Старший брат Достоевского, прозаик, переводчик, драматург, издатель. Обучался вместе с братом Федором в пансионах Н.И. Драшусова (1833—1834) и Л.И. Чермака (1834—1837). Их младший брат А.М. Достоевский вспоминает: «Мы же, мальчики, не имея отдельных комнат, постоянно находились в зале все вместе. Упоминаю это для того, чтобы показать, что вся детская жизнь двух старших братьев, до поступления их в пансион Чермака, была на моих глазах. Все их занятия и все их разговоры были при мне; они не стеснялись моим присутствием, и разве только в редких случаях отгоняли меня от себя, называя меня своим «хвостиком». Оба старшие брата были погодки, росли вместе и были чрезвычайно дружны между собою. Дружба эта сохранилась и впоследствии, до конца жизни старшего брата. Но, несмотря на эту дружбу, они были совершенно различных характеров. Старший брат Миша был в детстве менее резв, менее энергичен и менее горяч в разговорах, чем брат Федя, который был во всех проявлениях своих настоящий огонь, как выражались наши родители».
«Так как они <Михаил и Федор Достоевские> росли, никогда не покидая отцовский дом, — пишет дочь писателя Л.Ф. Достоевская, — не зная жизни, без товарищей, не бывая в обществе, они были большими детьми, наивными и романтическими мечтателями. Страстная дружба связывала обоих братьев. Они жили в мире фантазий, много читали, обменивались литературными впечатлениями и восторгались произведениями Пушкина, бывшего идеалом обоих».
А.М. Достоевский вспоминает: «Вообще брат Федя более читал сочинения исторические, серьезные, а также и попадавшиеся романы. Брат же Михаил любил поэзию и сам пописывал стихи, бывши в старшем классе пансиона (чем брат Федор не занимался). Но на Пушкине они мирились, и оба, кажется, и тогда чуть не всего знали наизусть, конечно, только то, что попадалось им в руки, так как полного собрания сочинений Пушкина тогда еще не было. Надо припомнить, что Пушкин тогда был еще современник. Об нем, как о современном поэте, мало говорилось еще с кафедры; произведения его еще не заучивались наизусть по требованию преподавателей. Авторитетность Пушкина, как поэта, была тогда менее авторитетности Жуковского даже между преподавателями словесности; она была менее и во мнении наших родителей, что вызывало неоднократные горячие протесты со стороны обоих братьев. Помню, что братья как-то одновременно выучили наизусть два стихотворения: старший брат «Графа Габсбургского» <В.А. Жуковского>, а брат Федор, как бы в параллель ему, — «Смерть Олега» <А.С. Пушкина>. Когда эти стихотворения были произнесены ими в присутствии родителей, то предпочтение было отдано первому, вероятно, вследствие большой авторитетности сочинителя. Маменька наша очень полюбила эти два произведения, и часто просила братьев произносить их; помню, что даже во время своей болезни, уже лежа в постели, она с удовольствием прислушивалась к ним».
В середине мая 1837 г. Михаил и Федор Достоевские приехали в Петербург для поступления в Главное инженерное училище. «Мы с братом стремились тогда в новую жизнь, — вспоминал Достоевский в «Дневнике писателя» за 1876 г. об этой поездке в Петербург, — мечтали об чем-то ужасно, обо всем «прекрасном и высоком», — тогда это словечко было еще свежо и выговаривалось без иронии. И сколько тогда было и ходило таких прекрасных словечек! Мы верили чему-то страстно, и хоть мы оба отлично знали всё, что требовалось к экзамену из математики, но мечтали мы только о поэзии и о поэтах. Брат писал стихи, каждый день стихотворения по три, и даже дорогой, а я беспрерывно в уме сочинял роман из венецианской жизни. Тогда, всего два месяца перед тем, скончался Пушкин, и мы, дорогой, сговаривались с братом, приехав в Петербург, тотчас же сходить на место поединка и пробраться в бывшую квартиру Пушкина, чтобы увидеть ту комнату, в которой он испустил дух».
