Мень Александр
Общая исповедь (‘Слово господне бессильным не бывает’)
Александр Мень
Общая исповедь. «Слово господне бессильным не бывает…»
посвященную воспоминанию тайной вечери Христовой. Для чего она установлена, тайная вечеря? Для чего дана нам благодать святого причастия? Ни люди, ни предания, ни святые отцы, ни сами апостолы, а только Господь установил это для того, чтобы мы с вами соединялись вместе между собой и с ним не человеческой силой, а силой таинственной Божьей благодати, единственной силой, которая действительно может нас возродить, оживотворить и превратить из грешников в людей, которых Бог принимает, прощает, берет к себе. Сколько бы человек не бился, он не может себя изменить, не может себя исправить, не может сделать из грешника святого. И каждый из вас это знает хорошо по своему опыту. Сколько мы стараемся, и все оказывается напрасно. И это лишний раз нам показывает правду слов святого апостола Павла, что делами закона не спасается никакая плоть, никакой человек, а спасается верой во Христа Иисуса, если мы веруем в его спасительную силу, значит, мы с вами приняты им. Дайте действовать силе Божьей, силе, которая человека может поднять со дна, и не надейтесь на то, что собственными усилиями можно чего-то добиться. И вот тайная вечеря Христа есть непосредственная наша встреча с ним, когда Господь руками Церкви, руками священников выносит нам святую чашу, но это сам он в это время призывает каждого из нас. И мы должны приступать к этой святыне с трепетом, зная, что в это время благодать Божия, сам Господь входит в нашу жизнь. Вот поэтому этот день, день тайной вечери, самый прекрасный и счастливый для тех, кто хочет причаститься святых тайн. И мы рады всегда, когда в этот день множество людей стремится к святой чаше. Но в это же время мы должны и вспомнить о том, как долго мы оскорбляли его, своего Господа. Если мы и этих простых заповедей соблюсти не можем — где наша любовь к Господу? Если мы любим кого-то, то мы хотя бы просьбу его можем уважить, хотя бы желание его исполнить. Но вот Христос говорит нам: «Живи по моим заповедям». А мы живем по стихиям мира сего, по влечению собственной гордыни и всяческого греха. Господи, прости нас грешных!
О чем это говорит? О бесконечном нашем маловерии. Кто наш Бог? Не Господь Иисус. А у нас другой бог, которому мы поклоняемся, у нас другой бог, которому мы служим, ложный бог и сатанинский — это мы сами, наши собственные прихоти, наши собственные пустые желания, наша гордость, наше самомнение, себе кадим, себе кланяемся, свою собственную волю исполняем, Может ли христианин жить только по воле своей? Вы подумайте, что мы повторяем ежедневно? Слова Христовы: «Да будет воля твоя! На небе и на земле да будет воля твоя!» Вот что должен христианин в своем сердце начертать! А если заглянуть в наше сердце, что там написано? Там написано: «Да будет воля моя!» И от Бога-то мы требуем, чтобы он выполнял мою волю, а не его; и наша молитва часто бывает настойчивым и капризным требованием того, чего требует наша воля. Господи, прости нас грешных!
Слово Господне бессильно не бывает. Бог — это сила, но сила, проявляющаяся тайно и незаметно. И вот мы с вами видим, что в нас слово Божие бессильно, бессильно нас изменить. Почему? Не потому, что Бог бессилен, а потому, что мы маловерны. Вспомним, что Господь Иисус, придя в Назарет, свой город, нашел там маловерных людей и поэтому не мог, подумайте, не мог исцелить тамошних больных, потому что в них не было веры. Значит, Господь творит свое чудо, когда человек открывается ему, открывает свое сердце. А если человек закрывается от него, то сила Божия разбивается как волна о камень, уходит. Вот почему мы с вами подобны назарянам этим, потому мы и маловерны, и потому мы не чувствуем силы Духа Божия. Господи, прости нас грешных! А раз маловерны, то и суеверны или же полны ропота, полны сомнений. Маловерие рождается не в уме, но в сердце, И если мы не живем по Божьи, то и веру сохранить трудно. Господи, прости нас грешных!
