Вокруг необходимости реформирования российской системы учреждений для детей-сирот давно ведутся дискуссии, анализируется опыт зарубежных стран. Так, особенным подходом к работе в данном направлении отличаются США, где, по мнению ряда экспертов, детские дома отсутствуют. Корреспондент СO Ксения Потапова постаралась разобраться в деталях и корректности сравнения практики двух стран.
В России, если ребенок остается без попечения родителей, то при отсутствии иных показаний, например медицинских, его в соответствии с возрастом направляют в дом ребенка, детский дом или школу-интернат. «По данным Министерства просвещения РФ, в 2018 году в стране в организациях для детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей, воспитывались 42 066 детей»,— отмечает Александра Марова, директор Благотворительного фонда профилактики социального сиротства. По информации комитета по социальной политике Санкт-Петербурга, сегодня в городе действуют 34 учреждения для детей-сирот, в которых воспитывается 1330 детей. Еще в 2015 году их было 44 в связи с большим количеством детей без родителей.
Временная мера
Что касается США, эксперты отмечают, что в стране предпринимались попытки формирования системы детских домов. Так, примерно до середины прошлого века большинство американских детей-сирот находились под опекой государства и проживали в приютах. Но затем подобную систему воспитательных учреждений сочли неэффективной. Поэтому сегодня, по словам ряда экспертов, в США нет детских домов, предназначенных для длительного проживания. Существуют специальные учреждения для временного пребывания детей, оставшихся без попечения родителей, цель которых — максимально быстро найти для каждого ребенка новую семью.
Стоит также отметить, что если в России детские дома в основном входят в структуру государственного образования, то в США забота о детях-сиротах возложена преимущественно на неправительственные организации, работающие на условиях госконтрактов и регулярно проходящие госаккредитацию на право заниматься данным видом деятельности. Государство в свою очередь осуществляет финансирование данного направления.
Помимо усыновления, основной формой воспитания детей-сирот в США считается фостерная семья (от англ. foster — воспитывать, ухаживать, пестовать, развивать). Суть ее заключается в следующем: ребенок, оставшийся без попечения родителей, попадает в «замещающую» семью, готовую взять его на воспитание. Но, что важно, задача фостерной семьи заключается в предоставлении ребенку условий для семейного воспитания, но не в целенаправленном формировании семейных отношений.
Фостерные семьи иногда еще называют профессиональными, поскольку родители получают пособие, которое в идеале должно тратиться исключительно на нужды ребенка. Правда, порой фостер оказывается единственным видом профессиональной деятельности таких родителей. Впрочем, фостерная семья нередко становится промежуточным этапом для последующего усыновления.
По данным Управления по делам детей и семьи США (The Administration for Children and Families (ACF), в 2017 году в фостерной системе США находились около 443 тыс. детей. 45% из них (более 195 тыс.) проживали с фостерными родителями-неродственниками, 32% (более 140 тыс.) — в фостерных семьях родственников, 6% (около 24,5 тыс.) — в групповых домах, 7% (около 29,5 тыс.) — в учреждениях. Около 123,5 тыс. детей из фостерной системы ожидали усыновления.
СО поинтересовался у экспертов, что они думают об американской системе воспитания детей-сирот и корректно ли сравнивать с ней отечественную. «В США выстроена принципиально другая система, начиная с того, что там очень четкие и конкретные критерии вывода ребенка из семьи. Например, нам на стажировке рассказывали: если мать и ребенок живут в машине и у них нет жилья, это совсем не повод забрать ребенка, так же как и из одной семьи, например, могут забрать одного ребенка и не трогать других детей. Критерии там преимущественно связаны с жестоким обращением с детьми, что во многих штатах трактуется довольно широко. Но вместе с тем при принятии решения важно не столько наличие факта жестокого обращения, сколько его влияние на ребенка»,— отмечает Александра Марова.
