В небольшом селе Авдотьино Ногинского района с первой половины девятнадцатого века почитается чудотворная икона «Лобзание Христа Спасителя Иудой». Икона с необычным сюжетом в прошлом слыла одной из главных святынь восточной части Подмосковья. Слава об исцелениях, происходивших у образа, превратила до этого малоизвестную Николо-Берлюковскую пустынь в один из видных монастырей подмосковной земли.
Николо-Берлюковская пустынь в селе Авдотьино украшена грандиозной колокольней, сравнимой с самыми высокими звонницами Московской области. Кажется, что она не сильно уступает размерами колокольням Троице-Сергиевой Лавры или Николо-Угрешского монастыря. Главный собор обители носит имя храма Христа Спасителя, но размерами он гораздо меньше своего московского «тезки». Такое название собор получил в честь иконы Христа Спасителя «Лобзание Иуды». Храм возводился по предложению одного столичного купца специально для хранения святыни.
В семнадцатом веке на месте монастыря находился погост при церкви Николая Чудотворца, который назывался Бирихинским или Берлюковским. Название погоста произошло от некогда существовавшего в этих краях села Берлино Черноголовской волости. Монастырем погост при церкви стал в 1719 году, но тогда обитель была бедной и ничем не примечательной. Все изменилось спустя сто лет, когда в монастырской хлебопекарне случайно нашли старинную икону, изображавшую сцену взятия под стражу Иисуса Христа и предательский поцелуй Иуды Искариота.
Украшенная серебряной ризой икона Иисуса Христа «Лобзание Иуды» находится на колонне по правую сторону от входа в собор монастыря. На ней изображены четыре фигуры: в центре Иисус, голова которого отмечена позолоченным нимбом, слева и позади Христа помещены два воина, а предатель – справа от учителя. В нижней части оклада в рамке выбиты первые строки песнопения на церковно-славянском языке: «Егда славнии ученицы на умовении вечери просвещахуся, тогда Иуда злочестивый сребролюбием недуговав омрачашеся». Эти слова поются за богослужением в четверг и пятницу Страстной недели перед праздником Пасхи. Под «умовением вечери» подразумевается события последней трапезы Христа с апостолами. Иисус Христос перед трапезой омыл ноги своим ученикам, хотя по обычаю омовение должен был совершать слуга или наименьший из собравшихся, а не учитель. Во время Тайной вечери Иисус объявил, что один из учеников предаст его. Иуда Искариот, одержимый страстью сребролюбия, сразу после трапезы пошел к врагам и завистникам Христа и сговорился выдать за тридцать сребреников тайное место, где скрывался учитель, указав на Иисуса поцелуем. На иконе изображен момент предательского «лобзания» и арест Христа воинами в Гефсиманском саду.
В историческом очерке о Николо-Берлюковском монастыре Нила Софонова приводится подробный рассказ о том, как произошло первое чудо у образа Христа. Однажды слепая крестьянка села Кудинова, расположенного в пятнадцати верстах от Авдотьино, увидела необычный сон. Ей явился незнакомец, который спросил, хочет ли она исцелиться и снова видеть. Женщина страдала слепотой двадцать лет, и врачи были не в состоянии ей помочь. Незнакомец из сна повелел ей отслужить молебен у иконы Иисуса Христа и пообещал полное выздоровление. Пробудившись, женщина стала спрашивать родных об иконе Спасителя, но загадочный образ никому не был известен. Икона, которую она видела во сне, действительно, была необычной. Позади Спасителя стояло два воина, один из которых держал руки Христа, а другой поднял веревки. На иконе также был изображен апостол Иуда Искариот, целующий Иисуса.
Ночью незнакомец явился крестьянке вновь и подсказал, что нужную икону она найдет в Николо-Берлюковском монастыре. На следующее утро слепая стала просить родных отвезти ее в названную обитель, но поездка не увенчалась успехом. Выслушав описание образа, монахи не нашли в обители ни одной иконы похожей на ту, что приснилась женщине. В итоге решили отслужить молебен у обыкновенной иконы Спасителя, которая имелась в храме, но исцеления не последовало. Вернувшись домой, крестьянка увидела третий сон, в котором все тот же загадочный человек велел ей опять поехать в Берлюковскую пустынь и поискать икону в монастырской хлебопекарне. Женщина исполнила повеление и попросила монахов посмотреть, нет ли какой-нибудь иконы в помещениях хлебни. Там и был найден почерневший от времени образ, о наличии которого, видимо, и не догадывались монастырские служители. Изображение в точности совпадало с тем, что слепая видела во сне. Прямо в хлебопекарне решили отслужить водосвятный молебен, после которого больная впервые за двадцать лет увидела солнечный свет.
