Армия уходила из Афганистана под развернутыми знаменами.
Фото из книги «Трагедия и доблесть Афгана»
У французов, считающихся основоположниками военной историографии, есть софизм: «Профессор, вы ничего не сказали о значении французской революции?» – «Помилуйте, о ней еще рано говорить…»
Двадцать два года назад железнодорожные стрелки развели судьбы последних солдат с голубыми афганскими медалями на мундирах. За это время мы оказались свидетелями смешения времен: еще не выяснены судьбы 300 пропавших без вести наших соотечественников, не названо имя шурави, поднявшего восстание в пакистанском лагере Бадабер, а «кабинетный грамотей» за всех уже все решил. На афганском десятилетии поставлен жирный лиловый штамп: агрессия, поражение, трагедия… И только? Сохраним в памяти бесспорное, подтвержденное зрением и слухом. С остальным повременим.
ЧЕТКИ «ПРАВОВЕРНОГО» ШУРАВИ
Год 1988. Близ Шинданда. На сносном русском языке витийствует афганский дервиш с завязанной в пояс медалью «За победу в Великой Отечественной войне». Возможно, единственный ее участник и кавалер из живых афганцев. Его «забрили» в 1944-м по ошибке, когда он гостил у тестя в советском Таджикистане: «Вы пришли, чтобы отсрочить большую войну афганских таджиков с пуштунами. Оставайтесь здесь подольше. Если войну не закончите, заберете ее с собой».
Осаждающий дивизионный политотдел сверхсрочник-чеченец: «Поймите, у меня пять дочерей, ни одного наследника. Хочу усыновить парнишку из гератского детдома. Это и есть мой интернациональный долг». Не дали из-за санитарных различий здесь и в Союзе. Где ты сегодня, старший сержант? Не надели ли твои наследницы пояса шахида?
Ночное ущелье с зажатой душманским огнем советской колонной. Бьющаяся нервной дрожью машина с вращающимися лопастями. Судя по карте, сюда сесть невозможно. Наведенный на вертолет луч прожектора беспорядочно прерывается точками-тире снующих фигур и носилок. Маленький силуэт в нимбе шлемофона: «Все? Прикройте огнем. Взлетаю». Невозмутимый и, кажется, никому, кроме Господа Бога, не подотчетный хирург смотрит на стрелку часов с окровавленным циферблатом: резиновые перчатки – до запястий. Сколько жизней уместилось в секундах?
Из хроники того же дня.
Бензовоз в огне. В кабину бросается белобрысый сержант. Выруливает из колонны и жмет, жмет на газ. Отвел. Солдат катается по песку. Сбивает пламя… Тогда в моем творческом блокноте появилась запись: «Не все еще стали наперсточниками!»
С придорожной заставы по-разгильдяйски «сбежал» одиночный да еще и почти безоружный бэтээр: до родного гарнизона 40 километров, всегда сходило и сегодня сойдет┘ Заглох на ночной дороге. Пытались вызвать подмогу. То ли успели, то ли нет. Машину окружили спустившиеся с гор духи – много духов. Пришлось задраить люки-двери: как будто бы такая команда поступила с заставы. Духи постучали по броне, стали разжигать на ней хворост. Сержант принимает командирское решение – застрелиться всему экипажу. Последним стреляет в себя. Еще через какое-то время подходит подмога. Откачали одного сержанта. Слабо, Голливуд?
Кстати, поблизости от этого сюжета – разгадка: почему за весь Афган не захватили ни одного западного наемника. Целый отряд «черных аистов», наверное, слишком доверился букве советского боевого устава. Поэтому резонно рассудил, что дистанция между головной походной заставой и основной колонной не может быть километров в 70… Головных «аисты» сожгли заживо, нимало не сомневаясь, что в их руках вся колонна. Пытались даже проникнуть внутрь сожженных машин. Тут-то и подошли основные силы… Могла ли кому-нибудь из шурави прийти в голову хоть строчка из Женевской конвенции о правилах ведения войны и тем более о каких-то там пленных? Когда все стихло, кто-то из востоковедчески эрудированных догадался дать команду – простите, моралисты, – снять с останков «аистов» штаны. Обрезанных среди них почти не было, да и бельишко – ой какое неместное. Предъявить миру столь политически востребованные доказательства возможности не было. Ущелье. До ближайшей безопасной для вертолета площадки километров 100. И жара за 50. Так что обошлись без политики и панихид, прости, Господи, нас, грешных…
«ПО КОМ ЗВОНИТ КОЛОКОЛ?»
Когда за офицерским столом поднимают третий тост, память возвращает меня, по раннеафганскому прошлому – переводчика дари, в Кандагарское ущелье 26 октября 1988 года… Плачет на подножке медицинской «таблетки» мальчишка-солдат в синей разорванной майке – более напуган, чем ранен. Его терпеливо успокаивает «охотничьей» сигаретой здоровущий прапорщик-фельдшер. Отчаявшись, он бьет парнишку ногой под коленку – сначала одну, потом другую: «Видишь, ноги действуют… Покажи, куда попало? Значит, и руки целы». Прапорщик сгибает руку в локте, подносит под нос всхлипывающего «интернационалиста»: «А это что?» В ответ ухмылка и снова гримаса. «А вот ОН – уже не увидит. Дошло?» ОН – это тот, кто лежит у заднего моста. Между НИМ и колесом – разбитое ветровое стекло. С сохранившейся наклейкой: стюардесса в белых перчатках и нежном шарфике приглашает в полет. Под окровавленный брезент? Фантасмагория: по шарфику разбросаны слипшиеся вихры…
Нет, это из какой-то странной пьесы.
Из до- или послевоенных лент.
Не может легкий шарфик стюардессы
Напомнить окровавленный брезент.
Свой третий тост я поднимаю в память о том – под брезентом…
В конце 1988 года командование 40-й армии получило приказ подготовить мартиролог подходящей к концу войны. Срок исполнения, как всегда, вчера. Были подняты все имевшиеся в штабах архивы. Надрывались телефоны прямой связи с Москвой и Ташкентом – штабом Туркестанского округа.Кадровики и мобисты, военкоматчики и медики, порой, забыв о субординации, безбожно материли друг друга. Через неделю список безвозвратных и санитарных (раненые) потерь с увесистым приложением донесений, запросов, материалов расследований и со строгим грифом секретности был вложен в папку командарма Бориса Громова для доклада «старшему шурави» – руководителю оперативной группы минобороны СССР генералу армии Варенникову. А затем грянула сенсация: на первой и едва ли не единственной пресс-конференции для аккредитованных в Кабуле иностранных журналистов главный политработник из группы Варенникова – генерал Лев Серебров открыто назвал потери: 13650 погибших. Чтобы, во-первых, уточнить становившиеся все «официальнее» сведения о «загубленных десятках тысяч». Во-вторых, чтобы мобилизовать командиров на бескровный вывод войск: и так – вон сколько потеряли. Подтверждая, что и раньше за погибших никого не гладили по голове, замечу, что последнее возымело надлежащий эффект. Выход-то был почти без потерь. Свидетельствую как офицер, имевший отношение к непростой переговорной страде. Со многими бандглаварями по западному маршруту вывода войск. Был ли тот список окончательным? Нет, конечно. До 15 февраля оставалось еще месяца три. Не было полной ясности с уволившимися в запас и умершими уже в гражданских больницах. Позже назвали и число пропавших без вести и пленных: ровно 333.