«Что касается детских домов, как таковых их там и правда нет. Там выстроена система фостерных семей. Но она, увы, тоже не совершенна. Например, однажды в Department of human service (департаменте соцзащиты) я видела двух детей. Оказалось, что их утром изъяли из семьи, но везти их было некуда — и весь департамент в авральном режиме обзванивал все фостерные семьи, чтобы пристроить детей. Другая проблема: система фостеров в США позволяет постоянно перемещать ребенка из семьи в семью в случаях, если что-то в детях не устроило семью или сами дети выразили какие-либо недовольства семьей. Есть случаи, когда за жизнь ребенок меняет до 20 семей. Все это точно не способствует тому, ради чего нужна семья,— формированию стабильных отношений, привязанности. Ребенок не получает опыта жизни в семье, равно как и не получает все это в наших детских домах. Поэтому надо очень ответственно подходить к созданию какой-либо модели в России, основанной на зарубежном опыте. Она должна быть максимально адаптивной и учитывать все особенности нашего быта и ментальности. Например, идея профессиональной семьи — очень хорошая, но, скорее, это то, что мы у себя уже называем «приемная семья»»,— заключает эксперт.
При этом ряд специалистов не согласны с позицией, что в США или других развитых странах нет детских домов. По мнению Елены Щербаковой, пиар-менеджера фонда «Дети наши», детские дома есть во всех странах, просто называются они по-другому. «Ситуации, когда дети остаются без попечения родителей или не могут остаться в кровной семье, неизбежны. Другой вопрос: какое количество детей в сиротских учреждениях (в развитых европейских странах — до шести человек, а в детском доме, где работает фонд «Дети наши»,— 60); как строится работа с детьми и что делается на государственном уровне, чтобы дети в данные учреждения не попадали. В этом отношении Россию можно сравнивать с любой другой страной, так как семейной поддержке, даже в самых успешных в этой области странах, не более 20–30 лет. Это не так много. Перемены возможны, главное — поддерживать организации, которые системно и комплексно помогают именно семьям в беде»,— поясняет эксперт.
Детдома есть везде
«В США я была как минимум в трех детских домах. Поэтому хотела бы развеять иллюзию о том, что в западном мире их нет. Это не так»,— добавляет Елена Альшанская, президент фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам». «Детские дома (которые, правда, называются «групповые дома»), есть везде. Другое дело, что большинство стран сегодня отошли от этих казарменных многоэтажных зданий коридорного типа и перешли на формат проживания в малокомплектных домиках. То есть ровно такой формат, на который сейчас переходит и Россия в соответствии с постановлением правительства № 481 от 24 мая 2014 года «О деятельности организаций для детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей, и об устройстве в них детей, оставшихся без попечения родителей», которое удалось «пробить» общественным организациям. Сегодня мы движемся к тому, чтобы наши детские дома выглядели так же симпатично, как американские, чтобы это тоже были дома группового проживания — малогабаритные, с небольшими группами, которые живут изолированно друг от друга. Это примерно то, что я видела в США. Но сути оно, конечно, не меняет. Это все равно дети, которые живут вне семьи и нуждаются в семейном устройстве. Там тоже огромное количество детей, нуждающихся в семейном устройстве. Конечно, многие проживают в фостерных семьях, но на всех сирот их не хватает. Около пяти лет назад в США в домах группового проживания проживали около 20 тыс. детей. Я надеюсь, что и мы, и США будем менять нашу систему так, чтобы дети жили в семьях. В кровных, а в исключительных случаях — в замещающих. В малых групповых домах — только старшие подростки, если они хотят независимой жизни. Или другие дети на очень короткий срок»,— отмечает Елена Альшанская.
«На самом деле я бы не сравнивала нашу систему с американской, поскольку они устроены абсолютно по-разному. Во-первых, в США в каждом штате свои законы, и даже фостерные семьи отличаются от штата к штату. А во-вторых, сейчас в этой сфере наблюдается довольно большой кризис и идет обсуждение, насколько формат помощи детям через фостерные семьи действительно адекватен их потребностям. Потому что, в силу особенностей законодательства и системы в целом, есть проблема с большим количеством перемещений ребенка между семьями, которые наносят ему довольно большой вред. Поэтому, отвечая на вопрос, на кого нам обращать внимание и у кого учиться, отвечу, что, скорее всего, нужно смотреть на Европу. В этом смысле нам даже внешне есть к чему стремиться, и я надеюсь, что наши детские дома тоже будут лет через десять выглядеть по-другому»,— заключает эксперт.
Главные новости от «Ъ-СПб» получайте в Telegram
По данным фонда Йоханесса Куна, в Германии насчитывается 800 тыс. детей, которые потеряли одного или обоих родителей. В детских приютах страны при этом живут менее 2% полных сирот, пишет «Шпигель».
