Новая страница 18.05.2019 10:55
Начало служения в Южно-Сахалинской и Курильской епархии в пасхальные дни владыка Аксий считает добрым знаком.
Известно, что в Русской православной церкви(РПЦ) дисциплина жесткая и приказы не обсуждаются, в том числе и в случае перевода на новое место служения. Как правило, извещения о таких перемещениях приходят внезапно и застают врасплох как самого священнослужителя, так и тех, кто находится рядом с ним.
Так произошло с архиепископом Южно-Сахалинским и Курильским Тихоном, который о своем назначении на пост главы Орловской митрополии узнал ранним утром 5 апреля, когда было опубликовано решение Священного синода РПЦ. В таком же неведении до последнего момента находился епископ Нерчинский и Краснокаменский Аксий, получивший назначение в Сахалинскую область.
Сейчас эмоции, связанные с этой внезапной рокировкой, уже улеглись, к тому же их помогли погасить серьезные изменения, которые произошли в жизни архиереев: 21 апреля в Москве глава РПЦ патриарх Кирилл возвел архиепископа Тихона в сан митрополита, а епископа Аксия – в сан архиепископа. После этого владыка Тихон уехал на Орловщину, а владыка Аксий прибыл в Южно-Сахалинск и 28 апреля возглавил в кафедральном Христорождественском соборе пасхальное богослужение.
Таким образом в Южно-Сахалинской и Курильской епархии завершился весьма плодотворный, насыщенный многими событиями период, который направляли и формировали два родных брата: в миру – Александр и Виктор Доровских, в монашестве – Даниил и Тихон. Сначала в 2001 году пост главы островной епархии занял владыка Даниил, ныне митрополит Архангельский и Холмогорский, а в2011-м – владыка Тихон, ныне митрополит Орловский и Болховский.
За эти годы епархия претерпела значительные изменения. На островах началось активное строительство православных храмов, создание новых приходов и воскресных школ. На территории региона открылись два православных монастыря и три монастырских подворья. Наконец, возведен кафедральный собор Рождества Христова, который уже стал центром православной и культурной жизни на островах и одной из главных архитектурных достопримечательностей Южно-Сахалинска.
Сложно представить, какие чувства испытал владыка Тихон, покидая землю, в которую вложил столь большие труды. В свою очередь владыка Аксий, в недавнем прошлом руководитель созданной около 5 лет назад Нерчинской и Краснокаменской епархии, тоже немало там потрудился и наверняка испытывал сложные чувства, оставляя ставшее родным Забайкалье. В интервью нашему корреспонденту архиереи поделились своими мыслями о прошлом и планами на ближайшее будущее.
Митрополит Орловский и Болховский ТИХОН:
Дорогие братья и сестры! Я с грустью расстаюсь с любимым Сахалином. Мне тяжело будет без вас. Если кого чем обидел, простите. Прошу ваших святых молитв.
– Владыка Тихон, вы знали о том, что готовится решение о вашем переводе на другую кафедру?
– В последнее время у меня возникло ощущение, что на Сахалине мне стало слишком комфортно. За те 16 лет, что я здесь нахожусь, наладился быт, я узнал многих людей, со многими породнился через таинство крещения, исповеди, венчания. Потому и работать стало гораздо легче, чем тогда, когда только приехал в Южно-Сахалинск. И я стал задумываться о том, как все гладко идет и не ведет ли это к каким-то переменам в моей жизни? Естественно, меня никто не предупреждало переводе, и я не предполагал, что это произойдет так скоро, тем более в канун моего юбилея (8 апреля владыке Тихону исполнилось 60 лет. – Прим. ред.).
– Вы приехали на Сахалин молодым иеромонахом. На тот момент Южно-Сахалинская и Курильская епархия существовала всего 9 лет. И именно вы были в числе ее устроителей на протяжении последних 16 лет…
– Не я один, конечно же. До меня строительством епархии занимались возглавлявшие ее архиереи. Они подготовили почву, выполнили всю черновую работу, а мне осталось только прийти и продолжить. И, что очень важно, Церкви помогали люди. У нас на островах прекрасный, отзывчивый народ, и потому повторюсь: то, что сделано, заслуга не моя, а наших мирян, активных прихожан и предшествующих епископов. При этом надо понимать одно: чтобы любая система заработала, ей нужно придать некую скорость, импульс. Когда я стал епископом, это уже было сделано, и мне осталось только подхватить это движение и не дать системе остановиться.
– Владыка Тихон, с чего вы планируете начать свою работу в Орловской митрополии?
– В первую очередь начать служить. Только так можно быстро войти в курс дела и познакомиться с настоятелями храмов. И потом, каждый регион имеет свою специфику. Они отличаются по ментальности населения, поэтому нужно понять и принять людей, которые живут в Орловской области, и полюбить их. И конечно же, все то доброе, хорошее, что было наработано в Южно-Сахалинской и Курильской епархии, я попытаюсь принести на Орловскую землю.
Архиепископ Южно-Сахалинский и Курильский АКСИЙ:
Дорогие братья и сестры, наша епархия продолжит укрепляться на Сахалине и Курилах, как это было под мудрым водительством предшествующих архиереев и владыки Тихона. Сегодня это мое самое сильное и искреннее желание. Надеюсь на вашу добрую помощь.
– Владыка Аксий, у вас небольшой стаж епископства, около 2 лет. И епархия, которую вы возглавляли, тоже молодая, создана всего 5 лет назад. Наверняка у вас были какие-то планы и идеи по ее развитию. И вдруг вы получаете известие о переводе в Южно-Сахалинскую и Курильскую епархию. Какие чувства вы испытали в тот момент?
– Сложные. Но разумом я понимал, что святейший патриарх и Синод поставляют меня на высокое служение. С пониманием этой ответственности я и прибыл в Южно-Сахалинск, и все эмоции постепенно улеглись. Я настроен трудиться и, конечно же, намерен постоянно общаться и советоваться с владыкой Тихоном. Надеюсь, своим добрым, мудрым, многоопытным архипастырским советом он поможет мне войти в курс дел островной епархии, чтобы с отцами, мирянами, клиром служить Православной церкви.
– Нерчинская и Краснокаменская епархия – это 43 прихода. То есть вы тоже пришли не на пустое место. Но наверняка 2 года служения в Забайкалье были отмечены для вас немалыми трудами…
– Удалось сделать не так много, как хотелось бы. И потом, чем-то хвалиться будет не совсем корректно с моей стороны. По слову апостола Павла «…собою же не похвалюсь, разве только немощами моими». До меня в Нерчинской и Краснокаменской епархии трудились пять архиереев, так что да, место было относительно подготовлено. Одна из особенностей тамошнего служения в том, что приходилось очень много ездить. Епархия большая, районы труднодоступны, порой проезжал до 8 тысяч километров – столько же, сколько летел от Москвы до Сахалина. Конечно, у меня были помощники, но их немного. Отцы, которые там трудятся, настоящие подвижники. По количеству священнослужителей епархия скудна, там всего 13 священников на 43 прихода. То есть Нерчинская и Краснокаменская епархия, как и островная, по сути является миссионерской.
– Вы родом из Рязани, где сильны православные традиции. С 11 лет уже алтарничали в храме, потом монашествовали на Соловках, учились в Московской духовной семинарии, затем в академии. Вам сложно было адаптироваться в Забайкалье, где православие распространено не так широко, как в других регионах России?
– Безусловно, страх человеческий присутствовал, равно как и смущение, сомнения, смогу ли, справлюсь ли со своей миссией. Но Господь никогда не оставляет человека, который на него надеется. Именно в таких ситуациях и проверяется вера, насколько ты доверяешь Богу и насколько вверяешь Ему свою жизнь. Когда внешне все хорошо, мы обычно внутренне немного охладеваем к Господу. А вот когда начинаются трудности и мы обращаемся за помощью, Господь совершает чудеса. Их было немало даже за те неполные 2 года моего архиерейского служения. И именно там я понял, что людям, которые ждут пастырского окормления, просят, чтобы их научили вере, Господь всегда помогает.