ДОСКАЖЕМ ИСТОРИЮ ДО КОНЦА…
Так, с афганской темы был снят гриф секретности. О войне стали говорить открыто, без дурацких эвфемизмов типа: «организация учебных боев в условиях, приближенных к реальным» и едва ли не посмертных награждений «передовиков всеармейского соцсоревнования». Пришлось перестраиваться и телевизионным «сказочникам-поневоле». Особенно, когда Лещинского перестали, порой, пускать за ворота гарнизонов.
Завершение войны пришлось на период мазохистских саморазоблачений, а то и подлости. Откуда у солдат, на завтра уходивших брать караваны, оказывались не только цэрэушно-бенладенские версии «Красной звезды», но и вполне отечественные листовки на тему: бери шинель, пошли домой? Мол, доберешься до Москвы, заходи или звони – поможем. А под листовками стояли подписи, ох, каких известных тогдашних политиков. Заметим, что пресс-продукция такого рода, как правило, «товарищам не передавалась» и сжигалась в одной куче на месте, чаще без вмешательства кого следует. Потом те же сострадальцы взяли чистый лист и дотошно заполнили одну сторону. Обратную. Так и осталось: мародерство, дезертирство, да дедовщина.
Прочтя «а», допишем и «б». Сколько в памяти случаев, когда командиры безо всяких инструкций устраивали «шмон» вернувшимся из рейда солдатам. Вспоминая, откуда в кармане у хлопца взялись часы, доскажем историю до конца. Где старшина, где ротный выводил парня перед строем на импровизированный плац. Затем обладателя «боевого трофея» посылали за пудовым валуном. Причем, не всегда в ближайший овраг. Не дав времени на перекур, пацана гнали за такой же второй каменюгой. А потом заставляли положить часики на один валун и прихлопнуть другим. Безразличных к зрелищу оставалось, поверьте, немного…
Были и дезертиры. Но не забудем и о ташкентской пересылке. Ее тоже нередко осаждали беглецы. Их других гарнизонов. Просили направить на войну. Один такой «фокусник Копперфильд» умудрился добраться до другой пересылки – кабульской, где и сдался ошалевшей армейской фемиде, предъявив даже не военный билет, а свидетельство приписника и справку об окончании курсов по служебному собаководству. «Шел мальчишке в ту пору восемнадцатый год». И до призыва оставалось еще, как минимум, шесть месяцев. Первым обратным АНом парня вернули домой.
А что до дедовщины, то и здесь из песни слов не выкинешь: практически никто из последнего «афганского» призыва на «боевые» не ходил. «Деды» не пускали. Вплоть до того, что «строили» не в меру ретивых лейтенантов.
На фоне первых перестроечных съездов звучала и такая хлесткая тема: мол, били по своим… Многие бывшие «афганцы» помнят, как в 1987-м вертолетчик, кстати, сын популярного военачальника, в суматохе боя дал залп по своим же десантникам. Потом пытался застрелиться. Вернули в Союз. Списан и спился. Было. Было и другое. В ходе одного из самых кровопролитных боев за всю историю афганской войны – в ноябре 1988-го близ Кишкинахуда, провинция Гильменд, командир взвода лейтенант Гончар, санинструктор рядовой Абдурахманов и рядовой Семашко свыше 3 часов доставали из самого пекла погибший экипаж танка… Стоит в памяти доклад поседевшего и уже принявшего на грудь лейтенанта: «Взорвалась боеукладка… плащ-палатка не понадобилась… взяли один автомат. За 10 лет Афгана было создано действительно боевое объединение – 40-я армия. Уже на выводе войск западные ооновские наблюдатели дотошно фотографировали солдатские «навороты» на уходящих в союз боевых машинах. Не этой ли армии так не хватило нам в дальнейшем? Прощаясь уже в Кушке в апрельскую ночь 1989-о со своей 5-й гвардейской дивизией, я, наверное, сильно насторожил бдительного часового-«неафганца», охранявшего дивизионное знамя. В гулкой тишине пустого штаба уже с чемоданом в руках я подошел вплотную к стеклянному футляру со знаменем, преклонил колено, поднялся, отдал Честь…
«А ГЛАЗА ПОЧЕМУ-ТО СЛЕЗЯТСЯ…»
15 февраля 1989 года, мне довелось участвовать в эвакуации наблюдательного поста ООН из примыкающего к советской Кушке афганского местечка Турагунди: пост размещался в первой со стороны границы бывшей экспортно-импортной конторе. В обязанности ооновцев входило официально удостоверить «прекращение статуса пребывания иностранных войск» по западному маршруту их вывода. Туркменская Кушка, в отличие от узбекского Термеза, куда выходили основные силы 40-й армии во главе с командармом Громовым, символом завершения афганской кампании поэтому и не стала.
Утру 15 февраля предшествовала нервная бессонная ночь. Накануне вечером ооновцы попросили главного по западному маршруту – замкомандарма-40 генерала Пищева – усилить охрану наблюдательного поста: по своей линии они вроде как получили предупреждение, что напоследок могут быть неприятности. На что генерал, меньше всего озабоченный дипломатией, насуплено бросил «Трусите что ли? Вон, смотрите, ближайшая колонна – метров в 500» (на самом деле – в километре с гаком). Потом, слегка подобрев, кивнул в мою сторону: «С вами целый майор. Чем не охрана? Давайте┘»
Стрельба действительно не смолкала до утра. Скорее всего, так шурави прощались с Афганом, а не моджахеды – с шурави. Вообще говоря, кто из афганцев – за кого, в то время определить было уже трудно. Слава Аллаху, фактический контроль над Турагунди уже некоторое время осуществляли местные «договорные»-туркмены, относившиеся к шурави лучше, чем к пришлому «федеральному» воинству.
Как молоды они были… Офицеры Кандагарского отряда спецназа (снимок середины 80-х г.г.).
Фото из книги «Трагедия и доблесть Афгана».
«Федеральные» охранники поста думали в основном о себе: могли и уйти, где теплее. Так, надо сказать, и произошло в последнюю ночь. Всё, что мы могли предпринять, это запереть двери-окна и спуститься в полуподвальный туалет: решили, что стенки от кабинок сыграют – в случае чего – роль пулеулавливателей. Чушь, конечно, но как себя успокоить? Там, за принесенными партами и на топчанах коротали время кто как. Ооновцы в десятый раз перепаковывали свои пожитки, отделяли свои от двух разновидностей казенных: сдаваемых афганцам и берущихся с собой – так, чтобы радиоточку демонтировать перед самим отъездом. Я с неистовостью фаталиста писал стихи. Попутно прикончил пару пачек сигарет: сначала каких-то «фирменных», потом НЗ, то есть, выдаваемых вместе с пайками – «Охотничьих»… За 6 копеек.