На сайте одного из домов, принимающих малышей до 18 месяцев, крупными буквами на самом видном месте стоит: «Посещение родителями возможно в следующие часы…»
Классических «cиротских домов» в Германии нет давно. Ушли в прошлое и название, и форма. Да и смерть родителей сегодня не является той причиной, по которой дети не могут дальше находится в семье. Приюты, как место проживания детей, которые не могут или не хотят оставаться дома, существуют и поныне. Но их форма претерпела существенные изменения. Приюты сегодня — меньше, семейнее. Меньше детей в группах, как можно более приближенных к семейным условия. Социальные работники чаще живут с детьми постоянно. Как правило, службы детского социального обеспечения всегда заинтересованы в устройстве «приютских» детей в приемные семьи.
В основном живущие в приютах относятся к «социальным сиротам» — сиротам при живых родителях. В зоне риска, прежде всего — родители-одиночки, бедные семьи, получатели социального пособия.
ПРИЮТ — В ПОСЛЕДНЮЮ ОЧЕРЕДЬ
Когда оба родителя умерли, попечительство над ребёнком передается родственникам — если это возможно. Если родственников нет, то ребёнок попадает в приют, в приемную или опекунскую семью. Частично или полностью опека также может оставаться на ведомстве.
Только когда нет другой возможности, ребенок попадает в приют и, возможно, «освобождается» для усыновления
Прежде чем передать ребёнкa на попечение другой семьи, югендамт — ведомство по делам молодежи — проверяет eё, чтобы быть уверенным в том, что ребёнок передается в хорошие руки. В целом, однако, в Германии в первую очередь заботятся о том, чтобы оставить сирот в их привычной среде. Для старших подростков это может означать, что они продолжают жить в доме своих умерших родителей — просто к ним прикрепляется соцработник, который за ними присматривает. Только когда нет другой возможности, ребенок попадает в приют и, возможно, «освобождается» для усыновления.
К сожалению, несмотря на всё социальное обеспечение, предоставляемое государством детям-сиротам, оно не в состоянии обеспечить им равные возможности с другими детьми.
Специалисты говорят: если ребенок стал сиротой до десятого года рождения — это плохо скажется в будущем на его шансах на образование. Tакие дети чаще не получают высшего образования, вынуждены рано начинать работать, чтобы обеспечить себя.
Часто потеря родителя также означает социальную изоляцию. Вольно или невольно детям постоянно напоминают, что их семейная жизнь отличается от жизни их сверстников. Потеря одного или обоих родителей отныне является частью их биографии и затрагивает все сферы жизни: умерший родитель не сможет забрать из детсадика, привезти на игру в футбол, прийти на собраниe.
Если родители живы, то у них зачастую остаются родительские права. Более того, не исключено, что ребёнок может вернуться в семью — если захочет сам и если будет уверенность, что ему там будет хорошо.
ПОМОЩЬ НА 1,6 МЛН ЕВРО
Фонд Йоханнеса Куна помогает сиротaм уже почти 40 лет по всей стране.
Йоханнес Кун был немецким бизнесменом, который завещал свое состояние сиротам. В юности он поссорился с родителями и вынужден был уйти из дома. Поэтому помощь подросткам, которые оказались в такой же ситуации, как и он сам много лет назад, стала его призванием. Фонд основан после его смерти в 1980 годy с целью поддержки особенно сильно пострадавших детей и подростков, которые потеряли родителей. Вид и объем поддержки определяются индивидуальной ситуацией и потребностями детей.
Имущество фонда состоит в основном из квартир, сдаваемых внаём
С момента своего создания, Фонд смог помочь детям на сумму примерно 1,6 миллиона евро, полностью финансируя всё за счет собственных средств. Имущество фонда состоит в основном из квартир, сдаваемых внаём. Поддержкa сирот и полусирот финансируетcя из прибыли.
Хусейн — один из тех детей, которым помогает фонд. Он живет с папой и сестрой в маленькой квартирке в гамбургском районе Осдорф. Его мама умерла шесть лет назад
Сначала семья турецкого происхождения неохотно принимала помощь. Особенно отец вел себя в первые годы очень осторожно и недоверчиво. Но Хусейн сам поддерживал контакт с фондом.
Фонд помогает семье уже четыре года. Например, платит за семью ежемесячные взносы в спортивный клуб и перенимает дополнительные расходы на спортивнyю одеждy и обувь.
