Ярославская область. 180 километров от Москвы. Здесь находится уникальное место – Николо-Сольбинский женский монастырь. На его территории расположено десять храмов. Это один из самых крупных женских монастырей в России. За его стенами кипит настоящая жизнь. Ведь здесь живут дети.
«Мы-то вообще с другими целями в храм пришли, а получается, что нам надо исправлять ошибки общества. Мы организовали приют. Начиналось все с двух-трех детей. Их никто не искал специально, просто к нам их привозили родственники не благополучных родителей», – рассказывает корреспонденту «МИР 24» монахиня Евпраксия.
Всего 20 лет назад на месте монастыря ничего не было. Игумению Еротииду благословили восстановить, а точнее, заново построить Николо-Сольбинский монастырь. Почти сразу, когда она приехала, было решено взять курс на социальную помощь местным жителям. Сегодня на территории монастыря работает приют для детей-сирот, детский сад, ясли, общеобразовательная школа и профессиональный колледж
Поначалу в школе в основном учились дети из неблагополучных семей. Позже в монастырь стали обращаться родители, которые хотели, чтобы их дети воспитывались при монастыре в духе православной веры и добродетелей.
«К нам приехали дети, которые повидали многое, поэтому в первую очередь нужно было окружить их заботой. Обращаются к нам и из обычных полноценных семей. Сейчас детей очень сложно удержать от зла», – говорит сестра Евпраксия.
Содержание
- Керамическая мастерская приглашает художников и скульпторов
- «Добрая школа на Сольбе»: у детей должна быть внутренняя свобода
- Храмы, святыни, чудеса
- Разговор по душам с настоятельницей Николо-Сольбинского монастыря Игуменией Еротиидой
- Леша, расскажи, каким образом ты попал в монастырь.
- Тебе было лет 20 на тот момент. Это возраст, когда кажется, что перед тобой открыты любые двери, и ты можешь получить самый разный опыт. Откуда в таком возрасте взялась эта влюбленность в Бога?
- Верить и посвятить свою жизнь монашеству — это разные вещи. Почему ты решил стать монахом?
- И ты от всего отрекся в итоге?
- Зачем менять имя?
- Новое имя, новая жизнь… Можешь описать свои ощущения в тот момент от всего происходящего?
- Каким стал твой ежедневный уклад?
- В каких условиях ты жил?
- Это было твое желание?
- Похоже на тюрьму.
- И как долго продлилась твоя эйфория?
- Что оказалось «не таким»?
- Когда ты говоришь, что было плохо физически, что конкретно ты имеешь ввиду?
- Что ты осознал, когда твои «розовые очки» спали с глаз?
- Но тем не менее ты не сразу вышел из монашества, а перешел в другой монастырь.
- Какие обязанности и условия жизни были здесь?
- Ты уже не стремился так рьяно к аскетизму?
- Почему же монахи, которые ищут внутреннего мира и общения с Богом, остаются в церкви, где иные ценности?
- Повторю твою фразу: «Церковь — территория лжи». В чем ложь?
- А какие-то конкретные примеры?
- Похоже на концерт рок-звезды, когда заодно продаются плакаты и альбомы.
- Что за эти 14 лет стало наибольшим разочарованием для тебя?
- А как жить после осознания, что столько лет своей жизни ты отдал тому, в чем нет никакой доли правды?
- Против религии, но не против веры?
- 500 молитв в день ты уже не читаешь?
- Я знаю, что ты читал мое интервью с парнем, который пономарил в монастыре полгода и рассказал о сексуальных домогательствах со стороны священников. Ты с подобным сталкивался?
- Это то, что я назвала в том интервью лицемерием. Снаружи золото, внутри — гниль. Люди, которые являются гомосексуалами, публично выступают против них.
- Как ты адаптировался после выхода из церковной системы?
- Близкие как реагировали на твой выход из монастыря?
- Тебя это как-то заденет?
- Почему ты не молчишь и решил рассказать сегодня мне о своей истории?
Керамическая мастерская приглашает художников и скульпторов
В Николо-Сольбинском монастыре есть своя керамическая мастерская. Здесь производят посуду, сувениры, статуэтки по технологии шликерного литья. Эта технология зародилась XVIII веке в Европе, а потом пришла в Россию. Керамическая мастерская состоит из трех цехов. Для того, чтобы изготовить одно изделие, нужно как минимум две недели и пять работников.
