Что такое регент (или кто такой регент)? Регент — это не «что», это «кто». Регентом называют человека, который управляет церковным хором.
Под управлением церковным хором подразумевается довольно много вещей. Во первых, это проведение репетиций — так называемых спевок. Регент назначает время, собирает людей вместе и с помощью навыков управления, слышания внутри себя правильного варианта исполнения тренирует певчих петь согласованно, одновременно произнося слова, не фальшивить и т.д
Также регент церковного хора «проводит службы». Хотя возглавляет службу в храме священник, регент отвечает за всю музыкальную часть службы — что поют хористы, и т.д То есть, регент дает тон (чтобы все вступили в одной тональности), раскладывает ноты, дирижирует (чтобы певцы пели в одном темпе и ритме, в одной громкости и характере).
Регент также занимается и табелем, принимает и увольняет хористов. Это не всегда так (иногда чтобы уволить хориста, нужно еще и согласие главного священника — настоятеля). Но в целом с полным основанием регента можно назвать «директором» церковного хора.
Кроме того, что регент считается управляющим хором, он еще и в духовном смысле считается офицером небесного воинства, так как управляет не просто пением, а пением церковной музыки, то есть, славословия Богу. Это накладывает высокую ответственность на данный тип служения.
В день выезда – короткой архипастырской поездки – Светлана Владимировна Хахалина встает затемно. Нужно собраться с мыслями, настроиться, еще раз проверить заготовленные накануне вечером нотные комплекты, схватить их в охапку и с первыми лучами солнца унестись в храм. На службу. Времени всегда так мало, что некогда размышлять, что значит быть регентом и управлять хором. И все же в плотном графике, разрываясь между спевками, службами, занятиями и разъездами по епархии, она – регент архиерейского хора Свято-Троицкого кафедрального собора г. Покровска – находит время поделиться, что значит одновременно быть в профессии и служить Богу.
– Светлана Владимировна, каким хором мечтает управлять регент?
– Любой регент хочет работать с профессиональным хором. Профессионалы поют с листа произведения любой сложности. С ними не нужно заниматься разучиванием, изучением азов – нотной грамоты, теории музыки.
– А каким составом приходится управлять на самом деле?
– Наш хор состоит не только из профессиональных певцов. У нас поют и дирижеры-хоровики, и вокалисты, и пианисты, и духовики, и народники. И в этом вся сложность. Профессиональный певец – это или дирижер-хоровик, или вокалист. У него есть хорошие вокальные данные, он умеет петь. Музыканты-инструменталисты певческими навыками не обладают. Да, они могут быть высококлассными исполнителями, виртуозно владеть своим инструментом, но петь так, как профессиональные вокалисты, – нет. Зато их можно научить, ведь у них есть главное – музыкальная база.
– Получается, уровень исполнительского мастерства хора в большей степени зависит от профессионализма и данных певчих?
– Не только. От личности регента – его образования, вкуса, воцерковленности – в том числе.
Если говорить о вкусе, то у каждого регента свои критерии отбора песнопений. Иногда выбираешь просто по принципу «нравится – не нравится». Если нравится тебе, а потом еще и прихожанам, настоятелю, то это замечательно, это значит – ты на правильном пути. Иногда нужно время, чтобы новое произведение «отлежалось» и стало понятно, интересно оно, стоит ли с ним работать.
Очень важен совет и поддержка настоятеля храма. Архиерейский хор, конечно, прислушивается к мнению Епископа Пахомия. Если ему нравится то, что мы выбрали и выучили, мы поем, если нет, то снимаем с репертуара.
На то, какие произведения я беру в работу, состав хора, конечно тоже влияет. И дело здесь даже не в уровне подготовки певчих, а в их умении осмыслить песнопение и исполнить соответствующе. Иногда им нужно помочь – рассказать, о чем песнопение, какое место в богослужении оно занимает, объяснить его характер. Помню, мы записывали диск с хором саратовского Свято-Троицкого собора, и одно произведение, очень красивое, очень сложное – «Боже, Боже мой, вонми ми» Никольского – у нас никак не получалось. Вроде поют, вроде красиво поют, а звучание не то. И я тогда сказала хористам: «Вы понимаете, о чем поете? Вы поете о распятом Христе – о Сыне Пресвятой Богородицы. У вас у всех есть дети – вот и представьте, что мать может чувствовать в такую минуту». Это было жестко, но зато мы записали песнопение с первого дубля, и оно получилось самым ярким на диске. То есть очень важно настроить певчих, объяснить, что церковное пение не должно быть бездумным. Бездумно – значит бездушно, а петь нужно душой, сердцем.
– Во многих церковных хорах нет профессиональных певцов, поют даже любители. Выходит, что собрать хороший состав очень сложно – почему?
– В каждом городе есть музыкальные учебные заведения, а значит, и музыканты. Конечно, отбирать певцов так же щепетильно, как это делал выдающийся регент Данилин, которому, например, было важно, чтобы в партии сопрано были только лирические голоса, не получится. Но собрать хороший состав возможно.
Профессиональные составы не собирают, потому что они просто мало кому нужны. Порой сами батюшки говорят, что им достаточно обихода, а единственное приемлемое пение – это знаменное. Но разве это правильно? Почему храму нужны золотые купола, красивый иконостас, а хорошее богослужебное пение — нет? Богу нужно приносить лучшее. Люди испокон веков это понимали.
