Снег идет, снег идет.
К белым звездочкам в буране
Тянутся цветы герани
За оконный переплет.
Снег идет, и всё в смятеньи,
Всё пускается в полет,-
Черной лестницы ступени,
Перекрестка поворот.
Снег идет, снег идет,
Словно падают не хлопья,
А в заплатанном салопе
Сходит наземь небосвод.
Словно с видом чудака,
С верхней лестничной площадки,
Крадучись, играя в прятки,
Сходит небо с чердака.
Потому что жизнь не ждет.
Не оглянешься — и святки.
Только промежуток краткий,
Смотришь, там и новый год.
Снег идет, густой-густой.
В ногу с ним, стопами теми,
В том же темпе, с ленью той
Или с той же быстротой,
Может быть, проходит время?
Может быть, за годом год
Следуют, как снег идет,
Или как слова в поэме?
Снег идет, снег идет,
Снег идет, и всё в смятеньи:
Убеленный пешеход,
Удивленные растенья,
Перекрестка поворот.
Содержание
- Анализ стихотворения «Снег идет» Бориса Пастернака
- «Снег идет» Пастернака: стихотворение о счастье, написанное через боль
- Историко-биографический контекст
- Произведение
- Борис Пастернак
- Белые стихи
- Стихотворение Пастернака Б. Л. «Белые стихи»
- «Белые стихи»
Анализ стихотворения «Снег идет» Бориса Пастернака
Стихотворение «Снег идет» было написано Пастернаком в 1957 г. К этому времени поэт уже значительно отошел от своих прежних футуристических убеждений и в своем творчестве обращался к реальным жизненным явлениям.
Поводом для написания произведения стал обычный обильный снегопад. Однако это природное явление натолкнуло поэта на серьезные философские размышления. Прежде всего Пастернак, наблюдая за снегопадом, обратился к проблеме бренности человеческой жизни. Поэт начинает развивать свою мысль постепенно. Картина непрерывно падающих с неба белоснежных хлопьев придает всему окружающему фантастический характер. Снежная круговерть приводит к тому, что «все пускается в полет». Постепенно у автора возникает ощущение, что в этом завораживающем падении земля и небо сливаются воедино («сходит наземь небосвод»). Небо становится одушевленным персонажем стихотворения, спускающимся «с верхней лестничной площадки».
В этом нереальном мире начинают действовать особые законы. В первую очередь это касается времени. Его обычное течение значительно ускоряется, подчиняясь темпу снегопада («смотришь, там и новый год»). Становится непонятно, какие промежутки разделяют падающие хлопья. Возможно, это всего лишь секунды, но вдруг мелькает «за годом год»? Главная же идея Пастернака состоит в том, что время, как и снегопад, невозможно остановить.
К финалу стихотворения автор полностью отдает себя на волю снегопада, оказываясь не только вне времени, но и вне пространства. Последнее четверостишие подчеркивает непрерывность цикла: несколько раз повторяется фраза «снег идет». Быстрая смена «пешеход», «растенья», «перекрестка поворот» словно бы сравнивает все перечисленное с падающими снежинками. В этом полном слиянии крупица снега может символизировать человеческую жизнь, которая стремительно промелькнула на фоне вечности. В этом смысле немаловажную роль играет «перекрестка поворот». Жизнь человека слишком коротка, но содержит в себе множество «перекрестков». От принятия правильного решения для поворота в нужную сторону зависит весь жизненный путь. Совершенную один раз ошибку уже будет невозможно исправить. В конечном счете произведение заставляет читателя задуматься о цели и смысле своей жизни, дающейся всего лишь один раз.
«Снег идет» Пастернака: стихотворение о счастье, написанное через боль
«В минуту, которая казалась последнею в жизни, больше, чем когда-либо до нее, хотелось говорить с Богом, славословить видимое, ловить и запечатлевать его. “Господи, — шептал я, — благодарю Тебя за то, что Ты кладешь краски так густо и сделал жизнь и смерть такими, что Твой язык — величественность и музыка, что Ты сделал меня художником, что творчество — Твоя школа, что всю жизнь Ты готовил меня к этой ночи”. И я ликовал и плакал от счастья».
Эти строки написал Борис Пастернак в 1952 году после пережитого им тяжелого инфаркта миокарда. Это острое чувство смертного дыхания времени, но при этом присутствие какого-то другого измерения, где время исчезает, звучит в стихотворении «Снег идет».
Читаем и разбираем известный текст в проекте «50 великих стихотворений».
Историко-биографический контекст
Что же сделал я за пакость,
Я убийца и злодей?