┘где-то в 9.20 – 9.30 мимо последнего на маршруте ооновского поста прогромыхал тягач технического замыкания нашей последней колонны. В отличие от головных с транспарантами типа: «Встречай, Отчизна, сыновей!» и «Я вернулся, мама!», последнюю машину украшала самодеятельная надпись: «Ленинград-Всеволожск»: наверное, оттуда призывался последний рядовой шурави, покинувший Афган через речку Кушку. Афганские охранники – человек семь – лениво подтянулись к «посту» часам к девяти. Причем, почти сразу после выхода нашей последней машины стали весьма настойчиво добиваться от меня «прощального бакшиша» – в виде автомата АКСУ. Настроения это также не поднимало, хотя до самой «ленточки» было всего метров 400. Правда, потом их внимание переключилось на подлежащую сдаче ооновскую утварь: калориферы, посуду, постельные принадлежности. Так на афганском берегу 50-метровой речки Кушки за непроглядной снежной пеленой, помимо самих афганцев, остались трое «лишних»: двое ооновцев и я. Охранники спустились «осваивать» «наш» подвал. Возникла тишина, надо сказать, жутковатая. Неужели в круговерти последних забот о нас просто забыли?
Ан нет: где-то в 9.50 со стороны границы из-за снежного занавеса вынырнули две машины – «уазик» и за ним полупустой «Урал». Затормозили у ооновского поста, подали задом к крыльцу, и выскочивший из «уазика» невысокий плотный майор налетел на меня с оголтелой просьбой найти простыню. Тут же с подножки «Урала» соскочил классический отечественный прапорщик. По-видимому, получив взбучку за то, что своевременно не забрал ооновский скарб, он отнюдь не с «благим» матом приступил вместе с водителями к погрузке, чем наблюдателей скорее воодушевил, чем смутил. На крыльце поста уже часа три стояли 3 -4 объемные коробки и сколько же чемоданов, которые мы по очереди охраняли. Ооновцы – ими были подполковник фиджийской армии Альфред Туатоко и канадский майор Дуглас Майр – под предводительством решительного прапорщика помогали «такелажникам» без видимого осознания своей причастности к факту истории.
Кому и для чего понадобилась простыня, я не понимал и скорее автоматически вступил в переговоры с афганскими охранниками. Они тем временем вытаскивали из полуподвала коробку с утварью, оклеенную фирменной лентой с эмблемами UNGOMAP – United Nations Good Office Мission in Afghanistan and Pakistan – Миссии содействия ООН в Афганистане и Пакистане. Сошлись, помнится, на пачке «Уинстона», принадлежавшей канадцу, не то чтобы жадному, но эту пачку, я экспроприировал именно у него. Не видел, как «Урал» столь же стремительно растворился в снежном тумане. В мозгу зафиксировалось что-то вроде: «Найдете нас на вертолетной площадке».
Приблизительно в 10.00 тронулись впятером: на переднем сидении водитель и майор с простыней в огромных рукавицах, кажется, для аэродромного состава; на заднем – оба ооновца и я. Последнее тогдашнее впечатление об Афгане: сухой пожилой пограничник, закутавшийся в старорежимную английскую шинель. Не поднимая глаз, он что-то невозмутимо ел из алюминиевой кастрюли, сидя у черно-красно-зеленого шлагбаума, не опускавшегося за последние две недели. На мое «Худо хафез! – Прощай, Афганистан!» он нехотя взглянул из-под фуражки с широким зеленым околышем. Метров через двадцать уже на нейтральной полосе, то есть на самой «ленточке», машину лихо остановил советский полковник со среднеазиатской внешностью, как выяснилось, великий режиссер от природы. Посмотрите, этот эпизод остался на фотографии! Он-то и вытащил майора вместе с простыней на заснеженную дорогу. Поодаль от полковника стоял с фотоаппаратом, возможно, его водитель. Следом за майором вышли остальные. Поприветствовав ооновцев, кстати, по-французски, полковник с достоинством, я бы сказал, со смаком, расстелил – благо не было метели – простынку за нашим «уазиком». Мы, русские-советские, безо всякой команды почти одновременно вытерли о нее ноги. Полковник сказал что-то матерно-хлесткое, типа: «Ну, что, ребята, кажется, войне КОНЕЦ!» Это слово у нас дополняет почти все эмоции. Простыня так и осталась лежать на снегу…
Полковник с майором, своим фотографом и нашим водителем, куда-то торопясь, поехали к советскому берегу. Метров 50 до пограничного оцепления мы с ооновцами шли пешком. Впереди за снежной пеленой проступали контуры волнующейся толпы – человек полтораста. Наши пограничники, взявшись за руки, пытались ее сдержать. Куда там! Когда до них оставалось уже метров пятнадцать, группа мужиков в камуфлированной форме прорвалась нам навстречу, размашисто повалив на снег нескольких пограничников из разорванной цепи. Оттеснив меня от ооновцев, они наперебой спрашивали: «Ты что – последний?» Пожал плечами: «Наверное». Оказалось, это ребята из днепропетровского клуба воинов-интернационалистов. Кто-то из них в декабре 1979-о первыми входили в Афганистан. Им очень хотелось за час до завершения вывода еще раз «зайти за ленточку» хотя бы на метр, чтобы потом вместе с последним «афганцем» вернуться в Кушку. Не разрешили… Объятия, камеры, диктофоны, какая-то неуместно-бравурная музыка…
Диссонансом на фоне этой нервной, спонтанной и искренней церемонии прозвучали настойчивые расспросы траурного вида женщин: «А что обозов не будет?» Кем-то был пущен слух, что здоровых выведут через Термез, а раненых и больных повезут через «незаметную» Кушку. Около сорока женщин приехали из разных мест Союза – а вдруг врет похоронка и живы сын, муж или брат. И сегодня стоит перед взором очаровательная молодая женщина в дорогой шубе и с шизофреническим блеском в глазах: «Вы – из Красного креста? (по-видимому, аналогия с ооновцами) Мне-то Вы скажите правду, когда повезут уродов?» На ее ресницах вместе со снежинками таяла последняя Надежда Человеческая.
А дальше – самая ответственная, самая памятная фраза, которую довелось переводить за свою переводческую судьбу. На обращенный ооновцам вопрос о завершении вывода войск канадский наблюдатель ответил сухо: «The best of my knowledge, on the Western axis of Afghanistan no Soviet troops remained – Насколько мне известно, по западной оси вывода войск из Афганистана советских войск не осталось»┘ Раньше и потом мне доводилось переводить многих известных лиц, в том числе Клинтона, принцессу Диану, Наджибуллу, Цзян Цзэминя, Менгисту┘ Но эту фразу я осилил, кажется, на третьем выдохе. Горло встало комом. На часах, на календаре было 10.20 15февраля 1989 года.
