Содержание
- Угадай слова ответы на уровень 1, задания 16-30
- Угадай Слова прохождение
- Угадай слова ответы на уровень 16
- 17 уровень ответы на игру угадай слова
- Угадай слова уровень 18
- Игра угадай слова уровень 19
- Угадай слова ответы на уровень 20
- Угадай слова 21 уровень ответы
- Уровень 22
- Ответы на уровень 23 в игре угадай слова
- Уровень 24 угадай слова
- 25 уровень игра угадай слова
- Угадай слова ответы на уровень 26
- 27 уровень ответы на игру угадай слова
- Угадай слова уровень 28
- Игра угадай слова уровень 29
- Угадай слова ответы на уровень 30
- Угадай слова прохождение уровень 1 задания 1-45 видео
- Опиум народа и Ошибка переводчика
- Маркс и религия
- «Вот что бывает, когда еврей отрывается от синагоги»
- Годы бури, натиска и духовной смуты
- Критика неба становится критикой земли
- Что общего в марксизме с религией, или о православных коммунистах
- «Религия — это вздох угнетённой твари, сердце бессердечного мира, подобно тому как она — дух бездушных порядков» (Карл Маркс) (ЕГЭ обществознание)
- Сердце бессердечного мира
- Воинствующий атеизм
- Научный атеизм
- Между атеизмом и религиоведением
- «Перестройка» и «религиозный ренессанс»
Угадай слова ответы на уровень 1, задания 16-30
Угадай Слова прохождение
Смысл игры Угадай Слова — в составлении слов из заданного бессмысленного набора букв. На каждое словечко колобок даёт подсказку, но даже с этими подсказками иногда не совсем понятно, что же за слово нужно угадать. Как ни бьёшься — а всё в пустую. Вот тут-то и придёт на подмогу наш сайт, где мы публикуем ответы на игру Угадай слова и ей подобные 4 фото 1 слово.
Сейчас мы разберём задания с 16 по 30, которые вам открываются на первом уровне. Если вы думали, что одним уровнем в игре всё и ограничится, то вы ошиблись: в Угадай слова целых 12 уровней по 45 заданий в каждом! Мы пока только начали выкладывать ответы на них, так что если вы уже далеко зашли, просто подождите немного — помощь близко!
Угадай слова ответы на уровень 16
17 уровень ответы на игру угадай слова
Угадай слова уровень 18
- Консервы сельдь- … (5 букв): ИВАСИ
- Большое поле, возделанное и засеянное человеком (4 буквы): НИВА
- Средство передвижения с горки (4 буквы): САНИ
- Ответственность ха совершение незаконного деяния (4 буквы): ВИНА
- Противолихорадочное средство содержащееся в тонике (5 букв): ХИНИН
- Нота (2 буквы): СИ
- Спортивное упражнение на брусьях (3 буквы): ВИС
- Тюркский и монгольский титул в средние века (3 буквы): ХАН
- Место, в котором какой-либо орган вывихнут (4 буквы): СВИХ
- Натурально красно-желтая краска, используемая для окраски волос (3 буквы): ХНА
- То, что не едят мусульмане (7 букв): СВИНИНА
- Дерево с узкими листьями и гибкими ветвями (3 буквы): ИВА
- Пряность, единственное средство против индийских специй (4 буквы): АНИС
- Звание, связанное с почетным положением (3 буквы): САН
Игра угадай слова уровень 19
- Место обитания некоторых с ноутбуками и планшетами (4 буквы): КАФЕ
- «Чай, … — не по нутру; была бы водка поутру.» (5 букв): КОФЕЙ
- Красный стручковый перец (5 букв): КАЙЕН
- Электрический прибор, выдающий поток нагретого воздуха (3 буквы): ФЕН
- Удовольствие (4 буквы): КАЙФ
- Где готовят и подают напиток, который пьют за минуту или часами (7 букв): КОФЕЙНЯ
- Место, куда кладется ставка (3 буквы): КОН
- Страстный поклонник чего-либо, например, Битлов (3 буквы): ФАН
- Источник всех метаморфоз в Золушке (3 буквы): ФЕЯ
- Нота (2 буквы): ФА
- Зал в театре для пребывания публики во время антрактов (4 буквы): ФОЙЕ
- И все же — Он или Оно ? (4 буквы): КОФЕ
- Задний план картины, рисунка, чего-либо (3 буквы): ФОН
- Очень много соленой воды (5 букв): ОКЕАН
Угадай слова ответы на уровень 20
- Образное определение религии Карлом Марксом (5 букв): ОПИУМ
- Неохотничья собака с большой головой (4 буквы): МОПС
- Нота (2 буквы): СИ
- Результат посещения приставами (5 букв): ОПИСЬ
- Крупная хищная рыба (3 буквы): СОМ
- Теперь оно редко бывает бумажным (6 букв): ПИСЬМО
- Единица измерения сопротивления (2 буквы): ОМ
- Музыкальное или другое художественное произведение (4 буквы): ОПУС
- Слабоалкогольный напиток (4 буквы): ПИВО
- Первое блюдо (3 буквы): СУП
- Деталь машин и механизмов для поддержания вращающихся частей (3 буквы): ОСЬ
- Борьба толстых (4 буквы): СУМО
Угадай слова 21 уровень ответы
- Ласковое отношение (4 буквы): НЕГА
- То, что мы все платим и непонятно куда он девается (5 букв): НАЛОГ
- Житель заподноафриканской страны (5 букв): ГАНЕЦ
- Житель страны к северу от Намибии (7 букв): АНГОЛЕЦ
- Не езди быстрее своего … хранителя (5 букв): АНГЕЛ
- Схожая, подобная альтернатива чему-либо (6 букв): АНАЛОГ
- Единица — носитель наследственной информации (3 бувы): ГЕН
- Бессовестный нахал! (6 букв): НАГЛЕЦ
- Любимое слово футбольного болельщика (3 буквы): ГОЛ
- Файл с записями о событиях в хронологическом порядке (3 буквы): ЛОГ
- Курьер (5 букв): ГОНЕЦ
- … божий (5 букв): АГНЕЦ
- Большое многопалубное парусное судно (6 букв): ГАЛЕОН
- Нижняя конечность (4 буквы): НОГА
Уровень 22
Ответы на уровень 23 в игре угадай слова
- Сельский альпийский дом (4 буквы): ШАЛЕ
- Приспособление для полива (5 букв): ЛЕЙКА
- Слуга, прислужник (5 букв): ЛАКЕЙ
- Гарь, которая образуется при плавке рудной смеси (4 буквы): ШЛАК
- Самое популярное блюдо на природе (6 букв): ШАШЛЫК
- Теперь она, нарядная, на праздник к нам пришла (4 буквы): ЕЛКА
- Дал название пути через Евразию (4 буквы): ШЕЛК
- Используется для декоративной обработки и защиты древесины (3 буквы): ЛАК
- Собачий … (3 буквы): ЛАЙ
- Волшебное лесное существо (5 букв): ЛЕШАК
- Вязкое липкое вещество для соединения частей (4 буквы): КЛЕЙ
- Современный английский бальный танец (4 буквы): ШЕЙК
