Христианский приют для бездомных людей «Дом трудолюбия Ной» в Ивантеевке Московской области заинтересовал полицию. Месяц назад полицейские принудительно вывезли всех жителей дома в отделение, где продержали несколько часов и взяли у всех отпечатки пальцев. В конце марта полицейские приехали второй раз вместе с автобусом и простояли у входа в приют около часа, а потом уехали. Руководство организации считает, что полицейские хотят выгнать приют со своей территории.
«Дом трудолюбия Ной» существует для того, чтобы помогать людям вернуться к нормальной жизни. В приют приходят бездомные, инвалиды, одинокие матери с детьми, которые не могут выжить самостоятельно. Трудоспособные мужчины находят работу, содержат себя и остальных жильцов без помощи государства. Женщины берут на себя работу по дому или ведут хозяйство. Всего у организации шестнадцать приютов в Москве и Подмосковье, пять из них – это «социальные дома», где живут инвалиды, старики и женщины с детьми. А недавно в «Доме трудолюбия» появился тысячный житель.
Примерно раз в год полиция посещает приют в Ивантеевке, чтобы снять у всех жильцов отпечатки пальцев. Но в марте этого года к бывшим бездомным появился особый интерес. За месяц полицейские приехали дважды и, по словам жильцов приюта, вели себя странно и грубо.
4 марта к приюту приехали около десяти полицейских на легковых машинах и в гражданской одежде. Они самостоятельно открыли дверь и вошли на территорию без разрешения. Причиной визита они назвали разыскные мероприятия и показали жильцам несколько фотографий людей, которые находятся в розыске. Мужчина с одной фотографии раньше жил в «Ное», но потом ушел и больше не возвращался. Полицейские забрали у всех жителей приюта паспорта и сказали, что вернут только в отделении. После этого жильцов «Ноя» посадили в машины и увезли.
На вопросы о причине задержания был ответ: «Ты у меня сейчас договоришься»
– В один автомобиль загрузили девять человек, некоторых посадили в багажник внедорожника на корточках, – рассказывает Андрей Козлов, который следит за порядком в «Ное». – Почему-то мне не разрешили поехать в отделение на своей машине, хотя мой паспорт все равно был у них. Происходил просто полнейший беспредел. На откатку пальцев нам выделили какого-то стажера, который даже не знал, как это делать. Лично мне он откатывал пальцы полчаса, а нас было 30 человек. Всех сфотографировали и только потом отпустили. Лично я не понимаю, в чем необходимость вывозить нас всех и прерывать работу в приюте. Я, допустим, ни разу не был судим. Я человек законопослушный и богобоязненный, я никогда не нарушал закон. И абсолютно без причины забирать у меня документы… На вопросы о причине задержания они ответили: «Ты у меня сейчас договоришься». Общались с нами как с людьми низшего сорта. Для любого нормального человека это стресс, потому что непонятно зачем все это, за что. Если я здесь живу, то это не значит, что я сильно отличаюсь от человека, который живет в соседнем доме. Почему они в соседние дома так не вламываются? Потому что здесь бомжи?
Андрей Козлов
В приют приходят совершенно разные люди, у некоторых из них есть криминальное прошлое, некоторые могут находиться в розыске. Но, по словам Андрея, который живет в «Ное» уже три года, значительная часть – это люди, которые приехали в Москву работать и попали в руки обманщиков. По данным «Ноя», среди бездомных не более 10% жителей Москвы и Подмосковья, все остальные приехали из других регионов.
Свой паспорт он в самом начале отдал для оформления пропуска на объект, забрать его назад не удалось
Сам Андрей приехал в Москву из Псковской области и устроился работать на стройку. После первого месяца работы ему сказали, что пока денег нет. Когда не заплатили после второго месяца, он понял, что денег не будет. Свой паспорт он в самом начале отдал для оформления пропуска на объект, забрать документ назад ему не удалось. Без денег и документов Андрей оказался на вокзале, где ему рассказали о существовании «Ноя» и предложили обратиться в социальный патруль, который может отвезти его в приют. Так Андрей нашел новый дом и работу. А потом женился на женщине из приюта, и теперь у них есть отдельная комната. Он следит за порядком в доме, а она занимается хозяйством вместе с другими женщинами.
