– Но ведь идёт время, и всякое человеческое высказывание приходится уточнять – и научное, и богословское, и даже понимание Откровения Божьего, потому что Откровение Бога не прекращается, растёт и обновляется в мире и обновляет человека и мир. Любые высказывания даже духовно зорких людей всё равно остаются человеческим выражением Откровения, и поэтому погрешность в них неизбежна. Или в случае с римским папой это не так?
– Ну конечно, в любом высказывании, в том числе и папы римского, в том числе и в догмате, может быть много того, что потом нуждается в уточнении. Из-за неточности устаревших формулировок догмат даже в каком-то смысле теряет актуальность. Учение Церкви развивается: из догмата сохраняется только сама суть – то, что нужно принять как безошибочное учение, формулировка же должна уточняться. Возьмём провозглашенный папой Пием XII в 1950 году, уже после догмата о безошибочности римских пап, догмат о том, что Мария была взята с душой и телом на небо. Там есть подробное историческое объяснение, откуда это учение взялось.
Мы понимаем, что эти исторические объяснения могут быть ошибочны, для учения Церкви важна только сама суть, что Мария целиком сейчас уже на Небе у Бога. Возьмём такой яркий пример с учением о свободе совести. Папа Пий IX провозгласил, что учение о свободе совести неприемлемо для католической веры. А через 100 лет на Втором Ватиканском соборе свобода совести была провозглашена необходимой. Почему такое изменение? Потому что Пий IX понимал свободу совести как декларацию либералов, что каждый может делать то, что хочет, а это неприемлемо. А Второй Ватиканский собор определил свободу совести как свободу, усилие каждого человека прислушиваться к голосу добра, к голосу Бога, что не только приемлемо, но необходимо.
– Как догмат о безошибочности папы в вопросах вероучения влияет на католическое сознание? Ведь если это откровение Святого Духа, то оно должно как-то обновлять сознание и жизнь.
– Безусловно, это усилило роль папы римского в церкви. Его решения и до Первого Ватикана являлись действующим законом и нормой для церкви – как касающиеся назначения епископов, так и относительно истин веры. У верующих всегда было ожидание, что папа им даёт ту пищу истинную, которая нужна в данное время.
– Как может быть, что соборный голос церкви принадлежит персонально папе? А если папа римский с кафедры сказал что-то не то или не совсем то? Дух Святой ведь не обязан всегда соответствовать тому, что мы на земле поняли и приняли как догмат.
– Ну, во-первых, я действительно уверен, что Дух Святой не допустит такого, и это важная часть того догмата – участие в Откровении веры Святого Духа! Не всё, что папе римскому придёт в голову во время завтрака, он станет провозглашать как догмат. Дух Святой заставит его сначала посоветоваться. Голос папы римского не заменяет соборности Церкви, а, скорее всего, это одна из возможностей выражения этой соборности. Конечно, он советуется со многими и только после этого провозглашает догмат. Относительно недавно был проект о том, чтобы провозгласить Деву Марию соискупительницей, и папа Иоанн-Павел II тогда консультировался с кардиналами, епископами, богословами, особенно, как известно, с кардиналом Йозефом Ратцингером, будущим папой Бенедиктом XVI. После этих обсуждений Иоанн-Павел II пришёл к выводу, что провозглашать такой догмат не надо, поскольку это было бы лишь мнением какой-то группы католиков, то есть прислушался к голосу всей Церкви. Можно сказать, папу римского всегда ведёт вся Церковь в своей совокупности, как это пару лет назад выразил папа Франциск, сказав: «Я же сын Церкви, я же верующий католик». Появление любого догмата и соответствующей энциклики папы – это кристаллизация вероучения, итог целого процесса.
– Не всякая энциклика касается догматических основ веры. Папа Франциск уже издал энциклики, посвящённые христианским добродетелям, проблемам экологии. Насколько я понимаю, они не обязательно считаются истиной в последнем изводе?