«Чтобы сделать чашку, художник рисует на бумаге эскиз, потом из гипса на специальном станке вытачивает полную болванку, с которой снимает гипсовую форму. В нее заливается жидкая глина, которая находится там до тех пор, пока гипс ее не впитает. Каждое изделие в литье – сборное. Мы не приклеиваем, а именно приставляем, поэтому если хоть немного деформировать форму, например, при приставлении ручки, то глина запомнит эти деформации и после обжига в печи снова скривится», – рассказывает инокиня Тамара.
После того, как изделия залили и они подсохли, начинается процесс оправки. Если оправщица неровно уберет швы или замажет края, то изделие сохранит деформацию. Когда оправка закончилась, изделие ставят в сушильный шкаф.
«Когда изделие замыто и оправлено, оно поступает в печную, где делается первый обжиг. Затем изделие покрывают белой эмалью», – объясняет сестра.
Процент брака при такой технологии очень низкий. Да и возникает он чаще всего по причине человеческого фактора или сбоя техники, но последнее встречается крайне редко. Если заливать изделие неаккуратно, небрежно, то образуются трещины. Если неправильно подготовить печку, то изделие может прилипнуть или склеиться.
Для настоятельницы монастыря ключевой задачей было создать свой собственный стиль. Именно поэтому все изделия выполнены в красно-коричневых тонах с рисунком. Эскизы разрабатывает творческая группа. Монастырь постоянно нуждается в художниках и скульпторах с образованием.
Работают в керамической мастерской не только монахини, но и обычные специалисты.
«Конечно, у нас работают и мирские люди. Мы сами учим рисовать. Но не скрою, мы очень заинтересованы в художниках и скульпторах. Если вы хотите у нас работать, можно просто связаться с монастырем или конкретно с керамической мастерской. У нас очень хорошие условия, и сама специфика работы в монастыре сильно отличается от производства», – объясняет сестра Тамара.
По словам самих монахинь, поначалу их никто не воспринимал всерьез. Керамическому мастерству, как и любому другому, нужно учиться в специализированном заведении – так считает большинство.
«Мы как-то ездили на производство и нам сказали: «Да что вы сможете, ведь этому надо учиться». Но у нас же получается, просто здесь другие законы работают. Людям надо вот это дать понять. У монашествующих стоит другая задача. К нам приехал как-то немец и говорит: «Кто же вам дал начальный капитал?» Я сказала, что никто нам не давал его. То есть образ мысли уже такой, что человек не может ничего сделать без начального капитала», – сказала сестра Тамара.
Оказалось, что монастырь полностью живет на пожертвования.
«Часто по послушанию приходится выполнять работу, с которой раньше никогда не сталкивался. Но мы молимся и просим у Господа вразумления. И Господь помогает», – добавляет мать Евпраксия.
Керамическое производство существует в Николо-Сольбинском монастыре с 2011 года, но только в 2015 выработался собственный стиль. Совсем недавно со своей продукцией монастырь принял участие в фестивале российской керамики и занял там первое место.
«Добрая школа на Сольбе»: у детей должна быть внутренняя свобода
С появлением в монастыре детского приюта возникла необходимость обучать детей на месте, так как монастырь находится в лесу, далеко от городов и сел. Сначала дети учились экстерном или на домашнем обучении на базе Переславской школы. В 2013 году школа получила лицензию и государственную аккредитацию, поэтому теперь воспитанницы получают аттестаты государственного образца «Доброй школы на Сольбе». Сейчас в приюте воспитывается и учится более ста человек.
«Самая большая нужда сейчас – здание под новую школу. Очень много желающих у нас учиться, но мы не можем всех принять. Наша школа работает на базе дополнительного музыкального образования. Творчество помогает раскрепощать детей. Если ребенок закрыт, если он чего-то боится, то он закрывается и даже не запоминает элементарные вещи. Должна быть внутренняя свобода», – рассказывает завуч школы монахиня Паисия.
Музыка в школе – не единственное творческое направление. Девочки учатся рисовать, вышивать, играть в театре. Все это происходит на профессиональном уровне с преподавателями, постановщиками, художниками, режиссерами.