– Ваши ближайшие планы на посту главы островной епархии?
– Я плодотворно пообщался с владыкой Тихоном. Он рассказал мне, что намеревался делать в ближайшее время и помог сориентироваться. Дальше с Божией помощью продолжим укреплять на островах веру православную, будем трудиться и молиться. Конечно же, планирую поездку по приходам, в том числе и самым отдаленным, очень хочу посмотреть Сахалин и Курилы и познакомиться с людьми.
Беседовала Юлия ВЯТРЖИК
Как выяснилось, споив меня (что по сути звучало невообразимо дико, но, черт возьми, приходится признавать), Ралоф умудрился выведать у меня кучу всего и теперь с радостным видом посвещал Лидию с Ренатой в любопытные подробности моей жизни. В принципе, целая одна четвёртая достоверностей — и половине из них я даже была свидетелем, — но девки очень даже верили и, что меня особенно волновало, периодически косились на меня с подозрительным видом, будто медленно, но верно меняя своё отношение ко мне. На Лидию плевать, а вот позориться перед альтмеркой, ещё практически не знавшей меня, мне очень не хотелось. Поэтому я всё собиралась спрыгнуть с лошади, чтобы следовать за пешими и дать возможность идущей с Ралофом Лидии сесть на лошадь. Да, наша лошадь, по-видимому, оказалась всё-таки дельфининой, потому что после нашего разговора на траве мы ещё несколько минут наблюдали за ней, вольной походкой следующей вдоль горизонта. В километре от нас. Степи, что. И теперь мы передвигались на изгойской, меняясь парами. Пара — пешком, пара — на лошади. Ралоф, как мужик, предпочитал уступать дамам места. Лучше бы заткнулся. —…и теперь она должна вернуться к Седобородым, от которых в страхе бежала раньше. Понимаете? И вообще страшно подумать, чего они от неё тогда хотели! — разглагольствовал норд, широко размахивая руками. — Страшно, правда? Света, страшно? — Угу, — мрачно пробурчала я, чуть не двинув ногой Лидию по голове. — Нестрашно? А если так? В руках у норда откуда-то из воздуха появилась небольшая бутылка. — Откуда у тебя вечно выпивка находится? — удивлённо развела руками Лида. — Ты же её с собой мешками не носишь… — Не понимаете. — Он подмигнул. — Весь секрет — в Ренате… Альтмерка, уже успевшая привыкнуть к подобным выпадам, молча натянула капюшон до носа, и мы в молчании продолжили путь. Несколько раз Ралофу приспичивало охотиться. Видел зайца — вытаскивал топор и с душераздирающим ором кидался за бедным животным, вдохновенно размахивая оружием и периодически с матами спотыкаясь на камнях. Один раз даже Рената не выдержала и начала помогать норду фаерболами, в итоге чуть не подпалив ему задницу. Громко ругаясь, Ралоф выбежал из леса и буквально сунул мне под нос волосатую тушу зайца с огромным ожогом на боку. Я демонстративно развела руками. — Сам поймал — сам жри. Тот лишь пожал плечами и, глядя на меня, поднёс зайца ко рту. Вцепился зубами в шкуру на животе. И тут заяц завизжал. Сказать, что я ошалела, — ничего не сказать. Сам Ралоф испуганно разжал челюсти и кинул зайца на землю, отплёвываясь, в то время как я, начав орать, отпихнула норда и аккуратно взяла животное на руки. Только сейчас в нос мне ударил резкий запах палёного мяса. Я начала истерично звать Ренату, и та выбежала откуда-то из леса, помчалась в нашу сторону. При виде живого зайца непритворно схватилась за грудь и непременно упала бы, не поддержи её Лидия. В общем, заяц выжил. Чувствуя во всём этом и свою вину, Рената приложила все усилия, чтобы тот остался в живых, и даже залечила неприятного вида ожоги. Как думаете, кому в итоге впихнули это животное? Правильно, мне. «Драться не умеешь, хотя бы зайца таскай, — заявил мне Ралоф. — Должна же быть от довакина какая-то польза.» Теперь нас было пятеро. — И как же его назвать? — хмыкнул норд, когда мы, судя по карте, находились как раз напротив Высокого Хроттгара, уже проехав Вайтран и приближаясь к Айварстеду. Я пожала плечами, и он продолжил: — Это должно быть истинно нордское имя. — Хьярмунд? — предположила Лидия, и Рената опустила капюшон ещё ниже, до самого подбородка. Отлично. Теперь она была похожа на какую-то призрачную тень минувших времён, инквизитора из давно минувшего прошлого. Подыхающая с усталости лошадь, упоротый Ралоф, который ещё и порывался демонстративно стянуть с себя верхнюю часть одежды, суровая Лидия, хилый довакин, тень из далёкого прошлого и Хьярмунд. От нас, казалось, даже лоси шарахались. Где-то уже у Айварстреда Брат Бури сжалился надо мной и наконец перехватил трясущегося зайца, всунув ему в рот лист вереска. Как ни странно, тот пожевал и с аппетитом проглотил его, кинув на нас голодный взгляд. К этому времени мы решили оставить лошадь в покое и уже слезли с неё, отдав Лиде. Рената молча плелась позади, так и не подняв капюшона. Я специально замедлила шаг, поравнявшись с ней. — Ренат, — я дотронулась до её плеча, — ты устала? Может, стоить сделать привал? — Хьярмунд, за мной! — донеслось спереди, и я стянула с альтмерки капюшон, ткнув её в бок. — Да не устала я, — мрачно хмыкнула она и пригладила рукой выбившиеся пряди. — Просто… — Что? — Ты когда-нибудь бежала от тех, к кому привыкла с детства? Без кого ты просто не представляла свою жизнь, но не потому, что они особенно дороги тебе, а просто… Потому что ты элементарно боялась думать о том, что бы было, не окружай тебя привычное? Вернее, перестань окружать, причём резко и жёстко, не спрашивая твоего желания? Бежать от тех, к кому привыкла с детства? Резко и жёстко, не спрашивая твоего желания… Я вдруг поняла, что устала настолько, что даже пошлые мысли не идут в голову. Как будто наяву перед моими глазами проплыл мой дом, моя школа. Одноклассники… Мать. Наверное, я должна скучать по ней да и по всему остальному, что осталось где-то там, далеко позади. Однако сколько я не ворошила эти воспоминания, никаких переживаний и тоски я не ощущала. Разве только какое-то радостное облегчение от того, что всё прошло. От того, что сейчас меня от всего старого отделяют даже не километры, не расстояние, а нечто большее — целое измерение, целое время. И осознание того, что изменить это не в моих силах, только придавало уверенности, успокаивало совесть. Было ли у меня такое? Разве я бежала от чего-то, не желая того? — Да, Рената. — Я вздохнула. — И я бежала. Хоть и не желала этого. Даже не собиралась бежать, но убежала. Здорово, да? Да вообще зашибись. Талморка лишь кивнула и глянула мне в глаза. Что я ожидала увидеть в них? Страх? Уверенность? Не знаю. Но не увидела ничего. Внезапно мимо моей ноги что-то со свистом промчалось, и впереди раздался душераздирающий мужской вопль. — С-сто-ой! Су-у… Лошадь, до того спокойно шагавшая под контролем у Лидии, испуганно заржала и грузно отпрыгнула в сторону, уклоняясь от брутально оравшего Ралофа, со зверским лицом гнавшегося за испуганным Хьярмундом. Тот уже довольно отдалился от преследователя и уже было рванул в степь, чтобы окончательно затеряться в подмёрзшей сухой траве, как вдруг раздался металлический