- Денежная единица Румынии (3 буквы): ЛЕЙ
- Брюки … (4 буквы): КЛЕШ
Уровень 24 угадай слова
- Когда автомобиль покидает территорию страны (5 букв): ВЫВОЗ
- Высоко находящееся над землей пространство (4 буквы): ВЫСЬ
- … на дуэль (5 букв): ВЫЗОВ
- То же, что и масса тела (3 буквы): ВЕС
- А … и ныне там (3 буквы): ВОЗ
- Депутат такого-то … (5 букв): СОЗЫВ
- Отверстие, ведущее из полости рта в глотку (3 буквы): ЗЕВ
- Когда автомобиль попадает на территорию страны (4 буквы): ВВОЗ
- Процесс засеивания поле зерном (3 буквы): СЕВ
- То, чем нехудые люди предпочитают не пользоваться (4 буквы): ВЕСЫ
- Генри: «Песок — плохая замена …!» (4 буквы): ОВЕС
- Деталь машин и механизмов для поддержания вращающихся частей (3 буквы): ОСЬ
- Клич (3 буквы): ЗОВ
- Суспензия (6 букв): ВЗВЕСЬ
25 уровень игра угадай слова
Угадай слова ответы на уровень 26
27 уровень ответы на игру угадай слова
- Цветок со съедобными семенами (3 буквы): МАК
- Крупа для каши (5 букв): МАНКА
- Наука о перемещении вещей в пространстве (8 букв): МЕХАНИКА
- Обмен одного имущества на другое (4 буквы): МЕНА
- Одно быстрое движение, один оборот (3 буквы): МАХ
- Работник автосервиса (7 букв): МЕХАНИК
- Трескообразная рыба семейства мерлузовых (3 буквы): ХЕК
- «Кролики — это не только ценный …!» (3 буквы): МЕХ
- Декоративная печь (5 букв): КАМИН
- Принятие на работу нового сотрудника (4 буквы): НАЕМ
- Громадина такая (6 букв): МАХИНА
- Тонкий … (5 букв): НАМЕК
- Скрытно установленный боеприпас (4 буквы): МИНА
- Чем произношение в Москве от Питера отличается (6 буква): АКАНИЕ
Угадай слова уровень 28
- Химический препарат (7 букв): ХИМИКАТ
- Цветок со съедобными семенами (3 буквы): МАТ
- Действие, отдельная часть сценического произведения (3 буквы): АКТ
- Без него не обойтись морякам (4 буквы): МАЯК
- Плотная саржевая или полотняная ткань (3 буквы): ТИК
- Морское млекопитающее (3 буквы): КИТ
- Большая парусная лодка легкой конструкции (4 буквы): ЯХТА
- Учебный предмет в школе (5 букв): ХИМИЯ
- Одно быстрое движение, один оборот (3 буквы): МАХ
- Сильно ароматичное растение, содержит много ментола (4 буквы): МЯТА
- Что в …ни тебе моем? (3 буквы): ИМЯ
- Тот, кто склонен ко всякого рода махинациям (разг) (5 букв): ХИМИК
- … сезона — шлягер (3 буквы): ХИТ
Игра угадай слова уровень 29
Угадай слова ответы на уровень 30
Угадай слова ответы 1 уровень — задания 1-15; задания 31-45
Угадай слова прохождение уровень 1 задания 1-45 видео
Опиум народа и Ошибка переводчика
Прекрасный рассказ «Святой дон Мануэль Добрый».
Священник там говорит (в русском переводе):
«Я знаю, один из вождей социальной революции сказал, что религия – опиум для народа. Опиум, опиум… Опиум и есть. Так дадим же ему опиума, и пусть спит и видит сны».
Маркс и религия
5 мая исполняется 195 лет со дня рождения великого немецкого философа и революционера Карла Маркса, создателя марксизма. Под знаком этого учения наша страна прожила 70 лет, и сейчас еще многие не могут определиться в своем отношении к амбивалентному советскому периоду, был ли он безусловным злом или безусловным добром.
Благочестивый гимназист
Бьюсь об заклад, читатель: ты бы сам, скорее всего, ни за что бы не угадал, кто написал эти строки:
«Единение с Христом состоит в самом тесном и живом общении с ним, в том, что мы всегда имеем его перед глазами и в сердце своем и, проникнутые величайшей любовью к нему, обращаем в то же самое время сердце наше к нашим братьям, которых он теснее связал с нами, за которых он также принес себя в жертву… Таким образом, единение с Христом дает радость, которую эпикуреец напрасно стал бы искать в своей поверхностной философии».
Эти благочестивые рассуждения принадлежат не кому-нибудь, а Карлу Марксу. Они взяты из его выпускного гимназического сочинения, написанного на тему «Единение верующих с Христом по евангелию от Иоанна». Будущему основоположнику научного коммунизма и не менее научного атеизма на момент окончания гимназии в 1835 году было 17 лет.
Мы можем только строить предположения, был ли юноша Маркс искренен в своем сочинении, или он писал так потому, что ему просто надо было получить аттестат зрелости и дальше поступать в университет. В любом случае на себя обращает внимание то, что в сочинении практически не затрагиваются догматические основания единения верующих со Христом. О христианстве говорится преимущественно как об определенной нравственной концепции. Некоторые исследователи формирования марксизма как учения в связи с этим говорят, что уже по этому сочинению можно увидеть начало отхода Маркса от религии. Действительно, нравственность без догматики – вещь довольно ненадежная.
«Вот что бывает, когда еврей отрывается от синагоги»
Между тем маленького Карла крестили в христианскую веру только в шестилетнем возрасте. Дело в том, что и его мать, и его отец происходили из семей потомственных раввинов. Дед по отцу, нрапример, был трирским раввином (Трир – родной город Маркса). Впрочем, Генрих Маркс еще в юности решительно порвал с родным домом и, несмотря на одиночество и бедность, упорным трудом получил хорошее светское образование и стал успешным адвокатом. По убеждениям он был типичным сыном века Просвещения, поклонником Руссо и Вольтера. В 1815 году, когда Трир и вся Рейнская область вновь отошли Пруссии, прусский король издал указ, чтобы в бывших французских областях всех евреев отстранили от государственных должностей. Отцу Карла Маркса запретили заниматься адвокатурой. Тогда Генрих Маркс перешел в лютеранство, но детей крестить не стал. Он боялся своей семидесятилетней матери, потомка многих поколений раввинов. Лишь после ее смерти в 1824 году и все дети советника юстиции Генриха Маркса перешли в христианскую веру.