Когда жительница Кудинова вернулась в родное село, и прошел слух о чуде, в Берлюковскую пустынь стало стекаться множество окрестных жителей, чтобы увидеть образ. Прямо в хлебопекарне стали служить молебны с раннего утра и до глубокой ночи. Из-за огромного количества народа в помещение хлебни нельзя было войти через дверь, поэтому некоторые стали ломиться в окна. Всех прибывающих паломников негде было разместить на ночь в тесной обители. Настоятель и монахи пустыни, казалось, совсем не были готовы к такому вниманию и ажиотажу вокруг найденной иконы. Казначей монастыря по имени Геннадий взял образ и поехал в Москву, чтобы посоветоваться с митрополитом. Иерарх выслушал гостя и благословил поместить икону в Троицком соборе Николо-Берлюковского монастыря для всеобщего почитания. Со временем для более удобного размещения иконы был построен новый просторный собор Христа Спасителя.
Перед иконой в первые же дни после случая исцеления крестьянки села Кудинова стали совершаться чудеса. Задокументированы исцеления жителей окрестных сел Владычнево, деревни Чижевой, села Мизиново. Икона была известна и в Купавне, Бисерово, Леоново, Павловском Посаде. Можно сказать, что благодаря иконе «Лобзание Христа Спасителя Иудой» в последнем городе появился свой святой. В возрасте девятнадцати лет житель Павловского Посада Василий Грязнов шел как-то с работы полем и услышал голос Богородицы. Она повелела ему идти в Николо-Берлюковскую пустынь к чудотворной иконе Спасителя. Василий был воспитан в семье верующих, но потом стал вести образ жизни далекий от христианских идеалов. После паломничества к иконе «Иудино лобзание» в Авдотьино юноша изменился, а впоследствии стал известен своей подвижнической жизнью и делами милосердия в родном городе. Сегодня он канонизирован как местночтимый святой, а его мощи находятся в Покровско-Васильевском монастыре Павловского Посада.
Георгиос Кордис (иногда Джордж Кордис, англ. Georgios Kordis, р. 1956) — современный греческий художник, иконописец, теоретик искусства.
Биография
Георгиос Кордис родился в 1956 году в г. Макриррахи, Греция, но большую часть детства провел в Афинах. После окончания школы поступил в Афинский университет на факультет Теологии. Во время обучения познакомился с кипрским иконописцем отцом Симеоном Симеу, которого уже в зрелом возрасте называл своим учителем. В 1987-89 гг. жил в Бостоне, США, где окончил несколько специализированных курсов эстетики, теории и истории иконописи, параллельно обучаясь в школе искусств при Бостонском музее. В 1989 году окончил магистратуру по специальности Теология при Греческом колледже Святого Креста в Бруклайне, штат Массачусетс (англ. Hellenic College Holy Cross Greek Orthodox School of Theology) и в том же году вернулся в Грецию. В 1991 году получил докторскую степень в область теологии. С 1993 года является профессором факультета Теологии, кафедры Теории и Практики Иконографии Афинского Государственного Университета.
Георгиос Кордис является автором многих работ по иконописи в Византии. Ему принадлежит оригинальная интерпретация термина контрапост (в интерпретации художника это ключевая позиция в иконописи, когда в изображении фигуры присутствуют два направленных в разные стороны движения, которые создают иллюзию вращения). Кроме того, Георгиос Кордис известен как критик «пустого копирования» старых традиций. В интервью порталу pravoslavie.ru в 2008 году он сказал: «Евангелие переводят на многие языки мира. Когда мы переводим его, мы не меняем содержание, и мне кажется, что нам не следует так «догматически» относиться к понятию стиля. Нам нужно сохранять нашу традицию, и я уверен, что византийская традиция является наилучшей для иконописцев, но мы не можем возводить ее в догмат». Также Георгиос Кордис является автором книги «Icon as Communion. The Ideals and Compositional Principles of Icon Painting».
