Симон Соловейчик
Педагогика для всех
© Соловейчик С., текст
© Максимов А., предисловие
© ООО «Издательство АСТ»
* * *
Андрей Максимов
Дон Кихот российской педагогики
НАЧНУ С ТОГО, с чего ну, никак не принято начинать предисловия, а именно с благодарности.
Несколько лет я предлагал разным издательствам выпустить выдающуюся книгу Симона Львовича Соловейчика «Педагогика для всех».
Никто не возражал. Все даже радовались: «Соловейчик? Педагогика? Воспитание? Интересно…»
И… ничего не происходило.
А в «Издательстве АСТ» произошло. Вы держите в руках книгу Симона Львовича Соловейчика «Педагогика для всех».
Повторю для тех, кто пропустил: это выдающаяся книга. Ее просто обязан прочесть любой человек, вне зависимости от того, является он профессиональным педагогом или нет, и даже вне зависимости от того, взрослые у него дети, маленькие, или их нет вовсе.
Соловейчик заметил, что воспитание детей – самое древнее из человеческих дел. А ведь, действительно… Как только начали рождаться первые дети – первые взрослые начали их воспитывать. Мало того… Что такое изгнание Адама и Евы из рая, как не воспитательный акт Отца в отношении своих детей?
Поэтому неудивительно, что с тех пор, как люди научились писать – они начали сочинять педагогические трактаты. Чем с удовольствием и продолжают заниматься.
В любом книжном магазине – огромное количество книг по воспитанию. И современных авторов. И совсем не современных.
Что же отличает хорошие педагогические книги от иных?
Во-первых, хорошая книга, посвященная проблемам воспитания, должна помогать тем, кто занимается с детьми. Это должна быть практическая книга.
Я уже многократно говорил и писал о том, что в нашей стране не просто плохая система образования, а можно легко сказать, что системы такой нет вовсе. За образование своих детей, за то, чтобы они выросли достойными и счастливыми гражданами, в решающей степени отвечают родители.
Мы, родители, поставлены в такие условия, что просто обязаны быть педагогами. У нас просто нет иного выхода. И в этом сложном деле книга Соловейчика, безусловно, незаменима.
Уверяю Вас: ощущение, что Вы читаете книгу, быстро исчезнет. Ему на смену придет абсолютно реальная иллюзия того, что с Вами беседует очень умный, знающий человек, который, кажется, готов дать Вам совет в любой трудной ситуации. Замечу, что, если относиться к общению со своим ребенком, как к важнейшему делу жизни, – такие ситуации возникают ежедневно.
Но для того, чтобы педагогическая книга была выдающейся, ей мало быть только практической. Она еще обязательно должна быть и философской.
Само слово «философия» нас пугает. Нам представляется, что оно относится к древним бородатым людям, а к нам лично вообще никакого отношения не имеет. Это ошибка.
Однажды я понял, что все люди являются психологическими консультантами: все мы даем друг другу советы, опираясь, как правило, на собственный опыт и больше ни на что. И я начал работать над созданием психологической системы, которая будет обращена не к специалистам, а ко всем людям, поможет им помогать друг другу в житейских психологических ситуациях.
Как назвать эту систему? Много было вариантов, в конце концов, я остановился на слове «психофилософия». Почему? Потому что у каждого из нас есть своя психика, но есть и своя философия, даже если мы не отдаем себе в этом отчета. Ведь любой человек определенным, ему свойственным образом, относится к жизни и к смерти, к любви, к деньгам, и, конечно, к детям.
Понимаете? Философия не прерогатива ученых, а свойство каждого человека. У Вас, того, кто держит в руках эту книгу, есть своя философия жизни.
Вот такая, очень практическая и очень важная философия открывается и в книге Соловейчика. Это не заумь, а основа наших отношений с ребенком, их суть.
Чтобы не быть голословным, приведу всего одну цитату, дабы был понятен, с одной стороны, уровень мышления этого удивительного педагога и писателя, а с другой – абсолютная простота и ясность изложения.
Наугад открываю книгу, читаю: «Сын не судья своему отцу, но совесть отца – в его детях. Они каким-то образом связаны с нами, и если мы поступаем дурно, то это сказывается на них. Может быть, чувство вины остается в наших глазах, и дети его улавливают?»
Разве за этими, абсолютно ясными словами, не скрыта философия наших отношений с детьми?
Три главы книги: «Цели воспитания», «Условия воспитания», «Средства воспитания».
Три абсолютно практических беседы, выводы которых просто-таки необходимы всем родителям.
Три очень ясно написанных философских трактата, позволяющих иначе взглянуть на суть воспитания, на наши взаимоотношения с детьми, переворачивающих и голову, и душу.
Кто же такой, этот Симон Львович Соловейчик – выдающейся педагог, писатель и мыслитель?
В своем архиве я обнаружил старую театральную программку. Спектакль назывался «Изгнание Палагиных». Автор Симон Соловейчик. Постановка – народного драматического театра Дворца культуры Московского автозавода имени Лихачева. В выходных данных отыскал год – 1982.
За давностью лет спектакль я помню плохо. Но в те годы я активно занимался театральной критикой, и поэтому писал на программках какие-то, как мне казалось важные, цитаты и мысли.
О чем же, с помощью Соловейчика, я кричу сам себе через тридцать с лишним лет?
Главная тема спектакля: «Никому ничего не надо. Никто никому не нужен». Вот о чем не говорил – кричал Соловейчик в самый, замечу, разгар застоя.
Цитата: «Все пустяки по сравнению с тем, что с людьми происходит».
Еще цитата: «Быть добрым – значит, быть необыкновенным».
И еще: «Количество на заводе. В школе – качество».
И писателем, и педагогом, и публицистом он был неуспокоенным. Видел все, что творилось тогда вокруг, многое понимал. Ему самому не очень-то уютно было жить в мире, в котором добро есть качество необыкновенное.
И очень хотел достучаться, докричаться не до мира вообще, а конкретно до детей и родителей. Чтобы они берегли друг друга. Чтобы хотя бы в семье добро стало нормой.
Симон Соловейчик родился в 1930 году в семье, которая в ту пору называлась «семья служащих», но, на самом деле, была семьей интеллигентов. Его отец – журналист, писатель. Мама – доктор, во время войны была главным врачом санитарного поезда, после Победы руководила одной из московских аптек.
Подростком два года Соловейчик провел в эвакуации на Урале. Вернулся в Москву. Поступил на филфак МГУ, по окончании которого преподавал русский язык и литературу в библиотечном техникуме. Тогда же приступил к написанию статей.
Первый журнал, в котором начал свою журналистскую деятельность Симон Соловейчик, назывался удивительно, почти по-зощенковски, «Строитель стадиона». Но уже в 28 лет Соловейчик стал корреспондентом очень популярного в ту пору детского журнала «Пионер».
Перестав преподавать в школе, Соловейчик, по сути, остался поразительным педагогом. Для своих читателей в первую очередь. Но и для тех молодых ребят, которые приходили к нему в «Комсомолку». Этот вывод я, что называется, проверил на себе: Симон Львович был и навсегда останется моим учителем.
Больше двадцати лет – с 1956 по 1977 год – Соловейчик работал в «Комсомолке».
Потом – уже в 80-е годы – была «Учительская газета», где вместе с главным редактором Владимиром Матвеевым он пытался по-человечески, не формально, говорить с учителями, рассказывал о педагогах-новаторах, собирал их в Москве, итогом этих встреч стал «Манифест педагогики сотрудничества».
Соловейчик вообще очень любил это слово – сотрудничество. Он считал – и этому посвящено немало в книге, которую Вы держите в руках, – что учитель и ученик, родители и дети должны вот именно – сотрудничать.
Всматривайтесь в детей – поймете себя, – утверждал Соловейчик. Это важнейший не только философский, но, на самом деле, очень практический вывод. Он имеет к Вам, читателю этой книги, самое непосредственное отношение, не так ли?