Можно предположить, что на бурный, квазирелигиозный темперамент и характер основоположника марксизма повлияло и его происхождение, сформированное долгими поколениями раввинов, толкователей Торы и Талмуда и вождей иудейских религиозных общин. Как однажды иронично выразился в адрес своего оппонента – российского политика, атеиста и сугубо светского еврея один из лидеров российского религиозного еврейства – «вот что бывает, когда еврей отрывается от синагоги. Друг, лучше вернись в синагогу обратно!».
Годы бури, натиска и духовной смуты
Итак, 1835 год – год окончания гимназии Марксом и его поступления в Боннский университет. И это же год выхода в свет книги немецкого теолога Давида Штрауса «Жизнь Иисуса». Автор специально подчеркивал, что его книга – это биография Иисуса, просто человека, но не Христа – потому что имя «Христос» является уже религиозной характеристикой. Штраус первый использовал гегелевскую философию для целей критики религии. Его книга положила начало движению младогегельянцев, которые сделали из философии Гегеля атеистические выводы. «Жизнь Иисуса» сильно повлияла на часть немецкой интеллигенции, открыла дорогу ее радикализации и ожесточенной борьбе с религией. Для Штрауса, например, евангельские рассказы – это мифы, сложившиеся в недрах первых христианских общин.
К младогегельянцам принадлежал сначала и молодой Карл Маркс. Интересно, что он, как и его будущий соратник Ф. Энгельс, сначала был атеистом и революционным демократом, оставаясь при этом идеалистом. Материалистом и коммунистом Маркс станет лишь позже. Формирование этих молодых людей, их идейные поиски и смена мировоззрений были стремительными и бурными. И очень многое было завязано именно на религиозную проблематику. Так у Фридриха Энгельса (в его школьной характеристике было написано, что в гимназии он выделялся «религиозностью, чистотой сердца, благонравием и другими привлекательными свойствами») в его письмах к братьям Греберам (1838 – 1841 гг.) – очень ценном источнике для изучения раннего этапа духовного развития Энгельса – вопрос об отношении к религии занимает главное место.
Еще в 1837 году (Ф. Энгельс родился 28 ноября 1820 года) он пишет стихотворение:
Спустись, о Божий сын, Христос,
Я жду тебя в юдоли слез,
О, унеси все беды!
Позже впитанная в детстве вера вступила в противоречие со все более усваиваемыми рационалистическими принципами. Он пишет Греберам через два года: «Я молюсь ежедневно, даже почти целый день об истине; я стал так поступать с тех пор, как начал сомневаться, и все-таки я не могу вернуться к вашей вере; а между тем, написано: просите и дастся вам. У меня выступают слезы на глазах, когда я пишу это, я весь охвачен волнением, но я чувствую, что не погибну; я вернусь к Богу, к которому стремится все мое сердце».
Но каким же стремительным (и по-своему логичным) было его идейное развитие! Судя по его переписке еще в июле 1839 года он – поклонник философии религии Шлейермахера, и считает, что «религия – дело сердца». В октябре 1839-го он уже «восторженный штраусианец». Через месяц, в ноябре, он пишет: «Я как раз на пороге того, чтобы стать гегельянцем». А еще через месяц он приписывает Гегелю свои уже атеистические воззрения, говоря, что, согласно гегелевской философии, «человечество и божество по сути тождественны».
Критика неба становится критикой земли
Так или иначе, путь к материалистической философии Марксу и Энгельсу проложил радикальный разрыв с религией, осуществленный еще в рамках младогегельянского движения. Он предшествует их и философскому, и политическому самоопределению. Маркс пошел дальше своих бывших соратников по левому гегельянству (Б. Бауэр, А. Руге), по ходу дела безжалостно разрывая сложившиеся дружбы и личные отношения, раз между друзьями больше нет былого идейного единства. Такая установка (политические взгляды выше интересов личной дружбы) вообще очень характерна для идейных революционеров. Почти через тридцать лет эту установку доводит почти до абсурда в знаменитом «Катехизисе революционера» Сергей Нечаев (послуживший прототипом Петра Верховенского в «Бесах» Достоевского):
«Другом и милым человеком для революционера может быть только человек, заявивший себя на деле таким же революционерным делом, как и он сам. Мера дружбы, преданности и прочих обязанностей в отношении к такому товарищу определяется единственно степенью полезности в деле всеразрушительной практической революции».
Принято говорить, что Маркс не так уж плохо относился к религии, считая ее «сердцем бессердечного мира». Действительно, он пишет:
«Религиозное убожество есть в одно и то же время выражение действительного убожества и протест против этого действительного убожества. Религия — это вздох угнетённой твари, сердце бессердечного мира, подобно тому как она — дух бездушных порядков. Религия есть опиум народа». («К критике гегелевской философии права. Введение»).
Но все же не надо закрывать глаза на то, что основоположник научного атеизма был убежденнейший и последовательнейший противник религии. Например, в своей докторской диссертации «Различие между натурфилософией Демокрита и натурфилософией Эпикура» (1841 год) 23-летний Маркс, еще будучи идеалистом, резко противопоставляет философию и религию, отождествляя первую с разумом, а вторую – с неразумием. Он пылко говорит в «Введении»:
«Философия, пока в ее покоряющем весь мир, абсолютно свободном сердце бьется хоть одна еще капля крови, всегда будет заявлять – вместе с Эпикуром – своим противникам: “Нечестив не тот, кто отвергает богов толпы, а тот, кто присоединяется к мнению толпы о богах ”. Философия этого не скрывает. Признание Прометея
По правде, всех богов я ненавижу
есть ее собственное призвание, ее собственное изречение, направленное против всех небесных и земных богов, которые не признают человеческое самосознание высшим божеством. Рядом с ним не должно быть никакого божества… Прометей – самый благородный святой и мученик в философском календаре».
Маркс на самом деле гораздо более умный и хитрый критик религии, чем французские просветители или младогегельянцы. Первые простодушно считали, что религия произошла от встречи дурака с мошенником. Вторые же думали, что религию, Церковь и «христианское государство» можно уничтожить силой одной интеллектуальной критики, что с ними можно справиться лишь посредством духовной, умственной борьбы.