В 2010 году Кордис организовал несколько мастер-классов в России (в том числе в Москве в Музее им. Андрея Рублева). В последующие годы он еще несколько раз возвращался в Россию. В 2014-15 гг. Кордис работал над росписью храма св. Троицы в Колумбии.
Паола Волкова, искусствовед
- Я человек, я посредине мира,
За мною мириады инфузорий,
Передо мною мириады звезд.
Я между ними лег во весь свой рост –
Два берега связующее море,
Два космоса соединивший мост.
Арсений Тарковский
Эти стихи Тарковского – идеальный эпиграф для рассказа о художнике Джотто. Прежде чем перейти к его фреске «Поцелуй Иуды», попробуем понять, кто такой был художник Джотто ди Бондоне.
Во Флоренции в музее Уффици рядом расположены мадонны Чимабуэ и Джотто. Картины имеют некоторое формальное сходство композиции: доска пятиконечной формы повторяет портал собора. Смысл в том, что Богородица с младенцем находится как бы внутри собора. Но даже беглый взгляд зрителя непременно отметит разницу между мастерами. Изящество письма Чимабуэ, изысканность готических линий, формальное византийское письмо темного восточного лика Мадонны, телесная бесплотность, невесомость рук… Изображение Чимабуэ мы все еще называем иконой. Икона Джотто ломает эти условные строгие правила. Собственно, это уже и не икона. Тело Марии не бесплотно, это живая человеческая плоть. Белая сорочка подчеркивает грудь. Широкоплечая белокурая молодая женщина держит (именно держит, охватывает) на коленях телесного младенца. Значение этого изменения трудно недооценить: Богородица становится Мадонной. Отныне, от Джотто начиная, у каждого итальянского художника своя мадонна, свой излюбленный женский тип, ничуть не напоминающий восточный «ликовый» канон.
Чимабуэ Джованни. Мадонна
с Младенцем на троне
Джотто ди Бондоне. Мадонна
с Младенцем на троне
В российской иконописи ликовый канон существует по сей день. Религиозное и светское искусство в русской традиции разделены. С начала XVIII века, от реформ Петра I, светское искусство портретов, пейзажей, исторической живописи развивается, и быть иначе не может. Но религиозная живопись живет по законам иконостаса и церковных канонических правил. Если лик Богородицы станет лицом – значит, иконы не стало. В западной культуре через Данте и Джотто образ Мадонны привычно сквозит чертами «прекрасной дамы». В России такая форма явилась поздно в творчестве Михаила Врубеля, который изобразил Эмилию Прахову в иконостасе Кирилловской церкви в Киеве. Но это, во-первых, ХХ век, а, во-вторых, редчайшее исключение из правил.
На рубеже XIII и XIV веков Джотто изменил направление, по которому развивалось искусство. Мадонна торжественно, преисполненная земного женского достоинства, являет себя и младенца миру. Она мать, жена, царица. Ни печали, ни жертвы. Она величественна и спокойна. Джотто писал тех женщин, среди которых рос: крупных, несуетливых, с косами вокруг головы, с нежными сильными руками и лицами. Вокруг трона Мадонны хор ангелов, держащих большие церковные свечи. Перед инкрустированным, словно драгоценная шкатулка, троном – коленопреклоненные ангелы-пажи с букетами цветов. Цветы же написаны как в хорошем современном академическом натюрморте. Цветок – к букету, лепесток – к цветку.
Джотто ди Бондоне. Смерть святого Франциска Ассизского
Появление Джотто было воспринято с радостью и размахом. Мир ждал обновления. «Он писал столь совершенно, что завоевал славу величайшую» (Джорджо Вазари. Жизнь Джотто, живописца, ваятеля и зодчего флорентийского).
Во Флоренции в церкви Санта-Кроче в капелле Барди и сегодня можно видеть фреску «Смерть святого Франциска Ассизского». Это большая, сложная по композиции картина. Фрески Джотто следует уже называть картинами, а его самого – создателем современной композиционной картины.
Францисканский цикл Джотто очень обширен. Нам неизвестно, был ли Джотто францисканцем, и мы не знаем ничего о его политических симпатиях. Идеи Франциска в стиле живописи Джотто – уникальное взаимораскрытие философии и искусства. Для Джотто его театр живописи, стиль, герои, отношение к деталям близки философии добра и духовного равенства перед лицом Бога, природы и вечности. Франциск был свободен, независим мыслью, словом, действием. Джотто был таким же. Думается, что подлинным последователем Франциска стал именно Джотто, а не братья францисканцы.