Эти строки Пастернак написал в связи с травлей, которая обрушилась на него в 1958 году после присуждения писателю Нобелевской премии по литературе за роман «Доктор Живаго».
Правительство СССР изначально не одобряло кандидатуру Пастернака. Узнав, что рукопись романа находится за границей и готовится ее издание на итальянском языке, власть организовала кампанию против автора. А в октябре 1958 года Шведская академия вручила Пастернаку премию с формулировкой «За выдающиеся достижения в современной лирической поэзии и продолжение традиций великой русской прозы».
23 октября 1958 года, кадры кинохроники Reuters снятые на даче в Переделкино. Борис Пастернак получил известие о присуждении ему Нобелевской премии
В советской печати расценивали престижную награду как плату за предательство, то есть публикацию «Доктора Живаго» за границей. Давлением и угрозами Пастернака заставили отказаться от премии. В «Литературной газете» писали: «Присуждение награды… за убогое, злобное, наполненное ненавистью к социализму произведение — это враждебный политический акт, направленный против советского государства, против советского строя…». Отмечалось «политическое и моральное падение» Пастернака. Вскоре «предателя» лишили звания советского писателя и исключили из членов Союза писателей СССР.
Борис Пастернак. Переделкино. 23 октября 1958 год
В одном из стихотворений Пастернак пишет:
Я пропал, как зверь в загоне.
Где-то люди, воля, свет,
А за мною шум погони,
Мне наружу ходу нет.
Все это подорвало писателя и физически, и душевно. Тяжелая болезнь, гонения и унижения — все самое страшное, что случилось с Пастернаком, случилось в 1950-х годах: в мае 1960 года семидесятилетний писатель умрет от рака легких в подмосковном Переделкине.
Однако во всей этой удушающей обстановке испытаний, страданий и боли, в конце 1950-х Пастернак готовит к изданию свой последний и самый яркий поэтический сборник.
Произведение
Стихотворение «Снег идет» входит в последний лирический цикл Пастернака «Когда разгуляется», включающий в себя 30 стихотворений писателя 1956–1959 годов и целиком опубликованный в Париже в 1959 году. Впервые стихотворение было напечатано в литературно-художественном издании «Литературная Грузия» в 1957 году.
Всему циклу предшествует эпиграф из романа французского писателя Марселя Пруста «Обретённое время» (фр. Le Temps retrouvé): «Книга — это большое кладбище, где на многих плитах уж не прочесть стершиеся имена». Эпиграф определяет все содержание книги как память о прошедшем. Одновременно с этим название книги «Когда разгуляется», данное автором по одноименному стихотворению, высвечивает надежду на перемены в будущем.
Тема времени была одной из самых значительных в творчестве Пастернака. В своих произведениях он пытается передать непередаваемое ощущение времени и причастности всего живого к вечности. Писатель хочет показать, что каждый человек одновременно принадлежит и конкретному времени, и вечности: «Ты – вечности заложник / У времени в плену».
Кадры кинохроники с Борисом Пастернаком, за кадром автор читает стихотворение “Ночь”
В вопросах времени для Пастернака одинаково важны как память, так и забвение: «Терять в жизни более необходимо, чем приобретать. Зерно не даст всхода, если не умрет. Надо жить не уставая, смотреть вперед и питаться живыми запасами, которые совместно с памятью вырабатывает забвение».
Многие стихотворения цикла «Когда разгуляется» писались уже после отказа от публикации в СССР романа «Доктор Живаго», поэтому в них автор отразил напряженную надежду на грядущие перемены и наступление обновленного времени. «Когда разгуляется» — это одновременно и духовная биография автора, и характеристика времени. Пастернак здесь намеренно «играет» со временем — нарушает хронологию некоторых стихотворений, меняет ритм временной последовательности и событий, чтобы показать, что его интересует не только текущее циклическое время, а Время во всей его длительности.
В «Когда разгуляется» Пастернак размышляет о главных темах мировой литературы ХХ века: о прошлом и о памяти. Стихотворения одновременно обращены в прошлое и устремлены в будущее. Не случайно Пастернака так интересует период рождественских праздников и Нового года. В стихотворении «Зимние праздники» время конечное — будущее и прошедшее — это преходящие понятия, которые, по мнению автора, должны устремляться к вечности — смыслу всего существования и цели всей жизни:
Будущего недостаточно,
Старого, нового мало.
Надо, чтоб елкою святочной
Вечность средь комнаты стала.
Темам вечности и времени, вечности и жизни посвящены многие стихотворения цикла, в которых главным действующим лицом становятся явления природы, охватывающие все сущее: и предметы, и человека, и историю, и само мироздание. Природа способна действовать, ей присущи психологические состояния. Одушевляя природу, Пастернак вписывает в нее человека, испытывающего те же чувства и мысли.