Если у человека есть дар регентовать или петь, то он обязан делать это хорошо, обязан справляться с красивыми и сложными произведениями. Потому что он, во-первых, служит Богу, а во-вторых, должен стремиться к саморазвитию. Профессиональный рост возможен только благодаря равнению на лучшее – лучших композиторов, регентов, певцов. И, конечно, благодаря поддержке настоятеля, Архиерея. У меня, слава Богу, такая поддержка была и есть. В Саратове меня поддерживали настоятель и Владыка Лонгин, теперь в Покровске – Владыка Пахомий. Именно они приучили меня слушать духовную музыку, интересоваться ею, не стоять на месте.
– Когда говорят: «Хороший, профессиональный хор не нужен», обычно ссылаются на то, что главное – не мастерство и навыки, а молитвенный настрой. Что Вы об этом думаете?
– Никогда не соглашусь с тем, что профессионализм – не главное. Профессионализм дает возможность роста, дальнейшего развития. Молитвенно – это и есть профессионально, красиво, с любовью к Богу. Служба – это праздник, на котором важно абсолютно все – и священнодействия, и чтение, и пение. Все наполнено глубоким смыслом и торжественностью. Особенно это касается архиерейского богослужения – оно яркое, красивое, праздничное. И рассуждая в таком ключе, что хорошее пение не нужно, можно также сказать о богослужении: «Зачем нужно соблюдать чинопоследование? Главное же – молитва»…
– Мне кажется, дело здесь как в непонимании того, что земная служба – подражание службе небесной, так и в непонимании того, что клиросное служение не такое уж простое.
– Печально, но часто можно услышать, что петь в церковном хоре или управлять им легко. Это очень нелегко, даже физически. Кроме того, музыканты преодолевают непростой, долгий путь становления. Они только учатся своему главному и единственному делу жизни шестнадцать лет! Они осваивают нотную грамоту, чтение с листа, искусство пения или игры на инструменте, а за этим стоят часы и годы упорного труда, репетиций. Мой знакомый подшучивает надо мной, говорит: «Да что такое дирижер? Разве это труд? Ты вот попробуй поработай водителем, как я!» Что на это можно сказать? Только предложить прорегентовать службу.
– Часто ли Вас, как регента, критикуют?
– Как сказать… Раньше в храмах бабушки создавали настоящие общины. Они знали всех, кто ходит в храм, кто, чем занимается, знали репертуар хора. После службы всегда подходили и говорили, как мы спели – хорошо или плохо, спрашивали, почему не спели то песнопение, которое они ждали, очень настороженно относились к новым произведениям. Сегодня ничего подобного нет. Бывает, прихожане подходят, благодарят за пение. Это очень приятно. Твоя работа находит отклик в сердцах людей – это не может не радовать.
Что касается настоятелей, то, как правило, не все живут жизнью хора. Мне повезло, что в Свято-Троицком соборе Саратова настоятелем в 2004 году стал отец Пахомий, теперь наш Владыка. Он сразу же заинтересовался делами хора – велел обновить, то есть полностью сменить репертуар, посещал наши спевки, давал советы и делал замечания. Поначалу было тяжело – новые песнопения, композиторы, очень большой объем информации и нового материала, который нужно выучить. После каждой службы я плакала – ничего не получалось. Замечания воспринимала очень болезненно. Мы с хором столько работаем, стараемся, а в итоге от настоятеля слышим только о недостатках. Но потом как-то отец Пахомий мне объяснил, что он делает замечание не потому, что хор поет плохо, а для того, чтобы хор пел еще лучше. И я поняла – нужно просто работать и смиряться, прислушиваться к советам. Особенно священника и тем более архиерея. Благословение архиерея дает силы, талант. Помню, когда Владыка Лонгин благословил наш хор записать диск с «Всенощным бдением» Рахманинова, я сначала подумала, что это шутка. Мне казалось, что с нашим составом это невозможно. Но надо, значит надо – начали работать, учить, и все получилось. И я уверена – это не моя заслуга.
– Вернемся к разговору о профессионализме и молитвенном настрое. Одна из самых распространенных претензий к певчим – невоцерковленность. Прихожанам не все равно, кто поет в хоре, а Вам?
– Всегда удивляет, когда кто-то берется судить глубину веры другого человека. У меня в хоре пели разные солисты – даже некрещеные и мусульмане. И ни один не остался равнодушным к тому, что увидел в храме. Мусульмане, конечно, своим убеждениям не изменили, но в храме вели себя очень достойно – были вежливы с прихожанами и уважительно относились к священнику, богослужению. Некрещеные певчие рано или поздно начинали интересоваться верой, читать книги и потом принимали Крещение. Поэтому для меня наличие или отсутствие веры не показатель – хороший это человек, певчий или плохой. Шанс нужно давать каждому и никому не преграждать путь к Богу.
– Вы сказали, что регенту и певчим в творчестве, в служении нужно ориентироваться на лучших представителей, исполнителей духовной музыки. На кого ориентируетесь Вы?