В «Ной» приходят только те, кто готов начать новую жизнь и следовать правилам приюта: в каждом доме действует сухой закон, все должны трудиться. Через месяц жизни в «Ное» человеку помогают восстановить документы, ему также могут помочь в поиске работы. В каждом доме есть дежурный, который по камерам следит за тем, что происходит во всех помещениях. Периодически в приюты приходят православные батюшки для бесед с жильцами «Ноя». Те, кто не могут привыкнуть к новым правилам жизни, обычно надолго не задерживаются. Поэтому в приюте остаются только те, кто действительно решил поменять свою жизнь.
После первого визита полиции руководство приюта установило дополнительную камеру, которая направлена на калитку. Андрей считает, что отчасти это защитило их во время второго визита полицейских. Где-то в полшестого утра 27 марта к «Ною» подъехали две служебные машины полиции и автобус. На этот раз камера снимала все происходящее, и, вероятно, полицейские увидели ее. Около часа они простояли у входа, а потом уехали. Все это время из дома никто не мог выйти, многие опоздали на работу.
– Я не понимаю, почему они все делают именно так, – говорит Андрей. – Мы никогда не отказываемся от сотрудничества с полицией и ничего не скрываем. Мы общаемся с участковым, если он приходит, пускаем его без проблем. Участковый может проверить у каждого документы. Если у него возникло какое-либо подозрение, он может предложить кому-то проехать в отделение. Нет никакой надобности вывозить людей массово. Если есть какие-то ориентировки, приходите с участковым. У нас есть анкеты, есть определенные данные. Сотрудничать всегда можно.
Радио Свобода не удалось получить оперативный комментарий полиции насчет этой ситуации.
Руководство «Ноя» подозревает, что таким образом полицейские пытаются выгнать их со своей территории, потому что аналогичная ситуация уже случилась с одним домом в Домодедово в 2012 году. И тогда полиция действовала аналогичными методами.
Емилиан Сосинский в «Доме трудолюбия Ной»
– Началось все с того, что я послушал советы доброхотов, – говорит соучредитель «Ноя» Емилиан Сосинский. – Они говорили, что перед открытием дома нужно пойти и познакомиться с властью. Нужно им объяснить, какое хорошее дело мы делаем, и тогда они будут за нас. Я пришел к замначальника домодедовской полиции. Он мне сразу сказал: «Я вам запрещаю работать на нашей территории». Он пообещал, что любыми путями нас уберет. То есть для того, чтобы решить проблему бездомных, он просто выгонит нас со своей территории, и бездомных у него не будет. Поэтому все предположения, что если сначала познакомиться с властью, то они будут вас поддерживать, – это полная ерунда. Конечно, они сделают все, чтобы дом закрыть.
В конце декабря 2012 года всех жителей дома – это примерно 120 человек – ночью вывезли в отделение полиции. На улице тогда было 25 градусов мороза. До 4 утра людей держали в неотапливаемом помещении, всем откатывали пальцы, всех фотографировали. После этого к приюту каждый день подъезжала полиция. Хватали всех, кто шел на работу, и увозили в отделение для установления личности.
– Таким образом они сорвали всю работу, – говорит Емилиан. – А найти работу для бездомных людей очень тяжело: там все договоренности устные, так как документально почти никто не может оформиться. После этого еще нажали на хозяина дома. Кончилось все тем, что в конце февраля мы были вынуждены уехать оттуда.
Срыв работы очень опасен для приюта, так как почти все держится на трудоспособных жителях «Ноя». Сейчас в «Ное» около 500 работающих мужчин и около 500 нетрудоспособных людей. Один работающий мужчина содержит себя и одного инвалида, старика, женщину или ребенка.
У соучредителя «Ноя» есть еще одно предположение, почему полиция начала вести себя таким образом: по его версии, это может быть попыткой получить процент от зарплаты работоспособных жильцов приюта.
