А Я говорю вам, что всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду; кто же скажет брату своему: «рака», подлежит синедриону; а кто скажет: «безумный», подлежит геенне огненной
Видишь ли власть совершенную? Видишь ли образ действия, приличествующий Законодателю? Кто так говорил когда-нибудь из пророков? Кто из праведников? Кто из патриархов? Никто. «Сие говорит Господь”, говорили они. Но не так говорит Сын. Те возвещали слова Владыки, а Он слова Отца Своего; слова же Отца суть вместе слова и Сына: «И все Мое Твое, и Твое Мое” (Ин. 17:10), говорит Христос. Те давали закон подобным себе рабам, а Он — рабам Своим. Теперь спросим тех, которые отвергают закон: заповедь — «не гневайся” противоречит ли заповеди — «не убивай”? Или, напротив, она есть усовершенствование и подтверждение последней? Очевидно, что первая служит дополнением второй, а потому и важнее ее. Кто не предается гневу, тот, без сомнения, не решится на убийство; кто обуздывает гнев свой, тот, конечно, не даст воли рукам своим. Корень убийства есть гнев. Поэтому, кто исторгает корень, тот, без сомнения, будет отсекать и ветви, или — лучше — он не даст им и возникнуть.
Итак, не для нарушения древнего закона, но для большего сохранения его Христос дал закон новый. В самом деле, с какою целью древний закон предписывал эту заповедь? Не с тою ли, чтобы никто не убивал ближнего своего? Итак, восстававшему против закона надлежало бы позволить убийство, потому что заповеди — «не убивай” противоположно позволение убивать. Когда же Христос запрещает даже и гневаться, то тем еще более утверждает то, чего требовал закон, потому что не так удобно воздержаться от убийства человеку, имеющему в мыслях только то, чтобы не убивать, как тому, кто истребил и самый гнев. Этот последний гораздо более удален от такого поступка. Но чтобы и другим образом опровергнуть наших противников, рассмотрим все их возражения. Что же они говорят? Они говорят, что Бог, сотворивший мир, повелевающий солнцу сиять на злых и добрых, посылающий дождь на праведных и неправедных, есть какое-то существо злое. А умереннейшие из них, хотя этого не утверждают, но, называя Бога правосудным, не признают Его благим. Дают Христу другого какого-то отца, которого и нет, и который ничего не сотворил. Бог, которого они называют не благим, пребывает в своей области, и сохраняет принадлежащее ему; а Бог благий входит в чужую область, и без всякого основания хочет сделаться спасителем того, чего не был творцом. Видишь ли, как чада дьявола говорят по научению отца своего, признавая творение чуждым Богу, вопреки словам Иоанна: «Пришел к своим”, и: «И мир чрез Него начал быть” (Ин. 1:10,11). Далее, рассматривая древний закон, который повелевает исторгать око за око и зуб за зуб, тотчас возражают: как может быть благим Тот, Который говорит это? Что же мы ответим им? То, что это, напротив, есть величайший знак человеколюбия Божия. Не для того Он постановил такой закон, чтобы мы исторгали глаза друг у друга, но чтобы не причиняли зла другим, опасаясь потерпеть то же самое и от них. Подобно тому, как, угрожая погибелью ниневитянам, Он не хотел их погубить (ведь если б Он хотел этого, то Ему надлежало бы умолчать), но хотел только, внушив страх, сделать их лучшими, дабы оставить гнев Свой, — так точно и тем, которые так дерзки, что готовы выколоть у других глаза, определил наказание с тою целью, чтобы по крайней мере страх препятствовал им отнимать зрение у ближних, если они по доброй воле не захотят удержаться от этой жестокости. Если бы это была жестокость, то жестокостью было бы и то, что запрещается убийство, возбраняется прелюбодеяние. Но так говорить могут только сумасшедшие, дошедшие до последней степени безумия. А я столько страшусь назвать эти постановления жестокими, что противное им почел бы делом беззаконным, судя по здравому человеческому смыслу. Ты говоришь, что Бог жесток потому, что повелел исторгать око за око; а я скажу, что когда бы Он не дал такого повеления, тогда бы справедливее многие могли почесть Его таким, каким ты Его называешь. Положим, что всякий закон утратил свое значение, и