Один из биографов Джотто, Джорджо Вазари, оставил очень интересные сведения. Он говорит о том, что Джотто приехал расписывать церковь в Падуе (в 1303 или 1304 году), ненадолго опережая свою компанию, то есть своих товарищей. Как в Средние века на Руси Андрей Рублев писал «со товарищи», точно так же и на Западе церкви расписывал художник со своей художественной бригадой. Сохранилось очень много сведений о школе Джотто, об этих его сотоварищах. И даже новеллы Боккаччо, и даже целый цикл новелл «Фацетии» – маленькие рассказы, которые рассказывают о Джотто, о его веселом нраве, о том, какой он был балагур, острослов, как он был не столь хорош собой, сколь обаятелен и общителен. И какое это было всегда веселое дело, когда эти художники приходили в город расписывать церковь. В этих рассказах Джотто предстает как «здоровый гений» – гений, но с нерасщепленной душой, с душой цельной францисканской, ликующей, любовной… Итак, он приехал до своих товарищей и начал расписывать эту церковь в Падуе на Арене поначалу один.
Джотто ди Бондоне. Поцелуй Иуды
Та фреска, о которой пойдет речь, «Поцелуй Иуды», – это фреска, которую он, конечно, писал сам. Это не только одна из немногих его абсолютно авторских работ, как «Троица» у Рублева, но еще и работа, которая очень полно раскрывает и личность этого художника, и то, как он писал, какой это был отважный, смелый человек. По всей вероятности, он, как и Франциск Ассизский, даже и не подозревал, до какой степени он авангардист. Но это был настоящий авангардист и футурист для рубежа XIII и XIV веков.
Именно Джотто создал то, что на современном европейском языке называется композицией. А что такое композиция? Это то, как художник видит сюжет. Художник как бы очевидец, который представляет себе, как это происходило. То есть художник сам является сценаристом, режиссером и актером в своих картинах. Его картины – это некий театр, в котором действуют актеры, а художник словно говорит: «Я там был, я при этом присутствовал, а было это так…» – и начинает рассказывать, как это было. Но мыслимо ли это для средневекового сознания? Говорить «я это видел, а было это так»? На картине должно быть то, что сказано в Писании, а не то, как ты это видел. То есть художник отвечает за то, что он пишет, и отвечает за то, что было это именно так.
«Поцелуй Иуды» – это фреска, написанная очевидцем действия. Какого действия? Если говорить сегодняшним языком, то можно сказать, что театрального, а может быть, и кинематографического. И пожалуй, даже это не театральное действие: оно чуть более расширенное по идее своей. Джотто – первый, кто поставил на подмостки, на авансцену с обозначением кулис и задников, своих актеров, исполняющих роли: Христа, Иуду Искариота, воинов, апостола Петра… Он говорит: «Это было так». Изобразительное искусство как театр, то есть как действие, которое происходит на ваших глазах в определенную единицу времени, а не в том вневременном, безразличном абстрактом пространстве, которое есть обязательная принадлежность иконы. Время в иконе – время бесконечное, вечность: действие происходит на золотом фоне, оно нам является откуда-то из того пространства, из золотого фона, это явление. А у Джотто действие – живое, историческое, конкретное, с главными героями, героями на второстепенные роли и массовкой.
Поцелуй Иуды (фрагмент)
И когда мы смотрим на фреску «Поцелуй Иуды», мы сразу выделяем глазами центр композиции. В этом центре происходит главное драматическое событие. Мы видим, как Иуда, обняв Христа, сомкнув за его спиной руки, поглощает его. Эти две фигуры и есть центр композиции. И композиция, если в нее всмотреться, становится центростремительной: от кулис она все нарастает и нарастает по энергии действия, приближаясь к центру. А потом от центра становится центробежной и разбегается вновь не только к кулисам, но стремительно движется вверх колосника. Мы видим справа и слева двух героев второго плана на репликах. Мы видим справа, как вошел первосвященник Иерусалимского храма и показывает пальцем на Христа. То есть если мы проследим за движением его пальца, мы как раз упремся в лицо Христа. А слева мы видим апостола Петра, который, хоть и отрекся трижды, пока трижды пропел петух, но все-таки вытащил хлебный нож и этим ножом отрезал ухо рабу первосвященника. И мы видим, как он с этим ножом кидается вперед, но путь ему преграждает толпа. И если мы проследим за направлением руки и за направлением ножа, то увидим, что эти линии сходятся над плащом Иуды – на лицах. Поэтому можем сказать, что центром композиции являются даже не две фигуры, соединенные вместе, а два лица. И вот с этой точки и интересно прочитывать эту композицию – как драматическое действие, взятое в момент наивысшего напряжения. Интересно прочитывать ее и как центр драматургической композиции, и как центр театральной композиции, где есть и герои, и массовка.