Через час с небольшим другой мост – в Термезе – пересечет бронетранспортер командарма Громова. А здесь в Кушке первый из встретившихся на советском берегу журналистов (с Центрального телевидения) получил на память копию самого документального из моих стихотворений. В нем такие строки:
Нотный скомканный лист:
Позабыть обо всем —
Просто время пришло возвращаться.
Снег наивен и чист.
Он совсем невесом.
А глаза почему-то слезятся┘
ЭПИЛОГ С ПРОДОЛЖЕНИЕМ
Сегодня так легко поддаться кажущейся исчерпанности афганской темы. Вихрь событий последних лет развеял пафос трибунной риторики «предупреждавших» и «прозревших». Никто не встает в библиотечную очередь за «Цинковыми мальчиками». Для кого-то пароль «шурави» стал пропуском в круг преуспевающих, для кого-то – в братки. Для большинства – это не просто ностальгия по молодости. Это понятный всем послевоенным поколениям символ былого «единоверства», в котором слились воедино сокровенное и наносное, высокое и мелкое. Афган – это одна из немногих оставшихся с прежних времен общих мировоззренческих шкал: когда в горячке боя в Карабахе или Преднестровье требовалось перемирие, на нейтральную «высоту» направляли парламентариев из числа бывших «афганцев».
И еще долгие годы 15 февраля во многих семьях оживающего в этот день Союза будут поднимать третий тост. Стоя. Молча.
Дата: 17:42, 16-04-2020.
Команда девушек-робототехников в Афганистане пытается создать недорогой аппарат искусственной вентиляции легких (ИВЛ) из автомобильных деталей, в то время как органы здравоохранения стремятся расширить возможности оказания неотложной медицинской помощи пациентам с коронавирусом в бедной стране, передает Афганское телеграфное агентство (АфТАГ).
Если подростки преуспеют и смогут получить одобрение правительства на свой прототип, по их словам, его можно воспроизвести всего за $300, когда обычно такие вентиляторы продаются примерно за $30000, пишет https://gandhara.rferl.org
«Команда работает с местными специалистами в области здравоохранения, а также с экспертами из Гарвардского университета, над созданием прототипа по проекту Массачусетского технологического института», — говорит Роя Махбуб, управляющая афганской технологической компанией и спонсирующая команду из пяти девушек в возрасте 14-17 лет
Девушки являются частью большой группы школьников с высокими достижениями, известной как «афганские мечтатели», из западного города Герат, главного очага коронавируса после того, как тысячи людей вернулись из соседнего Ирана.
Тинейджеры получили известность в 2017 году после того, как им было отказано в визах для участия в конкурсе робототехники в Вашингтоне — до того, как вмешался президент Дональд Трамп, и им разрешили путешествовать.
Они берут детали двигателя и батареи у Toyota Corolla — вездесущей на улицах Афганистана машины — для производства прототипа, который они начали разрабатывать после того, как губернатор Герата призвал к созданию новых вентиляторов по мере роста случаев коронавируса.
В центре аппарата находится самонадувающийся пластиковый мешок, известный как сумка Амбу, которую медицинский персонал использует, чтобы помочь пациентам дышать. Прототип девушек использует механическую систему для автоматического и точного управления сумкой.
«Сложность состоит в том, как отрегулировать время и давление накачки, поскольку разные пациенты нуждаются в различном объеме и давлении воздуха в зависимости от их возраста и тяжести их состояния», — говорит 17-летний капитан команды Сомая Фаруки.
В Афганистане с населением порядка 35 миллионов человек всего около 300 ИВЛ.
Вахидулла Майар, представитель Министерства здравоохранения Афганистана, сказал, что чиновники попросили специалистов и инженеров помочь команде.
«Мы ценим и поощряем этих трудолюбивых девушек, наших сестер, за их усилия по производству вентиляторов», — сказал Маяр.
Стоит отметить, что любой прототип ИВЛ должен быть одобрен Всемирной организацией здравоохранения и Минздравом Афганистана, прежде чем команда сможет начать производство большего количества устройств, посянил Майар.
По состоянию на 15 апреля афганские официальные лица сообщили о по меньшей мере 784 случаях коронавируса и 24 смертельных случаях по всей стране. Считается, что истинное количество случаев намного выше, вероятно речь может идти о тысячах инфицированных, поскольку доступны только ограниченные наборы для тестирования.
26 сентября 1986 года советская авиация в Афганистане впервые встретилась с новым противником — американскими переносными зенитно-ракетными комплексами (ПЗРК) «Стингер». Их ракеты после пуска сами наводились на цель по инфракрасному излучению от горячего мотора. Самолёты и вертолёты поражались на дальности до 4,5 км и на высоте от 200 до 3800 м.
Впервые «Стингеры» отметились в англо-аргентинской войне 1982 года. Ирония судьбы — единственный боец британского спецназа SAS, обученный применять «Стингеры», разбился на вертолёте за два дня до первого боевого пуска. 21 апреля 1982 года на Фолклендских островах «Стингером» был сбит аргентинский штурмовик «Пукара». 30 мая жертвой «Стингера» стал вертолёт «Пума».
США долго колебались, стоит ли давать такое дорогое и сложное оружие малоуправляемым афганским отрядам, сражающимся против советских войск. Тем более что в случае захвата «Стингеров» они однозначно указывали на прямое вмешательство в войну США. Обычно ЦРУ старалось снабжать местные кадры оружием советского образца (выпускавшегося по всему миру), чтобы его можно было принять за трофеи, а здесь такое оправдание уже не работало никак. Но в феврале 1986 года американцы всё-таки решили наконец поставить в Афганистан около 240 пусковых установок и тысячу ракет к ним.
Содержание
Первый удар
В тот день группа душманов (как называли «мятежников» — противников центрального правительства в Кабуле; сами они предпочитали называть себя моджахедами), около 35 человек, скрытно подобралась к аэродрому в Джелалабаде — городе между Кабулом и пакистанским Пешаваром. Спустя несколько часов ожидания они увидели группу из восьми боевых вертолётов Ми-24 — злейших врагов душманов. Группа имела три пусковые установки, которые расположила треугольником — чтобы обстреливать цели, летящие с любого направления. Пока оператор наводил и пускал ракету, два помощника держали наготове контейнеры с ракетами для быстрой перезарядки.
