Содержание
Николай Державин: Мы — свидетели благодатных перемен
Редакция ПРАВМИРа от всего сердца поздравляет Николая Ивановича Державина с юбилеем и в день его 50-летия желает ему сил, радости и помощи Божией во всех начинаниях!
С Николаем Ивановичем Державиным мы все знакомы заочно. Именно он – практически бессменно комментирует все трансляции рождественских и пасхальных богослужений. Благодаря его комментариям люди по всей стране и за рубежом смогли впервые открыть для себя богослужение Русской Православной Церкви. Недаром почти во всех статьях о нем говорят: «Известен в каждом доме».
Уникальная и его семья, где детей родилось одиннадцать человек, и все связали свою жизнь с Церковью.
Получить согласие Николая Ивановича на интервью оказалось делом непростым, но вот я снова в Чистом переулке.
Николай Иванович Державин Родился 15 мая 1962 г. в с. Мало–Ишуткино Исаклинского района Куйбышевской области. В 1988 г. окончил Ленинградскую духовную академию, в 2003 г. — Российскую академию государственной службы при Президенте РФ по специальности «правовое обеспечение государственного и муниципального управления».
С 1991 г. — продюсер и комментатор телевизионных трансляций Рождественских и Пасхальных богослужений, ведущий телепрограмм «Ортодокс» и «Православная энциклопедия» (ТВЦ), автор и ведущий телевизионного цикла «Монастыри Русской Православной Церкви».
Референт Святейшего Патриарха Алексия II.
Старший референт референтуры Святейшего Патриарха Московского и всея Руси.
— Николай Иванович, расскажите о Вашем профессиональном пути. У вас удивительная семья, все пошли по духовной линии…
— Родился я в священнической семье в 1962 году, где было 11 детей. Современнику трудно понять, что это было за время. Родителям пришлось нелегко, но они не просто подарили нам жизнь, а еще и смогли воспитать всех детей в духе исконных традиций православия, с детских лет дали возможность напитаться церковной жизнью во всей полноте. Семейный уклад жизни был полностью подчинен православному церковному календарю: если совершалось богослужение, то все от мала до велика, даже грудные дети, были в храме. Эта жизнь была очень непростой, но насыщенной и содержательной. И если что-то в моей жизни есть ценного, то истоки этого — в Церкви и в семье.
Памятны папины именины: все идем на литургию, затем служим молебен и поем «Многая лета», потом возвращаемся домой и садимся за общий большой стол. Пасха, Рождество — это особые праздники, и уже само их ожидание было невероятно сильным детским переживанием. Были и трудности: мы жили во враждебно настроенном окружении, на нас смотрели как людей, которые мешают строить светлое будущее, как на непонятный пережиток прошлого, и это чувствовалось всегда.
Папа мой был человеком очень мужественным, горячо верующим, бескомпромиссным. По его благословению все дети участвовали в богослужении: пели на клиросе, мы со старшим братом помогали в алтаре: кадило подавать, со свечами выходить, а по законодательству это было запрещено. Отцу было непросто отстаивать право воспитывать нас в церковном духе. Со стороны власть предержащих порой даже звучали угрозы лишить папу и маму родительских прав, но они все равно считали, что дети должны быть воцерковленными.
Будучи сам человеком ревностным и преданным Церкви, папа и нам старался передать эти черты, воспитывая в готовности, если будет нужно, даже пострадать за веру. Мы видели пример искренней любви к Церкви и стояния за Правду Божию. Это нас закаляло и объединяло не только кровно, но и духовно, заложило фундамент взаимоотношений на всю последующую жизнь.
— Как воспринимали дети конфликт, который происходит между тем, что весь класс октябрята или пионеры, а вот ты почему-то нет? — Мне никогда не хотелось быть пионером, участвовать в такой идеологически окрашенной жизни. Мы понимали, что есть правда Божия, есть Церковь, есть Истина, а есть люди, которые, может быть не по своей вине, оказались сбиты с истинного пути. Их ведь так тоже воспитывали, целая система работала. Между прочим, другие дети тоже тянулись к Церкви, приходили на службу, а потом в школе их ругали и говорили: как же так?! Ну ладно, они — дети священника, а вы — пионеры, как вы могли пойти на службу?!
— Все младшие Державины связали свою жизнь с церковью?
— Да, все — теперь уже многие мои племянники — служат в той или иной форме – в сане или мирянами.
— А что было главным, решающим моментом, который помог преодолеть, избежать подростковых кризисов веры?
— Ни у меня, ни у моих братьев или сестер не было такой проблемы вообще. Может быть, это связанно с тем, что мы с детства понимали, что за свою веру нужно бороться, ее нужно отстаивать. Настрой был боевой. У нас была заведена практика домашнего чтения: садились и вслух читали жития святых. Мы выросли на этих примерах.
В библиотеке, помимо классики, было немало творений святых отцов, литературы духовно-нравственного содержания, подшивка дореволюционного журнала «Нива», была и запрещенная литература, перепечатанная на машинке, мы даже сами кое-что перепечатывали и делились со своими близкими друзьями.
Под руководством мамы часто проводили спевки, разучивали новые церковные песнопения, канты и колядки, готовили Рождественские постановки, праздничные столы, выпускали стенгазету «Домашний вестник».
Папа ловил по радиоприемнику «вражьи голоса», несмотря на то, что они глушились, и мы по воскресеньям слушали митрополита Антония Сурожского из Лондона. Я помню его голос и характерную интонацию с детства. В Санкт-Петербурге, когда я уже учился в семинарии, Владыка был гостем духовных школ и я его, наконец, увидел. Подойдя к нему под благословение, не мог не сказать: «Владыка, большое спасибо, я вырос на ваших передачах».
— Как складывалась Ваша жизнь после школы?
-После школы я учился в педагогическом училище на художественно-графическом отделении, а потом уже поступил в семинарию, затем — в академию, потом был оставлен профессорским стипендиатом при Академии, год преподавал «Историю Русской Православной Церкви» в Санкт-Петербургской семинарии, а потом оказался в Москве.
— В Москву вы приехали работать к Патриарху Алексию. А как вы с ним познакомились?
— В 1986 г. митрополит Алексий был назначен на Ленинградскую кафедру, я учился тогда в Академии на втором курсе. Первый раз я увидел его в 1985 г., когда он, председатель Учебного комитета, приезжал в Академию защищать докторскую – большую работу по истории православия в Эстонии. Защита была публичной, в актовом зале, его все слушали, затаив дыхание.
В 1986 г. владыка Алексий стал правящим архиереем Ленинградской митрополии, а меня тогда уже привлекали к работе по линии отдела внешних церковных связей. Помню очень хорошо праздник тысячелетия крещения Руси в 1988 г. — тогда же я закончил академию. Мне представилась возможность принять посильное участие в организации юбилейных торжеств, это было совершенно удивительно, все было впервые.
