(1 вариант)
В своих рассказах А. П. Чехов превозносит чистую, честную, благородную душу и высмеивает обывательщину, бездуховность, пошлость, мещанство – все то, что уродует людей. Он обнажает пороки человечества во имя любви к самому человеку и высвечивает идеалы, к которым должен стремиться человек. Чехов стремится вскрыть причины, убивающие душу человека. Прежде всего это причины социальные – окружающая среда и нежелание человека противостоять ее пагубному влиянию.
Многие рассказы Чехова – это рассказы о том,
как происходит деградация человеческой личности под влиянием среды, которая ее окружает. Герои собственноручно лишают себя полноценной жизни, возможности любить и быть счастливыми. Главное в жизни проходит мимо них, потонув в житейских мелочах.
Когда у человека нет высокой жизненной цели, все его стремления сводятся к мелким страстям: жадности, стяжательству и накопительству, физической и духовной лени. Таков герой рассказа «Ионыч», молодой земский врач. В начале он был полон сил, надежд и благородных порывов, стремился принести пользу обществу, но затем опустился и стал таким же, как и другие обыватели,
которых он когда‑то презирал. Работа, больница, люди уже не интересуют Старцева, он растерял все свои идеалы. Пошлость и обыденность захлестнули его. Теперь ему ничего больше в жизни не остается, как только есть, пить, копить деньги.
Та же тема – стремление человека к сытости, покою и благополучию – звучит в рассказе «Крыжовник». Его герой, Николай Иванович Чимша‑Гималайский, всю свою жизнь копил и экономил каждую копейку, во всем себе отказывал ради осуществления своей единственной мечты – собственной усадьбы с кустами крыжовника в палисаднике. Его жизнь была просто унизительной и жалкой, но вот, наконец, мечта его осуществилась, он был счастлив. И таких, как он, – счастливых, довольных жизнью – множество. Но к такому ли счастью должен стремиться человек? Чехов восклицает устами другого героя рассказа: «Человеку нужно не три аршина земли, не усадьба, а весь земной шар, вся природа, где на просторе он мог бы проявить все и особенности своего свободного духа».
Испытание героя бытом – это излюбленный прием Чехова, который писатель использует во многих своих произведениях. Чехову не нужно пространное повествование о происходящем с его героями. Для автора главное не события, а настроение персонажей, их отношение к окружающей действительности и той среде, в которой он вынужден жить.
Чехов считает, что многое зависит от самого человека. Я восхищаюсь его героями, имеющими достаточно воли, чтобы противостоять обстоятельствам. Такова героиня рассказа «Невеста», Надя, нашедшая в себе силы вырваться из «порочного круга» обыденной жизни и уехать учиться в столицу. Таков доктор Дымов из рассказа «Попрыгунья», который самоотверженно предан своей работе, черпает в ней вдохновение и поэтому не подчиняется праздной жизни, которую ведет его жена. Он умирает, спасая больного ребенка, и только тогда его жена понимает всю пустоту своей жизни и высокое благородство мужа.
Горький писал: «Чехов обнаруживает трагическую сторону в самой обыденной пошлой действительности». Но я считаю, что он великолепно чувствовал не трагизм мелочной жизни, но и благородство и величие души тех людей, которые не смиряются с пустотой бесцельной жизни, которых не засосала и не подчинила себе среда.
(2 вариант)
Сюжет рассказа «Ионыч» прост. Это история несостоявшейся женитьбы Дмитрия Ионыча Старцева. Сюжет строится вокруг двух признаний в любви (так же, как и в «Евгении Онегине» А. С. Пушкина). Вначале доктор Старцев признается в любви Котику, делает ей предложение и получает решительный отказ, а затем, через четыре года, она говорит Ионычу о своей любви. Но теперь уже он выслушивает ее признание равнодушно. Но на самом деле рассказ – это история всей жизни героя, прожитой бессмысленно.
