Почему матери бросают своих детей?
Считается, что дети — это цветы жизни. Но есть матери, для которых уход за ребенком становится непомерной ношей. Почему так выходит? Что заставляет женщин совершать такой поступок и оставить своего ребенка на попечение государства?
Это так называемые матери-кукушки. Свой роковой шаг женщины, мотивируют тем, что им не на что поднимать ребенка на ноги. Матери отказываются от новорожденных потому, что рядом с ними нет ни родственников, ни друзей, к которым можно было бы обратиться за помощью. Отец ребенка, как правило, не готов его воспитывать и бросает женщину, узнав о беременности, либо их связывали непродолжительные отношения. Чаще, конечно, отказываются от первенцев, но бывает, что нежеланен в семье, второй или третий ребенок.
Бывают и одинокие женщины, которые зачастую не имеют собственного жилья, перебиваются временными заработками или находятся на содержании мужчин. Они считают свою ситуацию безвыходной, говорят о невозможности воспитывать и содержать ребенка без поддержки близких.
Иногда причиной отказа становится тяжелое потрясение во время беременности — разрыв отношений с отцом ребенка, гибель кого-то из близких. Изначально они не планировали отказываться от ребенка, зачастую он был желанным. Однако большое потрясение на последних месяцах беременности или непосредственно перед родами подтолкнуло их к отказу. Женщины испытывают страх, шокированы и не вполне способны принимать осознанные решения. Отказываясь от ребенка, они говорят о невозможности заботиться, о нем в этой тяжелой ситуации.
Бывает так, что женщины оставляют малышей после рождения, считая, что их не примет семья. Иногда близкие напрямую угрожают новоиспеченной матери, что выгонят из дома, не будут помогать. Чаще всего это студентки или домохозяйки, проживающие со своими родителями или с родителями мужа.
Как не превратиться в маму-кукушку?
1. Чтобы ребенок не стал препятствием на вашем жизненном пути, не вызывал раздражение и досаду, настройтесь на роды, на появление в Вашей жизни нового человека, о котором нужно заботиться.
2. Примите ребенка как дар судьбы.
3. Отложите на время все свои дела, с радостью и удовольствием посвятите свою жизнь уходу за ребенком впервые годы его жизни. Помните, что впервые дни, месяцы, годы жизни наиболее активно развиваются эмоции, способность к общению, к человеческим контактам, особенно с мамой.
4. Не спешите отдавать малыша в ясли, помните о том, как необходимы ему мамино тепло и любовь. Не передавайте ребенка на попечение кому-либо, не оставляйте его одного.
5. Проанализируйте Ваши отношения с родителями в детстве. Если Вы считаете, что они допускали ошибки, не переносите их автоматически на отношения со своим ребенком.
6. Воспитывая малыша, учитывайте особенности его темперамента, характера, личности. Не старайтесь искусственно ускорить развитие ребенка, не торопитесь в таком важном деле, всему свой срок.
7. Как можно чаще общайтесь, играйте с ребенком и его друзьями, сочувствуйте переживаниям малыша и одновременно старайтесь обходиться без чрезмерной опеки и беспокойства.
Трудно понять, что чувствует мать, которая через 12 лет впервые встречается со своим ребенком, от которого отказалась сразу после его рождения. Я не знаю, что чувствует ребенок, когда впервые смотрит на биологическую мать спустя 12 лет после рождения. Наверное, каждая мать и каждый ребенок чувствуют что-то свое. Я не знаю, всем ли разлученным детям и родителям нужны такие встречи… Но недавно я была свидетелем встречи матери с 12-летним сыном, которого она оставила в роддоме. Мальчику было 4 года, когда его усыновила семья из Америки. Даже непрямое участие в этой встрече заставило меня о многом задуматься и во многом себя устыдиться…
Скажите, какие чувства вы испытаете, если дочь ваших близких друзей откажется от своего ребенка? Первая мысль — о том, что в семье случилась трагедия, а потом думаешь, чем помочь несчастной матери? Возьмут ли ребенка бабушка с дедушкой? И нельзя ли быть чем-нибудь полезной? Если речь идет о семье друзей или людей, чья жизнь нам понятна, мы можем экстраполировать свои чувства на их жизненную ситуацию. Мы можем понять, что если женщина, выносившая своего ребенка, отказывается от него, значит, она отчаянно несчастна. Тогда скажите, почему мы так безапелляционно жестоки или просто равнодушны, если речь идет о незнакомых нам матерях, оставляющих детей в роддомах? Почему признав их безответственными, мы отказываем им в понимании, сочувствии и помощи?