– Я ориентируюсь на композиторов Новой московской школы. Тем более что сегодня ее традиции активно возрождают. Ярчайшие представители этой школы – Кастальский, Чесноков, Никольский, Калинников, Голованов, Шведов, Гречанинов, Рахманинов. Они брали древние распевы и на их основе создавали очень красивые произведения. Единственное – композиторы делали упор на партию низких басов. Сегодня дефицит таких голосов – хорошо, если хоть один бас в хоре есть.
Можно брать в работу произведения композиторов русского зарубежья – Ледковского, Константинова, и современных композиторов – Лебедева, Лапаева, Ковальджи, Митрополита Илариона (Алфеева), Архиепископа Ионафана (Елецких). Они пишут хорошую, доступную музыку для небольших составов.
Определенно стоит послушать, как поет коллектив высочайшего уровня – мужской хор Московского Подворья Свято-Троицкой Сергиевой Лавры под управлением Владимира Горбика. И еще мужской хор Сретенского монастыря. Из смешанных рекомендую хор храма в честь иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость» на Большой Ордынке.
Для меня лично эталонами исполнения духовной музыки остаются архимандрит Матфей (Мормыль) и Александр Свешников. Отец Матфей удивительным образом передает дух церковной музыки. Хор Свешникова – знаменитого дирижера, хормейстера – тоже очень музыкально, логично и, что не менее важно, церковно исполняет духовные произведения.
– Светлана Владимировна, в завершение беседы предлагаю Вам небольшой блиц. На Ваш взгляд, что нужно, чтобы богослужение прошло хорошо?
– Нужно оставить все мирское, все проблемы и заботы за порогом храма. Настроиться на труд, не отвлекаться во время пения ни на что. Все внимание уделить службе. Это важно помнить и регенту, и певчим.
– Какими качествами должен обладать регент?
– Регент должен быть коммуникабельным человеком, хорошим психологом – в большом коллективе нужно уметь находить подход к каждому. Регент должен быть профессионалом в своем деле, постоянно совершенствоваться, интересоваться чем-то новым. Еще регент должен быть смиренным человеком. Это обязательно – регент ведет службу, но не он главный на этом празднике. Он подчиняется настоятелю или Архиерею, Богу.
– Регентство для вас – это…
– …это моя жизнь. Поначалу думала: «Ну, руководитель церковного хора, и что? Я на это училась». Теперь с каждым годом все больше понимаю, насколько это сложная, трудная, мужская, как сказал Горбик, профессия. И она меня поглощает – я постоянно строю планы, ищу новые песнопения, разучиваю их с хором, что-то слушаю, перекладываю. В общем, живу!
– Светлана Владимировна, Вы часто говорите, что пение хора за богослужением помогает прихожанам сосредоточиться на молитве. Вы чувствуете, когда люди в храме молятся, а когда нет? Что делаете для того, чтобы настроить верующих на общение с Богом?
– Да, бывают такие моменты на службе, когда возникает необъяснимое чувство единства с певчими, священниками, прихожанами. Этого не описать. А чтобы люди в храме молились, регенту самому нужно молиться. Но не забывать о своих обязанностях. Служба – это тонкий процесс, хор должен звучать или молчать тогда, когда это положено. Нужно быть собранным, сосредоточенным и при этом сохранять молитвенный настрой, трепет, благоговение перед Богом. И стараться передать это певчим – жестом, взглядом. Тогда все получится.
Регент Ирина Буханец: Хор – это не «я пришел петь»
26.11.2016
В преддверии Международного съезда регентов и певчих, который пройдет в Москве 30 ноября – 2 декабря 2016 года, продолжаем рассказ о хорах и регентах Русской Православной Церкви. Сегодня о том, как собрать хор в условиях серьезнейшего «кадрового голода», от кого и от чего зависит его репертуар, как служащий священник становится «камертоном» для певчих, в чем разница между клиросом и обычным хоровым коллективом, а также о том, что самое тяжелое и самое радостное в ночных уставных службах, рассказывает Ирина Петровна Буханец, регент старейшего храма Хабаровского края – церкви святителя Иннокентия Иркутского в Хабаровске.
Сразу «в бой»
Ира, перед тем, как перейти обсуждению клиросного служения, расскажи для начала, как и с чего начинался твой клиросный путь?
– В Иннокентьевский храм мы с подругой пришли где-то в начале сентября 2000 года. Как и все студенты, мы тогда спрашивали друг у друга, где можно подзаработать. Мы уже были на втором курсе, и нам разрешили работать! И вот как-то однажды одна девочка в институте сказала нам: «Ну, я, например, в храме пою. Если интересно, приходите». Что такое храм? Я себе его тогда представляла, как показывали в европейских фильмах: открывается большая дверь, а там стоят ряды лавочек, и в центре – мужчина на коленях в красной шапочке. На этом мое представление о церкви исчерпывалось. Я была некрещеная, ни в одном храме ни разу не была, о Православии вообще не знала. Что это такое?
И вот пошли мы с подругой – оказалось, что все совсем иначе. Я помню первый наш визит. Мы тогда с ней не знали, что в храме есть вход с другой стороны, и стали подниматься снизу. Ворота были открыты, но не было никакой дороги – один гравий. А мы с приятельницей на каблуках, в узких юбках, карабкаемся в гору. Я в сердцах тогда возмутилась: «И что, каждый день так ходить?» В общем, кое-как поднялись, встретились с регентом, она нас прослушала и решила, что надо брать.