щелчок, и заяц оцепенел рядом с защёлкнувшимся прямо перед его носом капканом. Хмыкая, Ралоф, неторопливо подойдя, взял несчастное животное на руки, погладил по трясущейся спинке и громко произнёс: — Где капканы — там и люди! Деревня близко, товарищи! Бля… Таверна «Вайлмир» оказалась небольшой, но довольно уютной. И, что хорошо — тёплой. Обещанная близость обошлась нам в трёх часах пешей прогулки, и добрались мы до Айварстреда только к вечеру, уже под холодным светом двух лун. И, к сожалению, таким качеством обладал не только он. Ралоф, казалось, уже десять раз успел пожалеть о содранной рубашке. Сама по себе туника Братьев Бури оказалась, как я и думала, единой, и содрав её с себя, норд остался в одних коротких подштанниках, или как это у них называется? Штанах. Шортах. С понятием «поножи» я была знакома, хоть и вполне отдалённо, но достаточно, чтобы сказать с уверенностью — это были не они. — Зря ты всё-таки снял одежду, — посочувствовала Ралофу Рената, когда мы впятером вошли в таверну. — На нас и так косо поглядывают — впрочем, в этом я их понимаю. — Я не мог иначе! Я не мог… Осквернить себя… Не мог… — Да ладно, всё ты мог, — отрезала Лидия. — Ничего такого нет в том, что… — Эта сволочь нассала мне на живот?! Видимо, сказал он это слишком громко, потому что хозяин таверны, до того спокойно обдирающий перья с фазана, чуть не отодрал тому полтуловища, а белокурая бард смущённо перестала играть и испуганно огляделась по сторонам. Остольные как пили, так и продолжили пить, лишь пару раз кинув на Ралофа сочувствующий взгляд. — Ралоф, ну прости ты неразумную тварь, — с доброй улыбкой сказала Лидия. И тут норд сделал зверское выражение лица, повернувшись в пол-оборота в мою сторону. — Я не собираюсь это больше терпеть! Да чтоб эта тварь сдохла! Всё! Сегодня это грязное животное жрать не будет! Последнюю фразу он проорал аж с брутальной хрипотцой, демонстративно указывая пальцем на Хьярмунда. Учитывая, что тот сидел под плащом, который Лидия перекинула себе через руки, ситуация получилась несколько странная. Краем глаза я уловила судорожный жест Ренаты и услышала тихий скрип натянувшегося капюшона. Мы подошли к стойке, и бармен, напрягшись, осторожно сдвинул тушу фазана в сторону. Ралоф вышел вперед. — Нас пятеро — я, Лидия, Рената, мразь, которая жрать не будет, и Света. — Вилхельм. — Норд растерянно ткнул себя пальцем в грудь и окинул нас взглядом, остановившись на Лидии. — Ты Рената? — Нет, — фыркнула хускарл, и Вилхельм почему-то смерил её сочувствующим взглядом. — Что вам нужно? Комнаты? У нас есть две свободных. Отлично. А как насчёт еды? — На четверых, — мстительно облизнулся Ралоф и ткнул пальцем в то место, где на Лидии спал Хьярмунд. — А эта мразь жрать не будет! — Ралоф, даэдра тебя побери! Ты эту тварь чуть не убил, потом чуть не сожрал, а теперь ещё и без еды оставить хочешь! — не выдержала я и наездной манерой глянула на Брата Бури. Тот внезапно очаровательно улыбнулся, окинув меня странным взглядом, и я чуть не подавилась воздухом от неожиданности, когда он вдруг произнес: — Ну, ладно. Вилхельм, принесёшь мрази сена, что ли. Лидия облегченно вздохнула, и я перехватила устремленный на нее бог-аэдра-знает-почему-грустный взгляд бармена. Что за?.. Мы разместились за столом у стены. Он был длинный, но всё равно нам пришлось перепихать пару пьяниц на пол, чтобы поместиться вчетвером. Впятером. — Народ, — предупредила спутников я, — я в сортир, короче. — Ближайший, насколько я понял, на другом конце деревни. Сама дойдешь? — Направо или налево? — Налево. — Благодарю, Ралоф. Тот пожал плечами и проводил меня взглядом до самой двери, пока я не вышла наконец на холодную улицу. Уже стояла самая настоящая ночь. Такая, что никакие факела у стражи и чаши с углями толком ничего не освещали. И не грели. Я поёжилась, потопталась немного, выпуская изо рта клубы белого пара. Глаза наконец привыкли к темноте. Где-то у порога таверны, от которой я уже успела отойти, раздался грохот. — Элегантное появление — твой конёк по жизни, — услужливо сообщила я Ралофу, когда тот, отряхиваясь, кряхтя, вылез из помятой кучи листьев. — А рубашку откуда взял? — Сорвал со страстной девы, — мрачно пояснил норд, глянув на небо. — Она ещё вцепилась в меня, выпускать не хотела. — Ты что, боишься, что Седобородые выкрадут меня прямо из сортира? — Может, и они. А может, и Клинки. — Мы уже шли по дороге, присыпанной легким едва заметным снежком. — Нас уже ненавидят ненавидящие друг друга фракции. Здорово, правда? Нет, погоди. Аж две пары ненавидящих друг друга фракций. Ненавидят нас. — Даже три. Клинки и Седобородые, Клинки и Талмор и Клинки и Драконы. Слушай, а Клинки не слишком геройственные для двух человек? — Ты чего? Там же Дельфина. Слушай, если научить Дельфину Кричать, то пипец настанет вообще всему миру. Да и потом, нас вообще пятеро. Кроме того, моё общество делает потенциальными недоброжелателями ещё и имперцев, а общество Ренаты — Братьев Бури. — Зато больше враждебных к нам фракций из глобально-политических вроде нет. — Это потому что они кончились. Сортир оказался вполне нормальным. А что я хотела для единственного на всю деревню? В общем-то, это не игра, где переваренная еда растворяется в Этериус, поэтому туалеты, наверное, в домах все-таки должны быть. Не в кусты же они ходят. Лучше не интересоваться, а то узнанное может испугать меня до последующих бессониц. Так или иначе, скелеты в сортире не прятались, щупальца Хермеуса из дырки не вылезали. — Я думал, что-нибудь уже случилось, — сообщил мне Ралоф, ожидавший на дороге. — Ну, знаешь, «хрустнули доски, чавкнула бездна»… — Ты такой заботливый, это так мило. — Действительно. — Норд почесал затылок. — И куда же нам теперь? — Как? — неподдельно удивилась я. — Я думала, мы как бы остановились в таверне… — Да… — Он кисло улыбнулся. — Знаешь, там как-то скучно. — Знаешь, если не кривить душой, я с тобой согласна. Мы так и не придумали, чем нам, собственно, заняться, поэтому просто шлялись вдоль домов, как Ралоф вдруг заметил на лавочке у дома какой-то сгорбленный мужской силуэт. На поверку «даэдрическое отродье» оказалось грустным мужиком с бутылкой бренди. Мужик как мужик, ничего особенного, кроме длинных волос, однако, сохраняющих ему некую мужественность. — Эй, мужик, — позвал Брат Бури незнакомца, и тот поднял голову, с выражением вселенской тоски глянув на нас. — Ты кто? — Бассиан Аксий, — хмуро ответил тот, вытерев рот рукавом. — Что вам нужно? — Ничего себе имя. Я бы не смог запомнить. — А я и не запомнил, — пожал плечами Аксий и продемонстрировал кривую надпись на запястье. — А, тогда ладно. А мы тебя за даэдрическое отродье приняли, — честно признался Ралоф. — Ты что грустный такой, блохи закусали? — Нет, Фастрид… — Бассиан поднял бутылку уже подрагивающей рукой и опять приложился было к горлышку, как мы с Ралофом не сговариваясь бросились к нему и перехватили бренди, а норд, буркнув, с лицом торгующего еврея вырвал