картина Стюарта Брауна «Первый укус», 2008
http://www.geopolintelligence.com/
Дождавшись, пока ведущий вертолёт опустится до 200 м, командир группы инженер Гаффар скомандовал «Огонь!». В воздух поднялись три ракеты. Одна упала в нескольких метрах от стрелка и не разорвалась, две другие поразили цели — оба вертолёта рухнули на землю. С криками «Аллах акбар!», перезарядив ПЗРК, душманы выстрелили ещё дважды, сбив третий вертолёт. Неразорвавшуюся ракету разбили камнями — чтобы она не попала в чужие руки. Среди душманов был и оператор с видеокамерой — запись боя была показана даже президенту США Рейгану. По советским данным, были сбиты два вертолёта. Ми-8МТ, поражённый двумя ракетами, взорвался в воздухе, командир экипажа и борттехник погибли. Лётчик-штурман Николай Гернер был выброшен взрывной волной и каким-то чудом остался жив. Ми-24, подбитый следующей ракетой, смог совершить грубую посадку, но командир вертолёта скончался в госпитале от ран. Другая группа, действующая под Кабулом, оказалась не столь успешной — все три выпущенные ракеты прошли мимо цели.
«Стингеры» быстро стали популярным оружием и даже символом войны в Афганистане, попав в кино и художественную литературу:
«Генерал водил ладонью над картой. Оковалков вглядывался в знакомые рыже-зелёные, бело-коричневые разводы ландшафта с наименованиями кишлаков и ущелий, по которым он водил разведгруппы. Вспоминал последние случаи гибели вертолётов и самолётов. «Стингеры», появляясь в районе боевых действий, наводили страх на пилотов. То загоняли их под облака, где, подобно чаинкам, кружили едва заметные вертолёты, не способные с высоты наносить прицельные удары, поддерживать действия войск. То машины прижимались к земле, и тогда на сверхнизких с треском и грохотом неслись над высохшим руслом, и рябило в глазах от мелькания камней и откосов. Отменялись дневные полёты транспортёров, тяжёлые самолёты без габаритных огней, жужжа в ночи, тупо ударяли колёсами в грунтовые аэродромы. Но и ночами на подлётах впивалась им в хвост цепкая всевидящая ракета, входила в тепловую струю мотора, разворачивала взрывом машину, осыпая на ночные пустыни и горы горящие угли металла.»
А. А. Проханов, «Охотник за караванами»
Пакистанские инструкторы по применению «Стингеров» проходили восьмимесячные курсы в США, самим стрелкам для освоения нового оружия хватало двух недель.
Душман с ПЗРК «Стрела-2»
http://www.museumsyndicate.com/
До того, как познакомиться со «Стингерами», душманы уже применяли советские ПЗРК «Стрела-2М», поставлявшиеся из арабских стран, особенно Египта (в 60-е годы дружественного СССР, но затем сменившего ориентацию на США), «Ред Ай» (Redeye) производства США и даже экзотические английские «Блоупайп» (Blowpipe) с ручным наведением. Так, по некоторым данным, в 1984 году пусками 62 ракет всех типов было сбито 5 летательных аппаратов.
Из отметившихся ранее удачными пусками набирали операторов «Стингеров». Поскольку потери опытных лётчиков куда болезненнее, чем просто потери техники, группы, оснащённые «Стингерами», начали сопровождать специальные команды по убийству или захвату в плен сбитых пилотов. Пустые контейнеры от ракет сдавались обратно — как доказательство, что отряд действительно стрелял, а не прикопал их где-нибудь потихоньку. Один из таких контейнеров Чарли Уилсон, член Конгресса США, активно боровшийся за поставки оружия в Афганистан, повесил на стену своего офиса.
Охота на «Стингеры»
Естественно, новая угроза вызвала живой интерес у советских военных, которые пожелали ознакомиться со «Стингерами» не только в воздухе, но и по возможности «целиком» — с самими пусковыми установками. Разведгруппы подразделений специального назначения (в просторечии — «спецназа») начали охоту. Одна из успешных операций спецназа по захвату «Стингеров» даже попала в учебник.
Схема захвата первых «Стингеров»
http://www.vrazvedka.ru/
5 января 1987 года десант в 16 человек из отряда специального назначения на двух Ми-8 при поддержке пары Ми-24 проверял информацию, что у местечка Шахджой (между Газни и Кандагаром) должен пройти караван с оружием. Чтобы не быть обнаруженными раньше времени, в районе цели вертолёты летели на высоте всего 5–10 м. В 9:38 вертолётчики внезапно увидели пять мотоциклов с 17 душманами. Убедившись, что нашли кого надо, Ми-24 атаковали врага, а Ми-8 высадили десантников за обратными скатами высот — подгруппы захвата, обеспечения и прикрытия. В ходе быстрого (чуть более четверти часа) боя 16 душманов было убито, захвачено три мотоцикла, а один душман взят в плен. Наиболее ценными трофеями спецназовцев стали три «Стингера».
Группа советского спецназа на фоне первых захваченных «Стингеров», 5 января 1987 г., район Джилавура
http://pvo.guns.ru/
По словам участников боя Владимира Ковтуна и Евгения Сергеева, сначала пуски ракет приняли за выстрелы из гранатомётов, а заметили сразу всего три мотоцикла. Ведомый Ми-8 на всякий случай оставался в воздухе для поддержки огнём. После боя спецназовцы увидели притороченные к мотоциклам трубы ракет — всего две пустых и одну неиспользованную. «Стингеры» даже не успели привести в боевое положение и стреляли из них «навскидку», потому промах был неудивителен.
Другой «Стингер», захваченный у душманов спецназом майора Евгения Сергеева
http://pvo.guns.ru/
В этом бою «слаженность действий экипажей вертолётов и групп специального назначения была близка к идеальной». Помимо самих «Стингеров», была захвачена и полная документация по ним. Возможно, первые «Стингеры» были захвачены тремя месяцами ранее, но детали этой истории малодостоверны.
Любопытно, что Мохаммед Юсуф, начальник афганского отдела центра разведки Пакистана в 1983–1987 гг., признаёт потерю «Стингеров» в начале 1987 года. По его словам, под Кандагаром группа Муллы Маланга по прозвищу «Мясник» нарушила все правила безопасности — за что и поплатилась. Маланг послал две пусковых установки и четыре ракеты с головной группой своего отряда. Эта группа была застигнута спящей на привале — внезапный десант с вертолётов, и сбежать удалось всего одному человеку. Вскоре «Стингеры» были захвачены (или куплены) и иранцами, показавшими новинки на сентябрьском параде 1987 года.
Трофейный «Стингер» с серийным номером
http://pvo.guns.ru/
Юсуф утверждает, что «Стингеры» применялись не только душманами, но и военными Пакистана, со своей территории — но из 28 ракет по «вторгающимся» машинам не попала ни одна.
Итоги
Душманы считали «Стингеры» идеальным оружием и утверждали, что могут сбить ими практически любой советский вертолёт, самолёт и едва ли не космическую станцию «Мир». Якобы вертолётчики, увидев пуск по соседу, сами выпрыгивали с парашютом. Насколько достоверны эти сообщения — сейчас судить трудно.
