Авраам рейдман секта

Полетаева Т.А.

В сборнике «Миссионерское обозрение» за второе полугодие 1910 г. находится ряд статей, посвященных секте иоаннитов («хлыстов-киселевцев»), которая возникла на почве злоупотребления именем великого российского пастыря св.прав. Иоанна Кронштадтского (1829-1908), канонизированного в 1990 г.

Поводом для возникновения секты внутри Православной Церкви в 1892 году было почитание священника, обладавшего большим пастырским опытом душепопечения и даром благодатной любви, и поэтому снискавшего большое уважение и любовь к себе среди простого, но в массе своей малообразованного народа. Св. прав. о. Иоанн Кронштадтский достоин подражания своей живой верой и преданностью Православной Церкви и благочестивой жизнью. Но, как часто бывает в жизни, на любви народной к светлой личности великого пастыря, стали спекулировать люди, смутно себе представлявшие истины Православия, но зато отчетливо понимавшие, каким образом можно улучшить свое материальное положение. Основоположниками настоящего сектантского движения, несколько десятков лет дискредитировавшего и Православную Церковь и имя великого пастыря, были малограмотные, и в то же время предприимчивые люди.

Документально подтверждено, что о. Иоанн, еще в 1892 году самолично, узнав о зарождении весьма тревожной тенденции среди своих многочисленных посетителей, поручил священнику Александро-Невской церкви в Кронштадте опросить женщин-паломниц на предмет отношения к его личности. В докладной записке о. Иоанну священник Андрей Шильдский извещал, что из 28 опрошенных им паломниц 18 совершенно искренно считают о. Иоанна: Спасителем, Троицей, пророком Илией. Типичные высказывания и грамотных, и неграмотных паломниц: «другого Бога для меня нет, кроме батюшки…», «Образ Спасителя для меня все равно, что портрет о. Иоанна» . Источником этих мнений, так искренне воспринятых простыми верующими, была жительница Ораниенбаума Порфирия Киселева. В 1896 году в докладной записке Санкт-Петербургскому епархиальному начальству мещанин г. Сергача Иван Смирнов сообщал об образовании в Кронштадте новой секты во главе с Порфирией Киселевой и главным распространителем учения крестьянином Василием Пустошкиным, который занимался сбором значительной суммы денег якобы на коляску о. Иоанну. В секте оказались торговцы и служащие Кронштадта. Теперь уже само епархиальное начальство известило о. Иоанна о необходимости принятия мер предосторожности против злоупотреблений и религиозных заблуждений среди его посетителей.

По свидетельству миссионера Буминова, в 1901 году о. Иоанна буквально преследовал по пятам крестьянин Виноградов в сопровождении группы «женщин-сестер». Сей Виноградов публично проповедовал, что о. Иоанн – Христос, часто мешал во время богослужений, умудрился издать печатные листки с малограмотным стихом и изображением себя, держащего фотографию о. Иоанна, а потом весьма успешно торговал этими листовками среди простого народа, продавая их по 15 копеек и говоря при этом, что деньги от продажи идут на пользу бедным. Неоднократно Виноградова задерживала полиция во время его появлений в Кронштадте и возвращала в деревню, но он с завидным упорством возвращался. Как показывают материалы судебных разбирательств, мошенники типа Виноградова разъезжали по России, распространяя всякую ложь об о.Иоанне и выманивая у доверчивых людей деньги.

К 1902 году относится сообщение о том, что сектанты устраивают бесчиние в Ораниенбаумском соборе, пишут кощунственные акафисты в честь о. Иоанна, прерывают выкриками службы, которые ведет о. Иоанн. В проповедях сектантов появляется эсхатологический оттенок, при этом о. Иоанн выдается сектантами за пришедшего Христа. Кощунственные проповеди иоаннитов, как они сами себя начали называть, зачастую сопровождаются сбором «пожертвований». Особенно легко поддавались провокациям, как показывают отчеты и докладные записки, женщины и молодые девушки.

В 1902 году сведения о секте впервые появились в периодической печати. Ссылаясь на журнал «Миссионерское обозрение» за 1902, I.С., автор статьи об иоаннитах в № 7-8 «Миссионерского обозрения» за 1910, пишет, что о. Иоанн в адрес особенно активного проповедника – крестьянина Костромской губернии Ивана Пономарева послал грозное письменное обличение, а затем по ходатайству Костромского епископа Виссариона лично съездил в Солигаличский уезд для вразумления сектантов на месте. Предприимчивый Пономарев устроил в своем доме в деревне Хорошево настоящий храм: возвел над крышей крест, комнату заставил иконами. Здесь этот едва грамотный, но обладавший неуемной фантазией крестьянин регулярно собирал жителей деревни, проводя с ними «молебны», читая доморощенные молитвы, в том числе и составленные в честь о. Иоанна (типа «Свят Ильич, свят Сергиев, троице, помилуй нас…»). Выяснилось, что такого рода деятельностью, завоевавшей большую популярность среди местных жителей, Пономарев занимается уже более 10 лет. Живая фантазия Пономарева, отмечает I.C., это малый пример, которых в российской глубинке были просто миллионы. Фантазии Пономарева сопровождались мистическими видениями, которые убеждали его в своей правоте. Можно легко догадаться, какого характера были эти видения.

Прибыв в д. Хорошево, о. Иоанн обратился к народу от имени Св. Синода, гневно обличая деятельность Пономарева как еретика и богохульника, кощунника и лицемера. Много душевных сил потратил о. Иоанн на то, чтобы добиться раскаяния Пономарева, и лишь под угрозой анафемы и отлучения от причастия заставил его в присутствии народа отречься от своего учения и снять крест с дома. Однако, как показали следующие события, раскаяние Пономарева было лживым. После отъезда о. Иоанна воду, которую освятил пастырь, Пономарев вылил в свой колодец и, объявив его святым, якобы освященным о. Иоанном, стал с успехом торговать из него водой.

С 1905 года иоаннитами заинтересовались светские газеты, а с 1906 г. сектанты сами стали заниматься издательской деятельностью. Появился их журнал «Кронштадтский маяк» с многочисленными приложениями. Главным редактором журнала стал некий Максимов с сомнительной репутацией издателя бульварных листков, а ответственным редактором – крестьянин Большаков, до этого 27 лет служивший в банях Петрова. Естественно, что журнал этот был рассчитан на совершенно невежественных читателей. Однако в нем публиковались и отрывки из статей, и высказываний о. Иоанна – конечно же, без его ведома и согласия, пишет I.C.

В 1907 г. в числе приложений к своему журналу иоанниты выпустили книжку «Ключ разумения», в которой попытались свести воедино свое учение. То, что это учение идет вразрез с православным, подтверждают такие примеры, как уже известная кощунственная спекуляция на имени о.Иоанна Кронштадтского (один из их опусов гласил, что «о.Иоанн … соединен с Господом нераздельно, в одно лицо»), «открытия» иоаннитов о том, что » как Иоанн Креститель перед Спасителем, так Лев Толстой перед Антихристом») и что «до Страшного Суда осталось только 15 лет» (эти цитаты из книги «Ключ разумения» приведены свящ. А.Здравомысловым в его статье об иоаннитах в № 7-8). В 1909 г. в учении иоаннитов добавилось положение об «уже» происходящем Суде Божием, в связи с чем сектанты усиленно рекомендовали православным ехать в Кронштадт к о. Иоанну, чтобы успеть записаться в «книгу жизни». (К слову сказать, эти и ранее приведенные факты, засвидетельствованные православными миссионерами на страницах «Миссионерского обозрения» около 100 лет назад, доказывают неправомерность высказываний некоторых современных светских религиоведов, как, например, Д.Таевского о том, что «Существенных различий в вероучении и культе между иоаннитами и РПЦ нет». Эта фраза, кстати, звучит очень странно и нелогично, потому что после Д.Таевский сам же и пишет, что «Иоанн Кронштадтский почитается наравне с Христом, именуется «селением Божиим», «жилищем Св. Троицы – Бога Отца, Сына и Святого Духа»).

В беседах со священниками сектанты вели себя осторожно, но зато давали волю своему энтузиазму, проповедуя среди простого малограмотного народа. Прот. Максим Худоносов в своей статье об иоаннитах, помещенной в №10 за 1910 год, писал, что сектанты, в основном женщины, будто бы «по благословению батюшки» продают брошюры «Кронштадтского Маяка» с веночками из шерсти и мишуры. Брошюры были заполнены бессистемными в изложении изречениями вперемежку с цитатами из Библии.

На IV Всероссийском миссионерском съезде 1908 сектанты были разделены на две разновидности: просто мошенники и шарлатаны, использующие имя о.Иоанна Кронштадтского для корыстных целей, уверяя при этом, что их благословил на то о. Иоанн и искренне заблуждающиеся, убежденные в истине тех нелепостей, что проповедовали иоанниты (название иоанниты съезд решил тогда оставить за сектантами).