его у меня из рук. — Это так ты вшей называешь? — Это я так мою любимую называю. — Так что она? Фастрид твоя? — Норд агрессивно засучил рукава и, кивнув мне, подсел к Аксию на скамейку. Я села с другой стороны, изо всех сил изображая искреннее сочувствие. — С Климмеком. И отец не против. — Какой отец? — поинтересовалась я. — Да Йофтор. Мы с Фастрид любим друг друга и даже собирались бежать в Рифтен… — Вас прикрыть? — предложил Ралоф. — Нас пятеро, она довакин и мы вот вот разожжём войну между шестью фракциями. — Слушай, драконы — не фракция! — Зато вот тут разожжём буквально! Если после упоминания шести фракций Бассиан ещё держался, то после моей поправки и Ралофовского комментария окончательно ойкнул и свалился со скамейки. Буквально. Наверное, со своими шестью фракциями мы были похожи на какую-то сатанинскую секту. Можно ещё притащить сюда Ренату с капюшоном до подбородка и сказать, что мы все талморцы, а Хьярмунд — бывший талосопоклонник. Нас на костре сожгут на фиг. Судя по кисловато-хитрому выражению лица Ралофа, он подумал примерно о том же. Мы с трудом засадили Аксия на скамейку, но тот тут же завалился обратно, испуганно глядя на нас. Брат Бури коварно улыбнулся. — Да не переживай, не сожрём мы тебя. Ты хочешь любимую вернуть? — Я не буду продавать душу демону! — истерично проорал норд и дернулся было в попытке убежать, но Ралоф вовремя схватил его за шиворот. Кажется, бедный мужик даже протрезвел. Но Брат Бури нашёлся. Вытащил из-за спины отнятую бутылку. — Выпьем? Через некоторое время мы уже уверенной походкой шли в сторону дома Климмека. Бренди закончилось довольно быстро, а у Ралофа, как ни странно, с собой выпивки не оказалось, и, как по мне, если где-то надо видеть потустороннее вмешательство, то именно здесь. Тем не менее Бассиан вроде бы совершенно успокоился, смирившись или уже забыв причину своего минувшего ужаса. Ралоф со всей серьёзностью взял дело в свои руки. — Так сколько ему, говоришь, лет? Жесть. И он за молодухой?.. Тьфу ты. И как же ее отец на это спокойно смотрит? Ладно, разберемся. Говоришь, он ее на ночь… К себе… — Да, — хрипло подтвердил Аксий, с надеждой поглядывая на нас. — А ведь у нас как раз побег планировался… А всё-таки отвратительное дело получилось. Я прекрасно помнила этот момент в игре, но тогда я смотрела на это как-то по-другому. А теперь даже противно стало. Как любящий отец может так равнодушно отдавать свою молодую дочь, у которой ещё вся жизнь впереди, отдавать своему другу, чуть ли не ровестнику? И хотя бы кто что против сказал! А сам Бассиан?.. — Знаешь что, — не выдержала я, прервав их разговор, — ты сам во всем виноват! — Я?! — ошалел Ралоф, вопросительно ткнув себя пальцем в грудь. — Да не ты! Бассиан? Как ты мог допустить такое положение дел? Объясни нам, здесь, сейчас! Ты так, как говоришь, столь пламенно любишь её, что даже боишься сказать что-то против?! Ты просто… Ничтожество! — Меня откровенно несло. Норды даже остановились, слушая меня, Бассиан — с каким-то заячьим испугом, а Ралоф — с чем-то вроде молчаливого одобрения, смешанного с насмешкой. Когда я замолчала, Аксий наконец нашёлся, но подавился воздухом и уткнулся взглядом в землю, будто бы даже искренне стыдясь. К счастью, мы уже подошли к дому Климмека. Он стоял у самого моста, за которым уже начиналась, будто бы напоминая мне о минувших днях, дорога на Высокий Хротгар. Я посмотрела наверх, но огромная гора растворялась во тьме, и вершины её было отсюда, снизу, не видать. Вспомнились мои дни, проведенные у Седобородых, и мой позорный побег. Чего ж я сбежала тогда, во имя богов? Не принесли бы они меня в жертву небу или Юргену. Не изнасиловали. Не убили. Не обшили Высокий Хротгар моей кожей. Они, мать вашу, старцы-монахи, а не фанатики кровавого еретического культа. Посидели бы, разобрались по-людски. Какая-то Ализар, скачущий амулет… …Который я ещё где-то посеяла. Слава богу, что Ралоф на эту тему ещё не заговоривал, а то я бы сдохла уже от тоски. Я попыталась отогнать дурные воспоминания, но неприятный остаток всё равно остался. Ссориться расхотелось. Мы молча подошли к самому дому. Сквозь жиденькие зановески виднелся тусклый свет, видимо, от свечи или камина. Ралоф сделал нам знак рукой и приложил ухо к двери, как вдруг мы услышали приглушённый крик, и норд, одной рукой оттолкнув Бассиана в сторону, стукнул в дверь кулаком и заорал с брутальной хрипотцой: — А ну открывай, старый педофил окаянный! Иш прелюбодейтсвуешь! И со всей дури пихнул дверь ногой, которая почему-то оказалась незаперта, и к противоположной стене отлетели, сцепившись, двое человек, одной из которых оказалась потрепанная испуганная девушка лет шестнадцати в широко порванной на вороте ночной рубашкой. Я хотела было отвернуться, но потом вспомнила, что, во-первых, из всей спасательной команды была единственной бабой, а, во-вторых, мы только что с воплем выломили им дверь, и если что-то и будет выглядеть уместно, то это только не деликатное отворачивание. Климмек оттолкнул Фастрид куда-то в глубь дома и с лицом возбужденного, а теперь ещё и до слюны изо рта разозлённого маньяка зыркнул на меня. Мужики благоразумно спрятались за дверью, и угадайте, кто опять остался крайним. — Ты кто такая вообще?! — Довакин, — испуганно брякнула я первое, что пришло в голову. Старик нахмурился и, уперев руки в бока, наступил в мою сторону. — Ты чего тут творишь?! — По твою душу, — почему-то заявила я, но вышло как-то слишком пискляво. И добавила более уверенным голосом: — А время не подскажете? — Поздно!!! — со всей дури заорал мне в лицо Климмек, и Фастрид, уже одетая и крадущаяся к двери, с воплем отскочила в сторону, стукнувшись головой о дверной косяк, но тут же была подхвачена выпрыгнувшим из-за него Бассианам. Я испуганно отступила назад, когда старик бросился в мою сторону, но тут с другой стороны выскочил Ралоф и, пнув Климмека ногой в пах, скрутил сложившемуся пополам извращенцу руки за спиной. Секунда — и старик уже в отключке валялся на полу. Брат Бури махнул рукой шепчущему что-то бессознательной Фастрид Бассиану. — Давайте, бегите! В любой момент может набежать стража, и тогда на наших трупах ещё и попрыгают! — Что, прямо вот так вот в Рифтен? — Норд ошалело кивнул головой на обвисшую на его руках девушку. — А вы? — Бегите! — самоотверженно вторила Ралофу я, и влюблённые скрылись в тени, убежав куда-то за дом. Послышался грохот, будто бы кто-то что-то уронил, а потом поднял, и все затихло. Н-да, красивый побег. — А нам что теперь делать? — Ралоф нервно покосился на распластвашегося на полу Климмека. — Его же найдут, и он поймет… — …что ничего не помнит из прошедшей ночи, — с улыбкой закончила Рената, выходя из тени стены. Так и закончилось наше ночное приключение. Оказалось, что когда мы под фанфары покинули таверну, немного ошалевший хозяин почему-то бросился защищать права Лидии. Типа: хускарлы не животные и им тоже надо есть. Сама Лида не поняла, радоваться ей или обижаться, поэтому