… Грибоедов не любил света, не любил пустых визитов или чинных обедов, ни блестящих праздников так называемого лучшего общества… Он не мог и не хотел скрывать насмешки над подслащённой и самодовольной тупостью, ни презрения к низкой искательности, ни негодования при виде счастливого порока. Кровь сердца всегда играла у него на лице. Никто не похвалится его лестью; никто не дерзнёт сказать, будто слышал от него неправду. Он мог сам обманываться, но обманывать — никогда. Твёрдость, с которою он обличал порочные привычки, несмотря на знатность особы, показалась бы иным катеновской суровостью, даже дерзостью…
(А. Бестужев «Знакомство с А.С. Грибоедовым»)
… Речь зашла о власти человека над самим собою. Грибоедов утверждал, что власть его ограничена только физической невозможностью, но что во всём другом человек может повелевать собою совершенно… «Говорю так потому, что многое испытал над самим собою. Например, в последнюю Персидскую кампанию, во время одного сражения, мне случилось быть вместе с князем Суворовым. Ядро с неприятельской батареи ударилось подле князя, осыпало его землёй и, в первый миг, я подумал, что он убит. Это разлило во мне такое содрогание, что я задрожал. Князя только оконтузило, но я чувствовал невольный трепет и не мог прогнать гадкого чувства робости. Это ужасно оскорбило меня самого. Стало быть, я трус в душе? Мысль нестерпимая для порядочного человека и я решился, чего бы то ни стоило, вылечить себя от робости, которую, пожалуй, припишите физическому составу, организму, врождённому чувству. Но я хотел не дрожать перед ядрами, в виду смерти, и при первом случае стал в таком месте, куда доставали выстрелы с неприятельской батареи. Там сосчитал я назначенное мною самим число выстрелов и потом, тихо поворотив лошадь, спокойно отъехал прочь. Знаете ли, что это прогнало мою робость? После я не робел ни от какой военной опасности. Но поддайся чувству страха, оно усилится и утвердится».
(К. Полевой «О жизни и сочинениях Грибоедова»)
- Версия для печати
- В закладки
- Вставить в блог
Представьтесьили зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.
И в Петербурге, и в Москве Грибоедов наблюдал те противоречия между двумя складывавшимися в дворянском обществе — прогрессивным и реакционным — лагерями, столкновение которых легло позднее в основу исторического и политического содержания «Горя от ума». В 1818 г. Грибоедов был в Москве и писал Бегичеву: «В Москве все не по мне.— Праздность, роскошь, не сопряженные ни с малейшим чувством к чему-нибудь хорошему… ни в ком нет любви к чему-нибудь изящному».
Ухудшились отношения с матерью — типичной представительницей московского барского круга. Н. Ф. Грибоедова неодобрительно смотрела на литературные занятия сына. И она, и родные хотели видеть в нем подающего надежды чиновника, который «может со временем попасть в статские советники». «Больше во мне ничего видеть не хотят,— пишет Грибоедов.— В Петербурге я, по крайней мере, имею нескольких таких людей, которые, не знаю, настолько ли меня ценят, сколько я думаю что стою, но, по крайней мере, судят обо мне и смотрят с той стороны, с которой хочу, чтоб на меня смотрели. В Москве совсем другое:..» 2 так встретит барская Москва и Чацкого.
Путешествие на Восток укрепило взгляды и настроения Грибоедова. В Иране он снова столкнулся с деспотизмом и произволом. «И эта лестница слепого рабства и слепой власти здесь беспрерывно восходит… выше и выше». Его особенно поразили нищета и бесправие угнетенного иранского населения. В письме из Тавриза Грибоедов рассказывает о том, как губернатор, «чтоб дешевле продавалась насущная пища, пошел всех бить на базаре и именно тех, у которых нет ни ломтя хлеба». «Резаные уши и батоги при мне»,— записывает он в дневнике. «Рабы, мой любезный… Недавно одного областного начальника, невзирая на его 30-летнюю службу, седую голову и алкоран в руках, били по пятам, разумеется, без суда»,— читаем мы в одном из писем Бегичеву. Характерно, что иранские впечатления наводят Грибоедова на размышления о свободных народах, о конституции. «В Европе,— замечает он,— даже и в тех народах, которые еще не добыли себе конституции, общее мнение по крайней мере требует суда виноватому, который всегда наряжают» ‘. Так мысль о народном бесправии ассоциировалась у Грибоедова с идеей ограничения самодержавия конституцией. Идеи свободы и прав человеческой личности приобретали для него все более глубокое содержание.
По возвращении из Ирана Грибоедов служит дипломатическим советником при командующем Особой русской армией на Кавказе, герое Отечественной войны 1812 года генерале А. П. Ермолове. В эту пору революционное, национально-освободительное движение в ряде стран волновало передовую дворянскую интеллигенцию. Сам Ермолов, по-видимому, знал о существовании в столице тайного политического общества. В окружении командующего войсками было много декабристски настроенной молодежи. На Кавказе находились Якубович, Кюхельбекер и другие. Все это способствовало дальнейшему развитию в Грибоедове декабристских взглядов и настроений.