Что же стало причиной того, что герой расстается со своими нравственными идеалами, погружается в пошлую обывательскую жизнь? В чем причина болезни, имя которой – деградация человеческой личности? В рассказе «Ионыч» А. П. Чехов наиболее ярко показал процесс изменения человеческой души под влиянием среды и прожитых лет, он первым вскрыл социальные причины этой болезни.
В первую очередь писатель обращает наше внимание на общество губернского города С. Он косвенно характеризует, избегая прямых оценок, на примере семьи Туркиных – «самой образованной и талантливой», по мнению местных жителей. Постепенно знакомясь с Туркиными, мы понимаем, как они бездарны и скучны в действительности. Весь талант Ивана Петровича заключается в том, что он говорит на своем необыкновенном языке: «большинский», «недурственно», «покорчило вас благодарю». Его жена, Вера Иосифовна, пишет романы о том, чего нет и не может быть в действительности. Дочь, Екатерина Ивановна, которую домашние зовут Котик, собирается быть пианисткой и уверена, что ее ожидает великое будущее. Мы понимаем, что это не настоящая жизнь, а ее имитация: искренний, живущий полноценной духовной жизнью человек не будет манерно кокетничать, как Вера Иосифовна, и улыбаться одними глазами, как Иван Петрович. Пустоту ее дополняет и собирательный портрет остальных жителей города: с ними можно говорить только о чем‑нибудь съедобном. А. П. Чехов, показывая «лучшую» семью города, вынуждает нас вслед за Старцевым сделать вывод: «Если самая талантливая семья так бездарна и глупа, то каков же весь город?» Еще примитивнее, чем Туркины, потому что в этом семействе еще остались признаки образованности и интеллигентности.
И в эту жизнь губернского города С. судьба заносит молодого врача Дмитрия Ионыча Старцева. Он полон сил, увлечен своей работой, в его душе звучит музыка. Он живет, ожидая счастья, любви, всего того, что свойственно молодости. Старцев всеми силами старается быть полезным людям, он все свое время отдает работе земского врача, которая и составляет смысл его жизни.
Он редко бывает в городе, почти ни с кем не общается. Обыватели раздражают его своей нескрываемой глупостью и ограниченностью. О чем бы он ни говорил, все воспринимается ими как личная обида: каждый чувствовал в его словах упрек себе, а все, о чем ведут разговоры они, «неинтересно, несправедливо, глупо».
Но проходит четыре года его жизни, и перед нами предстает уже совершенно иной доктор Старцев. Он охладевает к работе, деятельности земского врача предпочитает хорошо оплачиваемую частную практику. Увлечения молодости – как любовь, так и желание приносить общественную пользу – вырождаются в эгоистические хлопоты и полную нечувствительность к людям
Испытание бытом и временем оказывается для героя самым тяжелым. Противостояние Старцева окружающему миру пошлости было временным, внешним, поверхностным. Чехов не показывает нам смены чувств своего героя, почти не использует внутренний монолог. Изменения характера Старцева показаны с помощью одной повторяющейся детали – это средство передвижения доктора. Первое время он ходил в город пешком, напевая романс, «своих лошадей у него еще не было». Через год у него уже появилась своя пара лошадей и кучер Пантелеймон в бархатной жилетке, а через четыре года – тройка с бубенчиками, признак роскоши в губернском городе С. Меняется вместе со своим хозяином и кучер Пантелеймон, что усиливает отрицательное впечатление от эволюции образа Старцева. Прежде обывателям чувствовалось в Старцеве что‑то «чужое», теперь же его по‑свойски называют «Ионыч». Такими же «свойскими» стали его интересы: он играет в карты, придя домой, с удовольствием считает полученные деньги, у него появилось два дома в городе, и он присматривает третий… Вот итог его жизни: «Он одинок. Живется ему скучно, ничто его не интересует».
Ответственность за то, что так сложилась судьба Старцева, лежит как на нем самом, так и на той среде, которая оказала на него тлетворное воздействие. Добрые задатки человека не смогут прорасти на почве пошлости и обывательщины, если человек не будет противостоять влиянию среды при помощи своих твердых убеждений и внутренней прочности.