скоропостижно въехала Вилхельму в челюсть, избежав дальнейших недоразумений. Пока Рената останавливала кровь и залечивала возможный синяк норду, хускарл поскользнулась на его же крови (?!) и каким-то образом грохнулась прямо на некую нордку. В своих стальных доспехах. В общем, Рената, судя по её словам, основательно повысила себе компетенцию в школе восстановления. Когда речь зашла до магии, Ралоф внезапно заинтересовался, каким это образом люди не признавали в альтмерке талморца, и та ответила, что отвела внимание окружающих каким-то иллюзорным заклинанием. Дерьмо. Мы связались с очень сильным магом, кажется. Ну, потом оказалось, что Боти — та самая нордка — была матерью той самой Фастрид, а потому поведала Лидии с Ренатой эту грустную историю про несчастную любовь дочери, которой желала только счастья. Разумеется, через пятнадцать минут наши спутницы уже сидели в доме Климмека, прикрывшись заклинанием невидимости и выжидая момент, когда старика можно будет справедливо объявить прелюбодеем. Пантократоры, блять. Если бы они не тянули, всё обошлось бы гораздо проще. Впрочем, всё и так было неплохо. Под конец Рената, полностью, с её слов, опустошённая, отправилась пасти Хьярмунда, в то время как Ралоф самозабвенно побежал в магазин. По идее, он должен был быть закрытым, но через пару минут он уже вернулся в новой нормальной мужской одежде и с бутылками мёда. Теперь он на полном серьёзе выглядел как штатский. — Вашу мать, — выругался норд, опускаясь на траву рядом с нами. — Теперь я выгляжу как абориген-фермер. Сейчас набухаюсь, изобью жену, а утром встану и пойду доить коров. А ещё у меня есть престарелый друг, за которого я выдам свою малолетнюю дочь. Здорово, правда? Ты, Света, так жадно на бутылку не пялься, алкоголичка ты конченая. Тебе вообще ни разведчиком, ни диверсантом каким-нибудь быть нельзя. Ты с первого глотка всю историю своей жизни рассказывать начнёшь, размахивая руками на прерывающих и плюясь. В общем, там мы и заснули. Холопы — на траве, а Ралоф — на мешке с бутылками, предварительно заявив, что это на дорогу и вообще его личный неприкосновенный запас. А Хьярмунд — на Ралофе. Утро выдалось донельзя холодным. Если вчера я заснула более менее хорошо, кутаясь в плащ и прерывистым от мороза голосом напоминая себе о нордской крови, то сейчас у меня откровенно стучали зубы, а потому проснулась я, наверное, раньше всех. — Если ты думаешь, что проснулась раньше всех, то мы тут уже запарились ждать тебя, если что, — заботливо ввёл меня в курс событий Ралоф, наклоняясь откуда-то сбоку. Почему-то опять в форме Братьев Бури. Да что ж такое-то? Так начался этот день. Норд пересчитал оставшиеся у нас деньги и подвёл итог истошным объявлением, что мы нищие юродивые бомжи, у которых не осталось ничего, кроме душ, которые, правда, даэдра скорее скормят Намире, чем купят. И что дорога наша только на Высокий Хротгар, где можно будет продаться в рабство Седобородым и потратить остаток своей никчемной жизни на разговоры с небом, медитации и поиски портянок Юргена. Однако даже тут нам пожить спокойно не дали, и у самого моста нас встретил улыбающийся во все гнилые зубы Климмек. Я опять вспомнила его искажённое яростью лицо и чуть не откинулась на спину, но Ралоф вовремя поддержал меня. — Ну, как ночь прошла, старина? — оскалившись какой-то лишь ему присущей коварно-брутальной улыкой, вежливо поинтересовался он у старика, и тот сразу как-то погрустнел. Затылком я почувствовала нервное дыхание Ренаты. — Да никак, — развел руками старый норд. — А вот, говорят, Фастрид… сбежала с этим молокососом в Рифтен. Вот уж печаль. Ралоф щёлкнул костяшками и подошёл к старику вплотную, похрустывая пальцами. — Знаешь, мужик, я бы тоже от тебя сбежал. — И потише свистящим шёпотом добавил: —Ты такой старый и морщинистый… — Что? — Что? — А вам помощь никакая не нужна? — внезапно подключилась к разговору Лидия, хитро поблёскивая глазами. — Мы вам что-нибудь куда-нибудь прибьём, а что-нибудь лишнее отпилим. — Что? — Что? — А ведь серьезно, — хмыкнул Ралоф. — Да есть тут одно… Понимаете, у нас с этими старцами… — М-м-м… Грязная сделка? Рената не выдержала и пнула Брата Бури в бок. — Нет, — покачал головой старик, — я периодически приношу им туда припасы… — По двенадцать девст… — Рената снова пнула норда в бок. — Но стар я больно стал годами, вот в чём беда. — Я заметил! — Не могли бы вы отнести его наверх, а я вам заплачу?.. — Народ, мы уже не юродивые бомжи. Климмек радостно кивнул и, переваливаясь с ноги на ногу, бодро побежал домой и вернулся оттуда с… — Знаете, это больше похоже именно на девственниц. По размеру.
Что делал будущий епископ, когда ровесники дразнили его «попом” и как отреагировали родители на решение стать монахом — рассказывает архиепископ Южно-Сахалинский и Курильский Аксий (Лобов).
—Жить в центре Москвы с видом на Васильевский спуск – это прекрасно, а уехать на край земли скорее страшно. Насколько назначение в Забайкалье было для вас неожиданностью, трагедией?
—Меня пригласили на собеседование с управляющим делами, тогда этот пост занимал митрополит Варсонофий (Судаков). Он спросил: «Поедешь в Сибирь?» А я ответил: «Конечно!» Понимаете, никакая это не моя заслуга, скорее природная черта: сказали, надо ехать. Ну зачем мне отказываться? Конечно, поеду.
В Нерчинской епархии двадцать четыре района на площади в 321 тысячу км². Там живут другие, чем в центральной России, люди. Не говорю, что хуже или лучше, просто другие. Особенность сибиряков в том, что они сначала присматриваются к тому, кто к ним приехал. А можно ли с тобой на медведя? Думаю, такой вопрос они себе тоже задают.
Я обнаружил, что религиозная жизнь, особенно в отдаленных районах, недостаточно развита. Не поверите, до сих пор там крестят взрослых людей, причем многих в преклонном возрасте. Для центральных регионов России это уже редкость. Помню крестил, — надеюсь, они еще живы, — стареньких родителей одного прихожанина. Оба плохо передвигались. Муж перенес инсульт, жена ослепла. Я крестил этих людей, вместе проживших больше 50 лет, в маленькой квартирке. Во всем они были вместе. И в этом было что-то невероятно светлое и радостное.
В Сибири поначалу присматриваются, а потом принимают или не принимают категорически. Хотя я прослужил там всего два года, уезжая испытывал тоску. С одной стороны, это была радость. Господь даровал возможность послужить в этом краю. А я дальше Дивеево никогда ранее и не уезжал. Я радовался, что не пытался сопротивляться, принял то, что мне было даровано. С другой стороны, я к ним прикипел. Познакомившись ближе, понял, что доброта у них спрятана где-то глубоко внутри. Дело даже не в том, что ее надо раскрыть, раскопать. Нет, я открыл для себя, что искренне, про настоящее с ними никто и никогда не беседовал. Эти люди живут, предоставленные сами себе. Приезжаешь в самый северный район, уверенный, что это страшная глушь, в которой ничего нет по определению. Оказывается есть.