Давно проверено, что человек, который исповедует веру Христову, а живет по язычески, он и веру теряет. Она стоит твердо только на исполнении воли Христовой. Самый горячий, убежденный, верующий человек, если он не исполняет воли Господней — кончится все падением. Об этом сам Господь сказал: «Он будет похож на человека, который построил дом без фундамента, просто на земле, на песке, началась буря и все обвалилось». Так будет с каждым из нас. Господи, прости нас грешных! Если мы не будем стремиться к Господу, не будем стремиться жить по его заповедям, хотя бы иметь желание горячее, то все напрасно. «Не всякий, говорящий мне «Господи, Господи!», войдет в Царство Небесное, — говорит Господь. — Но исполняющий волю Отца Моего» (Мф. 7, 21). Господи, прости нас грешных!
Прости нас, Господи, за суету, которая нас пожирает и съедает. Господи, прости нас грешных! Почему она нас пожирает? Потому что мы больше сил, больше внимания, больше забот отдаем тому, что временно, то, о чем завтра мы забудем совсем, то, что не имеет никакой цены. Хлопочем, суетимся, и скоро пробьет наш час, и тогда мы дадим отчет Богу о своей жизни, мы забываем о том, что жизнь короткая и что только самое святое и вечное в ней сохранится. Господи, прости нас Грешных! Не только забываем, а мы обуреваемы суетными мыслями, глупыми чувствами. Нам кажется, что важна одна мелочь, другая мелочь, и вот они уже нас облепили со всех сторон, как мухи; и, придя в храм, мы не можем от них отрешиться, они нас преследуют, они нам на молитве не дают сосредоточиться, они всегда с нами, суетные бесконечные мысли. Господи, прости нас грешных!
Виноваты перед тобой, Господи, за ропот, за зависть, когда мы не хотим смириться со своей судьбой и говорим: «Вот если бы было у меня по-другому, я была бы или был бы лучше». Это пустые мысли. Проверено, что человек, который попадает в другие обстоятельства, такой же в точности остается, такой же. И сколько я видел людей, которые говорили, вот, не могу молиться, не могу, потому что, вот, соседки, подселение и прочее. Потом меняются обстоятельства, дают отдельную комнату — все есть, и опять не может молиться, все то же самое. Значит, мы виним часто внешние обстоятельства, а вина у нас в сердце. Господи, прости нас грешных!
Виноваты перед тобой, что мы стыдились своей веры, отрекались от нее. Прости нас, Господи! Стыдиться нам надо, когда мы не соответствуем званию христианина. Если кто-то в доме в нашем или на работе узнает, что мы христианка или христианин православный, и вдруг выясняется, что мы и сплетники, и склочники, и жадные, и грубые. Какой позор для веры. Как мы тем самым подрываем в глазах людей ее авторитет! Вот этого действительно должны мы стыдиться. Господи, прости нас грешных! Это называется давать дурное свидетельство о вере. Как может свидетельствовать о вере человек, который всех осуждает, блудник распущенный, раздражительный и злой человек? Такой человек только оттолкнет других от веры! Такой человек лжец и обманщик! Лжец потому, что он ложно свидетельствует о вере, он как бы людей заставляет думать, что вера никакому добру не учит, что она оставляет людей погрязать в языческом безобразии. А ведь это не так, это не правда. Поэтому этот человек — лжец. Господи, прости нас грешных!
Господь сказал: «Никто не может служить двум господам» (Мф. 6, 24). Или мы живем с Христом, или мы живем как язычники, третьего нам не дано. С Христом может человек все иметь: и семью, и работу, и все труды, и радости, и испытания — все вместе с Господом может человек переживать. Если он живет по язычески, он отметается от заповеди Божией. Выбирать надо между двумя путями. Кто еще не выбрал, кто не решил окончательно жить со Христом и с Богом по-настоящему, тот так и останется между небом и землей, не годится такой для Царства Божия человек! Господи, прости нас грешных. Но большинство из нас так и находятся между двух стульев, не выбрали. Вот почему мы такие немощные и говорим: «Прихожу на исповедь, каюсь, опять грешу, опять каюсь, опять грешу». Бессильные, толчем воду в ступе. Как в худое ведро, в которое наливается вода, все переливается обратно, — никакого нету в нас изменения. Господи, прости нас грешных!
