Все жертвы Сталина
Рафаэль Поч
(опубликовано в газете «La Vanguardia», 3 июня 2001 года)
Я встретился с историком Виктором Земсковым в Институте всеобщей истории РАН. В 1989 году, выполняя директиву Политбюро во главе с Михаилом Горбачевым, РАН поручила Земскову прояснить вопрос о реальном числе жертв сталинских репрессий. До того времени эта тема находилась в руках тех, кого один из крупнейших западных специалистов по советской истории профессор Моше Левин называл «людьми с богатым воображением». К этой категории относятся большинство адептов «холодной войны». Некоторые из них сегодня по-прежнему на плаву.
Земсков — человек скромный и сдержанный — впервые получил доступ к наиболее секретным архивам МВД-МГБ и сталинской тайной полиции (ОГПУ-НКВД). Там он обнаружил подробные документы, касающиеся репрессивной машины Сталина: о ГУЛАГе, тюрьмах, числе расстрелянных и депортированных и т.д. Оказалось, что государство и его мясники вели учет своих преступлений и злодеяний со строгостью педантичного конторского служащего.
Прошло почти десять лет назад, с тех пор, как были открыты эти архивы, однако сам Земсков и выводы, к которым он пришел, оставались неизвестными. «Меня не приглашают на телевидение», — говорит он без малейшего налета ложной скромности. Это первое интервью, которое Земсков дал иностранному СМИ, поскольку никто не проявлял интереса к доказательствам, которые заставили по-новому взглянуть на количество жертв, но не изменили представления о сути одной из самых больших трагедий 20 века.
В кульминационный момент сталинских репрессий, «великого террора» 1937-38 годов, в СССР было произведено 2,5 миллиона арестов, а в период с 1921 по 1953 год по политическим мотивам было расстреляно 800 тысяч человек. Эта цифра настолько впечатляющая, что уже не имеет большого значения, что до сих пор вели речь о 20 миллионах арестованных и 7 миллионах расстрелянных.
— Существуют ли точные цифры жертв сталинских репрессий?
— Термин «репрессии» можно толковать по-разному. Я ограничиваюсь «политическими репрессиями», то есть теми гражданами, которым была инкриминирована статья 58 УК (контрреволюционная деятельность и другие тяжкие преступления против государства) и которые были приговорены к расстрелу или другим мерам наказания. С 1921 по 1953 год таких было около 4 миллионов человек. Из них около 800 тысяч были приговорены к расстрелу. Кроме того, мы предполагаем, что около 600 тысяч умерли в тюрьме, так что общее число жертв достигает 1,4 миллиона человек.
— Входят ли в число этих 4 миллионов, из которых 1,4 погибли, «кулаки», депортированные народы и т.д.?
— «Кулаки» подразделяются на 3 категории. В одну из них входят арестованные и осужденные как политические преступники. Да, они учтены в нашей статистике. Другую группу составляют арестованные и высланные на север, а третью — те, кто просто был изгнан из деревни и стал работать на заводе. Последние две группы — самые многочисленные — нами не учитывались, так что среди этих 4 миллионов «кулаков» немного.
— Почему их не включили? Разве высылка на север и депортация не являются репрессиями?
— Да, но они не были осуждены. Их только депортировали, и у них конфисковали имущество. Есть повод поспорить…
— То есть, если нет официального приговора, то нет и репрессий?
— Это единственный способ провести различие между политически репрессированными и теми, кто испытал страдания в целом. Мы считаем, что с 1918 года, когда началась экспроприация землевладельцев, капиталистов и духовенства, репрессированными являются те, кто был арестован ВЧК, хотя, даже если они не были арестованы, они потеряли всю свою собственность. К «кулакам» бы подходим с таким же критерием: репрессированные — это арестованные, в то время как депортированные просто стали жертвами социально-экономических преобразований — жестоких и основанных на уравниловке. Это может быть применимо к большинству населения СССР, поскольку в той или иной степени оно испытало страдания: голод, плохие условия жизни и т.д.
— Да, это так, однако репрессированными следует считать и других жертв террора, смертность среди которых зачастую была очень высокой. Например, наиболее убедительные исследования показывают, что 1,1-1,2 миллиона семей «кулаков» были разрушены в процессе коллективизации, а сколько человек из этих 5,5-6 миллионов умерли?
— Цифра еще не установлена. В библиографии приводятся абсурдные цифры — от 6 до 10 миллионов погибших; среди них от 3 до 7 миллионов на Украине. Однако благодаря демографической статистике мы знаем, что в 1932 году на Украине родилось 780 тысяч человек, а умерло — 668 тысяч, в то время как в 1933 году родились 359 тысяч, а умерли — 1,3 миллиона. В эти цифры включена естественная смертность, однако ясно, что главной причиной смерти в эти годы стал голод.
— Украинские националисты считают это национальным геноцидом против украинцев; вы с этим согласны?