Маркс тоже считает религию крайне вредным делом, ведь она «священный образ человеческого самоотчуждения», поскольку оправдывает и санкционирует по его мнению несправедливость и неразумность этого мира. Но она для Маркса не причина, как для младогегельянцев, а следствие этой неразумности. Это превратный и несправедливо устроенный мир, в котором человек потерял и не обрел самого себя, порождает религию. Посредством веры в Бога и посмертное воздаяние человек убаюкивает и успокаивает самого себя, примиряется с ужасами посюстороннего, единственно действительного мира. Поэтому религия и есть по Марксу опиум народа, его духовная услада.
Так что, считает он, чтобы устранить религию, сначала надо сделать разумным мир, перестроить его на справедливых началах. А это требует практических усилий, действий народных масс, революции – не на бумаге и в умах критических критиков, как для младогегельянцев, а в действительности. Это требует баррикад, восстаний, гражданской войны, диктатуры пролетариата. Так по Марксу «критика неба превращается в критику земли, критика религии – в критику права, критика теологии – в критику политики». Так что
«упразднение религии, как иллюзорного счастья народа, есть требование его действительного счастья. Требование отказа от иллюзий о своём положении есть требование отказа от такого положения, которое нуждается в иллюзиях. Критика религии есть, следовательно, в зародыше критика той юдоли плача, священным ореолом которой является религия». («К критике гегелевской философии права. Введение»).
Что общего в марксизме с религией, или о православных коммунистах
Однако что в Марксе и марксизме было от религии, своего рода превращенной религиозной формой, так это страстное стремление к преображению жизни, к тому, чтобы теория и практика стали единым целым, чтобы философия стала совершенно мирской, а мир – полностью разумным. Категорическое неприятие зла и страданий в мире, требование нерелигиозного воскресения жизни «здесь и сейчас», на Земле, порождает неприятие традиционной философии как абстрактного умствования, не имеющего отношения к реальному миру. Поэтому Маркс и говорит в своих «Знаменитых тезисах к Фейербаху», что «философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его».
Получается, что Маркс в каком-то смысле перенес на здешний, посюсторонний мир, вложил в него свои скрытые религиозные стремления, раз стал считать, что он может стать столь же гармоничным, как Рай, что Неба стоит искать здесь, на Земле. Пусть он утверждает, что религия «не причина мирской ограниченности, а лишь ее проявление», и что ее возникновение и господство объясняются тем, что этого требует превратно устроенный мир. Но марксизм в своих исходных установках превратно религиозен. На место Бога, подвергшего Себя предельному умалению, истощению и смерти, в марксизме становится самый неимущий и нищий класс, пролетариат, который путем радикальной революции приобретет все, и тогда последние станут первыми. Пролетарский интернационализм становится на место «во Христе нет ни эллина, ни иудея», а коллективизм и классовая солидарность на место братской любви.
Как вспоминает политолог Федор Бурлацкий, один из авторов «Морального кодекса строителей коммунизма» (его приняли на 22 съезде КПСС в 1961 году), при написании кодекса «мы стали фантазировать. Один говорит “мир”, другой ― “свобода”, третий ― “солидарность”… Я сказал, что нужно исходить не только из коммунистических постулатов, но и также из заповедей Моисея, Христа, тогда все действительно «ляжет» на общественное сознание… Это был сознательный акт включения в коммунистическую идеологию религиозных элементов. Буквально часа за полтора мы сочинили такой текст, который в Президиуме ЦК прошёл на “ура”».
Сейчас, через 20 лет после гибели СССР, стали встречаться люди, которые называют себя православными коммунистами, что, конечно, является химерическим понятием. Они говорят, что для них равно приемлемы Христос и Ленин, что они их уважают в равной степени. Лидер КПРФ Геннадий Зюганов утверждал, что первым коммунистом был Иисус Христос, и что Нагорная проповедь написана не хуже «Морального кодекса строителя коммунизма»: «Если вы возьмете Моральный кодекс строителя коммунизма и Нагорную проповедь Иисуса Христа и положите рядом, то вы ахнете: они совпадают полностью по тексту».
Это, конечно, не так. Главное, что язык Нового Завета и Нагорной проповеди не знает проповеди и призывов к ненависти и вражде к людям. См., например, 11-ый пункт «Морального кодекса»: «Нетерпимость к врагам коммунизма, дела мира и свободы народов». Маркс решил бороться с земной несправедливостью земными же средствами, уничтожить ее на практике. А это радикально исказило какие-то исходные нравственные установки в человеке, привело к культивированию ненависти и огромному насилию.
Сложность советского проекта, то, что общественное сознание в нашей стране до сих пор не может определиться в своем к нему отношении и ходит по замкнутому кругу, объясняется тем, что он содержал в себе религиозные цели в их превращенном и извращенном виде. Добро и зло слились тут в каком-то неразрывном симбиозе. Советский мир был одновременно и человечнее, и бесчеловечнее того мира, в котором мы живем сейчас. Несмотря на всю привлекательность многих его моментов и черт (стремление к равенству и демократичности, очень высокая оценка культуры и образования, забота о детстве и др.), все же необходимо признать, что нельзя человечность и гуманизм приобретать за счет бесчеловечности, пользуясь ею. Вспоминая пролитые реки крови в революцию и Гражданскую войну, или жестокую коллективизацию, хочется сказать: вот что бывает, когда христиане отрываются от Церкви. Лучше бы всем сегодняшним православным коммунистам, да и всем безусловным поклонникам советского проекта просто обратно вернуться в Церковь.
«Религия — это вздох угнетённой твари, сердце бессердечного мира, подобно тому как она — дух бездушных порядков» (Карл Маркс) (ЕГЭ обществознание)
Невозможно представить культуру страны без её священных мест или религиозной архитектуры. Посещение одного храма может рассказать о народе больше, чем любая книга. Но что же такое религия? И почему она так много значит для людей? Известный во всём мире классик философии, социологии, экономист, общественный деятель Карл Маркс в своей работе «Критика Гегелевской философии права» (1843 г.) пишет: «Религия — это вздох угнетённой твари, сердце бессердечного мира, подобно тому как она — дух бездушных порядков». В данном высказывании Маркс стремился показать сразу два противоположных мнения по поводу значения религии для человека. С одной стороны он описывает религию как положительное явление, которое даёт людям надежду, поддерживает их и является для них спасением в этом мире. В то же время он говорит о ней, как об иллюзорной форме разрешения реальных земных проблем, порождающей и поддерживающей социальное неравенство в обществе.