Сегодня отец также общается с представителями фонда. Это позволяет сотрудникам более точно реагировать на потребности семьи: недавно Хусейнy купили велосипед, a также выполнили его заветное желание: свой собственный компьютер.
Форм проживания детей-сирот много, они разные — потому что у детей разные возраст, потребности и обстоятельства.
ДЕТСКИЕ ДЕРЕВНИ SOS
У «мамы» в месяц есть определенный бюджет — расходы вносятся в таблицу
Известная в Германии сеть детских деревень SOS существует уже более сорока лет. B детской деревнe на нижнем Рейне — восемь «мам», живущих с детьми постоянно, плюс два воспитателя на «семью». Каждая «мамa» живет с шестью детьми в коттедже. У каждого ребенка — своя комната. По утрам «мама» отправляет детей в школу: будние дни здесь проходят, как и в любой другой семье. У «мамы» в месяц есть определенный бюджет — расходы вносятся в таблицу, на каждый расход она должна предъявить чек и отчитаться.
Детские деревни SOS принимают мальчиков и девочек, которые не смогут вернуться к своим биологическим родителям в обозримом будущем. И это случается всё чаще. «Количество мест, запрашиваемых ведомствами по делам молодежи, явно превышает возможности нашего учреждения,» — говорит сайту «Шпигель» Кристоф Рублак, возглавляющий детскую деревню в Диссене.
ЖИЗНЬ ПОД НАБЛЮДЕНИЕМ СОЦИАЛЬНЫХ ПЕДАГОГОВ
Эта форма, конечно, для подростков лет пятнадцати-восемнадцати. Дом, похожий на школу или общежитие. Никаких групп. У каждого подростка — своя личная мини-квартира: комната, кухня, туалет с душем. И свобода. Неограниченной свободы, конечно, нет: ребята живут под присмотром социальных педагогов. Их день похож на день обычного подростка: школа, домашние задания, встречи… Но они сами встают в школу — их никто не будит. Сами закупаются, готовят себе и прочее.
Позже, если видно, что подросток справляется и тратит деньги разумно, суммы переводятся на его личный банковский счет
Кстати, все дети в Германии, живут ли они в приюте или в приемной семье, ходят в самые обычные школы. Примерно раз в неделю подросток встречается со своим наставником. Они обсуждают прошедшую неделю, проблемы. В конце разговора наставник выдает подростку деньги на недельные расходы. Позже, если видно, что подросток справляется и тратит деньги разумно, суммы переводятся на его личный банковский счет.
Лиза из Бохума жила в таком приюте полтора года. «У большинства живущих здесь подростков — живые родители,» — рассказывает она телеканалу WDR. Родители самой Лизы тоже живы. В приют она пришла, когда её родители развелись и отец, у которого она жила, выгнал её из дома. Лиза получила аттестат о среднем образовании и собираeтся начать учёбу в вузе.
«Если честно, тут не все такие, что прям будyт учиться в вузе. Но для того подобные приюты и существуют: чтобы предложить ребятам лучшие условия для развития, чем те, что были у них дома. Чтобы помочь им кем-то стать. Я использовала приют как шанс осуществить мои планы на жизнь. Здесь можно взрослеть под наблюдением — я так бы сказала. И здесь опекают — ни сильно, ни слабо. И цель всегда — вернуться в семью, если возможно. Kогда всё немного успокоится».
ПРИЮТ
Приюты могут находиться под опекой фондов, церкви, города. Есть и специализированные приюты: для наркозависимых подростков, для жертв насилия или для малышей, приюты матери и ребёнка. В последних молодые мамы живут со своими новорождёнными — смотря по обстоятельствам, короткое время или более длительный срок.
B приюте работают воспитатели и социальные педагоги. Точнее, социальные работники не просто работают, а живут с детьми вместе 24 часа в сутки семь дней в неделю. В краевом приюте баварского городка Штраубинг, например, на 39 детей приходится 12 социальных работников. Около восьми детей живут в группе, чаще всего по двое в одной комнате. У группы есть общая гостиная, кухня с большим обеденным столом, где готовят и едят.
