В Клубе интеллектуального досуга «Событие» состоялась лекция «За стенами психиатрической клиники: страницы истории московской психиатрии». Лекцию прочитала Марина Кокорина – врач, историк медицины и заведующая музеем истории психиатрической больницы Алексеева.
Юродивыми на Руси называли тех людей, чье чудаковатое поведение разительно отличалось от поведения обычных людей. Они часто странно одевались, вели уединенный образ жизни. О них всегда заботились, подкармливали и давали милостыню. В странах Европы подобных людей заключали в специальные тюрьмы и дома смирения.В домах сумасшедших надзиратели били пациентов. Врачи вживляли под кожу душевнобольных горох. Считалась, что боль и физические мучения должны отвлечь человека от душевного недуга и очистить разум. Пациентов обливали ледяной водой или сажали на специальные стулья, чтобы на голову, прямо на темечко капала вода. Те, кто страдал от меланхолии, обычно жаловались на тяжесть в руках и ногах. Поэтому таких пациентов подвергали процедуре раскручивания. Их клали на кровать или подвешивали за ноги и начинали раскручивать во все стороны.
Фото: m24.ru/Евгения Смолянская
13.02.2019, 13:22 33080 0 0 0 0 0 0 Оценить Медсестра областной психиатрической больницы рассказала о травле со стороны руководства, «тайном морге», расположенном на территории медучреждения, использовании труда пациентов и даже фотографиях пациентов, которые сотрудники выкладывают в Интернет.
Статья «Почему нужно выбирать между «писюном» и головой?» о том, как лечат в областной психиатрической больнице, вызвала много отзывов читателей, среди которых – пациенты и работники этого медучреждения. К нам в редакцию обратилась старшая медсестра отделения №7 саратовской областной психиатрической больницы имени Святой Софии Ирина К.
Она рассказала о травле со стороны руководства, «тайном морге», расположенном на территории медучреждения, использовании труда пациентов и даже их фотографиях, которые сотрудники выкладывают в Интернет, что является разглашением врачебной тайны и сведениями о частной жизни пациентов.
Вот ее рассказ.
Содержание
- «Без ума с ума не сходят»
- Неуютный дом
- Творчество руководства
- Начало болезни
- В психоневрологическом диспансере
- Приемное отделение
- Вход в больничный корпус
- Надзорная палата
- У врача
- Пациенты
- Поднадзорная и обычная палата
- Странные медсестры и санитары
- Гигиена
- Отвратительная еда
- Посещение
- Досуг
- Безопасность
- Выписка
- Что я думаю о лечении?
«Без ума с ума не сходят»
– В психиатрической больнице я работаю вот уже 15 лет, из них 11 – в должности старшей медсестры. Когда при знакомстве говорю, где я работаю, люди переспрашивают: «Где-где, в психушке?» – и смеются.
Такое направление я выбрала сама, сразу после того как в 19 лет прошла здесь практику медсестрой. Кого-то это пугает – а меня сразу затянуло. Так я и осталась здесь, ни разу не сменив работу, попутно получила высшее образование и закончила аспирантуру.
В своем отделении я отвечаю почти за всё: соблюдение санэпидемрежима, руководство средним и младшим медперсоналом, учет и хранение лекарств, контроль меню, хранение вещей больных, заполнение медицинской документации, составление графиков дежурств и отпусков.
Наше отделение – женское, здесь лечатся и подростки, и бабушки с самыми разными психическими заболеваниями: шизофрения, деменция, паранойя, наркотическая, алкогольная зависимость и так далее. Пациенты у нас интересные, с яркой индивидуальностью, различных профессий, социального статуса и возраста. Как говорила наша заведующая, «без ума с ума не сходят». В болезни каждый из них проявляется по-разному. Я воспринимаю это всего лишь как болезнь: вот человек болен, ему надо помочь, а как поможешь – ему сразу же станет лучше. На личный счет ничего не принимаю, хотя бывают у нас и буйные, и жалобщики, которые скажут, что у них украли последние рейтузы (есть такой диагноз – инволюционный параноид, или бред малого масштаба).
Неуютный дом
Больница становится домом для больных, иногда на долгое время. Только вот домашнего уюта внутри нее, увы, не хватает.
Кровати – спецкойки, которые в последний раз выдавались лет триста назад, с дырами такими, что больные просто проваливаются. Не хватает постельного белья, а то, что есть, уже старое, затертое, в катышках.
В нашем отделении числится на балансе один-два халата для больных. Все остальное – то, что персонал приносил из дома для пациентов, к которым никто не ходит, чтобы они просто голыми не ходили. И эти халаты передаются «из поколения в поколение». Трусов не выдают. Предметы личной гигиены – зубная паста, прокладки, туалетная бумага – больницей тоже не выдаются. А как быть тем, у кого нет близких и нет возможности купить все это? Естественно, мы сами это всё выдаем, потому что нам жалко больных.
Питание в последнее время улучшилось (возможно, готовятся к проверкам). Я рада, что в пище больных есть реальная курица, а не кожа с костями, что им обычно готовили. На завтрак сейчас дают кашу с маслом, фрукты, сок; на обед – макаронный суп со сметаной, капусту с курицей; на ужин – запеченную рыбу. Еду в отделения носят из пищеблока в ведрах, часто привлекая больных. Чтобы доставить еду к отделениям, которые находятся в отдалении, используют лошадь с телегой.
Лошадь развозит еду по отделениям. Фото fn-volga.ru
Зданию больницы больше ста двадцати лет. Что-то меняется, но не так быстро, как хотелось бы. В 2017 году, когда делали ремонт в нашем 7 отделении, в смету не включили замену окон, которые у нас ужасно ветхие. Поскольку от окон дуло, строители пошли нам навстречу и замазали щели. Зиму мы перезимовали, а вот прошлым летом стали задыхаться. Санитарки кое-как залезли и сумели отковырять только одно окно. Лето было адским: духота, паутина внутри окон висит такая, что кажется, на ней можно было б повеситься. При этом претензии насчет антисанитарного состояния руководство выставляет нам.
Больница святой Софии представляет собой большой комплекс, своеобразное государство в государстве. На ее территории найдется много чего: магазин, аптека, прачечная, пищеблок, храм с купелью.
Здесь есть даже собственный морг. Вообще-то в документах он нигде не указан, но в одном из помещений, похожем на гараж, передерживают трупы умерших больных. Даже специально для этого закупили холодильник. На самом деле морг с патологоанатомами находится в городской клинической больнице №12, туда и свозят умерших. Но что делать, если человек умер ночью? Для этих целей и организовали морг в гараже нашей больницы. Бывает, сами больные относят туда трупы.
Творчество руководства
Сорок лет наше отделение возглавляла Наталья Михайловна Максимова. Когда она в ноябре 2017 года ушла из жизни, все больные рыдали, на похороны съезжались со всех районов. На ее место поставили молодого врача Жанну Александровну Алешину.