«Иногда детям делают поблажки: «Это же дети, можно сделать как-нибудь». Но у нас немного другой подход – чтобы все было красиво и совершенно, пусть даже на детском уровне. Дети это настолько усваивают, что не могут потом работу «как-нибудь» делать», – замечает мать Паисия.
Дисциплинировать девочек из сложных семей не так просто. Помогает четкий режим дня, который здесь соблюдают.
Монастырь приглашает на работу учителей: химии, биологии, фортепьяно, теоретическим музыкальным дисциплинам, скрипке, сольфеджио, рукоделию. Сегодня в школе работают 20 преподавателей, дети занимаются в малых классах по шесть человек, но педагогов все равно нужно больше.
«Мы берем и молодых учителей, которые недавно закончили обучение. Главное, чтобы у человека было желание помогать детям, попавшим в трудную жизненную ситуацию. Если этого желания нет, очень сложно работать. Детей не надо заставлять учиться, их нужно заинтересовывать», – говорит сестра.
После школы в основном все продолжают образование: кто-то остается в колледже при монастыре, кто-то идет в другие учебные заведения. Кстати, поступить в местный колледж и освоить профессию могут и выпускники обычных школ.
Одно из распространенных заблуждений заключается в том, что в монастырь люди уходят, чтобы абстрагироваться от общества и «мирского труда». Но это не так, уверяет мать Евпраксия. Молитва и труд – это основа жизни для монахов.
«Монахи всегда занимались рукоделием, они этим кормились. Труд помогал им молиться. Это подспорье, основа жизни для монахов», – добавляет она.
Храмы, святыни, чудеса
20 лет назад на территории Николо-Сольбинского монастыря был только один разрушенный Успенский храм, сейчас их – 10. Строили храмы только на пожертвования.
«Храм был полностью разрушен, мы не знаем, как он выглядел раньше. Есть легенда, что монастырь возник на месте чудесного явления иконы святителя Николая. До революции в монастыре была старинная чудотворная икона, но она не сохранилась. Когда обитель возродилась, чтимую икону святителя Николая подарил вновь открывшемуся монастырю один московский священник. В Троице-Сергиевой лавре в нее вставили частицу мощей. Сейчас это наша главная святыня»,-рассказала мать Евпраксия.
Еще одна знаменательная икона, которая хранится в Успенском храме, – это Троица, написанная монахами на Афоне.
«У нас есть частички мощей святых – покровителей нашего монастыря. Есть башмачок святителя Спиридона, мощи которого находятся на острове Корфу в Греции. Это очень известный святой, его любят и почитают в России, но в честь него у нас очень мало храмов», – добавляет сестра Евпраксия.
В честь святителя Спиридона на территории монастыря тоже построили храм. Сейчас здесь все еще идет ремонт, помощь до сих пор нужна, но основная работа уже закончена. Строили храм долго – настоятельница хотела воссоздать стиль каменной резьбы. Основное его отличие в том, что для каждого камня существует свой эскиз, а вместе они образуют художественную композицию.
«Наша матушка – это человек, который ценит искусство, культуру, все красивое. Она хотела воссоздать стиль прошлого. Найти специалистов было сложно, а храм строить долго и дорого. Каждый кирпичик имеет свой чертеж. Владыка благословил готовить храм к освящению на следующий год, а еще столько нужно сделать: написать иконы в иконостас, приобрести необходимую утварь, закончить роспись, отлить и повесить колокола, завершить внешнее оформление храма», – делится монахиня.
Чаще всего церковь этого святого посещают, чтобы попросить о самом главном. В специальный ящик паломники опускают записки с личными просьбами, многие через какое-то время возвращаются, чтобы поблагодарить святителя Спиридона и помолиться о свершившемся чуде. В храме даже хранится книга, в которую посетители пишут свои благодарности.
Еще один уникальный по своей архитектуре храм построен в честь преподобного Сергия Радонежского.
«Здесь мы чаще всего крестим детей, ведем службы. Он очень домашний. У нас все храмы разные, но у каждого своя изюминка», – объясняет сестра Евпраксия.
Еще один редкий для России храм, который удалось построить здесь, возведен в честь Ксении Блаженной. У этой святой удивительная история. Когда она была молодой девушкой, у нее внезапно умер муж. Ксению настолько расстроил тот факт, что он умер без покаяния и причастия, что она приняла подвиг юродства, чтобы спасти душу супруга.
