Иван Шмелев
Богомолье. Лето Господне
Рекомендовано к публикации Издательским Советом Русской Православной Церкви № ИС 11-106-0512
Богомолье
Священной памяти короля Югославии Александра Iблагоговейно посвящает автор.
О вы, напоминающие о Господе, —
не умолкайте!
Исайи, гл. 62, ст. 6
Царский золотой
Петровки, самый разгар работ, – и отец целый день на стройках. Приказчик Василь Василин и не ночует дома, а все в артелях. Горкин свое уже отслужил – «на покое», и его тревожат только в особых случаях, когда требуется свой глаз. Работы у нас большие, с какой-то «неустойкой»: не кончишь к сроку – можно и прогореть.
Спрашиваю у Горкина:
– Это что же такое – «прогореть»?
– А вот скинут последнюю рубаху – вот те и прогорел! Как прогорают-то… очень просто.
А с народом совсем беда: к покосу бегут домой, в деревню, – и самые-то золотые руки. Отец страшно озабочен, спешит-спешит, летний его пиджак весь мокрый, пошла жара, Кавказка все ноги отмотала по постройкам, с утра до вечера не расседлана. Слышишь – отец кричит:
– Полуторное плати, только попридержи народ! Вот бедовый народишка… рядились, черти, – обещались не уходить к покосу, а у нас неустойки тысячные… Да не в деньгах дело, а себя уроним. Вбей ты им, дуракам, в башку… втрое ведь у меня получат, чем со своих покосов!
– Вбивал-с, всю глотку оборвал с ними… – разводит беспомощно руками Василь Василии, заметно похудевший, – ничего с ими не поделаешь, со спокон веку так. И сами понимают, а… гулянки им будто, травкой побаловаться. Как к покосу – уж тут никакими калачами не удержать, бегут. Воротятся – приналягут, а покуда сбродных попринаймем. Как можно-с, к сроку должны поспеть, будь покойны-с, уж догляжу.
То же говорит и Горкин, а он все знает: покос – дело душевное, нельзя иначе, со спокон веку так; на травке поотдохнут – нагонят.
Ранним утром солнце чуть над сараями, а у крыльца уже шарабан. Отец сбегает по лестнице, жуя на ходу калачик, прыгает на подножку, а тут и Горкин, чего-то ему надо.
– Что тебе еще?.. – спрашивает отец тревожно, раздраженно. – Какой еще незалад?
– Да все, слава Богу, ничего. А вот, хочу вот к Сергию Преподобному сходить помолиться, по обещанию… взад-назад.
Отец бьет вожжой Чалого и дергает на себя. Чалый взбрыкивает и крепко сечет по камню.
– Ты еще… с пустяками! Так вот тебе в самую горячку и приспичило? Помрешь – до Успенья погодишь?..
Отец замахивается вожжой – вот-вот укатит.
– Это не пустяки, к Преподобному сходить помолиться… – говорит Горкин с укоризной, выпрастывая запутавшийся в вожже хвост Чалому. – Теплую бы пору захватить. А с Успенья ночи холодные пойдут, дожжи… уж нескладно итить-то будет. Сколько вот годов все сбираюсь…
– А я тебя держу? Поезжай на машине, в два дня управишься. Сам понимаешь, время горячее, самые дела, а… как я тут без тебя? Да еще, не дай Бог, Косой запьянствует?..
– Господь милостив, не запьянствует… он к зиме больше прошибается. А всех делов, Сергей Иваныч, не переделаешь. И годы мои такие, и…
– А, помирать собрался?
– Помирать – не помирать, это уж Божия воля, а… как говорится, делов-то пуды, а она – туды!
– Как? кто?.. Куды – туды?.. – спрашивает с раздражением отец, замахиваясь вожжой.
– Известно, кто. Она ждать не станет – дела ли, не дела ли, – а все покончит.
Отец смотрит на Горкина, на распахнутые ворота, которые придерживает дворник, прикусывает усы.
– Чудак… – говорит он негромко, будто на Чалого, машет рукой чему-то и выезжает шагом на улицу.
Горкин идет расстроенный, кричит на меня в сердцах: «Тебе говорю, отстань ты от меня, ради Христа!» Но я не могу отстать. Он идет под навес, где работают столяры, отшвыривает ногой стружку и чурбачки и опять кричит на меня: «Ну, чего ты пристал?..» Кричит и на столяров чего-то и уходит к себе в каморку. Я бегу в тупичок к забору, где у него окошко, сажусь снаружи на облицовку и спрашиваю все то же: возьмет ли меня с собой. Он разбирается в сундучке, под крышкой которого наклеена картинка – «Троице-Сергиева Лавра», лопнувшая по щелкам и полинявшая. Разбирается и ворчит:
– Не-эт, меня не удержите… к Серги-Троице я уйду, к Преподобному… уйду. Все я да я… и без меня управитесь. И Ондрюшка меня заступит, и Степан справится… по филенкам-то приглядеть, велико дело! А по подрядам сновать – прошла моя пора. Косой не запьянствует, нечего бояться… коли дал мне слово-зарок – из уважения соблюдет. Как раз самая пора, теплынь, народу теперь по всем дорогам… Не-эт, меня не удержите.
Он даже и не глядит на меня, все разбирается.
– Пустят тебя, не пустят… – это не мое дело, а я все равно уйду. Не-эт, не удержите… всех, брат, делов не переделаешь, не-эт… им и конца не будет. Пять годов, как Мартына схоронили, все сбираюсь, сбираюсь… Царица Небесная как меня сохранила, – показывает Горкин на темную иконку, которую я знаю, – я к Иверской сорок раз сходить пообещался, и то не доходил, осьмнадцать ходов за мной. И Преподобному тогда пообещался. Меня тогда и Мартын просил-помирал, на Пасхе как раз пять годов вышло вот: «Помолись за меня, Миша… сходи к Преподобному». Сам так и не собрался, помер. А тоже обещался, за грех…
– А за какой грех, скажи… – упрашиваю я Горкина, но он не слушает.