1000-летие Крещения Руси — документальный фильм
— И что же было таким незабываемым?
— Например, хор духовенства впервые выступал в Мариинском театре. И такие маститые протоиереи, протодьякона вышли — и как грянули в финале «Русь Святая, храни веру православную в ней же тебе утверждение»!
— Год тысячелетия Крещения Руси видимо был во многом поворотным?
— Да, конечно. Это было начало потепления в церковно-государственных отношениях. Еще было далеко до конструктивных взаимоотношений, но некие, как сейчас говорят, сигналы стали поступать. Помните, поначалу было сказано так, что тысячелетие крещения Руси – это сугубо внутрицерковное дело, а в результате получилось широкое церковно-общественное празднование и в Москве, и в Петербурге, и в Киеве, и в других городах.
— Почему, если сначала решили все свести к церковному формату, потом устроили всенародное празднование?
— Я думаю, что, помимо изменения отношения со стороны власти, этот добрый импульс нашел отклики в сердцах людей, которые устали от официоза, от этой лживой жизни. Включаете программу «Время», и там все лучше и лучше, показатели все выше и выше, а реальная жизнь не меняется к лучшему. А тут — глоток свежей чистой воды. Душа народная откликнулась.
90-е годы и все прошедшие 20 лет – это особый удивительный период. У Церкви появились новые возможности, и надо было их использовать. Мы — свидетели и в какой-то степени участники этих благодатных перемен, происходящих и в Церкви и в обществе.
Но при всех удивительных переменах и огромной свободе, важно, чтобы человек был внутренне свободен от греха, чтобы каждый смог сознательно развиваться. Возможности сегодня есть, а будут ли они использоваться? Важно, чтобы мотивация поступков у людей изменилась, чтобы, как говорит Святейший Патриарх Кирилл, норма веры стала нормой жизни.
— И тогда вы стали референтом у Патриарха?
— Будучи Митрополитом Ленинградским и Новгородским, Алексий давал мне различные поручения и, видимо с учетом этого опыта, и последовало такое предложение. Я принял с благодарностью предложение покойного Святейшего Патриарха Алексея II быть его референтом.
— Конечно, имя Н.И. Державин для всех – это, в первую очередь, прямые трансляции богослужений. Расскажите, как они начинались?
— Первая трансляция была на Рождество Христово, в 1991 году, из Богоявленского кафедрального собора в Елохове, тогда он был патриаршим собором. Совершенно неожиданно для меня пришлось эту трансляцию комментировать. В конце декабря Святейший Патриарх Алексий мне сказал: «Есть возможность впервые провести прямую трансляцию Рождественского богослужения». Он дал мне номер телефона и велел позвонить по нему в ЦТ «Останкино», спросить, чем им нужно помочь, потому что они не знают порядка богослужения, не знают, как камеры в храме расставить, что можно снимать, а что нельзя.
Я позвонил, приехали люди из «Останкино», мы пообщались, поехали в Богоявленский собор, посмотрели на месте, где, что и как будет. Я показал, где горнее местное, где кафедра Патриарха, рассказал, каким чином будет совершаться богослужение. Объяснил, где и как можно поставить камеры, куда ставить дополнительный свет.
А потом возник вопрос, сколько это все будет длиться? Рождественское богослужение довольно продолжительное, около 3-4 часов: всенощная и литургия. Тогда телевизионщики сказали, что это все интересно, красиво, но зрителям может быть непонятно, что происходит: читают и поют, читают и поют, и священнослужители куда-то ходят, то в алтарь, то возвращаются в центр храма.
— Да, наверное, особенно неподготовленному человеку смотреть это трудно…
— Возникла мысль, как было бы хорошо, если можно было бы что-то объяснить: пусть самое простое и элементарное. Сейчас происходит то и то, Патриарх здесь, а теперь он направился в алтарь, рассказать, что это означает, дать некоторые переводы наиболее важных песнопений и молитв… Я поделился своими мыслями со Святейшим Патриархом, и он ответил: «Надо им как-то помочь».
— Как вышло так, что именно вы стали ведущим трансляции? — Я не предлагал свою кандидатуру, мне и в голову это не приходило. Сначала мы решили написать текст и дать диктору для озвучивания. Я сделал набросок текста комментария, расписав, с чего начинается богослужение, где стоит Патриарх, кто приходит, что поется. Мы в Останкино говорили с разными комментаторами, но они не взялись за это, потому что они не знали богослужение, не знали, когда можно говорить, когда нельзя, когда делать паузу. А ведь это прямой эфир, его же невозможно переозвучить и перемонтировать.
Вдруг телевизионщики говорят: «А может быть, вы это сделаете?» Я ответил, что никогда не делал ничего подобного и не знаю, как это делается. А звукорежиссер настаивает: «Там ничего сложного, будут наушники, микрофон, монитор». «Но я никогда этим не занимался и без благословения Патриарха не могу согласиться», — нашелся я, что сказать в ответ. Чуть позже, при разговоре с Патриархом, выслушав все мои доводы, Святейший Владыка сказал, что надо попробовать. Так все и началось.
— В какой обстановке начинались эти трансляции?
— После многих лет гонений на Церковь ее представляли в СМИ как негативное явление. Единственный просвет был в 1988 году, когда в новостях немного рассказали про тысячелетие Крещения Руси. А до этого ни одного доброго слова о ней не было сказано ни на телевидении, ни в печати. И вдруг впервые прямая трансляция, и Патриарх служит. Это было событие. После многолетнего духовного голода люди впервые услышали и увидели богослужение по телевизору!
— Отклик был от зрителей?
— Да, тогда много писем приходило. Я запомнил одно из них — коллективное письмо Патриарху с такими словами: «Ваше Святейшество, мы смотрели прямую трансляцию Вашего богослужения, стоя смотрели это богослужение и имели возможность соучаствовать вместе с Вами». Очень много было таких писем: «Я пожилой, я не могу пойти на службу, но я имею возможность увидеть и услышать Вас, Ваше Святейшество, и вместе с Вами участвовать в богослужении». Много было писем из-за рубежа.
Люди писали о том, что такая живая связь с Россией, с Родиной им очень важна. Потом, конечно, были придуманы новые формы, мы не просто стали вести прямые трансляции, а делали прямые включения из разных городов и даже из разных стран.
У нас был технически сложный проект «Церковь без границ»: мы начинали показывать празднование Пасхи в Японии, дальше делали включения из России, а потом была Западная Европа. Затем стали делать сюжеты о смысле праздника, рассказывали о Святой Земле и иных святых местах.