Читателям Читальный зал
Антон Чехов
Студент
Погода вначале была хорошая, тихая. Кричали дрозды, и по соседству в болотах что-то живое жалобно гудело, точно дуло в пустую бутылку. Протянул один вальдшнеп, и выстрел по нем прозвучал в весеннем воздухе раскатисто и весело. Но когда стемнело в лесу, некстати подул с востока холодный пронизывающий ветер, всё смолкло. По лужам протянулись ледяные иглы, и стало в лесу неуютно, глухо и нелюдимо. Запахло зимой.
Иван Великопольский, студент духовной академии, сын дьячка, возвращаясь с тяги домой, шел всё время заливным лугом по тропинке. У него закоченели пальцы, и разгорелось от ветра лицо. Ему казалось, что этот внезапно наступивший холод нарушил во всем порядок и согласие, что самой природе жутко, и оттого вечерние потемки сгустились быстрей, чем надо. Кругом было пустынно и как-то особенно мрачно. Только на вдовьих огородах около реки светился огонь; далеко же кругом и там, где была деревня, версты за четыре, всё сплошь утопало в холодной вечерней мгле. Студент вспомнил, что, когда он уходил из дому, его мать, сидя в сенях на полу, босая, чистила самовар, а отец лежал на печи и кашлял; по случаю страстной пятницы дома ничего не варили, и мучительно хотелось есть. И теперь, пожимаясь от холода, студент думал о том, что точно такой же ветер дул и при Рюрике, и при Иоанне Грозном, и при Петре, и что при них была точно такая же лютая бедность, голод, такие же дырявые соломенные крыши, невежество, тоска, такая же пустыня кругом, мрак, чувство гнета, все эти ужасы были, есть и будут, и оттого, что пройдет еще тысяча лет, жизнь не станет лучше. И ему не хотелось домой.
Огороды назывались вдовьими потому, что их содержали две вдовы, мать и дочь. Костер горел жарко, с треском, освещая далеко кругом вспаханную землю. Вдова Василиса, высокая, пухлая старуха в мужском полушубке, стояла возле и в раздумье глядела на огонь; ее дочь Лукерья, маленькая, рябая, с глуповатым лицом, сидела на земле и мыла котел и ложки. Очевидно, только что отужинали. Слышались мужские голоса; это здешние работники на реке поили лошадей.
Вот вам и зима пришла назад, сказал студент, подходя к костру. Здравствуйте!
Василиса вздрогнула, но тотчас же узнала его и улыбнулась приветливо.
Не узнала, бог с тобой, сказала она. Богатым быть.
Поговорили. Василиса, женщина бывалая, служившая когда-то у господ в мамках, а потом няньках, выражалась деликатно, и с лица ее всё время не сходила мягкая, степенная улыбка; дочь же ее Лукерья, деревенская баба, забитая мужем, только щурилась на студента и молчала, и выражение у нее было странное, как у глухонемой.
Точно так же в холодную ночь грелся у костра апостол Петр, сказал студент, протягивая к огню руки. Значит, и тогда было холодно. Ах, какая то была страшная ночь, бабушка! До чрезвычайности унылая, длинная ночь!
Он посмотрел кругом на потемки, судорожно встряхнул головой и спросил:
Небось, была на двенадцати евангелиях?
Была, ответила Василиса.
Если помнишь, во время тайной вечери Петр сказал Иисусу: «С тобою я готов и в темницу, и на смерть». А господь ему на это: «Говорю тебе, Петр, не пропоет сегодня петел, то есть петух, как ты трижды отречешься, что не знаешь меня». После вечери Иисус смертельно тосковал в саду и молился, а бедный Петр истомился душой, ослабел, веки у него отяжелели, и он никак не мог побороть сна. Спал. Потом, ты слышала, Иуда в ту же ночь поцеловал Иисуса и предал его мучителям. Его связанного вели к первосвященнику и били, а Петр, изнеможенный, замученный тоской и тревогой, понимаешь ли, не выспавшийся, предчувствуя, что вот-вот на земле произойдет что-то ужасное, шел вслед… Он страстно, без памяти любил Иисуса, и теперь видел издали, как его били
Лукерья оставила ложки и устремила неподвижный взгляд на студента.