Он вынимает из сундучка рубаху, полотенце, холщовые портянки, большой привязной мешок, заплечный.
– Это вот возьму, и это возьму… две сменки, да… И еще рубаху, расхожую, и причащальную возьму, а ту на дорогу, про запас. А тут, значит, у меня сухарики… – пошумливает он мешочком, как сахарком, – с чайком попить-пососать, дорога-то дальная. Тут, стало быть, у меня чай-сахар… – сует он в мешок коробку из-под икры с выдавленной на крышке рыбкой, – а лимончик уж на ходу прихвачу, да… ножичек, поминанье… – сует он книжечку с вытесненным на ней золотым крестиком, которую я тоже знаю, с раскрашенными картинками, как исходит душа из тела и как она ходит по мытарствам, а за ней светлый Ангел, а внизу, в красных языках пламени, зеленые нечистые духи с вилами. – А это вот, за кого просвирки вынуть, леестрик… все по череду надо. А это Сане Юрцову вареньица баночку снесу, в квасной послушание теперь несет, у Преподобного, в монахи готовится… от Москвы, скажу, поклончик-гостинчик. Бараночек возьму на дорожку…
У меня душа разрывается, а он говорит и говорит и все укладывает в мешок. Что бы ему сказать такое?..
– Горкин… а как тебя Царица Небесная сохранила, скажи?.. – спрашиваю я сквозь слезы, хотя все знаю.
Он поднимает голову и говорит нестрого:
– Хлюпаешь-то чего? Ну, сохранила… я тебе не раз сказывал. На вот, утрись полотенчиком… дешевые у тебя слезы. Ну, ломали мы дом на Пресне… ну, нашел я на чердаке старую иконку, ту вон… Ну, сошел я с чердака, стою на втором ярусу… – дай, думаю, пооботру-погляжу, какая Царица Небесная, лика-то не видать. Только покрестился, локотком потереть хотел… – ка-ак загремит все… ничего уж не помню, взвило меня в пыль!.. Очнулся в самом низу, в бревнах, в досках, все покорежено… а над самой над головой у меня – здоровенная балка застряла! В плюшку бы меня прямо!.. – вот какая. А робята наши, значит, кличут меня, слышу: «Панкратыч, жив ли?» А на руке у меня – Царица Небесная! Как держал, так и… чисто на крылах опустило. И не оцарапало нигде, ни царапинки, ни синячка… вот ты чего подумай! А это стену неладно покачнули – балки из гнезд-то и вышли, концы-то у них сгнили… как ухнут, так все и проломили, накаты все. Два яруса летел, с хламом… вот ты чего подумай!
Содержание
Иван Шмелев
Биография
Насколько тревожное, тягостное впечатление оставляет у читателя роман «Солнце мертвых», настолько же светлое, полное умиротворения чувство рождает прочтение «Лета Господня». Эти непохожие друг на друга книги сделали Ивана Шмелева узнаваемым автором не только на родине, но и за рубежом.
Русский писатель Иван Сергеевич Шмелев
Русский писатель, переживший раннюю смерть отца, противостояние с царской цензурой, убийство сына и вынужденное прощание с родной землей, дважды номинировался на получение Нобелевской премии, но так и не стал лауреатом. Последние годы жизни писатель провел в бедности в эмиграции. В 2000 году останки Шмелева доставили в Россию и перезахоронили в столице.
Детство и юность
Несмотря на то, что дед Ивана Шмелева по линии отца был перебравшимся в Москву крестьянином из провинции, будущий писатель родился в обеспеченной семье. Его папа Сергей Иванович разобрался с оставшимися в наследство долгами и организовал артель плотников. Также ему принадлежали несколько бань. В супруги он себе выбрал дочь купца Евлампию Савинову. 3 октября (по старому стилю — 21 сентября) 1873 года жена родила ему сына, которого в честь деда назвали Иваном.
Иван Шмелев в молодости и в зрелые годы
С холодной и строгой матерью отношения Ивана всегда были прохладными, хотя именно Евлампия Гавриловна, получившая образование в институте благородных девиц, приучила сына к чтению русской классики. Больше времени мальчик проводил с отцом и нанятыми им мастерами. Был среди них и Михаил Панкратович Горкин – ярый приверженец православия, в пожилом возрасте он оставил работу и по просьбе Сергея Ивановича приглядывал за маленьким Ваней. Считается, что под его влиянием и сформировался интерес Шмелева к религии.
Замоскворечье, где родился и провел детство Иван Шмелев
Когда мальчику было 7 лет, отец упал с лошади и восстановиться не смог. Мать осталась одна с шестью детьми. Жили на поступления от бань; кроме того, сдали в аренду третий этаж дома и подвал. Счастливая, безмятежная пора детства окончательно завершилась, когда в 11 лет Ваню перевели из частного пансиона, стоявшего рядом с домом, в первую Московскую гимназию. Учебу в ней писатель впоследствии вспоминал как самый тяжелый период юности. «Холодные, сухие люди», — напишет он о преподавателях позднее.
Из-за неуспеваемости и конфликтов с педагогами через пару лет Шмелев повторно сменил место учебы. Шестую Московскую гимназию он окончил в 1894 году, при этом до золотой медали ученику не достало половины балла. Шмелев поступает в Московский университет на факультет юриспруденции, а год спустя в журнале «Русское обозрение» публикуется произведение «У мельницы» — зарисовка обеспечивает юноше литературный дебют.