— Помимо сложности исполнения это еще и очень ответственная работа…
— В эти три часа надо вместить не только сам комментарий, но и проповедь – это большая возможность миссионерского служения, это проповедь Церкви.
— Что было труднее всего в работе в эфире?
— Чувствовать огромную ответственность за каждое слово. Непростой вопрос — как найти правильный баланс, чтобы не помешать людям ощутить красоту богослужения, и в то же время чтобы им было все понятно.Погружаешься в это священнодействие, пытаешься смотреть глазами неподготовленного человека, возникают вопросы: а вот это что, зачем нужен трикирий или дикирий?
Казалось бы, я не раз и не два комментировал, объяснял это, но нет, я все-таки скажу, что здесь речь идет о Святой Троице и о Богочеловечестве Иисуса Христа, Его двух ипостасях.
Прямой эфир – это, говоря церковным языком, соборное творчество – работают не только комментатор, но и операторы, и режиссер, и звукорежиссер, чтобы трансляция службы была с одной стороны динамичной, но в то же время благоговейной и торжественной. Есть такое замечательное слово «мера», вот эту меру бывает очень трудно найти и правильно применить.
— Как проходит трансляция?
— Когда после заставки я слышу в наушниках команду режиссера: «Мы в эфире, начинай», — я как будто отрешаюсь от всего, пытаюсь идти за богослужением в одном ритме, чтобы все было в гармонии. В какой-то степени этот творческий процесс осуществляется по вдохновению свыше. Трудно работать с включениями. Мне говорят: у нас такой-то город на связи, надо выходить в эфир, а я не могу остановиться на полуслове, если происходит очень важный момент в богослужении.
-А самые памятные вам казусы?
— Один раз отключился звук, но я продолжал комментировать, не зная, идет мой голос в эфир или нет. Или вдруг гаснет монитор, по которому я слежу за происходящим в храме. Пришлось комментировать «вслепую». Всякие были искушения.
Как-то раз трансляция велась из Богоявленского собора. Патриарх, находящийся в это время в алтаре, должен был перед началом богослужения обратиться со специальным поздравлением к телезрителям. А камеры нет. Я понимаю, что Патриарх стоит, ждет, а камеры нет и нет. И что делать? Я пытаюсь связаться с охраной, говорю: «Сделайте что-нибудь, Патриарху надо начинать богослужение, а он стоит и ждет оператора. У него жезл в руках, микрофон прикреплен, а выйти в эфир с приветствием невозможно».
— Чем закончилось?
— В Богоявленском соборе комментаторское место располагалось недалеко от алтаря, в приделе справа. Я выключил микрофон, быстро подошел к Патриарху и говорю: «Ваше Святейшество, оператор с камерой не может в алтарь пройти. Надо начинать богослужение, а мы запишем обращение Ваше между всенощной и литургией». Патриарх спокойно отнесся к накладке и сказал: «Хорошо».
Перед Литургией он все же обратился к телезрителям с первосвятительским словом. Что бы ни произошло, нам нужно довести трансляцию до конца вне зависимости от того, ошибся ли кто или нет, качнулась ли камера или пропал звук. Главное правило: нервничать нельзя ни в коем случае.
— А что самое радостное в этой работе?
— Самые удивительные ощущения и чувство блаженства – когда идут титры. Мы смогли, не я, мы вместе смогли это сделать в очередной раз. Состоялось. И люди это видели и соучаствовали …
— Иногда писатели говорят, что не могут перечитывать свои книги. А вы можете потом пересматривать записи проведенных Вами трансляций?
— Да, но это трудно, я очень критически отношусь к результату, когда просматриваю, то все время думаю: «Эх, вот тут надо было не так сделать».
— Тексты комментариев – это практически универсальный справочник по азам православия, что стало с этими текстами, можно ли их прочесть где-то?
— В Издательстве Московской Патриархии издана моя книга «Я пришел в Церковь», в основу которой положены тексты комментариев. Это не моя была инициатива, но мне казалось, что надо людям дать возможность узнать хотя бы какие-то азы.
— Интересное издание – это и энциклопедия православия, и книга, которая очень живо написана!
— В книге 10 разделов: о храме, о домашней церкви, о богослужении и вероучении, таинствах и обрядах, постах и этикете, и мне хотелось изложить веками хранимые церковные истины просто, понятно, доступно.
— Очень хочется еще отметить иллюстративный ряд книги – прекрасные фотографии… Хорошо бы, если бы книга продавалась в храмах и была бы в воскресных школах. Помимо комментирования трансляций вы участвовали в создании и вели множество передач о Церкви…
— Первой была программа «Ныне» в 90-е годы. Это было предложение со стороны «Останкино» — сделать получасовую просветительскую программу. Она состояла из трех блоков: христианского, мусульманского и иудейского, было три ведущих.
Потом оказалось, что лучше делать передачу об одной религии, чтобы не было такой эклектики, путаницы у зрителей, потому что к концу передачи все смешивалось, было непонятно что из какого блока. Так в 1995 году мы стали делать отдельную передачу — «Канон». Она состояла из новостей, сюжетов, судеб людей, патриаршей хроники и еженедельного архива.
Была программа «Образ жизни», которую я тоже вел: мы выбирали интересного человека, и он рассказывал о своей жизни.
Постепенно мы пришли к тому, чтобы организовать структуру по производству православных телепередач – появилось Информационное агентство Русской Православной Церкви, которое я возглавил. Это была команда единомышленников — 40 человек работало.
— Многое успевали делать? — Одно время, это было до 1998 года, до кризиса, мы делали шесть еженедельных программ и одну ежедневную («Православный календарь» на канале «Россия»), не считая спецпроектов, прямых трансляций, фильмов — силами только агентства. Это была не просто работа, это была группа творческих личностей, объединенных одной целью. Нужно сделать, нужно дать телезрителям возможность услышать, увидеть, понять, что, зачем, почему. Как и откуда это появилось? Почему так, а не иначе?
— И вся эта работа проделывалась без специального образования…
— Да, но и у кого нам было учиться? Приходилось искать форму телепрограмм, мы сами все придумывали, разрабатывали и воплощали в жизнь интересные идеи.
Но опять – программа – это же не один ведущий, сколько людей еще за кадром. Был цикл о ставропигиальных монастырях, снимали на Соловках и Валааме, в Москве и Подмосковье, на Святой земле и в Пюхтицах, набирали много так называемого сырого материала, потом это все отсматривали, писали сценарии, монтировали, озвучивали. Музыкальный редактор подбирал музыкальное оформление. Еженедельно у нас состоялись разборы полетов, все вместе обсуждали каждую программу, критически, нелицеприятно, говорили о том, что было сделано недостаточно хорошо.