Содержание
- Читать онлайн «Педагогика для всех» автора Соловейчик Симон Львович — RuLit — Страница 1
- Актуальная педагогика: Симон Соловейчик
- Рамка портрета
- Библиографическая редкость
- Главное действующее лицо педагогики
- Другой полюс человека
- Учение с увлечением
- Пушкинские проповеди
- Предисловие
- Пять педагогических правил от Симона Соловейчика
- А БУДЕТ ТО, ЧТО БУДЕТ…
Читать онлайн «Педагогика для всех» автора Соловейчик Симон Львович — RuLit — Страница 1
Книга I. Человек для человека
Глава I. Цели воспитания
Педагогика — собрание нескольких наук, но в этой книге слово «педагогика» означает науку об искусстве воспитания или просто воспитание. Воспитание, в свою очередь, тоже достаточно сложное дело, потому что, сколько у людей проблем — столько и видов воспитания: умственное, нравственное, физическое, идеологическое, политическое, патриотическое, эстетическое, трудовое, художественное, музыкальное, правовое… А с недавних пор стали говорить, например, о воспитании экологическом, или природоохранительном.
Все великие утописты, будь то Оуэн, Фурье или Уэллс, утверждали, что чем более развито общество, тем более значительную роль играет в нем воспитание.
Сегодня педагогика нужна мастеру, бригадиру, администратору, сержанту, офицеру, политическому деятелю и капитану корабля, кафедры педагогики появляются теперь в институтах, весьма далеких от проблем детства.
В этой книге говорится о воспитании детей, но я надеюсь, что она будет отчасти полезна всем, кому приходится работать с людьми. Кто понимает, как серьезно взаимодействие между людьми. Несмотря на то, что воспитание детей принципиально отличается от воспитания взрослых (много неприятностей получается оттого, что взрослых пытаются воспитывать, как детей, а детей — как взрослых), все же есть в любой работе воспитания что-то общее, и до него мы, читатель, и должны добраться, докопаться, размышляя о началах человека. Поэтому и значение слова «воспитание» сужено здесь до самых последних пределов — речь идет лишь о том, как появляются первые, глубинные нравственные свойства, без которых нет ни трудового воспитания, ни политического, ни патриотического, ни эстетического — и так далее.
Когда мы встречаемся с бездушными, бессердечными, бессовестными людьми, мы обычно спрашиваем: «Откуда? Ну откуда же?!» Попытаемся отыскать самый корень — не бесчеловечности, нет! — корень ЧЕЛОВЕЧНОСТИ отыскать.
Нам всем приходится воспитывать друг друга, потому что мы не умеем воспитывать маленьких детей.
Воспитание детей — старейшее из человеческих дел, оно ни на один день не моложе человечества; оттого оно кажется несложной работой: все справляются, и мы справимся. В действительности взгляд этот обманчив, я бы даже сказал — коварен. В древности воспитание считали труднейшим из занятий, искусством из искусств. В самом деле, ни в какой другой человеческой деятельности итоги не отличаются так разительно от затраченных усилий.
Все родители мечтают вырастить хороших детей, и у большинства это выходит — и притом без помощи педагогических книг, потому что искусство воспитания, как и всякое искусство, легче перенять, чем понять. По книге воспитывать не научишься. Но и книги нужны. Одни родители хотели бы удостовериться в том, что они воспитывают правильно, другие чувствуют свое неумение, несовершенство и просят о помощи, третьи и вовсе растеряны, отчаиваются: «Не знаю, что с моим и делать, совсем от рук отбился».
Эта книга как раз и предназначена для несовершенных родителей и даже несовершеннолетних, то есть будущих родителей. Молодым людям, которым лишь предстоит создать семью, полезно познакомиться с педагогикой пораньше. В воспитании все начинается в детстве, это верно, но в чьем? — в детстве родителей.
Да и разве не интересно хотя бы прикоснуться к одной из самых сокровенных тайн человечества, пока что не поддающихся уму, — к тайне превращения новорожденного младенца в самостоятельного человека? Тем более что эту тайну мы носим в себе. В нас она скрыта, и от нас она скрыта.
Воспитание зависит от трех переменных: взрослые, дети и отношения между ними. В школе две из этих трех величин примерно известны: свойства учителя и норма отношений заданы правилами и традициями. Домашнее же воспитание — это задача с тремя неизвестными из трех, математики за нее не взялись бы. Задача с тремя неизвестными!
Попытаемся решить ее, насколько это возможно. Переберем все три неизвестные величины: первая глава книги посвящена родителям, вторая — детям, а третья, соответственно, отношениям между родителями и детьми.
Должен предупредить, что многим книга покажется слишком трудной, слишком «философской». Однако она выходит в конце века; у всех читателей, у всех родителей — среднее образование. Справляемся же мы с учебниками алгебры и химии? Педагогика не труднее. Но и не проще. Душа человека не проще химии. Каждый раз, когда пытаешься упростить что-то, «не залезать в дебри», получается опасный обман — словно скрываешь главное. Поэтому будем придерживаться правила, которое можно сформулировать так: лучше сложно, чем ложно.
Потрудимся. Как бы высоко ни занесла человека судьба, как бы круто ни обошлась она с ним, счастье его или несчастье — в детях. Чем старше становишься, тем больше это понимаешь.
«Может быть, книга эта — дерзость?» — такими словами открывается знаменитая «Книга для родителей» А. С. Макаренко. Затем он пишет: «Могу ли я на свои плечи поднять величественную тяжесть такой необъятной темы?»
Наверно, только так и можно начинать книгу о домашнем воспитании — с сомнения. Но, с другой стороны, какая книга не дерзость?
Трудность книги для родителей не в теме — что тема? разве какая-нибудь магнитная электродинамика легче? — трудность в том, что приходится говорить читателю нечто весьма неприятное, задевающее его.
Мы все любим, когда нас чему-нибудь учат, и все не любим, когда нас учат жить. Если меня учат жить, значит, со мной что-то не в порядке? Личность моя задета, мы напрягаемся, мы злимся, мы повторяем вслед за людоедкой Эллочкой из романа Ильфа и Петрова: «Не учите меня жить!» Или мы говорим: «Хватит меня воспитывать! Я не маленький!»
Но даже и маленькие, чуть ли не трехлетние, ненавидят, когда их воспитывают, и каждый ребенок неслышно кричит своей маме: «Не учи меня жить!» А восьмиклассник — тот прямо пишет на школьной эмблеме, на рукаве: «Не стой над душой!» — я видал такого мальчишку в Липецке. Да ведь и все великие педагоги писали, что воспитание должно быть незаметным. Не стой над душой!
Но как же быть с домашней педагогикой? Она только тем и занимается, что поучает родителей. Учить воспитанию — значит воспитывать.
Но я не хочу! Я тоже не люблю, когда мне читают мораль, воспитывают меня или призывают к самовоспитанию, то есть затрагивают личность — как будто открытого нерва касаются.
Чтобы избежать морализаторства, подойдем к делу с другой стороны.
Есть известный жанр публицистического исследования: почему, например, люди стремятся в город или почему они выпускают плохие комбайны. Обычно публицисты исследуют трудности и сложности жизни. Много пишут и о недостатках воспитания детей, исследуют причины. Все спрашивают: кто виноват? Одни винят семью, другие — школу, третьи еще что-нибудь и, конечно, больше внимания обращают на трудных детей и на чрезвычайные происшествия. Теперь уже все, кажется, знают, в чем состоят ошибки воспитания — но в чем состоит само воспитание? Как выглядит воспитание безошибочное? Пришло время — больше не хочется рассказывать трагических историй и пугать друг друга. Нужно думать и думать, искать нечто более глубокое, общее, может быть, даже и абстрактное, потому что общее всегда абстрактно, и бояться его нечего. «…Если истина отвлеченная есть истина, — писал Л. Толстой, — она будет истиной и в действительности».
Обычно пишут: «Автор призывает нас…» Нет! Автор не призывает. В этой книге публицистически исследуется процесс воспитания детей, и притом не трудных, а обыкновенных. Давайте больше заниматься обыкновенными детьми — будет меньше трудных. Попытаемся понять, что же происходит между нами и нашими детьми, когда мы их воспитываем, и какую силу имеют различные наши педагогические действия, что возможно в воспитании и что невозможно, что из чего получается.
Не без смущения, не без страха предлагаю я эту книгу. Одно могу сказать в оправдание: я не собирался, я не хотел! Почти сорок лет занимаюсь я детьми, воспитывал чужих и своих, работал вожатым и учителем, писал о детях и для детей; но однажды, лет десять назад, я задал себе вопрос: отчего это в одинаковых условиях в одних семьях вырастают хорошие дети, а в других плохие?