Особенно сблизился писатель с Кюхельбекером — лицейским другом Пушкина. Всю свою жизнь вспоминал потом Кюхельбекер о дружбе с Грибоедовым. Этой близости, несомненно, способствовали общность свободного образа мыслей, обоюдное стремление к развитию русской национальной культуры.
В это время Грибоедов усиленно изучает правоведение, философию, историю, политическую экономию, одновременно занимается восточными языками. Он был одним из образованнейших людей своего времени. Поистине безгранична была его жажда знаний. Александр Сергеевич изучал науки с возвышенной целью служения родине. «Чем человек просвещеннее,— говорил он,— тем он полезнее своему отечеству»2. Его глубоко волновал вопрос о просвещении народном. Как Пушкин и многие декабристы, Грибоедов стремился «в просвещении стать с веком наравне» для решения тех практических общественных проблем, которые стояли перед русской жизнью.
В начале марта 1823 г. Грибоедов получил длительный отпуск и в конце месяца приехал в Москву. Здесь он знакомится с писателями В. Ф. Одоевским и П. А. Вяземским. В конце мая 1824 г. Александр Сергеевич уезжает в Петербург. Здесь Грибоедов попадает в круг декабристов, в атмосферу созревавшего декабрьского заговора. Он встречается с Трубецким, Рылеевым, Оболенским, Каховским и другими видными деятелями Северного общества, бывает на «русских завтраках» Рылеева. В эту пору начинается его дружба с А. Бестужевым и поэтом-декабристом А. Одоевским. Весною 1825 г. в Петербург приехал Кюхельбекер.
Писателя и декабристов роднит идейная целеустремленность. Сам Грибоедов, касаясь своего знакомства с Рылеевым, Бестужевым, Оболенским и другими единомышленниками, отмечал впоследствии в своих показаниях следователям: «В разговорах их видел часто смелые суждения насчет правительства, в коих сам я брал участие: осуждал, что казалось, вредным, и желал лучшего».
Что же казалось Грибоедову «вредным» и чего он желал для своей родины? Как и декабристы, он прежде всего считал необходимым уничтожение крепостного права. Он призывал Бестужева заклеймить разврат крепостнического барского общества. Ему был душен «тлетворный кладбищенский воздух» последних лет царствования Александра I. Императорский чиновничье-аристократический Петербург казался Грибоедову «мертвым городом». Подобно декабристам, он был решительным противником самодержавия. Деспотическое правление, картины которого он наблюдал и в России времен аракчеевщины, и в Иране, было ему ненавистно.
Наряду с большими политическими проблемами, Грибоедова волновали и другие, более частные вопросы, связанные с культурным развитием России. В своей любви к «отечественным нравам», к русской национальной культуре автор «Горя от ума» также разделял чувства и мысли декабристов, их революционный патриотизм и вражду к дворянско-аристократическому космополитизму.
Грибоедов решительно отстаивал идею национальной самобытности русской культуры. С этой точки зрения он критически относился к некоторым сторонам реформы Петра I, который, по мнению писателя, слишком увлекался иноземцами. Любовь писателя ко всему национальному проявлялась даже в бытовых вещах. Так, когда его спросили о причинах восхваления им в разговорах с декабристами русского платья, национальной русской одежды, Грибоедов ответил: «Русского платья желал я потому… что оно бы снова сблизило нас с простотою отечественных нравов, сердцу моему чрезвычайно любезных». Тонкий знаток русской истории, он хорошо знал летописи и другие памятники русской древней письменности, высоко ценил славянские народы, «не любил разделения между славянскими племенами и почитал их одной семьей».
Таким образом, мировоззрение, политические взгляды, настроения и дружеские связи определили принадлежность Грибоедова к кругу декабристов. «Он наш»,— говорил о нем Рылеев. Духовная связь с декабристским движением оказалась необходимой идейной предпосылкой создания «Горя от ума».
1. «Писатель одной книги»
Разумеется, Грибоедов написал не одну книгу. Понятие «писатель одной книги» можно встретить часто, но воспринимать буквально его не стоит — имеется в виду, что важное произведение у автора только одно. Вероятно, не нужно долго объяснять, что такой взгляд во многих случаях имеет все основания быть названным поверхностным. Так и в случае с Грибоедовым. Его «Горе от ума» — безусловно, книга, которую нужно прочесть всем (и не один раз), и являющаяся наиболее серьезной, целостной и законченной его работой. Однако другие его сочинения тоже достойны внимания всех, кому вообще интересна русская литература.
2. Мастер, утративший рукописи
Не в последнюю очередь такое восприятие наследия Грибоедова связано с тем, что значительная часть его произведений до нас просто не дошла — или дошла частично и в черновых вариантах. Даже бессмертное «Горе от ума» в том виде, в котором мы его знаем, обязано лишь энтузиазму читателей. Ведь издано оно было спустя годы после смерти писателя — и подвергшись сильной цензуре. Знакомый со школьной парты нам текст же печатается по одной из скопированных с авторской рукописей — именно так сначала распространялся шедевр. После трагедии в Тегеране вдове Грибоедова вернули его личные вещи, среди которых были и неизданные книги. Однако, как отмечает исследователь творчества поэта С. Фомичев, есть все основания говорить о пропаже ряда задуманных и начатых произведений.