Нередко потери от любых ПЗРК относили на счёт «Стингеров». Например, некоторые из ветеранов позднее вспоминали, что наибольшие потери от «Стингеров» пришлись на 1984–1985 гг. (время службы конкретного человека) – когда их просто физически не было в Афганистане и даже рядом.
Позднее приложившие руку к поставкам «Стингеров» охотно рассказывали, какое это было замечательное оружие. Якобы благодаря ему СССР проиграл войну в Афганистане и пришёл к краху. Заявлялось, что 340 выпущенных ракет поразили 269 целей — с эффективностью почти 80% (что технически маловероятно).
Однако… решение о выводе войск из Афганистана было принято СССР ещё за год до появления в многострадальной стране первых «Стингеров». Принятые контрмеры (изменения в тактике, оснащение самолётов и вертолётов станциями помехи системами сброса инфракрасных ловушек, на которые перенацеливались выпущенные ракеты) привели потери к практически прежнему уровню. За все годы войны советские войска потеряли 113 самолётов и 333 вертолёта — большую часть от «прозаических» зенитных пулемётов разного калибра. За 1986 год 843 ракетами всех типов было сбито 23 самолёта и вертолёта, в 1987-м – 239 пусков и 27 сбитых. Когда ПЗРК делали только первые шаги, США над Вьетнамом уже потеряли 5986 вертолётов — и снова большую часть поразили не ракеты.
Ещё одна ирония судьбы — уже в 1990 году США пришлось выкупать «Стингеры» обратно — по $183 000 за штуку, потратив $55 млн на 300 ракет. В 2001 году испытывать местное ПВО настала очередь международной коалиции. К тому времени «Стингеры», вероятнее всего, уже вышли из строя.
Как относились к военнопленным и перебежчикам в Афганской войне: рассказывает Владимир Снегирев
В декабре 1991 года, проделав в компании с двумя британскими фрилансерами долгий путь через заснеженные перевалы — от таджикского селения Ишкашим до афганской провинции Тахар, я оказался в глухом ущелье на секретной базе главного партизанского командира Ахмад Шаха Масуда. Это и была цель нашего, как отсюда видится, почти безумного путешествия «с билетом в один конец».
Британцы согласились стать посредниками в моих предстоящих переговорах с вождем моджахедов об освобождении содержавшихся у него советских пленных. Они также выступали гарантами того, что Масуду мое пребывание в его лагере ничем не грозит. За все годы войны «лев Панджшера» впервые принимал у себя «шурави» — так называли нас, советских. Прежде советские только и делали, что охотились за этим неуловимым «духом», придумывая самые изощренные способы, как приблизиться к нему вплотную и уничтожить.
Ахмад Шах Масуд и Владимир Снегирев. Фото 1991 года
Теперь 40-й армии уже не было в Афганистане, но в Кабуле все еще правил наш ставленник доктор Наджибулла, который продолжал эту бесконечную охоту на Масуда, над ущельем с грохотом проносились его штурмовики, и тогда все мы переходили из прислоненного к горному склону домика в пещеру — вход в нее находился за ширмой прямо в той комнате, где нас поселили.
Несколько дней окружение Ахмад Шаха пристально изучало меня и содержимое моего рюкзака, потом, глубокой ночью, появился сам командир, и мы приступили к нелегкому разговору. Еще спустя какое-то время в сопровождении его телохранителя я поехал в соседний кишлак, где жили пленные.
Телохранителем, как вскоре выяснилось, был бывший советский солдат Николай Б. (Захвачен в плен в 1982-м в районе Баграма, когда командир отправил его за водкой. Был ранен. В плену принял ислам, выучил язык, получил имя — Исламуддин, стал самым доверенным охранником у Масуда).
Пленных было трое: сибиряк Сережа Фатеев (Ахмадзаир), молдаванин Леня Вылку (Азизулла), украинец Витя Назаров (Мухаммадислам). Под стражей их держали кого шесть лет, кого пять. Долго. Днем разрешали свободно бродить по кишлаку и даже играть в футбол с местными мальчишками, ночью запирали на замок.
Изможденные бледные лица. Боль в глазах. Они давно потеряли всякую надежду на спасение. Одеты были в старенький камуфляж, двое отрастили бороды, только сибиряк Сережа был без бороды и, возможно, от этого выглядел хуже других.
На Николая Б. они посматривали с презрением. Тот сидел неподалеку, поигрывая новеньким калашом, и делал вид, что ему все происходящее безразлично. Хотя на самом деле внимательно слушал.
Каждый поведал мне свою историю: Фатеев, будучи раненым, был захвачен в бою, двое других ушли в горы сами, якобы спасаясь от тех жутких нравов, которые царили в «ограниченном контингенте». Думали: сдадутся партизанам, те переправят их в Пакистан, а оттуда они уйдут на Запад. Не получилось. Застряли здесь и думали теперь — это на всю оставшуюся жизнь.
Вместе с письмами от родных я привез им надежду. Масуд в ходе переговоров не стал выдвигать никаких особых условий в обмен на свободу для этих ребят, просто требовалось время для того, чтобы согласовать сроки и какие-то технические детали.
Поскольку все это происходило в преддверии Нового года, то, прощаясь, мы подарили мальчишкам транзисторный радиоприемник, электрические фонари с запасом батареек, а еще я купил четыре одинаковые фарфоровые кружки с нарисованными на них тюльпанами. Три отдал Сереже, Вите и Лене, а четвертую оставил себе: «Вы эти кружки не потеряйте, держите поближе. Когда вас освободят, я встречу каждого в Москве, и мы сдвинем их с чаем или с чем-нибудь покрепче».
Уходя, обернулся. В глазах у парней стояли слезы.
«Когда вас освободят, я встречу каждого в Москве, и мы сдвинем эти кружки с чаем или с чем-нибудь покрепче…»
Потом были еще две встречи — в окрестностях Кундуза, уже во владениях другого местного командира — из т. н. «непримиримых». Два украинца: Саша Левенец (Ахмат) и Гена Цевма (Никмохаммад). Эти тоже, как они сами рассказали, стали когда-то дезертирами, ушли в горы, спасаясь от дедовщины. Левенец покинул часть на пару со своим приятелем Валерием Кусковым, оба почти сразу приняли ислам, взяли в руки оружие и воевали против своих. Кускова вскоре убили. Цевма работает у своего командира шофером. Александр все еще сражается — теперь с войсками Наджибуллы.
Оба в разговоре со мной категорически отказались возвращаться на родину, несмотря на то что в Союзе уже тогда была объявлена амнистия для всех нарушивших присягу «интернационалистов» независимо от совершенных ими преступлений.
Левенец: «Я не верю вам. Я нарушил закон и заслуживаю смерти. Меня обязательно убьют, если я вернусь».
Цевма: «Я почти десять лет не видел папу и маму. Но как я вернусь? Женился здесь. За меня хозяин большой калым заплатил».