Поцелуй Иуды (фрагмент)
Поцелуй Иуды (фрагмент)
Если вы внимательно посмотрите на эти два лица, которые (именно лица, а не целые фигуры) являются центром композиции, то вы увидите разницу в их трактовке. Благородное, прекрасное лицо Христа, золотые густые волосы, светлое чело, спокойный взор, и эта чистая шея, такая колонна шеи… серьезное, сосредоточенное, прекрасное лицо. Так изображать Христа – как героя, как изумительно красивого человека – будет в дальнейшем, сто лет спустя, итальянское Возрождение. Это не изможденное, измученное страданием, истекающее на кресте от копья Лонгина тело, это не умученная плоть, а это прекрасный мужчина, юный, полный сил, с красивыми завитыми золотыми волосами. И к нему приближает свое лицо некто, похожий на черного кабана, черного поросенка. Если лоб у Христа выпуклый, то у Иуды вогнутый, как у неандертальца, и маленькие глазки под нависшими лобными костями, всматриваются в его глаза. Это и есть самое интересное – то, чего в европейском искусстве вообще практически никто не делал: когда центром композиции являются даже не эти два лица, а когда центр композиции перенесен на внутреннее психологическое состояние. В центре находится то, что происходит только между этими двумя людьми, – безмолвное объяснение, объяснение глазами. Снизу – толстый, нескладный, уродливый, отвратительный тип Иуда Искариот, он всматривается в лицо Христа, он ищет для себя какого-то ответа. Не оправдания даже своему поступку, а чего-то другого, чего он не знает, но хочет узнать, что является причиной его страшного падения. А Христос не отвечает ему взглядом, Иуда ничего не может прочитать в его глазах. У Христа спокойное лицо, он не презирает Иуду, но спокойно смотрит на него, не отвечая ничего, отражая его взгляд. Это называется пауза.
Нам кажется, что происходят очень бурные действия, а на самом деле действие останавливается в кульминационной точке, оно все подвешено к паузе, к молчанию, к секунде до того, как Иуда поцелует Христа. В трактовке Джотто он его не целует. Он только приблизился для того, чтобы его поцеловать. Здесь что-то такое есть, что понятно только двум людям и больше никому. Здесь есть такое объяснение, которое только между двумя людьми, и оно главное, потому что поцелуй – это уже следствие, это уже точка, это финал.
Итак, камень брошен в воду, от него начинают расходиться круги: Петр, который готов отрезать ухо, фарисеи, стражники, которые пришли с колами и копьями. Надо сказать, что поцелуй Иуды из четырехчастного Евангелия описан в трех частях. Он описан в Евангелии от Матфея, в Евангелии от Марка и в Евангелии от Луки, а в Евангелии от Иоанна этого сюжета нет. Но тот сюжет, который мы видим на картине «Поцелуй Иуды», описан в Евангелии от Матфея: именно у Матфея описана эта толпа, которую привел за собой Иуда Искариот. И они не просто пришли, они были с копьями и дубинками, то есть они были вооружены. Джотто это показывает – этот перст, указывающий на Иисуса: «Его брать!» Иуда дал знак, он сказал: «Кого я поцелую, Тот и есть, возьмите Его».
По францисканским понятиям и по евангелическим понятиям поцелуй – это не просто приветствие. Это братское объятие: я поцелую брата своего. Магдалина целовала ноги Христа и тем очистила себя от греха. А Иуда был учеником, привеченным учителем. Он поцеловал Иисуса и извратил, вывернул наизнанку высший акт приязни, братства, человечности – поцелуй. Как написано было в одном апокрифическом византийском тексте об Иуде: тогда дьяволы вили ему веревку, хохоча.