Регентом в храме тогда была Ксения Кудлай (ныне монахиня Серафима). Она была очень строгая, я бы даже сказала, ортодоксальная. Она нам объясняла, что «клирос – это очень высокое служение, его нужно еще заслужить». Всех подряд на клирос не пускали. На первой спевке она рассказала нам притчу, как во время службы ангелы обходят весь храм и простым молящимся дают по серебряной монетке, а тем, кто поет на клиросе – по золотой.
Сначала нас даже не пускали на сам клирос. В то время он был никак не огорожен, не было даже еще амвона. Амвон делали как раз, когда нас крестили – через месяц после нашего первого визита, в конце сентября. Я это помню хорошо, священника было плохо слышно: шел ремонт. Все в лесах, внизу были ковры, и не было даже пола. Так вот, тогда только-только расписывали алтарь, а перед ним была небольшая ступенька, где и располагался клирос. Мы стояли рядом с ней, подниматься на нее было нельзя, нам только передавали ноты. К нам священник подходил: «Вы клирос?» – «Да, мы учимся». Нас тоже отдельно покадят и пойдут дальше. Вот так мы просуществовали около семи месяцев. Для нас были отдельные спевки, где мы изучали гласы. Тогда было строго. Наизусть учили догматик, «Господи, воззвах», сами себе тон задали, спели, сдали. До этого нас не пускали. Учились долго.
И вот однажды клирос довольно большим составом поехал в какую-то поездку. Не знаю, что произошло, но когда все вернулись, начались массовые сокращения. Штат расформировали, многих уволили, не осталось почти никого. Наша регент Ксения, ныне монахиня Серафима, к тому времени уже поехала в монастырь. К нам регентом взяли девушку, которая только-только окончила курсы псаломщика, знала только устав, ноты – на уровне «до-ре-ми-фа-соль». И тогда нас срочно позвали на клирос. Всего певчих было пять человек, затем еще одна девушка у нас ушла готовить пирожки – там больше платили. И нас осталось четверо. Но тогда нас наконец-то полноценно приняли в свои ряды. До этого просто выходил настоятель: «Поете? Молодцы!» А 1 апреля нас устроили официально, это были как раз предпасхальные дни. Первую свою Пасху мы пели с листа. Регент наша достала какие-то ноты, по-моему, это была «Барыня» – что-то простое.
Так все с листа мы и спели. Всем понравилось, и начались обычные трудовые будни, которые проходили так: приходили мы вдвоем на службу, две новых девочки, которые ничего не знали в плане устава, которых только оформили, которые семь месяцев учили гласы, и которым ноты подавали с клироса. Приходили, а на клиросе никого нет – ни псаломщика, ни регента, и закрыта на замок тумбочка с книгами. Выходил наш пономарь, взламывал тумбочку фомкой, доставал нам часослов, открывал и, как сейчас помню: «Вот это девятый час – все подряд читайте и пойте».
Помню, мы прочитали девятый час, 103 псалом, дальше какой-то возглас, ну, ектении мы знали – спели, «Господи, воззвах», дальше мы поем-поем-поем все подряд – все прокимны поем на понедельник-вторник-среду-четверг, пока пономарь не выйдет: «Так, это петь не надо». В общем, первая служба у нас была очень оригинальная. Тогда я сразу поняла, что нужно учить устав – надеяться не на кого.
А ведь раньше не было «Богослужебных указаний»…
– Не было. Имелись календарь, «Богослужебный устав» Розанова и Типикон. А еще Октоих и старые, очень сложно написанные Минеи. Нот было очень мало. Не было и расписания. Мы открывали календарь, в котором было написано, какая служба, смотрели, какой знак, что поется: Октоих или Триодь, или совмещение – и поехали.
А как вы, кстати, с церковнославянским языком разбирались? По ходу?
– Очень быстро. Мы пришли вдвоем с подругой (она сейчас регент в Фокино). Мы с ней взяли в библиотеке Часослов и Псалтирь, один экземпляр на церковнославянском, другой – на русском. Одна читала, вторая проверяла по-русски. Влет научились, недели за две. Не было у нас такого, чтоб мы сидели, зубрили. По разу прочитали – и сразу стали читать на службах.
Итак, теперь ты сама регент…
– Руководителем хора я быть не собиралась. Мы проработали на клиросе около года, когда наша регент вышла замуж и вдруг срочно вместе с супругом собралась уезжать на запад к родственникам. Нам тогда сказали не волноваться и пообещали нового регента. Они уехали, а замены все нет – оказалось, что девушку, которую нам пообещали в качестве регента, никто ни о чем не предупредил, и, в общем-то, она к нам не собирается. А у нас скоро служба с владыкой. Кто будет руководить? Ну, кто-нибудь. Все вместе кое-как отруководили, я в том числе. Выходит владыка Марк (Тужиков) после службы и говорит: «Ты будешь регентом» – «Да я не могу, я ничего не зна…» – «Выучишь». Все! Никто не спрашивал: хочешь или не хочешь, умеешь или нет, есть ли у тебя образование…
Обучить и воззвать к совести
Давай теперь поговорим про наше время. Что сейчас нужно человеку, чтобы стать певчим, вот, конкретно нашего храма? Какие требования ты предъявляешь?