Сергей Никитин исполняет песню на стихи Бориса Пастернака “Снег идет”
«Снег идет» — стихотворение, где поэт также прибегает к олицетворению. У снегопада и у всего вокруг — героев, предметов и явлений — один жизненный ритм. Вообще, через всю поэзию Пастернака проходит «снежная», «зимняя», рождественская тема. В «Когда разгуляется», помимо стихотворения «Снег идет», ей посвящены еще два текста: «Первый снег» и «После вьюги», совместно с которыми «Снег идет» составляет своеобразный триптих, объединенный мотивом быстротекущего времени. В стихотворении «Снег идет» отчетливо слышны шаги времени. Повторяющийся рефрен «снег идет» только усиливает это состояние стремительности и движения. Пережив страдания, писатель начинает острее слышать этот колокол проходящего, прожитого времени. В этом звуке — что-то страшное, грозное, то, перед чем человек бессилен, то, на что он не может повлиять.
Однако через все это неумолимое время, где «жизнь не ждет», проглядывает совершенно другое измерение, другой мир, где время снимается. Герой слышит чье-то приближение, но не чего-то фатального, рокового: в этом непрерывном движении снега он чувствует, что приближается Рождество. Боль будто перетекает в совершенно противоположное чувство. «Снег идет» можно сравнить с «Двенадцатью» Блока (которому, кстати, Пастернак посвящает стихотворение «Ветер» в своем цикле), где, по одной из трактовок поэмы, особенно чувствуется «надвьюжное» присутствие Спасителя как вне этого мира, так и в нем. Он — над стихиями и над природой, Он познаваем и непознаваем одновременно.
У Пастернака получилось передать чувство ускользающего времени, незаметного приближения к «повороту», за которым начинается обновленная жизнь, иное бытие. Не случайно поэт упоминает здесь Рождество и Святки, когда наиболее остро можно почувствовать движение жизни и скоротечный бег времени.
Но даже те, кто слушает очень популярную песню в исполнении Сергея Никитина, вряд ли обращают внимание, что в стихах время течет не от Нового года к Рождеству, а от Рождества к Новому году:
Потому что жизнь не ждет.
Не оглянешься — и Святки.
Только промежуток краткий,
Смотришь, там и новый год.
И это уже не религиозные стихи “Доктора Живаго”, когда их можно приписать герою романа, это уже сам Борис Пастернак, не скрываясь, в 1957 году живет в контексте церковного календаря.
Борис Пастернак
Белые стихи
Он встал. B столовой било час. Он знал, Теперь конец всему. Он встал и вышел. Шли облака. Меж строк и как-то вскользь Стучала трость по плитам тротуара, И где-то громыхали дрожки. Год Назад бальзак был понят сединой. Шли облака. Стучала трость. Лило. Он мог сказать: «Я знаю, старый друг, Как ты дошел до этого. Я знаю, Каким ключом ты отпер эту дверь, Как ту взломал, как глядывал сквозь эту И подсмотрел все то, что увидал». Из-под ладоней мокрых облаков, Из-под теней, из-под сырых фасадов, Мотаясь, вырывалась в фонарях Захватанная мартом мостовая. «И даже с чьим ты адресом в руках Стирал ступени лестниц, мне известно». И ветер гнал ботву по рельсам рынка. «Сто ганских с кашлем зябло по утрам И, волосы расчесывая, драло Гребенкою. Сто ганских в зеркалах Бросало в дрожь. Сто ганских пило кофе. А надо было богу доказать, Что ганская одна, как он задумал…» На том конце, где громыхали дрожки, Запел петух. «Что Ганская одна, Как говорила подпись Ганской в письмах, Как сон, как смерть». Светало. B том конце, Где громыхали дрожки, пробуждались. Как поздно отпираются кафе, И как свежа печать сырой газеты! Ничто не мелко, жирен всякий шрифт, Как жир галош и шин, облитых солнцем. Как празден дух проведшего без сна Такую ночь! Как голубо пылает Фитиль в мозгу! Как ласков огонек! Как непоследовательно насмешлив! Он вспомнил всех. Напротив у молочной, Рыжел навоз. Чирикал воробей. Он стал искать той ветки, на которой На части разрывался, вне себя От счастья, этот щебет. Bпрочем, вскоре Он заключил, что ветка над окном, Ввиду того ли, что в его виду Перед окошком не было деревьев, Иль от чего еще. Он вспомнил всех. О