— Нет, поскольку в таком же положении были жители Северного Кавказа, Поволжья и Казахстана, где тоже царил голод. Нужно было выполнить план, конфисковав часть урожая, однако из-за засухи пришлось конфисковать весь урожай. Государство совершило преступление против всех крестьян, независимо от их национальности.
— 14 народностей СССР были депортированы полностью, а 48 — частично. Только среди кавказских этнических групп было депортировано 650 тысяч человек: это было осуществлено в ходе трех военных операций, в которых приняли участие 100 тысяч военнослужащих, не считая 19 тысяч сотрудников НКВД. Что вы скажете о смертности в этот период?
— В ходе самой операции по депортации она была не очень велика. К примеру, если говорить о крымских татарах, в каждом железнодорожном составе погибали 2-3 человека, главным образом старики. Всего погибли 191 человек. Однако после прибытия в Узбекистан умерли десятки тысяч людей. В первые годы после переселения смертность в несколько раз превышала рождаемость. Что касается чеченцев, то точные цифры неизвестны, однако по дороге тоже погибли немногие, а на новом месте — да.
— Почему был избран такой временной период: 1921-1953? Разве после 1953 года репрессий больше не было?
— В период с 1937 по 1953 год в ходе репрессий погибло много людей. В самых жестокий период — 1937-38 годы — были осуждены более 1,3 миллиона человек, из которых почти 700 тысяч были расстреляны. В 1951 году было осуждено почти 55 тысяч человек, в 1952 — 29 тысяч… Обратимся к 1958 году, когда Сталина уже не было: число осужденных было меньше, чем в 2000 году; среди них были приговорены к расстрелу 69 человек. То есть размах репрессий уменьшился в 20 раз по сравнению с началом 50-х годов, и в сотни раз по сравнению с 30-ми годами. Начиная с Хрущева, цифры репрессированных уже были незначительными.
— Что вы можете сказать о числе репрессированных и погибших в СССР, которые назывались во времена холодной войны?
— Речь шла о дискредитации противника. Западные советологи утверждали, что жертвами репрессий, коллективизации, голода и т.д. стали 50-60 миллионов человек. В 1976 году Солженицин заявил, что в период с 1917 по 1959 год в СССР умерли 110 миллионов человек. Трудно комментировать эту глупость. На самом деле темпы прироста населения составляли более 1%, что превышало показатели Англии или Франции. В 1926 году в СССР было 147 миллионов жителей, в 1937 году — 162 миллиона, а в 1939 году — 170,5 миллиона. Эти цифры заслуживают доверия, и они не согласуются с убийством десятков миллионов граждан.
— Какова была реакция на цифры, названные вами?
— Известный писатель Лев Разгон вступил со мной в полемику. Он утверждал, что в 1939 году в лагерях находилось более 9 миллионов заключенных, в то время как архивы называют другую цифру: 2 миллиона. Им двигали эмоции, но он имел доступ на телевидение, а меня туда не приглашали. Позднее они поняли, что я прав, и замолчали.
— А на Западе?
— В первых рядах моих критиков был Роберт Конквест, чьи цифры репрессированных в 5 раз превышали документальные свидетельства. В целом, реакцией со стороны историков было признание. Сейчас в университетах обучаются уже по моим цифрам.
— До какой степени точны архивы ГУЛАГа, НКВД и т.д., доступ к которым вы впервые получили благодаря Горбачеву?
— Статистика ГУЛАГа считается нашими историками одной из лучших.
— Другими словами, руководители страны точно знали о размерах своих репрессий и числе расстрелянных?
— Да. Сталина регулярно информировали. В каждом случае исчезновения или побега заключенного поднимались все его досье и вся переписка.
— Вам что-либо известно о том, как Сталин и его окружение аргументировали необходимость подобного насилия и убийств?
— Думаю, что таким образом они хотели отделаться от людей, которые не вписывались в проект строительства коммунистического будущего, а также от тех, у кого был силен инстинкт самосохранения, хотя формально они были ни в чем не виноваты. Это была превентивная мера. Молотов сказал журналисту Феликсу Чуеву, такую фразу, которая говорит о многом: «Мы не ждали, пока нас предадут, мы брали инициативу в свои руки и их опережали».
— Каково ваше мнение, как историка. До какой степени российская история уникально с точки зрения высокой политической смертности?
— Если сравнивать с историей Англии 17 века, Франции 18 века и Германии 19 века, то история уникальна тем, что все это произошло в 20 веке, когда уже была создана сложная интегрированная экономика, которую похоронила революция. Когда в 1920 Герберт Уэллс приехал в Россию, он увидел совершеннейшую дикость: разбирали железнодорожные пути, не было электричества, все разваливалось, а народ умирал от голода и холода. А перед этим — хотя Россия находилась на европейской периферии — она была цивилизованной страной. То есть, чем более цивилизована страна, тем менее желательна революция, принимая во внимание ужасные последствия, которые она за собой влечет.
