Страницы ← предыдущая следующая → Бог как абсолютный максимум и минимум Я называю максимумом нечто такое, больше чего ничего не может быть. Изобилие связано в действительности лишь с единым. Вот почему единство совпадает с максимальностью и также является бытием… Абсолютный максимум единственен, потому что он − все, в нем все есть, потому что он − высший предел. Так как ничто ему не противостоит, то с ним в то же время совпадает минимум, и максимум тем самым находится во всем. А так как он абсолютен, то воздействует в действительности на все возможное, не испытывает сам никакого ограничения, но ограничивает все. Этот максимум, который непоколебимая вера всех народов почитает так же, как Бога, явится в первой книге о человеческом разуме предметом моих посильных исследований… От него, называемого абсолютным максимумом, исходит универсальное единство, и вследствие этого он пребывает в ограниченном состоянии, как Вселенная, чье единство замкнулось в множественности, без которой она не может быть. Однако, несмотря на то, что в своем универсальном единстве этот максимум охватывает всякую вещь таким образом, что все, что исходит от абсолюта, находится в нем и он во всем, он не мог бы, однако, существовать вне множественности, в которой пребывает, потому что не существует без ограничения и не может от него освободиться… Так как Вселенная существует лишь ограниченным образом во множестве, мы исследуем в самом множестве единый максимум, в котором Вселенная существует в степени максимальной и наиболее совершенной в своем Проявлении и достижении своей цели. Эта Вселенная соединяется с абсолютом, являющимся всеобщей целью… Простой и абсолютный минимум, являющийся тем, больше чего не может быть, ибо он есть бесконечная истина, − нами постигается непостигаемо… Очищая максимум и минимум от количества, мысленно отбрасывая большое и малое, тебе станет очевидным, что максимум и минимум совпадают. Таким образом, в действительности, максимум, как и минимум, есть превосходная степень… Противоположности существуют лишь для вещей, допускающих нечто превосходящее и превзойденное, с которым они различно сходны. Нет никакого противопоставления абсолютному максимуму, ибо он выше всякой противоположности. Итак, над всяким ходом суждения мы видим, что абсолютная максимальность бесконечна, что ничто ей не противостоит и с ней совпадает минимум. Из вышесказанного с ясностью вытекает, что абсолютный максимум может быть познан непостигаемо и может быть назван неизреченно… Ничто не может быть наименовано или названо, что не было бы дано в большей или меньшей степени, потому что названия присваиваются усилием рассудка вещам… Множественность бытия не может встречаться без числа. Отнимите число, и не будет тогда возможности различать вещи, и не будет порядка, пропорции, гармонии и даже самой множественности бытия. Единица есть начало всякого числа, так как она — минимум; она — конец всякого числа, так как она − максимум. Она, следовательно, абсолютное единство; ничто ей не противостоит; она есть сама абсолютная максимальность: всеблагой Бог.1 Наименование Бога и утвердительная теология Единство не есть прозвище Бога того же рода, каким мы называем и под каким понимаем «единство», потому что Бог превосходит всякий разум, тем более превосходит всякое наименование. Имена − результат движения рассудка, который гораздо ниже разума в деле различения вещей. И потому, что рассудок не может преодолеть противоречий, нет и имени, которому не было бы противопоставлено другое, согласно движению нашего рассудка… Раз никакое отдельное название, вследствие того, что оно имеет непременно нечто отличное от себя, нечто противоположное, не может подойти Богу, разве только в бесконечном приближении, то следует, что одни утверждения недостаточно вески и понятны. Действительно, всякое имя оставляет нечто от его значения, однако ни одно из имен не может подойти Богу, который является также не чем иным, как всем. Вот почему положительные имена если и подходили бы Богу, то лишь в отношении его творений… То, что мы говорим об утвердительных именах, до такой степени верно, что даже наименование триединства и его трех лиц − отца, сына и святого духа − дано по свойству созданий.2 Отрицательная теология Отрицательная теология так необходима для теологии утвердительной, что без нее Бог не является предметом поклонения как бесконечный Бог, но скорее как творение. Этот культ − идолопоклонство, приписывающее изображению то, что подходит только истине. Священное незнание учило о невыразимом Боге тому, что он бесконечен, что он больше всего того, что может быть вычислено, и тому, что Бог пребывает на высшей ступени истины. О нем говорят с наибольшей правдивостью… Согласно этой отрицательной теологии, нет ни отца, ни сына, ни святого духа, но есть только бесконечное. Бесконечность как бесконечность не порождает, не порождена, ни от чего не происходит. Потому-то Бог не познаваем ни в веках, ни в будущем, что всякое творение есть относительно него мрак, ибо оно не может понять бесконечный свет, но познает само самого себя.3 Начало же всех вещей есть то, через что, в чем и из чего производится все способное быть произведенным, и однако же начала нельзя достигнуть посредством какой бы то ни было произведенной вещи. Начало есть то, через что, в чем и из чего познается все познаваемое, и все же оно остается недоступным для разума. Подобным же образом оно есть то, через что, из 1 Антология мировой философии: в 4 т. Т. 2. − М., 1970. − С. 56-57. 2 Там же. − С. 60-61. 3 Там же. − С. 61. чего и в чем выражается все выразимое, и все же оно невыразимо никакими словами. Оно есть также то, через что и из чего определяется все определимое и кончается все, что способно заканчиваться, и все же оно остается неопределимым через определение и нескончаемым через полагание конца. Величайшее же есть то, выше чего не может ничего быть. И эта высота есть одна лишь бесконечность. Поэтому мудрость, которую все люди, стремясь к ней по природе, ищет с такой страстностью ума, познается не иначе как в знании о том, что она выше всякого знания, и непознаваема, и невыразима никакими словами, и неуразумеваема никаким разумом, неизмерима никакой мерой, незавершима никаким концом, неопределима никаким определением. И поскольку она остается невыразимой для любого красноречия, нельзя себе мыслить конца подобных выражений, ибо то, через что, в чем и из чего существуют все вещи, остается немыслимым для любого мышления.1 Познание и истина Все наши мудрейшие и святейшие ученые согласны между собой в утверждении, что видимые вещи суть доподлинно образы невидимых вещей, и что создатель наш может быть видим и познаваем через создания, как в зеркале и в загадке (чувственном символе). Все вещи находятся между собой в связи, скрытой, без сомнения, от нас и непостижимой, но такой, что из всех вещей проистекает