Пропаганда сектантства велась особенно усиленно в глуши и на окраинах. Многочисленные распространители брошюр о пастыре бродили по дорогам России. На Иркутском миссионерском съезде, также проходившем в 1908 г., на общем собрании было заявлено, что, согласно отчетам сибирских православных миссионеров, секта иоаннитов ведет активную деятельность в Сибири. В № 7-8 «Миссионерского обозрения» за 1910 г. в статье священника А. Здравомыслова сообщается о проникновении иоаннитов в Екатеринбургскую епархию в 1909 году. Руководителем группы, действовавшей в с. Губернском, был некто В.Воронин. Священник Здравомыслов описывает подробности деятельности сектантов, и сообщает, что лично им были проведены беседы с указанным Ворониным. Наблюдая за деятельностью сектантов, священник А.Здравомыслов отмечал, что более всего привлекают они к себе прихожан храмов своим показным благочестием во время богослужений («Уж очень усердно они молятся», признавались отцу А. прихожане, поддавшиеся было учению иоаннитов). Когда же сам о.А.Здравомыслов стал проводить беседы с призывами к прихожанам быть осторожными в общении с иоаннитами, то выяснилось много мелких подробностей, начиная с пития особой «иоаннитской» водицы, которую практиковали сектанты, и заканчивая серьезными намерениями некоторых прихожан продать в пользу иоаннитов свои дома. Приводятся священником А. Здравомысловым и такие частные факты из деятельности сектантов, как откровенный разврат, преподносимый доверчивым жертвам под видом «изгнания бесов». В разделе «Хроника» «Миссионерского обозрения» за 1910 г. сообщается, что иоанниты были замечены в Бийском уезде. Сюда они пришли в монашеской одежде и стали совершать в одном из сел ежедневные молебны, не брезгуя также подделкой чудес, которые «совершали» подобно фокусникам на глазах невежественного и доверчивого народа. «Братцы и сестрицы», как правило, покидали села, где они проводили подобные «молебны», нагруженные холстом и деньгами.

В 1912 г. Св. Синод, принимая во внимание угрожающий для мира Церкви характер пропаганды сектантов, именовавших себя иоаннитами, определил называть их впредь в официальных церковных актах и в миссионерской полемике с ними «хлыстами киселевского толка» или просто «хлыстами-киселевцами», по имени главной основательницы Матрены (у сектантов – Порфирии) Киселевой. В постановлении Св. Синода сказано о мерах, предпринятых по борьбе с распространителями хлыстовщины: журнал и брошюры, защищающие «кощунственное, богохульное и еретическое учение» предписано предать осуждению, а всем миссионерам иметь «неослабленный надзор за книгоношами этой секты и пресекать всеми законными способами их вредную деятельность». Кроме того, высшая церковная власть была вынуждена призвать священников во всех приходах «обратиться ко всей российской православной пастве с посланием от имени Св. Синода, в каковом послании выяснить гибельность лжеучения хлыстов-киселевцев и призвать к покаянию тех, кто поддался его обольстительному влиянию», о чем, нужно было известить всех по духовному ведомству.

О. Иоанну это движение приносило немало огорчения и забот. При всей своей кротости и любвеобильности пастырь не мог воздержаться от сурового осуждения нечестия сектантов и мошенников-распространителей, злоупотреблявших его именем. О.Иоанн прямо и весьма строго обличал, как он сам говорил, «ходячие бредни религиозного характера», неоднократно на глазах у всех посетителей с гневом отбрасывал фотографии со своими изображениями, которыми торговали особо предприимчивые сектанты среди доверчивых богомольцев. В газете «Русское знамя» за 1908 г. № 180 была помещена заметка, в которой говорилось о том, что когда о.Иоанн пребывал в Ярославской губернии и узнал об очередных выходках «столпов» иоаннитства Петрова и Пустошкина, он в сердцах сказал: «Я и раньше заявлял, что с иоаннитами ничего общего не имею, и теперь я, как православный священник, перед вами проклинаю их». Протоиерей Максим Худоносов сообщал, что в личной беседе с ним о. Иоанн незадолго до кончины своей отзывался о сектантах с отвращением как об «изступленных невеждах». Об этих и подобных высказываниях пастыря в адрес сектантов сами иоанниты, естественно умалчивали. О. Иоанн публиковал многочисленные циркуляры – воззвания к православным, предостерегающие их против иоаннитов. Приходилось ему также неоднократно выступать в печати с обличениями и по поводу проникновения распространителей его портретов в воинских частях.

О своей борьбе с сектантами о. Иоанн писал в подробных отчетах в Св. Синод, публиковавшихся в «Церковном вестнике». В этих отчетах находятся обращения о. Иоанна к сектантам, в которых он говорит о себе, что он «обыкновенный грешный человек, хотя и священник». Записаны слова о. Иоанна к народу на литургии: «О Господи, до чего я дожил…Всем и каждому говорю: я обыкновенный грешный человек, я грешу каждый день и сам подлежу суду Божию..». Как легко увидеть связь этих слов о. Иоанна с его откровением о себе в книге «Моя жизнь во Христе», где он с сокрушением пишет: » когда я посмотрю внутри себя в сердце свое, Боже, Боже мой, что я вижу! Бездну согрешений вольных и невольных, бездну немощей, искушений, скорбей, теснот, страхов, козней вражиих, тьму непроглядную, вижу в себе иногда настоящий ад кромешный» (т.2, изд.1894,с.85).

Заканчивая этот ретро-обзор по страницам журнала «Миссионерское обозрение» за 1910 год, добавим для справки, что движение хлыстов-киселевцев (иоаннитов) в наше время еще существует, хотя и в незначительных размерах (после революции сектанты пополнили ряды катакомбной церкви, а сейчас, согласно современным исследователям, в небольшом количестве живут в Псковской, Воронежской областях, Краснодарском крае и некоторых других районах России).

Изучение деятельности сектантов-«иоаннитов» показывает, что почвой для распространения секты была малограмотность (в том числе и религиозная) простого народа. В наше время религиозная просвещенность общества (несмотря на более высокий уровень светской образованности) еще недостаточна. Учебно-просветительская и миссионерская деятельность Русской Православной Церкви активно развернулась только в последнее десятилетие после практически полного отсутствия этой деятельности на протяжении 70-летнего периода. Настроения и чувства, которые иногда возникают среди мирян в отношении к некоторым священникам, обладающим большим духовным даром, конечно, нельзя сравнить с теми, что руководили православными людьми, почитавшего великого пастыря, но у малограмотных простых почитателей приняли кощунственные формы. И все же нужно иметь в виду, что подобные искажения (именно искажения, а не благочестивые чувства) в наше время могут создавать большие психологические трудности как для священников, так и для самих их почитателей, у которых формируется неадекватное представление о Церкви и о своем духовном пути.

Страница сгенерирована за 0.1 секунд !

Лекция 4 из 8

Как простые люди пытались познать Бога без помощи церкви

Автор Борис Кнорре

Убедиться в многообразии русских сект, существовавших на рубеже XIX–XX ве­ков, совсем не сложно. Достаточно открыть «Справочник по ересям, сектам и расколам» православного богослова и церковного писателя Сергея Василье­ви­ча Булгакова (не путать со знаменитым русским философом Сергеем Нико­лае­вичем Булгаковым), как бросаются в глаза мало что говорящие большин­ству читателей названия: аароново согласие, аввакумовщина, секта адамантовых, акулиновщина… И далее по алфавиту.

Названия этих сект содержательно ничего не говорят читателю. Но даже неис­ку­шен­ному глазу сразу видно, что церковь обращала пристальное внимание и классифицировала разные сектантские движения. Согласно этой классифи­кации, секты бывают мистические и рационалистические, восточного и запад­ного происхождения, обрядовые и безобрядовые. Пример обрядовой секты — хлысты, их религиозность поддерживалась богатым ритуалом. Пример безоб­ря­довой секты — молокане, они отличались минимализацией ритуала, сведе­нием своих религиозных практик в основном к чтению Библии и песно­пениям, наподобие протестантов.

Официальное деление схематично и не отражает многих нюансов — в реальной жизни все религиозные движения сочетают в себе элементы и тех и других кате­горий. Кроме того, многие секты — хлысты, духоборы, молокане, пры­гуны — обязаны своими названиями недоброжелателям — церковным исто­рикам и мис­­си­онерам, смотревшим на религиозные движения с точки зрения офици­аль­ной культуры и церковного богословия. Сами хлысты, например, себя назы­вали «христами», потому что верили в возможность многократного вопло­ще­ния Хри­ста во многих людях, в особенности в лидерах своих общин. Но цер­ковные миссионеры, чтобы избежать ассоциации с Христом, предпо­читали слово «хлысты», поскольку приверженцы этой секты во время экста­ти­ческих дей­ствий иногда занимались самобичеванием — хлестали себя по телу.