По вечерам все встречаются в гостиной с мягкими диванами. Здесь смотрят телевизор, отдыхают или проводят общие беседы. Пришедшие в гости неизменно удивляются, что здесь всё — «как дома». Даже совсем не верится, что это — приют. В большой кухне с огромным обеденным столом три дня в неделю все едят вместе. В остальное время режим еды зависит от распорядка дня обитателей — у каждого он свой.
Два раза в год каждый ребенок получает €200 на одежду и идет закупаться в магазин
Обычно готовит кухарка. Детей опекают здесь больше, да и по возрасту они младше, им 9-11 лет. Соцработник будит их по утрам в школу. Вечером в определенный час все должны идти спать. Некоторые приюты отпускают детей домой на выходные или каникулы — если с родителями есть хороший контакт. Два раза в год каждый ребенок получает €200 на одежду и идет закупаться в магазин.
Дети играют, ходят на экскурсии, празднуют дни рождения, занимаются спортом, даже ездят раз в год на неделю в отпуск на море или в горы — кататься на лыжах.
ОПЕКУНСКАЯ СЕМЬЯ
Семья Майнингер пригласила в начале этого года съемочную группу телеканала MDR, чтобы рассказать о своей жизни. В семье девять детей: двое родных и семь под опекой. Bсе живут под одной крышей, как обычная многодетная семья. Папа ходит на работу, работа мамы Юлии — дети. Она — педагог по профессии и получает зарплату фонда «Альберт Швайцер». В выходные родители справляются одни, a среди недели приходят воспитaтели и помощница по хозяйству. Без помощников не справились бы: на одиннадцать человек готовить и убирать — огромный объем работы. У родителей есть одни свободные выходные в месяц. Уход за детьми тогда перенимают воспитатели.
Семья живет в коттедже. С большой уютной кухней, гостиной, спальнями и ванными комнатами. В подвале — мастерская, где ребята под присмотром папы пилят, строгают, клеят, сверлят и забивают. Отличное занятие для детей, считают родители. Успех поднимает самооценку, дети узнают, насколько вообще важны правила: все без исключения обязаны придерживаться правил безопасности.
Если неделя прошла хорошо, ребенок может выбрать игрушку из «сундука сокровищ»
Психологи говорят, что для детей, переживающих непростой период, кроме любви, самое главное — понятные, четкие правила, повторяющаяся рутина, ритуалы. Hапример, подъём или отход ко сну. Это дает им ощущение надежности и защищённости. В семье хорошо работает система поощрения: если неделя прошла хорошо, ребенок может выбрать игрушку из «сундука сокровищ». Дети сами назначают себе цели на неделю: 9-летний Йонас собирается «не выходить из себя».
Мама записывает каждый расход: билеты на проезд, одежда, еда. Отчёты требует югендамт — ведомство по делам молодежи. Ещё каждый день она записывает, как развиваются дети. И старается наладить контакт с родными родителями.
— Часто бывает, что родители обещают детям приехать на выходные — и не показываются. Это, конечно, обидно детям. Они ждут, надеются. И бывают так разочарованы, — рассказывает «мама» Юлия.
Неродные дети не называют Юлию и её мужа «мама» и «папа».
— Да, мы различаем родных и неродных детей. Конечно, это не какие-то глобальные отличия. Но вот в отношении мама-папа разница есть. Когда мы только начинали, я думала: ну конечно, все дети, если захотят, будут называть меня мама! А со временем поняла: это ведь неправда. Все равно свои дети — это немного другое…
Ещё одно отличие: практически нет личного пространства для родителей. Дом всё время полон «посторонних» людей: воспитатели, помощники по хозяйству, друзья детей… Нужно уметь с этим ладить.
С восемнадцати лет государство больше не платит за содержание ребёнка в семье. Он должeн начинать самостоятельную жизнь и съехать, освободив место другому ребёнку. И это ещё одно большое отличие. Но это не значит, что ребята обрывают контакт со своей приёмной семьей, ведь семья — это всё-таки больше, чем кровное родство.
Сейчас в Саксонии-Анхальт в опекунских семьях воспитываются лишь 18 детей
Раньше в земле Саксония-Анхальт было двенадцать опекунских семей, сообщает в заключение телеканал MDR. Сейчас — только три. Причина не в том, что нет детей, а в том, что нет желающих взрослых. Не всеx привлекает такой стиль жизни. Сейчас в Саксонии-Анхальт в опекунских семьях воспитываются лишь 18 детей.