Актуальная педагогика: Симон Соловейчик
Имя Симона Соловейчика хорошо знакомо тем, кому за сорок. В 80-е годы многие зачитывались его книгами и статьями, многие благодаря ему пришли в профессию. В постсоветское время педагога, писателя, публициста и философа незаслуженно забыли. Мы решили вспомнить об этом человеке, чьи мысли о воспитании удивительно перекликаются с христианским мировосприятием.
Симон Львович Соловейчик (1930–1996)
Русский публицист, педагог и философ.
После окончания МГУ в 1953 году работал пионервожатым, учителем в школах Москвы, корреспондентом
журнала «Пионер».
В 1960-х годах в газете «Комсомольская правда» основал рубрику «Алый парус», где публиковал статьи по вопросам гуманизма и нравственности. В середине 1980-х годов, работая в «Учительской газете», инициировал новое научно-практическое педагогическое движение — педагогику сотрудничества, в рамках которой воспитание рассматривалось не как воздействие на ребенка, а как диалог педагога и ученика. В 1992 году основал и возглавил газету «Первое сентября», осуществляя на ее страницах пропаганду гуманистических педагогических идей.
По повести Соловейчика «Печальный однолюб» поставлена пьеса, по повести «Ватага “Семь ветров”» снят 8-серийный телефильм.
Рамка портрета
Для того чтобы адекватно оценить такого писателя, как Симон Львович Соловейчик, нужно представлять себе социальные процессы, происходившие в середине ХХ века в СССР. Коммунистическое общество — возможно, единственное или первое в своем роде, насквозь пронизанное воспитательными идеями, направленными к общей цели — формированию нового, коммунистического человека. Впрочем, к концу сталинской эпохи эта социальная «технология воспитания» начала превращаться в систему жестких предписаний, не имеющую никакого отношения к реальной жизни. После XX съезда у многих появилось желание исправить этот диссонанс, возник образ «коммунизма с человеческим лицом». Сейчас, когда мы оглядываемся на тот период, то чаще всего видим именно это лицо, а идеологию воспринимаем как не слишком изящную рамку, обозначающую портрет. «Оттепель» 60-х можно рассматривать как одно из проявлений «холодной» гражданской войны и, в более широком смысле, как часть общецивилизационной эпохи последних романтиков. «Бархатное» столкновение техногенного сознания человека эпохи НТР и традиционного, нетехнологичного, «устаревшего» мироощущения до сих пор остается одним из основных нервов развития культуры.
Все это касается и воспитания. Общинная педагогика двора, где все друг друга знают (и воспитывают), сменилась педагогикой отдельных квартир, где ребенок предоставлен сам себе и телевизору. Психологи заметили связь между нарушениями психики и тотальным отчуждением поколений и людей друг от друга. Постоянно меняющийся мир не справляется со своими детьми. Воспитания традиционного, «как у отцов и дедов», больше не существует. Что же есть вместо него?
Как изменение системы воспитания отражается на человеке? Что ему делать в меняющемся мире? Как понять себя и окружающих? На эти вопросы пытались ответить многие авторы ХХ века, и в их числе оригинальный педагог-мыслитель Симон Соловейчик.
Библиографическая редкость
Стиль Соловейчика был для тогдашней официальной педагогики настолько необычен, что его попросту не замечали, и он существовал как бы параллельно «основному потоку». Симон Львович, еще будучи студентом, начал работать пионервожатым, несколько лет преподавал в школе, потом пришел в журналистику, занимаясь в основном педагогической тематикой, вел молодежные рубрики в детских и юношеских газетах и журналах, был одним из основателей знаменитой Фрунзенской коммуны.
Имея педагогический опыт и уже работая журналистом, он искал и находил самых талантливых — и до сих пор самых интересных — педагогов-новаторов, таких как Сухомлинский, Амонашвили, Шаталов и многие другие. В 1992 году он основал известную каждому российскому учителю газету «Первое сентября» (его старший сын Артем сейчас возглавляет одноименный Издательский дом). Органичная Соловейчику «педагогика сотрудничества» была противоположна авторитарной советской педагогике «по циркуляру начальства»; даже и сейчас некоторые его утверждения выглядят неожиданно («Детей нельзя упрекать», «В школе нельзя публично обсуждать детские поступки и слабое учение», «Своих детей надо оставить в покое»…), а в советские времена его книги годами лежали в редакциях. Впрочем, и сейчас они — библиографическая редкость, хотя могли бы стать учебниками во всех педагогических вузах.
Книги Соловейчика действительно написаны как учебники. Правда, это необычные учебники: в них есть не только конкретные рекомендации, но и весь ход размышлений автора, иллюстрации из самых разных источников, а иногда вопросы — к нам, читателям. «Подумаем!» — любимый призыв Соловейчика. Иногда он пишет: «Не знаю…» Но уж если правило найдено, сформулировано — то этим правилом можно пользоваться и в педагогике, и в других сферах жизни.
Современная популярная психология только сейчас начинает внятно излагать то, что было открыто Соловейчиком сорок лет назад. Для учителей (а также учеников и их родителей) весьма ценной книгой могло бы стать «Учение с увлечением». Это тщательно выстроенная целостная система знаний от азов педагогики, проиллюстрированных письмами школьников, до сложнейших феноменов психики, участвующих в процессах человеческого мышления вообще и школьного обучения в частности, изложенная живо и интересно, почти как роман. Там так и написано — это книга о любви между учеником и науками.
Так же обстоятельно и ярко написана и главная книга Соловейчика — «Педагогика для всех», адресованная будущим родителям. Интересно, что рабочее ее название было «Педагогика от Матвея» (Матвей — младший сын Симона Львовича, и о каждом из своих троих детей он в ней написал). В этой книге он вновь приглашает читателя «в соавторы» — к сотрудничеству, к диалогу, к размышлению… Заостряя вопрос, выбивая из колеи привычных понятий, он вынуждает читателя «работать», принимать собственное решение. Честно докапываясь до самого дна проблемы, автор подчас видит, что проблема бездонна — и это тоже становится темой для размышления. Можно не соглашаться с автором, можно иметь свое мнение, но уровень диалога, безусловно, окажется высок. В качестве отзыва на статью о «Педагогике для всех» одна мама написала: «Когда я читаю эту книгу, мне кажется, что я разговариваю с Богом о своем ребенке».
Главное действующее лицо педагогики
Учение и воспитание Симон Соловейчик — опять же, опережая свое время, — не сопрягает так жестко, как это было принято на протяжении ХХ века, а рассматривает с разных позиций. Во всяком случае, он склоняется к мысли, что не образование автоматически влечет за собой нравственный рост, а, наоборот, нравственность определяет потребность человека в образовании. Внимание к ближнему и внимание к наукам, как правило, сопутствуют и усиливают друг друга. Но если в обучении можно дать более или менее четкую схему успеха (и то — для конкретного человека), то измерить человеческие чувства нельзя. Сознание современного цивилизованного человека толкает его к мысли, что есть технологии, позволяющие «быстро и комфортно» избавляться от любых проблем — в том числе педагогических. Масса книг рецептурного типа для родителей удовлетворяет этот спрос, однако Соловейчик даже в книгах о воспитании редко дает советы по воспитанию: он считает, что ответов на этом уровне («Что делать, если ребенок…?») не существует. Они лежат в другой сфере — этической.
Этика как фундамент педагогики и живой русский язык как полноправный участник философского разговора (наряду с автором и читателем) — это открытия, которые невозможно переоценить. Великий философ ХХ века Мартин Хайдеггер называл язык домом бытия, а мыслителей и поэтов — хранителями этого дома. То, что Соловейчик в атеистическую эпоху «призвал на помощь» высокие слова «несерьезных, неделовых людей: совесть, правда, честь, свобода, сердце, радость, счастье, красота, добро, вера, надежда, любовь, справедливость, нравственность, долг, дух, душа и духовность», — не просто «особая смелость», как говорят все исследователи, но и в некотором смысле воскрешение русскоязычного богословия.
Обращаясь к этике — науке, выросшей из богословия, — и с особым вниманием открывая для себя родной язык, внимая его смыслам, Соловейчик возродил сам способ мышления, заставляющий искать религиозные ответы на жизненные вопросы. Он соединил актуальную советскую педагогику с богословской лексикой. Случайно ли, что именно педагогика 70-80-х годов дала столь мощный религиозный ренессанс? «Любовь и совесть правят миром», — писал Соловейчик, но ведь эта идея не столько педагогическая, сколько вероучительная, в ней нет ни тени идеологии. Неудивительно, что такие книги так трудно издавались в СССР (и, кстати, не издаются сейчас). В своих работах Соловейчик чаще всего обращался к Пушкину — человеку, в свое время воскресившему русскую культуру через язык; одна из последних книг Соловейчика называется «Пушкинские проповеди».