Литература
Вдохновленный первой публикацией, спустя два года Шмелев решает издать сборник рассказов «На скалах Валаама». Материал автор собрал в поездке в монастырь. Но царская цензура не допускает к печати произведение, вынуждая писателя убирать критические отрывки. Опубликованные с учетом замечаний цензоров очерки оставляют читателей равнодушными, и разочарованный автор берет паузу в творчестве, которая затягивается на 9 лет.
Прозаик Иван Шмелев
Получив образование и отслужив год в армии, Шмелев с супругой и сыном переезжает во Владимир. Писатель работает чиновником по особым поручениям при Владимирской казенной палате МВД. С 1905 года Иван Сергеевич возобновляет работу над произведениями и пишет Максиму Горькому с просьбой рецензировать некоторые из них. Автор создает рассказы и повести, в центре которых находится «маленький человек».
Вернувшись в столицу, Шмелев в 1909 году присоединяется к «Среде». В литературный кружок входили Иван Бунин, Александр Куприн и другие авторы, а также Федор Шаляпин. Литераторов объединяют не только встречи, но и сотрудничество с «Книгоиздательством писателей в Москве», соучредителями которого выступают Бунин и Шмелев.
Роман «Богомолье» и другие сочинения Ивана Шмелева
В 1911 году публикуется повесть «Человек из ресторана». Через 16 лет вышла экранизация произведения, рисующего падение нравов, созданная советским режиссером Яковом Протазановым. К 40 годам Шмелев становится известным как автор очерков и повестей о купечестве и крестьянстве. Описывая тяготы народа, видя его тяжелый быт, писатель с одобрением встречает события февраля 1917 года. Однако наступившая за этим неразбериха и последовавшее насилие быстро превращают надежды в разочарование и ужас.
Дом Ивана Шмелева в Алуште. Сегодня музей
Видя разрушение не только основ государственности, но и моральных устоев, нарастание жестокости и хаоса, Шмелев с супругой и сыном, офицером царской армии, воевавшим на фронте Первой мировой, уезжает в Крым. Здесь семья приобретает дом и участок, Иван Сергеевич пишет посвященную событиям Гражданской войны повесть «Как это было» и начинает рассказ «Чужая кровь». Но Шмелевым недолго удается оставаться в стороне от трагических событий. Красная армия занимает Крым и, несмотря на старания и письма отца, 25-летнего Сергея Шмелева казнят.
Иван Шмелев с женой Ольгой и сыном Сергеем
Писатель, чья жизнь разбита утратой, проводит еще два года на полуострове, а затем иммигрирует в Европу. Сначала он останавливается в Берлине, а затем перебирается в Париж. В столице Франции Шмелев проведет остаток жизни.
Вскоре после переезда выходит «Солнце мертвых» — роман, рисующий бесчеловечность революционных событий в России. «Прочтите это, если у вас хватит смелости», — отзывался о произведении немецкий писатель Томас Манн, а Александр Солженицын характеризовал его как «настоящее свидетельство о большевизме», которое передает «отчаяние и всеобщую гибель первых советских лет».
Иван Шмелев с женой и русскими эмигрантами в Париже
Опасаясь за судьбу родины, видя разрушение веками формируемой культуры и подмену ценностей, Шмелев создает рассказы-памфлеты. Во второй половине 20-х критические мотивы сменяет ностальгия по старому укладу. «Обед для разных», «Русская песня» — эти рассказы наполнены яркими описаниями православных праздников, быта, традиций.
Вершиной этого этапа становится повесть «Богомолье» и роман «Лето Господне». Примечательно, что произведения создавались параллельно. Обе книги снискали большую популярность среди российских эмигрантов.
Книги Ивана Шмелева «Лето господне» и «Солнце мертвых»
С искренностью и теплотой автор воскрешает атмосферу детства, а вместе с ней – утраченную дореволюционную Россию. Впервые «Лето Господне» публикуется в 1933 году в Белграде, «Богомолье» — в 1935 году там же. На родине Шмелева книги выходят в свет лишь в конце 80-х.
Последний период творчества русского писателя отмечен усилившейся тоской по родине. Шмелев обращается к воспоминаниям опоездке 1896 года и создает очерк «Старый Валаам». В 1936 году, используя жанр сказа, пишет роман «Няня из Москвы», главной героиней в котором выступает вынужденная уехать в эмиграцию пожилая женщина.
Иван Шмелев с женой, племянницей и ее ребенком в Париже
Шмелев настолько ненавидел большевистский режим, что воспринял вторжение фашистов в СССР как божье провидение. В письме к философу Ивану Ильину нападение Германии назвал «подвигом Рыцаря, поднявшего меч на Дьявола» и выразил надежду, что свержение власти коммунистов откроет путь для духовно-нравственного возрождения страны.
Иван Шмелев был глубоко верующим человеком
В 1948 году Иван Сергеевич начал работу над романом «Пути небесные». Произведение осталось неоконченным из-за смерти автора, но по созданным главам очевидно, что тот хотел показать осуществление божьего промысла в реальном мире.
Владимир Путин возлагает цветы на могилу Ивана Шмелева
В советский период творчество Шмелева расценивалось как антисоветское. Публиковать книги писателя-эмигранта начали лишь в перестройку. В 1993 году в Алуште открыли посвященный ему дом-музей, и вскоре автор заслужил признание и на своей родине.
Личная жизнь
Иван Шмелев женился в 20 лет, вскоре после поступления в университет. Его супругой стала Ольга Охтерлони. Необычная фамилия объяснялась происхождением из знатного шотландского рода. Ее предки перебрались в Россию в конце 18 века. Отец Александр Александрович стал героем обороны Севастополя.
Иван Шмелев с женой Ольгой и сыном Сергеем
Брак с Ольгой Александровной был счастливым, вместе пара прожила 40 лет. Именно жена вскоре после рождения сына Сережи в 1896 году уговорила тогда начинающего писателя посетить Валаам. Она скончалась в 1936 году. Иван Сергеевич пережил ее на 14 лет.
