Главная/Сочинения/Булгаков Михаил Афанасьевич/Мастер и Маргарита/Сочинение «Тираны мира! Трепещите…» (образ Понтия Пилата в романе М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита»)
Без булгаковских строк уже невозможно представить себе полноту русской литературы: «В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого чисЛа весеннего месяца нисана в крытую колоннаду между двумя крыльями дворца Ирода Великого вышел прокуратор Иудеи Понтий Пилат».
Михаил Александрович Булгаков воссоздал не только образ исторической личности. Перед нами живой человек с индивидуальным характером. Его раздирают на части самые противоречивые чувства и страсти. В Понтии Пилате мы видим грозного властелина, перед которым все трепещет в древней Иудее. Он хмур, одинок, бремя наместнической власти тяготит его.
Римский прокуратор олицетворяет власть авторитарную. Однако, как ни странно, тип власти, воплощенный в образе Понтия Пилата, оказывается более гуманным, чем современная Булгакову действительность в СССР. Советская власть предполагала полное подчинение личности, требовала слияния с нею, слепой веры во все ее догматы и мифы. Римская власть покоилась на самостоятельности личности (даже раба) и юридическом праве, к религиозной принадлежности римляне были крайне терпимы, потому что не придавали никакого значения в свой жизни любой религии. Советская власть ревниво требовала от своих подданных слепой веры в догмы марксизма-ленинизма.
В Пилате Михаил Булгаков передает черты традиционного образа римского наместника. Но его Пилат только внешне похож на этот образ. Мы все время чувствуем, как Пилат захлестывается, тонет в своих страстях. Это не могло быть характерно для настоящего римского правителя. По одной легенде, Пилата предупредила об Иисусе, Сыне Божьем, его жена, ей был вещий сон, что Христос — посланец с неба. По другой легенде, император Тиберий казнил через пять лет Пилата за то якобы, что смертью Божьего угодника Пилат наслал на него бессонницу и язвы.
Любая власть, как говорится, на дух не переносит все прекрасное (всякие тонкие переживания, ощущения или искусство): «Более всего на свете прокуратор ненавидел запах розового масла… Прокуратору казалось, что розовый запах источают кипарисы и пальмы в саду, что к запаху кожи и конвоя примешивается розовая струя». Булгаков намеренно представляет состояние Пилата как изнурительную болезнь. У прокуратора приступы гемикрании, головные боли. Болезненное состояние прокуратора как бы олицетворяет шаткость Римской империи, которую погубит новое учение бродячего философа Иешуа. На самом деле так и случилось в истории: Рим пал под тяжестью своих грехов и подточенный изнутри христианством.
Превращение в бессмыслицу всего существования — вот удел диктатора. Беспредельное одиночество Пилата делает диктатора пленником собственной власти, потому что идеал любого государства — тюрьма.
История испытывает прокуратора: от него его эпоха требует мужественного поступка. То есть поступка, требующего свободного волеизъявления без диктата сверху. В этом решении станет ясно для самого Пилата — свободен ли он или игрушка в руках закона, придуманного человеком для угнетения человека. Но Пилат в изображении Булгакова изначально несвободен. Он помечен, как овца в стаде, — писатель отмечает «кровавый подбой» плаща Пилата (метка власти, как генеральские лампасы в наше время). У диктатора рабская «шаркающая походка».
Римский прокуратор — главный противник христианского учения. Умом он понимает угрозу распространения христианства для устоев Римской империи. Решительно пытается искоренить крамолу. В этом он слуга Сатаны, раб его, но раб лукавый. Однако Пилат звериным чувством ощущает правоту Иешуа. И такой же звериный страх подкрадывается к нему перед распятием праведника.
Воланд незримо стоит за его левым плечом и искушает прокуратора. Но предоставляет своему рабу нравственный выбор. Пилат сделал ставку, и ему выпал несчастливый жребий. Собственно говоря, он поступил правильно. У ревностного служаки не было выбора. Через полвека римские императоры начнут травить львами христиан в цирке, чтобы устранить эту «пятую колонну» в империи, но только разожгут интерес своих граждан к новой религии. «Чистое» убийство Иуды «спецслужбой безопасности» Пилата можно расценить как попытку искупления в духе язычников — принести человеческую жертву, чтобы оправдать себя перед неведомым божеством. С другой стороны, Пилат и Воланд, оба понимают справедливость учения Иешуа, но вынуждены действовать по высшему провидению. Ведь мир зла тоже во власти Божьей.