Последняя – натура творческая: любит лепить фигурки из мыла и продавать их через «Одноклассники». Один кусок – от 100 до 400 рублей. Свои «произведения искусства» она иногда приносит на работу и аккуратненько раскладывает на рабочем столе, поверх медицинской документации – наверно, сама любуется. А заодно еще и выкладывает фото в соцсетях (есть фото-подтверждение). Но это еще не самое худшее.
На рабочем столе завотделением Жанны Алешиной — продукция собственного производства. Скрин из сети Одноклассники
Недавно одна санитарка выложила в общий доступ в соцсетях селфи на фоне больных, в том числе находящихся на принудительном лечении, что вообще-то является разглашением врачебной тайны. Я обратилась по этому поводу с жалобой, но заведующей это оказалось безразлично. Не последовало никакой реакции и от администрации больницы.
Санитарка делает селфи на фоне пациентов. Скрин из сети Одноклассники. Лица пациентов затерла Ирина К. перед тем, как отправить скриншот в редакцию
Еще у Жанны Александровны лежит душа не к лечению больных, а к тряпкам и унитазам (за СанПиН по должностным инструкциям отвечаю я). Может подозвать, посветить фонариком от телефона и спросить: «А что это там, Ирина Вячеславовна?» – «Унитаз, Жанна Александровна» (причем, надо заметить, не самый новый). Слово за слово – и я стала для нее главным врагом, появилась маниакальная одержимость избавиться от меня всеми способами.
Еще она взяла на себя задачу, которая в других отделениях входит в обязанности старшей медсестры, – стала начислять заплату. То есть фактически обезличила меня как руководителя. Так как зарплата формируется исходя из многих показателей, баллов, выручки от платных услуг, она получила возможность влиять на подчиненных.
Несколько санитаров поддержали ее. Связано это, возможно, с тем, что завотделением разрешает персоналу использовать физический труд психически больных: убирать помещения, перестилать бабушек, разгружать продукты, косить траву летом. Я же категорически против этого, настаивая на том, чтобы персонал сам исполнял свои должностные обязанности, – а сотрудники воспринимают это как личное оскорбление.
Так началась эпопея с докладными на меня с целью уволить «по статье», с дисциплинарными нарушениями. В заявлениях коллеги пишут, что я всех посылаю: то якобы в аптеку за лекарствами, то якобы в магазин за пирожками, то якобы на три буквы… Выносят мне дисциплинарные взыскания, заставляют подписывать и подделывают подписи сотрудников, меняют формулировки актов и приказов, не дают мне с ними ознакомиться, переделывают документы «задними числами». Причем под жалобами стоят подписи даже новых сотрудников, кто еще не знаком со мной – я считаю, это успех: когда тебя не знают, но уже ненавидят.
В докладных пишут, что матерюсь как сапожник, целый день грызу семечки и бросаюсь шелухой, злоупотребляю крепкими алкогольными напитками и вообще всячески «заинтересована в дезорганизации нормальной работы отделения». Никаких подтверждений этого предъявить не могут. Всё сводится к рассказам: «Вот я спросил: а кому это вы покупаете пирожки? Санитары ответили: Ирине Вячеславовне», – и это говорит замглавврача по эпидемиологии! Конечно, кроме как пирожками главному эпидемиологу больницы больше заняться нечем, хотя санэпидемрежим в нашей больнице, мягко говоря, оставляет желать лучшего.
Сейчас к моей травле подключилась еще и администрация больницы. По жалобе санитарок и сотрудников аптеки составили акт, будто я посылаю санитарок получать в аптеку лекарства (что категорически запрещено). Это бред, ведь при получении лекарств в аптеке я должна расписаться. А сотрудницы аптеки признались мне, что их вызвала к себе замглавврача по кадрам и поставила ультиматум: либо жалоба на старшую медсестру, либо заявление на увольнение.
За последний месяц на меня составили уже пять актов, из них – два выговора за пять рабочих дней прошлой недели. При этом за предыдущие 15 лет в моей работе не находили ни одного нарушения, только отмечали грамотами и благодарственными письмами. На днях в больнице начались проверки – но не по моим жалобам, а по жалобам трех родственниц больных. Главврач (Александр Паращенко – прим. Редакции) показательно заявил: «Таких, которые жалуются, надо гнать поганой метлой». И добавил: «Писать жалобы могут только олигофрены, у которых восемь классов образования».
Я рассказываю о недоработках только потому, что хочу улучшения качества работы. И надеюсь, что после этой публикации меня не начнут травить еще больше, а оставят в покое и дадут нормально работать.
Начало болезни
Я узнала, что произошло с моей подругой Сашей, уже постфактум. Не виделись давно. Саша иркутянка, но уже несколько лет живет в одном из городов центральной части России, занимается переводами текстов, рисует. Встретились, я первая рассказала о своих новостях и выдохнула: «Трудный был тот год». «Да-а, у меня тоже», — задумчиво кивнула Саша. «А у тебя что?» — спрашиваю. «А я в психушку попала», — отвечает она запросто, как бы шутя, со свойственной ей легкостью, но смотрит так, что сразу понятно: это не метафора, она серьезно, про больницу. Но… «Мы же встречались в том году, ты была в порядке…».
— На самом деле, нет. Мне уже было плохо. Как раз летом 2018 года, когда я в последний раз приезжала в Иркутск, все и началось. Жара стояла жуткая, а я ведь солнце очень плохо переношу. Приехала в Иркутск, пожалуй, уже на пике депрессии. Мысли о суициде были очень навязчивыми, я пыталась от них сбежать.
Но не помогло. Еле заставляла себя встать с кровати. Когда выходила с кем-то на встречу, весь следующий день приходила в себя. Никто не замечал, даже мама. В этом и есть опасность депрессии, расстройств… Это не обязательно заметно. Летом себя успокаивала: станет прохладнее — полегчает. Но я вернулась в свой город, пришла осень, а состояние ухудшилось.
Немногие знали о том, что со мной происходит. И почти никто из них не воспринимал мое состояние всерьез.
Ничего не хотелось делать. Совсем. Истерики накатывали и дома, и на людях. Хорошо, что город большой и всем все равно. В метро вдруг могла почувствовать, как внутри все деревенеет, будто не мое, и начинала плакать… Дома могла отключиться и очнуться вся в синяках и царапинах. Ни муж, ни я не понимали, что происходит.
Бывали дни, когда я просыпалась с ощущением, что все позади. В отличном настроении успевала выполнить кучу задач, чувствовала себя замечательно. Только недолго. Как я узнала потом, это были типичные для психических расстройств краткие просветления, которые меня сбивали: я долго не обращалась к врачу, каждый раз надеялась, что отпустило. Но после недолгой эйфории снова резко наступала апатия.