В корпусе с храмом Ксении блаженной находятся ясли для самых маленьких. Здесь заботятся о детях, от которых отказались родители. По словам монахини, воспитывать таких детей проще, потому что они не успели получить негативную закладку. Кстати, дети, которые никогда не видели своих матерей, называют монахинь мамами, остальные вспоминают своих родителей, какими бы они ни были.
«Даже если это наркоманы или алкоголики, дети все равно их вспоминают. Хорошо, когда помнят о родителях. Мы никого специально не склоняем оставаться в монастыре в будущем и не определяем их путь – как Господь даст. Кто-то останется в монастыре, а кто-то создаст семью», – сказала сестра.
В монастыре занимаются не только общественной работой, но и производят натуральную молочную продукцию и сыр. В ближайшем будущем в планах открыть больницу с качественным оборудованием, где могли бы лечиться не только сестры, работники и дети, которые живут на территории монастыря, но и жители ближайших деревень. Их настоятельница Игумения Еротиида особенно жалеет – больниц рядом нет.
Разговор по душам с настоятельницей Николо-Сольбинского монастыря Игуменией Еротиидой
Матушка Еротиида получила назначение восстановить монастырь, когда ей было всего 33 года. На территории современного церковного комплекса тогда не было ровным счетом ничего. Кругом царила разруха, а там, где сегодня стоят монашеские кельи, жили бомжи.
«Я поняла, что здесь главное – не монастырь поднять, а людей ободрить, проявить о них заботу. Я увидела состояние медицины, образования, людей без работы и жилья, мне стало очень их жалко. Первые десять лет я почти не спала, было очень много энергии. Сначала мы установили монастырские правила, потом начали организовывать праздники для людей, кормили их, делали подарки своими руками, приглашали молиться. Потом появились дети, сначала их привозили на каникулы, а потом стали оставлять на постоянное время», – рассказала игумения Еротиида.
Социальная работа с детьми была выбрана не случайно. Сначала Игумения принялась помогать взрослым, дала им работу и кров. Но все это не привело к желаемой цели.
«Когда мы начали знакомиться с людьми в округе, первым делом я хотела дать им работу. Мы взяли местный разоренный колхоз, коров там резали за бутылку, пьянствовали, бесчинствовали. Когда я все это увидела, я не знала, за что хвататься, чтобы людей стабилизировать и ориентировать на надежду. Мы отремонтировали этот колхоз, ферму, заплатили все долги за них, в течение нескольких лет оплачивали кредит, развивали хозяйство.
Но мне стало еще печальнее, когда я увидела, что люди разучились работать и хотят все получать даром, воровать, сквернословить. Я много раз беседовала с местными, пыталась призвать к добру, воодушевить, но это ни на что не повлияло», – вспоминает матушка Игумения.
Реальность дала ответ на вопрос, каким должен быть современный монастырь. Уединиться и жить тихой монашеской жизнью, игнорируя происходящее, – было бы не по-христиански, объяснила настоятельница.
«Я заметила, что люди очень разобщенные, эгоистичные, они разделены даже внутри семьи. Пообщавшись с народом, я поняла, что люди раздваиваются даже внутри себя. Наш монастырь стал одним из первых, кто взял курс на социально-миссионерское служение.
Поэтому когда я увидела, что взрослых людей очень трудно призвать к совести и вернуть в правильное русло, то поняла, что для того, чтобы изменить общество, надо начинать с воспитания детей. К сожалению, все, что можно сделать для взрослого поколения, – это позаботиться о том, чтобы они достойно встретили старость», – пояснила матушка.
Самая большая проблема монастыря заключается в том, что дети занимают больше половины территории, то есть вытесняют сестер. Правильнее было бы построить большую школу, но за пределами самого монастыря. Земля есть, а денег на реализацию нет.
«Дети занимают больше половины монастыря, можно сказать вытесняют сестер. Для детей все это хорошо, а для сестер не очень. В итоге нарушается гармония. А детям хочется бегать и прыгать – это их детство и право, мы не можем их этого лишать. Мы хотим построить школу, но денег на это нет. Мы обращались на государственном уровне за помощью, но нам было отказано в средствах, сказали, что школы в районах не заполнены», – поделилась она.