одна-единственная Вселенная и что все вещи суть самое единство в единственном максимуме… Если производить исследование при помощи образа, необходимо, чтобы не было ничего, что возбуждало бы то или иное сомнение в образе. Так, все чувственные вещи беспрерывно неустойчивы вследствие материальной возможности колебаний, изобилующих в них. Напротив, если взять более абстрактные образы, чем первые, в которых вещи рассматриваются таким образом, что, не будучи лишены совершенно материальных средств, без коих их нельзя было бы представить себе, они не полностью подвержены колебаниям возможного, мы видим, что эти образы очень стойки и хорошо нам известны. Так обстоит дело в математике. И вот почему мудрецы с большим рвением искали в математике примеров, чтобы разумом проследить эти вещи, и ли один из великих умов древности не изучал трудных вещей при помощи иного какого-либо сходства, кроме как математического… 2 Все вещи, воспринятые чувствами, рассудком или разумом, настолько различаются между собой и одна от другой, что между ними нет точного равенства… В противоположных вещах мы находим излишек и избыток, как в простом и сложном, в абстрактном и конкретном, формальном и 1 Кузанский Н. Сочинения: в 2 т. Т. 1. – М., 1979. – С. 364-365. 2 Антология мировой философии: в 4 т. Т. 2. − М., 1970. − С. 57-58. материальном, подверженном порче и нетленном и т.п. Из этого следует, что никогда нельзя добиться получения одной из двух противоположностей в чистом виде или предмета, в котором происходит соревнование их в точном равенстве. Все вещи состоят из противоположностей в различных степенях, имеют то больше от этого, то меньше от другого, выявляя свою природу из двух контрастов путем преобладания одного над другим. Так и познание вещей состоит в изысканиях посредством разума, знания; каким образом сложность в одном объекте присоединяется к относительной простоте в другом, простота к многообразию, подверженное порче к нетленному и обратно в другом. Я говорю, что подъем к максимуму и спуск к простому минимуму невозможны, если только нет перехода в бесконечность, как это видно в числе, согласно делению непрерывности… Один только абсолютный максимум есть отрицательная бесконечность, − вот почему он один есть то, чем он может быть вкупе со всемогуществом. Но так как Вселенная объемлет все, что не есть Бог, то она и не может быть отрицательной бесконечностью, хотя не имеет предела и благодаря этому остается отрицательной.1 Разум не может ничего постигнуть, что не было бы уже в нем самом в сокращенном, ограниченном состоянии. В процессе постижения разум раскрывает целый мир уподоблений, пребывающий в нем в сокращенном, ограниченном виде, вместе со знаниями и обозначениями, основанными на подобиях.2 Познание через чувственность является сокращенным, ограниченным познанием, ибо ощущение касается только частного. Познание умственное всеобще, потому что, по сравнению с познанием через чувственность, оно существует безусловно и лишено частной ограниченности.3 Разум так же близок к истине, как многоугольник к кругу; ибо, чем больше число углов вписанного многоугольника, тем более он приблизится к кругу, но никогда не станет равным кругу даже в том случае, когда углы будут умножены до бесконечности, если только он не станет тождественным кругу. Итак, ясно одно, что все, что мы знаем об истине, это то, что истину невозможно постигнуть таковой, какова она есть доподлинно, ибо истина, являющаяся абсолютной необходимостью, не может быть ни большей, ни меньшей, чем она есть и чем представляется нашему разуму как некая возможность. Итак, сущность вещей, которая есть истина бытия, недостижима в своей чистоте. Все философы искали эту истину, но никто ее не нашел, какой она есть, и, чем глубже будет наша ученость в этом незнании, тем ближе мы подойдем к самой истине.4 1 Антология мировой философии: в 4 т. Т. 2. − М., 1970. − С. 60-61. 2 Там же. − С. 64. 3 Там же. − С. 69. 4 Там же. − С. 56. Бог как бесконечная форма Бесконечность заставляет нас полностью преодолевать всякую противоположность… В действительности, кто понимает это, понимает все и превосходит всякий разум. Действительно, Бог, который сам максимум, к не является предпочтительно таким-то предметом перед другим, в таком-то месте больше, чем в другом. В действительности, так как Бог есть все, он − также и ничто. Окружая все вещи, так как является бесконечной окружностью, и проникая все, так как является бесконечным диаметром, совершенный максимум представляет основу всех вещей, ибо является центром, концом всех вещей, окружностью, срединой всего, диаметром. Совершенный максимум также и причина, производящая действие, ибо он − центр; формальная причина, так как это − диаметр; финальная, конечная причина, так как это − окружность. Он осуществляет бытие, так как это − центр; руководство, так как это − диаметр; осуществляет сохранение, так как это − окружность, и так далее для множества вещей. Вот почему ты можешь охватить умом, каким образом максимум является не чем иным, как ничем, не отличным от ничего, и почему все в нем, от него и через него, почему он − окружность, диаметр и центр. И так как очевидно, согласно предшествующему положению, что Бог обнимает все, даже противоречия, ничто не может ускользнуть от его взора. Что бы мы ни совершили или ничего ни сделали − все это в провидении. Ничто не может произойти без провидения… Так как провидение неизбежно и неизменно и ничто не может его превзойти, все, что касается самого провидения, явно имеет характер необходимости, и это по всей истине, ибо все в Боге есть Бог, который является абсолютной необходимостью.1 Мудрость, которая есть равенство бытия, есть Слово, или основание вещей. Она есть как бы бесконечная разумная форма; форма же дает вещи оформленное бытие. Поэтому бесконечная форма есть актуальность всех образуемых форм и точнейшее равенство их всех. Бесконечная мудрость есть свертывающая простота всех форм и самая адекватная мера всех форм… О, как удивительна та форма, простейшую бесконечность которой неспособны развернуть все образуемые формы! И лишь тот, кто в наивысшем разумении возносится над всякой противоположностью, видит эту наивысшую истину… Итак, ты видишь, что единственная и простейшая мудрость Бога, поскольку она бесконечна, есть самый истинный прообраз всех образуемых форм. И это означает, что она достигает всего, все завершает, все располагает. Ведь мудрость содержится во всех формах, как истина в образе, и прообраз в копии, и форма в фигуре, и точность в уподоблении.2 1 Антология мировой философии: в 4 т. Т. 2. − М., 1970. − С. 60-61. 