Архиепископ Аксий (Лобов). Фото: pravosakh.ru
В Москве столько церквей, но чтобы утром встать и прийти на воскресную службу, человеку себя нужно понудить. «Ой, сюда не успеваю, здесь служба в семь. Там в восемь, ах, и тут неудобно. К девяти? А, пойду в храм, где литургия в десять. Ну вот, везде опоздал. Ладно, не страшно, сегодня прогуляю”.
А на севере, где священник приезжает раз в 2-3 месяца, люди собираются по воскресеньям со всех окрестностей читать акафист, Евангелие и Псалтирь. Когда я приехал в Каларский район, это север Забайкалья, в посёлок Новая Чара, в котором живет 3500 человек, то на причастие в небольшой храм пришло 90 человек.
У меня было ощущение, что я встретил людей, которые изголодались по Божественной литургии.
В г. Балее добывали и добывают золото, а живут бедно. Там есть храм Апостола Луки. Размещен он в обычном жилом доме. Приехал туда, а там так жарко печку натопили, что я не знал как смогу служить.
Предложил прихожанам написать письмо на платформу коллективного сбора средств «Начинание», чтобы собрать на церковное строительство. Через некоторое время звонок: «Точно будете строить храм?» – «Точно» – «Тогда я денег переведу”. На строительство мой собеседник перечислил 900.000 рублей. Этих денег на фундамент хватило и на часть сруба. А потом все вдруг начали помогать: кто копейку, кто рубль принесет. Год назад начали, теперь храм под крышу завели. И вот местные бабушки, которым сильно за 80, прощаясь, говорят мне: «Не волнуйтесь, мы не помрем, пока колокола у нас не зазвонят”. После беседы с ними невозможно оставаться внутренне незатронутым. Я был поражен крепостью их веры.
– Не совру, если скажу, что для многих священников отправка в отдаленные края нашей родины – это самый страшный сон.
– Практика отправки студентов духовных семинарий в отдалённые районы полезна. Главное, чтобы у священников были достойные условия проживания, чтобы у их детей была возможность получить образование. Тот опыт, который молодые священники и архиереи получают в отдаленных епархиях, бесценен. Уверен, он будет вспоминаться как лучшие годы.
Служению священника всегда сопутствует подвиг. Есть подвиг жить в большом крупном мегаполисе и не растратиться духовно и внутренне. А есть подвиг помогать духовно возрастать тем, кто в этом нуждается. Если видишь, что людям нужна поддержка, ты не можешь её не дать. Ты только и думаешь, какие силы приложить ради них, чтобы духовная жизнь здесь развивалась.
И первое, и второе в очах Бога может быть подвигом жертвенности и любви к людям.
— То есть перевод на Сахалин для вас неожиданностью не был?
— В тот день я соборовал. Когда вернулся в келью, увидел смс: «Ой, владыка, вас на Сахалин». Я судорожно начал смотреть журналы Священного Синода, потому что и в голову не приходило, что там может быть решение, касающееся меня. В любом случае, я совсем не испугался. Чего пугаться?
Приехал на Сахалин, а меня встречают словами: «Добро пожаловать в каторжный край”. Ну чем меня можно удивить, если я только что отслужил два года в «каторжном краю»? Как ссылку, отправку на Сахалин, я точно не воспринял. Впрочем, за те несколько месяцев, что служу здесь, и специфику Сахалина пока не обнаружил. Кто-то говорит, что ментально островитяне отличаются от жителей материка, а я смотрю на людей — ничем они от других не отличаются. Пока потихоньку привыкаю к климату. Это точно не очень просто. О, если бы это было единственной заботой и переживанием, вообще не было бы проблем.
Архиепископ Аксий с прихожанами. Фото: pravosakh.ru
– Есть понимание, как станете развивать епархию, во что вкладывать силы?
— Главная проблема Сахалина в недостатке духовенства. Многие священники уже в преклонных летах, им нужны помощники. Я был в Московской Духовной Академии в мае, беседовал со студентами, рассказывал про Сахалин. Надеюсь, кто-нибудь захочет приехать сюда по своей воле.
Вторая проблема – секты. Это лучшее свидетельство того, что на Сахалине нужно развивать, укреплять духовную деятельность и приходскую жизнь. Многие секты пришли сюда ещё в девяностые годы, в том числе говорить о Христе. Люди слышат о Боге и тянутся. То, что эти учения чужды православию, мало кто понимает. Все это для меня ещё и показатель того, что без духовности человек не может. И хотя за 30 лет число сект поубавилось, их все равно много.
Мы планируем при каждом православном храме строить приходские дома, духовные центры, чтобы у людей была возможность посещать воскресные школы, обсуждать за чашкой чая проблемы, которые их волнуют, задавать вопросы, которые тревожат.
Я прикипел, конечно, к Забайкалью, но на Сахалине ничто не претит моему внутреннему ощущению, ничто не чуждо. А там уже как решит священноначалие. Когда принимаешь происходящее с тобой как промысл Божий, тогда проще, вот правда.
Содержание
Ровесники дразнили «попом”, а я не обижался
– В вашем роду были священники? Не просто же так избрали для себя эту стезю.
—Прадед в юности был пономарем в церкви, больше никто, насколько знаю свой род, с Церковью и тем более священнослужением связан не был. Как многие мои ровесники, я оказался в храме благодаря бабушке. Меня крестили в полтора месяца. Сознательно ходить на службы стал сильно позже, в самом начале девяностых годов. Хотя я родился и жил в Рязани, каждые выходные приезжал в поселок Мурмино к родным. С семи лет ходил в сельский храм от случая к случаю, а лет с десяти уже регулярно, каждое воскресенье. На тот момент родители мои не были воцерковлены. Это громко прозвучит, но пришли в храм они вслед за мной. Впрочем, это обыкновенная история людей того поколения.
—Вы стали ходить в храм регулярно на волне общей моды? В 90-ые многие хлынули в церковь.
— Помню в нашу школу приходили разные сектанты: иеговисты, баптисты. С моим соседом по лестничной клетке мы даже участвовали в одном образовательном проекте. Ответили письменно на какие-то вопросы и получили по почте свидетельство от этих самых баптистов, подарки. Понятно, наш интерес был следствием не только недостатка религиозной литературы, но и некоторой жаждой знания. Кстати, на Дальнем Востоке, где я служил, многие священники пришли к православию, познакомившись с христианством через схизматиков.
Каждое воскресенье я ходил с бабушкой в церковь, потому что носил за ней стульчик. Она была инвалидом, передвигалась с трудом, а уж стоять на службе вообще не могла. Помню, как-то раз она не разбудила меня и ушла в церковь одна. Я очень расстроился.
— Когда тебе десять лет, хочется гонять в футбол, а не в храме стоять и слушать речь на непонятном языке. Что же вас так привлекло в церкви?
— Я рос обычным ребёнком, не был обделен общением со сверстниками. Играл в дворовые игры, но и храм мне было интересно посещать. Это не было какой-то двойной жизнью: тут – «сорвиголова», здесь – «пай-мальчик».
Как-то пришел домой после службы ближе к часу дня. «Долго ты. Тебе ключи доверили, храм закрывал?”, — спросила бабушка. «Практически”, – ответил я. В тот день было венчание. Я впервые такое видел, не мог не остаться. Это невозможно было описать словами: какая-то неизвестность, чистота, святость. Это очень меня внутренне привлекало в богослужении и по-новому раскрылось в венчании. В какой-то момент ровесники начали дразнить меня «попом”. Я не обижался, тем более, что под влиянием собственных бабушек они сами заходили в храм перед школой. Дважды в год – на Рождество и на пасхальный крестный ход – все приходили в церковь.