– Они считаются частью так называемого регулярного учительства, и по ряду энциклик на одну тему можно хорошо увидеть, что учение церкви не стоит на месте. Взять, например, энциклики, посвящённые социальному учительству церкви. Первая была в 1891 году – Rerum Novarum Льва XIII («О новых явлениях» – имеется в виду положение трудящихся), а потом это учение регулярно обновлялось, появлялись новые энциклики, поскольку менялась социальная картина мира и важно было показывать то, что должно оставаться неизменным. Например, что экономика должна служить человеку и опираться на закон добра.
18 июля 2020 года Католическая Церковь отмечает 150 лет со дня провозглашения догматов о первенстве Папы Римского над Вселенской Церковью и о безошибочности учительства Папы Римского, когда оно провозглашено ex cathedra. С последним связано огромное количество мифов, в частности, миф о том, что католики верят в «непогрешимость» Папы. Откуда взялось это заблуждение? Объясняет отец Николай Дубинин, OFMConv.
Скорее всего, истоки данного мифа нужно усматривать в неправильном переводе термина. Латинское слово «infallibilitas» на русский язык переводится и как «безошибочность», и как «непогрешимость». То есть, в латинском слове нет ничего общего с корнем «peccatum», означающим «грех». Это проблема русского перевода. Причём, если рассматривать слово «непогрешимость», то происхождение его связано не со словом «безгрешность», а со словом «погрешность». То есть, когда мы говорим о допустимой погрешности в области математики или социологии, это не значит, что 2-4% совершают грех. Это граница ошибочности. Скорее всего, это пошло отсюда и приобрело, к сожалению, идеологическую и отчасти юридическую окраску, когда говорят об этом. Потому что в полемике вокруг Католической Церкви в русскоязычной среде часто всплывает этот миф.
На самом же деле, никто и никогда в Католической Церкви не говорил, что Папа безгрешен. Никому ничего подобного не могло прийти в голову.
Церковь по своей природе соборна. В катехизисе говорится о том, что безошибочность – правильный термин – это дар Святого Духа. Этим даром пользуется не отдельный человек. Он дан Церкви как таковой. Поэтому в первые века Церкви, когда начинает определяться христианское вероучение, именно такой безошибочностью обладает Собор, на котором иерархи, в единстве между собой, под действием Святого Духа, провозглашают догматы, общие для всей Церкви. Те, которые сейчас являются общими для Католической и Православной Церкви: о природе Христа, о богоматеринстве Девы Марии. Когда возникали какие-то разногласия и споры, то это разрешалось именно Соборами. Собирался Собор, приезжали епископы, спорили, молились, доказывали и определяли. И решение Собора составляло основу, фундамент веры. Если ты хочешь быть христианином, ты должен это принимать. Если ты это не принимаешь, то ты еретик или схизматик. Именно такая безошибочность, в виде Собора, была характерна для Церкви.
В катехизисе в русском переводе во избежание разночтений употребляется слово «безошибочность» как главный термин и в скобках – «непогрешимость». А в Католической Энциклопедии, например, есть статья о безошибочности, и нет статьи о непогрешимости, даже отсылки нет.
Догмат о безошибочности Церкви в вопросах вероучения не формулировали – это была не подлежащая сомнению и дискуссии практика Церкви. Кроме того, она имеет библейское основание – слова Иисуса: «Что вы свяжете на земле, то будет связано на небе; и что разрешите на земле, то будет разрешено на небе» (Мф 18:18). И с первых лет существования Церкви мы видим, что все важнейшие вопросы решаются апостолами, их соратниками и преемниками, то есть Церковь собирается. Первый Иерусалимский Собор описан в Деяниях Святых Апостолов. Поэтому это был естественный ход событий и одно из фундаментальных положений Церкви.