На рубеже XIX–XX веков, а в особенности в начале XX столетия происходит всплеск богоискательства и сектантских движений в России. Нужно сказать, что сама духовная атмосфера в это предреволюционное время в России была весьма специфической. Начался масштабный социальный кри­зис: многие социально-политические стереотипы ломались, все больше людей если не вклю­чались в борьбу за политические свободы, то, по крайней мере, стремились к возможности выбора индивидуальной жизненной траек­то­рии. Многие бывшие крестьяне, переехавшие в города и вовлеченные в ин­ду­стри­ализацию, потеряли привычное ощущение «почвы», структу­риро­ван­ности, заданности их социальной жизни. В некотором смысле освобожде­ние от струк­турированности, характерной для средневекового общества, в Рос­сии произо­шло лишь в конце XIX века, после отмены крепостного права.

Социально-политические изменения, расширяющиеся возможности инди­ви­дуального выбора побуждали людей к видоизменению и религиозной картины мира. Снятие привычных социально-ролевых клише, возраставшая необхо­ди­мость самостоятельно формировать социальные стратегии заостряла экзи­стенциальные чувства людей, способствовала пробуждению массовой тоски по Богу.

Ощущение социального кризиса порождало, с одной стороны, эсхатологи­че­ские настроения, подогревало апокалиптическое предчувствие глобальных изменений, но в то же время способствовало религиозному поиску путей спасения. Как отмечает Бердяев, наблюдавший феномен религиозного народ­ничества во время народных собраний в домашнем трактире, называвшемся «Ямой», около церкви Флора и Лавра недалеко от Мясницкой, он встре­чал там «целый ряд самородков, представителей народной теософии, и каждый имел свою систему спасения мира. Никто не мирился на меньшем, чем полное и окончательное спасение мира».

Общее число сектантов и раскольников (то есть старообрядцев), по данным переписи 1897 года, превышало два миллиона человек. Возможно, таковых было гораздо больше — по отдельным оценкам, до шести миллионов человек: далеко не все опрашиваемые были готовы говорить о своих религиозных убеждениях.

Вернемся к классификации. Секты можно разделять на рационалистические и мистические. Для рационалистических важнее этика, для мистических — ритуал, то есть первые можно соотносить в большей степени с безобрядовыми религиозными движениями, а вторые — с обрядовыми. Философ Владимир Соловьев отмечал, что сектанты-мистики полагают присутствие Бога в раде­нии, или в «духовном действии человека». Через молитву, духовно-эмоци­о­наль­ное напряжение снисходит божественная благодать. Для религиоз­ности сектантов-мистиков характерна визуализация божественного, то есть веще­ственное воплощение потусторонней реальности. Очень часто эта реальность является в ком-либо из людей. Так, у хлыстов было представление о много­крат­ном рождении Христа в разных людях или о явлении Святого Духа, кото­рое могло происходить не только в отдельных людях, но и в коллективе, в об­щине — через радения, последовательность ритуальных действий.

Хлысты считали своим основателем и почитали жившего в конце XVII века крестьянина Данилу Филипповича, в которого снизошел, как они полагали, Бог Саваоф. Но истоки движения восходят к более раннему времени, к деятель­ности некоего старообрядца Капитона, который проповедовал возможность слияния с Богом и отвергал тем самым духовную иерархию и церковные таинства.

Несмотря на оппозиционность по отношению к официальной Церкви, хлысты тем не менее нередко мимикрировали под официальную церковность, а иногда и практиковали свои обряды, будучи священниками. Церковь иногда специ­ально засылала миссионеров в хлыстовские общины, где те обна­ру­живали сек­тантов даже среди духовенства. Так, например, случилось в Ка­луж­­ской епар­хии, когда засланный подобным образом священник Иоанн Сергеев увидел среди хлыстов своего сослужителя по алтарю. Хлыстовскими оказывались иногда и целые монастыри. С другой стороны, часть хлыстов — так называе­мые иоанниты или хлысты-киселевцы — готовы были увидеть воплощение Христа в ком-либо из совершенно чуждых христовщине священников, как это и произошло с Иоанном Кронштадтским.

В дореволюционной России хлыстовство было созвучно народным стремле­ниям к мистике. Многие мистические сектантские движения в России были так или иначе связаны своим происхождением с хлыстами. Такой была секта скопцов, основанная одним из воплотившихся «христов» — Кондратием Сели­вановым во второй половине XVIII века. То же можно сказать и о других сек­тах — постничестве, Новом и Старом Израиле. За вычетом скопчества, подоб­ные движения, не отказываясь от хлыстовских традиций, модерни­зировали их и развивали в сторону рационализма. Так, например, организатор движения «Новый Израиль» Василий Лубков старался заменить экстатические радения более спокойной религиозной практикой, которая называлась «содействия». Это были театрализованные постановки евангельской истории. По мысли Лубкова, история его религиозного движения как раз воспроиз­водила еван­гельские события. На театральных подмостках у Лубкова разворачивалось избрание Иисусом Христом евангелистов и апостолов, определение пророков, с которыми в рамках Новоизраильского движения соотносились конкретные люди: сам Лубков — со Христом, остальные члены секты также возводились в соответствующие «иерархические» ранги внутри секты. «Содействия» — эти театрализованные представления, хотя и являли собой красочную, эсте­тически насыщен­ную религиозную практику, тем не менее были более рацио­нализированным действом, чем экстатические традиционные хлыстовские радения.

Пока в одних сектантских движениях на рубеже веков происходила рацио­на­лизация религиозного сознания, другие, наоборот, уходили в мистицизм. Для мистических сект был важен богатый ритуал — именно потому, что для них было характерно обостренное ощущение опасности, непредсказуе­мости присутствующего рядом иррационального зла, от которого рационально уберечься нельзя, а можно — лишь только через заступничество высших сил, связь с которыми возможна через особые экстатические состо­я­ния и особые ритуальные действия.

Яркий пример такого движения — малёван­­щина, которая обнаружилась в 1891–1892 годах в Киевской губернии. Основа­тель секты Кондратий Малёванный и его первые последователи были изна­чально штундистами, главной практикой которых было чтение и толкование Библии. Малёванцы, как и штундисты, принадлежали к рационалистическому сектантству. Но в какой-то момент Малёванный осознал себя Иисусом Христом, избран­ным Богом для свершения Страшного суда и устройства блаженной жизни на земле. Вместе со своей группой он стал практиковать экстатические моле­ния и по­гружения в транс, сопровождав­шиеся экзальтированными телодви­же­ниями. Мисти­цизм доводил членов этой секты до весьма абсурдных и асоци­аль­ных поступков. У Булгакова в спра­вочнике по ересям и сектам говорится, что малё­ванцы «в ожидании имеющего будто бы наступить Страшного суда уходили целыми сотнями в поля и в снежную ночь мылись в холодной воде, мужчины и женщины вместе, и также мыли и своих малых детей».

У представителей мистических сект право вершить справедливое воздаяние, устранять горести и невзгоды из жизни человека остается исключительно за Богом. Окончательное установление справедливости зависит только от Него, и человек не уполномочен брать на себя роль судии. Этот пункт иначе реша­ется в рационалистические сектах. Последние исходят из того, что справед­ливость на земле может быть подчинена рациональной логике. И Бог, в силу своего совершенства, привержен этой рациональной логике еще в боль­шей степени. И если Бог «медлит» с воцарением справедливости в мире, то толь­ко потому, что не хочет насиловать волю человека и ждет от него свободного само­сто­я­тель­ного решения — жить в соответствии с божествен­ными уста­новлениями. Подобие человека Богу в этих сектах может выражаться в почи­тании творче­ства, которое считается высшим предназначением. То есть чело­век наряду с Богом призван к сотворчеству мира, он выступает как соавтор. Часто это может значить, что человек стремится к социальной и политической спра­ведливости.

Показательным примером рационалистического религиозного движения были федоровцы — последователи мыслителя Николая Федорова. Они полагали, что человечество должно не ждать исполнения христианских обещаний о бес­смер­тии и преображении от Бога, а само взяться за дело устроения божест­вен­ного порядка на земле. То есть найти способы освободить человека от смер­ти, и вообще избавить природу от ее разрушительности, хаотичности, ката­стро­­фи­ческой непредсказуемости. Для федоровцев эта задача не только была согласна с Благой вестью Христа, но и становилась высшим воплощением этой Вести.

Согласно федоровской философии «общего дела», человек, будучи подо­бием Божиим, призван к сотворчеству мира наравне с Богом. Федоровцы не от­ри­цали возможность божественного вмешательства в земные дела в Судный день, но предлагали не ждать этого момента. Они считали, что суд над всеми живу­щими и умершими можно предотвратить, если человечество само реали­зует божественный порядок на земле. Если удастся воскресить всех умерших, можно будет дать им возможность устранить свои недостатки, «исправить» то, что они натворили на земле, и тем самым избавить их от того осуждения, которое грозит им в случае катастрофического сценария.