Что могло быть страшнее для такого человека, как францисканец Джотто, чем предательство учителя? Вообще ничего! Это предать Чимабуэ, который был его учителем, потому что учитель больше отца. Отец – тот, кто жизнь дал, а учитель – тот, кто душу твою сотворил, кто тебя сотворил как личность. Это очень важно: учитель – творец, демиург. Кстати, это очень вообще серьезная часть западноевропейской философии и педагогики – учительское творение человека. Учитель творит, он помогает тебе найти себя, помогает тебе встать на твой путь, как Чимабуэ в случае с Джотто. Мог ли он когда-то предать Чимабуэ, могли бы его предать его ученики? Это самое страшное предательство, какое только может быть. Они переходили из партии в партию: Джотто то работал как художник на гвельфов, то он брал заказы гибеллинов – это не имело значения. А предательство учителя – это очень важно, это самое главное, самое страшное, вот это надо заклеймить. И толпа поэтому: она присутствует при событии экстраординарном, при событии, когда учитель предан учеником своим. Учитель любил его, он ему отдал часть себя. И эта толпа вошла… и не просто вошла: она вошла в ночи под темным небом. Горящие факелы колеблются вправо и влево. Вы чувствуете это движение – движение на фоне неба, и нестройное движение этих дубинок и копий, волнение и наэлектризованность толпы.
Поцелуй Иуды (фрагмент)
Что интересно в массовке: она отнюдь не индифферентна, если вы посмотрите внимательно, то заметите, что в ней очень разработан почти каждый участник. Там есть просто невероятно переданные состояния! Справа от Иуды, в правой части картины, есть одна очень любопытная пара. Фигура, одетая в малиновую пелерину, – военный человек в железных поножах, и у него от напряжения просто шея вытянута, рот открыт и глаза выпучены: он напрягся и смотрит. И если посмотреть в нижнюю часть фрески, то видно, что он своей металлической поножей наступает на голую босую ногу молодого человека, который стоит с факелом и смотрит сосредоточенно, он весь просто вышел во внимание. Воин очень сильно придавил его железной пяткой, но этот молодой человек даже не дрогнул: он не чувствует боли, он даже внимания не обращает, что на нем стоит мужчина в железном доспехе – так он напряжен, так сосредоточен.
Джотто был первый, но и последний, потому что он не только поставил, но и решил огромное количество задач. Он не только создал композицию: я, Джотто, это решение драматургическое вижу так, вот мои действующие лица, вот мой хор. Он еще разрабатывает психологический аспект, когда показывает в одном действии многовременность. Посмотрите внимательно на картину – на ней действие происходит здесь и сейчас, в данный момент, в данную минуту, в данную секунду. Время подвешено к минуте, еще секунда – и можно расходиться, все кончено: спектакль окончен, тигр съел дрессировщика, все довольны, расходимся по домам и обсуждаем. Но пока этого еще не произошло, это напряжение мгновения, на которое все намагничено.
Поцелуй Иуды (фрагмент)
Второе время – это время историческое, потому что Джотто нам показывает историческое действие. Это один из центральных эпизодов истории Христа, который входит в страсти Господа. Но художник нам показывает и время вечности, безграничное. Как он это делает? Края фрески режутся просто по лицам и по фигурам. Можно предположить, что там еще много-много людей: очень много, полный город, полная страна, полный земной шар… их столько, что они просто не вмещаются туда. Вы можете представить себе, какое огромное количество людей видит это действие из другого пространства и другого времени. Интересно также и то, что действие происходит на авансцене, но вы видите, что герои окружены людьми. То есть если бы вы посмотрели на фреску сверху, то вы увидели бы, что это как бы круг, разделенный на две части, и что там тоже очень большое количество людей. Это выходит за пределы сюжета, это больше, ваше воображение должно вам подсказать, насколько это больше. Но здесь есть одна тонкость, просто невероятная: на самом заднем плане есть одна фигура, которая как бы сдвинута чуть от оси центральной фигуры вправо, чтобы ее было хорошо видно. В профиль к нам парень с надутыми, как шары, щеками. Он смотрит в небо и трубит в олифант, то есть в рог из слоновой кости, инкрустированный золотом. Он трубит вверх, единственный на этой фреске. Что это означает? Воскрешение из мертвых. Когда ангелы трубят вниз – это набат, Страшный суд, а когда они трубят вверх – это воскрешение из мертвых. Именно это подразумевает художник. Джотто показывает – Иуда еще не поцеловал Иисуса, а там уже трубят воскрешение из мертвых, славу бессмертия.