— Наверное, самая важная из всех программ — это «Слово пастыря»…
— Программе уже 15 лет. Форматы передачи менялись, владыка Кирилл, нынешний Патриарх, не только отвечал на письма.
У нас был цикл «По святой земле», где владыка рассказывал о всех местах Святой земли.
Был цикл «Об истории Церкви». Мы понимали, что у нас появилась замечательная возможность свидетельствовать о Церкви и ее жизни.
— Патриарх Кирилл всегда очень убедительно выступал на самых сложных ток-шоу со сложными оппонентами..
— Да, он блестящий оратор. Способен ярко и убедительно говорить в любых аудиториях и на самые различные темы. Меня всегда поражало, как он записывал программу «Слово пастыря». Времени всегда было мало, в обрез, и надо было записать три-четыре программы по 15 минут. Он работал без дублей, программу мы писали за один раз. Феноменальное чувство времени: начинает, раскрывает тему, завершает, ставит точку, все, эфир закончился. Следующую передачу записываем.
— Но без дублей писать программу немыслимо.
— Дублей не писали никогда.
Мне кажется, что у Патриарха такая установка по жизни: «У нас нет времени ни на какие дубли, мы должны делать все, сразу и хорошо». Вот, например, запись «Слова пастыря». Ведь это не общение с человеком, лицом к лицу, глаза в глаза, не аудитория, когда выступающий видит и чувствует реакцию аудитории – только камера, и все. И нужно смотреть в эту камеру и говорить ей.
Еще у Патриарха есть способность артикулировать: правильно расставлять акценты, каждое слово произносить четко и осмысленно, выделять главное, усиливать интонацию, представить тему ярко, образно и сконцентрировано. Как будто Господь диктует ему… Конечно, именно поэтому «Слово пастыря» выходит на Первом канале столько лет и имеет высокие рейтинги.
-А какие ошибки сегодня совершают те, кто снимает фильмы и передачи о православии?
— Главная ошибка — это ложное благочестие и благоговение, желание показывать все в медленном темпе и с неким придыханием. Зачем? Прошло время набора одних и тех же штампов: кадило, кропило, хор. Сколько можно? Покажите другую церковную жизнь — яркую, интересную и во многом еще неизвестную широкой зрительской аудитории.
— Один священник рассказал о таком диалоге с прихожанкой: «Вы читаете книги о православии?» — «О, я много о православии знаю, я же каждый день смотрю православный телеканал». Нет ли опасности подмены телевидением – пусть и самым лучшим – реальной церковной жизни?
— Вы правильно сказали, и это проблема до конца не разрешима. Невозможно реальную церковную литургическую жизнь подменить самой прекрасной трансляцией или чудесными фильмами. Все равно телевидение может быть только путем, по которому человеку может войти в Церковь.
Наша задача — не отучить людей от Церкви, а, наоборот, привлечь. На трансляции действительно приходили разные отзывы, иногда с упреком, что мы-де отучаем людей от необходимости идти в храм: зачем идти в храм, если включил телевизор, а там все показывают, все рассказывают, можно даже увидеть, что в алтаре происходит. Поэтому у меня есть чувство ответственности и даже определенной вины.
— Как найти этот баланс? Как не впасть в сусальность и не превратиться в светских журналистов, для которых чем хуже и жаренее, тем интереснее для зрителя?
— Я уверен, что телевидение обязательно нужно использовать как миссионерское средство. Но недостаточно только умения владеть инструментом, важно иметь внутреннее чувство, критерий, который помогает и человеку не навредить, и в то же время делать дело Божие. Автор должен даже не столько рассказывать о жизни Церкви, а показать саму жизнь.
Конечно, до конца это невозможно, потому что религиозный опыт – это личный, глубинный опыт каждого из нас. Но некие проявления можно так скомпоновать, смонтировать и подать, что у человека останется не просто приятное впечатление от увиденного, а возникнет желание задуматься о смысле жизни и пойти в церковь.
Наша задача – не подменить, а помочь человеку обрести дорогу к храму, войти в церковь и там уже жить полнокровной, насыщенной и напряженной литургической жизнью. Может быть, это до конца и неосуществимая задача. Но делать надо. Это касается не только телевидения, но и всех других СМИ.
— Какие фильмы вы считаете наиболее удачными?
— Мы делали фильм для Первого канала «Время собирать камни». Он был показан в хорошее вечернее время накануне подписания Акта о каноническом общении между Русской Православной Церковью и Русской Зарубежной Церковью. Сложная тема — русское зарубежье, но мне кажется, что нам удалось об этом рассказать интересно и правдиво. Предваряя историческое совместное богослужение в храме Христа Спасителя, запечатлевшее восстановление евхаристического общения внутри единой Поместной Русской Православной Церкви, мы смогли объяснить телезрителям, в чем смысл и значимость этого поистине исторического события.
— Трудно ли было договариваться с телеканалами о трансляциях фильмов?
— Непросто: на разных каналах по-разному относились к православной теме. Некоторые говорили, что в новостях уже сюжет показали и достаточно.
— А какие были рейтинги у программ и трансляций?
— Рейтинги были высокие, особенно прямых трансляций. В этом году на НТВ у трансляции сошествия Благодатного огня рейтинг был особенно высок. Для людей телевизионных это очень важный показатель, потому что рейтинг говорит о качестве программ и интересе к ним телезрителей.
— Колоссальное количество людей смотрело трансляцию отпевания Святейшего Патриарха Алексия.
— Это вообще особый случай. Мне пришлось комментировать само отпевание, я никогда не забуду то море людей, которые столько дней шли ко гробу поклониться. Люди самые разные — разных политических взглядов, убеждений, даже разных вероисповеданий, шли, потому что хоронили отца… Мне было иногда трудно комментировать, хотя я понимал, что должен сказать…
— И трансляция интронизации Патриарха Кирилла тоже была большим телесобытием?
— Трансляция была яркая и знаменательная. Вот он входит в храм, он еще митрополит, а выходит из храма — Патриарх. Незабываем момент восхождения на престол, чтение особой молитвы, провозглашение «Аксиос!», рождение Предстоятеля Церкви. Очень сильное переживание. Это не просто некая последовательность событий, а мистический акт.
Трансляция интронизации Святейшего Патриарха Кирилла. Комментирует трансляцию Николай Державин
Сегодня накоплен большой опыт сотрудничества со светскими СМИ, достаточно продолжительный, и очень хорошо, что сейчас есть Синодальный информационный отдел Русской Православной Церкви, который, с одной стороны, формирует повестку дня, с другой — решает стратегические задачи. Патриарх Кирилл прекрасно понимает, что СМИ – это большие возможности, и очень эффективно их использует.