Итого: четверо из шести встреченных мною солдат оказались вовсе не пленными, а перебежчиками. Но тогда я, честно говоря, не придал этому особого значения, подумал — случайность.
Потребовались новые путешествия в Афганистан, новые судьбы, чтобы понять: никакая это не случайность.
***
В 80-м я работал в «Комсомолке» редактором двух отделов — военного и спортивного. Каждое утро начиналось с чтения почты. По спортивному отделу письма в основном приходили от чокнутых фанатов-болельщиков, с ними особых проблем не возникало. Авторами почты военного отдела на девяносто процентов были матери солдат, которые жаловались на неуставные отношения в частях и подразделениях Советской армии. Это был сплошной стон: спасите наших мальчиков от унижений и гибели, сделайте что-нибудь. Такие письма мы отправляли в Главное политическое управление с просьбой разобраться и принять меры. Политработники обычно отмалчивались или формально отписывались.
Наконец, мы решили действовать и пригласили в Голубой зал редакции на «Час письма» представителей Главпура, предварительно составив для них подробную справку на основании анализа редакционной почты. Справка содержала сотни примеров дедовщины, издевательств и прямого криминала, поразившего нашу армию.
Главпур отрядил на улицу Правды заместителя начальника генерал-лейтенанта Уткина. Мы приготовились к важному и давно назревшему разговору, надеялись услышать от генерала какие-то заверения в том, что материнские мольбы им услышаны и меры будут приняты.
Генерал Уткин с хмурым видом ознакомился с поданной ему справкой, но когда начался разговор, то он сразу решительно пресек всякую дискуссию.
— Вот это, — он потряс бумагами, — является поклепом на наши славные вооруженные силы и не имеет ничего общего с истинным положением в войсках.
«Никакой дедовщины у нас нет. Это выдумки врагов, а значит, вы поете с чужого голоса. Ваша задача — заниматься военно-патриотическим воспитанием молодежи, а не тиражировать всякую грязь».
Заместитель главного редактора, который согласился вести встречу, посерел лицом и едва не сполз со своего стула. Он хорошо знал, что генерал по своему статусу был равен заведующему отделом ЦК, а услышать такое из уст чиновника подобного ранга означало тогда скорое расставание с должностью.
В заключение своей короткой речи Уткин посоветовал нам читать и печатать стихи его любимого поэта по фамилии Тряпкин и с недовольным видом покинул редакцию.
Вскоре газета отправила меня в Афганистан сначала сроком на один год, а потом, как оказалось, на всю войну или, если уж совсем честно, то на всю оставшуюся жизнь. Там, «за речкой», я часто вспоминал главпуровского генерала. И каждый раз очень недобрым словом.
За годы той войны я ни разу и нигде не слышал этого слова — «пленный». Оно как бы было исключено из лексикона. Табу!
Пленных в Советской армии не существовало со времен Сталина. Никто и нигде не учил солдат, как им следует себя вести в безвыходной ситуации.
Нет, вру, в «ограниченном контингенте» широко гулял неписаный совет: последний патрон оставь для себя, а коли попадешь к «духам», то они с тебя, живого, шкуру станут сдирать.
Кстати, многие так и поступали, когда оказывались в безнадежном положении. Отстреливались до последнего, гранатой взрывали и себя, и моджахедов, в плен не сдавались. Это одна сторона медали, вполне достойная воина и лично у меня вопросов не вызывающая.
Но была еще и другая.
В Афганистане не существовало традиционной линии фронта, бои, засады, крупные и мелкие операции с обеих сторон происходили повсеместно — в городах, кишлаках, на дорогах, в глухих ущельях и даже на базарах. Боец мог угодить в лапы к противнику, просто отойдя от своих на пять метров, чтобы купить в дукане сигарет или справить в кустах нужду. Что, кстати, и случалось очень часто. Дальше все зависело от множества обстоятельств. Какой командир контролирует данный район? Если он из умеренных, то был шанс, что бедолагу затем переправят в Пакистан, а там — это тоже было — его заметят и спасут представители Красного Креста, а затем (если сильно повезет) парень окажется в Америке или Канаде. Если же командир из «непримиримых», то почти наверняка попадешь в яму, кандалы, издевательства — шансов выжить практически не оставалось.
Поскольку война считалась необъявленной, то есть ее как бы и не было, то и не было никаких договоренностей с противником насчет пленных. Иногда, правда, удавалось на месте уладить дело: мы вам отдаем десяток ваших «духов», а вы нам возвращаете нашего солдатика.
Структура 40-й армии изначально не предусматривала никаких служб и подразделений, которые бы занимались поиском и освобождением тех, кто случайно или в ходе боя оказывался «по ту сторону». Да, были особисты, иначе говоря, офицеры 3-го управления КГБ, но и они, если и занимались этим делом, то ближе к концу войны и без особой охоты.
Надо признать горькую истину: судьба большинства пленных — именно пленных, а не перебежчиков — была ужасной. Единицы из них избежали гибели.
Был только один способ спастись: принять те правила, по которым живут афганцы, выучить их язык, обычаи, законы, делить с ними кров и стол.
Забытые (а иногда и преданные своими), спасая себя, они отправились по течению чужой и казавшейся им вначале жуткой жизни, а потом сами не заметили, как стали частью потока.
С Колей Б., бывшим телохранителем Масуда, спустя десять лет (он уже вернулся домой на Кубань вместе с женой-афганкой) мы поехали «за речку» в очередную поисковую экспедицию. И там, в страшно далеком от всего цивилизованного мира ущелье Порион, где Коля когда-то содержался в «духовской» тюрьме, нашли останки советского солдата — его забил ногами другой советский солдат, выполняя приказ моджахедов и, выходит, спасая собственную жизнь. Коля помнил тот случай, на его глазах все это происходило. И я спросил его, когда мы собрали в целлофановый мешок истлевшие кости:
— Правильно ли я понял, что в неволе человек либо сразу погибал, либо, если выживал, то становился рабом и обратного хода не было? Как раб должен был себя вести?
— Правильно, — после некоторого раздумья выдохнул Коля Б.
А потом пытался закурить, ломал спички, одну за другой, одну за другой, бросил… Отвернулся. Плечи его вздрогнули.
Мы с Колей много тогда беседовали. Я спросил его: а зачем наших солдат истязали? С какой целью? Какие такие тайны хотели от них узнать?
— Меня эта беда обошла стороной. У Масуда пленных не пытали, но это наших. А вот своих, афганцев, которые против него воевали, не жалели. Помню, захватили врасплох 14-ю бригаду в Панджшере, больше тысячи человек. И расстреляли буквально всех, река от крови красной была.
А вот у Гульбеддина (это как раз был один из самых радикальных вождей моджахедов — В. С.) пытки были ох изощренные. И водой, и электричеством, и дубиной по голым пяткам. Не тайны выведывали, а просто таким образом свою ненависть проявляли.