Поклонение всему «прекрасному и святому», чему были верны с детства Михаил и Федор Достоевские, осталось у них на всю жизнь, как и нежная и преданная дружба, связавшая их все годы. И если Михаил Михайлович пишет 28 ноября 1838 г. отцу: «И для страдальцев есть радости! О, какие радости! Пусть у меня возьмут все, оставят нагим меня, но дадут мне Шиллера, и я позабуду весь мир! Что мне все эти внешности, когда мой дух голоден! Тот, кто верит в прекрасное, уже счастлив! Я часто плачу от радости, чаще, нежели от горя, и жду с нетерпением посещения минут этих! Вот радость! Духовная радость, а не физическая!», то это же мог написать отцу и сам Достоевский, для которого И.Ф. Шиллер всегда был тоже «прекрасным и святым».
Не поступив в Главное инженерное училище (ошибочно был признан чахоточным), Михаил Михайлович определился в январе 1838 г. на военную службу кондуктором 2-го класса; в сентябре произведен в юнкеры, в 1841 г. — в инженер-прапорщики. Служил при Петербургской и Ревельской инженерных командах. Между Михаилом и Федором существует тесная духовная связь. Письма Достоевского к брату Михаилу поражают удивительным проникновением в самое сокровенное великих писателей, он — гениальный читатель, он обладает поразительной склонностью к сотворчеству с классиками. «…Гомер (баснословный человек, может быть как Христос, воплощенный Богом и к нам посланный), — писал Достоевский Михаилу 1 января 1840 г., — может быть параллелью только Христу, а не Гете. Вникни в него брат, пойми «Илиаду», прочти ее хорошенько (ты ведь не читал ее? признайся). Ведь в «Илиаде» Гомер дал всему древнему миру организацию и духовной и земной жизни, совершенно в такой же силе, как Христос новому. Теперь поймешь ли меня? Victor Hugo как лирик с чисто ангельским характером, с христианским младенческим направленьем поэзии, и никто не сравнится с ним в этом, ни Шиллер (сколько ни христианск<ий> поэт Шиллер), ни лирик Шекспир, я читал его сонеты на французском, ни Байрон, ни Пушкин. Только Гомер с такою же неколебимою уверенностию в призванье, с младенческим верованием в бога поэзии, которому служит он, похож в направленье источника поэзии на Victor’a Hugo, но только в направленье, а не в мысли, которая дана ему природою и которую он выражал; я и не говорю про это. Державин, кажется, может стоять выше их обоих в лирике…»
«Бальзак велик! — пишет семнадцатилетний Достоевский брату Михаилу. — Его характеры — произведения ума вселенной! Не дух времени, но целые тысячелетия приготовили бореньем своим такую развязку в душе человека». Так постепенно, в восторженной смене литературных впечатлений и в лихорадочном, хаотичном чтении классиков мировой литературы, в откровенной переписке с братом Михаилом, молодой Достоевский находит сокровенную тему своего будущего творчества: человек, его природа, его назначение, смысл его жизни, его душа.
16 августа 1839 г. Достоевский пишет брату Михаилу: «Человек есть тайна. Ее надо разгадать, и ежели будешь ее разгадывать всю жизнь, то не говори, что потерял время; я занимаюсь этой тайной, ибо хочу быть человеком».
Михаил и Федор Достоевские страстно мечтают о встрече: даже самые сокровенные письма не могут передать всех порывов души и сердца. В 1843, 1845 и 1846 гг. Достоевский трижды гостит у Михаила в Ревеле, который стал одним из самых модных курортов России, так как морские купания считались панацеей от всех болезней.