Потом, по мере того, как Церковь росла, становилась всё больше, делилась, к сожалению, Соборы становилось созывать всё труднее, и вопросы касались более частных моментов. Да, они были связаны с вероучением, с нравственностью, но всё основание вероучения уже было положено первыми вселенскими Соборами. Поэтому такая практика становилась всё реже, а в Латинской Церкви всё больше возрастала роль Папы. Существовали разные мнения по поводу того, должен ли Папа, если он хочет что-то провозгласить, обязательно созывать Собор. Или, если Папа выступает против Собора – Папа сказал одно, а Собор другое – кто выше? Было такое течение – канцеляризм. Оно как раз утверждало, что Папа без Собора ничего сказать не может. Но посмотрим на ситуацию Католической Церкви от Тридентского Собора и дальше… до Первого Ватиканского Собора прошло почти 300 лет. 300 лет ни один Собор не созывался. А поводом для созыва Тридентского Собора, до которого тоже много лет Соборов не собиралось, было потрясение для всей Церкви – длительный и трагический процесс Реформации, когда нужно было всем миром, всей Церковью бороться. Тогда были сформулированы важнейшие догматы, и казалось, что всё будет неприкосновенно в Католической Церкви.
Догмат же о безошибочности Папы принимает Первый Ватиканский Собор. Кстати, это единственный догмат, принятый на этом Соборе. Он был собран спустя почти 300 лет после Тридентского Собора, в сложные по-своему времена. Может сложиться впечатление, что Первый Ватиканский Собор был собран для того, чтобы вообще поставить точку в Соборах. Но, на самом деле, это просто отражение исторических фактов Католической Церкви, потому что после Триденсткого Собора всё было строго иерархично, клерикализовано. Есть Папа, он принимает Катехизис, он утверждает литургические книги, Кодекс Канонического Права… Всё очень жёстко и максимально определено. Нет больше нужды в дискуссиях и дебатах. То есть Первый Ватиканский Собор только подтвердил то, что уже и так фактически было: что Папа в вопросах веры и нравственности обладает данной Богом, в силу его служения, безошибочностью.
«Безошибочность Папы является даром Святого Духа, данным Папе Римскому как преемнику апостола Петра в силу апостольского преемства, а не из-за его личных качеств (как и любой другой христианин, Папа Римский не ограждён от совершения грехов и нуждается в покаянии и исповеди)», — гласит догмат. Кроме того, в нём ясно написано, что безошибочность распространяется только на те случаи, когда Папа «как верховный пастырь и учитель всех верующих, окончательным решением провозглашает положение учения о вере и нравственности», то есть, делает это «ex cathedra».
То есть, когда Папа как Верховный Понтифик торжественно, публично и официально произносит то, что касается веры или нравственности, это значит не то, что он не может ошибиться, а что это надо воспринимать как истинное вероучение.
Как уже говорилось выше, после Первого Ватиканского Собора казалось, что точка поставлена. В Церкви присутствовало сознание, что достаточно мнения Папы. И поэтому, когда Иоанн XXIII решил собрать собор, это было, как гром среди ясного неба. Никто не думал, что кто-то, особенно, этот Папа, будет собирать Собор, который, казалось, никому не нужен и не принесет ничего, кроме траты денег. На Втором Ватиканском Соборе в Конституции «О Церкви» иерархи возвращаются к исходной идее, что, когда созванный Папой Вселенский Собор произносит своё мнение, дает какие-то догматы, это обладает безошибочностью, но при этом не лишает этого дара самого Понтифика.
Здесь можно провести параллель с устройством монашеских орденов, где высшая власть – это капитул, а от капитула до капитула эта власть капитулом же вверяется одному человеку и его совету, который является вспомогательным органом. Здесь точно так же.
И конечно, безошибочность не распространяется на какие-то частные бытовые мнения. То есть, если Папа обедает и считает, что суп пересолен, то это мнение просто отражает его вкус. Если он смотрит на какую-то картину, и она ему нравится, то это тоже не безошибочность. Например, в эпоху Возрождения было принято изображать людей обнаженными, в том числе, такие изображения присутствовали в росписи Ватикана. А другому Папе в другую эпоху это не понравилось, и он приказал зарисовать обнаженную натуру. И это, опять же, дело вкуса, хоть это и связано, вроде бы, с нравственностью. Но это не догма Церкви, и догмат о безошибочности на это не распространяется. Точно также папские буллы, катехезы, энциклики не попадают под этот догмат. В них Папа только повторяет суть вероучения и размышляет над ним.