«Вздох угнетенной твари» как нельзя лучше описывает ситуацию, когда религия, поддерживая класс угнеталей, дает надежду классу эксплуатируемых на спасение.
Вопрос роли и значения религии для индивида и общества поднимали многие ученые-социологи. Одной из наиболее известных работ является «Элементарные формы религиозной жизни» Эмиля Дюркгейма, а также «Протестантская этика и дух капитализма» Макса Вебера, которые мы более подробно позже рассмотрим. Свое значение религия не утрачивает на протяжении тысячелетий. Даже в современном обществе, несмотря на активное развитие науки, религия остается значимой частью жизни общества, а почему так происходит, как раз объясняет высказывание Маркса.
Для того чтобы лучше разобраться с высказывание и его анализировать нам нужно будет ответить на следующие вопросы: Какое место занимает религия в концепции классового общества? Как Маркс это объясняет? Почему религия так важна для народа? Как его точка зрения соотносится с мнениями других социологов? Что их объединяет?
Но прежде чем приступить к анализу афоризма, нам следует разобраться с самим понятием религии. Не существует единого определения, но наиболее распространённым является определение Джонстоуна: «Религией называется система верований и ритуалов, с помощью которых группа людей объясняет и реагирует на то, что находит сверхъестественным». Религия является социальным институтом и как любой другой институт имеет свои функции. Чаще всего выделяют интегративную, психологическую, функцию социализации и социального контроля. Именно последнюю функцию больше всего исследовал Маркс в своих работах.
Маркс считал, что религия – орудие классового господства, благодаря которому поддерживается существующий строй, то есть осуществляется социальный контроль. Маркс разделял общество на два класса: класс эксплуатируемых и эксплуататоров. Естественно, что класс эксплуатируемых будет стремиться занять место или свергнуть эксплуататоров, а те в свою очередь стремятся оставить всё как есть. Задача религии заставить поверить класс угнетенных в то, что несправедливость в обществе это нормально, а если человек будет вести смиренно и правильно, то после смерти он будет «вознагражден» за свои страдания.
Об этом можно судить по священным книгам, где в большинстве написаны одни и те же заповеди: не убей, не воруй и так далее. Например, в Библии есть выражение «кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую». Этой смиренности как раз и добивается класс угнетателей.
Все эти заповеди исключают таким образом возможность революции, восстания, всего того, что могло бы навредить существующему укладу жизни, что подтверждает слова Маркса.
Если вспомнить продолжение фразы, то концовкой будет «Религия – есть опиум народа». В XIX веке опиум использовался в медицине, как сильное обезболивающее, поэтому данную концовку стоит понимать как то, что религия для людей является надеждой, возможно единственным шансом, когда вокруг всё плохо. Это единственное, ради чего они готовы терпеть муки в этом мире, то есть это как «вздох угнетенной твари». При этом этот «опиум» нельзя отбирать у народа, иначе он погибнет. Только когда народ «выздоровеет», отпадет нужда в религии.
В русском языке очень много устоявшихся фраз по типу: «Бог в помощь!» или «Господи!», которые мы употребляем, когда что-то не ладиться в жизни. Эти фразы произносили ещё крепостные крестьяне, которые постоянно трудились, голодали и, у которых было совсем мало радости в жизни. В таких условиях вера для них была единственной надеждой, помощью и силой, которая заставляла жить дальше.
Таким образом, народ просто не может обойтись без религии. Только когда в обществе всё будет хорошо, исчезнут невзгоды и нужды, религия отомрет из-за ненадобности. Но как показывает история, такого произойти не может.
Ярый антагонист Маркса — функционалист Эмиль Дюркгейм в работе «Элементарные формы религиозной жизни» приходит к выводу о том, что религия возникла вместе с человеком и является его неотъемлемой частью. Религия – и есть общество, а точнее ценности и нормы принятые в нем. Поэтому религия не может исчезнуть, иначе это будет означать крах всех ценностей данного общества, что приведет к аномии.
Например, до появления первых сводов законов на Руси фактически жизнь общества регулировала религия. Люди понимали, что воровать, убивать, лгать — это плохо, идеализируя эти представления, они придали им священное значение, создали образ, и по факту, поклонялись тому, что они сами и придумали.
Снова доказана функция социального контроля религии. Несмотря на то, что Дюркгейм и Маркс представители разных подходов к изучению общества и имеют разногласия в теориях, они оба считаю, что религия поддерживает существующий порядок в обществе.
Ещё одним социологом, в некоторых моментах поддерживающим Маркса, но принадлежащим к функционалистам является Макс Вебер. В своей работе «Протестантская этика и дух капитализма» он говорит о том, что религия (протестантизм) сыграла огромную роль в становлении капитализма на Западе. Так как капитализм предполагает наличие класса буржуазии и пролетариата, Вебер говорит о том, что протестантизм обеспечивает покорность рабочего класса. Сам протестантизм предполагает, что место человека после смерти уже предопределено и узнать это можно только благодаря успеху в делах и работе.
Например, человек, работающий на буржуа, имеет неплохие результаты своей работы, но в силу каких-либо обстоятельств, результаты становятся всё хуже и хуже, тогда этот человек сделает всё, чтобы вернуть так, как было, потому что только успех является показателем того, что ты попадешь в рай. Тем самым он развивает индустрию и капитализм.
В этом примере религия снова порождает деление общества на классы, но при этом капитализм предполагает активное развитие общества, а не консервацию существующего порядка. Хотя капиталистическое развитие для Вебера считается нормальным состояние общества, то есть с другой точки зрения это является снова поддержанием порядка в обществе.
Таким образом, всех трех мыслителей объединяет то, что религия поддерживает существующий порядок в обществе, а различие — в представлении значения религии для народа. Несмотря на многие мнения о том, что Маркс вообще предлагал отказаться от религии, в своем высказывании он подразумевал совсем другое. Религия в его понятии выступает как то, что нельзя отбирать у народа. С одной стороны она носит губительный для общества характер, поддерживая неравенство и несправедливее, но с другой стороны из-за невозможно избежать этого, становится лучом света и ориентиром для людей. Религия стремится убрать конфликт, тем самым поддерживает его же. То есть заповедями и запретами она должна нести в общество мир и спокойствие, но получается, что этим смиренным характером она поддерживает самый жестокий конфликт: конфликт двух противоположных классов.