Кто виноват? Мы виноваты. Мы виноваты, потому что нету настоящей веры, а ведь Богу половинку не дают, обломок не дают, все надо Ему отдать, все! Господи, прости нас грешных! Ты скажешь, как же могу отдать все, когда у меня есть и труд, и семья, и дом. И труд, и семью, и дом ему отдашь, потому что будешь трудиться во славу Божию, и в доме находиться с именем Божиим, и делами своими заниматься с Богом в сердце, и тогда будет все благословенно и хорошо. Не бывает у нас ни дня, ни часа, когда бы мы жили без Бога. Если мы забываем об этом, значит, мы отпадаем от него. Господи, прости нас грешных!
Мы отпадаем от него своим безумием, своими грехами. Каждый раз, когда мы впадаем в смертной грех, мы отлучаем себя от Церкви, отлучаем. В Церкви ничто нечистое быть не может. И вот сегодня наша исповедь — это как бы новое крещение. Господь снова нас прощает, принимает. Господи, прости нас грешных!
12 3 4 5 6 7 …20
Лев Толстой
Исповедь
(Вступление к ненапечатанному сочинению)
Я был крещен и воспитан в православной христианской вере. Меня учили ей и с детства, и во все время моего отрочества и юности. Но когда я 18-ти лет вышел со второго курса университета, я не верил уже ни во что из того, чему меня учили.
Судя по некоторым воспоминаниям, я никогда и не верил серьезно, а имел только доверие к тому, чему меня учили, и к тому, что исповедовали передо мной большие; но доверие это было очень шатко.
Помню, что, когда мне было лет одиннадцать, один мальчик, давно умерший, Володенька М., учившийся в гимназии, придя к нам на воскресенье, как последнюю новинку объявил нам открытие, сделанное в гимназии. Открытие состояло в том, что бога нет и что все, чему нас учат, одни выдумки (это было в 1838 году). Помню, как старшие братья заинтересовались этою новостью, позвали и меня на совет. Мы все, помню, очень оживились и приняли это известие как что-то очень занимательное и весьма возможное.
Помню еще, что, когда старший мой брат Дмитрий, будучи в университете, вдруг, с свойственною его натуре страстностью, предался вере и стал ходить ко всем службам, поститься, вести чистую и нравственную жизнь, то мы все, и даже старшие, не переставая поднимали его на смех и прозвали почему-то Ноем. Помню, Мусин-Пушкин, бывший тогда попечителем Казанского университета, звавший нас к себе танцевать, насмешливо уговаривал отказывавшегося брата тем, что и Давид плясал пред ковчегом. Я сочувствовал тогда этим шуткам старших и выводил из них заключение о том, что учить катехизис надо, ходить в церковь надо, но слишком серьезно всего этого принимать не следует. Помню еще, что я очень молодым читал Вольтера, и насмешки его не только не возмущали, но очень веселили меня.
Отпадение мое от веры произошло во мне так же, как оно происходило и происходит теперь в людях нашего склада образования. Оно, как мне кажется, происходит в большинстве случаев так: люди живут так, как все живут, а живут все на основании начал, не только не имеющих ничего общего с вероучением, но большею частью противоположных ему; вероучение не участвует в жизни, и в сношениях с другими людьми никогда не приходится сталкиваться, и в собственной жизни самому никогда не приходится справляться с ним; вероучение это исповедуется где-то там, вдали от жизни и независимо от нее. Если сталкиваешься с ним, то только как с внешним, не связанным с жизнью, явлением.
По жизни человека, по делам его, как теперь, так и тогда никак нельзя узнать, верующий он или нет. Если и есть различие между явно исповедующими православие и отрицающими его, то не в пользу первых. Как теперь, так и тогда явное признание и исповедание православия большею частию встречалось в людях тупых, жестоких и безнравственных и считающих себя очень важными. Ум же, честность, прямота, добродушие и нравственность большею частью встречались в людях, признающих себя неверующими.