Своей безошибочностью, в полном смысле этого слова, Папы пользовались не так уж часто. Это касается догмата о Непорочном Зачатии, который был провозглашен Папой в 1854 году, а так же догмата о взятии в Небо Пресвятой Богородицы. Важно заметить, что Папа не придумал это сам в один прекрасный день. Он использует свою власть, чтобы окончательно закрепить то, что в Церкви есть, потому что и в Непорочное Зачатие, и в Успение Богородицы вера Католической Церкви была, и почитание было. То есть, без догмата о безошибочности Папы ему пришлось бы собрать Собор, но у него есть курия, есть богословы… Ему подготавливают все документы, и он принимает решение как Слуга Слуг Божьих.
Если Папа такой догмат провозгласил, а мы его отвергаем, не верим или сомневаемся, то у нас большие проблемы с «католичностью» нашей веры.
о. Николай Дубинин OFMConv
- Редакция Рускатолик.рф
Жизнь с верой интереснее во сто крат. Мы проверяли!
Догмат о папской непогрешимости стал, по образному замечанию, «камнем преткновения и притчей во языцех» современного католичества. Хотя он был провозглашен сравнительно недавно, на I Ватиканском соборе 1870 г., но, наверное, ни одно из заблуждений Римо-католической Церкви, за исключением, может быть, инквизиции не порождало большего соблазна в христианском мире.
Обращаясь к истокам развития папского догмата мы должны признать, что в той или иной форме представление о непогрешимости римского епископа существовало в Западной Церкви еще в древности и всегда было предметом особой заботы выдающихся представителей папства. Во всяком случае за 15 лет до I Ватиканского собора А. Хомяков имел основания писать, что «в убеждениях истинных католиков и на практике Западной Церкви папы были непогрешимы еще в средние века». Таким образом, заслуга I Ватиканского Собора, лишь в том, что он формально ограничил папскую непогрешимость вопросами вероучения и нравственности.
В течение первого тысячелетия христианский Запад более довольствовался единоначалием в своей практической церковной жизни, которое часто оказывало на нее весьма плодотворное влияние, но не решался еще открыто заявить о своей догматической власти как о праве. Filioque и другие новшества пытались оправдать ссылкой на их мнимую древность, представить их не нововведениями, а частью уже существующей традиции. Решающее значение в утверждении идеи непогрешимого папы сыграл Великий раскол, окончательно освободивший папу от любой внешней зависимости.
Вскоре после Великого раскола возникла необходимость вероучительной консолидации самой Западной Церкви, утратившей связь с объединяющим соборным началом, которое пребывало в Церкви Вселенской. Как пишет об этом А. Хомяков «Или истина дана единению всех … или она дастся каждому лицу взятому порознь». Сам Рим подал пример пренебрежения единством церковным и вероучительным, и теперь он вправе был ожидать подобного же отношения к себе со стороны Церквей Запада, которые еще сохраняли значительную степень самостоятельности. С другой стороны, христианскому сознанию Запада пришлось столкнуться с болезненными надломами в своем духовном развитии: инквизиция, Реформация, а затем Просвещение и антицерковные революции — все это раз за разом подтачивало веру в саму способность осознанного духовного выбора и обостряло желание освободиться от него. Поэтому нет ничего удивительного в том, что в конце прошлого столетия церковное сознание католичества молчаливо согласилось переложить бремя этого духовного выбора и ответственности за него на римского первосвященника, предварительно наделив его непогрешимостью.
Было бы, однако, несправедливо утверждать, что церковный разум Римо-католической Церкви безропотно согласился с этим угашением духа евангельской свободы. Созыву I Ватиканского собора предшествовала упорная борьба представителей так называемого ультрамонтанского движения, которое стремилось к утверждению абсолютной власти пап, со сторонниками преобразований в духе церковной конституционной монархии. Принятие догмата о папской непогрешимости столкнулось с серьезной оппозицией на самом Ватиканском Соборе и значительная часть отцов собора покинула его в знак протеста. После окончания Собора часть представителей оппозиции объединились в старокатолическое движение для того чтобы возродить вероучение и жизнь Западной Церкви до Великого раскола. С движением старокатоликов, вернее, с их попытками воссоединения с Православной Церковью для основания Поместной Православной Церкви Запада были связаны самые серьезные надежды православного богословия в прошлом столетии, которым, к сожалению, не суждено было сбыться.