В эпоху так называемой НТР — научно-технической революции, автоматизации жизни и массовой культуры Соловейчик снова пробуждает добрые чувства и прославляет свободу. Привычные вопросы он задает заново, заставляя читателя думать, сомневаться, вспоминать, недоумевать, жалеть о содеянном, сорадоваться истине… Удивительным образом его идеи часто совпадают со святоотеческими. Например, Соловейчик прямо называет главное действующее лицо педагогики — дух. Как тут не вспомнить знаменитый совет преподобного Серафима: «Стяжи дух мирен», «Спасись сам — и вокруг тебя спасутся тысячи»?
Конечно, Соловейчик говорил не о Боге, а о «стремлении к бесконечному», о влечении к добру, вообще о «кухне желаний». Однако даже само по себе представление о том, что желания лучше не подавлять, а преображать и возвышать, имеет в основе православную аскетику. О желаниях писал и Сухомлинский: «Желание быть хорошим — моя педагогическая вера. Я твердо верю в то, что воспитание лишь тогда становится ваянием человека, когда оно основано на культе человеческого достоинства. На том, чтобы человеку неприятно, мерзко было даже думать о себе как о плохом, чтобы ему хотелось быть хорошим, чтобы это было сокровенное, неискоренимое желание…»
А вот слова святителя Феофана Затворника: «Все греховное есть пришлое к нам, потому его всегда должно отделять от себя, иначе мы будем иметь изменника в себе самих (…) Возроди в сердце неприязнь к нему. Всякое греховное движение держится в душе через ощущение некоей приятности от него; потому, когда возбуждена неприязнь к нему, оно, лишаясь всякой опоры, само собой исчезает».
Вот так — само собой исчезает! Актуальное для западной педагогики со времен Средневековья подавление греховных желаний ребенка, в том числе и с помощью учения, и вообще дисциплинарная школа, зародившаяся в иезуитских приютах, — не есть ли это борьба с «изменником в себе самих»? Не есть ли это борьба с ветряными мельницами, от этой борьбы подчас и возникающими? В книге «Учение с увлечением» Соловейчик пишет об отрицательных целях: «Вынуждая себя помнить о своих ошибках, их держать в уме, ученик все время будет спотыкаться о них точно так же, как неопытный велосипедист наезжает на дерево, стараясь объехать его. (…) Не лучше ли думать о том, какие у нас есть достоинства, и их развивать и усиливать? Тогда недостатки сами собой потускнеют, и не надо будет их исправлять». Возможно, это и есть кардинальное отличие двух педагогических «вер». Неизбежный для педагога вопрос о дисциплине не является простым, потому что, по словам Соловейчика, «правила существуют тогда, когда есть какие-то общие ценности; все правила — это правила обращения с ценностями».
Другой полюс человека
Так же, как повседневность является основой любой философии, привычные нормы общения с детьми являются основой педагогики. Соловейчик призывает даже думать о ребенке только хорошее: «ничего дурного о ребенке, ни в глаза ему, ни за глаза», чтобы представление о себе у него было хорошим. Многие взрослые в должной мере не задумываются о том, что они являются художниками, создающими образ ребенка — в первую очередь, в сознании самого ребенка. «С самых первых дней, когда нам кажется, что ребенок нас еще не понимает, мы жалуемся на ребенка соседям и гостям, рассказываем, как мы намучились с ним, вздыхаем: “Горе ты мое…”, старательно и тщательно превращаем душу ребенка в ничто, а потом пытаемся воспитывать его, искореняя пороки. А ведь Ничто — это другой полюс Человека».
Эту идею Соловейчик иллюстрирует фрагментом из дневника Печорина, поговорками и случаями из жизни. Это небольшой пример, показывающий, как на стыке литературы, социологии, педагогики, философии и личного опыта автора рождается объемное видение многих современных проблем. И именно такой метод изложения помогает каждому найти свой собственный способ их решения, свою долговременную позицию по каждому поводу. Подобным образом написана «Цитадель» Экзюпери — редко читаемая, но чрезвычайно значительная книга. В то же время для такого чтения не нужно специальное образование; результатом же его может стать «хорошо поставленное» мышление. Именно такие книги становятся настольными, их перечитывают всю жизнь.
Для тех, кто полагает христианство просто сводом правил и запретов, а также препятствием для какой бы то ни было деятельной жизни, книги Соловейчика могут оказаться введением в область культуры, близкую к христианству и отражающую истинное положение вещей.
Учение с увлечением
***
…Среди мыслей наших есть центральные мысли; и что с того, что мы не сосредоточиваемся на них с утра до вечера, что не каждый день они приходят в голову? Они есть, эти центральные мысли, и именно они определяют центр тяжести нашей души, ее устойчивость, составляют духовную жизнь человека.
***
Дикарь в наши дни не тот, кто ходит в набедренной повязке и ест сырое мясо, — дикарь тот, к воспитанию которого не приложено никаких усилий, и потому он не умеет управлять собой, своими движениями, своими мыслями, желаниями, чувствами, интересами…
***
Кто старается работать лучше — тому интересно, кто отлынивает от работы — тому скучно. Скучна самая интересная работа, если не умеешь делать ее хорошо.
***
Всякое дело платит за нашу щедрость удовольствием!
***
Успех — вот что окрыляет человека и дает ему силы, вот что ведет к увлечению.
***
Когда впереди опасность, у каждого человека собираются силы, притом огромные. У одних — в руках, чтобы драться, у других — в ногах, чтобы бежать.
***
Внешние причины действуют только через внутренние — это один из основных законов человеческой психики.
***
Когда человек плохо учится, он становится проблемой для всех — для отца, матери, для учителей. Постепенно он привыкает смотреть на себя как на «проблему».
***
Все, что нужно, — маленький первый успех в трудном деле.
***
Ничто так не поддерживает веру в себя, самоуважение, как однажды побежденный страх.
***
Скажи мне, чье одобрение тебе нужно, и я скажу тебе, кто ты.
***
Научить думать — самая трудная задача учителя. Научиться думать — самая трудная задача ученика.
***
Умственный труд абсолютно невозможен без труда души, работа ума — без работы сердца.
***
Для многих самые скучные собеседники на свете — это они сами.
***
Внимание — жизнь, ясность сознания. Невнимательность — сон, расслабленность, вялость мысли и чувства.
***
Лучший способ развить внимание — научить себя быть внимательным к людям.
***
Учение в школе неразрывно связано с учением в жизни, с отношением человека к человеку.
***
Способность отвлекаться от мыслей о себе, от своих забот — как раз эта способность и лежит в основе внимания, как раз она и необходима, когда садишься за уроки.
***
Учиться в классе, в котором никто не хочет и не умеет учиться, трудно. Это все равно что плыть против течения. Нужна огромная сила воли!
Педагогика для всех
***
В воспитании все начинается в детстве, это верно, но в чьем? — В детстве родителей.
***
Как бы высоко ни занесла человека судьба, как бы круто ни обошлась она с ним, счастье его или несчастье — в детях. Чем старше становишься, тем больше это понимаешь.
***
Образ Ребенка у каждого свой, а образ Человека у всех примерно одинаковый.
***
Когда мы наказываем ребенка, мы не усложняем его жизнь, как думают, а облегчаем, и притом опасно облегчаем. Мы берем выбор на себя. Мы освобождаем его совесть от необходимости выбирать и нести ответственность.
… И если мы постоянно наказываем, осуждаем, делаем замечания, то вырастают люди, которые боятся самостоятельности, боятся свободы.
***
Зависимое существо, духовный белоручка — не встречали? Руки могут быть в мозолях, ум изощрен, память забита знаниями, а дух спит, неразвит. К ответственному моральному выбору человек не способен, боится его, живет в полной зависимости от своего окружения, от сослуживцев, от жены, от каких-то темных сил, поднимающихся из глубин его души. Самостоятельным его никак не назовешь.
***
Воспитание — это научение свободе, научение самоосвобождению.
***
Дом должен быть норкой для маленького ребенка и берлогой для большого, для подростка. Когда бы и откуда ни вернулся сын домой, встретим его с радостью.