Помимо всего прочего, матушка Еротиида поддерживает науку и искусство. «У нас есть научно-исторический отдел, который я поддерживаю с самого основания монастыря. Я платила ученым, и они искали материалы во всех архивах страны о нашем монастыре. В медицинском центре мы хотим поставить только современное оборудование, а врачи должны быть только высококвалифицированными. А к искусству я неравнодушна с самого детства. В Евангелии говорится, что таланты надо развивать. У кого-то он один, у кого-то пять, а у кого-то десять. Мы все должны развивать то, что дал Господь. В каждом человеке есть добро, есть свой талант, своя индивидуальность и красота», – подчеркивает настоятельница.
Алексей*, бывший монах. В 20 лет наш герой пришел в монастырь с романтической мечтой — стать монахом-аскетом. Спустя 12 лет он перешел в другой монастырь, а еще через пару лет в разочаровании вышел из церковной системы. Как выглядела аскетичная жизнь монаха? Насколько сложно адаптироваться к жизни после ухода из монастыря? И почему церковь — это территория лжи?
Леша, расскажи, каким образом ты попал в монастырь.
К моменту, когда я пришел в монастырь, я уже был влюблен в Бога. И эту влюбленность я воспринимал именно через православную церковь. Но в монастырь я попал случайно. Я жил в России, в Москве, но, будучи студентом, перевелся в вуз в Томске. Оказалось, что в этом городе есть монастырь, и я попросился там пожить, пока был ремонт в моем общежитии. А в итоге остался на 12 лет.
Тебе было лет 20 на тот момент. Это возраст, когда кажется, что перед тобой открыты любые двери, и ты можешь получить самый разный опыт. Откуда в таком возрасте взялась эта влюбленность в Бога?
У меня была очень религиозная мама, она очень хотела, чтобы я верил. Да и я думал, что в церкви найду решение всех вопросов, которые у меня возникали.
Верить и посвятить свою жизнь монашеству — это разные вещи. Почему ты решил стать монахом?
Смотри, когда я попал туда, мне все понравилось. Я пребывал в некой эйфории. Я чувствовал внутреннее движение и ждал какого-то счастья. Даже хотел бросить вуз (я учился на юриста), отказаться от всего и постричься в монахи. Правда, игумен мне не разрешил уйти из университета, и за это я ему теперь очень благодарен, потому что такой его поступок довольно нетипичен. Часто духовники говорят молодым — бросай все и приходи в монастырь. У меня было иначе, игумен благословил закончить образование. Но я искренне верил, что смогу жить по книжкам 5-7 века, — вот так смиренно и аскетично. Возможно, в этом был какой-то инфантилизм.
И ты от всего отрекся в итоге?
Внутренне да. Хотя обетов об отречении не дал. В православном монашестве есть три степени. Большинство монахов находятся в средней, я же был в самой низшей. Это называется рясофор. Мне поменяли имя, но я не приносил обетов.
Зачем менять имя?
Это знаменует начало новой жизни. Кстати, свое новое имя я узнал только на постриге.
Новое имя, новая жизнь… Можешь описать свои ощущения в тот момент от всего происходящего?
Восторг! Эмоциональный подъем! Большие надежды! Это очень похоже на свадьбу: ты готовишься, шьешь наряд (только черный), готовишь определенный инвентарь. Ну и ощущаешь себя совершенно по-новому.
Каким стал твой ежедневный уклад?
У нас была сетка послушаний — такой график дел на неделю, в котором каждый день был расписан. В храме обеспечивали богослужение трижды в день: петь, читать, богослужебный инвентарь готовить. Кто-то мыл туалеты, кто-то накрывал и убирал в трапезной трижды в день, кто-то дежурил на вахте. Кроме того, были келейные монашеские обязанности. За день я должен был прочитать 500 молитв, один акафист, сделать земные поклоны, прочитать что-то из духовных книг. Выходить за территорию монастыря можно было только по благословению, по сути, по разрешению настоятеля. Мобильные телефоны тоже были запрещены до тех пор, пока не оказалось, что у всех они уже есть.
В каких условиях ты жил?
В целом монастырь был очень хорошим, и настоятель реально хотел строить духовную жизнь, а не деньги грести (изменилось это уже позже). Сначала я жил в комнате, рассчитанной на четырех человек, а потом переехал в отдельную келью. Это была очень простая небольшая комната с железной кроватью, напоминавшей больничную койку. Мне важна была аскетичность, поэтому вместо матраса на ней лежала половинка двери шириной 60 см, накрытая шерстяным одеялом.