У федоровцев, вполне в русле рационалистической религиозности, было сведено к минимуму значение религиозного ритуала и молитвы. Молитве не от­водилось того принципиального мистического значения, как в церковной тра­диции. Вместо обычного молитвенно-созерцательного настроя предлагался активно-трудовой, просительные отношения с Богом предлагалось заменить на договорно-трудовые — то есть такие, в которых человек определяет за Бога меру его ответной реакции в зависимости от собственных действий, подчиняет логику Бога своей рациональной логике, полагая, что Бог должен этой логике следовать. А значит, от человека зависит метафизическое благополучие как на земле, так и на небе. В рамках такого переосмысления отношений человека с Богом возможно также кардинальное переосмысление эсхато­логии: мрачный конец света можно заменить «светлым апокалипсисом», в котором человече­ство будет не пассивным, а деятельным участником.

Пожалуй, наиболее ярким, а главное — последовательным примером рацио­на­листического сектантства на рубеже XIX–XX веков стали приверженцы Льва Николаевича Толстого. Толстовцы в большинстве своем не признавали суще­ствование отдельного от природы высшего существа. Соответственно, у них не было никаких мистических ритуалов и религиозного культа. Если федо­ров­цы не отрицали полностью значение молитвы, формально декларируя свою приверженность институту церкви, то толстовцы здесь шли гораздо дальше.

Сам Толстой допускал наличие божественного начала, но только в качестве духовной субстанции, наполняющей собою природу. Он допускал и молитву, но скорее как медитацию на некое абстрактное истинно-сущее в восточном ведическом смысле, а не в авраамическом. Не нужно забывать, что Толстой очень интересовался Индией и индийскими учениями. Поздний Толстой в кни­ге «Путь жизни», вышедшей в 1910 году, писал: «Истинная молитва в том, чтобы, отрешившись от всего мирского, внешнего, проверить свою душу, свои поступки, свои желания по требованиям не внешних условий мира, а того божественного начала, которое мы сознаем в душе своей».

Толстовцы также отрицали и загробную жизнь. Толстой был уверен, что ис­полнение Христовых заповедей здесь на земле и есть та жизнь в Боге, о кото­рой говорил Спаситель. То есть никакого потустороннего, обретаемого за гра­ницами земного бытия, существования не требуется.

У рационалистических сект было еще одно ключевое отличие от мистических. Культы, выстраивающие свою религиозность на мистическом восприятии мира, объясняли существующие проблемы воздействием некоего таинствен­ного «внешнего зла». Это распространялось и на социально-политическую сферу: представление о сверхприродном сверхъестественном зле сопрово­ждается представлением и о социальном зле как о чем-то чужеродном, зло­намеренно привнесенном извне. То есть источник зла социальной несправед­ливости находится где-то вне человека. В несчастьях, случающихся с челове­ком, виноват кто-то другой, а не он сам.

У толстовцев как рационалистов был противоположный подход к миру. Они предлагали менять человека изнутри, причем ориентировались не на тоталь­ную апокалиптическую переделку бытия, а именно на индивидуум. Они прин­ципиально были против главенства коллективного над индивидуальным, ко­торое очень часто, как мы убедились в XX веке, приводило к насильственной переделке общества. Для толстовцев насилие было неприемлемо как таковое.

Однако сам Лев Толстой, в отличие от некоторых его последователей, готов был поддержать отнюдь не любой индивидуализм. Он, в частности, с опасе­нием относился к индивидуализму интеллигенции, характеризуя высоту ин­тел­лигентских устремлений к правде словами «что-то не то». Интеллигент­скому индивидуализму Толстой противопоставлял индивидуализм совести.

Толстовцы, как и представители некоторых других духовных сектантских дви­жений рационалистического характера (квакеры, трясуны, духоборы, моло­ка­не), в определенной степени оставляли за человеком право выбирать учение. Православие допускало это только на словах. Но у индивидуализма толстовцев были свои яркие особенности. Обычные сектантские движения, пусть даже организованные на принципах свободного членства, как правило, противо­по­ставляли себя остальному миру и должны были поддерживать авторитет своих сообществ с помощью строгой коллективной дисциплины. У толстовцев же главенство личной совести над коллективным мнением, даже внутри общины, имело принципиальное значение.

Некоторые толстовцы даже специально оговаривали невозможность огра­ни­чивать индивидуальную совесть человека в коллективе, предлагая своеоб­раз­ную концепцию индивидуалистической религии. В их учении человек непо­средственно связан с вечностью и Богом и не нуждается в общественной рели­гиозной организации. Так, толстовец Евгений Попов в своих «Заповедях сове­сти» отмечал: «Пусть совесть твоя будет твоим единственным руководителем в жизни, прислушивайся к ее голосу во всех делах».

Очень важно отметить, что главное отличие толстовских взглядов от право­славного учения — это не само по себе отрицание толстовцами институтов церкви и государства как аппарата принуждения. За этим отрицанием стоит более глубокая причина — позитивное восприятие человеческой природы. Это позволяло толстовцам поверить в возможность мирной и справедливой социальной самоорганизации человека.

В православии, как и в других хрис­тианских конфессиях, человек рассмат­ри­вается как падшее существо. Согласно официальному церковному учению, лишь единицы могут противостоять пред­расположенности ко греху, боль­шинство же выбирает зло. Значит, для того, чтобы не дать этому злу разрас­тись в социальном мире, необходим аппарат принуждения. Кроме того, поло­жение усугубляется представлением о наличии падших духов, постоянно склоняющих человека ко греху. Это и есть то самое иррациональное зло, на котором любят акцентировать свое внимание мистики.

Это учение о природе человека называется сегодня «антропологическим песси­мизмом». Для того чтобы выступить за полную отмену религиозного аппарата принуждения, о которой мечтали Толстой и толстовцы, нужно бы отказаться от подобного негативного представления о человеческой природе и переосмыс­лить ее в позитивном ключе. В этом и состоит принципиальный реформизм толстовства: не столько в отри­цании институтов, сколько в гуманистическом протесте против антропологи­че­ского пессимизма. Гуманизм толстовства про­является и в использовании тол­стов­цами таких понятий, как «единое челове­чество». И по этой же причине тол­стовцы не могли смириться с оправ­данием убийства человека, будь то на войне или по судебному приговору. Отсюда вы­те­кал принципиальный пацифизм толстовцев, их отказ участвовать в каких бы то ни было войнах и осуждение смертной казни.

Толстовство как движение, несмотря на присущий ему индивидуализм, оказа­лось способным и к социальному действию, в том числе к консолидации дру­гих сектантских движений. Лидеру толстовцев Владимиру Черткову совместно с другими единоверцами удалось в 1918 году сформировать Объединенный совет религиозных общин и групп (ОСРОГ), куда помимо толстовцев вошли также меннониты, баптисты, евангельские христиане, адвентисты седьмого дня и трезвенники — община-коммуна «Трезвая жизнь», а также духовные христиане-молокане (позднее их заменили евангельские духовные христиане). Совет стал отстаивать перед новыми властями право религиозных движений жить в соответствии со своими этическими принципами. В числе прочего они боролись и за право верующих не участвовать в военных действиях по религи­озным соображениям. И, как ни странно, ОСРОГу даже на какое-то время было дано право принимать решения относительно разных религиозных пацифис­тов, не желавших идти в Красную армию. Организация делала заключения о том, насколько их мотивация связана с религией. Как правило, дела решались в пользу религиозных пацифистов. Этому Совету удалось просуществовать при власти большевиков достаточно долго — вплоть до 1924 года, правда с разными границами полномочий.

Толстовцы также сумели создать во всем мире большое число своеобразных сельскохозяйственных коммун. А в марте 1921 года у них даже получилось орга­низовать Всероссийский съезд сектантских сельскохозяйственных и произ­водственных кооперативов, собравший делегатов из нескольких сотен колоний, возникших в 34 губерниях. К следующему году число сектантских колоний, по имеющимся сведениям, удвоилось, и по крайней мере сто из них были организованы толстовцами.

Дальнейшая судьба толстовцев сложилась не столь хорошо. Советская власть заигрывала с толстовцами до тех пор, пока прочно не встала на ноги. Благо­склонность советских лидеров к толстовцам и прочим сектантам в первые годы после революции можно отчасти объяснить прежним отношением к ним как к союзникам, которые тоже противостояли самодержавию и подвергались гонениям. Но сам Ленин относился к толстовцам отрицательно.

Весной 1921 года, сразу после объединительного съезда толстовцев, ОСРОГ был практически исключен из процедуры принятия решений по делам религи­оз­ных пацифистов. Попытка ОСРОГа в ноябре 1922 года перерегистрировать свой устав в НКВД не удалась. 12 января 1924 года Антирелигиозная комиссия ЦК РКП (б) утвердила резолюцию о фактической ликвидации Объединенного совета религиозных общин и групп.