***
Все дети, видимо, делятся на тех, кого встречают с радостью, и на тех, кого встречают безразлично, хмуро, сердито, с выговорами и нотациями.
***
Детным людям нельзя не верить в красоту нравственного мира, иначе мы не воспитываем, а развращаем детские души.
***
Хронической, неизлечимой болезнью несчастья ребенок заболевает не от несчастных обстоятельств, а от людей, его окружающих. Несчастные люди не могут воспитывать счастливых, это невозможно.
***
Все счастливые семьи счастливы одинаково. Почему? Да потому, что люди до ужаса изобретательны на неправду.
***
Разоблачая ложь, мы гордимся своей проницательностью, но меньше любим ребенка, и он меньше любит нас.
***
Отец-пахарь, отец-кузнец и отец-телезритель — разные воспитатели, и разная у них воспитательная сила.
***
Бывает, что родители росли в ужасной нищете, а детей им приходится воспитывать чуть ли не в роскоши. Педагогическая катастрофа! Воспитание в этом случае возможно лишь тогда, когда к материальной роскоши прибавляется и духовная, но это бывает очень редко. Обычно заботы по достижению достатка вытесняют заботы духовного ряда. Но родителям духовность заменяет их энергия, их успех, их стремление к успеху — какие-никакие, а люди. На долю же детей их не остается ничего — ни духа, ни энергии, ни собственного успеха, и они погибают душой.
***
Мы не потому не верим в детей, что они плохие, а дети потому и становятся плохими, что мы в них не верим.
***
Не смейте подозревать ребенка в дурном! Даже если для подозрения есть все основания.
***
Чем искреннее я сегодня вижу в ребенке человека, тем лучше он будет, когда вырастет.
***
Мы все тянемся к родным, близким, любящим людям: они не оценивают, они принимают нас такими, какие мы есть. Нельзя, чтобы жизнь ребенка превращалась в вечный экзамен, а мы, родители, были вечными экзаменаторами.
***
Волны воспитания — это любовные волны, они идут не по умственному каналу «понимаю — не понимаю», а по душевному каналу «принимаю — не принимаю». Понимают — умом, принимают — душой. Чувствуешь, что к тебе хорошо относятся, и любое замечание стерпишь. Не любят тебя — и слышать не хочу, всегда готов к отпору.
Поэтому речи одного человека доходят до нас, другого — нет.
***
За вопросом «виноват или не виноват?» скрывается вопрос «люблю или не люблю?». Ребенок все время виноват перед нами? Значит, мы его не любим. Скорее всего, мы боимся за него, но страх не любовь. Или мы стыдимся своего ребенка перед другими людьми, что тоже весьма не похоже на любовь. (…) И значит, мы перед ребенком виноваты во сто раз больше: на нас лежит тяжелый грех нелюбви к собственным детям.
***
Когда ребенок набедокурил, провинился, у нас есть две возможности: показать, что мы его меньше любим, что мы сердимся, негодуем; и показать, что мы по-прежнему или даже больше любим его, жалеем и разделяем с ним его неприятности. Тогда источником неприятностей и мучений совести будем не мы, родители, а сам проступок. Плохо то, что я плохо поступил, а не то, что родители узнали об этом и наказали меня. Родители всегда со мной в моих бедах.
фото Марии Митрониной
На анонсе фрагмент фото Thomas Hawk
Пушкинские проповеди
Неделю назад я поехал в редакцию газеты «Первое сентября». Три года редакция без Симона Львовича Соловейчика. В книге «Мне интересны все люди» я рассказывал об этом уникальном человеке. Уверен, пройдет еще три-четыре года и выпустят полное собрание сочинений Симона Львовича. В него войдут статьи, книги для детей и взрослых, почетное место займут «Педагогика для всех», «Учение с увлечением», работы о Сухомлинском, Шаталове, Ильине, Лысенковой и других знаменитых педагогах ХХ столетия.
Мы не оценили еще, не поняли, не осознали полностью вклад этого мягкого, умного, деятельного, беспокойного, честного, интеллигентного человека на всю нашу жизнь. Это дело будущего.
Редакцию «Первого сентября» возглавляет Артем Симонович Соловейчик. Сын Симона Львовича.
К трехлетию со дня смерти редакция выпустила книгу «Пушкинские проповеди» Симона Соловейчика.
Я читал их много раз. Когда они публиковались в газете, читал в распечатке. Два раза мне их читал сам автор.
Я утверждаю, каждый, прочитавший эти короткие проповеди, задумается о жизни, станет чище, благороднее, мягче, добрее, умней…
Мы решили опубликовать их на нашем сервере.
Мне бы хотелось, чтобы эти публикации прочли как можно больше наших читателей.
Чтобы обязательно прочел их Роман Владимирович Попов, Дмитрий Анатольевич Волков, Валерий Михайлович Акчурин, Галина Николаевна Коваленко, Андрей Николаевич Ваньков, Софья Владимировна Костюк, Михаил Юрьевич Горшков, Алексей Константинович Ярославцев, Денис Викторович Ковальков, Татьяна Аркадьевна Тимакина и многие другие….
Почему такой список?
Да потому, что это наши самые близкие друзья, авторы и организаторы сервера. И я уверен, прочитав книгу Симона Львовича Соловейчика, каждый не только сам захочет стать лучше, но у него возникнет желание понять и, пожалуй, это самое важное, помочь другому, тому, кто рядом: родным, друзьям, коллегам, знакомым и просто случайным людям. Но на самом деле случайных людей не бывает. Все в жизни случайно. И все в жизни закономерно.
Ваш Владимир Владимирович Шахиджанян
Предисловие
Школа, о которой мечтал Симон Соловейчик, — школа высокого диалога между учителем и учеником. И строки, составившие эту книгу, появились несколько лет назад на страницах газеты «Первое сентября» именно как вступление учителя к ежедневным урокам, как пример серьезного разговора с детьми о самом главном в жизни, разговора, в котором взрослый, по словам Экзюпери, не опускается до уровня восприятия ребенка, а поднимается до высот его понимания. Тогда и возник этот жанр — «Пушкинские проповеди».
Проповеди — еще и потому, что здесь мы услышим страстный монолог о добре и зле, о свободе и справедливости, и на каждой странице заново открываются и уточняются нравственные основания человеческой жизни, находятся слова поддержки для растерянных и отчаявшихся. И — пушкинские, потому что в поиске нравственных ориентиров нам нужен камертон, чистая нота, в которой не было бы сомнений. Симон Львович сказал однажды: «В вопросах этики и психологии Пушкин настолько точен, что, я думаю, и вы, читатель, согласитесь с утверждением: как у Пушкина — так правильно».
Пять педагогических правил от Симона Соловейчика
Спонсор рубрики «Исторические хроники» — компания «Вотум», разработчик интерактивных решений в области образования.
Симон Львович Соловейчик умер в 1996 году, а перед этим стал живой легендой. Его рубрика в «Комсомолке» — «Алый парус» — была в шестидесятые одной из популярнейших. Как и его передача на радиостанции «Маяк» под названием «Я купил пластинку». Его книги, написанные в семидесятые — в первую очередь, «Педагогика для всех» — до сих пор бестселлеры. В восьмидесятые он — главный идеолог «Учительской газеты». В девяностые — создатель и главный редактор издательского дома «Первое сентября».
В середине пятидесятых, после окончания филфака МГУ, Симон Соловейчик преподавал русский язык и литературу в библиотечном техникуме города Зубцова — крохотного райцентра в Тверской области. Проработал он недолго — перешел в педагогическую журналистику и принялся активно дополнять свой собственный учительский опыт учительским же опытом своих коллег. Будучи и преподавателем, и журналистом, и отцом троих детей, он со временем создал собственную педагогическую философию, которая, следует полагать, останется навсегда актуальной.
В педагогике не может быть точных рецептов
Однажды Симон Соловейчик решил прочитать своему маленькому сыну сказку. Сказка была очень правильная и поучительная. О пользе труда, и вреде лени. Очень хорошая сказка. Она должна была принести сыну огромную пользу.
