Стена памяти в Коммунарке. Фото Влада Докшина («Новая газета»)
Председатель правления Международного Мемориала Ян Рачинский:
27 октября 2018 года на бывшем спецобъекте НКВД «Коммунарка» была открыта Стена Памяти.
В период со 2 сентября 1937 года по 24 ноября 1941 года на территории «Коммунарки» были захоронены 6609 человек. Все эти имена, выявленные по расстрельным актам в Центральном архиве ФСБ, помещены ныне на Стену Памяти.
Этого события десятилетиями ждали многие сотни (возможно, тысячи) детей казненных – к сожалению, многие не дожили до возможности положить цветы или поставить свечи рядом с именами своих близких, судьба которых была неизвестна в течение долгих десятилетий.
Практически сразу после открытия Стены Памяти разгорелась дискуссия, вызванная тем, что на Стене Памяти в Коммунарке, так же как и в Саду Памяти на Бутовском полигоне, перечислены имена ВСЕХ захороненных здесь людей, независимо от наличия или отсутствия реабилитации.
Сад Памяти в Бутово не вызвал такой полемики – может быть, потому, что среди захороненных там не было столь знаковых фигур, как захороненный в Коммунарке Генрих Ягода.
Широкое и открытое обсуждение трагических страниц нашего прошлого необходимо – поэтому сам факт начала дискуссии можно только приветствовать. К сожалению, подчас обсуждение достаточно сложного существа вопроса подменяется осуждением и обличением – вплоть до обвинений в адрес «Мемориала» и Музея истории ГУЛАГа в попытке реабилитировать палачей. Хочется надеяться, что резкость таких высказываний вызвана искренними чувствами и недостаточным знанием проблематики. А может быть, острота полемики связана и со слишком прямолинейным восприятием метафоры из фильма Абуладзе.
Поскольку я на протяжении многих лет в той или иной степени был связан с проблемами Коммунарки, попытаюсь объяснить принятое решение – на мой взгляд, единственно возможное.
С самого начала, с тех пор как стало известно о существовании захоронения в Коммунарке, у многих детей и внуков захороненных там людей появилось вполне естественное желание – увидеть имя своего казненного родственника написанным здесь, на Коммунарке, где он захоронен. Возникла инициативная группа родственников (в нее входили А. П. Сахаров, М. Д. Андрющенко, В. Е. Тольский, Н. С. Тачко и многие другие), пытавшаяся добиться содействия от государства.
После 20 лет бесплодных усилий (несмотря на то, что в какой-то момент В. М. Платонов, бывший тогда председателем Мосгордумы, объявил себя попечителем Коммунарки) родственники казненных решили полагаться на свои силы, обратились к общественности, собрали деньги (при поддержке «Новой газеты») и установили общий памятник жертвам политических репрессий – без перечня имен. К этому времени уже были установлены два групповых памятника с указанием имен – членам правительства Монголии (от правительства Монголии) и якутам (от руководства Якутии), а также индивидуальный памятник первому прокурору Москвы и Московской области (от прокуратуры).
Некоторые из детей, потеряв надежду дождаться чего-то от государства, стали сами устанавливать на территории спецобъекта таблички наподобие могильных или прикреплять к деревьям листы бумаги с информацией о казненных.
Но в целом задача обозначения имен оставалась актуальной. Несколько проектов, разработанных инициативной группой родственников в расчете на участие государства, требовали весьма существенных средств.
Проект, который теперь реализован, был предложен Петром Пастернаком в 2014 году. Этот проект очень органично вписывался в окружающую реальность и потому понравился всем, кто участвовал в обсуждениях. К тому же он и не требовал гигантских ресурсов для осуществления. Средства для реализации выделил Фонд «Увековечения памяти жертв политических репрессий». Необходимые для памятника деревянные опоры нестандартного сечения бесплатно предоставила вологодская группа компаний «Северная изба».