Конечно, нельзя списывать со счетов и негативные стороны религиозных дви­жений, в особенности если вспомнить про членовредительство, прак­тико­вав­шееся у скопцов, которым удалось подвести идейную и мировоз­зрен­ческую основу под самокалечение людей. Нельзя забывать и о том, что ряд сектантов уводили людей из реальной социальной жизни, делали их социально исклю­ченными, манипулировали ими, злоупотребляя их доверием. Но на сектант­ство нужно смотреть комплексно, учитывая как негативные его стороны, так и плюсы.

Наблюдение за краткой историей толстовства и ряда других сект в начале XX ве­ка показывает, насколько разнообразные культурные явления могут присутствовать в российской жизни, насколько интересным и необычным может быть ответ людей на социальные и собственно экзистенциальные кри­зисы. На примере толстовцев и ряда других сектантских движений можно уви­деть, что сторонники индивидуалистической религиозности (если назы­вать их более уважительно и объективно) могут быть не только антисистемной силой, но и фактором, объединяющим достаточно разнородные общественные группы.

Пока недооценен тот вклад, который сектантские коммуны вносили или могли внести в развитие сельского хозяй­ства России. Некоторые остатки сельскохо­зяй­ственных коммун, организо­ван­ных в рамках народной религиозности, сохранились и в наше время, как напри­мер сельские поселения молокан и духоборов на Кавказе. То есть социальный потенциал сектантства, а если говорить шире, то русского богоискательства, гораздо выше, чем принято считать.

Сектантов-мистиков часто обвиняют в обособлении от общества, в попытках игнорировать достижения человеческой цивилизации и культуры. Эти обви­нения справедливы, но лишь отчасти. Конечно, многие религиозные течения воплощали в себе дух обособленчества и эскапизма. Но, помня о них, не нужно забывать и о других проявлениях народной религиозности, например о движе­нии хлыстов. Бердяев не случайно считал, что «хлыстовство, как тип народной мистики и религиозной мысли, шире секты, называемой этим именем». Ведь тот поиск радости, блаженства, к которому была устремлена религиозность хлыстов и родственных им ответвлений, изобретательность в организации духовных практик показывают, что народная религиозность стремилась отнюдь не толь­ко к усечению культуры и обособлению. В ней были и гума­нистические тенденции: оправдание природы человека, его возможностей, сил и способ­но­стей, а в некоторых случаях — преодоление антропологического пессимизма.

Народное богоискательство, воплощая порой темные стороны человеческого сознания, предлагало своего рода альтернативу казенной, выхолощенной за вре­мя синодального периода религиозности, не сумевшей ответить на мировоззренческие и экзистенциальные запросы людей. А ответ на эти запросы требовался, причем гораздо острее, чем это могло казаться на рубеже XIX–XX веков. Наступившая в 1914 году Первая мировая война и последовавшая вскоре революция, а за ней и Гражданская война, показали, насколько важ­ными бывают последствия неразрешенных мировоззренческих коллизий и насколько важно вовремя предложить пути их разрешения.

Настойчивый стук за дверью предпочли не услышать. У постояльцев публичные чтения. На полу правоохранители насчитали 60 человек. Коттедж новосибирского поселка Пашино не самый большой, но очень доходный — за каждого жильца организаторы секты «Исход» получают минимум 15 тысяч рублей, — это в месяц. Открывают кошельки отчаявшиеся родственники — попадаются на обещания альтернативной церкви вернуть алкоголиков и наркоманов к полноценной жизни, сообщает «ТВ Центр».

«Я открывал головой дверь. Мне приговаривали: «Хотел выйти? Выходи!» — рассказал Владимир Кузьминский.

Хочет или нет в религиозную тюрьму, Владимира Кузьминского, как и остальных прихожан, никто не спрашивал. Его похитили с согласия родных, с их же одобрения насильно лечили. Но не лекарствами — пациентам вместо медикаментозной прописывали терапию религиозную.

«Я стоял молился семь часов. Пока не упал, короче», — говорит Владимир Кузьминский.

В сектанском плену держали девять месяцев. Унижали, насиловали, заставляли твердить стихи про бога, молиться на иных, неизвестных науке, языках. Пищи духовной, считали организаторы секты достаточно, а потому их воспитанники сидели на строгой диете: только каша и чай без сахара. «Трудности, ведь закаляют» — девиз автора меню и по совместительству основателя сибирской секты. Он, кстати, вполне упитан.

«Именно в трудностях формируется твой характер, именно в трудностях бог оттачивает твои дары! Когда ты находишься под прессом или под давлением, в этот момент ты получаешь несколько капель елея для своей жизни!» — убеждал прихожан Алексей Пронькин.

Впрочем, и сам пастор оказался не без греха. Алексей Пронькин попался с поличным, когда пытался дать взятку сотруднику мэрии за лояльность к секте, которая из-за сомнительных методов перевоспитания еще год назад была вычеркнута из списка легальных центров реабилитации.

«Человек в результате психовоздействия также подсаживается на гормоны удовольствия. Он выходит из этого центра, и у него начинается синдром отмены. То есть такие же ломки, как и у наркомана. И он вынужден возвращаться в этот реабилитационный центр», — объяснил судебный эксперт-религиовед, директор правового консультативного центра по оказанию помощи в сфере защиты религиозных прав и свобод Игорь Иванишко.

«Исход» популярна не только в Новосибирске — только там больше 10 отделений. В разных уголках страны у организации открыто 40 приходов.

«Она построена на очень жесткой бескомпромиссной иерархии или, лучше сказать, вертикали. Если вас или меня заставить приковать к батарее наркомана, мы, скорее всего, на это не пойдем. На такое способны только те люди, которые считают, что они обязаны сделать, выполнить чей-то приказ», — рассказывает руководитель информационно-аналитического управления синодально-информационного отдела РПЦ Вахтанг Кипшидзе.

Пока духовный лидер находится под подпиской о невыезде. Однако, возможно, ему грозит и более суровое наказание за создание религиозной организации, посягающей на права людей, за их похищение и лишение свободы. Вопрос о возбуждении уголовного дела сейчас рассматривает следствие.

Оксана Коваленко, Владимир Хуртин. «ТВ Центр».

25.12.2009: ПОРОСЁНКОВ ПОДЛОГ
Шарташская секта Петра Рейдмана воюет с Архиерейским Собором Русской Православной Церкви
Петр Исакович Рейдман. Или схиигумен Авраам (Рейдман), духовник Екатеринбургского женского Ново-Тихвинского монастыря и Свято-Косминской мужской пустыни в селе Костылёво, что в 30 километрах от Верхотурья… Читателю не надо представлять персонаж, который в 1999 году «прославился» клеветой на архиерея Екатеринбургской епархии епископа Никона (Миронова). Спровоцировав столкновение внутри екатеринбургской епархии, шарташская секта, определяемая по месту проживания основной группировки на окраине Екатеринбурга, ул. Отдыха, 93, на берегу озера Шарташ («нечистое» — в местном наречии),.. секта эта бросилась расширять плацдарм влияния на воцерковляющееся российское общество.
Архиепископ Свердловский (Екатеринбургский) и Курганский Мелхиседек (Лебедев) явно недооценил разрушительный потенциал «ученика последнего глинского старца одесского игумена Андрея Машкова». Петр Рейдман всегда был склонен к самообольщению претензией на преемство духовных даров старчества. В этой его «слабости» пожалеть бы «отца», да кабы не гремучие последствия этой прелести! Вот и владыка Мелхиседек не насторожился, когда не получил после неоднократной и настоятельной просьбы из Абалакского монастыря «дело» насельника Авраама (Рейдмана). За то, кстати, вскоре поплатился — скорбным уходом с кафедры.
Сегодня очевидно, что даже пиар-войны 1993 и 1999 годов с екатеринбургскими архиереями — не вершина стратегии одессита, а лишь условие, облегчающее саму возможность осуществления проекта более опасного для русского народа, для России, для Православия.
Два события в 2008-2009 годах прошли бы почти незаметными в Екатеринбурге, но весьма заметны стали благодаря СМИ. В воскресный день 29 июля 2007 года в лесном массиве около промбазы «Мостоотряд № 72», что на пути из Екатеринбурга к урочищу Четырех братьев (Ганина яма), были найдены фрагменты останков неизвестных лиц. Милиция почему-то не прислала сей же час своих представителей (как то следует из характера события). Участок, примыкающий к Серовскому тракту, славен последние годы неоднократным нахождением расчлененных трупов молодых людей.