В психоневрологическом диспансере
Весной я наконец признала проблему и решительно настроилась выбраться из этого болота. Пришла к доктору в психоневрологический диспансер (ПНД): частного специалиста я себе позволить не могла. Врач, исключив гормональный сбой и опухоли мозга после соответствующих процедур и анализов, собиралась определить меня в дневной стационар, прописать таблетки. Но у меня во время этой встречи на ровном месте случилась истерика. Она насторожилась, спросила, есть ли суицидальные мысли. Я просто не нашлась, что ответить, сказала правду… Врач заохала и стала писать направление в психиатрическую больницу.
Услышав, что меня положат в клинику, впала в ступор. Но спорить не стала. Психиатр сама позвонила моему мужу Ване (я была не в состоянии), объяснила ему жестко: «У нее, может быть, тяжелое заболевание, ей нужно медицинское наблюдение». Я только представить себе могла, как напугался муж. Но точно не сильнее, чем я.
Приемное отделение
Дальше все как будто не со мной происходило. Приехали санитары, мы спустились вниз и, пока я снимала грязные бахилы, один из мужчин решительно загородил открывшийся путь в другой коридор. Это было и смешно, и дико. С тех пор я почти все время чувствовала, как за мной кто-то наблюдает.
Скорая доставила меня в приемное отделение. Грубоватая женщина заявила, что оформит меня как бомжа, ведь я без документов. Попыталась возразить, что муж скоро привезет. «Когда привезет, тогда и посмотрим, — а то, может, и мужа-то никакого нет», — прокомментировала дежурная.
При поступлении в больницу в такой конверт запаковывают все имеющиеся у вас вещи.
Все имущество, что у меня было с собой, потребовалось сдать. Несмотря на то, что «мест для хранения у них вообще-то уже не было». Заодно подписать бумагу, где было кратко перечислено: «Телефон, планшет, карта…». Какой телефон, какая модель планшета – ничего не было указано. Соответственно, и получить назад я могла неизвестно что. Хорошо, что Ваня наконец приехал и спас мои вещи.
Потом я пошла на предварительный осмотр в отдельный кабинет. Там сидела медсестра, которая мне очень запомнилась, она одна из немногих за всю эту историю поговорила со мной по-человечески. После беседы женщина подстригла мне ногти, выдала ночнушку. Горловина белья была разорвана так, что при движении я демонстрировала миру свою грудь. Но медсестра вздохнула: другой одежды пока нет. Так и пришлось ходить неделю, надевая рубашку задом наперед, пока не выдали новый комплект.
Проведя ревизию вещей, которые привез Ваня (карандаши, скетчбуки, книги, кремы, домашняя одежда), врач всплеснула руками: «Моя-то дорогая! Тебе все это нельзя!». Доктор достала пакетик, в который переложила то, что взять можно: зубную пасту и щетку, пару носков, несколько трусов, рулон туалетной бумаги и прокладки. Вот и все. Остальное я отдала Ване.
Вход в больничный корпус
Моя палата располагалась в соседнем корпусе, куда мы ехали пару минут. В комплект к рубашке я получила байковые штаны в клеточку, ватный рабочий тулуп и ботинки-прощайки (войлочные боты или полусапожки, популярные в СССР).
В отделении водитель забрал верхнюю одежду. В дальнейшем, когда приходилось покидать корпус (выходила только в поликлинику и в баню), я получала теплый комплект, который по возвращении отдавала назад.
Позже выбор верхней одежды расширился. Пациенты перед выходом «в свет» посещали специальную каморку, где находили куртку и шапку любого размера, фасона и качества. Комната напоминала «Секонд Хэнд».
В надзорную палату я прошла через специальную комнатку. Она соединяла внешний мир и собственно отделение. После очередной беседы с удивительно надменной медсестрой я получила байковый халат, средних размеров вафельное полотенце (для всего). Затем девушка велела выбрать тапки из огромной корзины, отфильтровала еще разок мой и без того скромный скарб (вещей у меня после этого оказалось вдвое меньше) и проводила в надзорную палату.
Надзорная палата
В надзорной палате живут пациенты, которые только прибыли в больницу, а также переведенные — те, кто уже лечится какое-то время, но в процессе им стало хуже. Здесь, как и в любой другой палате отделения, высокий потолок, нет дверей, ремонт свежий, полы моют три раза в день (в плане чистоты здесь идеально). Надзорка постоянно находится под наблюдением медсестер с «поста», что понятно из названия. Ни разу я не видела, чтобы «пост» пустовал.
В палате 10 коек, расстояние между которыми меньше метра. Никаких тумбочек (а что, собственно, в них класть?). На моей койке, укрытой страшненьким покрывалом, лежало постельное белье. Пока застилала кровать, хотела сунуть зубную щетку в носок: неприятно было класть ее на видавшие виды одеяло.
Почти неделю я имела право пользоваться только этими предметами.
В то же мгновение услышала замечание медсестры, она велела показать, что я прячу. Объяснила свой замысел медработнику — она оставила меня… Пока не увидела, что я не заправляю одеяло в пододеяльник: «Не положено».
В надзорной строгий порядок: если тебе нужно выйти, ты предупреждаешь медсестру. А выйти можно только в туалет, в конец коридора зубы почистить и в столовую. Плановые выходы — в поликлинику (но там обычно организованно, парами) и с утра, пока идет кварцевание. Но в этом случае сидеть нужно рядом с палатой.
У врача
Врач принял меня через два часа после того, как я очутилась в надзорной палате. Я тут же пожаловалась на медсестру, которая вела себя грубо и заставляла меня пользоваться ненужным мне одеялом. «Вообще правил насчет пододеяльников нет, но… Медсестры здесь хозяева, их нужно слушать», — пожал плечами доктор. Врачи очень дружны с медсестрами, которые передают информацию о пациентах, — это я поняла. У медперсонала здесь безграничная власть.
В первую нашу встречу врач сказал, что мне придется лежать в больнице минимум неделю: «Нужно посмотреть на ваше состояние, оно у вас длилось довольно долго». Позже я узнала, что меньше недели здесь вообще не лежат. Это необходимый «минимум», за который каждый пациент проходит обследование, сдает общий анализ мочи, кровь, тест на ВИЧ. Даже те, кто попал сюда случайно (и врачи сами это понимали), проходят все процедуры. Мне встречались в больнице люди, которые шутя подбадривали себя: «Хоть зуб здесь вылечила», «Наконец от цистита избавилась».
Врачи в больнице только назначают медикаменты. Никакой психотерапии не проводится.
Поговорив со мной, доктор прописал лекарства, я получила их вечером того же дня от медсестер. Названий препаратов, которые давали в больнице, ни я, ни кто-либо другой из пациентов не знал: это держится в тайне. Если пациенты желали узнать хотя бы что-то о своих медикаментах, персонал не церемонился, могли ответить очень резко.
Пациенты
Мне было очень жутко в больнице первое время. Со мной бок о бок жили пациенты разной степени тяжести.