— Вы хотите сказать, что именно близость к нынешней эпохе, имея в виду более современные средства уничтожения, делает Сталина более опасным, чем Чингисхан?
— Да.
— Имеет ли что-то общее со всем этим коммунизм и идеология? До какой степени имеет смысл для верующего изучать жертвы католической церкви, убитые во имя Бога?
— Имеет смысл, поскольку нельзя иметь абсолютную веру в Бога; эта вера конкретна. Все те несчастные, которые были сожжены на костре, умерли за то, что их вера была ошибочной, она отклонялась от нормы и вступала в противоречие с подчинением Папе Римскому. Идеология? Создавалось новое общество, и для строительства коммунистического будущего был необходим новый человек. Те, кого убили в 1937 году, не поддавались изменению. Убивали бесполезных.
— Можно ли обвинять Христа за инквизицию, или Маркса за Сталина?
— Маркс создал свою теорию для Европы, а не для России, и уж, конечно, не для Китая. Ни в одном коммунистичсеком режиме репрессии невозможны; они возможны лишь там, где есть сильная и жестокая деспотическая власть, например в сталинской России или маоистском Китае. Репрессии как таковые были уже невозможны при Хрущеве, Брежневе или Дэн Сяопине.
— О чем вы подумали, впервые открыв секретный архив ГУЛАГа и узнав, что число репрессированных значительно меньше, чем считалось и говорилось?
— Сначала было удивление. Затем я быстро понял, что на Западе были введены в серьезное заблуждение на этот счет; но, несмотря на это, все выводы о террористическом характере режима и репрессиях, которым подвергались люди, остаются в силе. Это важно прежде всего для того, чтобы все это не повторилось.
По данным ежегодного «Русского Календаря»2) на 1-е января 1915 года на всей территории Российской Империи проживало 112629 человек духовенства, из них священников — 51105 человек, диаконов — 15035 и псаломщиков — 46489. Часть из них осталась на территориях, не вошедших в СССР, часть эмигрировала за границу вместе с остатками «белых» войск, кто-то просто умер от старости и болезней. Где же сумело НКВД найти в 1937-м году 165 тысяч священников, чтобы всех их арестовать?
Судя по всему, последовательность запуска этой цифры в оборот была такая: в конце 1992-го года известного «борца с тоталитаризмом» А. Яковлева назначили главой правительственной Комиссии при Президенте РФ по реабилитации жертв политических репрессий. Яковлев решил сообщить общественности количество репрессированного духовенства. Вместо того, чтобы долго и скучно и рыться в архивах, он обратился за справкой к Православному Свято-Тихоновскому богословскому институту.
Там тоже не знали, сколько именно человек было репрессировано, но «обобщённо» рассчитали, что за веру было в 1937 году было арестовано 136.900, из них расстреляно – 85.300; в 1938 году арестовано 28.300, расстреляно – 21.500; в 1939 году арестовано 1.500, расстреляно – 900; в 1940 году арестовано 5.100, расстреляно – 1.100; в 1941 году арестовано 4.000, расстреляно – 1.900.
Следует иметь в виду, что институт в то время умножал имеющиеся у них цифры на коэффицент 50 или даже на 100 — поскольку полагал, что именно на столько не учтены мученики за веру.3)
Яковлев, в свою очередь, придумал, что дело идёт не обо всех пострадавших за веру, а только о духовенстве. Позднее представители РПЦ стали ссылаться на цифры Яковлева, как на официальные данные, «забыв», что это искажённые данные самой РПЦ.
На сегодняшний день в базе данных института «Новомученики, исповедники, за Христа пострадавшие в годы гонений на Русскую Православную Церковь в XXв.»4) — 33171 имён, включая и тех, кто был освобожден в связи с прекращением дела и за недоказанностью. Сколько из них расстреляно — по БД непонятно. Судя по тому, что в неё включён и Николай II, — далеко не все указанные в БД пострадали именно за Христа.
В заключение стоит добавить, что согласно статистическим сведениям о деятельности органов безопасности за 1930-1938 гг.,5) в 1937-м году было арестовано 33382 служителей религиозных культов, а в 1938-м году — 13438 человек за «церковно-сектантскую контрреволюцию». Сколько из этого числа арестованных было священников и какова была их дальнейшая судьба — остаётся пока неизвестным, но уже видно, что цифры, озвученные комиссией Яковлева, завышены как минимум в 3,5 раза.
В издательстве «Новое литературное обозрение» вышла новая книга — «Держава и топор: царская власть, политический сыск и русское общество в XVIII веке». Почему это историческое исследование событий далекого прошлого актуально и сегодня? Чем репрессивный аппарат Российской империи отличался от советской карательной машины времен Сталина? Зачем российское самодержавие так жестоко наказывало своих подданных за оскорбление власти? Обо всем этом «Ленте.ру» рассказал автор книги, доктор исторических наук, профессор Санкт-Петербургского филиала Высшей школы экономики и Европейского университета в Санкт-Петербурге Евгений Анисимов.