Сердце бессердечного мира
На протяжении последних двадцати лет религия заметно упрочила свое влияние в российском обществе: в школе появился предмет «Основы духовно-нравственной культуры народов России», в вузах ― образовательный стандарт по теологии, в армии ― военные священники, а в уголовном законодательстве ― статья об оскорблении чувств верующих. Еще двадцать пять лет назад в тогда еще СССР существовал целый Институт научного атеизма, а материалистическая философия признавалась единственно достойной для советского человека. «Лента.ру» вспоминает, как родился советский научный атеизм, почему он не был в строгом смысле этого слова научным и почему официозный материализм не смог пройти испытания временем.
Воинствующий атеизм
Российский марксизм с самого своего зарождения в научной и образовательной сфере начал борьбу с «дипломированными лакеями поповщины», как называл их Владимир Ленин, ― отрицающими материализм философами. Молодое советское государство, созданное большевиками, взяло на себя задачу не только привести к коммунизму Россию (а на первых порах — и весь мир), но и перестроить самого человека, его мышление, с тем чтобы он был готов к созданию нового общества. Религиозное мировоззрение, по мысли Карла Маркса и его последователей, решительно препятствовало достижению этих целей.
В Советском Союзе «неутомимая атеистическая пропаганда и борьба» должна была стать задачей общегосударственной ― об этом писал Ленин в статье «О значении воинствующего материализма», одной из своих последних работ, которую называют «философским завещанием».
Первые годы советской власти были ознаменованы арестом патриарха Тихона, тотальным преследованием священников, изъятием церковных ценностей. В 1922 году Ленин писал Политбюро по поводу пополнения бюджета церковным золотом: «Чем большее число представителей реакционной буржуазии и реакционного духовенства удастся нам расстрелять, тем лучше». В дальнейшем борьба с церковью продолжалась без революционной кровавости, но планомерно и методично, помимо прочего ― через появившийся в 1922 году еженедельный журнал «Безбожник» и созданный вокруг него три года спустя аффилированный с государством Союз воинствующих безбожников СССР.
В первые двадцать лет после революции государство вело борьбу с церковью как с идеологическим институтом, ведь «две конкурирующие идеологии не могут существовать вместе, а коммунизм даже в виде социализма ― это такая же эсхатология, только в секуляризированном варианте, что и религия», рассуждает религиовед, доктор политических наук Мария Мчедлова.
Первые попытки переставить борьбу с религией с репрессивно-политических рельсов на научные были предприняты еще в начале 1920-х. В партийно-советских школах стали читать курсы происхождения и классовой сущности религии, заодно слушателям объяснялась политика советского государства по отношению к религии и церкви. В 1930 году во Всесоюзном обществе воинствующих материалистов-диалектиков была учреждена антирелигиозная секция, такие же секции появились и в научных учреждениях ― например, в Институте по изучению народов СССР или Академии материальной культуры. Главной своей задачей научные работники видели подготовку материалов по истории атеизма, свободомыслия, борьбы с религиозными предрассудками.
«До послевоенного времени, до конца 1940-х годов в стране в идеологическом дискурсе нет никакого научного атеизма, есть материализм, атеизм, но критика религии рассматривается в совершенно ином контексте, чем она начинает рассматриваться после Великой Отечественной войны, ― рассуждает профессор и заведующая кафедрой философии религии и религиоведения философского факультета СПбГУ Марианна Шахнович, дочь советского историка религии Михаила Шахновича. ― Идет активная антирелигиозная и антиклерикальная пропаганда в духе статьи Ленина “О значении воинствующего материализма”».
В военный и послевоенный период отношения православной церкви (тут уже уместно говорить об институтах организованной религии) и государства даже переживают некоторый ренессанс ― в годы войны «произошел перелом по отношению к церкви, и высшее руководство, обратившееся к церкви за помощью, такую помощь получило», говорит Мчедлова. С согласия Иосифа Сталина был восстановлен институт патриаршества в Русской православной церкви, а сотни епископов и тысячи священников были выпущены из лагерей.
Научный атеизм
С приходом к власти Никиты Хрущева, однако, советское государство вновь делает ставку на антиклерикализм как прикладную политику гонений на церковников. Ученые спорят, чем был продиктован очередной поворот в церковной политике, многие сходятся в том, что причиной тому оказался личный темперамент Никиты Сергеевича, истово верующего коммуниста. «При Хрущеве начинается вторая волна преследования церкви. В газете “Правда” в конце июля 1954 года появляется знаковая статья “Шире развернуть научно-атеистическую пропаганду”, термин “антирелигиозная пропаганда” заменяется на “научно-атеистическую пропаганду”», ― рассказывает Шахнович. Логика этой замены была связана с тем, что на смену непосредственной борьбе с религией должен прийти синтез антирелигиозной критики и пропаганды науки. Сам термин «научный атеизм» появился по аналогии с понятием «научный коммунизм». До Маркса, рассуждали в партии, атеизм был ненаучным, попросту отрицающим существование бога, бессмертие души или предопределение, начиная же с Маркса он стал научным, потому что марксизм ― это подлинно верное научное учение, а атеизм является частью его материалистической методологии.
Атеизм становился научным по самой причине своей принадлежности марксистскому мировоззрению. «Марксистская социология религии отделяется от немарксистской как научная от ненаучной: до марксизма и вне марксизма не было и нет научной социологии, включая научную социологическую теорию религии», ― описывал ту ситуацию в одной из своих постсоветских работ крупнейший советский социолог религии Виктор Гараджа.
Окончательное оформление такого подхода на государственном уровне довершили два постановления ЦК КПСС 1954 года ― «О крупных недостатках в научно-атеистической пропаганде и мерах ее улучшения» и «Об ошибках в проведении научно-атеистической пропаганды среди населения». Они оперировали понятием «научно-атеистический» в том смысле, что «научный атеизм ― это не какая-то идеологически или политически-конъюнктурная вещь, а закономерное следствие изменившегося образа жизни, общества, культуры, то есть имеющее глубинные основания в советской жизни, обоснованное, а значит, научное», ― рассуждает коллега Шахнович по кафедре доцент Михаил Смирнов.
Происхождение термина несколько запутанно ― он однозначно использовался и до 1954 года, но широкого распространения не получил. Как вспоминает Шахнович, ее отец считал, что термин придумал бывший главред газеты «Правда», будущий академик и глава идеологической комиссии ЦК Леонид Ильичев, опираясь на выражение, заимствованное из учебника 1945 года по истории философии директора Высшей партийной школы Георгия Александрова.
В классических марксистских текстах это понятие ни разу не упоминалось, но логическим образом выводилось из наследия Карла Маркса и Фридриха Энгельса.