В 1848 г. Михаил Михайлович вышел в отставку и поселился в Петербурге у Достоевского. С этого же года печатает в «Отечественных записках» (№ 2) перевод поэмы И.В. Гете «Рейнеке-Лис», а в «Библиотеке для чтения» (Т. 2—5) драмы И.Ф. Шиллера «Дон Карлос». В 1848—1850 гг. Михаил Михайлович напечатал в «Отечественных записках» ряд повестей: «Дочка» (1848. № 8), «Господин Светёлкин» (1848. № 10), «Воробей» (1848. № 11), «Два старичка» (1849. № 11), «Пятьдесят лот» (1850. № 8).
Под влиянием Достоевского Михаил Михайлович познакомился с сочинениями Ш. Фурье и сблизился с кружком петрашевцев. С 6 мая по 24 июня 1849 г. Михаил Михайлович находился в Петропавловской крепости и был освобожден во многом благодаря Достоевскому, доказавшему на следствии его непричастность к деятельности петрашевцев. «Брат мой никогда не принимал никакого участия в разговорах у Петрашевского, — показывал Достоевский на следствии. — Я не слыхал, чтобы он сказал хоть два слова. Все, бывавшие у Петрашевского, знают это. Ходил он реже меня и если ходил, то ходил из любопытства и потому, что, будучи человеком семейным, весьма небогатым, трудящимся, отказывающим себе почти во всех наслаждениях, он не мог отказать себе в единственном развлечении: поддерживать весьма небольшой круг знакомства, чтоб не одичать в домашнем углу совершенно. Я говорю это к тому, что брат познакомился с Петрашевским через меня, что в этом знакомстве я виноват, а вместе в несчастии брата и семейства его. Ибо, если я и другие в эти два месяца заключения вытерпели только тоску и скуку, то он выстрадал в десять раз более в сравнении с нами. Он от природы сложения слабого, наклонен к чахотке и, сверх того, мучается душою о погибшем семействе своем, которое должно буквально и неизбежно погибнуть от тоски, лишений и голода в его отсутствие. И потому этот арест должен быть для него буквально казнию, тогда как виновен он менее всех. Я считал себя обязанным сказать это; ибо знаю, что он не виноват ни в чем не только словом, но даже мыслию». Негласный надзор над Михаилом Михайловичем сохранился до конца жизни.
В 1850-е гг., в связи, очевидно, с тем, что брат Федор находится на каторге и в ссылке, Михаил Михайлович почти перестает писать (ему нужно было, вероятно, взаимное сопряжение с творчеством брата) и занимается больше частным предпринимательством (табачная фабрика и магазин), изредка публикуя лишь переводы.
В письме к брату Федору от 18 апреля 1856 г. Михаил Михайлович сообщает о том, почему он не писал к нему все четыре каторжных года: «…Я не спал всю ночь. Я мучился и плакал. Боже мой! Неужели я не заслужил перед тобою большего доверия к любви моей и моему сердцу? Неужели ты не мог предположить других причин, более важных, моему молчанию и вообще нежеланию писать тебе мимо официального пути. Милый брат, единственный друг, — потому что у меня нет друзей — единственный друг, перед которым я никогда не скрывал себя, я хочу наконец оправдаться перед тобою, хочу в первый раз преступить приказ, данный мне, не вести с тобою тайной переписки под опасением большой ответственности. И потому слушай и верь вечному моему слову. Это будет искреннее и чистосердечное признание. После нашей разлуки с тобою спустя месяца три я начал хлопотать о дозволении писать к тебе. Видит Бог и моя совесть, я хлопотал долго и усердно. А ничего не выхлопотал. Мне отвечали на основании законов, что, до тех пор пока ты на к<аторжных> работах, это невозможно. Я даже понял, что дальнейшие хлопоты не пособят делу, могут навлечь на меня только неприятности. На счет же тайной переписки я был достаточно предубежден, чтобы осмелиться на нее. И потому я решил помогать тебе, если представятся случаи, но не компрометировать ни тебя, ни себя не единою строкой».