Довольно много времени заняли разные согласования; параллельно шло обсуждение возможных принципов формирования списка на Стене Памяти. Этих обсуждений было немало, в них участвовали представители РПЦ, «Мемориала», инициативной группы родственников, Музея истории ГУЛАГа, московской межведомственной комиссии по восстановлению прав реабилитированных жертв политических репрессий, независимые эксперты. В конечном итоге была выработана единая позиция всех участников, что эта стена – надгробие на общей могиле. Это не канонизация и не реабилитация. Поэтому в Коммунарке (как и в Бутово) на стене обозначены все имена, независимо от наличия или отсутствия реабилитации. Это все люди, которые лежат здесь. Это не оценка, а констатация.
Разумеется, все участники обсуждения понимали, что это решение будет воспринято неоднозначно – поскольку и принято было после долгих споров.
Но другие варианты были гораздо хуже.
Для многочисленных конспирологов сразу сообщу, что государство не имело никакого отношения – ни финансового, ни содержательного – ни к Саду Памяти в Бутово, ни к Стене Памяти в Коммунарке. Судя по имеющемуся опыту в сходных сюжетах, государство предпочло бы, чтобы упоминались только имена реабилитированных. Мы этот вариант сочли неудовлетворительным.
Все мы исходили из того, что сооружение Стены Памяти нельзя откладывать, поскольку ее много лет ждут дети расстрелянных (и многие так и не дождались). В то же время, хотя мы изучили расстрельные акты в Центральном архиве ФСБ и составили полный список захороненных в Коммунарке (6609 имен), но про две тысячи из них мы знали только имена и даты расстрела – у нас не было информации, кто они и реабилитированы ли. В годы перестройки в КГБ была создана группа реабилитации, которая просматривала дела и составляла биографические справки на реабилитированных, но в середине 1990-х она прекратила работу. Попытки получения недостающих сведений отодвинули бы все на неопределенный срок – так как доступ к делам до сих пор затруднен.
Сама эта неполнота информации могла бы стать серьезным аргументом в пользу единого списка – поскольку эти имена нельзя ни исключить (тем более что у части из них наверняка есть родственники и даже справки о реабилитации), ни отнести к жертвам или палачам (в терминологии, используемой в завязавшейся дискуссии). Но в наших обсуждениях этот аргумент был сугубо второстепенным.
Первое решение – что должны быть названы все имена – было принято исходя из очевидного на наш взгляд положения, что каждый имеет право на могилу. Это советская власть пыталась воевать с мертвыми, хороня тела казненных в потаенных местах, а подчас и уничтожая затем места захоронений. Вряд ли эта практика заслуживает подражания.
Оставался второй, гораздо более сложный и противоречивый вопрос: давать единый список или делить, и если делить – то по какому принципу.
Всерьез и долго обсуждался, конечно, только один вариант деления – на жертв и палачей.
Почему от него отказались?
Не потому, что «все тут жертвы» – хотя и это в известной мере справедливо: из захороненных здесь лишь единицы были осуждены с соблюдением формальных требований права, и вряд ли хоть у одного из расстрелянных был адвокат.
Не потому, что в нашей истории зачастую нелегко отличить жертву от палача, хотя и это правда: бывший заключенный подчас превращался в палача, а палач становился жертвой. История Холокоста устроена проще – там жертвы и палачи не менялись местами.
Неразрешимая проблема – в том, что такое разделение невозможно осуществить здесь и сейчас, даже если забыть про две тысячи имен, которые мы просто не можем отнести ни к одной из категорий.
Как славно было бы, если бы можно было все свести к формальности – наличию или отсутствию реабилитации. Увы, и этот критерий не может быть принят.