– Я предъявляю высокие требования, но не у всех регентов есть, кому эти требования предъявлять, если честно. Кадровый голод – не только в нашем храме, а вообще по Хабаровску. Потому что молодежь не хочет учиться музыке.
Как думаешь, почему?
– Конкретно знаю. О чем мечтает каждый ребенок, который приходит в музыкальную школу? Попасть на проект «Голос». Он абсолютно не мечтает владеть каким-то инструментом, потому что это не надо, потому что есть компьютерная программа, которая может тебе воспроизвести любые инструменты. Он не хочет заниматься хоровым пением, потому что так он не сможет показать свой тембр, его красоту. Хоровое пение в принципе сейчас не культивируется. Если раньше оно было везде, даже в советское время при каждом заводе имелся свой хор, а уж профессиональные хоры были огромные, то сейчас даже уровень хоровых коллективов, которые выступают на сцене, тех же капелл, намного ниже – они наполовину состоят из любителей, непрофессионалов.
В такой ситуации для нас каждый человек ценен. Каждый способный «кадр» мы пытаемся обучить и воззвать к его совести: коль вы пришли на клирос, надо соответствовать.
Ну, хорошо, вот придет человек на клирос – возьмите меня, я хочу петь!
– Хотите? Хорошо, я Вас послушаю, спрошу: «А что Вы умеете?»
Ну, ноты знаю немного…
– «Ноты знаете? Хорошо! А это какая нота?»
Любому человеку, который приходит, я даю наипростейшие ноты на пробу. Но сначала я интересуюсь, есть ли опыт пения на клиросе, а опыт посещения служб в храме? У кого-то есть, у кого-то вообще его нет – приходят студенты в первый раз, как я когда-то. Я беру наипростейшие ноты, где текст на русском языке. Объясняю, что мы будем петь не только по нотам, но и по книгам, но для начала мне нужно выяснить уровень знаний и музыкальной образованности. Если человек не может сразу с листа пропеть эту указанную строчку, прошу его спеть любую песню. Он пропевает, и я определяю, есть ли слух и голос. Потом спрашиваю, есть ли желание учиться. Потому что на клиросе просто так стоять… у нас и так мало места. Если у человека есть желание, он начинает заниматься – ходить на спевки, слушать. Если есть большое желание, начинает самообразовываться. Он идет в колледж, учит элементарную теорию музыки, ведь без знания нот на клиросе очень тяжело.
А помимо музыкальных какие-то требования есть?
– Ну, понятно, что человек должен быть крещен и, конечно, желательно, чтобы он был еще и воцерковлен. Это идеал, если к тебе приходит воцерковленный певчий с высшим хоровым дирижерским образованием, желанием петь, работать каждый день, но… такое бывает очень редко.
А бывает ли так, что приходит, может, и талантливый человек, но по какой-то причине не получается у него влиться в коллектив? Может такое быть?
– Может. Чаще всего это происходит не из-за уровня музыкальности человека – дело в характере. В основном, как показывает практика, если у тебя самого неуживчивый нрав, или ты, например, считаешь, что поешь лучше Васи, а Вася тебе мешает петь… Такой человек никогда не вольется в хор, потому что он не понимает, что хор – это не «я пришел петь». Это коллектив. Если кто-то один поет не так, как другие, хочет себя показать, это заканчивается обычно плачевно. Человек не самореализуется, вернее, не понимает, что здесь не за счет этого самореализуются. Он слышит только себя.
Хор, ансамбль, трио…
Сколько певчих сейчас в твоем хоре?
– Сейчас стабильно ходит человек десять. У нас, если разобраться, даже не хор, а вокальный ансамбль. Потому что минимальный хор – это 24-32 человека. У нас вокальный ансамбль, плюс есть ограничения в будние дни – 3-4 человека. Получается, в будни невозможно собрать даже вокальный ансамбль – получается трио или квартет. На основе этого мы пытаемся петь богослужебную музыку, которая написана для хора, адаптировать ее как-то. Очень помогает акустика храмовая, которая у нас, слава Богу, еще дореволюционная – и это спасает. У нас правильно сделанный купол. Раньше храмы строили, акустический фактор непременно учитывался. В других храмах, если петь без микрофона, звук жуткий.
Ты можешь оценить профессиональный уровень певчих твоего клироса?
– Разный, очень разный. Люди разношерстные, с разным уровнем таланта. А некоторые по-настоящему талантливые, но ленивые. Ему говоришь, мол, ты можешь лучше, даже подсказываешь, как можно лучше, – не хочет.
А есть люди, которым где-то сказали, что они петь никогда не будут, что у них проблемы со слухом, голосом и вообще лучше… пирожки готовить. Но они все равно пришли. И начали по чуть-чуть заниматься. Сейчас они уже держат партию. У них есть и сила воли, и желание, поэтому есть и результат.
А бывают люди очень талантливые, некоторые даже пишут музыку. Например, есть маленькая девочка, которая занимается музыкой профессионально третий год всего, а уже пишет хоровые произведения.
Все люди талантливые, просто надо им об этом намекнуть, дать путь – было бы желание.
Расскажи, а как подбирается репертуар? Насколько он разнообразный?