Архиепископ Южно-Сахалинский и Курильский Аксий
Велосипед, рыбалка, даже сенокос, который я ужасно не любил, — все у меня было. Дед с бабушкой вели домашнее хозяйство. Я гулять не выходил, пока грядки не прополю. Тогда косить сено не полях не разрешалось, дед выискивал в лесу делянки. Помню, приезжаешь на поляну, а у макушек деревьев едва заметное дуновение ветерка, внизу – пекло, духота, оводы и косить надо… Потом бежал в храм.
Я им был восхищен. Большой, просторный, построенный в середине XIX века из могучей лиственницы, с высоченной колокольней. В нем сохранился иконостас и настенные росписи. На рязанской земле он считался одним из красивейших. После революции его не разрушили, использовали под зернохранилище. Когда делали ремонт, перестилали полы и на время сняли иконостас, мы обнаружили там голубиные останки, зерна. Храм сгорел неожиданно, в августе 2006 года, на Илью Пророка. Не уверен, что следствие закончено и теперь, но в поджоге подозревали неоязычников, которые в начале 2000-х оскверняли в тех краях кладбища.
Лет в двенадцать я начал пономарить. В тот момент у сельского священника, ныне моего духовника, из помощников в алтаре была одна пожилая матушка. Старушка-монахиня прожила аж до 101 года. Она-то всему меня и научила.
Он заметил меня через год регулярных посещений. Обычно я стоял в трапезной части. Однажды настоятель подошел, дал служебную просфору, сказал приходить в алтарь.
Первое время я просто стоял там, совершенно ничего не делал, только молился. А еще мечтал подержать кадило.
Мечтал об этом с того момента, когда увидел впервые красочное с бубенчиками, пасхальное. То, что начал алтарничать, не было связано с острой необходимостью в помощниках. Сельские батюшки привычные: сам читаю, сам пою, сам кадило подаю.
В Сибири, на Дальнем Востоке такой традиции нет, а в сельских храмах центральной России существует довольно красочный обычай. На Пасху батюшка «обегает” храм полностью и несколько раз. Облачившись в красные ризы, меняет на каждой песне канона фелонь. Наш настоятель делал это не так, как мы видим на роликах в ютубе, когда священники буквально над головой крутят кадилом от пасхальной радости. Наверное это слишком, хотя, вспоминаешь, что и Давид скакал перед ковчегом, испытывая радость, и арабское православное население при схождения Благодатного огня тоже ликует.
Словом, в ту памятную мне Пасху 1991 года я впервые в руки взял кадило.
Я держал его пока настоятель менял фелони, снова держал после каждого круга по храму. В тот день началось мое полное вовлечение в богослужение.
Записывал молитвы в тетрадку
– Церковнославянский язык не самый простой. Вы как-то начали его изучать?
– В середине девяностых стали появляться первые репринтные издания религиозной литературы. Организованных церковных лавок не было, в наших краях точно. Так что первую Библию я увидел на прилавке в продовольственном магазине. Она была с параллельным переводом с церковнославянского на русский.
Дома у меня была еще тетрадка. Записывал под диктовку в нее молитвы, которые бабушка помнила: Символ веры, Богородица, 90-й псалом. Так как бабушка сама восприняла в свое время тексты на слух, некоторые слова вызывали у нас обоих сложности. «Вочеловечшагося” или «…чшася” я все никак не мог разобраться.
К пониманию церковнославянского языка и богослужения начал приходить годам к пятнадцати. Сначала пробовал читать на клиросе, разобрался, что такое Минея, Октоих. Я даже приносил богослужебные книги домой. Мы были в тёплых отношениях с регентом. Она позволяла уносить и изучать их дома. С бабушкой и мамой, которая тоже начала ходить в храм, мы устраивали домашние богослужения. Пели не только Отче наш и Богородицу, мы руководствовались богослужебным уставом. А еще та самая регент подарила мне мой собственный первый молитвослов.
Архиепископ Южно-Сахалинский и Курильский Аксий на богослужении. Фото: pravosakh.ru
— Родителей не пугала ваша религиозность? Не крутили у виска, мол, подросток с ума сошёл, Символ веры в тетрадку записывает?
— Может быть между собой обсуждали, но напрямую не говорили. Если для кого-то религиозность подростка и могла быть красной тряпкой, раздражать, настораживать, то скорее людей на военной службе или тех, кто целеустремленно делал карьеру в те годы. Моя мама закончила химико-технологический факультет и работала по специальности. Отец был слесарем на заводе. Так что защищать перед родителями мою религиозность не пришлось.
Мама всегда предоставляла свободу. А я всегда хорошо учился, поэтому придраться ко мне было практически нельзя. Двунадесятые праздники часто попадают на будничные дни. Мне всегда хотелось пойти в эти дни в храм, но это означало прогулять школу. К прогулам строго относился отец. Считал, что я должен закончить школу, получить профессию и только после этого выбрать свою дорогу. Со временем он смирился, в том числе с пропусками. Сам начал ходить в храм. Когда я смотрю на отца, думаю, что не могу похвастаться таким постоянством и твердостью, с какой он преуспевал в духовной жизни. Он возрастает, а я этому радуюсь.
Схемотехника и теория цепей давались легко
— Почему предпочли духовной семинарии радиотехнический университет?
—Еще в 12 лет я решил стать священником, а в 14 меня начала привлекать медицина. Подумал поступить в Рязанский медицинский институт, в котором училась родная сестра. Но, наблюдая за ней, я был потрясен насколько сложно там учиться. В девятом классе у нас были переводные экзамены. 10-ый и 11-ые классы в нашей школе стали профильными. Нужно было выбирать между математикой, медициной и гуманитарными науками. Так как в школу направлялись все выпускники Рязани, конкурс был серьезный. Пришлось сдавать не только внутренний выпускной, но и вступительный экзамен. Вот тогда-то я и передумал быть врачом окончательно и предпочел общеобразовательный класс.
Не знаю чего здесь было больше, моей собственной лени или промысла Божьего, но я тогда точно понял, что желание стать врачом не такое уж у меня и острое. А вот пойти служить в церковь, Богу, людям я хотел очень и однозначно.
Пришел к духовнику, попросил помочь с рекомендацией для семинарии. А он в ответ сказал, что с удовольствием даст, но прежде хорошо было бы получить светское образование. И благословил на это.
Внутренне я расстроился от его слов, но подумал, что ему-то виднее. Честно говоря, не спрашивал чем было вызвано это решение. Было ли следствием нестабильности положения священников в стране, страха за мое будущее… Я просто принял его решение и доверился Богу.
В Рязани несколько вузов. Так как с военными я себя не отождествлял и медицинский вуз отверг. Можно было пойти в педагогический. Но стать школьным учителем мне не очень хотелось. На тот момент преподавательская деятельность совсем не была близка мне по духу. Решил, если не поступлю, пойду в сельхозакадемию, буду агрономом.
Я всегда восхищаюсь людьми, которые работают на земле. Я и сам знаю какого рода это труд. Бывало идешь по рынку, видишь как бабулька торгует плодами своих трудов, готов купить все. Нет, не потому что она старенькая и нуждается в деньгах, а потому что знаю каким потом это все достается. За теми копейками, которые она хочет выручить, колоссальная работа, а за настоящую работу не жалко отдать намного больше, чем просят.
Словом, на выбор мне остался только радиотехническая академия. Год ходил на подготовительные курсы. Успешно сдал вступительные экзамены и со своими результатами мог поступить на самый престижный инженерно-технический факультет, но пошёл на радиотехнический.