Да, в ходе реабилитации, начавшейся после смерти Сталина, большинству чекистов, входивших в состав троек эпохи Большого террора, отказывали в реабилитации. Но при этом были реабилитированы все секретари обкомов, входившие в эти же тройки и зачастую проявлявшие не меньшее рвение. Из тридцати захороненных в Коммунарке секретарей обкомов, крайкомов и рескомов в состав троек входили шестнадцать – некоторые, правда, только пару месяцев. Не припомню и случая, когда в реабилитации отказали бы прокурору, входившему в тройку. Участие же в коллективизации, в том числе и в тройках ОГПУ, и вовсе не было препятствием для реабилитации.
Есть и другая сторона вопроса – всем, кто боролся против советской власти, в реабилитации отказывали и отказывают до сих пор, если вооруженная борьба была хотя бы в планах. Увы, Закон о реабилитации принимался еще при советской власти и потому – несмотря на героические усилия его авторов – оказался в известной мере ущербным. Осуждая в преамбуле преступления советской власти, закон фактически реабилитирует только тех, кто перед этой преступной властью ни в чем не виноват.
Если бы мы имели свободный доступ к архивам, то теоретически можно было бы пытаться изобрести другой формальный критерий – например, участники начавшейся дискуссии предлагают считать палачами тех, кто подписывал документы «об аресте, расстреле и приведении в исполнение приговоров». Не бесспорно, что подписание документа об аресте надо считать преступлением. Но это мелочь. Важнее другое – из-за недоступности архивов мы не знаем даже полного списка людей, входивших в тройки 1937–38 гг., про внесудебные органы более раннего времени и говорить нечего. Да и многие из несомненных преступников не подписывали документов ни об аресте, ни о расстреле, ни о приведении в исполнение. Например, следователи, фальсифицировавшие дела и пытавшие арестованных, – их подписи только на протоколах допросов и на обвинительном заключении. Этого списка у нас еще долго не будет, даже если архивы откроются, как на Украине, – он может появиться только в результате проработки как минимум всего корпуса архивно-следственных дел.
Вряд ли возможно всерьез рассматривать предложение по мере появления информации переносить имена из одного списка в другой – это все-таки не кубики переставлять.
Но есть и другие аспекты, которые необходимо учитывать. Например, остается вопрос о том, как (где) провести границу. Считать ли палачами тех, кто на разных собраниях изобличал коллег в связях с «врагами народа»? Эти выступления часто становились если не причиной, то поводом для ареста. Считать ли палачами тех, кто выступал в печати с погромными статьями и требованиями арестов и расстрелов? Куда отнести Бухарина с его известной формулой, что «пролетарское принуждение во всех своих формах, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью, является, как парадоксально это ни звучит, методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи»?
Дело не в Бухарине, а в том, что любая неформальная граница будет оспариваться именно как неформальная (не основанная на строгом критерии), а любая формальная – как формальная и не учитывающая всех обстоятельств.
И уже за рамками рассказа о принятии решения – еще два момента, которые мне представляются существенными.
Создание двух списков означало бы, что родственники, приезжающие на традиционные поминальные церемонии, будут расходиться к разным спискам. Вряд ли это способствовало бы осмыслению трагедии. Не думаю, что детям казненных именно на могилах надо напоминать, что их отцы не реабилитированы, или объяснять, что они реабилитированы незаслуженно. Это точно не даст ничего хорошего. Оценку деятельности уместнее давать в других местах. Попытка наказать покойников, поставив их в угол, выглядит несерьезно. Имя на могиле не является оценкой – ни позитивной, ни негативной. Другое дело, когда имена заведомых палачей появляются в публичном пространстве – как улицы Менжинского и Атарбекова, как комбинат имени Микояна, как бюст Дзержинского на Петровке, как бюст Сталина, установленный военно-историческим обществом в Петроверигском переулке.
И последнее.