Содержание
- «Ищем причины, за что его арестовали»
- «Та же Россия, только пострашнее»
- «Да здравствует императрица, хотя она и баба!»
- Царская плаха и сталинский подвал
- Смягчение нравов
- I. Люди, арестованные органами государственной безопасности (ВЧК — ОГПУ — НКВД — МГБ) и приговоренные к смертной казни, к разным срокам заключения в лагерях и тюрьмах или к ссылке. По предварительным оценкам, в эту категорию попадает за период с 1921 по 1953 год около 5,5 миллионов человек.
- II. Другая массовая категория репрессированных по политическим мотивам – крестьяне, высланные с места жительства в ходе кампании «уничтожения кулачества как класса».
- III. Третья массовая категория жертв политических репрессий — народы, целиком депортированные с мест традиционного расселения в Сибирь, Среднюю Азию и Казахстан.
«Ищем причины, за что его арестовали»
«Лента.ру»: Поэту Федору Тютчеву приписывают хлесткую фразу, что «русская история до Петра Великого — сплошная панихида, а после Петра Великого — одно уголовное дело». Хотя вряд ли Тютчев мог подозревать, что спустя несколько десятилетий у нас стране появится ГУЛАГ. Какое место в нашей истории, на ваш взгляд, занимает политический сыск?
Евгений Анисимов: Очень важное место, хотя сводить всю русскую историю только к этому сюжету было бы несправедливо. Я считаю, что главным ее содержанием стало становление и развитие самодержавия.
Евгений Анисимов
Но именно такая система власти неизбежно предполагала наличие политического сыска в качестве надежного инструмента борьбы с ее подлинными или мнимыми противниками. В основном это были люди, позволявшие себе что-то говорить о власти или ее действиях. Изучив множество разыскных дел, я могу точно утверждать, что в 99,9 процента подобных случаев эти высказывания никакой реальной угрозы государственной безопасности не представляли.
Самодержавие не ограничивалось правом — наоборот, оно само его регулировало, и часто источником права в России была личная воля монарха. Его не ограничивали институты сословного представительства, подобные парламентским системам в Западной Европе, поэтому самодержавие, несмотря на всю свою мощь, часто оказывалось совершенно беззащитным.
В таких условиях политический сыск становился важнейшей опорой для верховной власти и одним из главных факторов политической жизни России. Отдельные проявления общественного мнения, некоторые высказывания частных лиц относительно власти — все это однозначно воспринималось как политическое преступление. Смысл сыска состоял прежде всего в защите монарха и подавлении не только политической оппозиции, но и малейших сомнений подданных в правомерности действий верховной власти.
В прошлой беседе с «Лентой.ру» вы приводили пример Англии, где и в XVIII веке применялся варварский вид казни — потрошение. В чем было сходство российского политического сыска с репрессивной практикой других европейских государств и имелись ли у нас в этой сфере уникальные особенности?
Жестокие казни тогда применяли по всей Европе. Более того, в отличие от Испании, Франции или Пруссии, во второй половине XVIII века в России почти исчезли особо свирепые виды казни вроде сожжения, колесования или четвертования. Но главное различие было в том, что во многих европейских странах это все делалось по закону. Да, эти законы в Европе были очень жестокими, а казни — варварскими, но там существовал суд, а также институты сословного представительства, защищавшие людей от произвола власти.
У нас же господствовала система внесудебного преследования. В книге я на конкретных примерах показываю, что политический сыск в России нередко действовал вопреки существующим законам и оформлял заранее вынесенные приговоры. Например, в правление Елизаветы Петровны попал в опалу, а затем и под арест канцлер Российской империи Алексей Бестужев-Рюмин. Один из членов следственной комиссии по его делу, фельдмаршал Александр Бутурлин в частном письме другу признавался: «Бестужев арестован, а мы теперь ищем причины, за что его арестовали».
«Та же Россия, только пострашнее»
Нашли?
Пришлось. Хотя истинной причиной опалы стало то, что Елизавета Петровна заподозрила канцлера в заговоре и больше не могла ему доверять. В высочайшем манифесте подданным было объявлено, что Бестужев-Рюмин лишен чинов и сослан уже только по той причине, что императрица никому, кроме Бога, не обязана давать отчета о своих действиях, и если она положила опалу на бывшего канцлера, то из этого с неопровержимостью следует, что преступления его велики и достойны наказания.
Иными словами, для политических репрессий не существовало никаких законодательных основ, а если их и находили, то они были натянутыми и формальными. Это очень похоже на то, как при Сталине тройки НКВД выносили приговоры по заранее утвержденным расстрельным спискам.
Вы сказали о теснейшей связи самодержавия с политическим сыском. Судя по вашей книге, российские правители непосредственно участвовали в сыске.
Да, и в книге есть множество примеров этого. Российские самодержцы и самодержицы не только заводили дела и выносили приговоры, но и часто сами вели допросы или присутствовали при них, находясь за ширмой.