Некоторые напоминали овощи: взгляд лишен смысла, подвижности ноль, они могли целыми днями не вставать с кровати. Рядом со мной лежала девочка с яркой восточной внешностью, у нее всегда был приоткрыт рот, она могла долго лежать или сидеть, уставившись в одну точку.
Были девушки, которые слышали голоса, страдали галлюцинациями или манией преследования. Встретилась девушка, которая считала себя Богом. Бабушка с деменцией намазывала на лицо овсяную кашу.
Отдельная боль медперсонала и пациентов — тучная, постоянно писающаяся женщина, на которую никак не могли найти подходящий подгузник. Мадам сопровождали санитарки, вытирая за ней влажный след. Она орала романсы, громко читала стихи и покрывала отборным матом всех, кто ей чем-либо помешал. Позже ее перевели в отделение для буйных.
Многие поступали сюда в крайне тяжелых состояниях. Пациентов обкалывали, давали успокоительные. Девушку Надю очень тошнило от седативных. Санитарки, видя это, не пытались изменить ничего, только психовали и даже заставляли эту еле стоящую на ногах девчонку убирать за собой. Мы потом с Надей подружились.
Выходить на улицу здесь не разрешалось, физической активности не было. Единственная возможность прогуляться — ходить по длинному коридору. Моя кровать как раз находилась рядом с выходом в коридор. Я не могла спрятаться от этих страшных шагов.
Кто-то ходил по коридору парами, живо беседуя. Кто-то шел нервно, быстро, будто куда-то торопился. Кто-то гулял как призрак, с отсутствующим лицом. Кто-то бормотал себе под нос.
До ужаса было жалко тех, кто попадал сюда совсем случайно, у кого не было никаких расстройств. Девушка рассталась с парнем, пришла в гости к подруге, очень плакала, долго не унималась. Мама подруги сказала: «Это ненормально. Нужно вызывать скорую». Скорая приехала, врачи сказали, что это не их случай, но они могут позвонить другой бригаде. И тут же вызвали бригаду психушки. Девушка всего-навсего резко отреагировала на шаблонную фразу врачей «Жизнь продолжается», сказав, что у нее дурацкая жизнь и жить ее ей не хочется (еще раз: осторожнее с высказываниями о суициде). Вуаля! Она в психбольнице. На неделю. Обходит врачей по «минимуму».
Поднадзорная и обычная палата
Через пять дней после прибытия в психушку меня перевели в поднадзорную палату. Преимущество — можешь свободно ходить по коридору и отправляться в туалет, уже не спрашивая разрешения. За тобой все равно наблюдает медсестра. Разрешается иметь личные вещи: расчёску, полотенце, крем для лица и для тела, гель для душа, шампунь, домашнюю одежду.
Даже в больнице хочется быть чистой и ухоженной.
Через день меня перевели в обычную палату, у туалета, где не было строгого присмотра — стало полегче. Но там я наблюдала ежеутренние и ежевечерние представления от санитаров и курящих людей.
Вообще-то, курение в больнице запрещено категорически. Но не все санитарки любили убираться и поэтому пользовались трудом курильщиц. После кварцевания пациенты мыли коридоры, туалеты и комнаты. Потом они вставали в очередь, и медработники выдавали им сигаретки.
Странные медсестры и санитары
Процентов 70 персонала вели себя ужасно. Но были и по-настоящему человечные сотрудники. Немного. Когда дежурили адекватные медсестры и наша любимая санитарка Танюша, душевую открывали раньше на час или закрывали позже на час (о душевой подробнее в разделе «Гигиена»). Про Танюшу отдельно скажу, она была очень классная: сама мыла полы, а курящим девочкам давала сигареты просто так. Еще она мастерски подстригала ногти, очень аккуратно (а это было нужно, в клинике не разрешались ножницы и пилки), мы называли эту процедуру «Маникюрный салон Танюши».
Итого вместе с Танюшей всего три сотрудника разговаривали с нами по-человечески: не брезгливо, не высокомерно, а как с нормальными членами общества. Остальные не стеснялись срывать свою злость на пациентах.
Была одна, которая все время орала. Она спокойно не говорила вообще. Когда ей сделали замечание, она проорала, что не кричит, это у нее голос такой.
Другие две любили перемывать кости. При всех. Таблетки, которые пациенты принимали до поступления в больницу, согласовывались с врачом. У меня такие были. Как-то санитарка во время выдачи лекарств с деланным изумлением спросила меня: «Это что, противозачаточные?» — громко, так, чтобы каждый человек в очереди услышал. «Тебе сколько лет?!». Рядом стояла другая санитарка: «25 ей, она вообще-то уже кучу лет замужем, ей рожать пора, а она гормоны пьет». «Ты завязывай с ними, не залетишь потом!». Выдали, я вышла из очереди в крайнем смущении.
Я уж не рассказываю о ситуациях, когда санитары могли навести ревизию тумбочки, без ведома пациента или когда сотрудники забывали записывать, дали они таблетку или нет. Было несколько историй, когда они заставляли дважды пить антибиотик или серьезный психотропный препарат. Не верили нам на слово, что мы уже пили, считали, видимо, что лучше дать больше, чем не дать.
Медсестры всегда проверяют, проглотил ли пациент свои таблетки.
Смеяться и плакать они не разрешали. Если плакала (расчувствовалась при встрече с мужем) — докладывали врачу, приходилось объясняться. Если смеялась, делали замечание. Хотя под действием моих препаратов первое время мне постоянно хотелось ржать — эйфория, нормальный симптом при приеме подобных лекарств.
Я как-то читала книгу, там была глава про психиатрические больницы еще на заре их возникновения. Врач выявил формулу, какие должны быть условия в клинике, чтобы пациентам становилось лучше. Простые вещи: вкусная еда и ежедневная регулярная гигиена. У нас и с тем, и с другим были большие проблемы.
Гигиена
Очень сложно было держать себя в чистоте и комфорте. Как я уже сказала, в обычной палате, в которую переводят, когда доктор посчитает это возможным, уже разрешают иметь больше предметов гигиены. Но пока меня 5 дней держали в надзорке, мне полагалась только зубная щетка и паста. Приходилось просить гель для душа и шампунь у других девочек. С кремами было туго, между тем, у меня ужасно сохла кожа.
Пришлось изобретать собственные косметические процедуры. Например, я мочила вафельное полотенце и с силой терла лицо. Такой вот скраб. Еще сворачивала туалетную бумагу в несколько раз, смачивала водой и накладывала этот компресс на нос. Увлажнение. Да, на меня косо смотрели санитары, но я и так уже была в дурдоме. Хотя бы здесь можно себе позволить быть странной?