Дедушка моего друга насмерть замерз среди бела дня на людной улице. У него случился сердечный приступ, и он упал. Стояли февральские морозы, но люди подумали, что он пьяный, и к нему никто не подошел, потому что окружающие были «приличными людьми», и валяющиеся на улице «пьяницы» не входили в «границу их ответственности». Матерей, бросающих своих детей, мы тоже исключили из «границы нашей ответственности». Мы их осуждаем и презираем. «Они недостойны быть матерями. Они не матери. Они даже не люди». Такое я часто слышу. За наш снобизм и равнодушие расплачиваются брошенные дети, их матери и мы сами, забывшие заповедь «осуди грех и прости грешника».
Часто женщины, попавшие в трудную ситуацию, сталкиваются с безразличием к себе, своей беременности, своей неудачной жизни. Они заранее знают о презрении, которым покроет их общество после того, как они родят и откажутся от детей. Но если они родят и не откажутся, они тоже будут ненужными обществу, которое их просто не заметит.
И вот мать начинает ненавидеть свое дитя, еще не покинувшее ее утробу, травить его, внушать ему мысль, что, даже еще не родившись на свет, он уже никому не нужен в этой жизни, включая родную мать. Не удивительно, что суицид кажется многим брошенным детям единственным решением их проблем.
Я знаю, что есть женщины, которые рожают много раз и столько же раз отказываются от своих детей, не испытывая при этом мук совести и раскаяния. Но я знаю и другие примеры — женщин, чью судьбу наше участие могло бы изменить. Может быть, получив нашу поддержку, некоторые из них нашли бы в себе силы преодолеть страх перед трудностями и любить своего ребенка. Может быть, были бы и такие, кто, не решившись забрать ребенка из роддома домой, все-таки любил бы его и молился о нем в разлуке… И кто знает, может, такая мать все-таки через какое-то время вернула бы себе ребенка. В жизни нет черного и белого, в жизни очень много полутонов.
Но мы часто об этом забываем.
История, в которую мне случилось быть вовлеченной, произошла в семье моих близких друзей из Америки. Они усыновили с интервалом в 1–2 года четверых детей в возрасте от 3 до 10 лет. Теперь у них два сына и две дочери. У кого-то из детей процесс адаптации в новой семье шел легче, у кого-то труднее. За 9 лет родительства мои друзья, образованные, умные, добрые люди, сформировались в почти профессиональных педагогов, мудрых и любящих, готовых пластично изменять свою жизнь в соответствии с тем, что диктуется потребностями их детей. Они все время ищут новые подходы к детям, чтобы помочь преодолеть те барьеры, которые сформировались в их сознании за время их трагического сиротства.
Наверное, у каждого усыновленного ребенка, независимо от истории его сиротства, все, что связано с биологическими родителями, превращается в источник постоянного внутреннего беспокойства, которое дети не всегда полностью осознают. Мои друзья решили, что они не хотят, чтобы их дети оставались один на один со своим «скелетом в шкафу». Тема биологических родителей обсуждалась с детьми подробно и вдумчиво, когда дети этого хотели. Но из четверых детей один мальчик все же проявлял беспокойство о своем происхождении. Оно выражалось в его волнении за судьбу биологической матери. Он часто повторял приемной маме, с которой они очень душевно близки: «Я волнуюсь за маму, как она там?…»
И вот мальчик при поддержке приемной мамы решил написать письмо биологической матери. Это было сбивчивое письмо 12-летнего ребенка, где признания в любви чередовались с отчетами о школьных оценках и описанием пристрастий в спорте. Когда я была в Америке, моя подруга навестила меня и привезла мне это письмо, фотографии мальчика, адрес проживания биологической матери (на момент ее отказа от ребенка). Она попросила меня перевести письмо на русский, попробовать найти эту женщину и передать ей это письмо и фотографии.