— А как вы относитесь к участию священника в ток-шоу?
— Мне кажется, важно понимать контекст. Ток-шоу ток-шоу рознь. Если есть возможность свидетельства о Церкви, о правде Божией, о Христе, то я бы отнесся положительно. Другое дело, скажем, есть такие ток-шоу, где, не то что церковные, обычные представления о такте попираются. Не секрет, что на некоторых ток-шоу вообще никого невозможно услышать. Это превращается в какой-то общий шум, всплеск эмоций и ругань. Выступление представителей Церкви по телевидению не всегда удачно. Либо формат не тот, либо контекст, либо не так монтируют.
Бывает, самое важное, что сказал священнослужитель – вырезается, а берется что-то второстепенное, и повлиять на это невозможно. В этом смысле лучше прямой эфир, чем программа в записи. Иногда из выступления остаются какие-то обрывки и кроме недоумения это ничего не вызывает. Человек не виноват в том, что в результате монтажа осталось что-то невнятное.
Я возлагаю большие надежды на Синодальный информационный отдел РПЦ, и мне кажется, можно было бы сейчас многое сделать силами людей-профессионалов, по-настоящему воцерковленных.
Нам не следует тиражировать только православный лубок: юбки до пят, платочки, хороводы, куличи и яйца. Церковь же не этнографический музей. Нужно говорить о сути веры, о ее созидающей, жизнеутверждающей и преображающей силе. С другой стороны, необходимо использовать возможности, которые предоставляются обществом. И если есть интерес к мнению Церкви, то отвечать на него надо.
Конечно, я боюсь, чтобы участие священнослужителей не превратилось в такой дежурный набор ток-шоу – позвать и тех, и этих, и священников. Каждый раз нужно обговаривать, кто будет, что за тема передачи, какая цель.
Нужно свидетельствовать словом. Но какова мера ответственности за каждое слово! В Евангелии сказано: «За всякое праздное слово, какое скажут люди, дадут они ответ в день суда» (Мф. 12, 36). А здесь слово, сила которого увеличивается в миллионы раз. Как оно отзовется в сердцах телезрителей?
— Совсем отказаться от рассказа об обрядах?
— Нет, мы никогда не уйдем от обрядовой стороны. Обряд – это средство выражения религиозного чувства. Важно проникнутся тем, что обряжается. В чем суть веры, что это чувство дает человеку, как оно влияет на его образ жизни, на его мысли, на его мировосприятие, отношение к людям — вот что является главным. Гармонично сопрягая и то и другое, можно достичь результата и результата благодатного!
— Спасибо большое Вам за рассказ!
Творческий коллектив портала «Православие и мир» сердечно поздравляет Николая Державина с 50-летием. Многая и благая Вам лета, Николай Иванович!
__________________________________________
Некоторые фильмы и программы Н.И. Державина
Из цикла «Ставропигиальные Монастыри России»
- Угреша (Николо-Угрешский монастырь)
- Суровый край (Спасо-Преображенский Валаамский монастырь)
- Острова спасения (Спасо-Преображенский Соловецкий монастырь)
- Обитель Преподобного Сергия (Свято-Троице-Сергиева Лавра)
- Обитель на Сторожах (Саввино-Сторожевский монастырь)
Время собирать камни
Заступник — о Св. Патриархе Тихоне
Из цикла «Образ жизни» Архидиакон Андрей Мазур
Державин Николай Иванович, к. богословия
П.: референт Патриарха Моск. и всея Руси Алексия II, чл. Обществ. палаты РФ; Орг.: Московская Патриархия; АОрг.: 119034, г. Москва, Чистый пер., д. 5, кабинет 2; Р.: 15.05.1962, Самарская обл., Исаклинский р-н, с. Мало-Ишуткино; СП.: Державина Виктория Николаевна (1953) — муз. ред. телепередач; Дет.: Мария (1980) — выпускница Свято-Тихоновского богословского ун-та, студентка ф-та журналистики СПбГУ; Род.: Державин Иван Иванович (протоиерей Иоанн) (1933-98) — 40 лет прослужил священником Самарской епархии РПЦ, Державина Лидия Александровна (1936) — мать 11-ти детей, после смерти мужа приняла монашеский постриг, служит в том же приходе; ЗП.: Каширов Александр Михайлович (1902-41) добровольцем ушел на фронт, погиб под Ленинградом, Державин Иван Иванович (1897-1943) был призван на фронт и погиб под Вел. Луками; О.: 1981 — Тольяттинское пед. уч-ще; 1984 — Ленинградская духовная семинария; 1988 — Ленинградская духовная академия; 1990 — Отдел внеш. церк. сношений (ОВЦС), слушатель аспирантуры; 2003 — РАГС при През. РФ; К.: 1988-89 — ОВЦС Моск. Патриархии, сотр. Ленинградского ф-ла; 1989-90 — Ленинградская духовная семинария, преп.; 1990 — ОВЦС, сотр.; с 1990 — Моск. Патриархия, референт Патриарха Моск. и всея Руси, през., полномочный представитель Патриарха в Информ. аг-ве РПЦ; продюсер и ведущий пасхальных и рождественских трансляций (провел 40 телетрансляций с 1991), а также религиозных программ: «Ныне» (до 1995), «Образ жизни» (до 1998), «Ортодокс» и «Православная энциклопедия», автор и ведущий телевизионного цикла «Монастыри РПЦ» на телеканале «Культура»; с 2005 — НО «Фонд «Семейные традиции», исполнит. дир.; с 2006 — чл. Обществ. палаты РФ; ОД.: остался в церкви, несмотря на давление, оказываемое на семью в советское вр.; работа рядом с Патриархом; стоял у истоков создания правосл. телевидения; Пб.: автор статей в периодике, церк. печати; ред. книг «Приди и виждь», «Войдите в радость Господа своего» и др.; автор, ред. телепередач; Н.: медаль «За содействие МВД», кавалер ордена Гроба Господня, орден св. блгв. князя Даниила Моск. III степ.; Ч.: пред. редсовета журн. «Человек и закон», чл. наблюдательного совета благотворит. фонда «Забота», чл. Обществ. совета Культ. центра МВД РФ, чл. рабочей гр. попечительского совета Центра нац. славы России; У.: музыка, рисование, путешествия; Яз.: англ.; Email: upravdelami@patriarchia.ru;
Церковь и общество. Беседа со старшим референтом Московской Патриархии Н.И. Державиным. Часть 1
Аудио
Кандидат богословия, комментатор телевизионных трансляций богослужений Русской Православной Церкви, старший референт Московской Патриархии Николай Иванович Державин известен как «голос Русского Православия» – его голос узнают с первых же секунд начала телепрограмм. В беседе с писателем Константином Ковалевым-Случевским он рассказывает о священнической семье, в которой родился, о своем жизненном пути – от студента педучилища до помощника Святейших Патриархов Московских и всея Руси.