Говоря расширительно, научный атеизм понимался как марксистское отношение к религии, основанное на историческом и диалектическом материализме, которое выражается в выяснении гносеологических и социальных корней религии, ее социальной природы и роли в обществе. «Абсолютно все это придумано в 1960-е и позже в Институте научного атеизма, причем конкретными людьми ― у Маркса и у Ленина ничего подобного (например, “позитивного атеизма”) не было», ― поясняет Шахнович.
Классические марксисты воспринимали атеизм как черту материализма, в принципе, ничем не отделенную от этой мировоззренческой системы, но и не тождественную ей. Атеизм как отрицание трансцендентного начала при этом понимался как явление временное ― вместе с религией должен был отмереть и атеизм, оставив лишь чисто материалистическое понимание окружающего мира.
Для борьбы за умы, «затронутые темнотой и отсталостью помещичье-буржуазного строя», новый идеологический и научный аппарат разрабатывали несколько научно-образовательных государственных институций, действовавших на разных уровнях: Институт научного атеизма Академии общественных наук при ЦК КПСС, сектор научного атеизма Института философии АН СССР и подчиненные им в идеологическом отношении кафедры научного атеизма при философских факультетах институтов и университетов. «Научная разработка проблем атеизма в СССР ведется в неразрывной связи с массовым антирелигиозным движением и с проводимой партией научно-атеистической пропагандой», ― писали в юбилейном сборнике «Победы научно-атеистического мировоззрения в СССР за 50 лет» Иван Цамерян и Михаил Шахнович.
Таким образом, была разработана концепция «позитивного атеизма», а за обоснование его особой дидактической роли в обществе, стремящемся к коммунизму, была взята цитата из Энгельса: «Атеизм, как голое отрицание религии, ссылающийся постоянно на религию, сам по себе без нее ничего не представляет и поэтому сам еще является религией».
Сами советские ученые, как, например, Александр Окулов, указывали, что «научный атеизм ― не только критика религиозной идеологии, но и позитивная разработка актуальных философских проблем, проблем конкретных социальных отношений, прежде всего проблем человека, таких категорий, как смысл жизни и ее ценность, добро, счастье». Этот подход давал свои плоды.
За тем, чтобы это отмирание не повернулось вспять, неусыпно следили верховные идеологические инстанции ― идеологический отдел ЦК КПСС, включавший в себя секторы политико-воспитательной работы в вузах и НИИ и массового партийного просвещения, ― и их репрессивные инструменты. В государственных органах власти за это отвечал Совет по делам религии при Совмине СССР, в КГБ ― созданный в 1967 году 4-й отдел Пятого управления, курировавший церковь. На низовом уровне бремя борьбы с идеалистическими представлениями о мире несли лектории Всесоюзного общества «Знание» (предшественником которого был Союз воинствующих безбожников), лекторские группы при райкомах и обкомах.
Между атеизмом и религиоведением
Советское научное сообщество не обходилось и без некоторой внутренней фронды. «Многие не желали преподавать курс под названием “научный атеизм”. На философском факультете Ленинградского университета курса научного атеизма не было ― там всегда читался курс “Истории религии и атеизма”, равно как и кафедры научного атеизма не было», ― вспоминает Шахнович. По ее словам, случилось это из-за конфликта ленинградского обкома КПСС с Ленинградским университетом: «Когда пришло указание, чтобы была в Ленинграде создана кафедра научного атеизма, обком обратился в университет. Университетское руководство хотело, чтобы кафедрой заведовал Шахнович, но обком не разрешал. Университет упорствовал. В итоге в Ленинградском университете кафедру не открыли, кафедра появилась в Ленинградском педагогическом институте имени Герцена (ныне РГПУ им. А.И. Герцена ― прим. «Ленты.ру»)».
История с кафедрой научного атеизма в Ленинграде подчеркнула глубокие, хотя и не предававшиеся публичной огласке противоречия в советской гуманитарной науке. «Для обывателя научный атеизм ― это религиоведение, а ведь это не так. Историю религии, религиоведение, начали преподавать значительно раньше, в Санкт-Петербурге в начале XX века было три кафедры истории религии», а после революционного 1917 года эта дисциплина получила еще один толчок к развитию, говорит Шахнович.
В 1922 году известный библеист, академик Николай Никольский произнес в Белорусском университете в Минске речь «Религия как предмет науки», в которой объявил, что эта новая наука, наука о религии, появившаяся в конце XIX ― начале ХХ века, должна развиваться без всяких идеологических презумпций. Этот подход, не позволивший смотреть на религию исключительно как на объект атеистической пропаганды, несмотря на все репрессии 1930-1940-х, в каком-то смысле все-таки остался жив и в советских религиоведческих школах.
В Москве ситуация была несколько иная ― там историков религии и до войны было значительно меньше, чем в Ленинграде. При этом если в северной столице сосредоточились почти исключительно на истории и антропологии религии, истории религиозной философии и общественной мысли, то в Москве куда больше внимания уделяли междисциплинарным подходам, изучая роль религии в разных сферах общественной жизни.
Официозный советский научный атеизм на первых порах отказался от всякой социологизации проблемы религии, взяв на вооружение ленинские представления о том, что совместно переживаемый религиозный опыт не мог так же организовывать и сплачивать людей, как осознание ими общности их классовых интересов. Любые попытки поспорить с ним на эту тему, предпринятые еще в 1920-е годы теоретиками марксизма Александром Богдановым и Анатолием Луначарским, пресекались с самого же начала становления советской науки. И только в 1960-е годы началось некоторое примирение советского научного атеизма с «буржуазной социологией религии», осуществлявшееся во многом благодаря социологам Юрию Леваде и Дмитрию Угриновичу. Первый, правда, получил по совокупности своих нестандартных подходов взыскание по партийной линии. Официальная же партийная и научная установка оставалась прежней: социология религии есть не более чем часть научного атеизма, задача изучения которого ― совершенствование атеистического воспитания.
Сегодняшние критики научного атеизма часто подчеркивают его идеологическую косность, почти сразу же возобладавшую в советской науке, сделавшей компендиум трудов Маркса, Энгельса и Ленина своим священным текстом, без ритуальных отсылок к которым не могло появиться в свет ни одно научное издание.
Да, подтверждает Смирнов, «дисциплина была идеологически инспирирована», но изучение религиозных практик потребовало разработки научного подхода, понятийного аппарата ― результаты этого «все больше и больше обнаруживаются к 1980-м годам». Шахнович спорит с огульными критиками научного атеизма: «Это был пропагандистский проект, безусловно, оказывавший идеологическое воздействие, но это не означает, что в стране 70 лет не было академического изучения истории религии. Это точно так же, как с философией. В вузах изучали марксистскую философию, но это не значит, что истории философии в Советском Союзе не существовало. Трудно, сложно, в условиях цензуры, с огромными утратами, но наука развивалась».