Я застала эту женщину дома с первого раза. Когда я рассказала ей, кто я такая и с каким поручением приехала, я заметила перемену в ее отношении ко мне: я перестала казаться ей чужаком с улицы и стала чем-то очень важным — неким механизмом, при помощи которого части мозаики начали медленно дрейфовать к своему «родному» положению. Она рассказала мне про свою непростую жизнь. Жалости к себе там не было, но не было и показного самобичевания. В этом рассказе было много детского одиночества, человеческого безразличия к ее судьбе, пронзительной, примитивной и очень искренней мудрости.
Отказ от сына постоянно присутствовал в оценке всего, что происходило с ней в жизни. Она не решилась забрать своего ребенка после рождения, поскольку неожиданно оказалась без мужа, без работы и с двумя детьми на руках. Возможно, тот факт, что сама она воспитывалась бабушкой, так как ее мать умерла вскоре после ее рождения, привел к тому, что она не была достаточно адаптирована для того, чтобы искать помощь в государственной системе соцзащиты. Кроме того, на дворе стоял 1993 год, а мы помним, какой была тогда система соцзащиты.
Все эти годы она смотрела передачу «Найди меня» в надежде увидеть там своего брошенного сына. Почему, думая и помня о своем ребенке, она не пробовала найти его сама, я не понимаю. Мне кажется, что многие ее поступки, а точнее, ее бездействие, вытекают из того, что она в своей жизни слишком мало получила любви и поддержки от окружавших ее людей и не надеется на их понимание в будущем.
Когда я спросила ее, хочет ли она увидеться со своим сыном, она сразу ответила: «Да». Я подробно описала эту встречу подруге. Она с сыном решила приехать на встречу в ноябре.
Я созванивалась несколько раз с биологической матерью, организовывая эту встречу. Наконец, мы с ней приехали в гостиницу, где нас ждала моя подруга со своим приемным сыном. Приемный отец, к сожалению, приехать не смог, оставаясь дома в Америке с остальными тремя детьми.
Трудно описать, как волновалась я, и, наверное, невозможно даже представить, что чувствовали эти трое, связанные судьбой прочными узами, но разделенные океаном, границами, языковым барьером, историей всей жизни. Но что-то большое их объединяло, я это чувствовала. Мне казалось, что это любовь. Это чувствовалось в напряженной внимательности, в доброжелательной осторожности, с которой они общались. Никто не бросался друг другу в объятия — слишком все было непросто, но у всех дрожали руки и голоса, а глаза напряженно всматривались, задавали вопросы…
Я была переводчиком во время их беседы, если так можно назвать попытки отдельными вопросами воссоздать жизнь, прожитую врозь. Встреча, безусловно, состоялась в том смысле, что прорвавшись через все исторические, географические и культурные препоны, они ощутили себя близкими людьми. В конце биологическая мать со слезами на глазах благодарила приемную за то, что она с такой любовью растит и воспитывает ее биологического ребенка. Приемная мать благодарила биологическую за то, что ребенок чувствовал себя любимым в ее утробе, сохранил любовь к матери и умеет любить мир, который его окружает.
Одна мать спрашивала другую: «Когда тебе очень плохо, как ты успокаиваешься?»
— Я говорю себе — все хорошо, у меня и детей есть, где жить.
— А я иду на конюшню, ухаживаю за моим любимым конем, обнимаю его, вдыхаю его запах, и это успокаивает меня.
Они такие разные, но вот они сидят вместе, и превращаются в нечто целое.
Вечером мальчик радостно кричал своему приемному отцу по телефону: «Папа, представь, мои зубы такие не потому, что я палец сосал, — у мамы точно такие же!»
Я все думаю, почему нам так важно осознавать свою кровную принадлежность?.. Может быть, осознание своей связи с родителями дает надежду на продолжение жизни, на вечность?