Фото с сайта Сестры.ру

Участники кампании поспешили объявить находку ни больше, ни меньше останками царевича Алексия и царевны Анастасии Романовых. Не дожидаясь церковного «Аксиос!». Не встречаясь с архиепископом Екатеринбургским и Верхотурским Русской Православной Церкви Викентием (Морарем), без открытого архиерейского и патриаршего благословения, наконец!..
Потом последовал выход в московском издательстве «Вагриус» по заказу ООО «Архитрав» книги Натальи Розановой «Царственные страстотерпцы. Посмертная судьба». Кое-кто поспешил объявить находку в мокром логу важным событием в истории России, а книгу Розановой — новым словом в отечественной историографии.
Обстоятельства событий изобилуют комбинациями, характерными для целей сомнительного достоинства. Обстоятельства корреспондируются, причем не фигурально, а вполне конкретными отношениями, переживаниями, действиями участников обоих акций.
Вот выдержка из вышеупомянутой книги:
«Безусловно, Царские мощи до сих пор не признаны таковыми священноначалием Русской Православной Церкви, а, значит, в духовном отношении попраны только потому, что еще не все мифы, вращающиеся вокруг убийства семьи Романовых, развенчаны. Миф о «ритуальном» убийстве Царской Семьи хотя и не единственный, но самый могущественный и стержневой. Он нанизывает на себя многие другие. Все они не позволяют увидеть историю такой, какой она была в действительности (…) Тогда под знаменем служения истине родилась и возросла безобразная ложь — ложь, которая после многократных разоблачений все еще удерживает свои позиции и занимает умы многих. По сей день она является препятствием к достойному поклонению святым мощам Царственных страстотерпцев.
Для православных людей безоглядное усвоение исторических мифов, желание верить не тому, что истинно, а тому, что больше нравится, тенденция весьма опасная. И с этим мириться нельзя (выделено мной — Р.И.). Отрицая подлинность святых мощей, мы не только отрицаем истинную историю, но и попираем память святых и их страдания». — Стр. 479. «Царственные страстотерпцы. Посмертная судьба» — Наталия Розанова.
О чем это? Кто это? Христианин ли это пишет? Почему-то не дает покоя комментатору екатеринбургских событий 1991 года решение Архиерейского Собора, вынесенное пастырями Русской Церкви, не увидевшими церковного духа в действиях по идентификации останков, найденных группой геолога Авдонина.
Программность заявления очевидна. Как очевиден и тон — угрожающий, безпрецедентно и вместе с тем знакомо дерзкий. Поскольку сим заявлением 2008 года, утопленным в словесном серпантине книжки, снова объявляется открытая война Русской Православной Церкви, Деяниям Ее Архиерейского Собора 2000 года (когда Церковь причислила к сонму святых Августейшую Семью и определила отношение к происходящему вокруг «находок» под Екатеринбургом). Заявлением же развязывается война всем тем, кто смеет сегодня не внимать идеологии, реализуемой стоящим за нежной и вместе несгибаемой спиной «Натальи Розановой».
Еще бы ничего! Да только интересное обстоятельство обращает на себя внимание: нет среди историков, писателей, журналистов такого человека — Натальи Розановой. Ни на европейском, ни американском континенте. Нет ни среди православных христиан, ни среди иудеев, хасидов…
Но зато живет в Екатеринбурге, на ул. Отдыха, 93 Наташенька Наливаева. Миловидное существо славянской внешности, покинувшее десяток с небольшим лет Санкт-Петербург после учебы в университете ради служения той «истине», что воспевает… «Наталья Розанова»! Живет-перепевает сладкоголосо для гостей Екатеринбургского женского Ново-Тихвинского монастыря басни схиигумена Авраама. Катается по миру, обаяет, сопровождая нужных «батюшке» людей, неофитов от Православия и простодушных ветеранов зарубежной монашеской корпорации. И лжет! Увлеченно и самозабвенно лжет! Надеясь на то, что «послушание батюшке Аврааму пуще поста и молитвы»…
Почему бы насельнице шарташского скита Екатеринбургского Ново-Тихвинского монастыря сестре Иаили (Наталье Наливаевой) не назвать себя в книге вполне открыто, по-христиански, по-монашески — достойно и исповеднически, наконец? Почему бы не увещать «батюшкиных» оппонентов иноческими аргументами, в основе которых — евангельская любовь к ближнему? Не можно. Нет иноческих аргументов!
Зато есть архитектура книги о судьбе Царственных страстотерпцев. Архитектура книги с головой выдает человеконенавистнический замысел идеолога опуса. Напичканная сомнительным с точки зрения христианской апологетики изобразительным и иным документальным материалом, написанная языком, невозможным для человека, воспитуемого в христианской этике, книга не свидетельствует о почитании автором Царственных страстотерпцев и их подвига, не свидетельствует о знании и понимании событий Царской Голгофы, об умении выделять в них мистическую составляющую. Книга даже не предъявляет милосердного сочувствия автора к замученным людям. С болезненной и тупой настырностью со страниц ее читателю демонстрируется множество фрагментов мертвых тел. У читателя возникают сомнения в душевной здравости как составителя, так и вдохновителя чтива. Вполне веря, что весь состав книги — до макета — прошел через глаза и сердце сестры Иоили, остается пожалеть молодую женщину, вынужденную годами! «за послушание» старчику насиловать душу околонаучными и вовсе небезопасными для христианской души аргументами.
Вот только один пример. Сомневаюсь я, что православным христианам в качестве ключевого аргумента, убеждающего в святости останков из мокрого лога, нужно предлагать в том числе фотографии, запечатлевшие… извлеченные из склепа в соборе Петропавловской крепости останки Великого князя Георгия, брата Государя. Извлечение состоялось 13 июля 1994 года. Для того чтобы «отщипнуть» что-то для кого-то…
Вдумайтесь: Церковь служит Панихиду, Церковь просит: со святыми упокой, Господи… Церковь утверждает: здесь ПОКОИТСЯ тело раба Божия… ПОКОИТСЯ до всеобщего воскресения. Вдруг приходят временщики, некие «подвижники правды», которым надо настоять на «своей» частной «истине»… И беззащитное тело христианина выставляется нехристями «на позрище». И никто не смеет сопротивляться явному насилию! Тело упокоенного христианина лишено покоя и защиты от безумствующих. Целостность Божественного миропорядка нарушена. Промысел Божий нарушен! Воля Божия — нарушена!
Какая катастрофа вызвала этот акт? Катастрофа духа участников действа? Для меня это — несомненно! Более того, фотографическая демонстрация кощунственного акта в книге, имеющей замысел убедить, прежде всего, российское православное общество в несомненной правоте «ищущих истины», — это ведь тоже участие в разрушении Божественного миропорядка! И это тоже кощунственный акт, за которым следует наказание Божие.
Разве могла бы Наташенька Наливаева, университетская девушка, выставить «на позрище» останки своих родных?.. Впрочем, не берусь определять границы духовной дерзости автора, сегодня духовного чада шарташского старчика.

Но как быть с эстетикой некрофильства, хлынувшей на читателя со страниц издания? Царствующая Чета и Дети были красивейшими людьми Европы. Недаром почитающие Царственных страстотерпцев зачастую довольствуются фотографиями семейного архива Государя. Можно ли признавать за необходимое и душеполезное именно в этой книге, не претендующей на издание для специалистов правоохранительной системы, безконечно и до одури повторяющуюся композицию из фотографий человеческих останков — в центре листа, с размещенными по краям известными миру образами членов Царской Семьи?
Памятуя об иконичности человеческого восприятия книжного пространства, можно было бы не безобразить его совмещением несовместимого. Какие помыслы, какие эмоции желает вызвать автор в сознании читателя? Памятуя о принципах герменевтики и действительно желая приблизить читателя к Божественной Истине, добросовестному историческому комментатору не следовало бы перегружать материал компиляциями документов из мира криминалистической реальности.
В общем-то, у книги нет ответственного автора. Она вся — компиляция — идеологических предпочтений, фобийных переживаний возможного утверждения в обществе мотивов «кровавого навета» и «освобождения от жидо-массонского заговора». И это на самом деле сердцевина миссии книги «Царственные страстотерпцы. Посмертная судьба». Как сочетается эта миссия со Страхом Божиим, Верой и Благоговением? Как, живя этим, приступать ко Святому Причастию?
Года два назад, возвращаясь в Екатеринбург от Ганиной ямы, я случайно попала в салон паломнического автобуса Ново-Тихвинского монастыря. Автобус вез гостей-тобольчан. Когда он проезжал мимо «поросенкова лога», прихожанка и работница монастыря, таинственно понизив голос, сообщила, что «для своих» (?) монастырский паломнический центр обычно устраивает заезд и на этот объект. Потому что их батюшка Авраам считает: останки, найденные в «поросенковом логу», конечно же, принадлежат семье Государя, что осталось совсем немного усилий для того, чтобы в Москве в Патриархии было принято «верное» решение…
Как же это согласуется с церковной дисциплиной, с решениями Архиерейского Собора 2000 года? — «Батюшка был смущен этими решениями. И дал указание потихоньку продолжать разыскания», — пояснила его разгоряченная почитательница.
Это яркое свидетельство адепта шарташской секты о затянувшейся неспособности ее лидера к соборной жизни в Церкви, соборной рефлексии на Архиерейские Акты, свидетельство о пренебрежении к церковной дисциплине схиигумена Авраама (Рейдмана). Свидетельство снова ставит нас перед общецерковной необходимостью определиться: надо ли далее терпеть «самодостаточные» затеи выходца из Одессы?
Лица, мечтающие о признании Русской Церковью Царскими останков людей, найденных в 1991 группой Авдонина, и останков, поднятых здесь же неподалеку в 2007 году воспреемниками авдонинцев, строго говоря, не являются даже членами Церкви. Слишком часто в разговорах с ними слышу изумлённое, даже с обидой произносимое: «Почему Церковь не признает останки из «поросенкова» лога?!». Себя внутри нашей Церкви эти люди не ощущают! Хотя некоторые из них способность духовную в себе имеют. Спящую пока способность. Спящую, словно под гипнозом. Что, если честно, в некоторых из них даже очевидно…
Они не успокоятся — по свойству личности и потому хотя бы, что Церковь для них лишь корпорация, имеющая сегодня доступ к государственной власти. И только имеющая власть Церковь должна поддаться обаянию «подвижников правды». Власть сакральна. Подмяв ее, можно утвердиться вместо нее — вечная жажда пересмешника. Пересмешнику все равно, как подбираться к власти.
Остается в связи с последним выразить недоумение действиям епископа Штутгартского Русской Православной Церкви заграницей Агапита (Горачека), подписавшего архиерейское благословение на издание. Не екатеринбургский Владыка был предпочтен шарташатами — что было бы невозможно при такой направленности издания. И это не первый случай «варяжского» участия в «поросенковой» истории. С подачи шарташат.
Нашего епархиального архиерея архиепископа Екатеринбургского и Верхотурского хотелось бы просить подумать — о том, почему и зачем схиигумену Аврааму (Рейдману), человеку, явно прущему против рожна, доверена миссия возглавления епархиальной комиссии по канонизации святых? Вся-то его комиссия сегодня сосредоточена на Шарташском озере. К чему такое «комиссарство» приведет — уже не вопрос.