Фрагмент фильма «Царевич Алексей»
Некоторые наблюдали и за пытками, а Петр I вообще лично пытал своего сына — царевича Алексея. Что характерно, все начальники политического сыска всегда имели прямой доступ к персоне императора или императрицы.
В книге вы указываете, что каторга как наказание в России появилась при Петре I после Азовского похода 1696 года. Это была такая «новация»?
Для нашей страны это действительно была «новация». До Петра I каторги у нас не было, но существовала практика ссылать людей в Сибирь, про которую говорили, что это «та же Россия, только пострашнее». Там ссыльные, как правило, жили на поселении и даже иногда входили в местную систему служилых чинов.
Но Петр I додумался использовать заключенных, в том числе приговоренных к смерти, в качестве бесплатной рабочей силы при строительных работах в Азове и Петербурге. Масштабы этой практики были очень значительны — только в Петербурге трудились пять-семь тысяч подневольных людей. В некотором смысле петровская каторга стала предтечей сталинского ГУЛАГа. Еще каторжников широко использовали на флоте — в качестве гребцов на галерах.
Но разве к тому времени подобная практика не существовала и в других странах? Например, именно каторжники начали осваивать Австралию, хотя речь идет уже о конце XVIII века.
Если взять, например, Англию, то там больше применялась «концепция робинзонов»: людей высылали в заморские колонии, где они оставались жить на вольном положении. То есть там не было той системы, которую у нас создал Петр I, — с охраной и колодками. Например, в США есть город Саванна, полностью построенный заключенными английских долговых тюрем, сосланными в Новый Свет. А в Австралию потом ссылали даже женщин.
Но тут важно понимать существенную разницу. Европейцы, сосланные в заморские колонии, уезжали навстречу новой жизни, а у нас дорога по Владимирке чаще всего оказывалась спуском в преисподнюю.
То есть наша континентальная каторга отличалась от высылки в заморские колонии европейских стран режимом охраны и условиями содержания?
Да, хотя мы знаем пример чудовищной и страшной каторги во Французской Гвиане. Но она появилась гораздо позже — в середине XIX века.
«Да здравствует императрица, хотя она и баба!»
Правильно ли я понял из вашей книги, что основная масса разыскных дел XVIII века касалась обвинений в «оскорблении чести государя» и «непристойных словах» в его адрес? Ваш коллега Александр Каменский в интервью «Ленте.ру» рассказывал, что заговором могла считаться обычная болтовня, особенно по пьяному делу. Почему этим досужим разговорам государство придавало такое огромное значение?
Это хороший вопрос. Тогда считалось, что произнесенное вслух слово представляет собой некую магическую силу. В условиях фактического отсутствия прессы и незначительного книгопечатания любое слово было делом. Под этим подразумевалось, что словом можно не только оскорбить монарха или поставить под сомнение его сакральность, но и нанести ему вполне конкретный вред. Недаром одним из самых распространенных наказаний в России XVIII века было урезание языка. Тем самым карался тот орган человека, который использовался для оскорбления священной персоны государя или государыни.
Более того, соприкосновение с написанным титулом монарха или случаи его искажения (неважно, намеренного или случайного) тоже считались политическим преступлением. В одном из монастырей в 1730-е годы человек известным образом использовал в нужнике бумагу «с титулом» императрицы, что было расценено как стремление нанести ей реальный ущерб. И точно так же 200 лет спустя будет восприниматься употребление с той же целью газеты «Правды» в туалете коммунальной квартиры.
Поэтому досужие разговоры в XVIII веке считались не просто обменом информацией или высказыванием своего мнения, а прямым оскорблением высочайшей персоны, которой это могло нанести реальный вред. Например, известный застольный тост времен правления Елизаветы Петровны «Да здравствует всемилостивейшая государыня императрица, хотя она и баба!» считался оскорбительным и преступным. Неудивительно, что главным содержанием деятельности политического сыска Российской империи в XVIII веке были расследования дел о произнесенных кем-то непристойных словах в адрес государя или государыни.
Недавно в России приняли пакет законов об ответственности за оскорбление госсимволов и власти. Существовало ли нечто подобное в XVIII веке?
В петровскую эпоху было известное дело об оскорблении Белозерской провинциальной канцелярии. Суть его в том, что туда пришел простой мужик и обругал ее чиновников матерными словами. В итоге его арестовали за оскорбление государственной власти и потом били кнутом.
Это характерная особенность самодержавия — все институты государства считались продолжением власти царствующего монарха. В этих условиях посягательство на честь любого представителя власти воспринималось как попытка нанести ущерб священной персоне государя. А сейчас мы видим рецидивы понятий и нравов первой половины XVIII века.
Царская плаха и сталинский подвал
В книге вы упоминаете, что, несмотря на смягчение цензуры в 1905 году, в Уголовном уложении Российской империи сохранилась 103-я статья, предусматривавшая восемь лет каторги за оскорбление представителей императорской фамилии. Как часто она применялась с 1905 по 1917 год?