A приюты страны полны. Число мальчиков и девочек, взятых под опёку властями, в последние годы значительно возросло — во многом, из-за волны несовершеннолетних беженцев.
Как рассказал Шпигелю Майкл Бёвер, профессор социальной работы c детьми и молодёжью в католическом университете Северного Рейна-Вестфалии, власти изымают детей из проблемных семей сегодня быстрее, чем десять лет назад: «Ведомства по делам молодёжи стремятся обезопаситься и избежать таких случаев, как, например, случай Кевина».
Двухлетний Кевин умер в 2006 году в Бремене — его до смерти избил отчим. Компетентные органы слишком поздно распознали беду. Полицейские нашли труп мальчика в холодильнике.
Это был один из случаев, прогремевших на всю страну. С тех пор ведомства по делам молодёжи пристально наблюдают на проблемными семьями и решительнее изымают детей, если есть подозрение на насилие. В 2016 из семей изъяли, например, почти вдвое больше детей, чем ещё десятилетие назад.
Точка зрения авторов, статьи которых публикуются в рубрике «Мнения», может не совпадать с позицией редакции.
Подписывайтесь на наш канал в Telegram. Говорим о том, о чем другие вынуждены молчать.
Израиль – страна удивительная. Но страну, как известно, составляют люди, они представляют то общество, по которому оценивается и все государство в целом.
Говоря об израильтянах, хочется отметить один примечательный факт, который как нельзя лучше говорит в пользу этого народа, характеризует его с лучшей стороны. Оказывается, в Израиле отсутствуют детские дома в том понимании этого слова, к которому мы привыкли.
В Израиле вообще очень любят детей и относятся к ним трепетно. Так, молодожены не «живут для себя», а сразу после свадьбы задумываются о ребенке. Если же он не появляется через год после начала их совместной жизни, они обращаются в центр по искусственному оплодотворению. Причем, дорогостоящие процедуры оплачивает государство. Отказываются от детей в Израиле очень редко, но если такое случается, ребенка сразу же усыновляют. Более того, с женщинами, желающими сделать аборт, проводят беседы и предлагают им родить малыша и отдать на усыновление, получив за это значительное вознаграждение.
Однако, к сожалению, встречаются не совсем честные «мамочки», которые пытаются на данной ситуации заработать, вымогая деньги у усыновителей. Дело в том, что в Израиле существует закон, защищающий права биологических родителей. В течение года после отказа от ребенка они могут передумать и вернуть его. Объясняется это сложным психологическим состоянием только что родившей женщины, послеродовая депрессия которой в сочетании со страхом перед неизвестным будущим, которое ожидает ее и ребенка, толкают мать на необдуманный поступок. О ребенке, как ни странно, думают в последнюю очередь, как, впрочем, и об усыновителях. Хотя стоило бы подумать как раз о них. Ведь биологическая мать, если она в самом деле решает вернуть ребенка, делает это в течение нескольких дней (которые все равно уходят на оформление документов). За год же малыш становится родным для усыновителей, да и он уже все понимает и считает их своими родителями. Забрать практически годовалого ребенка у одних родителей и отдать другим – большой стресс для ребенка. Но закон есть закон, и он в Израиле строго соблюдается.
Известно нашумевшее дело о том, как в суд обратились усыновители, у которых через полгода после рождения ребенка опомнившаяся мамаша, получившая вознаграждение в момент усыновления, стала вымогать деньги. В суде всем присутствующим было ясно, что ребенок биологическим родителям (к тому времени возник еще и отец, которого до этого рождение младенца и вовсе не интересовало) не нужен, они лишь хотят выжать из ситуации побольше денег. Однако решение суда было отдано в пользу биологических родителей. Но усыновители не отчаялись и продолжали бороться за ребенка в суде. Пока тянулось разбирательство, ребенку исполнилось два года. Выяснилось, что отец ребенка смертельно болен, и только это склонило судей в сторону усыновителей. Побоявшись, что малыш окажется на улице, они приняли решение отдать ребенка приемным родителям.
Вообще же израильский детский дом является местом, где ребенок ожидает, пока будут оформлены все необходимые документы на усыновление. Место это может быть разным: малышей отправляют в семьи, где уже есть свои дети, и семья за вознаграждение присматривает за чужими детьми. Школьников помещают в интернат, но от российского детского дома он отличается разительно.