Это было твое желание?
Да! Если б я хотел спать на матрасе, мне бы никто не запретил. Но зачем тогда идти в монастырь? Я шел туда за подвигами! Помимо кровати, в келье было два стула, стол, шкаф и полка для книг. В келье ничего нельзя было изменить без благословения. Чтобы, например, переставить стол или вбить гвоздь в стену, нужно было получить благословение настоятеля. Сначала меня это радовало, но спустя годы начало напрягать.
Туалет был на этаже, его мы мыли по очереди, а вот душ через какое-то время стал запираться. Мыться можно было только раз в неделю. Если нужно чаще — выпроси благословение.
Похоже на тюрьму.
Да, только добровольную.
И как долго продлилась твоя эйфория?
Пару лет, пока я учился в университете, ну и плюс еще год-полтора. В «розовых очках» я ходил довольно долго. Никак не хотел их снимать. Я верил, что все должно быть, как по книгам. Но больше семи лет меня не хватило, и я понял, что реальность не такова, какой я ее хочу видеть.
Что оказалось «не таким»?
Все. Когда я шел в монастырь, я думал, что получу какой-то результат от моей такой аскетической деятельности — обрету душевный покой, единение с Богом, мир. Но я увидел, что ничего этого не получаю. Мне было плохо и эмоционально, и физически. Сначала я от этого отмахивался, ведь в монашеской традиции говорится «вам будет плохо, но нужно перетерпеть; перетерпевший до конца — спасется». Эта мысль идет всюду красной линией. Но никакого единения с Богом и внутреннего умиротворения я не получал.
Когда ты говоришь, что было плохо физически, что конкретно ты имеешь ввиду?
Я очень испортил там желудок. Нас кормили в принципе хорошо, но очень вредно. Главной же проблемой стала психосоматика. Я сильно себя измучил эмоционально и физически, у меня развилась хроническая астения — патологическая усталость. К примеру, я просто не мог проснуться в 6 утра на службу. Я просил своего соседа по келье будить меня. Он стучался утром ко мне в дверь, по договоренности обливал меня из пульверизатора холодной водой, после этого я говорил ему «спасибо», ложился на холодный линолеум, чтобы не заснуть… и засыпал. Спал я до обеда, пропуская службу. И очень многие так и живут в монастыре — на постоянном чувстве бессилия.
Что ты осознал, когда твои «розовые очки» спали с глаз?
Понимаешь, церковь — это система. И люди, когда попадают в монастырь, должны перестать взрослеть. Они должны как бы остаться детьми, которыми легко управлять. Когда мои «розовые очки» начали трескаться, я увидел, что являюсь бесплатной рабочей силой, что я всего лишь шестеренка в большом механизме, которая не должна создавать проблем.
Но тем не менее ты не сразу вышел из монашества, а перешел в другой монастырь.
К моменту ухода из первого монастыря я понял, что двигался не в том направлении все 12 лет. И поначалу я думал, что проблема конкретно в данном монастыре, и я все равно останусь в монашестве, но в другом месте. Я был в полном смятении. Но я знал, что есть один человек, который пишет о монашестве правду. Я написал ему с просьбой поговорить. После беседы с ним я попросился перевестись к нему в монастырь. Это было сложно, но так как мы уже не в 19 веке живем, меня не могли оставить в том монастыре против моей воли. В итоге я все же перевелся. Здесь мне разрешили купить машину, у меня появились деньги на карманные расходы. В Томске нам давали приблизительно 800 грн в год. Мы же монахи. Зачем нам деньги? Зубную пасту дают, белье, неудобное, но дают. Если нужна обувь, — на какую-нибудь плохонькую деньги давали. Во втором же монастыре я получал приблизительно 8 тысяч грн в месяц просто на бензин и карманные расходы.
Какие обязанности и условия жизни были здесь?
Мне нужно было помогать на службе пару раз в неделю и на большие праздники. Раз в неделю делал уборку в корпусе. И главное — душ не закрывался!
Ты уже не стремился так рьяно к аскетизму?