–У нас очень разнообразный репертуар – начиная от древних распевов и заканчивая самыми современными произведениями, из-под пера практически, благо, сейчас XXI век. Люди пишут, выкладывают в интернет – можно сразу брать горяченькое и петь. А подбирается он, исходя из вкуса регента, в основном.
Такой разный партес
А вот скажи, есть такой извечный спор о том, какая музыка должна звучать храме. Кто-то говорит, что надо петь «просто и молитвенно», а некоторым на душу больше ложатся «концертные» варианты произведений. Слышала я и признания в ненависти к партесу. Где грань?
– Что такое вообще партес? Это просто многоголосье. И ничего страшного в этом нет. Многие возмущенно кричат: «Фу! Партес!» Но у меня такое ощущение, что они как-то больше его с партером путают – эдакий этаж в филармонии, где звучит что-то с двумя хорами и с медным духовым оркестром! Абсолютно нет. Монодийные произведения, которые многие призывают во всех храмах петь, скучны на современный слух, и ухом обычного прихожанина будут тяжело восприниматься. Очень хорошо знаменные распевы идут к службе, но в гармонизации, причем современной. К чему привыкло ухо? Все-таки прошло много веков, и музыка изменилась. А партес, как его воспринимают прихожане, тоже бывает разный: есть молитвенный, а бывает, и нет.
Я подбираю репертуар по численному и по количественному составу. То есть вижу, сколько голосов в наличии, смотрю, где и какие партии поются, у кого соло проводится, справится ли пришедший певчий, оцениваю диапазон. Часто для произведений, которые нравятся, но которые мы не можем спеть, делаем аранжировки и все равно их поем.
И, конечно, ориентируемся на вкус наших священников. У нас у каждого батюшки свои пожелания к службе: кто-то очень любит знаменный распев, а кому-то нужны лишь обиходные мелодии, потому что остальное ему мешает. А кто-то любит «вон ту песню красивую, которую вы позавчера пели, спойте ее еще раз». Поэтому ориентируемся часто еще и на предпочтения служащего священника.
Батюшка как камертон
Раз уж зашел об этом разговор, насколько сильно клирос должен подстраиваться под священника?
– Под священника должен подстраиваться однозначно. У каждого свой темп, тон. У кого-то бас, у кого-то – тенор. И это я тоже стараюсь учитывать, чтобы ему тоже было удобно. Если мы будем петь очень высоко, а у священника бас – ну, тяжело ему будет с нами. Он будет пищать, надрываться, срывать свой голос. Нам это не надо. И, конечно, мы всегда стараемся тон задавать от священника, от диакона. Ектении мы даем в его тональности, чтобы служба слушалась органично от начала до конца.
Раз речь зашла о священниках, давай поговорим и о том, какова роль настоятеля в клиросном служении. Какой он, идеальный настоятель для клироса?
– Для регента это настоятель, который не вмешивается в творческий процесс, но дает нужные указания по ходу, например, вот это нравится, а это – нет, и подсказывает: «А вот тут, пожалуйста, ориентируйтесь на каждение. Закончили – допели».
Идеальный настоятель для регента – тот, который понимает, насколько важно участие хора в службе. Потому что есть такие настоятели (лично сталкивалась), которые думают, что, грубо скажем, матушка Зина без музыкального образования только потому, что она матушка, намного лучше справится с обязанностями регента, чем регент с 25-летним стажем, который очень хорошо руководит хором. Ведь, по его мнению, та не особо духовна, а матушка – духовна. Я встречала такие случаи в храмах Хабаровска, и что при этом обычно получалось? Хор понимает, что он уже не хор, что им руководит не профессиональный регент, а человек, который ноты едва знает, но у которого зато такой авторитет, который может так прикрикнуть на Васю, мол, тот поет не так, что Вася уйдет с клироса и больше никогда не захочет туда возвращаться.
И еще идеальный настоятель тот, который понимает, что клирос составляют люди творческие. Мы не ждем аплодисментов, но, конечно, нам нравится, если хоть иногда нам говорят, что поем мы хорошо. При этом нам хочется расти и петь еще лучше, что немаловажно.
Клирос – не просто хор
Скажи, есть какой-то рецепт, чтобы клирос стройно, молитвенно, красиво и благолепно звучал?
– Надо, чтобы каждый, когда поет, про себя еще и молился. То есть не просто произносил слова под написанными нотами, а внутри себя сопереживал произведению. Я, например, иногда после больших служб чувствую себя, как выжатый лимон, потому что все через себя пропускаю, у каждого пытаюсь вытянуть, каждому показать – вот тут пойте, тут подтяните… Если бы каждый это делал, каждый бы пропускал музыку через себя, а не смотрел в это время, что там ему Петя ответил в WhatsApp, мы бы звучали еще лучше.
У нас и так хор звучит хорошо, слаженно, но это когда каждый слушается руку и не пытается другого перекричать.
Обратный вопрос: когда сложно руководить хором?