В своем законченном виде учение о непогрешимости римского первосвященника, принятое на I Ватиканском Соборе в 1870 г., гласит: «твердо держась предания, дошедшего до нас от начала Христовой веры, мы, … учим и объявляем, как богооткровенное учение, что когда римский первосвященник говорит ex cathedra т.е. когда, исполняя свое служение, как пастырь и учитель всех христиан, он в силу своей высшей апостольской власти, определяет учение о вере и нравственности, которое должна содержать вся Церковь, он через Божественную помощь, обещанную ему в лице блаженного Петра, обладает тою непогрешимостью, которой Божественный Спаситель благоволил наделить Свою Церковь, для определения учения относительно веры и нравственности, и что, поэтому такие определения римского первосвященника сами по себе, а не по согласию Церкви, неизменны».
По сути своей ватиканский догмат, как его иногда называют, является лишь оборотной стороной того мистического восприятия личности папы, о котором уже говорилось, вероучительным расширением верховной церковной власти, которой наделен епископ Рима. Если папа столь близок к Богу, что может решать, что должно делать, то он, безусловно, обязан знать это должное, быть пророком по должности. Человек мечтает переложить на кого-нибудь бремя личной свободы и ответственности, но, вместе с тем, он хочет уверить себя в том, что вверяет свою свободу именно тому, кто знает как ею распорядиться, имеет прямой доступ к истине. По выражению Л. Карсавина догмат о папской непогрешимости был «логическим выводом … из самой природы католической идеи. Раз существует видимо истинная церковь и в ней истинное учение и орган, хранящий его, необходимо, чтобы решения и мнения этого органа были непогрешимы, иначе истинное учение Церкви неведомо, а истинная Церковь невидима».
Православное богословие понимает непогрешимость Церкви как ее способность сохранять неизменно Христово учение, которое даровано всем людям на все времена. «Православная Церковь исключает возможность догматического прогресса и исходит из того, что христианское учение всегда тождественно в своем содержании, и развитие возможно лишь в степени усвоения богооткровенной истины, но не в ее объективном содержании, иными словами Дух Святый восполняет преподанное Господом, но Церкви не дано обетование новых откровений» . Как гласит об этом Окружное послание (1848 г.): «принимающий новое учение признает как бы несовершенною преподанную ему православную веру. Но она, будучи уже вполне раскрыта и запечатлена не допускает ни убавления, ни прибавления …». В догмате о непогрешимости Римского первосвященника ее предмет понимается гораздо шире, не только как вероизложение уже существующего учения, но как определение новых учений. Если православное понимание области действия непогрешимости по сути своей консервативно, то католическое — прогрессивно. В самой Католической Церкви возможность догматического развития стала признаваться лишь с середины XIX в. и связана с появлением таких нововведений в ее жизни, которые не могли быть отнесены к древнему наследию неразделенной Церкви. Кардинал Джон Ньюмен, с именем которого связывается развитие этого учения, определил его в таких словах: «Свщ.Писание начинает собою процесс развития, которое им не завершается».
Идея догматического развития возникла в качестве необходимой предпосылки последующего утверждения непогрешимости Римского первосвященника, ибо такое развитие необходимо требует опоры на какой-либо внешний критерий, позволяющий определять истинность новых догматических откровений. Единственным критерием такого рода может служить Римский первосвященник, выступающий ex cathedra.
В православном миропонимании непогрешимость, как дар, основана на непреложном свойстве Церкви — ее святости. Церковь непогрешима, потому что свята. Для того, чтобы хранить богооткровенную истину недостаточно умозрительного знания о ней, необходимо знание внутреннее, претворенное в истинной жизни, в святости, ибо правое знание о Боге возможно только в праведной жизни в Нем.