Наверное, уже нет. Я понял, что такая аскетичность бессмысленна. Это просто мазохизм и ничего более. Я не хотел больше носить одну пару обуви, но монахом я себя еще видел. Интересно, что новый настоятель, по сути, подготовил меня к уходу из монастыря. К примеру, на какой-то праздник он сказал мне: «Отец Антоний, ты понимаешь, что мы живем в церкви Иуды Искариота?» Я в шоке: «Батюшка, как же так? Мы же в церкви Христовой!». На что он мне: «Смотри, Иуда хотел, чтобы церковь была богатой, властной и славной, — то, против чего был Христос. Так посмотри, где мы живем. Эта церковь — мечта Иуды». И много было таких случаев, когда новый настоятель открывал мне глаза на правду.
Почему же монахи, которые ищут внутреннего мира и общения с Богом, остаются в церкви, где иные ценности?
Я задавал себе этот вопрос. И в итоге выделил четыре типа церковных людей (монахов и мирян, которые ходят в церковь). Наверное, это заденет многих, но это то, что увидел я. Итак, первая группа — дураки. Они живут в самообмане, верят, что церковь приведет их к Богу. И десятки лет отрицательного опыта их ничему не учат.
Вторая — подлецы. Они понимают, что церковь лжет. Вообще, церковь — это территория лжи, там все пронизано обманом. Чаще всего подлецами становятся из дураков. Я видел многих священников, которые продали свою совесть. Когда люди понимают, что все в церкви не так, но не готовы выйти из системы, они начинают проповедовать людям то, во что не верят сами. Ради статуса и материальных благ, которые получают. Вот они и есть подлецы, хотя отчасти дурость в них тоже остается, потому что во что-то они все-таки верят.
Третья группа — невольники. Это касается именно монахов. Они бы и хотели выйти из системы, но, проведя 20 лет в монастыре, боятся, потому что понимают, что у них нет ни стажа, ни пенсии, ни опыта работы. Вообще нет опыта взрослой жизни. Поэтому они остаются в монастыре от безысходности, просто потому что это меньшее зло, чем жить на улице. И отчасти эти невольники тоже дураки, потому что тоже во что-то верят.
Четвертая — штирлицы. Люди, которые, находясь в системе, помогают другим из нее выйти. Я знаю только одного такого человека.
Повторю твою фразу: «Церковь — территория лжи». В чем ложь?
Во всем. Начиная с того, что православная церковь — единственно истинная. Подозреваю, что любая религия этим грешит, но глубоко я знаю только одну религию. «Кому церковь не мать, тому Бог — не отец» — это тоже ложь. Потому что церковь никому не мать, она очень жестокая мачеха. Это просто манипуляция.
А какие-то конкретные примеры?
Есть такое житие Алексия, человека Божия. И есть православная энциклопедия в 37 (примерно) томах. Так вот в ней содержится статья, в которой говорится, что это житие было написано через 400 лет после того, как Алексий умер. То есть житие это просто выдумка беллетриста! А люди читают его, слушают в церковных проповедях и верят, что так жил святой, хотя все это брехня!
На Пасху, к примеру, читается Слово Иоанна Златоуста. Но дело в том, что Иоанн Златоуст его не написал, потому что упоминание о Слове встречается с 10 века, а Златоуст умер в 407 году.
Или вот история с чудотворной Почаевской иконой. Ее привезли к нам в храм из Украины. Мы собрали в тот день, когда она выставлялась, миллион рублей, продавая ее маленькие копии и пр.
Похоже на концерт рок-звезды, когда заодно продаются плакаты и альбомы.
Да, нечто подобное! Но я посмотрел на эту икону и понимаю, что это не оригинал. Там куча отличий. Я подошел к игумену и сказал, что это же не икона из Почаева. Он ответил: «Конечно, нет. Ее оттуда никто не выпустит, но это икона-заместительница. И какая разница? Божия Матерь одна! Если ты этого не чувствуешь, мне тебя жаль». Но людям же впаривают не заместительницу, а оригинал! Церковь — это своеобразный «рассол». Те, кто туда попадают, становятся маринованными. Я не захотел и выскочил из этой «бочки».
Что за эти 14 лет стало наибольшим разочарованием для тебя?
Церковь просто разочаровала сама по себе. Я воспринимал ее как истину, а понял, что истины в ней нет.
А как жить после осознания, что столько лет своей жизни ты отдал тому, в чем нет никакой доли правды?
Иногда накатывает грусть. Но для меня становится спасительной мысль, что мне это было нужно. Я был таким фанатиком и так верил! Но я думаю, Бог вел меня таким путем и короче пути не было. Сейчас у меня железный иммунитет против религии.