С того самого знаменитого постановления «О преодолении культа личности и его последствий» государственный террор именовался «нарушениями социалистической законности», а ответственность возлагалась отчасти на Сталина, а главным образом на органы госбезопасности, якобы вышедшие из-под контроля партии. Так вот пора уже отчетливо сказать, что тот же Ягода не совершал никаких «нарушений социалистической законности» – он был воплощением большевистской «законности» и никогда и ни разу против указаний партии не пошел. То же самое можно сказать и о прочих руководителях ВЧК-ОГПУ-НКВД-КГБ. Выделение палачей в отдельный список, так же как и исключение их из этого списка, на мой взгляд, возобновляло бы советскую трактовку государственного террора. Сводить все к деятельности палачей – значит упрощать и выхолащивать проблему. Да, конечно, выполнявшие преступные приказы были преступниками, но в первую очередь преступным было само государство, устроившее эту кровавую вакханалию. А пока преступления против человечности называют «нарушениями социалистической законности» или «превышением должностных полномочий». И это главная проблема.
По следам дискуссии о Стене памяти на спецобъекте «Коммунарка»
Благодарю Михаила Соколова за организованную им 29 октября дискуссию на Радио Свобода «Путинизм без памяти» (см.: https://www.svoboda.org/a/29570076.html… ) и за приглашение принять в ней участие.
Хочу суммировать и высказать более развернуто то, о чем я пытался говорить в передаче, дискутируя и споря главным образом с членом правления «Мемориала» , д.и.н. Никитой Петровым и заочно с председателем правления «Мемориала» Яном Рачинским, с которым мы около 40-50 минут обсуждали эту же проблему (точнее п.2) на Лубянской площади в очереди к Соловецкому камню. .
1. В 2018 году на Бутовском полигоне — месте массовых расстрелов проводившихся с 8 августа 1937 года по 19 октября 1938 года (так указано в информационных материалах в интернете) 27 сентября 2017 года был открыт (я узнал об этом, к сожалению, только сегодня, потому что меня не было в сентябре -октябре 2017 года в Москве) огромный , фундаментальный мраморно-гранитный мемориал жертв политических репрессий, где на стене выгравированы по дням расстрелов по алфавиту фамилии и имена 22762 расстрелянных и закопанных здесь людей.
Среди жертв политических репрессий закопанных во рвах на Бутовском полигоне безусловно есть и их громадное большинство : а) люди не участвовавшие сами в осуществлении политических репрессий и репрессированные по политическим мотивам и б) люди осуществлявшие политические репрессии , но затем и сами репрессированные по политическим мотивам (думаю этих людей тоже немало) и потому тоже реабилитированные.
На Бутовском полигоне мы видим впечатляющий мемориал (почти такой же — судя по фотографиям в интернете впечатляющий как Мемориал жертв ленинградской блокады на Пискаревском кладбище который я видел воочию), но то, что часть тех людей которых мы чтим и к плитам с именами, которых мы кладем цветы осуществляли репрессии мы не знаем и визуально это не показано. Причина в том, что те, кто готовил списки репрессированных и создавал мемориал на Бутовском полигоне на ставили перед собой задачи сообщить и показать визуально нам, гражданам, кто из расстрелянных на Бутовском полигоне людей сам осуществлял политические репрессии, а затем был и сам расстрелян по политическим мотивам.
По документам на основании которых составлен общий алфавитный список всех расстрелянных на Бутовском полигоне людей, а также и по другим архивным документам при желании, думаю, возможно было установить кто из 22762 расстрелянных на этом полигоне входит в кластер «а», а кто — в кластер «б» . И вместо алфавитного списка по дням расстрелов на этой огромной стене можно было отдельно выгравировать два алфавитных списка. Список людей не участвовавших в осуществлении политических репрессий и список лиц осуществлявших репрессии по политическим мотивам и затем по политическим же мотивам репрессированным..
Не сделано это разделение проектантами и авторами мемориала на Бутовском полигоне совершенно сознательно. Причина думаю, такая, — все здесь жертвы, политических репрессий, а то, что часть жертв сами осуществляли политические репрессии визуально не надо показывать, да и как мы можем их разделять и это определить?. .