Пришли к первосвященнику, продолжал он, Иисуса стали допрашивать, а работники тем временем развели среди двора огонь, потому что было холодно, и грелись. С ними около костра стоял Петр и тоже грелся, как вот я теперь. Одна женщина, увидев его, сказала: «И этот был с Иисусом», то есть, что и его, мол, нужно вести к допросу. И все работники, что находились около огня, должно быть, подозрительно и сурово поглядели на него, потому что он смутился и сказал: «Я не знаю его». Немного погодя опять кто-то узнал в нем одного из учеников Иисуса и сказал: «И ты из них». Но он опять отрекся. И в третий раз кто-то обратился к нему: «Да не тебя ли сегодня я видел с ним в саду?» Он третий раз отрекся. И после этого раза тотчас же запел петух, и Петр, взглянув издали на Иисуса, вспомнил слова, которые он сказал ему на вечери… Вспомнил, очнулся, пошел со двора и горько-горько заплакал. В евангелии сказано: «И исшед вон, плакася горько». Воображаю: тихий-тихий, темный-темный сад, и в тишине едва слышатся глухие рыдания
Студент вздохнул и задумался. Продолжая улыбаться, Василиса вдруг всхлипнула, слезы, крупные, изобильные, потекли у нее по щекам, и она заслонила рукавом лицо от огня, как бы стыдясь своих слез, а Лукерья, глядя неподвижно на студента, покраснела, и выражение у нее стало тяжелым, напряженным, как у человека, который сдерживает сильную боль.
Работники возвращались с реки, и один из них верхом на лошади был уже близко, и свет от костра дрожал на нем. Студент пожелал вдовам спокойной ночи и пошел дальше. И опять наступили потемки, и стали зябнуть руки. Дул жестокий ветер, в самом деле возвращалась зима, и не было похоже, что послезавтра Пасха.
Теперь студент думал о Василисе: если она заплакала, то, значит, всё, происходившее в ту страшную ночь с Петром, имеет к ней какое-то отношение
Он оглянулся. Одинокий огонь спокойно мигал в темноте, и возле него уже не было видно людей. Студент опять подумал, что если Василиса заплакала, а ее дочь смутилась, то, очевидно, то, о чем он только что рассказывал, что происходило девятнадцать веков назад, имеет отношение к настоящему к обеим женщинам и, вероятно, к этой пустынной деревне, к нему самому, ко всем людям. Если старуха заплакала, то не потому, что он умеет трогательно рассказывать, а потому, что Петр ей близок, и потому, что она всем своим существом заинтересована в том, что происходило в душе Петра.
И радость вдруг заволновалась в его душе, и он даже остановился на минуту, чтобы перевести дух. Прошлое, думал он, связано с настоящим непрерывною цепью событий, вытекавших одно из другого. И ему казалось, что он только что видел оба конца этой цепи: дотронулся до одного конца, как дрогнул другой.
А когда он переправлялся на пароме через реку и потом, поднимаясь на гору, глядел на свою родную деревню и на запад, где узкою полосой светилась холодная багровая заря, то думал о том, что правда и красота, направлявшие человеческую жизнь там, в саду и во дворе первосвященника, продолжались непрерывно до сего дня и, по-видимому, всегда составляли главное в человеческой жизни и вообще на земле; и чувство молодости, здоровья, силы, ему было только 22 года, и невыразимо сладкое ожидание счастья, неведомого, таинственного счастья овладевали им мало-помалу, и жизнь казалась ему восхитительной, чудесной и полной высокого смысла.