Больные дети содержатся в больницах. Их постоянно посещают волонтеры, которые при желании усыновить знакомого ребенка, получают приоритет. Одной из таких волонтерских организаций является «Хибук ришон», что означает «Первое объятие». В Израиле число семей, которые желают взять приемного ребенка, значительно превышает количество детей, нуждающихся в приемной семье. Не остаются без внимания и больные дети, дети-инвалиды.
В Израиле не существует такое понятие, как беспризорники, в принципе. Здесь готовы усыновить любого ребенка, лишившегося родителей. Такое положение дел лучше всего характеризует общество! Люди, которые заботятся о детях, причем, не только о своих, но и о чужих, думают о будущем своей страны.
leonidos
В Министерстве просвещения РФ представили данные, согласно которым за последние семь лет число усыновленных иностранцами сирот из России сократилось в девять раз. Ужесточения правил в сфере усыновления в России, напомним, начались с принятия Госдумой в декабре 2012 года так называемого «закона Димы Яковлева», который ввел запрет на усыновление российских детей гражданами США. По просьбе «Ъ” представители общественных организаций, помогающих приемным родителям, рассказали, что они думают об этой статистике.
Согласно статистике Министерства просвещения, в 2012 году иностранцы усыновили 2604 российских ребенка. Их принимали в основном резиденты США (646 детей), Италии (762), Испании (502) и Франции (245). При этом американцы чаще всего выбирали детей с инвалидностью. За шесть лет в 14 раз сократилось усыновление детей из России гражданами Испании (с 502 до 35), в 11 раз — гражданами Франции (с 245 до 22), в 18 раз — Германии (с 129 до 7), более чем в пять раз — Израиля (с 86 до 15). В 2018 году ни одного российского ребенка не усыновили граждане США (с 2012 года они не могут усыновлять российских детей, согласно «закону Димы Яковлева», принятому в 2012 году в ответ на принятый в США «акт Магнитского»), а также граждане Канады, Ирландии, Великобритании, Новой Зеландии, Финляндии, Норвегии, Швеции, Мальты, Кипра, Словении, Австрии и стран СНГ. В 2012 году граждане этих стран усыновили около тысячи детей из России.
Напомним, ужесточения правил в сфере усыновления в России начались с принятия Госдумой в декабре 2012 года так называемого «закона Димы Яковлева», который ввел запрет на усыновление российских детей гражданами США. Закон был принят как ответ на американский «акт Магнитского» и стал одной из самых резонансных и критикуемых инициатив Госдумы. По данным РБК, число детей в сиротских учреждениях после 2012 года сократилось, так как государство увеличило выплаты россиянам, оформляющим опеку. При этом количество реальных усыновлений по сравнению с 2012 годом снизилось: тогда российские семьи усыновили 6,5 тыс. детей, а в 2015 году — только 5,9 тыс.
В июне 2017 года в федеральном банке данных числилось 54,5 тыс. детей-сирот. По данным за 2018 год, в России числится около 47 тыс. детей-сирот.
Зимой 2019 года Министерство просвещения РФ вынесло на общественное обсуждение законопроект, изменяющий правила усыновления и опеки. Если проект будет принят Госдумой, то с 1 января 2021 года семья не сможет усыновлять более одного ребенка в год, все кандидаты и члены их семей будут обязаны проходить психологическое обследование, приемные семьи не смогут менять место жительства по своему желанию, а будут обязаны получить на это разрешение от органов опеки. Министр просвещения Ольга Васильева ранее заявляла, что законопроект никак не ужесточает правила усыновления и опеки, однако эксперты и усыновители называли проект дискриминирующим.
По словам руководителя общественного центра по поддержке приемных семей Андреи Петуховской, «закон Димы Яковлева» «остается спорным»: «Он был призван защитить российских детей от жестокого обращения иностранцев. Сегодня усыновлять русских детей нельзя не только гражданам США, но и гражданам государств, которые «приняли решение о запрете въезда граждан РФ и об аресте активов граждан РФ по мотиву причастности граждан РФ к нарушениям прав человека в РФ»». Госпожа Петуховская говорит, что «иностранные усыновители зачастую забрали детей, за которыми никто в очереди не стоял»: «В детских домах у нас около 50 тыс. детей-сирот. 80% из них — подростки. Примерно каждый третий ребенок со сложностями со здоровьем. Остальные — сиблинги (родные братья и сестры.— «Ъ”).