В пору пребывания брата Федора в Семипалатинске и Твери Михаил Михайлович выполняет все многочисленные просьбы брата, касающиеся Петербурга. «…Федор Михайлович вспоминал всегда о Михаиле Михайловиче с самым нежным чувством, — пишет жена писателя А.Г. Достоевская. — Он любил его более, чем кого другого из своих кровных родных, может быть, потому, что вырос вместе с ним и делил мысли в юности».
В 1861—1864 гг. Михаил Михайлович издает вместе с братом Федором под своим официальным редакторством журналы «Время» и «Эпоха», выступая иногда в качестве соавтора Достоевского, причем Михайл Михайлович целиком взял на себя организационно-финансовую сторону дела, осуществляя подбор авторов и ведя с ними переговоры. После неожиданной смерти Михаила Михайловича (критик Н.Н. Страхов писал, что «умер Михайло Михайлович прямо от редакторства»), друг писателя А.П. Милюков указывал, что «болезнь его началась разливом желчи и при других обстоятельствах кончилась бы, конечно, благополучно. Но разные беспокойства, особенно со стороны цензуры, которая сильно тревожила его, дурно подействовали на ход болезни — отравленная желчь бросилась на мозг, и он, пролежав три дня в беспамятстве, умер», которая явилась катастрофой для Достоевского, писатель принимает на себя его долги и заботу о его семье.
Памяти Михаила Михайловича Достоевский посвящает некролог «Несколько слов о Михаиле Михайловиче Достоевском». Примечание (к статье Н. Страхова «Воспоминания об Аполлоне Александровиче Григорьеве») и главу «За умершего» в апрельском выпуске «Дневника писателя» за 1876 г. В некрологе «Несколько слов о Михаиле Михайловиче Достоевском» Достоевский писал: «Михаил Михайлович был редактором по преимуществу. Это был человек, с уважением относившийся к своему делу, всегда сам занимавшийся им, никому не доверявший даже на время своих редакторских обязанностей и работавший беспрерывно. Он был человек образованный, развитый, уважавший литературу и сам литератор, страстно любивший поэзию, и сам поэт. С жаждой идеала и с потребностью нравственного убеждения он принимал свои убеждения самостоятельно и не прежде, как пережив их в себе, так сказать, органически <…>. Михаил Михайлович был человек настойчивый и энергический. Он принадлежал к разряду людей деловых, разряду весьма между нами немногочисленному, к разряду людей, не только умеющих замыслить и начать дело, но и умеющих довести его до конца, несмотря на препятствия. К несчастию, характер покойного был в высшей степени восприимчивый и впечатлительный. При этой восприимчивости впечатлений он мало доверял их другим, хранил их в глубине себя, мало высказывался, особенно в несчастьях и неудачах. Когда он страдал, то страдал один и не обременял других своею экспансивностью. Только удачу, радость любил он делить добродушно с своими домашними и близкими; в такие минуты он не мог и не хотел быть один».
В настоящее время могила Михаила Михайловича Достоевского в Павловске утрачена.
В октябре 1903 года в Москве открылась Морозовская больница — одна из старейших детских больниц в городе. Спустя 115 лет это современный полнопрофильный медицинский центр, в котором ежегодно проходят лечение более 130 тысяч детей, проводится свыше 19 тысяч операций.
Дар купца Морозова
В 1898 году купец первой гильдии Алексей Морозов выполнил завещание своего отца Викулы Морозова и передал в дар городу 400 тысяч рублей на строительство детской больницы. Московская городская Дума добавила средств из казны. Была выделена земля — девять гектаров — в районе торговой Конной площади и Мытной улицы. В 1903 году город и спонсоры открыли большую детскую больницу на 340 коек.
Ежедневно она принимала до 500 больных, а основным направлением работы стало инфекционное.