2 Кузанский Н. Сочинения: в 2 т. Т. 1. – М., 1979. – С. 372-373. Бог есть свернутый мир. Вселенная есть развернутый Бог Бог заключает в себе все в том смысле, что все − в нем; он является развитием всего в том, что сам он − во всем. Если Бог, бытие которого вытекает из единства, не является абстракцией, извлеченной из вещей посредством разума, и, тем более, не связан с вещами и не погружен в них, как может он выявляться через множество вещей? Никто этого не понимает. Если рассматривать вещи без него, они − ничто, как число без единства. Если рассматривать Бога без вещей, то он существует, а вещи не существуют… Отстраните Бога от творения, и останется небытие, ничто. Отнимите от сложного субстанцию, и никакой акциденции не будет существовать. Если все вещи суть абсолютный максимум или существуют через него, то много прояснится для нас относительно мира, или Вселенной, который я хочу рассматривать лишь как ограниченный максимум. Сам он, будучи ограниченным или наглядным, конкретным, подражает, насколько может, абсолютному максимуму. По божественной идее, все вещи вступили в бытие, и первой в бытие вступила Вселенная, а вслед за ней все вещи, без которых она не может быть ни Вселенной, ни совершенной. Как абстрактное заключено в конкретном, так в первую очередь мы рассматриваем абсолютный максимум в ограниченном максимуме, чтобы затем исследовать его во всех отдельных вещах, потому что он некоторым абсолютным образом находится в том, что представляет в ограниченном виде все. Бог во всех вещах, как все они в нем, и так как он во всех вещах существует как бы через посредничество Вселенной, то ясно, что все − во всем и любое − в любом.1 Душа или форма Вселенной Душа мира должна рассматриваться как универсальная форма, заключающая в себе все формы, существующая в действительности в вещах лишь ограниченно и являющаяся в любой вещи ограниченной формой вещи, как было сказано выше о Вселенной. Один Бог абсолютен, все остальные существа ограничены. Нет середины между абсолютным и ограниченным, как это воображают те, кто думает, что имелась еще некая душа мира после Бога и до ограничения мира. Один только Бог есть душа и разум мира в той мере, в какой душе представляется как нечто абсолютное, в чем действительно находятся все формы вещей…2 Творение мира Бог, да благословенно имя его, сотворил все вещи: когда каждая вещь старается сохранить свое существование как божий дар, она совершает это сопричастно с другими предметами; например, нога не только полезна самой себе, но и для глаза, для рук, тела, для всего человека, потому что служит для 1 Антология мировой философии: в 4 т. Т. 2. − М., 1970. − С. 63-64. 2 Там же. − С. 64. передвижения. Платон говорил, что мир − животное. Если понимать Бога, как душу этого мира, без всякого поглощения ее им, то многое из того, что мы сказали, станет ясно… Вся область Земли целиком, простирающаяся до круга огня, велика. И хотя Земля меньше Солнца, как это очевидно по ее тени и затмениям, однако неизвестно, насколько область Солнца больше или меньше области земли. Она не может быть ей строго равной, ибо ни одна звезда не может быть равной другой. Земля не является самой малой звездой, ибо она, как показывают затмения, больше Луны и даже Меркурия, а может быть, и еще других звезд… Звезды взаимно связываются своими влияются своими влиявязывают их с другими звездами − Меркурием, Венерой и всеми звездами, существующими за пределами, как говорили древние и даже некоторые из современных мыслителей. Таким образом, ясно, что имеется соотношение влияний, при котором одно не может существовать без другого. Бог пользовался при сотворении мира арифметикой, геометрией, музыкой и астрономией, всеми искусствами, которые мы также применяем, когда исследуем соотношение вещей, элементов и движений. При помощи арифметики Бог сделал из мира одно целое. При помощи геометрии он образовал вещи так, что они стали иметь форму, устойчивость и подвижность в зависимости от своих условий. При помощи музыки он придал вещам такие пропорции, чтобы в земле было столько земли, сколько воды в воде, сколько воздуха в воздухе и огня в огне. Он сделал так, чтобы ни один элемент не мог раствориться полностью в другом, откуда вытекает, что машина мира не может износиться и погибнуть. Бог существует только как абсолют и, так сказать, является абсолютным всепожирающим огнем и абсолютным светом… и свет этот скрытно и проникновенно, как бы имматериально ограниченный, пребывает в умственной жизни живущих. Бог, эта абсолютная максимальность, есть одновременно творец всех своих созданий, единственный, знающий их и ту цель, чтобы все было в нем и ничего не было бы вне его, являющийся началом, средством и концом всего, центром и окружностью Вселенной таким образом, что он есть предмет всех исследований, ибо без него все вещи – небытие…1 Человек. Идея богочеловека Человеческая природа − такая природа, которая была помещена над всеми творениями Бога и лишь немного ниже ангелов. Она заключает в себе умственную и чувственную природу и стягивает в себе всю Вселенную: она есть микрокосм, малый мир, как называли ее с полным основанием древние. Она такова, что, будучи возведена в соединение с максимальностью, 1 Антология мировой философии: в 4 т. Т. 2. − М., 1970. − С. 67-68. становится полнотой всех всеобщих и отдельных совершенств таким образом, что в человечестве все возведено в высшую степень. Человеческая природа есть вписанный в круг многоугольник, а круг − божественная природа. Несомненно, что человек образован из чувства и разума, связанных посредством рассудка, служащего для них посредником. В порядке вещей чувство подчинено рассудку, который, в свою очередь, подчинен разуму. Разум не принадлежит ни времени, ни миру, от которого он абсолютно независим. Чувство принадлежит миру, будучи подчинено времени и движению. Рассудок как бы находится на горизонте в отношении разума и как бы лежит пред глазами в отношении чувства. В нем совпадают вещи, которые существуют над временем и под ним. Чувство не способно воспринимать вещи сверхвременные и духовные. Наивысший из законов предписывает не делать другим того, чего не хочешь, чтобы делали тебе, и предпочитать вечные вещи вещам временным, чистые и святые вещам преходящим и нечистым. Разум, простирая свой полет, видит, что, если бы даже чувственность подчинялась во всем рассудку и отказывала в послушании страстям, которые ей духовно родственны, все равно человек не мог бы сам по себе достигнуть конца своих умственных и вечных влечений, ибо человек рожден от семени Адама в вожделении плоти, действием, в котором животное чувство, сообразно необходимости распространения вида, преобладает над духовностью. Природа его сама по себе, погруженная корнями своего происхождения в сладости плоти, благодаря которым человек родится от своего отца и начинает существовать, остается коренным образом бессильной преодолеть временные вещи, чтобы охватить духовное. Вот почему если бремя наслаждений плоти обольщает рассудок и разум до того, что они согласны не противиться этим движениям, то ясно, что человек, таким образом обольщенный и отвратившийся от Бога, целиком лишен радости