– Сегодня у нас в гостях очень хорошо известный многим, но, может быть, не известный в лицо человек: всем знаком голос Николая Ивановича Державина, который является, кроме всего прочего, комментатором телевизионных трансляций богослужений Русской Православной Церкви. Включая телевизор на какой-то большой праздник – Пасху или Рождество Христово, мы слышим его замечательный голос…
Николай Иванович, Вы – старший референт Московской Патриархии, кандидат богословия. Не так давно вышла Ваша замечательная книга «Я пришел в Церковь». По сути дела, здесь очень много связано с Вашими выступлениями на телевидении, когда Вы простым языком пытаетесь людям объяснить, что такое богослужение, из чего оно состоит, что такое Церковь, почему мы, православные люди, в нее ходим, и вообще, что такое православная традиция, поэтому здесь есть подзаголовок «Основы церковной жизни». Но я бы озаглавил нашу программу так: «Я пришел в Церковь» – то есть эта программа о Вас.
– Спасибо большое.
– Вам и не надо было приходить в церковь.
– Я родился в церкви.
– Как это произошло? Вы родились в доме при храме, в замечательной семье священника, у Вас десять братьев и сестер. Всего одиннадцать!
– В этом нет никакой моей заслуги: все милостью Божией и усердием, тщанием моих родителей – папы, протоиерея Иоанна, Царствие ему Небесное, он уже скончался, и мамы, которая жива и здорова, продолжает служить в храме Самарской епархии. После смерти отца Иоанна она приняла монашество. Но как руководила хором, как пела, как воспитывала детей, теперь воспитывает еще и внуков, так и осталась центром притяжения для всех нас – для детей, для внуков и правнуков. К слову сказать, у нее 11 детей, 46 внуков и 27 правнуков. Пока.
– Боже мой! Ведь это произошло в селе Малое Ишуткино Исаклинского района Куйбышевской области, теперь – Самарской области. Она продолжает жить в этом селе?
– Теперь нет. Это был один из приходов. В советское время было непросто служить на одном приходе. И это было желание не правящего архиерея, а уполномоченного по делам религии, который был при каждой епархии, в каждой области.
– А почему?
– Чтобы не устанавливались прочные духовные связи между пастырем и пасомыми, священников переводили из прихода на приход. Приходов было немного, но тем не менее приходилось переезжать, не по своей воле, не по своей инициативе.
Из Малого Ишуткина мы переехали в село Высокое Пестравского района Самарской области. А потом уже в село Нероновка Сергиевского района, где мама и сегодня живет. А мой младший брат, отец Роман, – настоятель того храма, где папа прослужил тридцать с лишним лет и, скончавшись в 98-м году, был похоронен там, у алтаря этого храма. Так что есть некая преемственность.
А в свое время, конечно, было непросто служить. Надо понимать, что это была совершенно другая историческая эпоха. Совершенно другие были церковно-государственные взаимоотношения, если их можно назвать взаимоотношениями. И какое надо было иметь мужество, чтобы принять решение в то время, когда Церковь была в определенном гетто, когда один из руководителей советских говорил по телевизору, что он нам покажет последнего священнослужителя!
– Хрущев это был.
– А именно в это время папа учился в семинарии и началось его служение. Конечно, это было не только мужество, это была вера – горячая, крепкая, настоящая. И пример этой веры, этой стойкости был очень важным для всех нас, детей. Видимо, не случайно они все связали свою жизнь с Церковью не просто как рядовые верующие, а как служители Церкви: братья все стали священнослужителями, сестры – женами священнослужителей и теперь матушки. И каждый несет свое служение на своем месте.
– А Вы не жалеете, что не стали священником? Извините за такой вопрос.
– Я не то что не жалею…
– Хотя, с точки положения в Церкви, Вы очень серьезный человек, на которого все смотрят с колоссальным уважением.
– Спасибо большое за добрые слова. Я привык воспринимать волю Священноначалия как волю Божию; вот так сложилась моя жизнь, что в моей судьбе ключевую роль сыграли два Предстоятеля Русской Православной Церкви – ныне здравствующий Святейший Патриарх Кирилл, который принимал меня в Ленинградскую духовную семинарию, будучи ректором, и покойный Патриарх Алексий II, Царствие ему Небесное, который предложил мне быть его помощником, референтом, переехать из Петербурга в Москву и трудиться здесь, а потом еще и заниматься православным телевидением, прямыми трансляциями Пасхальных и Рождественских богослужений.
– Да, мы сейчас об этом поговорим. Вот скажите, быть священником было сложно в то время – а быть ребенком священника было просто? У Вас не возникало проблем со своими сверстниками, школьниками и т.д.? Или было уже полегче? Это уже не 30-е годы…
– Было сложно. Конечно, это были не 30-е годы, но было ощущение непонимания, что мы какие-то не такие, на нас смотрят по-другому: эти люди мешают нам строить светлое будущее, это пережитки прошлого. Мы не были ни пионерами, ни октябрятами, ни комсомольцами и были такими белыми воронами. Придраться к нам с формальной точки зрения было невозможно, все мы учились хорошо. А вот что касается нашего молчаливого протеста – тут, конечно, были сложности. Но весь удар принимал на себя папа. Он был человеком мужественным, ревностным, горячим, и он был готов ради веры на все!
Мы с детства были в церкви, мы ходили в храм не просто как рядовые верующие, а участвовали в богослужении: все там пели на клиросе, мы с моим старшим братом, отцом Иоанном, детьми помогали папе в алтаре. Нам сшили стихари, мы ходили со свечами, кадило подавали, а с точки зрения закона этого делать было нельзя. И конечно, папе приходилось отстаивать право религиозного воспитания детей. И иногда раздавались угрозы: «Мы вас лишим родительских прав» – даже так.
И мы, дети, понимали, что, может быть, это и случится: ни о какой перестройке, ни о какой гласности и изменениях в Советском Союзе не было и речи. Кто знал, что так все потом изменится? Поэтому, мы, конечно, чувствовали определенное давление и дискомфорт. Но нам помогало чувство принадлежности к Церкви и единство духа.
– Плечо друг друга.
– Да, да. Что мы все вместе, и перед нами есть примеры людей, которые действительно готовы были идти – и шли – на смерть ради Христа. И мы вот так были воспитаны. Не хочу хвалиться, но, правда, было такое осознание – готовности, если это потребуется, пойти на путь исповедничества. Но самое главное – мы чувствовали мощную поддержку и папы, и мамы, и друг друга. И ощущение правды было. Поэтому, может быть, и не было страха. Это была вера в Промысл Божий, была и есть, что Господь Сам все устрояет: если нужно будет проявить свою веру и стойкость, значит, на то есть воля Божья.