Морозовская больница была разделена на секции — отдельные блоки для разных видов инфекции, чтобы исключить ее распространение. Здесь открыли амбулаторию, на входе пациентов с инфекцией ограждали от остальных. Также работали операционная, противооспенный кабинет для прививок, лаборатория, библиотека и аптека.
В 1906 году в больнице появилось еще шесть корпусов для пациентов, жилой корпус для персонала и часовня. Автор проектов — архитектор Илларион Иванов-Шиц, памятник которому установлен на территории больницы. Вокруг корпусов высадили деревья. В итоге получился медицинский городок с парком.
В 1914 году открыли новый корпус — для новорожденных. Строительство спонсировал купец Александр Андреевич Карзинкин. В здании оборудовали стационар на 25 мест, амбулаторию и молочную кухню. Организовал работы Николай Иванович Ланговой — врач-педиатр, профессор 2-го Московского медицинского института, автор учебника по детским болезням.
Сотрудниками Морозовской больницы были знаменитые врачи: инфекционисты Владимир Колли и Борис Эгиз, детский хирург Тимофей Краснобаев (памятник ему также установлен на территории больницы). Главным врачом стал Николай Алексеев. Медсестер, служанок и надзирательниц набирали из общины сестер милосердия «Утоли моя печали». Учреждение стало передовым для своего времени.
Они были первыми
В истории больницы часто встречается слово «впервые». Например, в 1905 году в Морозовской впервые в стране стали применять рентгенографические исследования для детей.
В 1930-е впервые применили Мельцеровские боксы — изолированные помещения для инфекционных пациентов, а позже построили несколько корпусов на 120 боксов. Эта методика была затем принята во всех больницах страны.
В 1932 году заработало первое в городе детское ЛОР-отделение, а в 1934-м — ревматологическое. С 1937 года при больнице стали готовить медсестер городских детских стационаров. Именно в Морозовской в 1947-м открыли первое в стране детское отделение для лечения менингита и туберкулеза.
В 1960-е годы появилось первые в Советском Союзе отделения для новорожденных с поражением нервной системы, гематологическое — для больных лейкозом, а также детский кардиоревматологический диспансер.
В 1970-м больница первой в Москве открыла детское нейрохирургическое отделение. Тогда же врачи организовали службу офтальмологической помощи детям.
В 1982 году впервые применили КТ-исследование у детей.
В 2015-м в больнице создали региональный референс-центр врожденных наследственных заболеваний, генетических отклонений, орфанных и других редких заболеваний. А спустя два года впервые в России стали делать УЗИ-исследование для диагностики у детей патологических изменений в легких.
Развитие и технологии
Сейчас Морозовская детская больница — один из крупнейших стационаров Москвы, в котором более 1300 коек, 35 лечебных отделений, 17 профилей, консультативно-диагностическая поликлиника.
Ежегодно здесь получают помощь 130 тысяч детей — это больше трети от общего числа госпитализированных детей в столице. За прошедший год в Морозовской больнице врачи провели свыше 19 тысяч операций. В том числе и самые сложные — пластику дефекта межжелудочковой перегородки у младенца, коррекцию дефекта межжелудочковой и межпредсердной перегородок в сочетании со стенозом легочной артерии.
Как изменилась Морозовская больницаВ Морозовской больнице провели уникальную гибридную операцию по удалению аневризмы
В октябре 2017 года первых пациентов принял новый корпус — семиэтажное здание на 500 коек, оснащенное самым современным высокотехнологичным оборудованием. Это полнопрофильное лечебное учреждение, где могут лечить все — от онкологических заболеваний до болезней системы крови и костного мозга. Всего в новом корпусе 16 отделений.
Кроме хирургов, там работают специалисты в сфере аритмологии, гинекологии, нарушения обмена веществ, реанимации, интенсивной терапии. Некоторые направления лечения — эксклюзивные для Москвы: отделения экстренной детской кардиохирургии прежде не было в городе. В новом корпусе будет располагаться единственный в городе референс-центр орфанных (редких) и других заболеваний детей и подростков. Их всего два в России — один в Екатеринбурге, один в Москве.