Этот неотъемлемый дар святости принадлежит всей Церкви, в ее полноте Тела Христова. Церковь как Тело Христово предполагает равновеликую ответственность всех его составляющих в сохранении истины которой Оно живет. Только вселенскому единству Церкви земной и небесной, соборному единодушию клира и верных принадлежит истинная святость бытия, святость, из которой рождается истинная непогрешимость веры. По словам «Окружного послания» 1848 г. «у нас ни патриархи, ни Соборы никогда не могли ввести что-нибудь новое, потому что хранитель благочестия у нас есть самое тело Церкви, т.е. самый народ». Ватиканский догмат со всей очевидностью противоречит сохраняемому церковной полнотой тождеству истинной жизни и истинной веры. Он отчуждает вероучительную истину от нравственной, ибо, по учению Римо-католической Церкви, «в частной жизни, в своем сознании, как верующий и как ученый, папа вполне погрешим и может быть даже весьма грешен, но, как верховный первосвященник, — он безупречный сосуд Духа Святаго, который сам движет его устами в учительстве Церкви. Таким образом, между хранителем истины — папой и истиной, сохраняемой им, нет внутренней связи, нет существенного тождества» ,. Истина принадлежит не внутреннему свойству Церкви, а ее институту. Церковь «не потому непогрешима, что свята, а потому, что имеет верховного первосвященника» , чрез которого при необходимости всегда действует Дух Божий.
Отчуждение вероучительной истины от Церкви есть одно из проявлений общего бегства от свободы и ответственности, которое породило сам институт единоличной церковной власти. Истина веры принадлежит всем верным Церкви, все верные облечены долгом сообща блюсти истину, но обыденное религиозное сознание бежит своего долга и ответственности за его соблюдение и вверяет эту ответственность одному человеку — епископу Рима. Она отчуждает истину от среды святости, в которой она только и может пребывать — от полноты церковной, ибо непогрешимость Церкви покоится не на святости всей ее полноты, — клира и верных, Церкви земной и небесной, а на институте папства.
Эта зависимость истины, принадлежащей только всей Церкви, от института — места и лица немыслима в православном веросознании. Ибо, как гласит Окружное послание Восточных Патриархов: «Св.отцы … научают нас, чтобы мы не по престолу судили о православии, но о самом престоле и седящем на престоле — по божественным Писаниям, по соборным уставам и определениям и по вере, всем проповеданной, т.е. по православию непрерывного учения Церкви».
Непогрешимость римского первосвященника не произвольна, а вступает в действие только при соблюдении ряда условий. Во-первых Римский первосвященник имеет право непогрешимого учительства не как частное лицо, а только когда он исполняет «свое служение, как пастырь и учитель всех христиан», т.е. действует ex cathedra. Затем, область непогрешимость и ограничена «учением о вере и нравственности».
При всей видимой стройности этих условий, нельзя не заметить их крайнюю неопределенность, недопустимую при различении божественной истины от частных определений. По сути, большинство папских определений так или иначе связаны с вопросами веры или нравственности, в любой энциклике он выступает, как пастырь Вселенской Церкви, и опирается на свой апостольский авторитет. Означает ли это, что все папские энциклики обладают «тою непогрешимостью, которою Божественный Спаситель благоволил наделить свою Церковь»?
Обилие таких двусмысленностей вызвало недоумения сразу же после утверждения догмата о папской непогрешимости. Однако папа Пий IX категорически отказался дать четкие критерии границ непогрешимости, заявив в 1871 г: «Некоторые хотели, чтобы я разъяснил соборное определение еще больше и точнее. Я этого делать не хочу. Оно достаточно ясно». Неопределенность критериев непогрешимости усугубляется еще и тем, что «папа наделен даром активной и пассивной непогрешимости, т.е. дар непогрешимости пребывает в епископе Рима пассивно, когда он держится исповедания веры, и активно, когда он излагает вероучительное определение» . Папа имеет полное право объявить любое из своих суждений относительно веры и нравственности, (а таких большинство), богооткровенной истиной, т.е. большинство его высказываний потенциально непогрешимы, и могут действительно стать такими в любой следующий момент. Об этом свидетельствует, например, Л. Карсавин, которого нельзя заподозрить в антипатиях к католичеству, замечая, что «любое догматическое положение можно и отнести и не отнести в область безошибочных».