Помыться можно, когда открывают душевую. Ежедневно утром, за час до завтрака, и вечером есть час после ужина. За 60 минут должны успеть помыться человек 25-30. Мыться можно было только частями. Две очереди, ты выбираешь, какую занять: на биде или на ванную, где можно помыть голову или ноги. Если моешься слишком часто, по мнению персонала, можно услышать упрек: «Ты же в пятницу в бане была, зачем тебе мыть голову в понедельник?».
В пятницу для пациентов надзорки организовывали душ, остальных водили в баню. За 2,5 недели пребывания в больнице я попала туда единожды. Это были дореволюционные бани. Старенькая плитка, железные тазики, три душа. Я знала девочек, которые очень не любили эту баню, впадали в панику: их смущали голые люди и что при чужих приходилось раздеваться. Мне же, несмотря на то, что место это было трудно назвать комфортабельным, там понравилось.
То ли мне просто ужасно хотелось помыться как следует, то ли прописанные мне таблетки раскрашивали все в более приятные краски.
Отвратительная еда
Всю еду подавали еле теплой. Можно было не тешить себя надеждой встретить хотя бы кусочек мяса в супе или где-либо еще. Меня удивляло, что даже картошку повара не могли сварить нормально: в тарелке плавала какая-то картофельная каша с водой. Они же дома для семьи готовят? Почему они над людьми так издевались на работе?
Не ходить в столовую было нельзя. Это значит, что ты отказываешься от еды. Еще один повод для санитаров задуматься о твоем состоянии и рассказать о тебе доктору. Как-то одна из санитарок в столовой решила раздавать всем сыр не с подноса, а хватая его руками. Я не притронулась к продукту, о чем, конечно, доложили моему врачу. Он потом со мной разговаривал, почему я плохо ем – ведь это отклонение от нормы. Я объяснила, что есть в столовой крайне тяжело.
Большинству пациентов не нравилась кухня, но их мнение не принимали в расчет.
Врач принял к сведению, но что он сделает? Однажды повлияло на кухню только сообщение о возможной проверке. Пациенты были крайне удивлены тем, как могут, оказывается, вкусно готовить повара. Еда была теплой! Лучше гороховой каши я в жизни не ела. В капусте мы видели настоящие кусочки мяса! Но, увы, так кормили всего один день.
Нормально поесть можно было, только когда друзья и родственники приносили в контейнере домашнюю еду. Прямо на встрече ели, с собой в палату забирать нельзя. Разрешались передачки (фрукты, шоколад, печенье) — их санитарки складывали в отдельные пластиковые корзины. Лакомства разрешали брать за два часа до завтрака или за час перед сном.
Посещение
Посещение пациентов проходило в столовой, по субботам и средам с 12:00 до 14:00 и с 16:00 до 17:00. Родные могли взять разрешение у врача и вывести тебя на прогулку. Но гулять можно только по территории, где очень грязно и неприглядно, как после бомбежки. Я предпочитала общаться внутри.
Во время посещения ты не можешь пользоваться даже чужими телефонами, передать привет маме: «Я здесь, со мной все нормально.» (Мама у меня живет в Иркутске, узнав, что я в больнице, конечно, очень переживала.) Моя подруга однажды пошла на хитрость во время нашей встречи: спрятала телефон в рукав, чтобы я записала голосовое сообщение.
Созваниваться с близкими можно только в присутствии врача (когда у него будет время) и только по делу: «Когда приедешь? Мне нужно привезти то-то». Вопрос «Как ты?» уже не по делу, врач прерывал тут же. Но когда меня выписали, я узнала от другого врача, что, оказывается, «звонить разрешается всем по требованию и без особых ограничений».
Досуг
Время здесь тянется медленно, выбор занятий крайне скудный: пианино (за него редко кто-то садился), телевизор (постоянно шли передачи Соловьева или сериал «Зачарованные»), настольные игры (первое время, пока все вокруг пугают, играть особо не с кем). Я спасалась книгами в шкафу столовой, в основном классика, прочла пять книг за две недели.
Пока пациенты играли в настольные игры, их тумбочки проверяли санитары.
Безопасность
Пациентов усиленно берегут от суицида. В туалетах не запирается дверь, нет зеркал и твердого мыла.
Нельзя стоять и смотреть в окно в коридоре. Окна в решетках, выходят во двор, открывать и закрывать их может только персонал.
В обычной палате смотреть в окно можно сколько угодно, там никто за тобой не следит. Но появляется другая проблема: каждое утро начинается с проветривания. В целом, это очень полезное мероприятие, но не когда оно затягивается на весь день, а на улице холодно.
Моя новая подруга Надя вместо носков пронесла гольфы — отобрали. Видимо, с ними можно тоже сотворить какой-нибудь суицид.
В общем коридоре всегда горит свет, ты никогда не оказываешься в полной темноте. Так что те, кто не может уснуть при свете, испытывают неудобства.
Иногда мы использовали полотенца как маску для сна: сворачивали их в несколько раз и клали на глаза.
Еще одна мера безопасности — в кране нет горячей воды, только теплая. Это до меня дошло потом, когда я после больницы зашла в кафе. Пошла помыть руки и сильно обожглась, по привычке выкрутив кран до упора.
Уже выписываясь, я услышала от одной санитарки, что, оказывается, вся дичь, которую я отметила в больнице, — ерунда. По сравнению с другими отделениями больницы здесь рай на земле. В других местах, для более сложных пациентов, гораздо грязнее, а обращение с пациентами в разы жестче.
Выписка
Дату выписки не говорят никому до последнего. Могут сказать: «В пятницу сообщим, когда выписываем». Я с понедельника ждала этого дня, считала минуты. В пятницу врач сказал: «Ну да, раз уж вас ничего не беспокоит, на следующей неделе сообщим дату выписки».
Так, в сильнейшем волнении, я дожила до понедельника, мои родные все выходные тоже переживали, знали, что в пятницу должна появиться информация. Доктор позвонил, когда муж почти был на месте (не выдержал без вестей и приехал сам вместе с родственниками). Их приняли, договорились о моей выписке на вторник.
Перед выпиской врач позвал меня в кабинет. И только тогда объяснил, что вообще со мной было. До этого мне не говорили о моем диагнозе ничего. Мне сказали, что я пережила депрессию, но в организме нет патологий, год мне нужно пить антидепрессанты, а потом потихоньку от них отказаться. Если я не замечу ухудшения, отлично. Если нет, попробовать корректировать с психиатром или… добро пожаловать назад! Диагноз не поставили, только выдали справку и пакетик с препаратом на первый день. В диспансере мне уже по записям врача выписали новый рецепт.
Что я думаю о лечении?
Конечно, в моем случае сюда было совсем не обязательно попадать. Можно было просто принимать препараты под контролем хорошего врача. Но в диспансере доктор решила спасти меня от самоубийства, выписав билет в «психушку». Радикально, ну что ж…
Из рассказа понятно, что в больнице не лучшие условия для выздоровления. Повезло, что мне относительно быстро подобрали правильные препараты, от которых я почувствовала себя лучше.