Оперу Жене мы платить не будем
– В Московской области около тысячи рабочих домов, так называемый «социальный бизнес». Это когда зарабатываются деньги на работе с социально незащищенными слоями населения. В таких домах работают с этими людьми, но все, что остается, уходит хозяину. Насколько я знаю, они все платят полиции. В наш дом в Ивантеевке три года назад приезжал какой-то мужчина, я потом говорил с ним по телефону. Он сказал: «Я опер, я Женя. Меня тут все знают, весь Пушкинский район мне платит». Мы никогда никому не платили, потому что у нас не бизнес. У нас все идет на содержание стариков, инвалидов, женщин и детей. Поэтому оперу Жене мы платить не будем, – говорит Сосинский.
Количество жителей «социальных домов» постоянно увеличивается, поэтому даже бесперебойная работа трудоспособных мужчин не всегда может обеспечить всех. Попытки помешать мужчинам работать только усугубят ситуацию. Социальный работник из дома в СНТ «Заозерный» Елена Куборская рассказала, что сейчас удвоился приход матерей с детьми, поэтому ресурсов не хватает на всех.
– Периодически нам оказывают помощь спонсоры, но это не регулярная помощь. В этом месяце мы пропали впросак. Поэтому до сих пор ломаем голову, что делать. У нас осталось запасов на две недели, а что будет дальше – неизвестно, – констатирует она.
По словам Елены, период с января по апрель и так считается «мертвым сезоном» для рабочих. И, как правило, 40–50% рабочего состава сидят дома.
– Иногда звоним каким-нибудь спонсорам и плачем. В этот раз спонсор нам сказал, что он сам в минусе, но если надо, то займет. Конечно, мы не можем в такой ситуации что-то просить и ищем другие варианты. Если совсем ничего не найдем, то придется уговаривать занять для нас.
Чтобы прокормиться, люди в «социальных домах» держат скот. Это позволяет не тратить дополнительные деньги на мясо. А когда своего мяса бывает в избытке, им делятся с другими домами.
Кроликов разводят в «социальном доме»
Сам приют представляет собой два коттеджа на границе леса: в одном живут мужчины, в другом – женщины с детьми. Каждое утро жильцы дома идут на работу: кто-то ухаживает за скотом, кто-то убирается, кто-то следит за детьми и так далее. Женщины на время работы отдают детей в сад, который на первом этаже дома. Несколько женщин остаются с ними в качестве нянь.
Некоторые семьи в «Ной» отправили отделы социальной защиты, когда стало ясно, что сами люди уже не справятся со своими проблемами. Например, у семьи Натальи зимой 2016 года сгорел дом. Они с дочерью и внуком успели выбежать только с тем, что было на них надето.
Наталья и ее внук
Вся пенсия у меня уходит на лекарство
– Мы ни разу с дочкой не были на улице, – говорит Наталья. – Но вот все сгорело. У нас был двухэтажный дом, но он не состоял на балансе, то есть по бумагам его не было. Это мы выяснили только потом. После пожара меня положили в больницу в Марьино, а потом отдел соцзащиты предложил приехать сюда. Мне здесь восстановили все документы, дочь ездит на работу. Пенсию, правда, получаю очень маленькую – 5 тысяч рублей. Мне здесь помогают покупать ингалятор от астмы. Он очень дорогой – 4500 рублей в месяц. Короче говоря, вся пенсия у меня уходит на лекарство.
Другая многодетная семья попала в приют из-за болезни младшего сына. У Елены трое детей. У младшего оказался порок сердца и синдром Дауна. Чтобы сделать ему операцию на сердце, Елена продала квартиру. Потом у Елены заболел муж, и его уволили. Так одно цеплялось за другое, и они уже не могли справиться самостоятельно.
Елена с сыном и внуком
– У нас большая семья, семь человек. Я с мужем, трое детей и двое внуков. Поселить нас вместе было сложно, поэтому мы живем в разных домах. Средняя дочь и муж сейчас живут в других приютах. Первое время было тяжело адаптироваться к новой жизни, но главное, что нас приняли хорошо.
Роден у Руслана — это мини-копия знаменитого «Мыслителя». Руслан в прошлом фрезеровщик. Учился в художественной школе. Это практически все, что он сообщил о себе. Остальное мы видели сами — как он на костылях брел к своему столику, видели сделанные им глиняные подсвечники, статуэтки, стаканчики для лампад…
Сан Саныч же рассказывает о себе охотно — как сел за воровство, как мотался между ночлежками, как попал к баптистам… А сам в это время шилом подтягивает тряпичные ленты в маленьком коврике,убирает дырки. По краю пойдет бахрома — и коврик можно и на табуретку, и под кастрюлю.