Да, хоть и горько это признавать, но надо — хотя бы для того, чтобы уроки извлечь для будущего.
Наверное, ни в одной современной армии мира не было столь большого числа перебежчиков, как в «ограниченном контингенте».
Бежали от дедовщины, от поборов и побоев, от тяжелейших условий службы (особенно в первые годы — жизнь в палатках, грязь и пыль, массовые инфекционные заболевания). Покидали расположение своих частей, попадаясь на махинациях с продажей афганцам военного имущества, горючего, тушенки и сгущенки (откуда ей было взяться в дуканах, как не с армейских складов). Уходили в горы, поняв, что воевать придется не с американцами, как им обещали политработники, а с местными крестьянами.
Алексей Оленин (Рахматулла) едва не угодил под трибунал, будучи задержанным за продажу афганцам дизельного топлива. Ушел к моджахедам.
Сергей Красноперов (Нурмохаммад) был уличен в торговле военным имуществом. Тоже бежал и до сих пор живет недалеко от Герата.
Николай Выродов (Насратулла) добровольно сражался на стороне «духов» и даже отличился так, что самый страшный из них, Гульбеддин Хекматьяр, приблизил его к себе, сделав телохранителем.
В январе 86-го майор-особист 101-го полка познакомил меня с солдатом по имени Алексей, который год провоевал против нас. Та же история: попался на продаже солярки, бежал, вербовку моджахеды закрепили «на крови», предложив из гранатомета подбить санитарную машину. Его с трудом вытащили из банды, теперь сидел на гарнизонной «губе», ждал решения трибунала.
В ходе одной из панджшерских операций продвижение наших войск в ущелье было надолго остановлено огнем из крупнокалиберного пулемета, который вел некто Костя бородатый, бывший советский солдат, воевавший теперь у Масуда. Откройте книгу про лучшего командарма-40 Виктора Дубынина — там об этом есть.
И даже офицеры, случалось, изменяли присяге. Самый известный случай связан с переходом к противнику начальника полковой разведки подполковника Николая Заяца. Мотив был следующий: якобы этот Заяц в ходе одного из рейдов самолично расстрелял двух сотрудников афганской службы безопасности. Испугавшись возмездия, он угнал бронемашину и на ней ушел к партизанам. Они же, впрочем, его и кончили, когда поняли, что в поисках такой важной птицы «шурави» будут готовы в пыль размолотить все окрестные горы.
И вот теперь у меня вопрос к тем, кто говорит, что СССР разрушили перестройка и Горбачев.
А разве был шанс сохраниться стране, которая имела такую армию?
Когда я по поручению Комитета афганских ветеранов (его возглавлял мой самый близкий друг Руслан Аушев) стал заниматься судьбой пленных и без вести пропавших, то вначале даже не представлял, какой тяжелый груз взвалил на свои плечи.
Как, вернувшись из очередной поисковой экспедиции в Афганистан, буду смотреть в глаза матерям, чьи сыновья значились в списке пропавших без вести? Они каждый раз ждали меня, караулили у входа в Комитет, надеялись, что найду их сыночков, хоть что-то узнаю про их судьбу. Письма этих несчастных женщин я и сейчас не могу читать без волнения и досады на самого себя. Ведь только единицы нашлись живыми из того длинного списка более чем в триста фамилий.
Отчего же наше огромное государство в конце XX века с таким равнодушием отнеслось к свои попавшим в беду солдатам?
Возможно, ответ кроется в том, что и сама 40-я армия, и все мы оказались в заложниках у бесчеловечной, бездушной системы.
Жизнь каждого человека выше идеологии, выше веры, выше т. н. «интересов государства» — только осознав эту истину, мы можем считать себя цивилизованным людьми.
Нет никакого «интернационального долга», а есть долг перед каждым человеком, которого государство посылает от своего имени воевать.
Только спустя два года после возвращения частей и соединений «ограниченного контингента» в родные казармы, с началом распада системы спохватились: а как же это мы оставили «за речкой» своих парней?
Да и то вначале об этом вспомнили наши эмигранты, например художник Михаил Шемякин, создавший в Штатах комитет по спасению советских пленных. Он пожертвовал на выкуп несчастных часть своих средств и даже лично совершил путешествие в зону пуштунских племен, где встретился с Хекматьяром и просил его пощадить солдат.
Потом и у нас зашевелились, правда, вначале это в основном были лица, желавшие на горячей теме сделать себе имя для политической карьеры. И ведь некоторые сделали.
Что же касается тех ребят, которых я с помощью британских журналистов нашел в 91-м у Масуда, то все затем получилось так, как я им и обещал. Они вернулись. У трапа самолета в аэропорту Чкаловский мы достали из своих сумок чашки с тюльпанами — каждый свою. Водкой я запасся заранее.
И это была самая лучшая выпивка в моей жизни. Возможно, и в их жизни — тоже.
Владимир Снегирев
Схема проезда
Центр медицинской реабилитации для воинов-интернационалистов на базе областного госпиталя ветеранов войн был открыт в феврале 2014 года, в канун 25 – летней годовщины вывода Ограниченного контингента советских войск из Афганистана.
Центр создан для решения задач оказания амбулаторно-поликлинической и лечебно-диагностической специализированной помощи воинам-интернационалистам и ветеранам боевых действий, а также членам семей погибших военнослужащих.
Открытие Центра позволило осуществлять медицинскую реабилитацию воинов-интернационалистов и ветеранов боевых действий, способствуя укреплению физического и психологического благополучия, повышению уровня их социальной адаптации.
Для выполнения этой задачи в Центре работают высококвалифицированные специалисты разных специальностей — невролог, терапевт, психиатр, психотерапевт, медицинский психолог. Функционируют кабинеты физиотерапии, массажа, функциональной диагностики и процедурный кабинет. Начинает работу новое оборудование, позволяющее диагностировать сложные случаи эпилепсии (видео-ЭЭГ мониторинг с полисомнографией). До конца года начнут работу кабинеты мануальной терапии и рефлексотерапии, зал лечебной физкультуры с современным реабилитационным оборудованием.
Работа Центра направлена на восстановление личностного статуса пациента с учетом индивидуальных особенностей (психологического портрета, реакции на болезнь, трудовых и бытовых установок) методами психодиагностики, психокоррекции и психотерапии и восстановления адаптивных возможностей (трудовых, самообслуживания, передвижения, коммуникабельности).
Эти цели будут достигаться, в том числе внедрением новых медицинских технологий, направленных на осуществление первичной и вторичной профилактики с целью раннего выявления и предупреждения обострений, осложнений и хронизации заболеваний, а также повышения функциональных резервов здоровья воинов-интернационалистов.
В составе центра медицинской реабилитации функционирует областной центр диагностики и лечения эпилепсии.
Эпилепсия является распространенным заболеванием среди нашего контингента, в том числе в большинстве случаев как осложнение на фоне черепно-мозговых травм и социальной дезадаптации.