Это случается обыкновенно после хорошего проигрыша или после попойки, когда разыгрывается катар. Степан Степаныч Жилин просыпается в необычайно пасмурном настроении. Вид у него кислый, помятый, разлохмаченный; на сером лице выражение недовольства: не то он обиделся, не то брезгает чем-то. Он медленно одевается, медленно пьет свое виши и начинает ходить по всем комнатам.
— Желал бы я знать, какая ссскотина ходит здесь и не затворяет дверей? — ворчит он сердито, запахиваясь в халат и громко отплевываясь. — Убрать эту бумагу! Зачем она здесь валяется? Держим двадцать прислуг, а порядка меньше, чем в корчме. Кто там звонил? Кого принесло?
— Это бабушка Анфиса, что нашего Федю принимала, — отвечает жена.
— Шляются тут… дармоеды!
— Тебя не поймешь, Степан Степаныч. Сам приглашал ее, а теперь бранишься.
— Я не бранюсь, а говорю. Занялась бы чем-нибудь, матушка, чем сидеть этак, сложа руки, и на спор лезть! Не понимаю этих женщин, клянусь честью! Не по-ни-маю! Как они могут проводить целые дни без дела? Муж работает, трудится, как вол, как ссскотина, а жена, подруга жизни, сидит, как цацочка, ничего не делает и ждет только случая, как бы побраниться от скуки с мужем. Пора, матушка, оставить эти институтские привычки! Ты теперь уже не институтка, не барышня, а мать, жена! Отворачиваешься? Ага! Неприятно слушать горькие истины?
— Странно, что горькие истины ты говоришь только когда у тебя печень болит.
— Да, начинай сцены, начинай…
— Ты вчера был за городом? Или играл у кого-нибудь?
— А хотя бы и так? Кому какое дело? Разве я обязан отдавать кому-нибудь отчет? Разве я проигрываю не свои деньги? То, что я сам трачу, и то, что тратится в этом доме, принадлежит мне! Слышите ли? Мне!
И так далее, всё в таком роде. Но ни в какое другое время Степан Степаныч не бывает так рассудителен, добродетелен, строг и справедлив, как за обедом, когда около него сидят все его домочадцы. Начинается обыкновенно с супа. Проглотив первую ложку, Жилин вдруг морщится и перестает есть.
— Чёрт знает что… — бормочет он. — Придется, должно быть, в трактире обедать.
— А что? — тревожится жена. — Разве суп не хорош?
— Не знаю, какой нужно иметь свинский вкус, чтобы есть эту бурду! Пересолен, тряпкой воняет… клопы какие-то вместо лука… Просто возмутительно, Анфиса Ивановна! — обращается он к гостье-бабушке. — Каждый день даешь прорву денег на провизию… во всем себе отказываешь, и вот тебя чем кормят! Они, вероятно, хотят, чтобы я оставил службу и сам пошел в кухню стряпать.
— Суп сегодня хорош… — робко замечает гувернантка.
— Да? Вы находите? — говорит Жилин, сердито щурясь на нее. — Впрочем, у всякого свой вкус. Вообще, надо сознаться, мы с вами сильно расходимся во вкусах, Варвара Васильевна. Вам, например, нравится поведение этого мальчишки (Жилин трагическим жестом указывает на своего сына Федю), вы в восторге от него, а я… я возмущаюсь. Да-с!
Федя, семилетний мальчик с бледным, болезненным лицом, перестает есть и опускает глаза. Лицо его еще больше бледнеет.
— Да-с, вы в восторге, а я возмущаюсь… Кто из нас прав, не знаю, но смею думать, что я, как отец, лучше знаю своего сына, чем вы. Поглядите, как он сидит! Разве так сидят воспитанные дети? Сядь хорошенько!
Федя поднимает вверх подбородок и вытягивает шею, и ему кажется, что он сидит ровнее. На глазах у него навертываются слезы.
— Ешь? Держи ложку как следует! Погоди, доберусь я до тебя, скверный мальчишка! Не сметь плакать! Гляди на меня прямо!