Сын, однако, слушал невнимательно, все время ерзал, нервничал. Это нервное состояние передалось и отцу. И, кое-как дойдя до завершения, до того момента, когда труд одержал окончательную победу над ленью, он, вдруг, понял, в чем дело: «Я сидел за столом вполоборота, удобно облокотившись и раскрыв перед собой книгу; сыну очень понравилась эта уютная поза, и он захотел сесть так же, но малыш не мог дотянуться, стол был слишком высокий, и его локоть все время соскальзывал, а он все же вновь и вновь повторял эти попытки. Вот так и получилось, что я думал, что учу его трудолюбию, а оказалось, что всего лишь учил облокачиваться».
Так что же, ничего не делать вообще, вовсе не ставить перед собой никаких целей? Нет, конечно. Только главное — не результат конкретного урока, который, повторимся, может быть совершенно непредсказуемым, а сам характер общения, степень доверительности, желание помочь. Если с этим все в порядке — то и результат не замедлит сказаться.
Нужно всего лишь быть простым и искренним
На педагогическую практику в глухой, провинциальный Зубцов Симон Львович отправился, будучи золотым медалистом и с красным университетским дипломом. В результате за три года практики бывшие зубцовские двоечницы и бездельницы сами сделались отличницами.
Увидев, что девушки (а ученический коллектив в библиотечном техникуме по преимуществу женский) абсолютно безграмотны, он стал в свободное время учить их писать. Сначала, естественно, это не вызвало энтузиазма. Но учитель из Москвы не выглядел высокомерным и надменным. Он говорил о том, что этим девушкам предстоит нести в массы культуру, о том, насколько благородна эта миссия, и что она невыполнима, если сами они останутся такими бескультурными. Но эти слова почему-то звучали без лживого пафоса, он произносил их легко и спокойно, как будто бы рассуждал о чем-то естественном и простом.
И Симону Львовичу быстро удалось переломить сопротивление.
Личный пример значит гораздо больше объяснений
Сын Симона Соловейчика, Артем Симонович Соловейчик, вот уже более двадцати лет продолжающий дело отца в качестве главного редактора издательского дома «Первое сентября», вспоминал, как Симон Львович отучил его в детстве курить. Дело в том, что он сам курил практически непрерывно и часто сетовал: «Как я мог сказать тебе, своему сыну, не кури, если сам заядлый курильщик».
Сын же, как водится, таскал сигареты из отцовского стола. И в течении нескольких недель утянул оттуда восемь блоков недоступных в СССР английских сигарет, к которым отец вообще не притрагивался — берег для особо торжественных случаев — и которые Артем радостно курил сам и щедро угощал одноклассников.
И вот пропажа обнаружена. Сын мысленно готовится к головомойке. Но вместо этого отец ложится на диван и говорит: «Наверное, я сейчас умру. Я незаметно для себя выкурил восемьдесят пачек сигарет. А это смертельная доза».
В результате вся семья подхватилась и срочно поехала в подмосковный лес — проветривать легкие якобы пострадавшего Симона Львовича.
А Артем после этого случая не выкурил в жизни вообще ни одной сигареты.
Главное — научиться видеть глубже текста
А вот еще одно детское воспоминание Артема Симоновича. Будучи школьником, он любил подсунуть отцу какой-нибудь из своих учебников. Тот брал его в руки, морщился, видя, насколько там безжизненно, формализованно изложен материал, не спеша, страница за страницей перелистывал его, а затем минут за сорок полностью — и, главное, совершенно понятно — излагал весь годовой курс.
Впрочем, бывало и наоборот. Отец с сыном садились, брали небольшой фрагмент какого-либо текста и принимались состязаться — кто найдет в этом фрагменте больше разных смыслов. В таком случае несколько абзацев разрастались до объемистого манускрипта.
Симон Львович называл это «видеть глубже текста» и говорил, что такое умение — главное в жизни.
Человек должен быть свободным
В 1994 году Симон Соловвейчик опубликовал манифест «Человек свободный».
«От чего свободен внутренне свободный человек? Прежде всего от страха перед людьми и перед жизнью. От расхожего общего мнения. Он независим от толпы. Свободен от стереотипов мышления — способен на свой, личный взгляд. Свободен от предубеждений… Свободного человека легко узнать: он просто держится, по-своему думает, он никогда не проявляет ни раболепства, ни вызывающей дерзости… Это легкий человек, с ним легко, у него полное жизненное дыхание.
Каждый из нас встречал свободных людей. Их всегда любят. Но есть нечто такое, от чего действительно свободный человек не свободен. Это очень важно понять. От чего не свободен свободный человек? От совести».
Симон Львович очень любил рассказывать о том, как после практики не прошел в аспирантуру, получив «два» по педагогике, а уже в зрелые годы его большинством голосов «прокатили» в действительные члены Академии педагогических наук.
Он явно гордился и тем, и другим. В обоих случаях он поступил как полностью свободный человек, излагая свои собственные взгляды на обучение и воспитание, а не то, что от него ожидали чиновники от педагогики.
Спонсор рубрики «Исторические хроники» — компания «Вотум», разработчик интерактивных решений в области образования.
А БУДЕТ ТО, ЧТО БУДЕТ…
Симон Львович Соловейчик — один из тех, кто придумал нашу жизнь. Наивно, но точнее не скажешь. Он придумал «Алый парус», то есть подростка как социального героя 70-х годов. И были периоды, когда в «Комсомолке» его печатали целыми полосами. Были и другие — когда нынешний спикер Госдумы даже имя его запрещал упоминать в газете. «Коммунары», его главная головная боль, пробили брешь в монолите советской школьно-пионерской жизни, и нынешние сорокалетние в детстве, сами того не зная, именно от Соловейчика получили все эти сумасшедшие свечки, костры, гитары, песни в кругу вместо тупого, пошлого, комсомольского собрания. А нынешние родители обязаны ему сегодняшними лицеями, гимназиями, творческими школами, альтернативными учебниками… Но самое интересное, что человек, всю жизнь писавший для родителей, был самым пародоксальным, отчаянным, ни на кого не похожим, самым странным отцом в СССР. Об этом сегодня рассказывает его сын Артем Соловейчик, издатель газеты «Первое сентября».
Есть имена, заключающие в себе как бы наперед характер и стиль жизни человека. Кто-то догадался, что имя Пушкина связано не с пушкой — с пушком, пухом. И верно: легкость — главное, что мы знаем о Пушкине.
Такое же имя-пароль — Соловейчик.
По книгам и статьям Симона Львовича учились любить детей два поколения. На заре перестройки Соловейчик совершил по-детски необъяснимый поступок. Все шли тогда во власть, а он, живой классик педагогики, пошел рядовым литсотрудником в «Учительскую газету». Дальше — совсем невероятное: Соловейчик и В.Ф. Матвеев, главный редактор газеты, формулируют на ее страницах «педагогику сотрудничества», идеи которой подхватывают тысячи, — и проводят первую в России школьную реформу «снизу».
Когда период «бури и натиска» завершился, делом жизни для Соловейчика стала газета «Первое сентября». Как и многие почитатели С.Л., я к этому его делу отнесся скептически. Прекраснодушная проповедь Соловейчика звучала высоко за облаками, плывущими над страной, где все большее значение приобретали деньги, насилие, скандал…
Потом Симон Львович умер. И мне показалось: не только в его судьбе — во всей эпохе романтизма нашей педагогики поставлена точка.
Меж тем «Первое сентября» продолжалось. И когда судьба привела меня в газету, я с удивлением обнаружил: это совсем не похожее на собрание инструкций и директив издание, первую страницу которого украшает девиз: «Вы блестящий учитель, у вас прекрасные ученики», — это последнее дело Соловейчика продолжается. Прежде всего сыном Артемом, главным редактором «Первого сентября»…
Ни С.Л., ни Артем о таком повороте не подозревали.
НЕ СЕРДИТЕСЬ НА ПОТЕМКИ!
«…Мы с ребенком в одной комнате, но мы видим комнату и все вещи в ней разными глазами, с разных точек зрения. Я сверху, почти с потолка, он снизу, почти с пола. Так в переносном смысле будет всю жизнь… Чужая душа потемки. Не станем винить себя за непонимание этих потемок, не будем сердиться на потемки за то, что они не освещены для нас ярким светом. Единственное, что нам остается, — принимать существование всех этих чужих тайн…»
С.Л. Соловейчик
Мне было непросто решиться на встречу с Артемом. По возрасту я ближе все-таки к Соловейчику-старшему, да и то, чем занимался С. Л., мне понятнее, нежели бизнес Артема, — свою работу Соловейчик-младший предпочитает именно так называть. Прагматик и реалист — сын романтика и идеалиста. Воспоминания, которым предается Артем, лишены сентиментальности…
— Замечено: как сапожник без сапог, так и педагог — чем незауряднее, тем больше у него проблем с собственными детьми. К вам это не относится?