Можно сказать, что я легко отделалась.
Но могло и не повезти, как моей Наде. Ее продержали около двух месяцев, ей это не помогло абсолютно, и только по заявлению от родственников девочку выписали. Сейчас она в дневном стационаре.
На антидепрессантах тоже не сладко. После первой недели эйфории тебя обязательно накрывает обратный эффект: все становится серее. Например, не распознаешь вкуса еды первое время. К тому же, после полной изоляции долго еще голова едет от информационного шума и обилия людей вокруг (еще раз вопрос, зачем так ограничивать от звонков и интернета?).
Из побочных явлений: до сих пор я не чувствую оргазм. Сильно потею ночью. Но, во всяком случае, ощущаю себя человеком: хочу жить, работать, позитивнее смотрю на вещи, не впадаю в истерики. Времени, когда мне придется отказываться от таблеток, и жду и боюсь. Неизвестно, что будет дальше. Но второй раз в больнице я бы очень не хотела оказаться. Никому не желаю такого опыта.
Рассказ подруги ошарашил, я задумалась о многих вещах… Но главное, что тревожило: как долго ни Саша, ни друзья, ни родные не били тревогу. Никто не замечал, что девушка не просто заскучала, она больна. Может, если бы мы осознали проблему раньше, этой истории не случилось бы. Так как же тогда распознать депрессию? Как отличить заболевание от дурного настроения? И как не довести себя до больницы? Об этом поговорим со специалистами в следующей статье.
Если вы замечаете длительное подавленное состояние, вялость и апатию, немедленно звоните психологу (для начала). Кроме частных специалистов, есть также телефоны доверия. Обратиться за консультацией можно по круглосуточным телефонам иркутского областного психоневрологического диспансера: (3952) 24-00-07 и 24-00-09.
Берегите себя!
Все имена героев изменены.
Уважительные отношения
Будьте уважительны, разговаривайте со взрослым человеком, как со взрослым.
Что это значит? Это отношения на равных. Вы признаете, что несмотря на то, что он психически болен, он – равный вам. Он такая же личность, как и вы. Со своими желаниями, со своими особенностями характера, с достоинствами и недостатками, и вы принимаете его таким полностью и обращаетесь ко всей личности в целом.
Вы подчеркиваете своим уважением, что он взрослый человек, пусть даже из-за болезни у него появились некоторые изменения в восприятии, дефекты в мышлении и некоторые особенности психической жизни. Если это взрослый человек, то отношения должны строиться на отношении взрослого к взрослому, с подростком – как к подростку.
Как пример: душевнобольной человек похож на человека, лишенного: ноги, руки, глаз, слуха. Естественно, это рождает некоторые особенности поведения. Другое дело – то, что у душевнобольного человека есть изменения в мышлении и восприятии, и они – незаметны. Но, тем не менее, они есть, и это не предмет насмешек. Ведь над слепым человеком никто не смеется. Все понимают, что он страдает от своего увечья, и его уважают, несмотря на то, что он не может видеть. Также и в ситуации с душевнобольным, нужно уважать его мнение, его личность, его переживания, даже если он лишен каких-либо эмоциональных проявлений чувств.
Принцип спокойствия, определенности и открытости.
В общении с душевнобольным очень важно быть спокойным, четким, определенным и открытым.
Что это значит? Это значит, вы должны следить за тем, чтобы ваше общение с душевнобольным было предельно простым, четким и понятным.
Правила общения с психически больными людьми нацелены на то, что нужно выстраивать общение с такими людьми, учитывая особенности их мышления и восприятия. А особенность их в том, что в их состоянии невозможно воспринимать сложноподчиненные, эмоционально-окрашенные фразы, им нужны очень простые, внятные послания.
Необходимо быть готовым на любой его поступок, на любую его эмоцию реагировать открыто. Спокойно и открыто. Если он в этот момент агрессивен, вы должны спокойно сказать, что он сейчас агрессивен. И открыто признать, что вы по этому поводу чувствуете, что это пугает, раздражает, не нравится. Четкость и определенность подразумевают, что вы выстраиваете свою коммуникацию однозначными предложениями и словосочетаниями. Чтобы фразу нельзя было интерпретировать двояко или другим способом. Ваше послание душевнобольному должно быть четким и понятным, как армейский приказ.
Принцип последовательности и предсказуемости
Этот принцип подразумевает, что ваше общение с душевнобольным должно быть последовательным и предсказуемым.
Если у вас есть какой-то договор о каком-либо поведении, то вы последовательно выполняете все пункты. Например, если вы договорились о распорядке дня или о домашних обязанностях. Что нужно просыпаться не позднее определенного времени, заправлять за собой постель, чистить зубы, мыть посуду за собой, курить только на балконе, выносить мусор…
Должны быть предсказуемые, заранее оговоренные поощрения за выполнение и санкции за невыполнение этих обязанностей. Ваш родственник должен знать свои обязанности и последствия при их невыполнении. Ваш родственник должен понимать, за что его хвалят и за что предъявляют претензии. Родные со своей стороны должны тоже следовать этим правилам, последовательно выполнять рамки договора. Таким образом, ваше поведение должно быть упорядоченным и предсказуемым для душевнобольного человека.
Четкие рамки, правила и пределы ожидаемого
Вы должны конкретно знать возможности психически больного родственника и соответственно выстраивать требования к нему и к его поведению.
Вы должны помнить о хаотичном мире душевнобольного человека. Рамки и правила должны быть определенными. Как в школе: урок 45 минут – сидим тихо. На перемене разрешено громко говорить и бегать. Лучше сразу указать: «Мне не нравится, что ты куришь, но ты можешь курить на балконе и убирать после этого пепельницу. Я хочу, чтобы ты вставал по утрам, но не позже 11 часов». Такие действия поддерживают внутренний мир больного. Этот принцип дополняет уже указанные принципы.
Принцип дружелюбной дистанции
Все коммуникации проходят в дружелюбных интонациях.
Внутренний мир душевнобольного цикличен, переменчив и часто хаотичен. Очень важно иметь в виду, что душевнобольной человек не всегда может быть эмоционально стабильным. Он может вести себя странно, неадекватно, непонятно. Психически больной человек часто вызывает негативные эмоции, может вас пугать, раздражать своей агрессией, тоской, унынием. Очень важно не поддаваться этим эмоциям. Важно дистанцироваться от этих эмоций, не присоединяться. Например, ваша родственница испытывает тоску, уныние. Вы ей можете сказать: «Да, ты сейчас испытываешь тоску, но я буду тебе благодарна, если ты будешь убирать за собой вещи».
Принцип дружелюбной дистанции помогает сохранять душевное равновесие здоровых членов семьи и сохранить дружелюбные, комфортные взаимоотношения между психически больным и здоровыми родственниками.
Помни, что он болен!
Необходимо реагировать не на личность, а на болезнь.