В романе это выглядит так: обременительные служебные обязанности Понтия Пилата свели его с обвиняемым из Галилеи неким Иешуа Га-Ноцри. Прокуратор Иудеи болен неизлечимой болезнью, а бродяга избит людьми, которым он читал свои наивные проповеди. Физические страдания как бы объединяют обоих. Но всемогущий Пилат страдает такими сильными головными болями, что готов даже на крайность: «Мысль об яде вдруг соблазнительно мелькнула в больной голове прокуратора». А нищий Иешуа, хотя и избит людьми, в доброте которых он убежден и которым он несет свое учение о добре, тем не менее ничуть не страдает от этого, ибо физические мучения только испытывают и укрепляют его веру Иешуа поначалу всецело находится во власти злой воли Пилата, но затем, в ходе допроса, он своими словами постепенно смягчает сердце диктатора. Он не привлекает палача на свою сторону, не обращает в свою веру, но будит в нем интерес к своим «роковым заблуждениям». Самое первое проявление интереса к бродяге у прокуратора обнаруживается тогда, когда он узнает, что тот владеет классическим древнегреческим языком, которым владели только образованные люди того времени: «Вспухшее веко приподнялось, подернутый дымкой страдания глаз уставился на арестованного».
Римляне были язычниками, прагматиками в вере, почти атеистами. Понтий Пилат — носитель практического разума, его единственная религия — прагматизм, голая выгода. Нравственность римлянам была чужда совсем. Вернее, это была римская мораль с правом сильного угнетать Слабого, мстить за оскорбление и никогда не прощать обид. Иешуа Га-Ноцри олицетворяет собой торжество иного морального начала, непонятного прокуратору.
Иешуа демонстрирует необычайную способность к предвидению и всепониманию. Это лишь обостряет интерес прокуратора к бродяге. И уже почти мистическое благоговение проявляется у прокуратора при словах Иешуа: «Истина прежде всего в том, что у тебя болит голова, и болит так сильно, что ты малодушно помышляешь о смерти. Ты не только не в силах говорить со мной, но тебе трудно даже глядеть на меня… Ты не можешь даже и думать о чем- нибудь и мечтаешь только о том, чтобы пришла твоя собака, единственное, по-видимому, существо, к которому ты привязан».
Далее следует уже не допрос, не суд, а беседа на равных. Прагматичный и практичный прокуратор задумал иметь под рукой мага- врача, который умеет снимать нестерпимую боль. Пилату хочется спасти столь полезного ему философа: «В светлой теперь и легкой голове прокуратора сложилась формула. Она была такова: Игемон разобрал дело бродячего философа Иешуа, по кличке Га-Ноцри, и состава преступления в нем не нашел… Бродячий философ оказал- ся душевнобольным. Вследствие этого смертный приговор Га-Ноцри… прокуратор не утверждает».
Но даже всесильный прокуратор не в состоянии преодолеть зависимость от первосвященника Каифы. От фарисеев в значительной мере зависело спокойствие в Иудее, охваченной беспорядками и национально-освободительным движением первохристиан-зило- тов. В то же время прокуратора охватывает смутное предчувствие, что осуждение и казнь бродячего проповедника Иешуа Га-Ноцри принесет ему в будущем большое несчастье: «Мысли понеслись короткие, бессвязные и необыкновенные: «Погиб!», потом: «Погибли!..»
Понтий Пилат и Иешуа Га-Ноцри не зря входят в спор о человеческой природе. Иешуа верит в добро в мире, в провидение и промысленность всего сущего. Пилат убежден в незыблемости зла, неискоренимости порока в человеке. То есть один служит Богу, другой — Сатане. В финале романа они продолжают на лунной дороге свой двухтысячелетний спор, навечно их сблизивший. Таким образом, зло и добро слились воедино в человеческой жизни. Тиран и диктатор превратился в обуреваемого сомнениями человека — это все, чего хотел от него добиться автор. Вряд ли Иешуа верил, что сможет переделать этот мир. Но он сумел обуздать всевластного диктатора силой убеждения и духовной правоты.