– Когда хор не собран, то есть певчие пришли на клирос непонятно зачем. Сейчас в чем проблема? Очень много людей, которые поют на клиросе, совмещают это с другой работой, потому что в храме небольшая все-таки оплата, на нее одну не проживешь, особенно если у тебя еще и семья. Многим приходится совмещать. Это и ансамбли, и преподавательская деятельность, и репетиторство музыкальное. Люди заняты, и они не хотят здесь сильно вникать в процесс. То есть многие к клиросному служению относятся как исполнители: пришли, открытые ноты спели, пальцем показываю стихиры, вспомнили глас – спели, и дальше этого не идет. Они не знают не то что устав, а даже чинопоследование. Это незаинтересованность, и это печально.
А чем, кстати, пение на клиросе отличается от пения в обычном хоре?
– Как творческий процесс протекает в обычном певческом коллективе? Порепетировали, затем – концерт. Ты спел произведение, тебе аплодируют, ты на эмоциях. Передохнул – снова на сцену. Здесь не так. Пение на клиросе – это непрерывная молитва, причем это диалог. Есть священник, который дает возгласы, а клирос – это организм, который за всех молящихся в храме, сколько бы их ни было человек – сто или тысяча, за каждого из них произносит слова молитвы. За всех молящихся – и даже за ту бабушку, которую ты не любишь и которая за колонной стоит, ты и от нее произносишь слова молитвы. К сожалению, не всякий это понимает.
Если бы каждый осознавал, какая ответственность на него возложена…
И при этом ты не ждешь аплодисментов, тебе нельзя петь так, чтобы тебе прихожане аплодировали, ведь это разрушит их молитву. Эту тонкую грань тяжело найти и объяснить каждому. Потому что все-таки есть люди, которые относятся к этому не как к послушанию (у нас все-таки не работа), а как к очень быстрому забегу, потому что потом надо бежать в другое место.
Не выгореть и не покрыться пылью
Сейчас на каждом шагу встречается такой термин, как «выгорание». Даже в православной среде сейчас вовсю обсуждают «пастырское выгорание». Встречалась ли ты с таким у певчих? И как думаешь, каким образом можно поддержать в членах хора любовь и интерес к их служению? Есть какой-то рецепт?
– Мне кажется, выгорание – это нечто внутреннее у каждого человека. Не бывает выгорания клироса – разве что пожар случится, но это несколько другой случай…
Нет, это все-таки внутреннее. Каждый человек живет своей жизнью – семья, дети, учеба, работа… что угодно. У всех свои внутренние переживания. Ты пришел на клирос, а у тебя дома какое-то горе, и вот не можешь настроиться. Или у тебя депрессия, или у тебя куча работы либо ты понимаешь, что тебе завтра надо сдавать кандидатскую или аннотацию написать, а ты не успеваешь. И ты обо всем этом думаешь, и поэтому настроиться на пение тяжело. Это даже не выгорание. Уж выгореть совсем, мне кажется, невозможно.
А чтобы себя подпитывать и постоянно пробуждать, надо брать новые произведения. Если у тебя певчая обиход исполняет, не глядя в ноты, а при этом думает: «Боже мой, я картошки на суп не купила, чем я буду детей кормить?», – о какой службе может идти речь?
И постоянно людям надо напоминать, где они находятся, что они делают. Потому что, например, у нас сейчас состав, в основном, молодой. Люди со своими переживаниями, стремлениями, многие заняты учебой. Выгорание? Не знаю. Для меня, наоборот, клирос – это отдушина.
О! Раз речь зашла про новые произведения, тогда еще один провокационный вопрос. Могу, конечно, ошибаться, но я встречала, условно, два основных подхода к подбору репертуара – постоянное его обновление или же, напротив, дикий консерватизм и использование одного готового «набора». Пение одного и того же годами. Сторонники первого приводят довод, что надо расти и развиваться, другие же говорят: «Не до жиру, пусть поем все простое и одинаковое, зато чисто». А ты какого взгляда придерживаешься? И, вообще, от чего это зависит – от состава, от регента?
– Подход зависит, большей частью, от состава. Регент по своему вкусу может любить, например, восьмиголосные хоры. Они очень красивые. Но у него четыре человека. И не может он их спеть, поэтому, чаще всего, репертуар подбирается под состав. Например, у меня пришли на службу сопрано, альт и тенор, а нет баса – тогда мы берем трехголосный однородный хор, тенор поет нижнюю партию. Тогда это звучит красиво. А если в такой ситуации мы возьмем четырехголосное произведение и выпустим из него голос, будет звучать уже пусто. То есть, в любом случае, репертуар зависит от количества певчих и состава, который стоит у нас в данный момент на клиросе.
Что касается репертуара, который мы поем, – он тоже разный. Как уже говорила, у нас есть и обиход, и гармонизация знаменных распевов, и произведения современных авторов, и даже произведения на языках оригинала – на греческом, например, часто поем. Репертуар абсолютно разнообразный. И определяется он непосредственно перед службой, потому что, к сожалению, не всегда знаешь, все ли придут. В субботу же и в воскресенье, когда состав полный, мы, как говорится, «отрываемся» и поем то, что нам нравится.
А развиваться, конечно, надо. Петь постоянно одно и то же – я не знаю, насколько надо быть закостенелым для этого. И мне кажется, это будет вести только к регрессу.
«Идеальный» регент
Давай еще немного поговорим непосредственно про регентское служение. На твой взгляд, какими ключевыми качествами должен обладать регент?