Здоровых малышей, за которыми среди российских усыновителей стоит очередь, практически нет.
Ужасно то, что дети с ОВЗ (ограниченные возможности здоровья.— «Ъ”), которые могли бы попасть в семьи за границей, получить лечение и жить полноценной жизнью, скорей всего, пойдут в ДДИ (детские дома-интернаты для детей с ментальными нарушениями), потом ПНИ (психоневрологические интернаты) и вряд ли доживут до 40 лет. Ведь именно такова статистика. Девять из десяти выпускников детских домов не доживает до этого возраста».
Сказать, что «закон Димы Яковлева» способствовал отечественному усыновлению, тоже нельзя, считает Андреа Петуховская: «После его принятия стало больше отечественных усыновлений, но это скорее результат параллельно принятых мер, а не самого закона. В последние годы благодаря работе общественников, профильных фондов и поддержке государства, россияне стали забирать больше детей с ограниченными возможностями и детей старше 10 лет, но число желающих принять эту категорию детей по-прежнему не сопоставимо с числом детей в учреждениях»,— считает она. При этом, по ее мнению, иностранные усыновители «были бы подспорьем, но не ключевым фактором в решении проблемы сиротства в стране»:
«А пока власти наши будут ужесточать, вместо того чтобы помогать и поддерживать, ситуация вряд ли изменится».
По словам приемной мамы, руководителя клуба «Азбука приемной семьи» благотворительного фонда «Арифметика добра» Светланы Строгановой, иностранцы действительно стали принимать меньше детей из России: «Им чинят различные препятствия и суды, и досудебные инстанции. Кто-то все равно добивается своего, даже после отказа, но количество усыновлений сократилось в разы. Есть этот мистический ужас государства перед однополыми браками, хотя они, по сути, есть и у нас. Государству кажется, что так оно застрахует детей, но у нас дети в детские дома не с Луны падают, они в детские дома из еще более страшных условий попадают». По словам Светланы Строгановой, на момент принятия «закона Димы Яковлева» отечественные усыновители «мало касались темы детей с инвалидностью или подростков» и забирали в основном младенцев с первой и второй группой здоровья, тогда как американцы забирали старших детей или тех, кому нужна была реабилитация.
При этом госпожа Строганова отмечает, что хотя в российских детских домах остается 46 тыс. детей-сирот, этот показатель стал ниже за последние годы: «Одновременно государство решило, что нужно стимулировать собственную сферу семейного устройства, и, конечно, не пришло ничего более умного в голову, чем выплачивать большие пособия» (наличие и размер выплат зависит от региона, однако при усыновлении ребенок не получает льгот и право на жилье, так как полностью приравнивается в правах к кровным детям.— «Ъ”). С одной стороны, этого не хватает, нужно больше возможностей для опеки, сопровождение семей, обучение, центры поддержки. С другой стороны, многие люди, которые раньше задумывались об усыновлении, но не могли себе позволить его, так как не было финансовой возможности содержать ребенка, после введения этих выплат решились на усыновление.
Конечно, нашлись и те, у кого появились корыстные мотивы, но в целом многим такая мера помогла».
По мнению Светланы Строгановой, благодаря работе НКО и фондов изменилось и в целом отношение общества к усыновлению: «В 2012 году брать в семью подростка или инвалида казалось подвигом, сейчас это уже становится все более и более нормальным. Тоже самое с ВИЧ-положительными детьми, тогда их побаивались брать, сейчас это особых страхов ни у кого не вызывает, объясняют, что нужно просто раз в день принимать терапию. Улучшилась и ситуация с подростками: если раньше считалось, что маленький ребенок — до двух лет, то сейчас до восьми лет детей считают маленькими».
Однако проблема, по словам Светланы Строгановой, остается, и решить ее могли бы в том числе и иностранные усыновители: «80% детей, остающихся сейчас в системе,— дети старше 10 лет, либо дети с ограничениями по здоровью. Например, детей с синдромом Дауна маленьких забирают часто, а старших — нет, затем они просто пропадают из системы, так как умирают в интернатах. Почему бы не разрешить иностранцам их забирать? Пока у нас есть эти 46 тыс., почему бы не дать шанс детям, которым нужна реабилитация за границей».
Ксения Миронова
Самое важное в канале Коммерсантъ в Telegram