Мчедлова также призывает разделять идеологию и социально-политический проект научного атеизма: «Не было бы определенной идеологической интерпретации ― вообще были бы невозможны эти изыскания». Она призывает смотреть на феномен научного атеизма столь же научно: «Гуманитарное знание как таковое, как Георг Лукач об этом писал, продвигается вперед идеологически окрашенными интересами. Быть свободным от мировоззренческих предпочтений невозможно, даже Гегель не был свободен от этого ― его восхищала прусская монархия». В рамках научного атеизма существовали и глубокие научные исследования, просит не забывать она.
Если уж критиковать научный атеизм, то за то, что предметом научного изучения была не религия, а критика религии и формирование материалистического мировоззрения, делает вывод Смирнов, указывающий, что поныне существуют две группы исследователей, одни из которых считают научный атеизм закамуфлированным религиоведением, а другие ― эрзац-религиоведением.
«Перестройка» и «религиозный ренессанс»
В годы «перестройки» советский идеологический монолит дал трещину. Еще до того, как Михаил Горбачев провозгласил эру плюрализма и общечеловеческих ценностей, социологи религии били тревогу: вопреки ставшей официальной догме о неумолимом сокращении числа верующих в ходе строительства развитого социализма, доля религиозных среди проживающих на территории РСФСР перестала уменьшаться. Она зафиксировалась на стабильном уровне в 20-30 процентов среди русского населения РСФСР и 40-50 процентов в мусульманских регионах. Одновременно был зафиксирован рост общего уровня образования верующих, увеличение доли мужчин в религиозных общинах и даже некоторое общее омоложение общин. Образование, строившееся «не на антирелигиозных, а на безрелигиозных началах», рассуждает Смирнов, «способствовало развитию эстетического отношения к религии ― увлечение храмовой архитектурой или иконописью без особенного мировоззренческого подтекста». На рубеже 1970-1980-х помимо традиционных религиозных течений социологи стали отмечать и распространение современных предрассудков ― веры в экстрасенсов, НЛО, биоэнергетические поля и еще в целый ряд псевдо- и околонаучных теорий, касающихся здорового образа жизни, питания ― в общем, всего того, во что верила героиня Людмилы Гурченко в фильме «Любовь и голуби».
С «перестройкой» в религиозной сфере произошел настоящий «ренессанс» ― с начала 1990-х годов все конфессии наперебой стали рапортовать о неумолимом росте числа своих прихожан, как в свое время КПСС ― о росте числа атеистов. По опросам ВЦИОМ (с 2003 года ― «Левада-центра»), в 1989 году неверующими себя назвали 65 процентов респондентов, а в 1993-м ― только 40 процентов ― в этот период произошел основной сдвиг в религиозном сознании жителей страны. В дальнейшем доля нерелигиозных людей и атеистов продолжила снижаться: в 1997-м ― до 35 процентов, в 2013-м ― до 25 процентов. При этом, однако, не прибавилось религиозности у тех, кто заявил, что верит в бога ― большинство назвавших себя православными продолжали быть слабовоцерковленными или на просьбу об уточнении отвечали, что считают себя «духовными» людьми, но к обрядовой стороне церкви отношения не имеют. По данным Атласа религий и национальностей Российской Федерации, публикуемого социологами объединения «Среда», только 7 процентов назвавшихся «церковными людьми» читали Евангелие и лишь 5 процентов участвовали в жизни общины.
Если развивать выводы ряда исследователей (например, Андрея Шишкова и Александра Кырлежева), то это явление можно связывать с «гиперприватизацией» религии в советское время. Тогда верующие были практически оторваны от общин, религиозные практики им приходилось скрывать, и в результате у многих из них выработалось жесткое противопоставление понятий «религиозного» и «светского». Но по мере того, как утрачивалась связь с религиозными институтами, развивались различные форматы «личной веры», в повседневной жизни приобретавшие разные формы обрядоверия ― как, например, поклонение соснам во время Великорецкого церковного хода, которое зафиксировал в своем фильме для «Ленты.ру» Андрей Лошак.
Нынешний же «религиозный ренессанс» некоторые ученые воспринимают скорее не как возвращение веры, а как возвращение религией утерянного ею в советское время репрезентативного статуса в социальной жизни, иногда в форме гиперкомпенсации, особенно если этому содействуют конъюнктурные установки политического режима личной власти Владимира Путина.
Затянувшаяся на несколько лет гибель советского государства на рубеже 1980-1990-х годов привела и к распаду идеологизированных гуманитарных научно-образовательных институций. В 1991 году был закрыт Институт научного атеизма, в течение нескольких лет пытавшийся как-то построить диалог с набиравшими силы конфессиями. Большинство кафедр научного атеизма были реорганизованы в кафедры религиоведения или философии религий, а сам головной институт преобразовался в кафедру государственно-конфессиональных отношений Российской академии хозяйства и госслужбы при президенте. Стандарт подготовки бакалавриата по образовательным направлениям «Религиоведение» и «Теология» был подготовлен в 1993 году, а три года спустя утвердили стандарт по специальности «Религиоведение».
В традиционном советском понимании научного атеизма в современной России не осталось, говорят собеседники «Ленты.ру». Однако это не значит, что приверженцы атеистических мировоззрений обходятся без какой-то определенной доктрины, в соответствии с которой они выстраивают свои отношения с обществом в религиозной сфере.
Собеседники «Ленты.ру» признают, что сейчас называться атеистом по меньшей мере «не модно» и «не очень принято». Даже понятие «клерикализация», имевшее ранее однозначно негативную оценку, получает в научной и научно-популярной литературе некое позитивное значение ― как возвращение к традиционным общественным практикам.
«Происходит заметная политизация религии, реанимация религиозного фактора, его искусственное включение в разные сферы жизни», ― заключает Смирнов. Но многие ученые, если не большинство, остаются спонтанными атеистами, которые просто не постулируют свои мировоззренческие установки. «Это мировоззренческая традиция, это определенное свойство мировоззрения, позитивистского, материалистического, рационалистического, сциентистского», ― рассуждает он.
Целеполагание и у тех, и у других ― «найти место в разговоре с Богом, будь он выдуманным или существующим», пытается примирить Мчедлова нынешних атеистов от науки с представителями церковного религиоведения, прося тем не менее писать с заглавной буквы слова «Бог» и «Божественное»: «Просто до сих пор этот разговор идет с различных позиций ― или как “раздавите гадину!”, как писал Вольтер, или как найти свой способ общения с Божественным».