Современником и другом рабана Гамлиэля был царь Агриппа — последний великий правитель Иудеи.
В молодости Агриппа долго жил при дворе римского императора Калигулы, который славился жестокостью и распущенностью. Все свои дни император и его друзья проводили в попойках, играх и жестоких забавах. Никто в Иудее не обрадовался, узнав, что Агриппа назначен правителем. Однако стоило новому царю появиться в стране, как все опасения развеялись.
Агриппа оказался человеком благочестивым. Он сделал большие пожертвования на святилище Иерусалимского храма. Новый царь отдал в храм даже золотую цепь, которую подарил ему римский император.
Агриппа приблизил к себе знатоков Торы, сделав их своими ближайшими советниками. Особенно ценил он советы рабана Гамлиэля.
Дед Агриппы, царь Ирод Великий, был жестоким и мстительным человеком, беспощадно каравшим любых своих противников. Агриппа был совсем не похож на своего деда: он судил справедливо, стараясь избегать суровых наказаний. Иногда прощал даже тех, кто прямо выступал против его власти. Так он помиловал иерусалимца Шимона, который распустил слух о том, что царь не верит в Бога, а потому его нельзя пускать в Храм.
Агриппа любил красивые жесты, и это увеличивало его популярность.
Как-то раз, следуя со свитой по улицам Иерусалима, Агриппа столкнулся со свадебной процессией. Узнав, в чём дело, царь приказал уступить новобрачным дорогу. Придворные стали было возражать:
— Ваше величество, как может царь уступить кому-то дорогу? А как же царское достоинство?
Улыбнувшись, Агриппа ответил:
— Я ношу венец каждый день, а молодая невеста наденет венец только на час. Так пусть же целый час она будет настоящей царицей!
Другой раз Агриппа решил принести тысячу добровольных жертвоприношений и велел передать первосвященнику:
— Пусть сегодня никто больше не приносит жертв.
Не успел царский посланец покинуть Храм, как туда зашёл какой-то бедняк. Он протянул первосвященнику двух диких голубей и попросил:
— Пожалуйста, возьми их.
— Царь приказал приносить сегодня только его жертвы, — ответил первосвященник.
— Господин мой, — взмолился бедняк, — каждый день я отправляюсь на охоту и ловлю четырёх диких голубей. Двух я отдаю в Храм, а ещё двумя кормлю мою семью. Я боюсь, что если ты не возьмёшь у меня этих птиц, то больше мне не будет удачи и моя семья умрёт с голоду.
Растроганный этими словами, первосвященник согласился принять голубей. Узнав об этом, Агриппа послал в Храм гонца, желая узнать, почему его приказ был нарушен. Первосвященник объяснил гонцу, в чём было дело — и царь простил ослушника.
Агриппа никогда не забывал о том, что главное дело царя — править на благо своего народа. Он боролся с разбойниками, а также начал строить вокруг Иерусалима новую крепостную стену. Если бы её достроили, город стал бы совершенно неприступным.
Агриппа хотел возродить сильное, богатое и независимое еврейское государство. Однако всего через три года после начала правления царь скоропостижно скончался. Судя по всему, он был отравлен.
Кто именно отравил Агриппу, мы, к сожалению, не знаем. Скорее всего, его политика показалась опасной кому-то из римлян, и слишком популярного царя решили убрать.
После смерти Агриппы Иудея вновь стала римской провинцией, которой управлял римский наместник, а не царь. Короткий период свободы быстро закончился.
Ненасытный кровопийца, приказавший избить четырнадцать тысяч младенцев, погиб, как известно, от злейшей болезни, при обстоятельствах, возбуждавших в современниках отвращение и ужас. По словам Фаррара, он умер от омерзительной болезни, которая в истории встречается только с людьми, опозорившими себя кровожадностью и жестокостями. До какой степени были страшны и незаурядны его страдания, видно уж из того, что за пять дней до своей смерти он покушался на самоубийство и в бешеном отчаянии, вероятно, чтобы одну сильную боль отвлечь другою, приказал казнить своего старшего сына. На одре своего нестерпимого недуга, распухнув от болезни и сжигаемый жаждой, покрытый язвами на теле и внутренно палимый медленным огнем, пожираемый заживо могильным тленом, точимый червями, жалкий старик лежал в диком неистовстве, ожидая своего последнего часа. По свидетельству св. Феофилакта, приводимому в наших Четьи-Минеях, этот жалкий старик «лукавую душу свою изверже» от болезни, сопровождаемой сильною лихорадкой, опуханием ног, заграждением ноздрей, трепетанием всего тела, главным же образом какими-то разрушительными процессами на наружных покровах с глубокими язвами, в которых копошились черви, и с «расседанием» всех членов.
Но что это была за болезнь? Как назвать ее? По признакам, которые были описаны не врачами на основании одного лишь предания, конечно, трудно дать определенный ответ. И в отдельности, и в совокупности все они, если к тому же еще принять во внимание преклонный возраст Ирода, характерны для очень многих болезней и под них можно подвести даже нашу обыкновенную чесотку (scabies), которая в ту пору, когда врачи в медицине понимали не больше, чем сами больные, производила страшные разрушения и нередко третировалась, как проказа. Всего скорее следует предположить, что тут идет речь о каком-то тяжелом, несомненно хроническом страдании, в котором на первом плане были местные явления, а затем уже следовали общие, как лихорадка, судороги и проч. По всей вероятности, началом страшной болезни послужил какой-нибудь язвенный процесс, длительный и изнурительный, вроде всем известной волчанки. В краткой клинической картине, какую оставил нам св. Феофилакт, названа, между прочим, часть тела, пострадавшая от язвенного процесса, по-видимому, раньше всех, и на основании этого указания, или, вернее, намека, некоторые врачи остановились на заключении, что Ирод умер от заразительной язвы, к сожалению, очень хорошо известной в культурных странах, именно в той ее не часто наблюдаемой тягостной форме, которая в медицине называется фагеденическою. Быть может, это и так. Течение и симптомы этой язвы, вначале ограниченной, но потом ползущей по всему телу, ее особый злокачественный характер, упорство и глубокие разрушения, какие она производит иногда в организме, могут дать в конце концов картину «омерзительной» болезни и того могильного тлена, о котором говорит Фаррар.
К описанию болезни Ирода близко подходит также Аденская язва, неизвестная в Европе и наблюдаемая только в жарком поясе, преимущественно в Кохинхине и на островах и берегах Красного моря. Она поражает главным образом людей, ослабленных болезнями, и развивается чаще всего на нижних конечностях, после самых незначительных повреждений кожи. Обыкновенно при этой болезни страдают кожа и подкожная клетчатка, но в злокачественных случаях, которые не редки, язвенный процесс распространяется в ширину и глубину, разрушая мускулы, сухожилия и даже кости; человек как бы гниет при жизни и в конце концов умирает от гноекровия.