высшего блага, которое для разума заключено в духовных и вечных вещах. Если, напротив, рассудок господствует над чувственной природой, то надо, чтобы еще и разум господствовал над рассудком для того, дабы человек, сверх своего рассудка, благодаря вере прилепился к посреднику и Бог мог бы присоединить его к славе своей. Никто никогда не мог сам по себе в мире возмочь возвыситься над самим собой и над своей природой, послушной с самого своего начала грехам плотского желания, и никто не мог вознестись выше своего рождения к вечным и небесным вещам, кроме того лишь, кто сошел с небес, − Иисуса Христа. Он возвысился через свою собственную добродетель, и в нем человеческая природа, рожденная не по велению плоти, но от Бога, не нашла преград к тому, чтобы он вернулся во всей своей силе к Богу-отцу. В Христе человеческая природа была возвышена через единение свое с Богом до своей высшей возможности и отвращена от бремени временных желаний, которые ее пригнетали. С другой стороны, Иисус Христос пожелал принять на себя все проступки, смертные грехи человеческой природы, привязывающие нас к земле, и попрать их глубоко в своей человеческой плоти не себя ради, ибо он не совершил греха, но нас ради и стереть их, умерщвляя, дабы все люди, разделяющие его собственную человечность, нашли в нем прощение всех своих грехов. Смерть Христа на кресте показывает, что Иисус, как максимальный человек, обладал в максимальной степени всеми добродетелями…1 Томас Мор (1478 − 1535) — великий английский мыслитель, гуманист и политический деятель. Происходил из семьи, принадлежавшей к высшим слоям лондонской буржуазии, учился в Оксфордском университете. Он был весьма дружен с рядом английских и континентальных гуманистов (в особенности со знаменитым Эразмом Роттердамским). Одно время был членом парламента, помощником шерифа Лондона, с 1523 г. − председателем палаты общин, а с 1529 г. − лордом-канцлером Английского королевства (при Генрихе VIII). Будучи религиозным человеком. Мор во время Реформации активно защищал католицизм против лютеранства, а затем и против Генриха VIII, когда он встал на путь освобождения английской церкви от подчинения римско-католической курии и власти римского папы. За отказ признать короля в качестве главы английской церкви Мор был заключен в Тауэр и казнен. Литературное наследие Мора обширно и разнообразно. Однако самым знаменитым и влиятельным его произведением стала «Золотая книга столь же полезная, как забавная, о наилучшем устройстве государства и о новом острове Утопии», впервые опубликованная (на латинском языке) в 1516 г. На хищных Сцилл и Целен и пожирающих народы Лестригонов и тому подобных бесчеловечных чудовищ можно наткнуться почти всюду, а граждан воспитанных в здравых и разумных правилах, нельзя найти где угодно. Все короли в большинстве случаев охотнее отдают свое время только военным наукам, чем благим деяниям мира; затем, государи с гораздо большим удовольствием, гораздо больше заботятся о том, как бы законными и незаконными путями приобрести себе новые царства, нежели о том, как надлежаще управлять приобретенным. Существует огромное число знати; она, подобно трутням, живет праздно трудами других, именно арендаторов своих поместий, которых для увеличения доходов стрижет до живого мяса. Только такая скупость и знакома этим людям, в общем расточительным до нищеты. Мало того, эти аристократы окружают себя также огромной толпой телохранителей, которые не учились никогда никакому способу снискивать пропитание. Но стоит 1 Антология мировой философии: в 4 т. Т. 2. − М., 1970. − С. 68-71. господину умереть или этим слугам заболеть, как их тотчас выбрасывают вон. Впрочем, это не единственная причина для воровства – овцы. Именно во всех тех частях королевства, где добывается более тонкая и потому более драгоценная шерсть, знатные аристократы и даже некоторые аббаты, люди святые, не довольствуются теми ежегодными доходами и процентами, которые обычно нарастали от имений у их предков; не удовлетворяются тем, что их праздная и роскошная жизнь не приносит никакой пользы обществу, а пожалуй, даже и вредит ему. Так вот, в своих имениях они не оставляют ничего для пашни, отводят все под пастбища, сносят дома, разрушают города, оставляя храмы только для свиных стойл. Эти милые люди обращают в пустыню все поселения и каждую пядь возделанной земли, как будто и без того у вас мало ее теряется под загонами для дичи и зверинцами. Впрочем, друг Мор, если сказать тебе по правде мое мнение, так, по-моему, где только есть частная собственность, где все меряют на деньги, там вряд ли когда-либо возможно правильное и успешное течение государственных дел; иначе придется считать правильным то, что все лучшее достается самым дурным, или удачным то, что все разделено очень немногим, да и те содержатся отнюдь не достаточно, остальные же решительно бедствуют. Поэтому я, с одной стороны, обсуждаю сам с собою мудрейшие и святейшие учреждения утопийцев, у которых государство управляется при помощи столь немногих законов, но так успешно, что и добродетель встречает надлежащую оценку, и, несмотря на равенство имущества, во всем замечается всеобщее благоденствие. С другой стороны, наоборот, я сравниваю с. их нравами нравы стольких других наций, которые постоянно создают у себя порядок, но никогда ни одна из них не достигает его; всякий называет там своей собственностью то, что ему попало; каждый день издаются там многочисленные законы, но они бессильны обеспечить достижение, или охрану, или отграничение от других того, что каждый, в свою очередь, именует своей собственностью, а это легко доказывают бесконечные и постоянно возникающие, а с другой стороны, никогда не оканчивающиеся процессы. Так вот, повторяю, когда я сам с собою размышляю об этом, я делаюсь более справедливым к Платону… Этот мудрец легко усмотрел, что один-единственный путь к благополучию общества заключается в объявлении имущественного равенства, а вряд ли это когда-либо можно выполнить там, где у каждого есть своя собственность. Я твердо убежден в том, что распределение средств равномерным и справедливым способом и благополучие в ходе людских дел возможны только с совершенным уничтожением частной собственности. Но если она останется, то у наибольшей и наилучшей части человечества навсегда останется горькое и неизбежное бремя скорбей. Я, правда, допускаю, что оно может быть до известной степени облегчено, но категорически утверждаю, что его нельзя совершенно уничтожить… Страницы ← предыдущая следующая →
33. Догмат о Троице
Христианское учение о Триединстве Бога сложилось в IV в., в жарких спорах с религиозным разномыслием. Догмат о Святой Троице признается основой христианского вероучения и главной богословской проблемой христианства. Вместе с тем догмат о святой Троице «есть догмат таинственный и на уровне рассудка непостижимый» (Догматическое богословие).