– У Вас тогда было не очень много перспектив. Считалось, что дети священника не могут поступать в высшее учебное заведение, или, по крайней мере, это было затруднительно – создавались какие-либо препоны. Вы поступили в педагогическое училище. Вы выбрали художественно-графическое направление, так называемый худграф – у вас лежала душа к этому? Вы рисовали с детства?
– Да, я рисовал с детства.
– Бросили ли Вы это?
– Сейчас, к сожалению, да. Но в школе я всегда все оформлял, писал, рисовал – был отзывчивый на все поручения. Мне это нравилось. Я помню, приехал художник расписывать наш храм, мне так было интересно. Поднимался с ним на леса, смотрел, как он это делает, может быть, даже брал у него какие-то первые уроки. И потом, в семинарию невозможно было поступить раньше 18 лет. Это время нужно было заполнить. И я поступил на художественно-графическое отделение Тольяттинского педагогического училища. Учился там и ходил в храм Казанской иконы Божией Матери, пел там в хоре. Мне это очень нравилось.
– У Вас остались какие-нибудь художественные работы?
– Да, есть дома.
– Вы считаете их ученическими, наверное…
– Конечно. Это и графика, и акварель – мы на пленэр ездили, это было интересно.
– А графика, офорт?
– И офорт тоже, и художественная обработка материала. Много было интересного. Мне нравилась творческая среда. Она мне и сейчас нравится – художественная, музыкальная. Мне как-то это все близко и отзывается в моем сердце. А потом так получилось, что, несмотря на настойчивые уговоры со стороны руководства училища вступить в комсомол, поскольку я – будущий педагог, я все же отказался это сделать, и после 3-го курса мне сказали, что «вы по педагогической пригодности нам не подходите»
– Вот так.
– Да. Вот такая была формулировка. Как вы будете преподавать детям, если идеологически вы неправильно все представляете?!
– Будете детям извращать мозги.
– Да, да. И я поступил в семинарию.
– Семинария – Ленинградская, Вам просто пришлось уехать в другой город?
– Да.
– А семинария предоставляла, видимо, общежитие?
– Это ведь все в одном здании, по адресу Обводный канал, 17. Там и академия, и семинария, и общежитие, и там же храм домовый во имя святого апостола и евангелиста Иоанна Богослова. Престольный праздник, актовый день всегда были 9 октября.
И там, конечно, я чувствовал себя в родной стихии. Мне очень нравилось, хотя условия были, мягко говоря, скромные: в комнате, кроме кровати и тумбочки, больше ничего не было, жили по 10–12 человек. Но зато была возможность услышать то, чего нельзя было услышать нигде, прочитать то, что невозможно было в советское время даже найти, а там была и до сих пор есть замечательная библиотека. Возможность быть на этих лекциях, слушать этих людей – это было удивительное время. Время, о котором я вспоминаю с особой теплотой и благодарностью.
Наш ректор, нынешний Патриарх Кирилл, – конечно, человек выдающийся, яркий, талантливый, объединял всех, совершал богослужения, на которые собирались все – и профессора, и студенты, и просто прихожане, ведь храм был открыт и многие люди приходили туда. Какие были богослужения! Два хора, пение акафистов перед Казанской иконой Божией Матери и иконой Богородицы «Знамение». Какие проповеди Владыки Кирилла! Это даже не проповеди были, а цикл лекций – он много рассказывал об истории Церкви, о Священном Писании, о Священном Предании, причем они длились минут по сорок, люди записывали на магнитофоны и распечатывали эти проповеди, такие, я бы даже сказал, просветительские лекции. И я, собственно, у его ног воспитывался. Потому что я пел в хоре, а рядом была кафедра – амвон. Он выходил и благовествовал. Вот это все оказывало на меня большое влияние.
– Да, стоять рядом – это даже не в конце храма стоять: совсем другое ощущение.
– Видеть, слышать, чувствовать интонацию – пламенное такое слово.
– Получается, что с будущим Патриархом Кириллом вы познакомились раньше, чем с Патриархом Алексием.
– Да. Патриарх Алексий прибыл в Ленинград, его назначили, в 1986 году, я уже учился в академии. Тогда он был митрополитом четыре года, до избрания на Московский Патриарший престол.
– Вы окончили семинарию, потом защитили диссертацию?
– Потом я поступил в академию, окончил ее, затем защитил диссертацию.
– Кандидата богословия. Какая тема у вас была?
– По пастырскому богословию. И потом меня оставили профессорским стипендиатом на год, после написания еще одной работы – «Душепопечение по трудам известных пастырей конца XIX – начала XX века», в том числе про Иоанна Кронштадтского. Он тогда еще не был канонизирован, но он мне очень нравился с детства. У нас дома была книга «Моя жизнь во Христе».
– О нем не очень-то разрешалось говорить.
– Это да. А потом я был оставлен при академии и преподавал историю Русской Церкви, правда, только один учебный год, 1989/90.
– Почему не стали защищать докторскую?
– Честно говоря, у меня уже просто не было времени: когда я переехал в Москву, началась совершенно другая жизнь. Обязанностей было и остается много.
– А почему Вы приехали в Москву?
– Потому что в 1990 году митрополит Ленинградский Алексий был избран на Московский Патриарший престол.
– Вы переехали вместе с ним?
– Не сразу, я переехал в Москву осенью 1990 года. И здесь уже началась другая жизнь – и продолжается доселе.
– Но в какой-то момент, неожиданно, возникла идея православного телевидения и трансляции богослужений. Кто был инициатором этой идеи, как она возникла и почему Вы оказались в гуще событий?
– Это Господь так судил. Но волею Патриарха это произошло. Он смог как-то договориться с руководством страны, что неплохо бы показать богослужение. Ведь что люди знали в советское время о Церкви? Либо ничего, либо только негатив какой-то. А здесь времена все-таки стали меняться: 90-й год, 91-й… И Патриарх говорит: давайте попробуем, хотя бы фрагмент богослужения покажем, что есть Церковь в Советском Союзе, есть красота богослужения…
– Еще был Горбачев?
– Да, Патриарх меня вызвал и сказал: «Знаешь, есть такая возможность показать Рождественское богослужение из Богоявленского» (тогда он был Патриаршим собором – еще Храма Христа Спасителя не было), и он мне дал телефон, сказал, что надо позвонить в «Останкино» конкретному человеку, с ним съездить в Богоявленский собор и показать, рассказать, как устроен храм, где можно поставить камеры, –ведь ни у кого не было опыта поведения в храме. Сначала задача сводилась к этому.