Против религии, но не против веры?
Да. Я развожу эти понятия. Для меня сейчас это фактически противоположные вещи.
500 молитв в день ты уже не читаешь?
Нет, это не нужно ни мне, ни Богу.
Я знаю, что ты читал мое интервью с парнем, который пономарил в монастыре полгода и рассказал о сексуальных домогательствах со стороны священников. Ты с подобным сталкивался?
Лично я нет, но такие истории я слышал, и у меня нет оснований в это не верить. Несколько лет назад произошел скандал в Казанской духовной семинарии, когда ее семинаристы пожаловались на то, что их там развращают. Это дело замяли, но его стал расследовать публицист Андрей Кураев (диакон православной церкви). Его за это из церкви и выкинули . Так вот, его расследование показало, что из 300 епископов (это считай генералитет церкви) треть — практикующие гомосексуалы. Но они все друг друга прикрывают, им можно все. Единственное, что не прощается епископу, — если он пойдет против патриарха.
Читайте также: О чем молчат люди, ушедшие из монастыря
Это то, что я назвала в том интервью лицемерием. Снаружи золото, внутри — гниль. Люди, которые являются гомосексуалами, публично выступают против них.
Да, церковь — идеальная среда для роста грибка под названием «лицемерие».
Как ты адаптировался после выхода из церковной системы?
Я все еще адаптируюсь. Только два года прошло. Мне непросто, потому что нет трудового стажа, опыта работы, какого-то нажитого имущества. Взрослая жизнь, которую люди начинают еще будучи студентами в свои 20, мне пришлось начать в 34. Но в моей жизни произошло много положительных изменений. Сейчас я живу в Одессе, у меня есть любимая жена, работа. Мне интересен вопрос предпринимательства. Я же много лет убеждал себя, что духовный человек должен быть нищим. Теперь я понимаю, что деньги сами по себе — это не зло и не добро. Это просто инструмент, который можно использовать как во зло, так и во благо.
Близкие как реагировали на твой выход из монастыря?
Поздравляли! Хотя, понимаешь, по ортодоксальным православным понятиям вообще запрещен уход из монастыря. Если кто-то из системы прочитает сейчас это интервью, меня, наверное, могут отлучить от церкви, анафематствовать.
Тебя это как-то заденет?
Нет, я уже от нее отлучен. И я сам сделал этот выбор. Но я верю в то, что Бог любит меня и хочет, чтобы я был счастлив. И для того чтобы быть с ним в связи, мне не нужно ходить в церковь. Сейчас приведу одну аналогию. Моя мама рассказывала мне историю о домашнем коте. Его приучили ходить в туалет в один и тот же лоток на песочек. Ничего другого этот кот не знал и с улицы бегал по нужде домой, в лоточек. Пока однажды не увидел, что его лоток наполняют из кучи песка во дворе. Тогда он понял, что для справления нужды его лоток не обязателен, песок есть и в других местах. Собственно, храм — тот же лоток.
Я видел, как хорошие люди в церкви портятся. Я видел, как наш игумен, духовный человек, со временем начинал строить себе дворец с мраморным камином и художественным паркетом. Люди, начинавшие ради Христа, заканчивали ради золотого креста.
Почему ты не молчишь и решил рассказать сегодня мне о своей истории?
Я советовался со своим духовным другом, давать ли это интервью. И он сказал мне, что меня никто не поймет. Возможно и так, я чувствую себя очень одиноко на самом деле. Но мне нужно было это интервью. Это моя ответственность — рассказать о том опыте, который я пережил. Мне кажется, в этом есть какая-то честность. Даже пророк Иеремия говорил: если ты предупреждал кого-то, а человек не послушал, значит вина на нем; если же ты не предупредил — значит вина на тебе.
Монастырь — это прямая дорогая потерять себя и никогда уже не найти. А я очень хочу найти себя подлинного. И хочу, чтобы такая возможность была у каждого человека.
* По просьбе героя интервью мы не разглашаем его фамилию.
Беседовала Таня Касьян. Иллюстрации Алины Борисовой
Читайте также: О чем молчат люди, побывавшие в тюремном заключении
Быть в курсе самого интересного с ZZA! — можно, подписавшись наш Telegram!