Существует, таким образом, область пассивной непогрешимости Римского первосвященника, которую наполняют веро- и нравоучительные положения, обладающие потенциальной непогрешимостью. Каждое из них может стать реально непогрешимым в католическом веросознании по воле Римского первосвященника, наделенного даром реализации своей пассивной непогрешимости в действительности. Определить границы этой области, как мы уже выяснили, почти невозможно, поэтому большинство высказываний Римского понтифика могут стать предметом его непогрешимого учительства.
Нетрудно убедиться, что такая возможность заставляет каждого католика относиться к любым словам первосвященника Рима как к потенциальной истине, она сообщает относительную непогрешимость большинству суждений правящего папы. Право непогрешимого учительства, вполне возможно, было даровано Римскому епископу не для того, чтобы он пользовался им, а для того, чтобы его паства знала, что он им может воспользоваться, смысл Ватиканского догмата состоит не в абсолютной непогрешимости отдельных высказываний папы, а в относительной непогрешимости всего, что он говорит и делает.
Нельзя недооценивать подспудного влияния этой относительной непогрешимости на сознание католического мира, достаточно отягощенное мистическим восприятием личности папы, о котором уже говорилось. Такое восприятие высказываний римского понтифика религиозным сознанием Римо-католической Церкви подтверждают свидетельства, например, Н. Арсеньева, Л. Карсавина, митр. Никодима и др.
Но как только папа умирает, с прекращением его понтификата прекращается и действие этой потенциальной непогрешимости, ибо он уже не может реализовать ее. Фактически, каждый римский первосвященник имеет свою собственную непогрешимость, которая живет вместе с ним и умирает вместе с ним, дабы не осложнять жизнь его наследникам. Каждый первосвященник Рима имеет на время правления в своем распоряжении действенное средство влияния (если не давления) на сознание верующих и защиты от критики, которое уходит из жизни вместе с ним, чтобы ни Церковь ни его наследник не несли ответственности за его ошибки, ибо всегда можно, по выражению Л. Карсавина, «так понять и истолковать непогрешимость римской Церкви …, чтобы можно было … признать ошибающуюся безошибочность папских решений».
В этой связи нельзя не заметить, что римские первосвященники весьма предусмотрительно почти никогда не пользовались правом вероопределения ex cathedra, оставляя своим преемникам свободу будущих истолкований и, если необходимо, опровержений. То, что основной целью догмата о непогрешимости епископа Рима в делах веры и нравственности было и остается стремление к потенциальной непогрешимости любых его суждений косвенно подтверждает расширительное развитие, которое эта потенциальная составляющая папской непогрешимости получила на II Ватиканском Соборе. В догматическом постановлении «О Церкви», верующим предписывается подчинение не только официальным вероучительным определениям папы, но и тому, что говорится не ex cathedra: «Это религиозное подчинение воли и разума должно особенно проявляться в отношении аутентичного учительства Римского первосвященника, даже когда он не говорит «ex cathedra»; следовательно, его верховное учительство должно приниматься с благоговением, суждение, им высказанное, приниматься чистосердечно согласно выраженной им мысли и воле, или в частом повторении одного и того же учения, или же в самой форме выступления». Дальнейшее развитие этого психологического механизма мы можем наблюдать в новом «Катехизисе Католической Церкви». В нем уже явственно говорится о том, что использование дара непогрешимости «может облекаться в различные проявления», ибо: «Божественная помощь дана … преемникам апостолов, учащим в общении с преемником Петра, и, особым образом, епископу Римскому, когда, не претендуя на безошибочное определение и не вынося «окончательного решения», они предлагают … поучение, которое приводит к лучшему разумению Откровения в вопросах веры и нравственности. Верующие должны дать «религиозное согласие своего духа» такому обычному поучению; это согласие отличается от согласия веры, но в то же время продолжает его» .
История изобилует примерами заблуждений и даже еретических суждений римских епископов, в частности, такими как полуарианское исповедание папы Либерия в IV в. и монофелитство папы Гонория в VII в.
Источник: «СРАВНИТЕЛЬНОЕ БОГОСЛОВИЕ», Курс лекций, Москва, 1998