Федя старается глядеть прямо, но лицо его дрожит и глаза переполняются слезами.
— Ааа… ты плакать! Ты виноват, ты же и плачешь? Пошел, стань в угол, скотина!
— Но… пусть он сначала пообедает! — вступается жена.
— Без обеда! Такие мерз… такие шалуны не имеют права обедать!
Федя, кривя лицо и подергивая всем телом, сползает со стула и идет в угол.
— Не то еще тебе будет! — продолжает родитель. — Если никто не желает заняться твоим воспитанием, то, так и быть, начну я… У меня, брат, не будешь шалить да плакать за обедом! Болван! Дело нужно делать! Понимаешь? Дело делать! Отец твой работает и ты работай! Никто не должен даром есть хлеба! Нужно быть человеком! Че-ло-ве-ком!
— Перестань, ради бога! — просит жена по-французски. — Хоть при посторонних не ешь нас… Старуха всё слышит и теперь, благодаря ей, всему городу будет известно…
— Я не боюсь посторонних, — отвечает Жилин по-русски. — Анфиса Ивановна видит, что я справедливо говорю. Что ж, по-твоему, я должен быть доволен этим мальчишкой? Ты знаешь, сколько он мне стоит? Ты знаешь, мерзкий мальчишка, сколько ты мне стоишь? Или ты думаешь, что я деньги фабрикую, что мне достаются они даром? Не реветь! Молчать! Да ты слышишь меня или нет? Хочешь, чтоб я тебя, подлеца этакого, высек?
Федя громко взвизгивает и начинает рыдать.
— Это, наконец, невыносимо! — говорит его мать, вставая из-за стола и бросая салфетку. — Никогда не даст покойно пообедать! Вот где у меня твой кусок сидит!
Она показывает на затылок и, приложив платок к глазам, выходит из столовой.
— Оне обиделись… — ворчит Жилин, насильно улыбаясь. — Нежно воспитаны… Так-то, Анфиса Ивановна, не любят нынче слушать правду… Мы же и виноваты!
Проходит несколько минут в молчании. Жилин обводит глазами тарелки и, заметив, что к супу еще никто не прикасался, глубоко вздыхает и глядит в упор на покрасневшее, полное тревоги лицо гувернантки.
— Что же вы не едите, Варвара Васильевна? — спрашивает он. — Обиделись, стало быть? Тэк-с… Не нравится правда. Ну, извините-с, такая у меня натура, не могу лицемерить… Всегда режу правду-матку (вздох). Однако, я замечаю, что присутствие мое неприятно. При мне не могут ни говорить, ни кушать… Что ж? Сказали бы мне, я бы ушел… Я и уйду.
Жилин поднимается и с достоинством идет к двери. Проходя мимо плачущего Феди, он останавливается.
— После всего, что здесь произошло, вы сссвободны! — говорит он Феде, с достоинством закидывая назад голову. — Я больше в ваше воспитание не вмешиваюсь. Умываю руки! Прошу извинения, что, искренно, как отец, желая вам добра, обеспокоил вас и ваших руководительниц. Вместе с тем раз навсегда слагаю с себя ответственность за вашу судьбу…
Федя взвизгивает и рыдает еще громче. Жилин с достоинством поворачивает к двери и уходит к себе в спальную.
Выспавшись после обеда, Жилин начинает чувствовать угрызения совести. Ему совестно жены, сына, Анфисы Ивановны и даже становится невыносимо жутко при воспоминании о том, что было за обедом, но самолюбие слишком велико, не хватает мужества быть искренним, и он продолжает дуться и ворчать…
Проснувшись на другой день утром, он чувствует себя в отличном настроении и, умываясь, весело посвистывает. Придя в столовую пить кофе, он застает там Федю, который при виде отца поднимается и глядит на него растерянно.
Федя, бледный, с серьезным лицом, подходит к отцу и касается дрожащими губами его щеки, потом отходит и молча садится на свое место.