До того, как Игорь сломал шейку бедра и «прописался» в подъезде у Речного вокзала, он строил и ремонтировал квартиры, а тут, в «Ное», он и завхоз, и электрик, и кран-буксу при необходимости заменит, и тумбочку сколотит из старой мебели.
…В мытищинском социальном доме из сети приютов для бездомных людей «Ной» — ужин: в столовой, размером с малогабаритную кухню, четыре человека доедают гречку с мясом, за стенкой маленькая душевая. «Вторая смена!» — кричит на весь этаж руководитель дома Екатерина. Мы с ней только что поднялись из подвала, где располагаются мастерские, склад вещей и продуктов.
Первый приют «Ноя» был открыт в 2011 г., сегодня в сети 10 рабочих и 6 социальных домов. В рабочих те, кого мы называем бомжами, работают и зарабатывают деньги на содержание социальных — населенных стариками, инвалидами, тяжелобольными, брошенными мамами с детьми, поступившими из больниц, подобранными на улицах. Бомжи в «Ное» содержат бомжей — и сами при этом зарабатывают.
Штраф и мат
Однажды во двор Никольского храма города Красногорска вошла женщина с ребенком и попросила на хлеб. Ей дали лопату, чтоб она расчистила снег во дворе, и когда за полтора часа работы ей дали 500 рублей, она начала кричать, что это издевательство и она пойдет жаловаться патриарху.
Создатель «Ноя» Емельян Сосинский, поработав на раздаче пожертвований в храмах, наслушался баек, насмотрелся на «несчастных» и перестал подавать нищим.
— Я понял, что раздача еды, одежды, помощь в покупке «билетов домой» — ну, все известные способы помощи нищим и бездомным не оказывают им никакой помощи, — говорит Сосинский. — Всем без разбора раздаются еда, лекарства и одежда. Пьешь — пей дальше, бездельник — продолжай в том же духе, вот тебе еще одежда, чтобы ты ее загадил и пришел за новой.
Чтобы помочь этим людям, надо было резко менять среду их обитания. Емельян, человек активный, изучил, как живут приюты, и увидел, что они могут быть самоокупаемыми — даже если люди работают там подсобниками. Но работают.
На аренду и обустройство первого дома «Ноя» в 2011 году деньги в долг дала община храма Космы и Дамиана, и на одной из бесплатных кормежек Сосинский объявил, что приглашает к себе всех, кто готов «завязать» и начать трудиться. Вас обеспечат жильем, едой и всеми удобствами, со временем помогут с документами, говорил он, надо только работать и не пить. Откликнулись трое. Но к концу месяца все места в доме на Дмитровском были заняты. А через несколько лет приютов было уже больше десяти.
…В каждом трудовом доме — это в основном арендованные коттеджи в ближнем Подмосковье — живут от 50 до 100 «людей улиц» (Емельян не любит слово «бомж»). После завтрака эти люди бригадами разъезжаются на работу, самую простую, неквалифицированную, в основном на стройки — таскать, ломать, копать, разбирать и т. д. Вечером ужин, душ. Работу ищет руководитель дома — через объявления, обзванивая диспетчеров строительных участков.
Половина зарплаты каждую неделю выдается на руки (в среднем 18 тысяч в месяц), вторая идет на аренду и коммуналку, продукты и лекарства и — на социальные дома. В общий котел идут и штрафы — за плохую работу, мат, пьянство (по возвращении с работы все проходят алкотестер), драки. За систематические нарушения могут выгнать и зарплаты лишить. Из «Ноя» можно уйти в любой момент, а остаться — на любой срок.
Продержавшимся «без залетов» месяц помогают с паспортами, подключая юриста и соцработника. За полгода обещают постоянную регистрацию — в собственном доме «Ноя» под Владимиром. Но полгода без срывов выдерживает лишь 2 процента, так что текучка тут приличная. Пополнение идет через соцпатрули, подбирающие бездомных, информация о «Ное» есть во всех полицейских участках, у соцработников больниц и храмов.
За 7 лет через «Ной» прошли около 8 тысяч человек.