Согласно христианскому учению, Святая Троица – это три лица (три ипостаси) Бога: Бог-Отец, Бог-Сын и Бог-Дух Святой. Они «несотворенны» и «нерожденны», «единосущны», т. е. обладают одной Божественной Сущностью, и «равновесны».
Арий (256–336), священник из Александрии, учил, что Сын божий создан Богом Отцом, т. е. является творением Бога, и, следовательно, не Богом. Но Сын «почтен Божеством», наделен Божественной силой, поэтому может быть назван «вторым Богом», однако не первым. Согласно Арию, Дух – это высшее творение Сына, как Сам Он – высшее творение Отца. Арий именовал Духа Святого «внуком». Богословие признает, что учение Ария возникло в результате того, что текстам Писания, говорящим о подчиненности Сына Отцу, было приписано неадекватно большое значение. Иными словами, «арианская ересь», потрясшая Восточную церковь, – это ошибка прочтения, неадекватного толкования священного текста.
Арий был осужден I Вселенским (Никейским) собором в 325 г. и умер в изгнании. Новые антиарианские решения принимались на II Вселенском (Константинопольском) соборе в 381 г. «Арианская ересь» была жупелом еще в XVII в. для русских старообрядцев.
Различия между Западным и Восточным христианством в трактовке Триединства привели к появлению двух разных редакций христианского Символа Веры. Западное изменение в Символе веры – добавили филиокве (и от Сына) – отражает иное, не «равновесное», более субординативное понимание Триединства: Сын младше Отца, Отец и Сын – источники Духа. Это мнение отстаивал св. Августин, отделяя Отца от Сына как источников Духа. К прежней формуле: Дух исходит от Отца св. Августин добавил: «и от Сына». Поместный собор в Толедо (589 г.) включил это сочетание – «и от Сына» – в 8-й член Символа веры:
«И в Духа Святого, Господа, дающего всему жизнь, от Отца и от Сына исходящего, почитаемого и прославляемого наравне с Отцом и с Сыном, говорившего через пророков».
Именно это догматическое расхождение, выразившееся в западном добавлении слов «и от Сына», стало позднее (в 1054 г.) частичной причиной и поводом для разделения христианства на западную (римско-католическую) церковь и восточную (грекоправославную) церковь.
Следующая глава >>
Содержание
Троице-Сергиева Лавра и ее колокольня
Троице-Сергиева Лавра и ее колокольня Много верст вокруг Радонежа исходили два брата, Стефан и Варфоломей, сыновья благородного боярина, из Ростова Великого переселившегося в эти места. После смерти родителей они решили принять особый вид монашества —
Троице-Сергиева лавра
Троице-Сергиева лавра Троице-Сергиева лавра – главный монастырь Подмосковья, одна из двух обителей в России, имеющих статус лавры. Примечательна и насыщенна история этой великой святыни, неоценима роль, которую сыграла она в судьбе нашего Отечества. На протяжении
10. Догмат о Святой Троице и «арианская ересь»
10. Догмат о Святой Троице и «арианская ересь» Христианское учение о Триединстве Бога сложилось в IV в., в жарких спорах с религиозным разномыслием. Догмат о Святой Троице признается основой христианского вероучения и главной богословской проблемой христианства. Вместе с
Богоявленский Троице-Сергиев монастырь
Богоявленский Троице-Сергиев монастырь Богоявленский Троице-Сергиев мужской монастырь находился у Троицких ворот Кремля при входе из города, на Троицкой улице. По мнению историков, церковной легенде и по позднему свидетельству Кормовой книги Троице-Сергиева
Богоявленский Троице-Сергиев монастырь 34 Московский Кремль. Историческая схема. Из книги С. П. Бартенева «Московский Кремль в старину и теперь (Кн. I. М., 1912. Вклейка).35 План Кремля XVIII в., гравированный Скельтеном с оригинала Кампорези. Альбом старинных видов
Троице-Сергиева лавра Троице-Сергиева лавра была основана в середине XIV в. двумя братьями-монахами – Стефаном и Варфоломеем. Долго искали они подходящее место для будущего монастыря и, наконец, обнаружили холм под названием «Маковец» недалеко от небольшого городка
Святитель Григорий Богослов
Мы поклоняемся Отцу, и Сыну, и Святому Духу, разделяя личные свойства и соединяя Божество. Не смешиваем Трех Ипостасей в одно, чтобы не впасть в недуг Савеллиев, и Единого не делим на три (сущности) разнородные и чуждые друг другу, чтобы не дойти до Ариева безумия.
Ибо для чего, как растение, скривившееся на одну сторону, со всем усилием перегибать в противоположную сторону, исправляя кривизну кривизною, а не довольствоваться тем, чтобы, выпрямив только до середины, остановиться в пределах благочестия? Когда же говорю о середине, разумею истину, которую одну и должно иметь в виду, отвергая как неуместное смешение, так и еще более нелепое разделение.