Еще в Морозовской действует единственное в столице отделение детской гинекологии.
Морозовская больница — маленький мир, который развивается каждый день. Сейчас идет проектирование протонного центра лучевой терапии. В год там смогут лечиться до 1450 пациентов.
Лечим пациента, а не болезнь
В Морозовской больнице есть городские клинические центры, которые благодаря мультидисциплинарному подходу объединяют несколько отделений. Это помогает врачам придерживаться главного принципа — лечить пациента, а не болезнь.
17 апреля 2019 года в Морозовской детской городской клинической больнице в Москве состоялась церемония награждения Почетных доноров — сотрудников ГБУЗ «Морозовская ДГКБ ДЗМ».
Торжественное мероприятие Департамента здравоохранения города Москвы «Поделитесь жизнью, сдайте кровь», организованное совместно с Всероссийским обществом гемофилии было приурочено ко Всемирному дню гемофилии.
В торжественной обстановке, в конференц-зале Морозовской больницы десятерым сотрудникам Морозовской ДГКБ, оказавшим значительный вклад в лечение больных гемофилией вручили благодарственные грамоты от Всероссийского общества гемофилии и Департамента здравоохранения города Москвы.
В мероприятии приняли участие:
Президент «Всероссийского общества гемофилии» — Жулёв Юрий Александрович,
Вице-президент «Всероссийского общества гемофилии» — Архипова Надежда Ивановна,
главный внештатный специалист гематолог Департамента здравоохранения города Москвы — Птушкин Вадим Вадимович,
Заместитель главного врача ГБУЗ «Морозовская ДГКБ ДЗМ» — Теновская Татьяна Александровна,
представитель управления по связям с общественностью Департамента здравоохранения города Москвы — Овсянников Денис Владимирович.
4 ноября 1964 на базе Морозовской больнице было открыто первое в СССР отделение гематологии, являющиеся в настоящее время ведущим лечебным центром в этой области. На протяжении вот уже почти 55 лет, медики отделения помогают детям больным гемофилией.
Всемирный день гемофилии призван привлечь внимание общественности к проблемам больных и способствовать улучшению качества их жизни. В Москве уже выросло два поколения молодых людей, для которых гемофилия не приговор, не страх, боль и ужас, а спокойная и нормальная жизнь. У них есть полная уверенность в будущем. Они получают образование, работают, занимаются спортом.
Справочная информация
Московское общество больных гемофилией было образовано в 1989 году и в 2019 году отмечает 30-летие активной деятельности.
Об этом говорится в карточке Морозовской ДГКБ на сайте Департамента здравоохранения Москвы. Елена Петряйкина подтвердила порталу Medvestnik.ru эту информацию, уточнив, что приступила к обязанностям в новой должности 25 сентября.
Елена Петряйкина закончила педиатрический факультет РНИМУ им. Н.И. Пирогова в 1990 г., затем клиническую ординатуру по педиатрии. С 1993 по 2002 г. была детским врачом-эндокринологом в Морозовской ДГКБ, а с 2002 по 2011 г. – заведовала отделением эндокринологии этого медучреждения. С 2011 г. была заместителем главного врача по медицинской части, параллельно став главным внештатным специалистом ДЗМ по детской эндокринологии. С октября 2017 г. Елена Петряйкина работала главным врачом ДГКБ святого Владимира. Сейчас медучреждение возглавляет Сергей Заварохин – бывший главный врач Детской городской поликлиники № 118.
Морозовская ДГКБ – крупнейшее детское государственное медучреждение Москвы, включающее 28 отделений и 10 вспомогательных служб. Коечный фонд составляет 720 коек в стационаре и 30 в отделении реанимации и интенсивной терапии.