Никакой халявы
Плетеный коврик стоит 150 рублей за штуку — их у «Ноя» берет Троице-Сергиева лавра. Так что Сан Саныч, хоть и житель соцдома, получает свои рубли, чтобы купить чего-то к чаю.
— У нас принцип простой: сделал — получил, пусть и чисто символически, — говорит Екатерина. — Никакой «халявы».
Вся прибыль «Ноя» идет в развитие, Емельян в карман кладет только зарплату.
— У меня цель не прибыль как таковая, — говорит он. — Мне достаточно, чтобы все бездомные поместились в наши дома.
Сегодня «Ною» трудно — в сети прибавилось еще 2 соцдома, и сейчас на борту «ковчега» 50 процентов работников и 50 — людей, денег не приносящих. Это нежизнеспособное сочетание, так не продержаться, нужны рабочие и благотворители.
«Ной» — структура не зависимая от государства, спасающая людей собственными силами, полагаясь на опыт отца Иоанна Кронштадтского, организовавшего в Кронштадте первый Дом Трудолюбия, на 3/4 сократившего число бездомных в городе. И потому Сосинский уверен, что популярный в народе вариант «сослать бомжей в Сибирь» — нерационален: они сопьются, сожгут все вокруг и вернутся в Москву. Посадить в тюрьмы — дорого. Лучше всего — самоокупаемые общины, где можно работать, зарабатывать и иметь возможность учиться. Общинам нужна поддержка полиции, рабочие места, госзаказ: «люди улиц» конкуренцию на рынке не выдержат- нет квалификации, здоровья, они могут только копать.
А евангельское «просящему у тебя дай», считает Емельян, это заповедь духовная, требующая «давать» только то, что человеку полезно.
Прямая речь
Емельян Сосинский:
— Я был автоинструктором в Тушино, имел высокий рейтинг и зарабатывал до 120 тысяч. У меня было все: любимая жена, хорошая машина, доход, но жизнь теряла смысл. Я достиг всего и понял, что не хочу утром просыпаться, передо мной бетонный тупик. Искал, как бы умереть, чтоб не больно было. Полный атеист, в этой ситуации я впервые открыл книгу со словом «Бог», а в 2003-м впервые переступил порог храма, попытался стать верующим. Жена говорила, что мне тогда будто трепанацию сделали и поменяли мозги на сто процентов. Тогда же понял — если я христианин, то должен найти способ спасаться. По словам святых, путей спасения всего три: либо ты благотворитель, либо постник, либо молитвенник. Спасайся тем, что легче дается, а мне всегда нравилось работать с людьми, да и опыт педагогической работы я имел: в 80-е работал старшим пионервожатым, в 90-е — с трудными подростками.
Помощью бездомным занимаюсь с 2004 года.
Раньше на этом месте находился деревянный дом, который купил известный местный помещик Бугров. Он построил здесь каменный доходный дом в три этажа, на первом из которых находились торговые лавки. Второй этаж помещик отдал городскому театру, оставшемуся из-за пожара без помещения. Культурное учреждение плохо платило аренду, Бугров его выселил, а после его смерти актёры вновь сюда вернулись.
Внук помещика Николай Бугров пожертвовал 200 тысяч рублей на строительство здания для театра, куда и выселил всю труппу. Позже он выкупил этот дом и передал его Городской думе в безвозмездное пользование. Когда его спросили, почему он удалил отсюда труппу, купец ответил: «Родители покойные, папенька с маменькой, на этом месте жили, дом имели. Легко ли их косточкам в могилках знать, что теперича здесь театр?». Здание полностью выгорело во время ремонта в 1898 году.
Дом, который вы видите теперь, был построен по проекту архитектора Владимира Цейдлера, создавшего ряд зданий в Петербурге. Николай Бугров оплатил большую часть расходов по возведению дома, в 1904 году здесь закончили отделывать интерьеры. После ввода здания в эксплуатацию здесь поместили Городскую думу. С Февральской революции здесь размещался Временный совет рабочих депутатов, с 1919 года — различные профсоюзные органы. Сейчас на первом этаже Дворца труда находится несколько магазинов. В нескольких шагах от него — Нижегородский кремль, площадь Минина и Пожарского, Чкаловская лестница.