3. «Русский Шекспир»
Многое из того, что осталось нам от Грибоедова, как уже говорилось, имеет характер незаконченности — в разной степени. А некоторые дошедшие до нас его работы были написаны им еще на заре творческой деятельности. Поэтому монументальное «Горе от ума», стоящее в одном ряду с другими шедеврами отечественной литературной классики, на их фоне кажется произведением с другой планеты. Это в свое время и спровоцировало появление теории о том, что автором пьесы на самом деле был не Грибоедов, а кто-то из его сослуживцев. Как известно, подобная — только еще более запутанная — теория есть и о Шекспире, которого некоторые склонны считать коллективным псевдонимом вроде Козьмы Пруткова. Вторым «русским Шекспиром» в XX веке стал Михаил Шолохов, чей великий роман «Тихий Дон» со временем оброс целым ворохом конспирологических исследований. Но, в отличие от указанных случаев, ответ на вопрос о том, почему «Горе от ума» стало единственным значимым произведением в библиографии Грибоедова, похоже, до горечи прост — он слишком рано погиб, причем, как свидетельствуют биографы, как раз в преддверии мощного творческого перелома.
4. Новатор и экспериментатор
Да и называть ранние произведения Грибоедова слабыми — не совсем справедливо. Талант сатирика он проявил рано, написав пародию на знаменитую трагедию Озерова, которую назвал «Дмитрий Дрянской», где едко изобличил предрассудки образованного общества (к сожалению, текст не сохранился). А его стремление творчески развиваться, не угасавшее никогда, ощутимо влияло на московскую культурную жизнь. Например, исследователи отмечают, что его эксперимент с жанром «салонной комедии» («Семейный секрет»), позаимствованным у французских коллег, задал целую моду в театрах, которая продлилась несколько лет. Творческие поиски Грибоедова продолжались до самой его смерти — об этом свидетельствуют поздние его работы («Грузинская ночь», 1828). Непривычно — по сравнению с «Горем от ума» — тяжелый слог, который встречается в поздних стихах поэта, говорит о глубокой рефлексии о литературной форме и языке. Но поискам так и не суждено было завершиться и вылиться во что-то целостное.
5. «И говорит, как пишет…»
Грибоедов не просто получил блестящее образование, был редким эрудитом (своим знакомым он открывал Гете, Шиллера, Шекспира, которых знал наизусть) и полиглотом (знал несколько европейских, турецкий, арабский, персидский, грузинский языки, а также латынь и древнегреческий) . Его аналитические способности, остроумие и кругозор производили невероятное впечатление на современников. Да еще на таких современников, которые и сами на кого угодно могли произвести впечатление. Например, сам Пушкин о своем тезке отзывался с нескрываемым восторгом и предельно емко: «Один из самых умных людей в России». Всем известны неординарные музыкальные способности Грибоедова. Увы, музыкальных произведений Александра Сергеевича сохранилось еще меньше, чем литературных — зато каких! Недаром с ним с таким энтузиазмом общался молодой Михаил Глинка. Рассказчиком Грибоедов, пишут, тоже был прекрасным. Однако этот талант он не успел осознать настолько, чтобы реализовать его в полной мере в прозе. Кое-что, впрочем, удалось…
6. «Несостоявшийся Толстой»
Грибоедов живо интересовался историей. Известно, что он хотел написать о 1812 годе (оставшиеся материалы намекают на проект целого эпоса), о Крещении Руси, о татаро-монгольском иге. Он изучал тематические журналы и книги, планировал поездки по историческим местам. В некоторых ему по долгу службы действительно удалось побывать. И его путевые заметки из Крыма, с Кавказа и из Персии открывают в Грибоедове внимательного наблюдателя и невероятно интересного и живого повествователя. К сожалению, последнее посещение Персии окончилось для новоиспеченного посла России в Персии Грибоедова и еще 37 русских подданных трагедией.
7. Служить был рад
Говоря о личности Александра Сергеевича Грибоедова, нельзя не вспомнить о свидетельствах его исключительных человеческих качеств. Настоящий патриот (и какие удалые «гусарские» стихи!), он приложил немало усилий, борясь за судьбы русских пленных в Персии (что не мешало ему руководствоваться принципом «прислуживаться — тошно» — ведь его чудом миновало наказание за связи с декабристами). За его помощью обращались персидские армяне, которых он помогал укрывать от преследований со стороны местных фанатиков (это покровительство во многом и стало роковым для русской дипмиссии). С именем Грибоедова также связана одна любопытная история, характеризующая его как человека мужественного и благородного. Будучи секундантом своего товарища, убившего на дуэли другого его друга из-за дамы, и чувствуя на себе часть ответственности за произошедшее, он принял вызов секунданта другой стороны — Александра Якубовича. Дождавшись своей очереди, Грибоедов выстрелил, не приближаясь к противнику, хотя получил до этого от него ранение в руку. Именно по этому ранению и смогли опознать в обезображенном персидскими фанатиками трупе великого деятеля русской литературы XIX века…