Это не мой исторический период — я все-таки занимаюсь XVIII веком. Но, насколько мне известно, это была «мертвая» статья, которая на практике применялась нечасто. Если в начале XX века цензоры что-то запрещали печатать, то газеты выходили с пустыми колонками. Но в целом в предреволюционную эпоху пресса в России была относительно свободной.
1/1Карикатура на Николая II после поражения в русско-японской войнеИзображение: газета «Искра», 1905 г.Слева от Николая II изображен обер-прокурор Святейшего синода Константин Победоносцев, справа — японский император Муцухито (Мэйдзи). «В.В.» — принятое в Российской империи сокращение термина «Ваше…
Однако после революции большевики вернули из небытия многие карательные практики XVIII века. Слово вновь стало делом. Что характерно, есть удивительное сходство в разыскных делах времен Анны Иоанновны и в воспоминаниях о сталинской эпохе.
Например?
При Анне Иоанновне расследовалось дело одного мужика, который шел мимо Кремля и кричал, что его неплохо бы взорвать. Похожую историю в своих мемуарах рассказывала Ольга Ивинская, подруга Бориса Пастернака, когда точно такими же словами ругался их пьяный сосед.
В чем, на ваш взгляд, сходства и различия советского репрессивного аппарата и политического сыска Российской империи? В предыдущем интервью «Ленте.ру» вы говорили, что нельзя сравнивать Тайную канцелярию времен Анны Иоанновны с НКВД, существовавшим 200 лет спустя. Но была ли между ними какая-либо преемственность?
Я не думаю, что тут можно говорить о какой-то преемственности. На самом деле в XX веке в нашей стране произошло возрождение внесудебного политического преследования, существовавшего в XVIII веке. Но сталинский террор имел существенные отличия от политического сыска XVIII века.
Во-первых, в Российской империи преследовали за оскорбление чести и достоинства монарха, но никого не объявляли вредителями, врагами народа или шпионами иностранных разведок. Во-вторых, масштаб репрессий при советской власти был несопоставим с деятельностью карательного аппарата Российской империи в XVIII веке.
В Тайной канцелярии работало всего несколько десятков человек. В книге я привожу сводные данные о числе уголовных дел за период 1715-1790-х годов, о количестве людей, прошедших через политический сыск, в том числе отправленных на каторгу. Они не идут ни в какое сравнение с числом пострадавших хотя бы только за время Большого террора 1937-1938 годов, даже если считать не в абсолютных, а в относительных величинах. Если говорить о сходстве сталинской эпохи с XVIII веком, то оно заключается в том, что политический сыск всегда сопутствует тирании. Он всегда господствует там, где нет реальных институтов общественного представительства, препятствующих произволу верховной власти.
Я где-то читал, что советская карательная машина превзошла дореволюционную, и когда политические арестанты ГУЛАГа из числа старых большевиков-каторжан в конце 1920-х годов пытались устроить какие-либо протесты, им быстро давали понять, что опыт царской тюрьмы теперь не пригодится.
Совершенно верно, потому что ничего более ужасного и страшного, чем сталинское время, в нашей истории не существовало. Достаточно вспомнить, как советская власть обходилась с членами семей врагов народа, в том числе с детьми.
Соловки стали местом ссылки еще при Иване Грозном. В XVI-XIX веках при Соловецком монастыре существовала тюрьма для церковных и политических узников. Но ее масштабы превзошел созданный в первые годы советской власти Соловецкий лагерь особого назначения (СЛОН). Самым страшным его местом был штрафной изолятор, размещавшийся в церкви Вознесения Господня на Секирной горе. Фрагмент фильма «Власть соловецкая. Свидетельства и документы». Воспоминания о Секирной горе бывших узников СЛОНа — писателя Олега Волкова и академика Дмитрия Лихачева.
Это был настоящий террористический режим, по некоторым параметрам даже превосходивший гитлеровский, с той лишь разницей, что нацистская Германия в промышленных масштабах уничтожала людей по расовому признаку, а сталинский СССР — по классовому. В этом смысле русское XVIII столетие было гуманнее советского XX века.
Смягчение нравов
С чем была связана постепенная гуманизация политического сыска в течение XVIII века, о которой вы упоминаете в своей книге?
На политический сыск в России стали оказывать сильное влияние идеи эпохи Просвещения. К тому же императрица Екатерина II немало поспособствовала смягчению нравов в нашей стране и в 1762 году отменила печально известный институт «слова и дела». Хотя еще ее супруг Петр III упразднил Тайную канцелярию, которую Екатерина II потом восстановила под названием «Тайная экспедиция». Люди, разумеется, этого ведомства тоже побаивались, но все-таки это был уже не тот зловещий страх, сковывавший подданных Петра Великого или Анны Иоанновны.
Когда пытка перестала считаться «царицей доказательств»?