Курский студент выбрал для испытания своей «адской машины» Знаменский монастырь, где хранилась почитаемая богородичня икона. Открытка начала XX века. Старые курские открытки. Каталог. Курск, 2005

Виновниками трагедии Русской церкви в XX веке считают совершивших революцию большевиков. Но масштабное антицерковное движение началось до 1917 года, проявившись в убийствах духовенства и издевательствах над ним, грабежах храмов и монастырей, их поджогах и осквернениях, в захвате церковных земель, отказе подчиняться церковным властям и т.д. Причем самосуд вершила так называемая паства, которую церковные деятели веками восстанавливали против себя. Придя к власти и возглавив антицерковное движение, большевики лишь ускорили печальный процесс.

Не следует считать, что атаки на церковников до 1917 года имеют исключительно криминальную природу. Для них сложилась питательная почва – отношение общества к церкви. Есть впечатляющие свидетельства. Синодальный обер‑прокурор Александр Толстой говорил: «Для Русской церкви настали времена гонений, духовенство не бьет только ленивый: один бьет, а прочие поощряют бьющего» (цит. по: Из записок преосвященного Леонида… М., 1907. С. 380). Ректор Московской духовной академии протоиерей Александр Горский утверждал: «Ожесточение против всего духовного, церковного… с каждым месяцем становится все сильнее» (Русское обозрение. 1896. Январь. С. 276). А вот что напечатал журнал «Духовная беседа»: «Все русские с презрением, с отвращением смотрят на духовенство» (1859. № 28. С. 47). Свидетельства эти относятся к началу правления Александра II. Но далее антицерковный настрой лишь укреплялся.

Обратимся к архивным делам, многие из которых почти неизвестны широкой публике.

Как юноша взрывал монастырь

Шел 1898 год. В тихом городе Курске пользовалась особой славой Курская (Коренная) икона «Знамение». Эту богородичную икону верующие чтят как чудотворную. И к месту ее нахождения – в Курском Знаменском монастыре – происходило массовое паломничество.

Знал об этом и юноша Анатолий Уфимцев, обучавшийся в Курском реальном училище. Его историю сообщает примечательное архивное дело (РГИА. Ф. 797. Оп. 71. III отд. 5 ст. Д. 155).

Об Уфимцеве говорили, что у него выдающиеся способности. Склонность к научной литературе сказалась в нем рано. С интересом прочел он и «Механическую технологию металлов» авторитетного Адольфа Ледебура. Внимательно следил за техническими новинками, конструировал. Но техническую мысль хотелось применить на практике.

И вот совершенно, казалось бы, неожиданно объектом приложения его «пассионарности» стал Знаменский монастырь. Уфимцев решился на отчаянный шаг – взорвать притягательную для масс икону. И поделом, думал он, видя, что икона служит средством наживы, весьма заманчивой для монахов. «Они святотатствуют более, чем кто‑либо», – оправдывал свои деяния Уфимцев, попав позже под следствие. И добавлял: «Мне… известна жизнь монахов… в подробностях». Следует, думал он, лишить монахов главной ценности – иконы, тем более что «чрез прикладывания» к ней «могут распространяться… заразные болезни».

«Адскую машину» он создал за две недели. Потребовалось 600 г пороха, аккумулятор, часы для установки времени взрыва, провода.

7 марта Уфимцев вместе с сообщником отправился в монастырский собор к всенощной. После службы, когда народ разошелся, злоумышленники улучили момент, чтобы поместить снаряд в отверстие под амвоном. Часовой механизм был пущен в ход.

Позже Уфимцев вспоминал: «Воротясь домой, я всю ночь сильно волновался и, растворив форточку, прислушивался. Но на дворе была буря, и я ничего не услышал». Утром ситуация стала проясняться. Куряне судачили: монастырь разрушен взрывом. Узнал об этом и Уфимцев. Придя же в монастырь, был несколько разочарован. Взрыв не вызвал особых разрушений: пострадали деревянный купол собора и люстра, также была разбита стеклянная дверь.

Убийцы и их жертвы

В конце XIX – начале XX века происходили многочисленные нападения на служителей алтаря, прочие антицерковные акции. Приведем некоторые факты из многих имеющихся.

В феврале 1900 года хорошо отточенным топором был убит благочинный протоиерей Василий Масловский, клирик Пензенской епархии. «На голове… покойного обнаружили шесть ран» (РГИА. Ф. 797. Оп. 70. III отд. 5 ст. Д. 45. Л. 2 об.). Масловский носил при себе большие деньги. Но помимо грабежа следствие рассматривало и другую причину убийства – «отмщение» (там же).

В том же 1900 году пришла беда и в Черниговскую епархию. В Петропавловском монастыре, что в Глуховском уезде, был убит монах Митрофан (Чубун) (РГИА. Ф. 797. Оп. 70. III отд. 5 ст. Д. 82). Не спасло и то, что монастырь был за каменной стеной. Чубун заведовал монастырской иконной лавкой и считался состоятельным человеком. 10 марта он долго не подавал из своей кельи, запертой изнутри, ни звука, так что пришлось сломать дверь. Вошедшие увидели окровавленное полотенце на стене и ведро с красной водой. На дне ведра нашли сапожный нож. На лице и шее монаха, распростертого на полу, было несколько резаных ран. Рядом лежали клочки бороды убитого. «На стенах, на креслах, на сундуке, на столе были брызги крови», – говорится в материалах дела. Расправа была крайне жестокой. Следствие установило: монах боролся со своим убийцей, порезав себе руки. Также выяснили: убийца вошел в круг его общения, включавшего винопитие.

12 декабря в том же монастыре крестьянин с мещанином едва не убили иеродьякона Севастиана, ударив его по голове трехфунтовой гирей. Один при этом зажимал рот жертвы. Но крик в соседней келье спугнул преступников (там же. Л. 11).

В том же 1900 году, 9 октября, был застрелен у себя дома клирик Гродненской епархии Александр Рожанович, духовник своего благочиния (РГИА. Ф. 797. Оп. 70. III отд. 5 ст. Д. 95. Л. 246). О грабительских целях убийц архивное дело умалчивает.

В конце 1905 года антицерковная волна прокатилась также по Тульской епархии, где угроза нависла над «школой‑церковью», окруженной группой вооруженных людей, тоже применивших огнестрельное оружие (РГИА. Ф. 797. Оп. 75. III отд. 5 ст. Д. 18в. Л. 240 об.).

В январе 1906 года жертвой преступников стал еще один клирик – священник Кишиневской епархии Василий Козак, получивший «сильный удар в затылок каким‑то тупым орудием» и рану ножом в шею (РГИА. Ф. 797. Оп. 76. III отд. 5 ст. Д. 2а. Л. 53). Целью нападения, установило следствие, был не грабеж, а убийство.

В безопасности по‑прежнему не чувствовали себя даже монахини. В марте 1906 года принял на себя удар Покровский женский монастырь Ставропольской епархии. Одна послушница была убита, другая – ранена (там же. Л. 144).