Ибо в одном случае, из страха многобожия сократив понятие о Боге в одну ипостась, оставим у себя одни голые имена, признавая, что один и тот же есть и Отец, и Сын, и Святой Дух, и утверждая не столько то, что все Они одно, сколько то, что каждый из Них ничто; потому что, переходя и переменяясь друг в друга, перестают уже быть тем, что Они Сами в Себе. А в другом случае, разделяя Божество на три сущности, или (по Ариеву, прекрасно так называемому, безумию) одна другой чуждые, неравные и отдельные, или безначальные, несоподчиненные и, так сказать, противобожные, то предадимся иудейской скудости, ограничив Божество одним Нерожденным, то впадем в противоположное, но равное первому зло, предположив три начала и трех Богов, что еще нелепее предыдущего.
Не должно быть таким любителем (почитателем. — Ред.) Отца, чтобы отнимать у Него свойство быть Отцом. Ибо чьим будет Отцом, когда отстраним и отчуждим от Него вместе с тварью и естество Сына? Не должно быть и таким Христолюбцем, чтобы даже не сохранить у Него свойства — быть Сыном. Ибо чьим будет Сыном, если не относится к Отцу как виновнику? Не должно в Отце умалять достоинства — быть началом, — принадлежащего Ему как Отцу и Родителю. Ибо будет началом чего-то низкого и недостойного, если Он не виновник Божества, созерцаемого в Сыне и Духе. Не нужно все это, когда надобно и соблюсти веру в Единого Бога, и исповедовать три Ипостаси, или три Лица, притом Каждое с личным Его свойством.
Соблюдется же, по моему рассуждению, вера в Единого Бога, когда и Сына, и Духа будем относить к Единому Виновнику (но не слагать и не смешивать с Ним), — относить как по одному и тому же (назову так) движению и хотению Божества, так и тождеству сущности. Соблюдется вера и в Три Ипостаси, когда не будем вымышлять никакого смешения, или слияния, вследствие которых у чествующих более, чем должно, одно, могло бы уничтожиться все. Соблюдутся и личные свойства, когда будем представлять и нарицать Отца безначальным и началом (началом, как Виновника, как Источника, как Присносущного Света); а Сына — нимало не безначальным, однако же и началом всяческих.
Когда говорю: Началом — ты не привноси времени, не ставь чего-либо среднего между Родившим и Рожденным, не разделяй Естества худым вложением чего-то между совечными и сопребывающими. Ибо если время старше Сына, то, без сомнения, Отец стал виновником времени прежде, нежели — Сына. И как был бы Творец времен Тот, Кто Сам под временем? Как был бы Он Господом всего, если время Его упреждает и Им обладает?
Итак, Отец Безначален, потому что ни от кого иного, даже от Себя Самого, не заимствовал бытия (1). А Сын, если представляешь Отца Виновником, не безначален (потому что Начало Сыну — Отец как Виновник); если же представляешь себе Начало относительно ко времени — Безначален (потому что Владыка времен не имеет начала во времени).
А если из того, что тела существуют во времени, заключишь, что и Сын должен подлежать времени, то бестелесному припишешь и тело. И если на том основании, что рождающееся у нас прежде не существовало, а потом приходит в бытие, станешь утверждать, что и Сыну надлежало из небытия прийти в бытие, то уравняешь между собою несравнимое — Бога и человека, тело и бестелесное. В таком случае Сын должен и страдать, и разрушаться, подобно нашим телам. Ты из рождения тел во времени заключаешь, что и Бог так рождается. А я заключаю, что Он рождается не так, из того самого, что тела так рождаются. Ибо что не сходно по бытию, то не сходно и в рождении; разве допустишь, что Бог и в других отношениях подлежит законам вещества, например, страждет и скорбит, жаждет и алчет, и терпит все свойственное как телу, так вместе и телу и бестелесному. Но сего не допускает твой ум, потому что у нас слово о Боге. Посему и рождение допускай не иное, как Божеское.
Но спросишь: если Сын рожден, то как рожден? Отвечай прежде мне, неотступный совопросник: если Он сотворен, то как сотворен? А потом и меня спрашивай: как Он рожден?
Ты говоришь: «И в рождении страдание, как страдание в сотворении. Ибо без страдания ли бывает составление в уме образа, напряжение ума и представленного совокупно разложения на части? И в рождении так же время, как творимое, созидается во времени. И здесь место, и там место. И в рождении возможна неудача, как в сотворении бывает неудача (у вас слышал я такое умствование), ибо часто, что предначертал ум, того не выполняли руки».
Но и ты говоришь, что все составлено словом и хотением. «Той рече, и быша: Той повеле, и создашася» (Пс. 32, 9). Когда же утверждаешь, что создано все Божиим Словом, тогда вводишь уже не человеческое творение. Ибо никто из нас производимого им не совершает словом. Иначе не было бы для нас ничего ни высокого, ни трудного, если бы стоило только сказать и за словом следовало исполнение дела.
Поэтому если Бог созидаемое Им творит словом, то у Него не человеческий образ творения. И ты или укажи мне человека, который бы совершил что-нибудь словом, или согласись, что Бог творит не как человек. Предначертай по воле своей город, и пусть явится у тебя город. Пожелай, чтобы родился у тебя сын, и пусть явится младенец. Пожелай, чтобы совершилось у тебя что-либо другое, и пусть желание обратится в самое дело.
Если же у тебя не следует ничего такого за хотением, между тем как в Боге хотение есть уже действие, то явно, что иначе творит человек, и иначе — Творец всего — Бог. А если Бог творит не по-человечески, то как же требуешь, чтобы Он рождал по-человечески?
Ты некогда не был, потом начал бытие, а после и сам рождаешь и таким образом приводишь в бытие то, что не существовало, или (скажу тебе нечто более глубокомысленное), может быть, и сам ты производишь не то, что не существовало. Ибо и Левий, как говорит Писание, «еще в чреслех отчиих бяше» (Евр. 7, 10), прежде нежели произошел на свет.
И никто да не уловляет меня на сем слове; я не говорю, что Сын так произошел от Отца, как существовавший прежде в Отце и после уже приходящий в бытие; не говорю, что Он сперва был несовершен, а потом стал совершенным, каков закон нашего рождения. Делать такие привязки свойственно людям неприязненным, готовым нападать на всякое произнесенное слово.