никто не страшится определенного им наказания, — что всем злодеям, и прелюбодеям, и убийцам, и ворам, и клятвопреступникам, и отцеубийцам — предоставлена свобода жить без всякого страха по своим склонностям: не низвратится ли тогда все, не наполнятся ли бесчисленными злодеяниями и убийствами города, торжища, дома, земля, море и вся вселенная? Это всякому очевидно. Если и при существовании законов, при страхе и угрозах, злые намерения едва удерживаются, то, когда бы отнята была и эта преграда, что тогда препятствовало бы людям решаться на зло? Какие бедствия не вторглись бы тогда в жизнь человеческую? Не то только жестокость, когда злым позволяют делать, что хотят, но и то, когда человека, не учинившего никакой несправедливости, и страдающего невинно, оставляют без всякой защиты. Скажи мне, если бы кто-нибудь, собрав отовсюду злых людей и вооруживши их мечами, приказал им ходить по всему городу и убивать всех встречных, — могло ли бы что-нибудь быть бесчеловечнее этого? Напротив, если бы кто-нибудь другой связал этих вооруженных людей и силою заключил их в темницу, а тех, которым угрожала смерть, исхитил бы из рук беззаконников, — может ли быть что-нибудь человеколюбивее этого? Теперь примени эти примеры и к закону. Повелевающий исторгать око за око налагает этот страх, как некие крепкие узы, на души порочных, и уподобляется человеку, связавшему вооруженных злодеев; а кто не определил бы никакого наказания преступникам, тот вооружил бы их бесстрашием, и был бы подобен человеку, который роздал злодеям мечи и разослал их по всему городу.
Видишь ли, что заповеди Божии не только не жестоки, но еще исполнены и великого человеколюбия? Если же ты за это называешь Законодателя жестоким и тяжким, то скажи мне, что труднее и тягостнее — не убивать, или даже и не гневаться? Кто более строг, тот ли, кто определяет наказание за человекоубийство, или тот, кто налагает его даже и за гнев? Тот ли, кто карает прелюбодея по совершении греха, или тот, кто за само вожделение подвергает наказанию, и наказанию вечному? Видите, как мы дошли до заключения, совершенно противного лжеумствованиям еретиков! Бог древнего закона, называемый ими жестоким, оказывается кротким и милостивым; Бог же нового закона, признаваемый ими за благого, представляется, по их безумию, строгим и жестоким. Но мы исповедуем единого Законодателя в Ветхом и Новом завете, Который все устроил, как нужно было, и по различию самых времен постановил и два различные закона. Итак, ни ветхозаветные заповеди не были жестоки, ни новозаветные не обременительны и не тягостны; но и те и другие показывают одинаковую попечительность и любовь. А что и ветхий закон дал сам Бог, послушай, как говорит об этом пророк, или лучше сказать — что говорит сам Он в лице пророка: «Я заключу с домом Израиля и с домом Иуды новый завет, не такой завет, какой Я заключил с отцами их” (Иер. 31:31,32).
Если же кто, зараженный нечестием Манихейским, не принимает этих слов, тот пусть послушает Павла, который говорит то же самое: «Авраам имел двух сынов, одного от рабы, а другого от свободной… Это два завета”(Гал. 4:22,24). Как там две различные жены, но муж их один, так и здесь — два завета, но Законодатель один. А чтобы ты знал, что в том и другом открывается одно и то же человеколюбие, для этого там Он сказал: «Око за око”, а здесь: «Кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую” (Мф. 5:39). Как там Он отклоняет человека от обиды страхом наказания, так равно и здесь. Каким же это образом, скажешь ты, когда Он повелевает обратить и другую ланиту? Ну так что ж из этого? Давая такую заповедь, Он не освобождает от страха, а повелевает только дать ему свободу вполне удовлетворить свой гнев. Господь не говорит, что оскорбляющий останется без наказания, но только не велит тебе самому его наказывать, и таким образом, как на того, кто ударил, наводит больший страх, если он пребудет во гневе, так утешает и того, кто получил удар. Но все это я говорил, рассуждая, так сказать мимоходом, о всех вообще заповедях. Теперь надобно обратиться к нашему предмету, и изъяснить все вышесказанное по порядку.
«Всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду», — говорит Христос. Этими словами Он не устраняет гнев совершенно: во-первых, потому, что человек не может быть свободен от страстей; он может сдерживать их, но совершенно не иметь их не властен; во-вторых, потому, что страсть гнева может быть и полезна, если только мы умеем пользоваться ею в надлежащее время. Посмотри, например, сколько добра произвел гнев Павла против коринфян. Он избавил их от великого вреда. Равным образом, посредством гнева же обратил он и отпадший народ галатийский, и многих других. Когда же бывает приличное время для гнева? Тогда, когда мы не за себя самих отмщаем, но обуздываем дерзких, и обращаем на прямой путь беспечных. А когда гнев неуместен? Тогда, когда мы гневаемся, чтобы отмстить за самих себя, что запрещает и апостол Павел, говоря: «Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу ” (Рим. 12:19); когда ссоримся из-за денег, чего тоже апостол не позволяет, говоря: «Для чего бы вам лучше не оставаться обиженными? для чего бы вам лучше не терпеть лишения?” (1 Кор. 6:7)? Как этот последний гнев излишен, так первый нужен и полезен. Но многие поступают наоборот. Они приходят в ярость, когда обижают их самих, но остаются холодны и малодушествуют, когда видят, как подвергается обиде другой. То и другое противно законам евангельским. Итак, не гнев собственно есть нарушение закона, но гнев неблаговременный, почему и пророк сказал: «Гневаясь, не согрешайте” (Пс. 4:5). «Кто же скажет брату своему: «рака», подлежит синедриону” (сонмищу, судилищу). Сонмищем здесь Господь называет судилище еврейское. Он упоминает о нем теперь для того, чтобы не подумали, что Он во всем вводит новое и небывалое. Слово — «рака» не составляет большой обиды; оно выражает только некоторое презрение или неуважение со стороны того, кто его произносит. Подобно тому, как мы, приказывая что-нибудь слугам и другим низкого состояния людям, говорим: пойди ты туда, скажи ты тому-то; так точно и говорящие сирским языком употребляют слово — «рака» вместо слова — «ты”. Но человеколюбивый Бог, чтобы предотвратить большие обиды, хочет прекратить и самые малые, повелевая нам во взаимном обращении соблюдать приличие и надлежащее друг к другу уважение. «А кто скажет: «безумный», подлежит геенне огненной”.
Христос и подвергает гневающегося напрасно суду, говоря: «гневающийся … подлежит суду”; а того, кто скажет — «рака», предает суду сонмища. Но эти наказания еще не так велики, потому что они совершаются здесь. Но тому, кто назовет другого уродом, Он угрожает огнем геенским. Здесь в первый раз Христос употребляет слово: «геенна”. Сначала Он беседовал о царстве, а потом упоминает и о геенне, показывая, что первого мы удостаиваемся по Его человеколюбию и воле, а в последнюю ввергаем себя по своей беспечности. Смотри, как постепенно Он переходит от малых наказаний к большим, и тем как бы защищает Себя пред тобою, показывая, что Он сам вовсе не хотел бы употреблять подобных угроз, но что мы сами заставляем Его произносить такие приговоры. Я сказал тебе, говорит Он, не гневайся напрасно; потому что повинен будешь суду. Ты пренебрег этим первым предостережением. Смотри же, что породил гнев твой! Он тотчас заставил тебя оскорбить другого. Ты сказал брату своему: «рака». За это Я подверг тебя еще другому наказанию — суду сонмища. Если ты, презревши и это, прострешь далее свою наглость, то Я не стану более налагать на тебя таких умеренных наказаний, но подвергну тебя вечному мучению гееннскому, чтобы ты наконец не покусился и на убийство. Подлинно ничто, ничто не бывает так несносно, как оскорбление, ничто столько не угрызает душу человеческую; а чем язвительнее слова обидные, тем сильнейший возгорается огонь. Итак, не почитай за маловажное называть другого уродом (безумным). Когда ты отнимаешь у брата своего то, чем мы отличаемся от бессловесных, и что преимущественно делает нас людьми, т. е., ум и рассудок, ты через это лишаешь его всякого благородства. Итак, не на слова только должны мы обращать внимание, но и на само дело и на страсть, представляя то, какой удар нанести может слово, и какое причинить зло. Вот почему и Павел извергает из царствия не только прелюбодеев и блудников, но и обидчиков. И весьма справедливо. В самом деле, обидчик разоряет благо, созидаемое любовью, подвергает ближнего бесчисленным бедствиям, производит непрестанные вражды, разрывает члены Христовы, ежедневно изгоняет любезный Богу мир, и своими ругательствами уготовляет дьяволу просторное жилище, и способствует его усилению. Потому и Христос, чтобы ослабить крепость его, постановил этот закон. Он имеет великое попечение о любви, поскольку любовь есть мать всех благ, есть отличительный признак Его учеников; она одна содержит в себе все наши совершенства. Поэтому Христос справедливо с такою силою истребляет самые корни и источники вражды, разрушающей любовь. Итак, не думай, чтобы в словах Христовых было преувеличение; но, размыслив, какие от этих постановлений происходят блага, удивляйся их кротости. Ведь Бог ни о чем так не печется, как о том, чтобы мы жили в единении и союзе между собою. Потому-то Господь и сам, и через Своих учеников, как в Новом, так и Ветхом завете, много говорит об этой заповеди, и показывает Себя строгим мстителем и карателем за пренебрежение ею. Ничто столько не способствует ко введению и укоренению всякого зла, как истребление любви, почему и сказано: когда умножится беззаконие, «во многих охладеет любовь” (Мф. 24:12). Так Каин сделался братоубийцею; так предались жестокости Исав и братья Иосифовы; так бесчисленное множество зол вторглось в мир от разрыва любви. Потому-то Христос со всею заботливостью истребляет все то, что разрушает любовь.