Душевную болезнь нельзя видеть, как, например, соматическую болезнь. Например, если у человека нет глаза, то видно, что он – слепой, что ему трудно ухаживать за собой, что он может быть неопрятным, неаккуратным. Это понятно для окружающих: человек слепой и он имеет право быть неаккуратным. При душевных болезнях дефект, который наносит болезнь, не виден. При шизофрении нарушаются мышление, эмоции, волевые качества.
Психически больной человек внешне может выглядеть адекватным, спокойным, физически крепким. Но все же он болен. Он не может в силу своей болезни выполнять какие-то обычные вещи. Он может на ваши просьбы, высказывания, разговоры отреагировать неожиданно, парадоксально. Вы должны быть готовы к неадекватным парадоксальным поступкам, потому что он болен. И реагировать не на личность, а на болезнь. Например, ваш брат болен. Вы знали его как доброго ребенка, а заболев, он периодически превращается в крайне агрессивного, злобного монстра. И вы должны понимать и учитывать, что ваш брат по-прежнему добрый, ласковый, но в силу своей болезни и в периоды обострения он может меняться.
Таким образом, если всегда помнить о том, что ваш родственник психически болен, это поможет вам правильно и адекватно реагировать на поступки и высказывания вашего родственника, тем самым опять же сохранить дружелюбие в семье.
Отделяйте болезнь от человека
Вы должны хорошо диагностировать симптомы болезни, а также проявления личности человека.
Это тоже помогает сохранять дружелюбную дистанцию, а также уважительное отношение к личности душевнобольного.
Важно помнить и понимать, что если ваш душевнобольной родственник проявляет во время обострения заболевания какие-то агрессивные или необычные, неадекватные действия, то это не он себя ведет, это болезнь так себя через него выражает. Например: если человек употребил алкоголь, он ведет себя агрессивно, неадекватно, раздражительно. В этом случае просто говорят – это не он, он выпил, проспится и будет как прежде. Если ваш психически больной родственник вас обвиняет в том, что вы повернули ручку вправо и этим стали воздействовать на него, это тоже надо учитывать, это не нападение с его стороны, это симптом болезни.
Если он говорит, что вы очень злой, хитрый и влияете на него какими-то лучами, он говорит это не потому, что он плохо к вам относится, а потому что странный, сумеречный, непредсказуемый, хаотичный душевный мир заставляет его быть таковым.
Если ваш родственник тяжело болен, то ограничьте контакты
Необходимо помнить, что душевнобольные люди часто уходят в свой внутренний мир, бывают моменты, когда им вообще не нужны внешние контакты.
И если в эти периоды активно начать вмешиваться в мир больного человека, то, скорее всего, психически больной человек воспримет ваше желание помочь, ваше участие как атаку на него. Если вы видите, что ваш родственник занят какими-то своими внутренними мыслями, если он озлоблен, явно переживает острое психическое состояние, лучше однозначно оставить его в покое и не трогать. Таким образом, вы снижаете и ликвидируете провоцирующие факторы.
Это хорошо сказывается в первую очередь на самочувствии больного: когда вы ограничиваете контакты, то снижаете уровень конфликтов и недопонимания, уменьшаете провоцирующие факторы, которые могут усиливать его психотическое состояние. С другой стороны, когда вы ограничиваете контакты, вы сохраняете свое душевное спокойствие, свое душевное здоровье. Ограничить контакты можно в домашних условиях или, например, посредством госпитализации. Госпитализация происходит, когда вы видите, что сам он не в состоянии справиться со своими внутренними ощущениями, тогда вы вмешиваетесь в ситуацию, решается вопрос о начале медикаментозного лечения в клинике.
Но очень часто, оставив душевнобольного наедине с его внутренним миром, вы получаете то, что через некоторое время он успокаивается, проходит страх, тревога. После этого вы сможете спокойно начать общение и прояснить ситуацию, узнать, что он чувствовал в этот момент. И вполне возможно, в этом спокойном состоянии больной может добровольно согласиться на госпитализацию, если вы оба посчитаете, что он не может сам справиться с проявлениями болезни. Таким образом, вы сохраняете дружелюбные и доверительные взаимоотношения. Ваш родственник видит, что вы не позволяете себе насильно вмешиваться в его личную жизнь. Спокойное и терпеливое отношение окружающих оказывает исцеляющее действие на здоровье душевнобольного.
Позитивный настрой, даже при неудачах
Очень важно видеть пусть даже небольшие изменения в лучшую сторону. И всегда – радоваться маленьким удачам.
Повторное психотическое обострение родными и близкими воспринимается как неудача, как ухудшение состояния в целом. Но если вы много работали над собой и своими взаимоотношениями после первого психоза, наладили коммуникации с психически больным человеком, при очередном обострении вы сможете договориться на добровольную госпитализацию. А добровольная госпитализация – это хороший показатель доброжелательных отношений в семье. Благодаря вам психически больной человек быстрее адаптируется к своему состоянию, может понимать себя и может донести до вас свои ощущения и переживания. Да, болезнь разрушительно действует на личность, и человек уже не сможет функционировать как прежде. Но важно говорить себе: «Да, мой брат болен, но он милый, добрый, ласковый и может помогать по дому – это положительные изменения». Ваш близкий спит ночами – это уже хорошо. Ваш близкий самостоятельно встает по утрам – это позитивные сдвиги.
Возможность сохранения достоинства
За любым необычным поступком, оскорбительным словом стоит человек, для которого чувство собственного достоинства – это одна из немногих возможностей оставаться человеком.
Нужно помнить о том, что неадекватное поведение – симптом болезни. Важно уяснить: больному в данный момент очень плохо и он не может вести себя по-другому.
Главное – озвучить в этот момент душевнобольному родственнику, что он не в порядке, предложить принять лекарство, а поговорить об этом инциденте необходимо в другое время – когда ему станет лучше. Таким образом, семья помогает человеку признать факт, что с ним происходят тяжелые изменения, и предложить решение.
Поощрение положительных сдвигов
Важно видеть даже небольшие изменения.
Особенно – в лучшую сторону. При этом любой позитив надо вербально обозначать. Обязательно говорите об этом и обязательно отмечайте все усилия как реальные шаги к улучшению его состояния. «Уже хорошо, что ты помнишь о своих домашних обязанностях. Ты следуешь рекомендациям врача, принимаешь лечение, посещаешь группу».
Хвала и конкретные замечания
Не бойтесь открыто заявлять о своем недовольстве. Но не забывайте и о дружелюбном тоне.
Если вас что-то не устраивает, говорите об этом. Если вы увидели что-то положительное, обязательно укажите на этот факт. Не бойтесь хвалить своего родственника. В отношениях поможет письменный договор о правилах, где будут прописаны меры поощрения.
Принцип реальности
Очень важно сосредоточиться на том, что ваш родственник может сделать прямо сейчас.