Смерть
Вместе с другими писателями русской эмиграции Иваном Буниным и Дмитрием Мережковским Шмелев дважды включался в число претендентов на получение Нобелевской премии. Тем не менее, стать победителем ему не удалось. Чем старше становился писатель, тем больше материальных затруднений он испытывал.
Могилы Ивана и Ольги Шмелевых в Париже и России
Иван Шмелев скончался в 1950 году, 24 июня. Причиной смерти стал сердечный приступ. Его похоронили на кладбище города Сент-Женевьев-де-Буа, но сейчас его останки покоятся в некрополе Донского монастыря, расположенного в столице России. Перезахоронение состоялось в 2000 году. Сюда же перенесли останки Ольги и Сергея Шмелевых.
Библиография
- 1897 – «На скалах Валаама»
- 1907 – «Гражданин Уклейкин»
- 1911 – «Человек из ресторана»
- 1913 – «Волчий перекат»
- 1916 – «Суровые дни»
- 1918 – «Неупиваемая чаша»
- 1927 – «Про одну старуху»
- 1927 – «История любовная»
- 1923 – «Солнце мертвых»
- 1933 – «Лето Господне»
- 1935 – «Богомолье»
- 1935 – «Старый Валаам»
- 1936 – «Няня из Москвы»
Цитаты
«День ото дня страшнее — и теперь горсть пшеницы дороже человека». «Пустая дорога — не пустая: писано по ней осколками человечьих жизней». «— Не убойтеся сего и не дивитеся: неисповедимо открываются пути даже и зверю неразумному, а сокрыто от умных и разумных».
Интересные факты
- Впервые с цензурой Иван Шмелев столкнулся еще в шестой гимназии. Ученик включил в текст сочинения о Храме Христа Спасателя скептические слова Семена Надсона, за что получил «единицу», пропустил экзамен и остался на второй год. По собственном признанию, с тех пор невзлюбил философию.
- В детстве страдал нервным тиком из-за постоянных побоев матери. Вместо уговоров Евлампия Гавриловна бралась за розги. Если замечала, что у сына дергается щека, давала оплеуху.
- Первую влюбленность пережил в восемь лет, но вскоре чувство сменили новые переживания. Впечатления юности легли в основу романа «История любовная» 1927 года, по которому в 2006 году ярославский мультипликатор Александр Петров создал анимационный фильм.
Сегодня, 4 октября (21 сентября ст.ст.) — день рождения замечательного русского писателя ИВАНА СЕРГЕЕВИЧА ШМЕЛЕВА. Иван Сергеевич Шмелев родился в Москве, в Замоскворечье, в глубоко православной, патриархальной купеческой семье. Несмотря на то, что его дед по линии отца был перебравшимся в Москву простым провинциальным крестьянином, отец писателя, Сергей Иванович, разобрался с оставшимися в наследство долгами и организовал артель плотников, также ему принадлежали несколько бань. В супруги он себе выбрал дочь купца Евлампию Савинову, и именно мать, получившая образование в институте благородных девиц, приучила сына к чтению русской классики. Однако, больше времени мальчик проводил с отцом и нанятыми им мастерами, среди которых был Михаил Панкратович Горкин, по просьбе отца приглядывавший за маленьким Ваней. Детство, проведенное в Замоскворечье, в патриархальной семье, среди купеческого и мещанского люда, стало главным истоком творчества Ивана Сергеевича Шмелева. Когда мальчику было 7 лет, отец упал с лошади и восстановиться уже не смог. Мать осталась одна с шестью детьми. Жили они на поступления от бань; кроме того, сдали в аренду третий этаж дома и подвал. Счастливая, безмятежная пора детства окончательно завершилась, когда в 11 лет Ваню перевели из частного пансиона, стоявшего рядом с домом, в первую Московскую гимназию. Учебу в ней писатель впоследствии вспоминал как самый тяжелый период юности. «Холодные, сухие люди», — напишет он о преподавателях позднее. Из-за неуспеваемости и конфликтов с педагогами через пару лет он повторно сменил место учебы. Окончив гимназию, Иван Сергеевич поступил в 1894 года на юридический факультет Московского университета, посещал лекции К.Тимирязева, В.Ключевского, А.Веселовского. После окончания Университета, с 1898 по 1907 год служил помощником присяжного поверенного в Москве, чиновником по особым поручениям во Владимире-на-Клязьме. В октябре 1895 года женился на Ольге Охтерлони (1875—1936) — дочери генерала Александра Охтерлони, героя обороны Севастополя. Именно благодаря влиянию набожной супруги, будущий писатель на осознанном уровне вернулся к своим корням – православной вере, за что всю жизнь был благодарен жене. 6 января 1896 года в их семье родился единственный и горячо любимый сын Сергей (+ 1821). В 1907 году Иван Шмелев ушел со службы, полностью посвятив себя литературному творчеству. К этому времени он уже написал ряд рассказов, посвященных социальным темам («Вахмистр», «По спешному делу», «Распад», 1906; «Иван Кузьмич», «Гражданин Уклейкин», 1907). Печатался в «Русской мысли», «Детском чтении». Всероссийскую славу принесла Шмелеву, написанная в излюбленной им форме сказа повесть «Человек из ресторана» (1910). Критики сравнивали появление ее с дебютом Ф.