладелец, — пробурчал себе под нос воин, но все же отправился на поиски необходимого предмета. Вот только непонятно, он хотел, чтобы его услышали, или это снова выверты моего слуха?
— А одежду вы случайно не захватили? — интересуюсь у ректора. На данный момент я был одет исключительно в пояс, браслеты и налобный обруч. Ах да, еще же шнурок от амулета, точно!