Беседы на Евангелие от Матфея.
См. Толкование на Мф. 5:21
СЮЖЕТ "ГОРЯ ОТ УМА"
Искусство живого изображения у Грибоедова таково, что исследование его отодвинуло все остальные моменты. Исследованием сюжета "Горе от ума" занимались гораздо менее. Но сила и новизна "Горя от ума" была именно в том, что самый сюжет был громадного жизненного, общественного, исторического значения. /…/ «Сильное место в сюжете” это выдумка о сумасшествии Чацкого .
Возникновение выдумки — наиболее сильное место в любовной драме Чацкого. Оно основано на собственных словах героя. Пытаясь разгадать, кого любит Софья, и не доверяя очевидности, Чацкий как бы примиряется с концом своей любви. Он горько иронизирует над своей отвергнутой любовью, называя ее с у м а с ш е с т в и е м:
Потом
От сумасшествия могу я остеречься;
Пущусь подалее — простить, охолодеть,
Не думать о любви, но буду я уметь
Теряться по свету, забыться и развлечься.
На это горькое признание Софья говорит (про себя):
Вот нехотя с ума свела!
Софья, выведенная из себя словами Чацкого о Молчалине, из мести повторяет это:
Он не в своем уме.
Искусство в еле заметных усилениях. Интересно, что слух пущен через безыменных г. N и потом г. D.
Распространение и рост выдумки.
III ДЕЙСТВИЕ
Явление 1
Чацкий. От сумасшествия могу я остеречься.
Софья Вот нехотя с ума свела!
Явление 14
Софья. Он не в своем уме.
Г.N. Ужли с ума сошел?
Явление 15
Г.N. С ума сошел.
Явление 16
Г.D. С ума сошел.
Загорецкий Его в безумные упрятал дядя плут.
Явление 17
Загорецкий Он сумасшедший.
Загорецкий Да, он сошел с ума.
Явление 19
Загорецкий В горах изранен в лоб, сошел с ума от раны.
Явление 21
Загорецкий Безумный по всему…
Хлёстова В его лета с ума спрыгнул!
Фамусов Безумных развелось людей, и дел, и мнений.
Хлёстова Уж кто в уме расстроен.
Явление 22
Хлёстова Ну, как с безумных глаз…
IV ДЕЙСТВИЕ
Явление 6
Загорецкий В уме сурьезно поврежден.
Явление 14
Фамусов Сама его безумным называла!
Распространение выдумки основано на изображении переимчивости. Однако дело не в вере, в перемене мнений, дело в полной общности с о г л а с и я. В конце III действия Чацкий уже объявлен сумасшедшим. На вопрос Платона Михайловича:
Кто первый разгласил?
Наталья Дмитриевна отвечает:
Ах, друг мой, все!
И старый друг Чацкого должен уступить:
Ну, все, так верить поневоле.
Дело не в вере выдумку, даже не в доверии;
Полечат, вылечат, авось
— говорит Хлёстова, явно не веря. «Никто не поверил, но все повторяют”. Слепая необходимость повторять общий слух, при недоверии.
Еще более ясно соглашается Репетилов
Простите, я не знал, что это слишком гласно.
Выдумка приобретает характер сговора, заговора. /…/
Выдумка о сумасшествии Чацкого — это разительный пример «сильного положения в сюжете”, о котором говорит Бомарше. Смена выдумок, рост их кончается репликой старой княгини:
Я думаю, он просто якобинец,
Ваш Чацкий!!!