Мы не так умствуем; напротив того, исповедуя, что Отец имеет бытие нерожденно (а Он всегда был, и ум не может представить, чтобы когда-либо не было Отца), исповедуем вместе, что и Сын был рожден, так что совпадают между собою и бытие Отца, и рождение Единородного, от Отца сущего, и не после Отца, разве допустим последовательность в одном только представлении о начале, и о начале, как о Виновнике (не раз уже возвращаю к тому же слову дебелость и чувственность твоего разумения).
Но ежели без пытливости принимаешь рождение (когда так должно выразиться) Сына, или Его самостоятельность (upostasis), или пусть изобретет кто-нибудь для сего другое, более свойственное предмету речение (потому что умопредставляемое и изрекаемое превосходит способы моего выражения), то не будь пытлив и касательно исхождения Духа.
Достаточно для меня слышать, что есть Сын, что Он от Отца, что иное Отец, иное Сын; не любопытствую о сем более, чтобы не подпасть тому же, что бывает с голосом, который от чрезмерного напряжения прерывается, или со зрением, которое ловит солнечный луч. Чем кто больше и подробнее хочет видеть, тем больше повреждает чувство, и в какой мере рассматриваемый предмет превышает объем зрения, в такой человек теряет самую способность зрения, если захочет увидеть целый предмет, а не такую часть его, какую мог бы рассмотреть без вреда.
Ты слышишь о рождении; не допытывайся знать, каков образ рождения. Слышишь, что Дух исходит от Отца; не любопытствуй знать, как исходит.
Но если любопытствуешь о рождении Сына и об исхождении Духа, то полюбопытствую и я у тебя о соединении души и тела: как ты — и перст, и образ Божий? Что в тебе движущее или движимое? Как одно и то же и движет, и движется? Как чувство пребывает в том же человеке и привлекает внешнее? Как ум пребывает в тебе, и рождает понятие в другом уме? Как мысль передается посредством слова?
Не говорю о том, что еще труднее. Объясни вращение неба, движение звезд, их стройность, меры, соединение, расстояние, пределы моря, течения ветров, перемены годовых времен, излияния дождей. Ежели во всем этом ничего не разумеешь ты, человек (уразумеешь же, может быть, со временем, когда достигнешь совершенства, ибо сказано: «Узрю Небеса, дела перст Твоих» (Пс. 8, 4), а из сего можно догадываться, что видимое теперь не самая Истина, но только образ истины), ежели и о себе самом не познал, кто ты, рассуждающий об этих предметах, ежели не постиг и того, о чем свидетельствует даже чувство, то как же предприемлешь узнать в подробности, что такое и как велик Бог? Это показывает великое неразумие!
Если же поверишь несколько мне, недерзновенному Богослову, то скажу тебе, что одно ты уже постиг, а чтобы постигнуть другое, о том молись. Не пренебрегай тем, что в тебе, а прочее пусть остается в сокровищнице. Восходи посредством дел, чтобы чрез очищение приобретать чистое.
Хочешь ли со временем стать Богословом и достойным Божества? Соблюдай заповеди и не выступай из повелений. Ибо дела, как ступени, ведут к созерцанию. Трудись телом для души. И может ли кто из людей стать столько высоким, чтобы прийти в меру Павлову? Однако же и он говорит о себе, что видит только «зерцалом в гадании» и что наступит время, когда узрит «лицем к лииу» (1 Кор. 13, 12).
Положим, что на словах и превосходим мы иного любомудрием, однако же, без всякого сомнения, ты ниже Бога. Может быть, что ты и благоразумнее другого, однако же пред истиною в такой же мере ты мал, в какой бытие твое отстоит от бытия Божия.
Нам дано обетование, что познаем некогда, сколько сами познаны (1 Кор. 13, 12). Если невозможно иметь мне совершенного познания здесь, то что еще остается? Чего могу надеяться? — Без сомнения, скажешь: Небесного Царства. Но думаю, что оно не иное что есть, как достижение Чистейшего и Совершеннейшего. А совершеннейшее из всего существующего есть ведение Бога. Сие-то ведение частью да храним, частью да приобретаем, пока живем на земле, а частью да сберегаем для себя в тамошних Сокровищницах, чтобы в награду за труды приять всецелое познание Святой Троицы, что Она, какова и колика, если позволено будет выразиться так, в Самом Христе Господе нашем, Которому слава и держава во веки веков, аминь.
Истинная вера христианская состоит в том, чтобы веровать в единого Бога, во Святой Троице славимого, почитать и поклоняться единому Богу, в Троице исповедуемому. Приступим ныне, братья возлюбленные, к этому великому учению Церкви, о вере и поклонении Богу в Троице. Приступим к учению о Святой Троице со всяким благоговением и страхом Божиим; приступим не для того, чтобы постигнуть ее высокое учение – оно непостижимо – но для того, чтобы совершенно веровать и с глубочайшим смирением поклоняться Богу единому в Троице.
Боже в помощь нашу вонми и вразуми нас во учение сие! Как же учит Православная Церковь наша о Боге Троице? Слушай: Православная наша Церковь учит, что Господь Бог наш есть Бог един и вместе Бог троичен. Бог есть един по существу и троичен по Лицам или Ипостасям. Сколько же Лиц, или Ипостасей, Святой Троицы? Три Лица, потому и говорится, и в святых книгах пишется: Триипостасному Божеству поклонимся.