Уровень социального функционирования может сильно колебаться от низкого, требующего опеки со стороны, до самого высокого, сохранного, когда пациент может достаточно автономно существовать, может учиться, работать, содержать семью. Очень важно сосредоточиться на том, что ваш родственник может сделать прямо сейчас. Не нужно размышлять, что он может совершать в будущем или что он мог бы делать в прошлом. Принцип реальности позволяет верно оценивать течение болезни, понимать саму суть заболевания – в долгосрочной перспективе оно может ухудшать состояние, а в краткосрочном – подвержено сильным колебаниям как интеллектуально, так и в эмоциональном плане.
Трансформация целей: долгосрочные – в ряд краткосрочных
Практика доказывает: продуктивнее разбить одну задачу на ряд мелких и постепенно, шаг за шагом, добиваться их.
Если вы хотите добиться каких-то изменений в состоянии вашего душевнобольного родственника, то лучше не ставить перед ним глобальных целей. «С этого момента – на тебе ведение дома».
Постоянная помощь и поддержка
Нужно помнить, что душевное заболевание – хроническое и оно часто приводит к инвалидности. И решение обычных бытовых вопросов для вашего больного родственника оказывается непосильным. Поэтому очень важно помогать ему в достижении целей.
На вопросы, касающиеся долгосрочных целей, отвечайте – не знаю.
Будущее душевнобольных обычно неопределенное, обычно болезнь приводит к ухудшению общего функционирования, поэтому говорить о каких-то долгосрочных задачах – невозможно.
Вполне возможно, что до болезни ваш родственник занимался какой-либо деятельностью, например, занимался большим спортом. Заболев шизофренией, он продолжает пребывать в уверенности, что он будет заниматься своим делом, будет участвовать в тренировках, выигрывать соревнования, готовиться к Олимпиаде. Если на эти планы ответить однозначно: «Нет, ты никогда не вернешься в большой спорт», разрушатся межличностные отношения, а человек лишится смысла жизни.
Необходимо подбирать правильные выражения. Уместным будет предложить: «Давай мы сделаем так, ты для начала будешь просыпаться по утрам и делать утреннюю гимнастику или пробежку, это, на мой взгляд, более реально, чем участие в олимпийских играх».
Исходя из принципа спокойствия, честности и открытости лучше ответить: «я не знаю. Давай сегодня займемся утренней гимнастикой, а в будущем – посмотрим». Больные часто спрашивают: «Смогу ли я выздороветь?». Можно ответить честно: «Я не знаю, на данный момент это сказать очень трудно, но если ты будешь совершать определенные действия, например, принимать таблетки, посещать групповую терапию, то твое состояние значительно улучшится».
Не допускайте, чтобы болезнь вашего родственника превратила вашу жизнь в хаос
Вы должны заботиться о себе. Если вы сами этого не сделаете, то тогда кто позаботится о вас, о вашем сыне или дочери?
Очень важная рекомендация. Частая стратегия мам – если заболел ребенок, то все время, все усилия направлены только на него. Необходимо осознавать: даже если вы живете с душевнобольным родственником, нельзя забывать о том, что его жизнь – это его жизнь. Если близкого поразила болезнь, это не значит, что ваша жизнь должна превращаться в хаос, что все ваши цели должны быть подчинены болезни этого человека. Вы не должны лишать себя своей личной жизни. В самолетах пассажиров всегда обучают правильному поведению при катастрофах: учат надевать кислородную маску сначала на себя, а потом уже на ребенка. Профессионалы понимают: если родителю станет плохо, в общей панике помочь его ребенку будет некому. Здесь точно такое же правило, спросите себя: «Если моя жизнь будет протекать в хаосе, то кто же тогда поможет моему ребенку?».
Забота о себе должна проявляться в первую очередь в том, что откинуть все мысли о собственной вине в происходящем. В болезни вы не виноваты, она уже случилась с вашим близким. Если вы хотите ему помочь, то будьте в порядке сами. Люди, живущие рядом с психически больным человекам, часто подвержены невротическим заболеваниям. Поэтому близким и родным душевнобольного особенно нужна психотерапевтическая помощь и поддержка.
От вашего душевного здоровья зависит душевное здоровье вашего родственника.
Будьте активны. Не вовлекайте в вашу деятельность больного человека.
Ведите активную социальную жизнь.
Ведите свою прежнюю жизнь. У вас должны быть свои интересы, своя работа, общение с друзьями. Должна быть своя личная жизнь, вы должны любить и быть любимыми. Вы должны заниматься спортом, посещать театры, ходить в гости и на концерты. Однако вовлекать в такую активную жизнь своего больного родственника – не надо. Он может не выдержать такого образа жизни, который легко переносится здоровыми людьми. Ваш душевнобольной родственник может не выдержать тех социальных контактов, тех стрессов, которые вызывает активная жизнь в социуме. Поэтому если вы идете в гости к своим друзьям, то лучше оставьте больного родственника дома и насладитесь общением с друзьями.
Продолжайте свое образование по общению с душевнобольными.
Необходимо осознать, что больной родственник будет меняться, с каждым новым обострением меняется его личность. И, следовательно, параллельно надо будет менять и свое отношение к нему.
Душевнобольной человек – это качественно новый человек. С болезнью он приобретает новые качества, которые могут быть непонятны для вас. Поэтому родственникам необходимо учиться общаться с психически больным человеком. Нужно видеть симптомы болезни, правильно реагировать на симптомы, видеть динамику болезни, уметь сдерживать свои эмоции и поддерживать дружелюбный тон в общении, несмотря на испытываемые больным психотические бури, потрясения, циклические изменения настроения и социального функционирования.
Здесь существуют 2 стороны проблемы. Первая – это особенности течения болезни, вторая – это ваше душевное состояние.
Поэтому важно постоянно беседовать с теми, кто разбирается в этой болезни, или с теми, кто уже сталкивался с подобными ситуациями. Это могут быть врачи-психиатры, психотерапевты, группы поддержки, те люди, которые также имеют в семье душевнобольного родственника. Несмотря на то что больны не вы сами, вы тоже нуждаетесь в поддержке. Вы постоянно находитесь в непосредственном контакте с больным, а это очень большое напряжение и стресс.
Существует несколько возможностей для обучения и отработки навыков по общению с душевнобольным человеком.
1. Самообразование. Вы читаете специальную литературу.
2. Беседы с профессионалами. Получаете устные рекомендации.
3. Посещение специальных лекций или тренингов по развитию навыков коммуникаций с душевнобольными.
4. Собственно сама психотерапия. Это может быть индивидуальная или групповая работа. В этом формате вы в полной мере сможете освоить правила общения с психически больными людьми. Известный факт – родственники душевнобольных подвержены неврозам. Соответственно, нуждаются в специальной реабилитации, чтобы не снижалось качество их жизни. Знания позволяют повышать свои механизмы защиты.