Император Александр I, внук Екатерины II, после прихода к власти в 1801 году полностью отменил в России пытки. Постепенная гуманизация следствия продолжалась в течение всего XIX века. Когда при Александре III потребовалось казнить народовольцев, готовивших покушение на него, очень долго не могли найти профессиональных палачей.
1/1Картина Виктора Маторина «Прости, народ православный»Четвертование Емельяна Пугачева 10 января 1775 года на Болотной площади в Москве стало одной из последних публичных казней в Российской империи.
Дело в том, что этот вопрос и сейчас очень актуален, и на сей счет есть разные мнения. Например, правозащитница Зоя Светова недавно указывала на то, что нынешняя судебно-карательная система РФ сохранила многие пережитки ГУЛАГа. Но член президентского Совета по правам человека Екатерина Шульман считает, что сейчас в этой сфере появились подвижки к лучшему.
На самом деле обе правы. Пыточные традиции, к сожалению, существуют не только в России, но и во многих других странах. Если вас во время допроса не выпускают в туалет, не дают спать или кормят соленой едой, а потом не дают воды — это тоже вид пытки.
В то же время сейчас в нашей карательно-следственной системе действительно наблюдается некоторая гуманизация. Современное российское общество серьезно озабочено этой проблемой, в том числе благодаря развитию средств массовой коммуникации. И даже ФСИН под давлением общественного мнения хотя бы формально пытается что-то улучшить. Предполагаю, что большой интерес к моей книге основывается на том, что российское общество вновь почуяло запах раскаленных щипцов. Когда в 1999 и 2004 годах вышли предыдущие мои книги на эту тему — «Дыба и кнут» и «Русская пытка», — они не привлекли такого внимания, как сейчас.
Поэтому я считаю себя оптимистическим фаталистом и верю, что ситуация в стране постепенно меняется. Российское общество, в отличие от власти, постепенно гуманизируется и становится более цивилизованным. Его нынешнюю аполитичность можно объяснить тем, что люди пытаются хоть как-то насладиться жизнью. Но я убежден, что скоро все изменится, и наши граждане станут более активно включаться в политическую жизнь. И помешать этому никто не сможет — сейчас же не XVIII век, чтобы за произнесенные или написанные в адрес власти слова бить кнутом или урезать языки.
Снос Храма Христа Спасителя в Москве по приказу Иосифа Сталина , 5 декабря 1931 г.
На протяжении всей истории Советского Союза (1917–1991) были периоды, когда советские власти жестоко подавляли и преследовали различные формы христианства в различной степени в зависимости от государственных интересов. Советская марксистско-ленинская политика последовательно выступала за контроль, подавление и, в конечном итоге, искоренение религиозных убеждений , а также активно поощряла распространение марксистско-ленинского атеизма в Советском Союзе. Однако большинство религий никогда официально не были запрещены.
Государство выступало за уничтожение религии и для достижения этой цели официально объявило религиозные убеждения суеверными и отсталыми. Коммунистическая партия уничтожена церкви , синагога и мечеть , высмеивают, притеснениям, в местах лишения свободы и исполненные религиозные лидеры, затопила школы и средства массовой информации с анти-религиозными учениями, и он ввел систему верований под названием » научный атеизм » со своим собственными ритуалами, обещанием и прозелитизаторы. Согласно некоторым источникам, общее число христианских жертв при советской власти оценивается в пределах от 12 до 20 миллионов. Во время Великой чистки было казнено не менее 106 300 русских священнослужителей . Религиозные верования и обычаи сохранялись среди большинства населения не только в бытовой и частной сферах, но и в разрозненных общественных местах, которым позволяло существовать государство, признавшее свою неспособность искоренить религию и политические опасности неумолимой культуры. война .
Точной статистики жертв коммунистического режима в СССР не существует. Во-первых, не хватает достоверных документальных материалов. Во-вторых, трудно определить даже само это понятие — «жертва режима».
Можно понимать его узко: жертвы — это лица, арестованные политической полицией (органами безопасности) и осужденные по политическим обвинениям различными судебными и квазисудебными инстанциями. Тогда, с небольшими погрешностями, число репрессированных в период с 1921 по 1953 год составит около 5,5 миллионов человек.
Можно понимать его максимально широко и включать в число жертв большевизма не только разные типы депортированных, умерших от искусственного голода и убитых во время спровоцированных конфликтов, но и солдат, погибших на фронтах множества войн, которые велись во имя коммунизма, и тех детей, которые не родились из-за того, что их возможные родители были репрессированы или погибли от голода, etc. Тогда число жертв режима приблизится к 100 миллионам человек (цифра того же порядка, что и население страны).
Тем не менее интуитивно мы всегда можем различить тех, против кого коммунистическая власть предпринимала направленные действия, от тех, кто просто жил в этой несчастной стране, где пренебрежение к человеческой жизни, тяжелый принудительный труд и ограничение гражданских прав и свобод были скорее нормой, чем исключением.