Достоевского, но, продолжая традицию «бедных людей», повесть при всем ее социально-обличительном звучании несла в себе и новый пафос утешения, которое оскорбленная душа официанта Скороходова обрела в вере. По легенде, эта повесть спасла Шмелева от смерти: в двадцатом году его, как офицера запаса царской армии ждал расстрел, но комиссар признал в нем автора повести об официанте и отпустил. Произведение было экранизировано в СССР в 1927 году (режиссер — Я. Протазанов, в ролях: М. Чехов, В. Малиновская, И. Коваль-Самборский). На события Первой мировой войны Шмелев, живший в это время в калужском имении, откликнулся сборником рассказов «Суровые дни»; неприятие войны как самоистребления озверевших людей получило также выражение в повести «Это было». В 1918 Шмелев приехал в Крым. Здесь, в Алуште писатель купил на горе небольшую дачку, с видом на море; как он говорил, «глинобитный домик в 2 комнаты». В этом черноморском раю прошли годы, ставшие одними из самых трагичных в жизни семьи Шмелевых. Здесь им было так плохо, что «и море — не море, и солнце — не солнце». В январе 1921 года, после трехмесячного пребывания в арестантских подвалах, сын писателя Сергей Шмелев вместе с сорока тысячами других участников «Белого движения» был расстрелян. Несмотря на объявленную им амнистию, без суда и следствия. Иван Сергеевич долго об этом не знал, искал сына, ходил по кабинетам чиновников, посылал запросы, в письмах молил о помощи Луначарского: «Без сына, единственного, я погибну. Я не могу, не хочу жить… У меня взяли сердце. Я могу только плакать бессильно. Помогите, или я погибну. Прошу Вас, криком своим кричу — помогите вернуть сына. Он чистый, прямой, он мой единственный, не повинен ни в чем». Уже узнав о расстреле, Иван Сергеевич просил найти и выдать тело сына: «Я хочу знать, где останки моего сына, чтобы предать их земле. Это мое право. Помогите». Горе круто изменило жизнь писателя. Поняв, что больше ничего нельзя узнать о смерти сына, Иван Сергеевич стал хлопотать о выезде из страны, и по приглашению Бунина в 1922 году он вместе с женой выехали сначала в Берлин, затем в Париж. После всего пережитого Шмелев похудел и постарел до неузнаваемости. Из прямого, всегда живого и бодрого человека превратился — в согнутого, седого старика. Его голос стал глухим и тихим. От созерцания на лице появились глубокие морщины, грустные серые глаза потухли и глубоко запали. Вскоре после переезда вышел роман «Солнце мертвых», рисующий бесчеловечность революционных событий в России. Опасаясь за судьбу родины, видя разрушение веками формируемой культуры и подмену ценностей, Шмелев создает рассказы-памфлеты. Во второй половине 20-х критические мотивы сменяет ностальгия по старому укладу. «Обед для разных», «Русская песня» — эти рассказы наполнены яркими описаниями православных праздников, быта, традиций. Вершиной этого этапа становится повесть «Богомолье» и роман «Лето Господне». Обе эти книги снискали большую популярность и стали любимыми для многих поколений русских православных людей. В 1948 году Иван Сергеевич начал работу над романом «Пути небесные». Произведение осталось неоконченным из-за смерти автора, но по созданным главам очевидно, что тот хотел показать осуществление божьего промысла в реальном мире. Вместе с другими писателями русской эмиграции Иваном Буниным и Дмитрием Мережковским Шмелев дважды включался в число претендентов на получение Нобелевской премии. Тем не менее, стать победителем ему не удалось. В советский период творчество Шмелева расценивалось как антисоветское. Публиковать книги писателя-эмигранта начали лишь в период перестройки. В 1993 году в Алуште открыли посвященный ему дом-музей. Иван Сергеевич Шмелев писал: «Да, я сам хочу умереть в Москве и быть похороненным на Донском кладбище, имейте в виду. На Донском! В моей округе. То есть если я умру, а Вы будете живы, и моих никого не будет в живых, продайте мои штаны, мои книжки, а вывезите меня в Москву». Скончался писатель в 1950 году, 24 июня. Причиной смерти стал сердечный приступ. Его похоронили на кладбище города Сент-Женевьев-де-Буа, но мечта православного писателя, коренного москвича Ивана Шмелева осуществилась: 30 мая 2000 года его прах обрел покой в родной Москве, на кладбище Донского монастыря рядом с могилой отца. Перед погребением останков Ивана Шмелева и его жены Ольги Александровны Патриарх Московский и всея Руси Алексий II отслужил панихиду. В апреле 2000 года внучатый племянник Шмелева Ив Жантийом-Кутырин передал Российскому фонду культуры архив Ивана Сергеевича Шмелева. Памятник-бюст православного писателя Шмелева торжественно был открыт 29 мая 2000 года в старом столичном районе Замоскворечья, где прошло его детство.
Краткое содержание «Лето Господне»
Чистый понедельник. Ваня просыпается в родном замоскворецком доме. Начинается Великий пост, и все уже готово к нему.
Мальчик слышит, как отец ругает старшего приказчика, Василь Василича: вчера его люди провожали Масленицу, пьяные, катали народ с горок и «чуть не изувечили публику». Отец Вани, Сергей Иваныч, хорошо известен в Москве: он подрядчик, хозяин добрый и энергичный. После обеда отец прощает Василь Василича. Вечером Ваня с Горкиным идут в церковь: начались особенные великопостные службы. Горкин — бывший плотник. Он уже старенький, потому и не работает, а просто живет «при доме», опекает Ваню.
Весеннее утро. Ваня смотрит в окно, как набивают льдом погреба, едет с Горкиным на Постный рынок за припасами. Приходит Благовещение — в этот день «каждый должен обрадовать кого-то». Отец прощает Дениса, пропившего хозяйскую выручку. Приходит торговец певчими птицами Солодовкин. Все вместе, по обычаю, выпускают птиц. Вечером узнают, что из-за ледохода «срезало» отцовские барки. Отцу с помощниками удается их поймать.