Мне было настолько все равно куда поступать, что я даже не стал разбираться какие факультеты вообще есть в этом вузе. Пришел писать заявление и, не думая, переписал образец. Прошел. Ни на минуту не пожалел об этом. Все предметы, от которых выли ребята с других факультетов – схемотехника, теория цепей – давались мне легко. Мне ужасно все нравилось. Тогда активно начала развиваться мобильная связь, стали появляться сотовые телефоны, а это было как раз то направление, которым занимался наш факультет.
– Вы как-то демонстрировали религиозность окружающим, может быть отращивали волосы, бороду?
— Нет, никогда я себя так не позиционировал. Да и не делился ни с кем тем, что хожу в храм. Даже разговоры с одним из моих близких друзей никогда не уходили в религиозную плоскость. Максимум приобретали философский флер. Все это были размышления о нашему будущем, о наших взгладах. Мне кажется, среда в которой я оказался, не допускала демонстрацию религиозности.
Разница в уровне ответственности
— Одно дело стать священником, другое монахом. Вам кто-то предложил избрать монашеский путь?
— Ну кто же предложит стать монахом?! Брат моего духовника, отец Иосиф, был наместником Соловецкого монастыря. Эпизодически приезжал в наш сельский приход и мы встречались. Однажды мимоходом сказал, что на монастырском подворье можно пожить трудником: «Если твое, останешься. Не твое – вернешься”. С его стороны не было никаких уговоров. Все было предоставлено мне и моему выбору. Я подумал тогда, что это хорошо и правильно, потому что приучает делать самостоятельные и жизненно важные шаги, за которые сам же понесешь ответственность. Мы живём во времена, когда люди боятся шагов. Бегут спрашивать совета у батюшки. Порой, чтобы разделить с ним ответственность, но ещё чаще, чтобы ее переложить.
Дата защиты моего диплома в Академии – 13 июня 2002 года, а уже 20 июля я поселился в Москве на подворье Соловецкого монастыря. Почти год был трудником, на 10 месяц моей жизни на подворье на меня надели подрясник, я стал послушником. В конце 2003 года принял постриг.
—Монастырская жизнь – колоссальный труд. Кажется, чтобы дослужиться да даже до иеромонаха, надо пройти через огород, выпас коз, другие послушания на самых трудных работах… Путь белого священника как-то проще.
— Если бы речь шла о мирской организации, а не о монастыре, действительно, всё было бы так сложно. Но когда знаешь, что есть служба, когда любишь богослужение, когда понимаешь, что Господь тебя ведет, тогда легко и картошку чистить, и коз пасти. Не считаю, что в монастыре есть какое-то более или менее важное послушание. Разница в уровне ответственности. Когда человек становится наместником, он отвечает за братию обители. Господь с него за каждого спросит. Как спросит Он с архиерея и простого священнослужителя.
Косить ли траву, перебирать ли картошку … все в монастыре звенья цепи. Каждый брат или сестра, если это женская обитель, готов послужить другому как Христу.
Я не считаю себя монахом, о которых мы читаем в патериках или святоотеческой литературе, отрекшихся от мира, пребывающих в пустыне. Монашество в таком крупном городе как Москва, налагает свои ограничения. И я всегда помню слова преподобного Амвросия Оптинского: «можно жить в миру, но не на юру”. Можно и мир в свою келью впустить, а можно среди мира пребывать как затворник в пустыне. Главное, это самое сложное, чтобы сердце свое сберечь.
Чем дольше я жил в монастыре, тем больше чувствовал духовное успокоение и умиротворение. Когда стоишь на братском молебне, хотя нас не так много и было, человек 5-6, когда вместе пели, я ощущал невероятную духовную полноту. Кто-то ищет счастье, а я думал, что уже счастливый человек. Я на своем месте.
Архиепископ Южно-Сахалинский и Курильский Аксий
— В храм ходить, акафисты дома читать, но стать монахом… Как ваши родители на это отреагировали?
— Никто из них никак ничего не комментировал. К тому моменту я окончил вуз, защитил диплом, исполнил родительскую просьбу. Мама и раньше не была против моего решения стать священником. А папа сказал: «Сынок, решай сам”. Уверен, у них были переживания, эмоции. Но я процитировал слова отца Иосифа «попробуй, поживи”. Сказал, что собираюсь попробовать пожить в монастыре. Думаю, они внутренне смирились, когда поняли, что я избрал монашеский образ жизни и твёрд в своем решении. Наверняка переживали больше, если бы я был в семье один. Но у меня была старшая сестра. У родителей есть внуки. Они переключились , им было о ком заботиться.
Хорошо жить по послушанию
— У вас довольно необычное имя, как вы его выбрали?
— Я нисколько не выбирал. Мой постриг выпал на 24 декабря 2003 года, накануне дня памяти Спиридона Тримифунтского. Но тогда постриженников было трое и наместник по монастырской традиции решил всех нас троих назвать в честь Соловецких святых. К тому же незадолго до этого на нашем подворье был монах, тоже Аксий. Он оставил монастырь. Думаю, отец наместник решил восполнить имена братии. Кстати, когда меня постригали, имя преподобного Аксия еще даже не было в святцах. Он был местночтимым святым. Я даже шутил, что моего имени нет пока ни на небе, ни на земле.
— Не сопротивлялись, мол, «а можно все-таки Спиридоном”?
— Когда десница постригающего возносится над твоей главой… Нет, не ради какого-то тщеславия говорю, на самом деле, Господь дал мне природное смирение. Сказали – надо так, значит так. Чем больше так поступаешь, тем лучше понимаешь смысл выражения «хорошо жить по послушанию”. Назвали, ну и Слава Богу.
Аксий с греческого языка переводится как достойный. Хотя мне довольно сложно до сей поры соответствовать, говорю не ради личного смирения, я по настоящему очень хочу соответствовать, да и учиться восприятию жизни со смирением очень важно.
Святителя Спиридона Тримифунтского, которого раньше не знал, я очень полюбил. Помню впервые Господь сподобил побывать у его мощей. Первым чувством было ощущение, будто время растворилось, пространство раскрылась, исчезло. Сердечность какая-то в этот момент возникла. Нечто подобное ощутил, когда впервые побывал на Афоне и поклонился иконе «Достойно есть”.
В день памяти этой иконы меня рукополагали в священники. Каждый раз, когда молюсь перед ней, стараюсь себя духовно отрезвить. Наличие таких заступников меня очень поддерживает. Думаю, что милостью Божией и благодаря им никаких искушений, сомнений в выбранном пути у меня не возникло.
Хиротония архимандрита Аксия (Лобова) во епископа Нерчинского и Краснокаменского. Июнь 2017 г. Фото: mospat.ru
Первое время было у меня одно служение — в алтаре. Я и сам старался побольше времени проводить в храме, хотя и трапезником был, и в библиотеке работал, и детьми занимался в воскресной школе.
— Вы окончили семинарию, духовную академию, то есть решили как-то развиваться в науке?
— Не могу сказать, что я человек научного склада и мечтал стать академиком. Мне ближе пастырство. Но и экстерном учиться не пытался. Скорее я хотел давать советы профессионально. Моими учениками на подворье стали взрослые. Начал преподавать в воскресной школе для родителей тех детей, которых учил ранее. Я вдруг увидел, что вынужден расширять кругозор. Вопросы, которые на меня сыпались, часто были не только со скепсисом, но и очень серьезными, требовали глубокого изучения темы. Я тогда только убедился, что родителей необходимо привлекать, увлекать воскресными школами, беседовать и даже где-то спорить с ними.
Иногда мне задавали вопросы, на которые я сразу не находил ответ, был вынужден вечером читать дополнительно литературу, консультироваться с преподавателями академии. Потом возвращался к этим разговорам. И конечно же изучал вместе с моими учениками богослужение. Только зная и понимая его, человеку может не только слушать с интересом, а по-настоящему присутствовать и быть вовлеченным в богослужение.