– О, их много! Регент, в первую очередь, как ни крути, должен быть профессиональным музыкантом. Желательно, чтобы он имел специальность хоровика-дирижера. Потому что если ты просто музыкант, например, инструменталист, то, да, у тебя есть слух, ты привык обращаться с инструментом. Но ты открыл ноты – и играешь. А здесь у тебя хор, который, по сути – многострунный инструмент, и чтобы каждую струну настроить… это тяжело. Потому что невозможно залезть рукой в чужой голосовой аппарат, настроить там все, как надо, и каждый раз, как певчий приходит, ты просто включаешь кнопку – и все, он поет, как положено. К сожалению, это невозможно.
Еще должен быть идеальный слух. Ты должен слышать всех и каждого, чтобы, если надо, во время пения подсказать: ты занижаешь, а ты, наоборот, подтяни. И весь этот процесс постоянно надо контролировать. То есть, в первую очередь, регент должен быть профессиональным музыкантом.
Второе. Конечно, он должен быть воцерковленным человеком, должен понимать, в чем смысл его служения, дабы это донести и хору. Если человек совсем светский пришел – и сразу на клирос, ему будет очень сложно, ведь процесс репетиционный и концертный, как мы уже говорили, кардинально отличается от богослужения. Это разнополярные вещи.
На что нацелен весь процесс музыкальности светских хоровых дирижеров? Разучить произведение, сделать его идеальным, со всеми оттенками, чтобы потом, исполняя на сцене, найти отклик в душе у своих зрителей, получить аплодисменты и испытать катарсис. У нас же – полностью наоборот. У нас, конечно, тоже есть спевки, но каждая служба – это беспрерывный молитвенный процесс. Это не концерт, ты не ждешь отклика, ты не жаждешь аплодисментов, ты понимаешь, что ты просто часть молитвенной системы. И если один винтик раскрутится – все, уже будет не то. Не будет цельности службы, и ты просто не выполнишь свою миссию, возложенных на тебя обязанностей.
Значит, регент – это христианин, музыкант, хоровик с «большими ушами». И, конечно, это должен быть еще и педагог. Потому что хор – это самый уникальный инструмент, это собрание личностей настолько порой разных, что приходится временами быть и психологом. Люди, бывает, и ссорятся, и не понимают друг друга, предъявляют один другому какие-то требования или демонстрируют свои личные музыкальные пристрастия. Например, Леше не нравится, как поет Вася, и он всю службу ему говорит, что тот поет неправильно. И не обращает внимания даже на регента, который говорит: «Леша, есть регент, который сам скажет Васе, хорошо он поет или плохо. Может, ты поешь еще хуже него?» Так что регент – это также и педагог.
А еще регент – это посредник между алтарем и хором. То есть обязательно это должен быть человек, который знает чинопоследование службы. В идеале все возгласы священника регент тоже должен знать наизусть. Он должен понимать, в какой момент нужно показать хору вступление, чтобы тот спел. Если ты этого не знаешь, будут паузы. Таким образом, цельность службы будет разрушаться, она уже не будет ощущаться как единое целое от начала до конца.
А что скажешь о духовных качествах? Может, он должен быть подвижник, молитвенник или аскет?
– Это еще должен быть человек, у которого внутри «горит», чтобы хор «заразить», чтобы даже в ауфтакте (дирижерский взмах рукой для показа начала исполнения произведения – прим.) этот огонь передать, чтобы все запели так, как тебе надо. Подвижник – ну, только если всех к чему-то подвигнуть? К хорошему пению, например, тогда – да. А аскет – это человек, ведущий замкнутый образ жизни, уединяющийся, а регенту так нельзя. Ему надо, наоборот, всех собрать. Это больше собиратель. Мне кажется, это должен быть такой моторчик-«энерджайзер», который всех заводит.
Уставное бдение
Ну, и последний вопрос. Не так давно у нас в храме появилась традиция уставных богослужений. Поделись впечатлениями от ночных служб. Не было страшно за такое браться?
– Поначалу мне очень нравилось. И нет, мне не было страшно, потому что, когда шестнадцать лет назад мы начинали служить, мы, в принципе, служили без сокращений. Службы были намного дольше, но я все это знала. Единственная сложность, которая у нас была, – с библейскими песнями, которые, кроме как постом, в принципе, нигде уже не поются. Даже не помню, с какого века их не принято петь.
Самое тяжелое в этих богослужениях – даже не их длина, а то, что они проходят в ночное время. Голос спит, аппарат спит, мозг пытается уснуть. Собраться, конечно, очень тяжело, и, бывает, что ты что-то читаешь, а мозг, по крайней мере, какое-то его полушарие, – спит.. Это тяжело только в плане физическом.
А в духовном плане, конечно, это замечательно: ты не торопишься, ты не ограничен по времени. Ты стоишь и спокойно молишься. Те же кафизмы ты читаешь полностью, и ты понимаешь их смысл, а не так, что выхватил кусок, а что было до того – уже и не помнишь, потому что два дня назад читал. Ты от начала до конца службу понимаешь, что ты делаешь, зачем. В последний раз было людей побольше – приятнее было молиться. Было бы еще побольше братии молящейся, чтобы их воодушевляли… было бы совсем замечательно!
Беседовала Любовь КУТУЗОВА
Поделитесь этой новостью с друзьями! Нажмите на кнопки соцсетей ниже ↓