На следующий день мы запланировали встречаться дома у биологической мамы, чтобы мальчик мог познакомиться со своим старшим братом. Как это обычно и бывает, непосредственности общения детей можно было только поучиться. Отсутствие общего языка ничуть не помешало им кататься вместе на велосипеде, рисовать, слушать музыку и быть довольными друг другом. Конечно, младший брат был в восхищении от старшего…
Когда моя подруга с приемным сыном улетали домой, в аэропорт я не поехала. Их провожала биологическая мама. Конечно, они заблудились, поскольку впервые провожали кого-либо на международный рейс, но к самолету успели. Я подумала тогда, что этой большой семье нужно учиться общаться без переводчика. Они общаются до сих пор.
Я часто думаю о том, почему приемная мама повела себя именно так — в то время как многие приемные родители стараются закрыться от истории ребенка, от его биологической семьи, сделать вид, что этой истории просто нет? Почему мы все время пытаемся все упростить, разделить на черное и белое, дать заранее ответы на все вопросы, которые могут возникнуть у ребенка в будущем? Почему мы бежим от жизни, такой сложной, но данной нам именно в таком виде? Почему у этой приемной мамы не было желания осудить, отгородиться, а было только стремление понять, помочь и попытаться что-то изменить?
И почему таких мам по-прежнему мало?
20-летняя Катя Бондаренко из Новороссийска случайно выпала из окна третьего этажа в общежитии. За ней сейчас ухаживают чужие люди, потому что родная мать отказалась от дочки. «Лучше бы она умерла, когда падала», – по словам свидетелей, именно так говорила Ольга Бондаренко.
Ольга отказалась забирать дочь, впавшую в кому, из больницы. Она променяла прикованного к постели ребенка-инвалида на вполне здорового гражданского мужа. «Она с самого начала говорила, что забирать ее не будет. Мол, она еще молодая, ей совсем немного лет, чтобы посвящать жизнь лежачему человеку», – утверждает Люзия Хайрулина, мать Катиной подруги.
Люзия – первая, кто пришел на помощь Кате и ухаживал за ней несколько месяцев. Ее дочь Саша училась с Катей в одном классе, они были близкими подружками. «Трагедия с Катей случилась в конце ноября. Я восприняла это как личную трагедию, приходила в реанимацию. В конце декабря она вышла из комы, и в начале января я уже была с ней рядышком, в нейрохирургическом отделении нашей городской больницы».
По словам Люзии, еще в реанимации мать Кати просила, чтобы дочку отключили от аппаратов жизнеобеспечения. А когда врачи отказались это делать, написала отказ забрать ее домой, предпочтя переложить ответственность за ее жизнь на хоспис.
В доме Люзии девочка прожила полгода. За это время мать навестила ее всего пару раз, причем однажды дежурила у ее постели пьяной, о чем свидетельствует запись с видеокамеры. Родной отец Кати тоже провел с девочкой не более получаса.
Сейчас Катя находится у своих родственников. Те, впервые увидев девочку в больнице, пришли в ужас. Катя лежала вся скрюченная, ее спина была красной, в опрелостях. Первое время с ней было очень тяжело – девушка при падении отбила легкие, сама не дышала, ей вставили трахеостому, пищу она получала через зонд. Сейчас Катю кормят с ложечки. Она еще не говорит, но уже все понимает. Единственное слово, которое ей удается выговорить, – «мама»… У Кати начали разгибаться пальцы, есть и другие признаки улучшения, хотя выписали ее с приговором «восстановлению не подлежит».
Мать Кати, Ольга Бондаренко, пришла в студию «Прямого эфира» и заявила, что Люзия ее оклеветала. «Это ложь, бред и абсурд, что я хотела отключить дочь от аппаратов, – говорит Ольга. – И я нигде не писала слова «отказ». Мне просто некуда пока Катю забирать, у нас идет ремонт и нет подходящих условий. Отрезаны все трубы, канализации нет, воды. Но я не отказывалась от дочери». Однако при этом в службах опеки хранится официальный отказ Ольги в пользу опекуна Александры Панченко, двоюродной сестры Кати.
Ольга утверждает, что сейчас они всей семьей живут на съемной квартире, но как только завершится ремонт, она Катю заберет. Но отдадут ли ей дочь после того, что было? Почему чужие люди делают для девушки больше, чем родная мать? Правда ли, что у Александры Панченко есть в этом деле корыстный интерес? Ответы на эти и другие вопросы – в программе «Андрей Малахов. Прямой эфир».