Представляется, что такое разделение фамилий расстрелянных на Бутовском полигоне лиц на два списка, если бы оно было сделано ВИЗУАЛЬНО (хотя фактически это разделение совершенно законно и документально можно подтвердить) не сделано потому, что наверняка вызвало бы шок у сторонников сталинизма, негодование властей и острую дискуссию между сторонниками и противниками советской власти. .
2). 27 октября 2018 года на территории бывшего спецобъекта НКВД «Коммунарка» (бывшей, дачи Генриха Ягоды), где с 2 сентября 1937 по 24 ноября 1941 года было расстреляно 6609 человек, «Мемориал» и Государственный музей ГУЛАГА открыли созданную ими «Стену памяти» (название неофициальное, поскольку нигде в экспликациях не обозначено). Стена образована металлическими листами разделенными вертикально стоящими деревянными брусами, ее протяженность порядка ста метров.На десятках укрепленных на этой стене листах нержавейки выгравированы в алфавитном порядке имена всех установленных на сегодняшний день 6609 человек ЖЕРТВ ПОЛИТИЧЕСКИХ РЕПРЕССИЙ, тела которых привезли и закопали на спецобъекте «Коммунарка».Вдоль примерно двух-третей этой стены, почти вплотную к ней устроена непрерывная (как эскалаторная лента) неширокая скамья, на которую можно класть цветы и одновременно являющаяся важным архитектурным элементом придающим большую выразительность этой «Стене памяти» . По всей длине скамьи сегодня лежало очень много цветов .
Ходил я сегодня по территории спецобъекта «Коммунарка» часа полтора. Это действительно спецобъект с закрытыми глухими воротами и калиткой (она была приоткрыта), обнесенный по периметру крепким деревянным забором с колючей проволокой по верху. Вдоль забора с внутренней стороны примерно на протяжении двух третей периметра проложена гравийная дорожка , поставлены скамейки. На большой поляне среди леса построена церковь, стоит старая дача Ягоды и еще ряд новых построек. Назвать эту территорию и этот спецобъект, увидев его воочию, кладбищем, как назвал это место председатель «Мемориала» Ян Рачинский, думаю не решится ни один человек.
Почему это не кладбище? Когда сюда привозили тела расстрелянных их просто сваливали и закапывали в ямах и рвах, которые никак не обозначены насыпями на местности. Не оформлены эти рвы и ямы и сегодня. Хотя на некоторых местах я видел воткнутые колышки и между ними натянутые ленты. Видимо колышками обозначаются какие-то места , где были закопаны тела. Сегодня эта территория практически полностью (за исключением большой поляны и пруда) заросла лесом. В лесу на двух участках поставлены кресты и к нескольким десяткам деревьев родственниками расстрелянных и закопанных на этой территории людей примотаны скотчем или прибиты, а иногда и поставлены на земле несколько десятков листков и табличек с именами и фотографиями, а иногда и более подробными сведениями о тех людях, чьи тела здесь закопали. .Прямо среди деревьев и при входе несколько скромных индивидуальных , а также и более заметных памятников как на кладбище.
В 1999 году этот спецобъект был передан от ФСБ РПЦ и ныне имеет статус «Объект культурного наследия регионального значения «Коммунарка». Возможно, что через какое-то время, здесь будет создан такой же государственный и солидный, постоянный гранитно-мраморный мемориал жертв политических репрессий как в Бутово.
То что я говорил выше о расстрельном полигоне Бутово полностью применимо сегодня к спецобъекту (ныне объекту культурного наследия) «Коммунарка». Разделения покоящихся здесь людей (невозможно назвать это место человеческим захоронением и кладбищем) на «Стене памяти» на лиц не участвовавших в осуществлении политических репрессий и лиц участвовавших в осуществлении политических репрессий «Мемориал» сознательно не делал и делать не хочет.
Почему? Ответы которые я получил таковы . Все здесь жертвы. И как мы будем их делить? Кое-кто из них даже не реабилитированы. Например, не реабилитирован Комиссар госбезопасности I ранга Заковский.