В школах учат катехизису и посылают учеников в церковь; от чиновников требуют свидетельств в бытии у причастия. Но человек нашего круга, который не учится больше и не находится на государственной службе, и теперь, а в старину еще больше, мог прожить десятки лет, не вспомнив ни разу о том, что он живет среди христиан и сам считается исповедующим христианскую православную веру.
Так что как теперь, так и прежде вероучение, принятое по доверию и поддерживаемое внешним давлением, понемногу тает под влиянием знаний и опытов жизни, противоположных вероучению, и человек очень часто долго живет, воображая, что в нем цело то вероучение, которое сообщено было ему с детства, тогда как его давно уже нет и следа.
Мне рассказывал С., умный и правдивый человек, как он перестал верить. Лет двадцати шести уже, он раз на ночлеге во время охоты, по старой, с детства принятой привычке, стал вечером на молитву. Старший брат, бывший с ним на охоте, лежал на сене и смотрел на него. Когда С. кончил и стал ложиться, брат его сказал ему: «А ты еще все делаешь это?» И больше ничего они не сказали друг другу. И С. перестал с этого дня становиться на молитву и ходить в церковь. И вот тридцать лет не молится, не причащается и не ходит в церковь. И не потому, чтобы он знал убеждения своего брата и присоединился бы к ним, не потому, чтоб он решил что-нибудь в своей душе, а только потому, что слово это, сказанное братом, было как толчок пальцем в стену, которая готова была упасть от собственной тяжести; слово это было указанием на то, что там, где он думал, что есть вера, давно уже пустое место, и что потому слова, которые он говорит, и кресты, и поклоны, которые он кладет во время стояния на молитве, суть вполне бессмысленные действия. Сознав их бессмысленность, он не мог продолжать их.
Так было и бывает, я думаю, с огромным большинством людей. Я говорю о людях нашего образования, говорю о людях, правдивых с самими собою, а не о тех, которые самый предмет веры делают средством для достижения каких бы то ни было временных целей. (Эти люди – самые коренные неверующие, потому что если вера для них – средство для достижения каких-нибудь житейских целей, то это уж наверно не вера.) Эти люди нашего образования находятся в том положении, что свет знания и жизни растопил искусственное здание, и они или уже заметили это и освободили место, или еще не заметили этого.
Сообщенное мне с детства вероучение исчезло во мне так же, как и в других, с той только разницей, что так как я очень рано стал много читать и думать, то мое отречение от вероучения очень рано стало сознательным. Я с шестнадцати лет перестал становиться на молитву и перестал по собственному побуждению ходить в церковь и говеть. Я перестал верить в то, что мне было сообщено с детства, но я верил во что-то. Во что я верил, я никак бы не мог сказать. Верил я и в бога, или, скорее, я не отрицал бога, но какого бога, я бы не мог сказать; не отрицал я и Христа и его учение, но в чем было его учение, я тоже не мог бы сказать.
Теперь, вспоминая то время, я вижу ясно, что вера моя – то, что, кроме животных инстинктов, двигало моею жизнью, – единственная истинная вера моя в то время была вера в совершенствование. Но в чем было совершенствование и какая была цель его, я бы не мог сказать. Я старался совершенствовать себя умственно – я учился всему, чему мог и на что наталкивала меня жизнь; я старался совершенствовать свою волю – составлял себе правила, которым старался следовать; совершенствовал себя физически, всякими упражнениями изощряя силу и ловкость и всякими лишениями приучая себя к выносливости и терпению. И все это я считал совершенствованием. Началом всего было, разумеется, нравственное совершенствование, но скоро оно подменялось совершенствованием вообще, т. е. желанием быть лучше не перед самим собою или перед богом, а желанием быть лучше перед другими людьми. И очень скоро это стремление быть лучше перед людьми подменилось желанием быть сильнее других людей, т. е. славнее, важнее, богаче других.