Пасха. Отец устраивает иллюминацию в своей приходской церкви и, главное, в Кремле. Праздничный обед — во дворе, хозяева обедают вместе со своими работниками. После праздников приходят наниматься новые рабочие. В дом торжественно вносят Иверскую икону Богородицы — помолиться ей перед началом работы.
На Троицу Ваня с Горкиным едет на Воробьевы горы за березками, потом с отцом — за цветами. В день праздника церковь, украшенная цветами и зеленью, превращается в «священный сад».
Приближается Преображение — яблочный Спас. В саду трясут яблоню, а потом Ваня и Горкин отправляются на Болото к торговцу яблоками Крапивкину. Яблок нужно много: для себя, для рабочих, для причта, для прихожан.
Морозная, снежная зима. Рождество. В дом приходит сапожник с мальчишками «славить Христа». Они дают маленькое представление про царя Ирода. Приходят нищие-убогие, им подают «на Праздник». Кроме того, как всегда, устраивают обед «для разных», то есть для нищих. Ване всегда любопытно посмотреть на диковинных «разных» людей.
Наступили Святки. Родители уехали в театр, и Ваня идет на кухню, к людям. Горкин предлагает погадать «по кругу царя Соломона». Читает каждому изречение — кому какое выпадет. Правда, эти изречения он выбирает сам, пользуясь тем, что остальные — неграмотные. Только Ваня замечает лукавство Горкина. А дело в том, что Горкин хочет для каждого прочесть самое подходящее и поучительное.
На Крещение в Москве-реке освящают воду, и многие, в том числе Горкин, купаются в проруби. Василь Василич состязается с немцем «Ледовиком», кто дольше просидит в воде. Они исхитряются: немец натирается свиным салом, Василь Василич — гусиным. С ними состязается солдат, причем без всяких хитростей. Побеждает Василь Василич. А солдата отец берет в сторожа.
Масленица. Рабочие пекут блины. Приезжает архиерей, для приготовления праздничного угощения приглашают повара Гараньку. В субботу лихо катаются с гор. А в воскресенье все просят друг у друга прощения перед началом Великого поста.
Горкин и Ваня едут на ледокольню «навести порядок»: Василь Василич все пьет, а нужно успеть свезти лед заказчику. Однако выясняется, что поденные рабочие все делают быстро и хорошо: Василь Василич «проникся в них» и поит каждый день пивом.
Летний Петровский пост. Горничная Маша, белошвейка Глаша, Горкин и Ваня едут на Москву-реку полоскать белье. Там на портомойне живет Денис. Он хочет жениться на Маше, просит Горкина поговорить с ней.
Праздник Донской иконы, торжественный крестный ход. Несут хоругви из всех московских церквей. Скоро наступит Покров. Дома солят огурцы, рубят капусту, мочат антоновку. Денис и Маша перебрасываются колкостями. В самый праздник появляется на свет Ванина сестренка Катюша. А Денис с Машей, наконец, сосватались.
Рабочие спешат подарить Сергею Ивановичу на именины невиданных размеров крендель с надписью: «Хозяину благому». Василь Василич, в нарушение правил, устраивает церковный звон, пока несут крендель. Именины удаются на славу. Больше сотни поздравлений, пирогов со всей Москвы. Прибывает сам архиерей. Когда он благословляет Василь Василича, тот плачет тоненьким голоском…
Настает Михайлов день, именины Горкина. Его тоже все любят. Ванин отец жалует ему богатые подарки.
Все заговляются перед Рождественским постом. Приезжает тетка отца, Пелагея Ивановна. Она — «вроде юродная», и в её прибаутках таятся предсказания.
Приходит Рождество. Отец взялся выстроить в Зоологическом саду «ледяной дом». Денис и Андрюшка-плотник подсказывают, как это нужно сделать. Выходит — просто чудо. Отцу — слава на всю Москву (правда, никакой прибыли).
Ваня идет поздравлять с днем ангела крестного Кашина, «гордеца-богача».
На крестопоклонной неделе Ваня с Горкиным говеют, причем Ваня впервые. В этом году в доме множество дурных предзнаменований: отец и Горкин видят зловещие сны, расцветает страшный цветок «змеиный цвет».
Скоро Вербное воскресенье. Старики угольщики привозят из леса вербу. Пасха. Дворника Гришку, который не побывал на службе, окатывают холодной водой. На Святой неделе Ваня с Горкиным едут в Кремль, ходят по соборам.
Егорьев день. Ваня слушает пастушеские песни. Снова дурные предзнаменования: воет собака Бушуй, не прилетели скворцы, скорняку вместо святой картинки подсунули кощунственную.
Радуница — пасхальное поминовение усопших. Горкин и Ваня ездят по кладбищам. На обратном пути, заехав в трактир, слышат страшную весть: Ваниного отца «лошадь убила».
Отец остался жив, но все болеет с тех пор, как разбил голову, упав с норовистой лошади. Ему становится лучше, он едет в бани — окачиваться холодной водой. После этого чувствует себя совсем здоровым, отправляется на Воробьевку — любоваться на Москву. Начинает ездить и на стройки… но тут возвращается болезнь.
В дом приглашают икону целителя Пантелеймона, служат молебен. Больному ненадолго становится лучше. Доктора говорят, что надежды нет. Сергей Иванович на прощание благословляет детей; Ваню — иконой Троицы. Уже всем ясно, что он умирает. Его соборуют.
Наступают отцовские именины. Снова отовсюду присылают поздравления и пироги. Но семье умирающего все это кажется горькой насмешкой.
Приходит батюшка — читать отходную. Ваня засыпает, ему снится радостный сон, а наутро он узнает, что отец скончался. У гроба Ване становится дурно. Он заболевает, не может идти на похороны и только в окно видит вынос гроба.