А то, что часть этих людей , например, тот же комиссар госбезопасности I ранга Леонид Заковский издавший 16.10.1937 года предписание (прощу прощения у Никиты Петрова за то, что я ошибочно настаивал во время дискуссии на этой дате, как на дате расстрела самого Заковского) о расстреле 1116 заключенных Соловецкой тюрьмы и тот же Генрих Ягода сами осуществляли политические репрессии прежде чем их самих тоже расстреляли по политическим мотивам помещены в общем списке по алфавиту и их роль в политических репрессиях никак не обозначена, по мнению «Мемориала», невозможно и не нужно делать и не нужно это визуально показывать.
И в общем-то я понимаю, почему «не надо»! Представляете, что бы такое разделение на «Стене памяти» на спецобъекте «Коммунарка» и на полигоне Бутово, хотя оно совершенно законно и может быть, как я думаю, сделано на основании уже известных архивных документов вызвало бы в нашем обществе и у власти?
Но тогда ведь и значительная часть критики в адрес Кремля и власти, которую в дискуссии на Радио Свобода высказал член правления «Мемориала» Никита Петров, что власть и Путин проводят двусмысленную политику — безоговорочно осуждая политические репрессии не называют виновных в этих репрессиях лиц, тех, кто их осуществлял и организовывал, а это были, не только сотрудники ОГПУ, НКВД , но и все члены Сталинского Политбюро и выполнявшие планы по расстрелам члены «троек» , включая секретарей обкомов во всех областях и республиках СССР, и т.д. и т.п., по-моему, в определенном аспекте, обратима и на «Мемориал» тоже.
Я имею ввиду , что и Ян Рачинский и Никита Петров категорически и решительно отвергают мое запоздалое предложение и суждение (оно запоздало потому, что публичной дискуссии в «Мемориале» по этому вопросу не проводилось, иначе я бы на нее пришел) , что правильно было бы сделать и поместить на «Стене памяти» в Коммунарке не один , а два алфавитных списка жертв политических репрессий — а) список лиц не участвовавших в осуществлении репрессий по политическим мотивам и б) список лиц, осуществлявших репрессии по политическим мотивам и затем тоже по политическим мотивам репрессированным (даже если во второй список возможно попадет и Николай Бухарин и все секретари обкомов и т.д.).
Тем не менее я считаю свое предложение заслуживающим внимания на будущее. Полагаю, что его можно попытаться осуществить, когда вместо временной «Стены памяти» на спецобъекте «Коммунарка» государство решит установить фундаментальную и постоянную, как на Бутовском полигоне. Тогда для объекта «Коммунарка,» «Мемориал» мог бы попробовать сделать не один общий, а два алфавитных списка, о которых я говорю выше. Даже если власти такие списки не разрешат поместить их предложение станет прецедентом визуализации и публичного представления на «Стене памяти» спецобъекта «Коммунарка» имен тех людей, которые не участвовали в политических репрессиях и тех, которые сами осуществляли политические репрессии в СССР и тоже были репрессированы по политическим мотивам. Последние за участие в политических репрессиях с точки зрения потомков несут моральную, а кто-то (например, те же Заковский и Ягода), возможно, и юридическую ответственность . .
Если «Мемориал» не желает составления и визуального представления двух списков — безвинных жертв и виновных жертв для «Стен памяти» захоронений жертв политических репрессий на территории нашей страны (а возможностей сделать это наверное будет в будущем еще немало), правильно ли «Мемориалу» сетовать и упрекать нынешние власти за то, что они не осуждают и не называет поименно лиц осуществлявших политические репрессии в СССР?
Может быть тогда вообще не надо называть и визуально представлять на «Стенах памяти» имена людей виновных в осуществлении политических репрессий и затем тоже репрессированных по политическим мотивам, как те же Заковский и Ягода? Лично мне это кажется неправильным. Но это уже предмет для следующей дискуссии.