Между тем нападения на церкви и обители принимали все новые формы. 13 апреля 1906 года злоумышленники подожгли Алексеевский монастырь Уфимской епархии (Там же. Л. 172). В Смоленской епархии в 1906 году сожгли сельскохозяйственные постройки Троице‑Сергиевской женской монашеской общины, что в Сычевском уезде. Примерно тогда же в Таврической епархии неизвестные предали огню надворные постройки при церковном доме, где жил священник (там же. Л. 186). Были и курьезные случаи. Во Владимирской епархии некий крестьянин, войдя в храм с бранью, стал ломать перила, ограждающие клирос (там же. Л. 186 об.). Был ли он пьян, архивное дело умалчивает.

В Воронежской епархии 17 апреля 1906 года напали на благочинного протоиерея Матфея Федоровского, получившего несколько ударов ломом в голову. Причем какое‑то время он защищался руками. Пострадавший через неделю скончался (там же. Л. 22). О цели грабежа в документах тоже ни слова.

На конец 1906 года пришлась новая серия убийств духовенства. Лишили жизни архимандрита Лукиановой пустыни Владимирской епархии Афанасия и священника Черниговской епархии Николая Пиневича (там же. Л. 186 об.). В Ставропольской епархии убивали «зверски»: жертвами стали два иеромонаха и два послушника Екатерино‑Лебяжской Николаевской пустыни (там же. Л. 187).

Спад революции не означал угасания народной ярости. В 1909‑1910 годах особо отличились Харьковская и Полтавская епархии. Синодальный обер‑прокурор констатировал, что дошло «до открытого грабежа и насилия» (РГИА. Ф. 797. Оп. 72. III отд. 5 ст. Д. 95. Л. 4). Страдали храмы и служители алтаря. В некоторых местах происходили настоящие погромы.

Шли годы, но отношение к духовенству не менялось. В 1916 году убили священника Тамбовской епархии Димитрия Земляницына из Козловского уезда (РГИА. Ф. 796. Оп. 203. Д. 222). Преступники проникли в дом жертвы из сада, выставив оконную раму. Священник получил не только удар шкворнем в голову, но и три раны кинжалом. Жену его тоже убили. Следствие установило: «О. Димитрий… оборонялся, так как руки его порезаны». В роли убийц выступили крестьяне.

В первой половине 1917 года управляющему Тамбовской епархией пришлось вновь информировать Синод о криминале (РГИА. Ф. 796. Оп. 204. Д. 108). Ночью при нападении на дом иерея Арсения Миловидова были убиты его дочь и прислуга. Четыре человека в солдатских шинелях, вооруженные револьвером и железныи вилами, вломились в комнату священника. Первоначальной их целью был грабеж, и они действительно поживились: и деньгами, и золотом‑серебром. Но сын священника закричал. Преступникам пришлось ретироваться. Миловидов тоже вступил в борьбу, выбив лампу из рук одного из напавших.

Позднее, той же весной 1917 года, и опять на Тамбовщине убили дьякона Павла Архангельского с женой. Без борьбы с преступниками не обошлось и здесь. Дьякон получил 16 колотых ран. К смерти привел удар в голову острым орудием. «Кровью его были забрызганы стены… на высоту полтора аршина от пола, кровавые пятна были даже на потолке как знак долгой борьбы…» В омертвелой руке дьякона увидели пук чьих‑то волос. Отрубленная голова дьяконицы «висела на коже около горла». Дети были зарезаны в постели (там же. Л. 1 об.). Целью убийства объявили грабеж. Но уж очень жестокая расправа!

Иные иерархи приводили не только отдельные факты, но и обобщали. В сентябре 1916 года Синод слушал рапорт епископа Подольского Митрофана (Афонского), в котором говорилось, что «некоторые из приходских священников подверглись со стороны толпы оскорблениям и насилию» (РГИА. Ф. 797. Оп. 86. III отд. 5 ст. Д. 129. Л. 1).

Сообщения о трагедиях шли потоком. В феврале 1917 года епископ Тобольский Варнава (Накропин) информировал высшую церковную власть, что крестьянин Григорий Меркулов прямо в храме убил кинжалом священника Тобольской епархии Владимира Декова. Цель грабежа здесь тоже не прослеживается. «Кровь на полу оказалась в семи местах» (РГИА. Ф. 796. Оп. 203. Д. 72. Л. 6).

Весной 1917 года особое внимание властей привлекла также Сергиевская пустынь под Санкт‑Петербургом. Некий солдат напал с бритвой в руке на иеромонаха Мисаила, нанеся ему ряд ранений в голову (РГИА. Ф. 797. Оп. 86. III отд. 5 ст. Д. 31. Л. 3).

7 апреля 1917 года в Подольской епархии разыгралась новая трагедия: убили священника Иоанна Манчинского. Епископ Подольский констатировал: «Оказывается, что священник… убит не с целью грабежа… церковное имущество в целости и порядке» (РГИА. Ф. 796. Оп. 204. Д. 141).

Где‑то обходилось без крови, но обстановка все равно тревожила власти. В Нижегородской епархии наблюдались случаи «смещения священнослужителей мирянами» (РГИА. Ф. 797. Оп. 86. III отд. 5 ст. Д. 21. Л. 52).

Симптоматичен рапорт архиепископа Казанского Иакова (Пятницкого), поданный в Синод 10 мая 1917 года: «В некоторых приходах… проявлялось самоуправство и полный произвол среди прихожан как в отношении… причта, так и в отношении церковной и причтовой собственности… крестьяне самовольно захватили церковную землю… оставив… причты без земли. В настоящее время беззащитное духовенство, кроме того, что терпит крайнюю материальную нужду, оно испытывает еще тяжелые нравственные страдания, перенося… оскорбления, унижения и обиды от народной распущенности» (РГИА. Ф. 796. Оп. 204. Д. 134. Л. 1‑1 об.).

Между тем рапорты архиереев становились все тревожнее. 20 июля 1917 года архиепископ Могилевский Константин (Булычев) сообщил о нападении на семью священника Василия Чулкова: «Ранен он сам, его сын и ребенок семи месяцев» (РГИА. Ф. 796. Оп. 204. Д. 109. Л. 1).

Учащались разбойные нападения и на монахов. Пострадал, к примеру, Киево‑Выдубицкий монастырь, на который в июле 1917 года напало 30 человек. В Китаевскую пустынь Киево‑Печерской лавры в ночь с 1 на 2 сентября того же года ворвались 20 человек с револьверами и кинжалами. Настоятель пустыни архимандрит Онисифор подвергся истязанию: ему прижигали пятку свечой, допытываясь, где спрятаны монастырские сокровища (РГИА. Ф. 797. Оп. 86. III отд. 5 ст. Д. 123. Л. 24а, 30). Синод вновь обратился за помощью к министру внутренних дел: без полицейской поддержки церковь устоять не могла.

Волна грабежей

Драматизм таких преступлений передает даже стилистика церковных документов. В одном из них читаем: «В бурную и темную ночь… злоумышленники, взломавши оконную железную решетку, ворвались внутрь храма и похитили с престола два… серебряных креста… » (РГИА. Ф. 797. Оп. 75. III отд. 5 ст. Д. 18 в. Л. 124).

Грабежи церквей и монастырей были поистине массовыми. В начале XX века случались годы, когда, только по данным Синода, получавшего, разумеется, не всю информацию, ограблению подвергались около тысячи храмов (подсчитано автором). 12 июля 1917 года высший орган управления церковью констатировал: «Грабежи, разбои, насилия… стали достоянием нашей новой жизни… страна пошла по пути гибели… » (РГИА. Ф. 797. Оп. 86. III отд. 5 ст. Д. 21. Л. 3 об.). 12 октября синодалы рассмотрели вопрос «о принятии мер к ограждению церквей от ограбления» (РГИА. Ф. 797. Оп. 86. III отд. 5 ст. Д. 123). Озабоченность Синода понятна, ведь дошло до того, что обворовали московский Успенский собор. Взломав оконную решетку, преступники похитили 3 тыс. руб., хотя к охране собора привлекались городовые.

Посягали даже на то, что считалось особой святыней. В рапорте архиепископа Херсонского Назария (Кириллова) говорится, что с ризы Касперовской богородичной иконы исчезло два бриллианта (РГИА. Ф. 796. Оп. 204. Д. 56. Л. 1). В Херсонесском монастыре Таврической епархии похитили «досточтимую» Корсунскую богородичную икону, украшенную самоцветами (РГИА. Ф. 797. Оп. 75. III отд. 5 ст. Д. 18 в. Л. 126). Икону, правда, потом вернули на место.

Синодальное определение от 12 октября 1917 года гласило об «участившихся… разбойных нападениях на монастыри и приходские церкви». Синод призвал прихожан к охране церковного добра. Но призыв, как мы теперь понимаем, оказался уже неуместен.

Последствия бунта против церкви весьма велики. Церковь отвечала за то, что была частью режима, обрекавшего народ на жалкую жизнь. Были здесь и элементы антицерковной пропаганды, но роль ее не стоит преувеличивать. Действовала стихийная разрушительная сила.