На примере «Поцелуя Иуды» мы видим, в чем состоял замысел Джотто. Эта картина очень ценна не только своими художественными качествами, она ценна своим глубоким этическим смыслом. После Второй мировой войны появляется очень много литературы, которая говорит, что Христос сам дал приказ Иуде, намекнул ему, что он должен это сделать. В одном французском романе Христос буквально говорит ему: и тогда в веках ты будешь верным, я первым, а ты верным. Здесь все вывернуто наизнанку: Иуда верен, потому что прислушался к тому, что ему сказал Иисус. Но ведь это не так! Он – предатель, он совершает предательство. Для Булгакова это предатель в скрипучих желтых сандалиях, с тридцатью сребрениками в руках. Он алчен, он безобразен, он попался на агитку шпионки, за которой он там ухаживал. А для Джотто предательство учителя – это самый страшный грех, которому нет прощения. И он дает посмотреть на этого человека близко, посмотреть на его физическое уродство. Он первый раз физическое уродство отождествляет с уродством нравственным, а физическую красоту и совершенство с красотой нравственной совершенной. Джотто намечает тот путь, по которому пойдет эпоха Возрождения, когда всегда Иуду будут изображать уродом, как на картине Леонардо да Винчи, как на картине Гирландайо. Это вообще всегда уродливое существо. Для этих людей другого варианта поступка не существовало: он был единственный и такой страшный, что предателю остается только повеситься на осине.
Гениальные мастера – носители определенных идей, но кто знает, что такое гениальность? Человек не может гением стать, он им рождается, и хорошо, если он себя осмысляет, а еще замечательнее, если это понимает и видит время. Джотто Бондоне – редкая фигура: он был и временем ценим, и во времени остался, как величайший художник, как человек, начавший с нуля. По желанию Лоренцо Великолепного рядом с саркофагом Джотто была сделана посвященная ему скульптура – памятник. И знаменитый поэт Анджело Полициано как бы от лица Джотто, как это было принято, написал: я, Джотто, покоюсь здесь, и имя мое будет прославлено в веках. Это очень важные слова, потому что это люди, которые уже и мыслили исторически. Для них человек был фигурой истории, а не только пантеон христианских или языческих богов или святых. Это был другой космос. Век схоластики становился веком гуманизма.
Источник: Паола Волкова. Мост через бездну. В пространстве христианской культуры. – Издательство АСТ, 2015
Иногда так случается, что можно ждать предательства от тех людей, которым больше всех верил. От самых близких и родных, с которыми связывают долгие годы отношений и множество воспоминаний. Тогда на душе становиться грустно и больно, буквально не хочется жить. Но всегда нужно находить в себе силы и жить дальше, на длинном жизненном пути обязательно еще встретятся люди, которые помогут зажить вашим душевным ранам. Наш сайт предлагает вам подборку картинок на тему предательства.
Мерзко, когда в словах человека — высокие убеждения, а в действиях — низкий поступки.
Хочется добра и любви, но почему-то всегда получаешь зло и предательство.
Я никогда никого не попрошу вернуться обратно. Если вы ушли, значит, это был ваш выбор, удачи.
Никогда нельзя ожидать, от кого можно получить нож в спину.
Иногда, люди просто перестают дружить, каждый идет своим путем, но те, кто остаются, уже не просто друзья, а родные люди.
Страшней всего удары в спину близких.
Самое недостойное предательство то, которое бывает во время доверия.
Я же без вас выжила, когда мне нужна была поддержка. Значит, и вы не сдохнете.
Цените верность!
Предательство — это еще одно напоминание самому себе, что у тебя есть только ты.
Сильнее, чем измен, я боюсь только узнать об изменах. Ужасно любить человека, который этого уже не заслуживает.
В жизни много боли и они коротка.
Я никогда никого не держу, тот кто не любит — все равно уйдет.
Никогда не пытайся вернуть того, кто однажды сам от тебя отказался.
Предательство.
Предают тоже тихо.
Никогда не верьте словам.
Бывают такие люди, от которых просто надо быть подальше!