Выдумка превращается в донос. /…/
Конец III действия совершенно менял трактовку комедии вообще и главного лица в ней, в частности. Горячий сатирический монолог Чацкого о «французике из Бордо” является одним из идейных центров пьесы. Этот монолог обрывается следующим образом:
И в Петербурге, и Москве,
Кто недруг выписных лиц, вычур, слов кудрявых,
В чьей, по несчастью голове
Пять, шесть найдется мыслей здравых,
И он осмелится их гласно объявлять,
Глядь…
(Оглядывается, все в вальсе кружатся с величайшим
усердием. Старики разбрелись к карточным столам).
Конец третьего действия.
Центр комедии — в комичности положения самого Чацкого, и здесь комичность является средством трагического, а комедия — видом трагедии. /…/
Грибоедов был человеком двенадцатого года «по духу времени и вкусу”. В общественной жизни для него был уже возможен декабрь 1825 г. Он относился с лирическим сожалением к падшему Платону Михайловичу, с авторской враждебностью к Софье Павловне, со смехом учителя театра и поэта, чующего будущее, — к Репетилову, с личной, автобиографической враждой к той Москве, которая была для него тем, чем была старая Англия для Байрона.
Грибоедов, едва достигнув 18-летнего возраста, участвует в Отечественной войне 1812 г. В комедии с особой силой дан послевоенный равнодушный карьеризм. Удачливый карьерист нового типа Скалозуб дан уже самой фамилией. Однако неразборчивое посмеивание имеет характер совершенно определенный. Скалозуб говорит о путях карьеры. Самым выгодным оказывается пользоваться выгодами, предоставляемыми самой войной: «Иные, смотришь, перебиты”. Преступность скалозубовского карьеризма, основанного на потерях армии, очевидна. Пылкий восторг перед удачливостью его карьеры со стороны Фамусова, смотрящего на него как на желанного зятя, более даже важен, чем борьба Фамусова с Чацким. Предупреждение о Скалозубе как о главном военном персонаже эпохи было одним из главных выступлений в политической комедии.
Беспредметное, полное равнодушие ко всему, кроме собственной карьеры, посмеиванье и шутки шутника Скалозуба — самое ненавистное для сатиры Грибоедова, как позже были ненавистны любители смешного и писатели по смешной части Салтыкову.
По Скалозубу, «чтобы чины добыть, есть многие каналы”. И здесь назван один «канал” этого удачника, который носит имя по щедрости шуток, по той беспредельной шутливости, которая без разбора отличает новый «полк шутов”: «Шутить и он горазд, ведь нынче кто не шутит” (Лиза), шутливости, которая враждебнее всего шуткам Чацкого, так как стремится подменить их собою. Этот канал «чтоб чины добыть” — «иные, смотришь, перебиты”. Преступное довольство выгодностью смерти. От преступности этому шутнику недалеко, как этой комедии до драмы. Фигура Скалозуба в "Горе от ума" предсказывает гибель николаевского военного режима.
"Горе от ума" — комедия о том времени, о безвременье, о женской власти и мужском упадке, о великом историческом вековом счете за героическую народную войну: на свободу крестьян, на великую национальную культуру, на военную мощь русского народа — счете неоплаченном и приведшем к декабрю 1825 г.
Мф., 12 зач., 5, 20–26
Сказал Господь Своим ученикам: если праведность ваша не превзойдет праведности книжников и фарисеев, то вы не войдете в Царство Небесное. Вы слышали, что сказано древним: не убивай, кто же убьет, подлежит суду. А Я говорю вам, что всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду; кто же скажет брату своему: `рака, подлежит синедриону; а кто скажет: `безумный, подлежит геенне огненной. Итак, если ты принесешь дар твой к жертвеннику и там вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя, оставь там дар твой пред жертвенником, и пойди прежде примирись с братом твоим, и тогда приди и принеси дар твой. Мирись с соперником твоим скорее, пока ты еще на пути с ним, чтобы соперник не отдал тебя судье, а судья не отдал бы тебя слуге, и не ввергли бы тебя в темницу; истинно говорю тебе: ты не выйдешь оттуда, пока не отдашь до последнего кодранта.
Праведность, которой мы призваны научиться у Христа, должна превзойти праведность книжников и фарисеев – иначе не войти нам в Царство Небесное. Христианин не только не должен допускать ничего плохого, что было у этих лицемеров, ищущих славы человеческой и ненавидящих Спасителя. Христианин должен превосходить их и в хорошем, которое они делали ради внешнего благочестия. Они думали только о внешнем, а мы должны обращать внимание на внутреннее состояние нашего сердца. Не человеком угождать, а Богу. И когда сделаем все, повеленное нам, считать себя ни на что негодными рабами, доверяясь лишь праведности Божией.