И я поехал в Богоявленский собор, встретился с группой профессионалов-телевизионщиков. Мы походили, посмотрели, как устроен храм, где будет Патриарх в начале богослужения, потом – в алтаре. Такие самые простые, элементарные понятия. Понятно было, что нужен дополнительный свет, нужно ставить микрофоны, нужен баланс и по свету, и по звуку, чтобы картинка была хорошая. Потом родилась такая идея: богослужение довольно продолжительное, красивое, но непонятное для телезрителя неподготовленного. Да, красиво поют, ходят… Одежды, убранство храма, иконостас позолоченный – все красиво, но непонятно.
– Да еще на другом языке.
– Да. Понятно, что богослужение, а что именно? Какой смысл, содержание всего? И тогда возникла идея сопроводить это богослужение хотя бы краткими пояснениями: сейчас происходит, например, утреня, потом – литургия, кто такие оглашенные, и много всего другого. И даже сами тексты богослужебные. Тропарь Рождества Христова – «Рождество Твое, Христе Боже наш, воссия мирови свет разума» – о чем это? Я Патриарху сказал об этой идее, он ответил: конечно, давайте воспользуемся. И дальше встал вопрос, кто бы мог это сделать. Я сказал, что готов подготовить небольшой текст с краткими пояснениями, а кто-то из профессиональных комментаторов должен был это сказать. А потом все пришли к выводу – а как он будет, он же должен знать богослужение, должен знать, в какой момент говорить, в какой момент молчать, уместен ли будет этот текст, который он прочтет. И как-то неожиданно Патриарх говорит: «А давай попробуй ты». А у меня с телевидением не было никаких взаимоотношений, кроме вот этой первой встречи. И я говорю: «Как благословите». Вот с его благословения…
И конечно, это было событие, когда мы провели первую трансляцию на Рождество.
– Я где-то читал, что самое трудное было то, что Вас бросили сразу в бой: это же был прямой эфир.
– Без всякой подготовки.
– Кроме того, Вы должны были говорить очень сложные для телезрителя вещи простым, доходчивым языком.
– Я считаю, что это просто милость Божья. Я, конечно, молитвенно настраивался. Я понимал, что это делаю ради славы Божией, ради того, чтобы свидетельствовать об Истине, с таким настроем и подошел к этому. У меня даже не было специального комментаторского места, как сейчас.
– Где-то столик поставили?
– В алтаре с правой стороны просто сделали вывертку такую, причем здесь же люди, священнослужители, я даже вижу Патриарха, стоящего у престола. И вот мне нужно было надеть наушники, поставили микрофон, кнопочку – «в эфире» и «не в эфире». Собственно, и все.
– И Вы даже не видели то, о чем говорили? И должны были представить, вообще слышит Вас кто-нибудь или нет, – как в космосе…
– Но прямой эфир – это прямой эфир. Всякие были, конечно, случаи, и микрофон выключался. Помню, однажды был такой момент: Патриарх обращался с посланием к телезрителям, а из-за охраны (Ельцин был тогда на службе) оператор не смог пробиться в алтарь, и не удалось выдать в прямой эфир обращение Патриарха. Но я на паузе подошел к Святейшему, и мы договорились, что между литургией и утреней можно будет сделать специальное обращение. И сделали. Патриарх встал на горнем месте и поздравил телезрителей, специально обращаясь непосредственно в камеру.
Конечно, прямой эфир – это особые ощущения. Вы понимаете, что не сможете ничего исправить: как сказано – так сказано, как показано – так показано. И это, конечно, соборное делание, очень непростое. Успех зависит от совокупности факторов. Должны быть и режиссер-постановщик, и оператор-постановщик, и звукорежиссер – тут много всего.
Это сложный процесс, но это необходимо, особенно тогда. Сейчас есть прямые трансляции, скажем, на телеканале «Союз», – молодцы, они делают прямые трансляции, без комментариев. Для многих зрителей многие вещи-то понятны, может быть, они и не нуждаются в объяснении. Но тогда, в 90-е годы, было совсем другое время. Надо было рассказать хоть какой-то минимум о храме, о смысле происходящего события, о празднике. Мне кажется, это было своевременно…
Были не только прямые эфиры из Богоявленского собора – мы делали прямые включения из других храмов, из других епархий и даже из других стран. У нас был такой проект в 90-е годы, назывался он «Церковь без границ». То есть мы на Пасху и на Рождество делали прямые включения: посылали корреспондентов наших, заказывали телемост и делали включение. Конечно, тоже надо было найти, какой момент где можно показать: на запричастном, после богослужения либо перед началом. И это было тоже интересно. Скажем, со Святой Земли: вот мы рассказываем о Рождестве, а вот – Вифлеемская пещера, сам город Вифлеем. Мы делали такие трансляции – они были очень интересные.
Вообще, было особое время, и нам с вами выпала честь заниматься этим впервые – до нас ведь никто этого не делал. И я добрым словом должен вспомнить очень многих людей, которые трудились в нашем агентстве, в разное время это было до сорока человек. Они исполняли миссию просветительскую, миссию церковного свидетельства. И сделали много.
Ведь помимо прямых трансляций, у нас были еженедельные программы, и даже была одна ежедневная – «Православный календарь». А еженедельных было много: «Канон», который вели Вы, «Ортодокс», «Образ жизни», в свое время была программа «Ныне». В самом начале была программа «Слово пастыря», которую много времени вел тогда митрополит Кирилл, – она выходит до сих пор, но немного в другом формате: тогда нынешний Патриарх Кирилл отвечал на вопросы телезрителей, сейчас тоже бывает, что он отвечает на вопросы, но нередко звучит просто одна из его ярких и талантливых проповедей (они все у него талантливые, и звучит, может быть, наиболее актуальная).
– Николай Иванович, хочу Вас поблагодарить за замечательный рассказ – все, что Вы говорите, навеяно колоссальными эмоциями и воспоминаниями. Я назвал бы Вас «золотым голосом Православной Церкви». Спасибо Вам большое, что Вы сумели объединить все вокруг – текст, содержание, понимание, богослужение, голос привлекательный, который не мешает богослужению, какой-то особый тембр.
– Спасибо. Но у меня есть одно оправдание: я всегда вспоминаю слова апостола Павла: «Служите друг другу, каждый служите тем даром, который получили, как мудрые домостроители многоразличной благодати Божией» (1 Пет. 4, 10). Всё не наше – мы всё получили даром. Даром получили – даром должны и отдавать. И я рад возможности послужить таким образом.
Ведущий – писатель Константин Ковалев-Случевский
Записала Валентина Мазуренко