Лето Господне
Аннотация
«Лето Господне» по праву можно назвать одной из вершин позднего творчества Ивана Сергеевича Шмелева (1873-1950). Страница за страницей читателю открывается удивительный мир простого русского человека, вся жизнь которого проникнута духом Христовым, освящена Святой Церковью, согрета теплой, по-детски простой и глубокой верой.
«Лето Господне» (1927–1948) является самым известным произведением автора. Был издан в полном варианте в Париже в 1948 г. (YMCA-PRESS). Состоит из трёх частей: «Праздники», «Радости», «Скорби». «Праздники» были изданы отдельно в 1993 г. в Белграде.
Обращаясь к годам детства, Шмелёв запечатлевает в романе мировосприятие ребёнка, принявшего в своё сердце Бога. Крестьянская и купеческая среда предстаёт в книге не диким «тёмным царством», а целостным и органичным миром, полным нравственного здоровья, внутренней культуры, любви и человечности. Шмелёв далёк от романтической стилизации или сентиментальности. Он рисует подлинный уклад русской жизни не столь давних лет, не затушёвывая грубых и жестоких сторон этой жизни, её «скорбей». Однако для чистой детской души бытие открывается, прежде всего, своей светлой, радостной стороной. В «Лете Господнем» чрезвычайно полно и глубоко воссоздан церковно-религиозный пласт народной жизни. Смысл и красота православных праздников, обрядов, обычаев, остающихся неизменными из века в век, раскрыт настолько ярко и талантливо, что роман стал подлинной энциклопедией жизни русского православного человека. Язык Шмелёва органически связан со всем богатством и разнообразием живой народной речи, в нём отразилась сама душа России. И.А. Ильин отмечал, что изображённое в романе Шмелёва — не то, что «было и прошло», а то, что «есть и пребудет… Это сама духовная ткань верующей России. Это — дух нашего народа». Шмелёв создал «художественное произведение национального и метафизического значения», запечатлевшее «источники нашей национальной духовной силы».
Ильин И. А. «О тьме и просветлении»
Иван Шмелев
Лето Господне
Два чувства дивно близки нам —
В них обретает сердце пищу —
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.
А.С. Пушкин
Наталье Николаевне и Ивану Александровичу Ильиным посвяща
Автор
Праздники
Великий пост
Чистый понедельник
Я просыпаюсь от резкого света в комнате: голый какой-то свет, холодный, скучный. Да, сегодня Великий Пост. Розовые занавески, с охотниками и утками, уже сняли, когда я спал, и оттого так голо и скучно в комнате. Сегодня у нас Чистый Понедельник, и все у нас в доме чистят. Серенькая погода, оттепель. Капает за окном — как плачет. Старый наш плотник — «филёнщик» Горкин, сказал вчера, что масленица уйдет — заплачет. Вот и заплакала — кап… кап… кап… Вот она! Я смотрю на растерзанные бумажные цветочки, назолоченый пряник «масленицы» — игрушки, принесенной вчера из бань: нет ни медведиков, ни горок, — пропала радость. И радостное что-то копошится в сердце: новое все теперь, другое. Теперь уж «душа начнется», — Горкин вчера рассказывал, — «душу готовить надо». Говеть, поститься, к Светлому Дню готовиться.
— Косого ко мне позвать! — слышу я крик отца, сердитый.
Отец не уехал по делам: особенный день сегодня, строгий, — редко кричит отец. Случилось что-нибудь важное. Но ведь он же его простил за пьянство, отпустил ему все грехи: вчера был прощеный день. И Василь-Василич простил всех нас, так и сказал в столовой на коленках — «всех прощаю!». Почему же кричит отец?
Отворяется дверь, входит Горкин с сияющим медным тазом. А, масленицу выкуривать! В тазу горячий кирпич и мятка, и на них поливают уксусом. Старая моя нянька Домнушка ходит за Горкиным и поливает, в тазу шипит, и подымается кислый пар, — священный. Я и теперь его слышу, из дали лет. Священный… — так называет Горкин. Он обходит углы и тихо колышет тазом. И надомной колышет.
— Вставай, милок, не нежься… — ласково говорит он мне, всовывая таз под полог. — Где она у тебя тут, масленица-жирнуха… мы ее выгоним. Пришел Пост — отгрызу у волка хвост. На постный рынок с тобой поедем, Васильевские певчие петь будут — «душе моя, душе моя» — заслушаешься.
Незабвенный, священный запах. Это пахнет Великий Пост. И Горкин совсем особенный, — тоже священный будто. Он еще до свету сходил в баню, попарился, надел все чистое, — чистый сегодня понедельник! — только казакинчик старый: сегодня все самое затрапезное наденут, так «по закону надо». И грех смеяться, и надо намаслить голову, как Горкин. Он теперь ест без масла, а голову надо, по закону, «для молитвы». Сияние от него идет, от седенькой бородки, совсем серебряной, от расчесанной головы. Я знаю, что он святой. Такие — угодники бывают. А лицо розовое, как у херувима, от чистоты. Я знаю, что он насушил себе черных сухариков с солью, и весь пост будет с ними пить чай — «за сахар».
— А почему папаша сердитый… на Василь-Василича так?
— А, грехи… — со вздохом говорит Горкин. — Тяжело тоже переламываться, теперь все строго, пост. Ну, и сердются. А ты держись, про душу думай. Такое время, все равно как последние дни пришли… по закону-то! Читай — «Господи-Владыко живота моего». Вот и будет весело.
И я принимаюсь читать про себя недавно выученную постную молитву.
В комнатах тихо и пустынно, пахнет священным запахом. В передней, перед красноватой иконой Распятия, очень старой, от покойной прабабушки, которая ходила по старой вере, зажгли постную, голого стекла, лампадку, и теперь она будет негасимо гореть до Пасхи. Когда зажигает отец, — по субботам он сам зажигает все лампадки, — всегда напевает приятно-грустно: «Кресту Твоему поклоняемся, Владыко», и я напеваю за ним, чудесное:
И свято-е… Воскресе-ние Твое
Сла-а-вим!