— Я был из тех детей, которые ничего не знают, ничего не читают. С точки зрения нормы — хуже некуда, в школе все время стоял вопрос об отчислении.
— Отец переживал?
— Переживал, но виду не показывал. Когда было нужно, перед экзаменами сидел со мной день и ночь. Однако никогда не делал замечаний.
— Но в его жизни были поступки, на которых вы учились?
— Не знаю, как это достигалось, но в нашем доме никогда не было разговоров о деньгах, о еде, о том, что сегодня купить. Все разговоры между мамой и папой — очень бурные — были о том, что прочитали, увидели в театре. Когда я уходил служить на флот, отец мне сказал: «Могут быть разные случаи, когда срочно тебе нужны деньги… Помни, сколько бы тебе ни понадобилось, я достану…» Такого случая не представилось, но я всегда знал, что есть место, где тебе гарантирована помощь…
— Это ощущение не исчезло, когда отец ушел из семьи?
— Ни разу не было у меня мысли, что вот люди больше не близки. Отец был с нами до конца…
Незадолго до его смерти мы узнали, что у нас есть сестра. Саша училась в МГУ, годом раньше меня, на факультете журналистики. И вот мы сидим вместе за одним праздничным столом, отец наливает рюмку и говорит: «За моих детей!» — и называет всех, кроме Саши. Мы удивились: она же сидит с нами за столом, рядом. Он этим как бы дал всем понять, что от нас не ушел. С одной стороны, тут была странная недоговоренность, а с другой — договоренность абсолютная.
Отец нам всегда доверял.
— Разве он не задавался вопросом: что будет, если вообще не делать сыну замечаний?
— Будет то, что будет… Я, к примеру, занимался парусным спортом, а отец даже ни разу не видел меня на яхте. Не потому, что твоя жизнь ему безразлична. Он умел твою жизнь предоставить тебе…
— Но ведь это рискованно.
— Но ведь это твоя жизнь…
В седьмом классе в английской спецшколе, где я учился, мне поставили диагноз: абсолютная неспособность к языку. То, что другие родители посчитали бы катастрофой, отец перенес очень спокойно. И решать эту проблему доверил мне самому. В то время я был тайно влюблен в одну девочку в классе, а она как раз перешла в физико-математическую школу, и я решил, что меня не убудет…
— И после школы вы пошли на физмат?
— Нет, на психфак.
— Отец посоветовал?
— Тренер по парусному посоветовал. Я сразу получил «неуд» по математике. Знаменитый психолог Леонтьев, когда я подал на апелляцию, послушал меня и сказал: «Ставьте «четыре». Мне поставили, но тут я схлопотал «двойку» по русскому.
Призвали меня на флот 4 мая 1979-го, а 8 мая родился мой брат Матвей, у нас ним разница 18 лет. Я ушел, а он — появился, наверное, чтобы родители думали не обо мне, а о нем, позднем ребенке… Вечный двоечник, я окончил учебку с красным дипломом как лучший кочегар на Северном флоте. На третьем году службы начал учиться по почте на подготовительных курсах и написал первое в жизни сочинение. Со мной учились, тоже по почте, двое друзей, я за них выполнял задания, так меня потом приняли в три института… Поступил на психфак, окончил университет, поступил в аспирантуру, написал диссертацию, но не защитил…
Но это меня уже мало интересовало. Я на яхте с американцами шел из Петербурга в Нью-Йорк. «Советско-американское плавание дружбы». Я сделал все, чтобы туда попасть, — яхтсмен, матрос, говорил по-английски. Мы шли шесть недель, прибыли в Нью-Йорк, и дальше все было, как в сказке: высаживается на берег человек и покоряет Америку.
— Кем же вы там стали?
— Трудно перевести на русский… «Стори теллинг» — рассказчик историй…
— Артист?
— Нет. Это такое устное самодеятельное творчество, почему-то на американцев производящее сильное впечатление. Я встретил знаменитую рассказчицу Луис Кессел, она включила меня в свои турне, чтобы я рассказывал американцам о России, — тогда Россия всех интересовала. Плата за мои россказни была такой большой, что я мог прокормить семью, как раз в то время мы с Машей ждали четвертого сына… Вдруг выяснилось, что в моей жизни есть многое, о чем я могу рассказать другим…
«БУЛЬ»
«Пятилетняя девочка достала семейное серебро и — ложка за ложкой — побросала все в колодец. Для чего? Ну разве не понятно? Ей нравилось, как серебряные ложки делают «Буль!». Способны ли вы понять и разделить удовольствие такого рода?..»
С.Л. Соловейчик
В педагогике меня всегда привлекало — в этом я расходился с Соловейчиком-старшим — не собственно воспитание, но то, что находится на стыке с ним. Я называл это «ШИЗ» — Школа и Жизнь. Теперь я скажу иначе: «НПО» — Неопознанный Педагогический Объект. Какой-нибудь заповедник, в котором дети пасут диких пчел, или деревня, где все от мала до велика летают, или болото, из которого дети и взрослые вместе учатся вылезать. Там, где люди учатся складывать новые формы жизни.
Артем, похоже, разделяет мои пристрастия.
— Почему вас американцы слушали? Ведь вы не звезда, не знаменитость. Что вы им такого рассказывали?
— Русские сказки рассказывал — «Колобок», «Репку»… Рассказывал про сталинские лагеря, про сегодняшнюю трудную жизнь. Я их привлекал не только тем, что русский, но и тем, что обратно уезжаю. «Правда?! В такую дикую страну?!» Часто меня спрашивали: «Как вы жили в стране, где такой жуткий антисемитизм?» Я отвечал, что никогда этого не испытывал. «Почему? Ведь это было!» Да, говорю, было, но в том, что я никогда на это не обращал внимания, наверное, заслуга моих родителей: внутренне они сами были свободны — и нам эту внутреннюю свободу подарили…
Представьте: в самой свободной стране говорить о свободе! Когда меня пригласили в рок-кафе, я недоумевал, как эти кожаные ребята будут меня слушать? Нет, слушали, подперев щеку ладонью.
Я прокатился по всей Америке. С афишей: «Русский рассказчик», а под этим — «По-английски, с очаровательным акцентом». Я рассказывал им «Снегурочку», пел «Калинку» в клубе Гарвардского университета. Под балалайку. Дошел до того, что преподавал «стори теллинг» учителям… Там во всех педвузах введены курсы рассказчиков историй…
— Таким образом вы пришли к синтезу литературы и педагогики. По сути — к делу отца?
— Никогда не задумывался над этим… До определенного момента я вообще не интересовался, чем занимается мой отец. А в Штатах стал рассказывать людям свои истории, и меня спрашивали: «А кто твоя мама? Твой отец? Твой прадед?» И я стал задумываться: кто они?
— И мне тоже интересно: кто ваш прадед?
— Раввин из-под Львова. Кстати, в Америке есть институт Соловейчика — не знаю, из тех ли. Хотя отец говорил, что в Штатах у нас есть родня… Дед мой сотрудничал в «Красной звезде», написал книжку «Дом сержанта Павлова» про героя Сталинграда… Моя мама — армянка из Баку. Ее дед был крупным заводчиком черной икры, так и называлось: «Икра Газарян». После революции он чистил обувь на вокзале, у него было много дочерей и сын Артем, который стал вором. Артема посадили при Сталине, он в лагерях пропал. А старик чистил обувь и ждал возвращения сына…
— И вы об этом рассказывали американцам?
— С какого-то момента я даже начал вставлять в выступления рассказы об отце и истории из его книг. Например, историю его встречи с Лотар-Шевченко, знаменитой французской пианисткой, которая полюбила нашего дипломата, была арестована и после двадцати лет лагерей снова стала выступать…
— Как правило, дети неохотно слушают рассказы «предков о предках»…
— И мама и отец были фантастическими рассказчиками. Много чего слышал я от деда — например, он показывал мне первый билет на первый пароход по каналу «Москва — Волга». Хотя потом открылся секрет, что таких первых билетов было много… В этой игре участвовали все — и отец, и мама, и мамина мама…
Когда я возвращался домой после тренировок в яхт-клубе, бабушка наливала мне за обедом стопочку водочки, настоянной на перепоночках грецкого ореха, и после этого я просыпался полный сил. Я не курю, не пью, но в детстве мне никто этого не запрещал. Никто никогда меня не ругал за то, что не пришел ночевать домой. Не было момента, когда я сказал: «Теперь буду приходить когда хочу» — просто стал приходить, и это не было в семье событием…
— Но ведь было что-то в ваших с отцом отношениях, что стало событием?