Одним из тех, кого он судил, является Иешуа. Тему трусости автор развивает через вечную тему несправедливого суда над Христом. Понтий Пилат живет по своим законам: он знает, что мир разделен на властвую-Н(их и подчиняющихся им, что формула «раб подчиняется господину» незыблема. И вдруг появляется человек, который думает иначе. Понтий Пилат прекрасно понимал, что Иешуа не совершил ничего такого, за что его необходимо казнить. Но для оправдательного приговора мало было одного мнения прокуратора. Он олицетворял власть, мнение многих, и для того, чтобы быть признанным невиновным, Иешуа должен был принять законы толпы. Для того чтобы противостоять толпе, нужна большая В1гутренняя сила и мужество. Такими качествами обладал Иешуа, смело и бесстрашно высказывая свою точку зрения. У Иешуа своя жизненная философия: «… злых людей нет на свете, есть люди несчастливые». Таким несчастливым был и Пилат. Для Иешуа мнение толпы ничего не значит, он, даже находясь в такой опасной для себя ситуации, стремится помочь другим. В невиновности Га-Ноцрп Пилат убедился сразу. Тем более, что Иешуа смог снять сильнейшую головную боль, которая мучила прокуратора. Но Пилат не послушался своего «внутреннего» голоса, голоса совести, а пошел на поводу у толпы. Прокуратор пытался спасти упрямого «пророка» от неминуемой казни, но тот решительно не хотел отказываться от своей «истины». Оказывается, всесильный правитель тоже зависим от мнения других, мнения толпы. Из-за боязни доноса, боязни погубить собственную карьеру Пилат идет против своих убеждений, голоса человечности и совести. И Понтий Пилат кричит так, чтобы слышали все: «Преступник!». Иешуа казнен. Не за жизнь свою боится Пилат — ей ничто не угрожает, — а за карьеру. И когда приходится ему решать, рискнуть ли карьерой или отправить на смерть человека, который успел покорить его умом, удивительной силой своего слова, еще чем-то необычным, он предпочитает последнее. Трусость — вот главная беда Понтия Пилата. «Трусость, несомненно, один из самых страшных пороков» — слышит во сне Понтий Пилат слова Иешуа. «Нет, философ, я тебе возражаю: это самый страшный порок!» — неожиданно вмешивается и говорит уже в полный свой голос автор книги. Булгаков осуждает трусость без пощады и снисхождения, потому, что знает: не так опасны люди, поставившие своей целью зло, — таких, в сущности, немного, — как те, что словно бы и готовы поспешествовать добру, но малодушны и трусливы. Страх делает неплохих и лично храбрых людей слепым орудием злой воли. Прокуратор понимает, что совершил предательство, и пытается оправдаться перед самим собой, обманывая себя, что его действия были правильными и единственно возможными. Понтий Пилат за свою трусость был наказан бессмертием. Получается, что его бессмертие — это наказание. Это наказание за выбор, который человек делает в своей жизни. Пилат сделал свой выбор. И самую большую проблему составляет то, что действиями его руководили мелочные страхи. Он две тысячи лет просидел на своем каменном кресле на горах и две тысячи лет видел один и тот же сон — муки ужасней не придумать, тем более что сон этот — его самая сокровенная мечта. Он утверждает, что чего-то не договорил тогда, четырнадцатого месяца нисана, и хочет вернуться назад, чтобы все исправить. Вечное существование Пилата нельзя назвать жизнью, это мучительное состояние, которое никогда не закончится. Автор все же дает Пилату возможность освобождения. Жизнь началась тогда, когда Мастер сложил руки рупором и прокричал: «Свободен!». После долгих мучений и страданий Пилат наконец прощен.
Я шел мимо брошенных домов Перевернутых машин и горящих покрышек И неожиданно услышал голос (Сын мой) пора увидеть (сын мой) тебя в деле (Сын мой) бей витрину, хватай телек (Сын мой) видишь эти фонари? Давай ебашь их! И помоги ментам погрузить банкомат в багажник
Ангел спустится с небес и всех нас съест
Больше не надо очковать и париться Прятать от жены результаты анализов Трястись от страха, что скажут доктора И опасаться расправы за шутку про Коран Больше не надо банкам платить миллион (А какой смысл?) Скрывать от ребенка, что он усыновлен Все равно он бестолковый олух и не по пути вам Сопляк ведет влоги о рэпе и растет кретином (Сын мой) сталинские высотки теперь сопки (Сын мой) эти кроссовки теперь твои кроссовки (Сын мой) эти красотки теперь твой красотки Можешь хватать любую пару и мерить в подсобке Небо затянет кровавая пена, Аллилуйя! Порочные грешные орды сгинут в горле Рычащей голодной гиены, Аллилуйя! И живые позавидуют мертвым! Ангел спустится с небес и всех нас съест За аборты и инцест — всех нас съест Его щупальца рушат здания Его пасть извергает пламя Он обязательно всех достанет, достанет (Сын мой) крась губы, (сын мой) делай ногти (Сын мой) надень платье, (сын мой) я вообще не против (Сын мой) вы и без того всё уже проебали Ноев ковчег превратился в Титаник Пусть брат распинает брата Всех горбатых пусть исправляет экскаватор И ни молиться, ни диету соблюдать не надо Только дай пять отрубленной руке Понтия Пилата (Дай пять) Последний станет первым для людоедов Как раз хотел научиться стрелять из арбалета Митрополит танцует верхний брейк на алтаре Да, это истинное чудо Конца Света Бери с собой на борт только что необходимо Изоленту, верёвку, нож, блок презервативов (Сын мой) Судный день вообще не повод чтобы горевать Корабль тонет, но оркестр продолжит играть Небо затянет кровавая пена, Аллилуйя! Порочные грешные орды Сгинут в горле рычащей голодной гиены, Аллилуйя! И живые позавидуют мертвым! Ангел спустится с небес и всех нас съест За аборты и инцест — всех нас съест Его щупальца рушат здания Его пасть извергает пламя Он обязательно всех достанет, достанет Ангел спустится с небес и всех нас съест За аборты и инцест — всех нас съест Его щупальца рушат здания Его пасть извергает пламя Он обязательно всех достанет, достанет