Радостное до слез бьется в моей душе и светит, от этих слов. И видится мне, за вереницею дней Поста, — Святое Воскресенье, в светах. Радостная молитвочка! Она ласковым счетом светит в эти грустные дни Поста.
Мне начинает казаться, что теперь прежняя жизнь кончается, и надо готовиться к той жизни, которая будет… где? Где-то, на небесах. Надо очистить душу от всех: грехов, и потому все кругом — другое. И что-то особенное около нас, невидимое и страшное. Горкин мне рассказал, что теперь — «такое, как душа расстается с телом». Они стерегут, чтобы ухватить душу, а душа трепещет и плачет — «увы мне, окаянная я!» Так и в ифимонах теперь читается.
— Потому они чуют, что им конец подходит, Христос воскреснет! Потому и пост даден, чтобы к церкви держаться больше, Светлого Дня дождаться. И не помышлять, понимаешь. Про земное не помышляй! И звонить все станут: помни… по-мни!.. — поокивает он так славно.
В доме открыты форточки, и слышен плачущий и зовущий благовест — по-мни… по-мни… Это жалостный колокол, по грешной душе плачет. Называется — постный благовест. Шторы с окон убрали, и будет теперь по-бедному, до самой Пасхи. В гостиной надеты серые чехлы на мебель, лампы завязаны в коконы, и даже единственная картина, — «Красавица на пиру», — закрыта простынею.
Преосвященный так посоветовал. Покачал головой печально и прошептал: «греховная и соблазнительная картинка!» Но отцу очень нравится — такой шик! Закрыта и печатная картинка, которую отец называет почему-то — «прянишниковская», как старый дьячок пляшет, а старуха его метлой колотит. Эта очень понравилась преосвященному, смеялся даже. Все домашние очень строги, и в затрапезных платьях с заплатами, и мне велели надеть курточку с продранными локтями. Ковры убрали, можно теперь ловко кататься по паркетам, но только страшно, Великий Пост: раскатишься — и сломаешь ногу. От «масленицы» нигде ни крошки, чтобы и духу не было. Даже заливную осетрину отдали вчера на кухню. В буфете остались самые расхожие тарелки, с бурыми пятнышками-щербинками, — великопостные. В передней стоят миски с желтыми солеными огурцами, с воткнутыми в них зонтичками укропа, и с рубленой капустой, кислой, густо посыпанной анисом, — такая прелесть. Я хватаю щепотками, — как хрустит! И даю себе слово не скоромиться во весь пост. Зачем скоромное, которое губит душу, если и без того все вкусно? Будут варить компот, делать картофельные котлеты с черносливом и шепталой, горох, маковый хлеб с красивыми завитушками из сахарного мака, розовые баранки, «кресты» на Крестопоклонной… мороженая клюква с сахаром, заливные орехи, засахаренный миндаль, горох моченый, бублики и сайки, изюм кувшинный, пастила рябиновая, постный сахар — лимонный, малиновый, с апельсинчиками внутри, халва… А жареная гречневая каша с луком, запить кваском! А постные пирожки с груздями, а гречневые блины с луком по субботам… а кутья с мармеладом в первую субботу, какое-то «коливо»! А миндальное молоко с белым киселем, а киселек клюквенный с ванилью, а…великая кулебяка на Благовещение, с вязигой, с осетринкой! А калья, необыкновенная калья, с кусочками голубой икры, с маринованными огурчиками… а моченые яблоки по воскресеньям, а талая, сладкая-сладкая «рязань»… а «грешники», с конопляным маслом, с хрустящей корочкой, с теплою пустотой внутри!.. Неужели и т а м, куда все уходят из этой жизни, будет такое постное! И почему все такие скучные? Ведь все — другое, и много, так много радостного. Сегодня привезут первый лед и начнут набивать подвалы, — весь двор завалят. Поедем на «постный рынок», где стон стоит, великий грибной рынок, где я никогда не был… Я начинаю прыгать от радости, но меня останавливают:
— Пост, не смей! Погоди, вот сломаешь ногу.
Мне делается страшно. Я смотрю на Распятие. Мучается, Сын Божий! А Бог-то как же… как же Он допустил?..
Чувствуется мне в этом великая тайна — Бог.
В кабинете кричит отец, стучит кулаком и топает. В такой-то день! Это он на Василь-Василича. А только вчера простил. Я боюсь войти в кабинет, он меня непременно выгонит, «сгоряча», — и притаиваюсь за дверью. Я вижу в щелку широкую спину Василь-Василича, красную его шею и затылок. На шее играют складочки, как гармонья, спина шатается, а огромные кулаки выкидываются назад, словно кого-то отгоняют, — злого духа? Должно быть, он и сейчас еще «подшофе».
— Пьяная морда! — кричит отец, стуча кулаком по столу, на котором подпрыгивают со звоном груды денег. — И посейчас пьян?! В такой-то великий день! Грешу с вами, с чертями, прости, Господи! Публику чуть не убили на катаньи?! А где был болван-приказчик? Мешок с выручкой потерял… на триста целковых! Спасибо, старик-извозчик, Бога еще помнит привез… в ногах у него забыл?! Вон в деревню, расчет!..
— Ни в одном глазе, будь-п-кой-ны-с… в баню ходил-парился… чистый понедельник-с… все в бане, с пяти часов, как полагается… — докладывает, нагибаясь, Василь-Василич и все отталкивает кого-то сзади. — Посчитайте… все сполна-с… хозяйское добро у меня… в огне не тонет, в воде не горит-с… чисто-начисто…