— В 93-м, в перерыве между моими американскими историями, он вдруг сказал: «Помоги». Мы договорились, что три месяца я буду делать приложения к газете «Первое сентября», потом вернусь в Америку. Но через три месяца отец мне сказал: «Это невозможно»…
И НЕ ИЩИ СЕРЕДИНЫ
«Мир многообразен, внушаем мы ребенку, но тем не менее помни: все на свете или честно, или не честно; все на свете или добро, или зло; все на свете или красиво, или некрасиво.
И не путай. И не ищи середины…
Ведь представление детей о мире складывается не столько из наших разговоров о нем, сколько из тех реальных выборов, которые делает сам ребенок…»
С.Л. Соловейчик
Мне интересен реалист Артем — наследник идеалиста Симона Львовича. «Новый русский» как продукт развития русского «шестидесятника». Мы как-то забываем, что новое поколение выросло не на пустом месте, не на разворовывании страны, а на том, что заложили в перестроечные годы отцы-идеалисты. Новое поколение, похоже, и само об этом не догадывается — просто некогда…
— Что вам досталось по наследству от отца? Может, его имя? Его слава?
— Я никогда не ощущал отцовской славы. Где-то, наверное, она была, но не в моей жизни. Мое отношение к отцу изменилось, когда он сделал «Первое сентября». Вам это удивительно? В тот момент отец не то чтобы вырос в моих глазах — он стал мне виден более четко. Как в увеличительное стекло. Ну, сидит человек, говорит, что всех надо любить, уважать. Его слушают. И что дальше? Отцовские разговоры о воспитании, о духовности так и остались бы разговорами, если бы он не доказал, что в момент, когда все рушится, можно строить… Мне от него досталась в наследство команда. Это как на «Кон-Тики»: пока есть команда, всегда найдется решение, чтобы остаться на плаву.
— Это не идеализм?
— Не думаю. Потому что учить детей трудно везде. Когда мне говорят: «Делай телевизоры!» — я отвечаю: «Зачем, если в Японии делают лучше?» А просвещение дается трудно всегда и везде. Мы хотим, чтобы школа с нашей помощью ушла от всего, на что можно списать трудности — парты, стулья, ремонт, — и сфокусировалась на главном: на том, что происходит между учителем и учеником. Отец говорил: «Сколько нужно людей, чтобы нести бревно? Допустим, десять, и все должны стараться, иначе бревно упадет. А сколько человек нужно, чтобы воспитать человека? Один. Если есть хотя бы один человек, воспитание — не безнадежное дело». Педагогика, воспитание — другая реальность, где один в поле воин. Если ты можешь вырастить хотя бы одного ученика — это бесконечно много…
— У вашего отца была очень широкая аудитория. Соловейчика слушали в застойные годы, как слушали Черниченко, Залыгина, Богата — публицистов, писавших лишь во вторую очередь о деревне, экологии, законе, а в первую очередь — об отношениях человека и государства… Кто ваш адресат?
— Наш адресат — учитель. Для журналиста-педагога — предельно ясная аудитория. Это не то, что журналист по радио говорит: я не знаю, что вы сейчас делаете, но я вам сообщу новость… Мы знаем по часам, чем учитель сейчас занят… Дальше. «Первое сентября» — идеальная модель бизнеса. Мое дело устроено так, что ничего не пропадает, у него высокий КПД. Мы зарабатываем деньги на приложениях, их делают классные специалисты. Это то, что хорошо продается. Когда ко мне приходит человек и что-то предлагает, я не говорю: «Мы этим не занимаемся». Потому что мы занимаемся всем. А сама газета — если хотите, мое меценатство… Мы теперь и книги начинаем выпускать, но книги, которые нельзя заказать автору, они рождаются из того, что пишем.
— Я ничего не имею против сказок. Но думаю, что занятия парусным спортом не всем под силу. По-моему, «Первое сентября» — предприятие идеальное не столько в смысле бизнеса, сколько самочувствия тех, кто в нем работает. Приходишь и видишь: нет гонки, никто не кричит, все улыбаются. Похоже на идеальную школу — если такая бывает…
— Школа мною до сих пор почему-то воспринимается, как черное пятно. Все мне нравилось, когда я в школе учился, — учителя, ребята. Но сама школа… В отличие от отца я долго думал: школа — такое место, где надо побывать и навсегда о нем забыть. Может быть, я еще не дорос до понимания, что такое школа. На всякий случай у меня есть «латентная теория»: детей нужно учить, а там видно будет.
— Поступай как должно — и будь что будет?
— Нет, сильнее: что-нибудь обязательно будет. Но поступай как должно. Когда учитель два раза в неделю встречается с учеником — это огромный срок. Все думают, что мало. Нет, это много: за два часа детей столькому можно научить, что горы свернут. У меня был опыт работы с детьми с трудностями в поведении. Мы учили этих ребят ходить под парусом. А математику, английский привязывали к обстоятельствам, в которых мы все находимся… Там было все так просто — я даже удивлялся: почему ж они в школе не могут учиться? Может быть, школа слишком часто отворачивается от них? Надо сделать, чтобы не отворачивалась.
Почему-то в России считается нормальным, если встретишь человека в лесу — не поговорить, разойтись. А в Америке скажут: «Привет, как жизнь?» Заходят в офис, смотрят прежде всего на секретаря. В школе секретарша сидит на видном месте, каждому ребенку открыта. Может быть, школа наша сразу бы стала другой, когда дети входили бы не в холодный холл, где непонятно, куда идти, а чтобы там было тепло, и секретарша там сидела, всем улыбалась…
— Я слышал, вы теперь с младшим братом путешествуете?
— Да, мы начали такое путешествие, из Москвы во Владивосток. Едем целый день по стране на машине, на которой написано «Первое сентября», заезжаем в какой-нибудь городок, ночуем. Рано утром я делаю пробежку — лучший способ все увидеть и узнать. Спрашиваю: «Где у вас тут школа?» Мне говорят: «Вон, облупленная, за углом». Тогда мы с Матвеем заходим туда — и оказывается, что это праздник.
Отец ушел из семьи, когда Матвею было пять лет, и папа невероятно много времени уделял ему, забирал на выходные в Переделкино, где снимал дачу. Мне показалось, что с уходом отца в жизни Матвея возникла огромная лакуна. Если человек краснеет в жизни за что-то, то я краснел из-за Матвея: как старший брат я мог многое ему дать, но был увлечен другим — флот, странствия, любовь, семья… И теперь мне показалось, что через это наше путешествие я могу передать ему многое. Но возьмет он это или не возьмет — решение остается за ним. Думаю, что из всех моих долгов перед отцом это первый долг.
И еще… Когда отец писал свою главную книгу «Педагогика для всех», в первом варианте она называлась «Педагогика от Матвея». Отец рассказывал, что, когда Матвей родился, он был счастлив: наконец-то узнает о педагогике нечто такое… На два года заперся с Матвеем на Клязьминском водохранилище и писал, писал, писал… И через два года сказал, что все надо выбросить. Он писал о воспитании ребенка, а оказалось, что ребенок воспитывал его. Отец узнал о себе что-то, что его перевернуло.
Сейчас эта педагогика «от Матвея», от всех Соловейчиков отправилась по стране. Мы попадаем в незнакомое место, стоим перед школой, и Матвей говорит: «А что мы будем у них спрашивать?» Я говорю: «Не знаю. Просто мы сейчас войдем — и будет то, что будет…»
Не много. Но и не мало. Во время войны, во время чумы, пока сохраняется хоть какой-то порядок вещей, остается все, что его поддерживает, лечит, учит. Даже перед лицом смерти . Мы говорим: дети продолжают дела отцов. Но, оглядываясь на прожитый век, молишь Бога, чтобы заблуждения отцов не перешли к сыновьям. Пусть жизнь детей не будет похожа на нашу…
Анатолий ЦИРУЛЬНИКОВ
В материале использованы фотографии: Марка ШТЕЙНБОКА