Какая суть Лица Пресвятой Троицы? Первое Лицо есть Отец, второе Лицо – Сын, третье Лицо – Дух Святой: во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Слава Отцу и Сыну и Святому Духу. Достойно и праведно есть поклонятися Отцу и Сыну и Святому Духу, Троице Едииосущней и Нераздельней. И Отец есть Бог, и Сын есть Бог, и Святый Дух есть Бог, но неразумно и нечестиво думать о Боге Троице, что три Бога. Не три, а един Бог, в трех Лицах славимый и поклоняемый. Потому и молимся так: слава Богу единому, в Троице Святей славимому, Отцу и Сыну и Святому Духу. Эти три Лица различны между Собой, они различаются тем, что Отец ни от кого не рождается; Сын от единого Отца предвечно рождается; Святой Дух от единого же Отца предвечно исходит. Верую во единаго Бога Отца; и во единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия Единороднаго, Иже от Отца рожденнаго прежде всех век; и в Духа Святаго, Господа Животворящаго, Иже от Отца исходящаго. Святой Афанасий Великий учит: «Каков Отец, таков и Сын, таков и Святой Дух. Например: несоздан Отец, несоздан Сын, несоздан и Святой Дух. Непостижим Отец, непостижим Сын, непостижим и Святой Дух. Вечен Отец, вечен Сын, вечен и Святой Дух. Однако не три вечные, но един Вечный; не три несозданные, но един Несозданный, не три непостижимые, но един Непостижимый. Вседержитель есть Отец, Вседержитель есть и Сын, Вседержитель и Святой Дух. Бог есть Отец, Бог есть Сын, Бог есть Дух Святой. Господь есть Отец, Господь есть и Сын, Господь и Святой Дух. Но не три Вседержителя, а един Вседержитель; не три Бога, а един Бог; не три Господа, а един Господь». Веруем и исповедуем в трех Лицах одно Существо, одно и то же Божество. И эту великую тайну Божества можно выразить двумя словами: БОГ ТРИЕДИНЫЙ. Но надобно, чтобы ты при этих словах тотчас припоминал их смысл и объяснение.
Повторяю еще для памяти: 1) Веруй и исповедуй в трех Лицах Пресвятой Троицы единого Бога, одно Существо, одно Божество, а не два и не три. 2) Веруй и исповедуй в одном Божестве три Лица, а не одно и не два Лица, – Отца и Сына и Святого Духа, – Отца нерожденного, Сына, рожденного от Отца прежде всех век, Духа Святого, от Отца исходящего. Тако Троица во Единице, и Единица в Троице да почитается. И если кто вздумает иначе мудрствовать, иначе своим глупым умом толковать об этом непостижимом таинстве Святой Троицы, то погибнет на веки, сам себя предаст вечной анафеме, сам себя осудит на вечные муки, как еретик и богохульник. Если кто не соблюдает этой святой веры во всей ее чистоте, во всей целости и неповрежденности, тот, без всякого сомнения, навеки погибнет.
Скажете: нельзя понять этого учения. Это верно, что нельзя никак понять непостижимой тайны Божества, а потому не должно отнюдь и пытаться понять ее, а должно просто веровать и верой принимать. Но должно пытаться понимать: это великое учение, эта великая тайна превыше всякого ума, даже ангельского; эту тайну ведает един только Он, Бог Триединый. Но ее должно верой принимать, потому что это учение не человеками выдумано, не от человек произошло, но от Бога, Самим Богом открыто людям. «Так научены мы от Самой Истины вечной, от Иисуса Христа Спасителя нашего; так приняли от святых апостолов; так, а не иначе учили, нам предали и утвердили вселенские и поместные соборы и учителя Церкви. То же самое содержит Православная Кафолическая Церковь наша. За эту веру святые мученики проливали кровь свою. Так и мы должны веровать от всего сердца нашего, не имея никакого сомнения, и сохранять эту веру твердо и непоколебимо; даже когда потребует необходимость умереть за нее» (Православное исповедание, часть 1, вопрос 93).
Итак, повторяю вам, православные: всяк из вас твердо знай и всегда помни, что Бог наш есть Бог един по существу и троичен в Лицах. Трудно ли это помнить? Никакого труда нет. Церковь непрестанно всякому напоминает о почитании, поклонении и прославлении Бога, единого в Троице. Все мы крещаемся во имя Пресвятой Троицы, Отца и Сына и Святого Духа – Бога единого. Все мы исповедуем и произносим Символ Веры: «Верую во единаго Бога Отца… и во единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия… и во единого Духа Святого. Господа Животворящаго, Иже от Отца исходящаго».
Все свои службы Православная Церковь начинает, продолжает и оканчивает призыванием Святой единосущной Троицы, Отца и Сына и Святого Духа – Бога единого. Если вы слушаете, то всего чаще услышите это славословие: Слава Отцу и Сыну и Святому Духу… Слава Святей, единосущней, животворящей и нераздельней Троице, Отцу и Сыну и Святому Духу… Яко свят еси Боже наш, и Тебе славу воссылаем, Отцу и Сыну и Святому Духу… и прочее. Всякое дело христианское должны вы начинать и продолжать призыванием того же великого и славного Имени Божия – Бога единого, в Троице славимого: во имя Отца и Сына и Святого Духа. Есть у нас и святые иконы, указывающие на Пресвятую Троицу, есть храмы, посвященные достопоклоняемому Имени Святой Живоначальной Троицы, есть праздники Господни, в которые Православная Церковь особенно прославляет Бога единого, в Троице поклоняемого: таковы Богоявление и Троицын день. Но самое близкое указание, самое скорое напоминание о Пресвятой Троице – Боге едином вы имеете в сложении перстов для крестного знамения: по учению Церкви три первые перста, воедино сложенные и прямо держимые, знаменуют Бога единого, в Троице почитаемого. Поэтому каждый раз, когда поднимаешь ты руку для крестного знамения, тут же вспоминай, тотчас держи в уме имя Бога, единого в Троице.
Когда молишься Богу Отцу: Отче наш, Иже еси на небесех; или Богу Сыну: Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас; или Богу Духу Святому: Царю Небесный, Утешителю, Душе истины… спаси души наша, – то знай и помни, что ты молишься не трем, а одному и тому же Богу истинному. Ибо Отец, Сын и Святой Дух не три Бога, а един Бог, Троица единосущная и нераздельная. Опять же, когда слышишь первую заповедь Божию: Аз есмъ Господь Бог твой, да не будут тебе бози инии разве Мене: то и поминай эту заповедь так, что у тебя, христианина, нет и не должно быть никаких иных богов, кроме единого истинного Бога, во Святой Троице поклоняемого.
Все силы души моей, все мысли сердца моего, все чувства тела моего, приидите поклонимся Богу, в Троице единому Отцу, и Сыну, и Святому Духу!»
«Поклоняюсь Тебе, Пресвятая, Единосущная, Животворящая и Неразделимая Троице, Отче, Сыне и Святый Душе: верую в Тя и исповедую, славлю, благодарю, хвалю, почитаю, превозношу Тя и молю: помилуй мя, непотребного раба Твоего!»
Пресвятая Троица! Боже наш, слава Тебе!» Аминь!
Из «Бесед сельского священника к прихожанам»