И Христос раскрывает истинный смысл древних ветхозаветных заповедей. Эти десять заповедей, данные Богом, не могут быть отменены. Так было сказано: «Не убивай, кто же убьет, подлежит суду». Закон Божий – закон жизни, стена и ограждение нашей жизни. Однако эту шестую заповедь иудеи воспринимали чисто внешне, как воспрещение убийства, но не как ограничение внутренних пожеланий, из которых и рождались подобные преступления. В этом и заключалась главное заблуждение иудеев – в учении, что Божественный Закон воспрещает греховные поступки, но не греховные мысли. Христос же говорит, что всякий, гневающийся на брата своего напрасно, совершает в своем сердце убийство. Гнев – естественное человеческое чувство. Бывают обстоятельства, когда он законен и даже похвален. Но есть напрасный гнев, когда мы гневаемся без причины, без достаточной на то причины – по пустякам, по распущенности, по привычке. Христос знает, что такое человеческое сердце. Прежде чем обнаружиться в злом поступке – ненависть, презрение, инстинкт самоутверждения оскверняет внутреннее человека.
Святые отцы говорят, что даже если бы у нас вынимали глаз или отнимали жизнь, – наш гнев был бы напрасен. Единственное оправдание нашему гневу может быть, когда нас хотят отвести от заповеди Божией, от верности Христу. «Гневаясь, не согрешайте» и «солнце да не зайдет во гневе вашем». День да не закончится для вас вашей внутренней помраченностью, потому что, кто знает, может быть, этот день окажется последним, и «в чем застану, – говорит Господь, – в том и сужу». И Солнце правды Христос да не зайдет во гневе вашем – вот единственный критерий праведного гнева.
Господь говорит, что можно убивать брата своего и оскорбительным словом, называя его «рака» (пустой человек) и «безумный». Когда эти слова употребляются с благой целью обличения опасного для многих нечестия, они не греховны. Так больший из рожденных женами говорит: «Змия, порождения ехидновы» и Сам Спаситель взывает к самонадеянному богачу: «Безумный, в ночь сию душу твою возьмут от тебя». Но когда они произносятся с внутренней злобой и презрением, – в них едкий ядовитый дым, исходящий от огня геенского. «Этот народ, невежда в законе, проклят», – говорят законники и фарисеи о тех, ради кого Христос идет на смерть.
Да, злые языки, как говорится, страшнее пистолета, и убивают медленно и неприметно. Потому так глубока молитва: «Избави мя от клеветы человеческой, и сохраню заповеди Твоя». Чтобы мы поняли, насколько страшен этот грех, Господь говорит, что совершающий его будет подвержен самому страшному наказанию, если не покается, – геенне огненной, вечным мукам.
Потому мы должны со всяческим тщанием хранить христианскую любовь и мир в Церкви, и, как только возникает угроза истинным отношениям с кем-либо из братьев наших, спешить к нему с примирением. Наши молитвы ко святому причащению предваряются словами: «первее примирися тя опечалившим». И если ты придешь на Божественную литургию, «если ты принесешь дар твой – сердце твое – к жертвеннику и там вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя, пойди прежде примирись с братом твоим, и тогда приди и принеси твой дар». Ты не можешь приступить без этого к святым тайнам, и ты не можешь ходить в храм. Бывает, некоторые перестают ходить в церковь, чтобы не встретить там тех, с кем они в ссоре, и тем самым согрешают вдвойне. Иди и мирись с братом твоим, потому что как не готов ты к причастию, так не готов ты и умереть.
Жизнь наша – путь, идя по которому мы должны примириться с Богом через Христа. Мирись с соперником твоим, пока ты еще на пути с ним. Праведный Бог – Соперник всем грешникам, которые не хотят покаяться. И Заступник всех неправедно обиженных. «То, что вы сделали другому, – говорит Он, – вы сделали Мне». Наша забота и наша мудрость – как можно скорее, примириться с нашими личными врагами, пока мы еще на пути. Пока мы живы, мы продолжаем идти. После смерти будет поздно это сделать. Кто упорствует во вражде с Богом, тот отвергает дар Его милосердия. Ад – темница, в которую будут ввергнуты все, кто уходит отсюда во вражде с Богом. «Истинно говорю тебе, – говорит Христос, – ты не выйдешь оттуда, пока не отдашь до последнего кодранта».