Каждое огорчение открывает глаза, но закрывает сердце.
Цените верность!
Есть люди, которых мне так не хватает в моей жизни, но я никогда не скажу им об этом, просто потому, что знаю — им хорошо и без меня.
Некоторым людям я благодарна, что ушли из моей жизни!
Предавший в верности клянется, и нет начала и конца.
Никогда не прощайте измен.
Самое недостойное предательство, когда тебе верят.
Девушку предали.
Мерзко, когда в словах человека — высокие убеждения, а в действиях — низкие поступки.
Разбивая мою душу на осколки знайте, они могут порезать и вас!
Нельзя возвращаться к предателям.
Цените только верность!
Предательство не прощается.
Боль.
Давать шансы человеку, который тебя предал, то же самое, что давать второй патрон тому, кто не попал в тебя с первого раза.
Обиды, которые причиняются близкому человеку, по капле убивают его любовь.
Верность должна быть во всем.
Не обижайте и не причиняйте боли!
Измена мужчины — это плевок из семьи, а измена женщины — это плевок в семью.
Мы так ошибае
мся, когда опять начинаем верить тем людям, которые нас предали.
Не гоняйтесь ни за кем, если хотят уйти — все равно уйдут.
Обидно, когда веришь человеку, а потом понимаешь, что все было враньем.
Тех, кто остался рядом со мной — ценю, люблю и уважаю!!!
Бросая бумеранг поступков, заранее думай, как будешь ловить бумеранг последствий.
Волк хотя бы не предаст.
Удивительно, как много всего мы прощаем просто потому, что не хотим терять кого-то, даже если они не заслуживают нашего прощения.
Расстаться с человеком можно быстро, а расстаться с мыслями о нем тяжело.
Photostocky – бесплатный сайт картинок, поздравительных открыток и гиф-анимации. Наши авторы собирают лучший контент для Вас. Мы стараемся сделать наш ресурс максимально полезным, чтобы Вы могли провести досуг с пользой, насладиться красотой и полнотой творческих авторских картинок, а также вдоволь посмеяться с прикольных картинок, которые размещены на нашем сайте
Все картинки находятся в свободном доступе, поэтому Вы сможете их скачать бесплатно. Мы также будем рады, если Вы поделитесь данной статьей в соц. сетях или оставите обратную ссылку на Вашем ресурсе.
И, тотчас подойдя к Иисусу, сказал: радуйся, Равви! И поцеловал Его
(Μк. 14:45; Лк. 22:47). Речь у Луки короче, чем у других синоптиков. Они пропускают весь рассказ Ин. 18:4-9.
По русскому переводу «тотчас” относится к «подошел.” Мейер объясняет тотчас после того, как Иуда дал знак. В Сироснайском кодексе порядок несколько изменен, сначала говорится о целовании, потом о приветствии. В Александрийском кодексе выпущены слова: «и поцеловал Его”. То, что было, хорошо выражено у Марка: «и пришед тотчас подошел к Нему и говорит: Равви! (один раз — по лучшим чтениям) и поцеловал Его” Евангелисты указывают вообще на быстроту действий Иуды; но мельчайшие детали события на основание их показаний трудно определить. Глагол κατεφίλησεν (поцеловал) отличен от употребленного в 48 стихе φιλήσω (поцелую) и не выражен в русском и других переводах. Лучше можно передать значение его так: «расцеловал,” — может быть, несколько раз, но, вероятнее, только один, причем целование не только было всем видно, но и слышно. Иуда как бы чмокнул, целуя Христа. Какая тут противоположность всякому истинному, нелицемерному, происходящему от любви целованию! Какая глубокая и несомненная правдивость повествования! Кто мог выдумать что-нибудь более простое и вместе с тем в немногих словах так хорошо выразить всю глубину человеческого падения! Неудивительно, если «целование Иуды” вошло в пословицу. В двух словах тут целый психологический очерк, целая нравственная система. С одной стороны, Иуда хочет прикрыть своим целованием свою душевную низость и крайнюю подлость. С другой, целование — знак любви — делается символом самого ужаснейшего предательства и злобы. Всякий, подумав об этом, скажет, что так бывает и даже очень часто в действительной жизни. Слово «радуйся” (χαίρε) было обычным приветствием и по смыслу вполне равняется нашему: «здравствуй!”
Толковая Библия.