Но даже понимая, что какие-то категории населения последовательно уничтожались или дискриминировались, мы не можем просто «сложить», суммировать их в одну большую категорию «жертв» — слишком по-разному осуществлялось давление власти, слишком разными были и последствия.
Приведем данные о наиболее очевидных и массовых категориях жертв репрессий.
I. Люди, арестованные органами государственной безопасности (ВЧК — ОГПУ — НКВД — МГБ) и приговоренные к смертной казни, к разным срокам заключения в лагерях и тюрьмах или к ссылке. По предварительным оценкам, в эту категорию попадает за период с 1921 по 1953 год около 5,5 миллионов человек.
II. Другая массовая категория репрессированных по политическим мотивам – крестьяне, высланные с места жительства в ходе кампании «уничтожения кулачества как класса».
Всего за 1930–1933 годы, по разным оценкам, покинуло родные деревни от 2,5 до 4 миллионов человек, из которых 1,8 миллиона стали «спецпоселенцами» в самых необжитых районах Европейского Севера, Урала, Сибири и Казахстана. Остальных лишили имущества и расселили в пределах своих же областей, а значительная часть «кулаков» бежала в большие города и на индустриальные стройки. Последствием сталинской аграрной политики стал массовый голод на Украине и в Казахстане, унесший жизни 6 или 7 миллионов человек (средняя оценка). Легально вернуться на родину бывшие «кулаки» смогли только после смерти Сталина, однако мы не знаем, какая часть высланных воспользовалась этим правом.
III. Третья массовая категория жертв политических репрессий — народы, целиком депортированные с мест традиционного расселения в Сибирь, Среднюю Азию и Казахстан.
В основном эти депортации происходили во время войны, в 1941–1945 годах. Одних выселяли превентивно, как потенциальных пособников врага (корейцы, немцы, греки, венгры, итальянцы, румыны), других обвиняли в сотрудничестве с немцами во время оккупации (крымские татары, калмыки, народы Кавказа). Часть депортированных мобилизовали в так называемую трудовую армию. Общее число высланных простиралось до 2,5 миллионов человек <…>. Во время пути многие из выселяемых погибли от голода и болезней; смертность на новом месте жительства также была очень высокой. Одновременно с высылкой ликвидировались административные национальные автономии, менялась топонимика. Большинство высланных не смогли вернуться на родину до 1956 года, а некоторые (немцы Поволжья, крымские татары) — до конца 1980-х годов.
Мы всегда можем различить тех, против кого коммунистическая власть предпринимала направленные действия, от тех, кто просто жил в этой несчастной стране, где пренебрежение к человеческой жизни было скорее нормой, чем исключением.
Кроме крупных консолидированных потоков, в разное время имели место политически мотивированные депортации отдельных национальных и социальных групп, общее число которых установить крайне сложно (по предварительной оценке — не менее 450 тысяч человек).
<…>
Перечень категорий населения, подвергшихся политическим преследованиям и дискриминации, можно продолжать еще долго. Мы не упомянули ни сотен тысяч людей, лишенных гражданских прав за «неправильное» социальное происхождение, ни убитых при подавлении крестьянских восстаний, ни высланных на Север и в Сибирь жителей Прибалтики, Западной Украины, Молдавии и Польши, ни тех, кто лишился работы и жилья в результате идеологической травли (например евреи-«космополиты»).
А ведь кроме этих бесспорных жертв политического террора были еще миллионы людей, осужденных за незначительные уголовные преступления и дисциплинарные проступки. Их традиционно не считают жертвами политических репрессий, хотя многие репрессивные кампании, которые проводила милиция, имели политическую подоплеку. До войны это была кампания по «охране социалистической собственности» (1932–1933), во время войны сажали за нарушение трудовой дисциплины, после войны — и за то, и за другое.
Только по «указам военного времени» было за этот период осуждено 17 961 420 человек (из них за прогулы — 11 454 119). Наказания по этим и подобным указам, как правило, были не слишком тяжелыми — часто осужденные не лишались свободы, а просто какой-то срок бесплатно трудились на «общественных работах» или даже на своем рабочем месте. И эта практика, и формулировки этих указов показывают, что их главная направленность — распространить систему принудительного труда за границу лагерей и спецпоселений: самовольный уход с места работы (изменение места работы); прогул (самовольная отлучка с работы); нарушение дисциплины и самовольный уход учащихся из фабричных и железнодорожных училищ; дезертирство с предприятий военной промышленности, железнодорожного и водного транспорта; уклонение от мобилизации для работы на производстве и строительстве; уклонение от мобилизации на сельскохозяйственные работы; нежелание работать в колхозе («невыработка колхозниками обязательного минимума трудодней»). Интересно, что эти указы какое-то время действовали и после смерти Сталина. Рецидив этой политики произошел в начале 1960-х годов, когда по всей стране стали преследовать безработных («тунеядцев») — именно за это в 1964 году был выслан из Ленинграда поэт Иосиф Бродский, будущий политический эмигрант и лауреат Нобелевской премии.