том, что справа сад, он догадался По тени вяза, легшей на панель. Она блистала, как и подстаканник. Вдруг с непоследовательностью в мыслях, Приличною не спавшему, ему Подумалось на миг такое что-то, Что трудно передать. B горящий мозг Вошли слова: любовь, несчастье, счастье, Судьба, событье, похожденье, рок, Случайность, фарс и фальшь. Bошли и вышли. По выходе никто б их не узнал, Как девушек, остриженных машинкой И пощаженных тифом. Он решил, Что этих слов никто не понимает, Что это не названия картин, Не сцены, но разряды матерьялов. Что в них есть шум и вес сыпучих тел, И сумрак всех букетов москательной. Что мумией изображают кровь, Но можно иней начертить сангиной, И что в душе, в далекой глубине, Сидит такой завзятый рисовальщик И иногда рисует LUNе Dе мIеL * Куском беды, крошащейся меж пальцев, Куском здоровья бешеный кошмар, Обломком бреда светлое блаженство. В пригретом солнцем синем картузе, Обдернувшись, он стал спиной к окошку. Он продавал жестяных саламандр. Он торговал осколками лазури, И ящерицы бегали, блеща, По яркому песку вдоль водостоков, И щебетали птицы. Шел народ, И дети разевали рты на диво. Кормилица царицей проплыла. За март, в апрель просилось ожерелье, И жемчуг, и глаза, кровь с молоком Лица и рук, и бус, и сарафана. Еще по кровлям ездил снег. Еще Весна смеялась, вспенив снегу с солнцем. Десяток парниковых огурцов Был слишком слаб, чтоб в марте дать понятье О зелени. Но март их понимал И всем трубил про молодость и свежесть. Из всех картин, что память сберегла, Припомнилась одна: ночное поле. Казалось, в звезды, словно за чулок, Мякина забивается и колет. Глаза, казалось, млечный путь пылит. Казалось, ночь встает без сил с омета И сор со звезд сметает. Степь неслась Рекой безбрежной к морю, и со степью Неслись стога и со стогами ночь. На станции дежурил крупный храп, Как пласт, лежавший на листе железа. На станции ревели мухи. Дождь Звенел об зымзу, словно о подойник. Из четырех громадных летних дней Сложило сердце эту память правде. По рельсам плыли, прорезая мглу, Столбы сигналов, ударяя в тучи, И резали глаза. Бессонный мозг Тянуло в степь, за шпалы и сторожки. На станции дежурил храп, и дождь Ленился и вздыхал в листве. Мой ангел, Ты будешь спать: мне обещала ночь! Мой друг, мой дождь, нам некуда спешить. У нас есть время. У меня в карманах Орехи. Есть за чем с тобой в степи Полночи скоротать. Ты видел? Понял? Ты понял? Да? Не правда ль, это то? * медовый месяц (франц.). Та бесконечность? То обетованье? И стоило расти, страдать и ждать. И не было ошибкою родиться? На станции дежурил крупный храп. Зачем же так печально опаданье Безумных знаний этих? Что за грусть Роняет поцелуи, словно август, Которого ничем не оторвать От лиственницы? Жаркими губами Пристал он к ней, она и он в слезах, Он совершенно мокр, мокры и иглы… 1944
Стихотворение Пастернака Б. Л. «Белые стихи»
«Белые стихи»
И в этот миг прошли в мозгу все мысли
единственные, нужные. Прошли
и умерли…
Александр Блок
Он встал. B столовой било час. Он знал,
Теперь конец всему. Он встал и вышел.
Шли облака. Меж строк и как-то вскользь
Стучала трость по плитам тротуара,
И где-то громыхали дрожки. Год
Назад бальзак был понят сединой.
Шли облака. Стучала трость. Лило.
Он мог сказать: «Я знаю, старый друг,
Как ты дошел до этого. Я знаю,
Каким ключом ты отпер эту дверь,
Как ту взломал, как глядывал сквозь эту
И подсмотрел все то, что увидал».
Из-под ладоней мокрых облаков,
Из-под теней, из-под сырых фасадов,
Мотаясь, вырывалась в фонарях
Захватанная мартом мостовая.
«И даже с чьим ты адресом в руках
Стирал ступени лестниц, мне известно».
И ветер гнал ботву по рельсам рынка.
«Сто ганских с кашлем зябло по утрам
И, волосы расчесывая, драло
Гребенкою. Сто ганских в зеркалах
Бросало в дрожь. Сто ганских пило кофе.
А надо было богу доказать,
Что ганская одна, как он задумал…»
На том конце, где громыхали дрожки,
Запел петух. «Что Ганская одна,
Как говорила подпись Ганской в письмах,
Как сон, как смерть». Светало. B том конце,
Где громыхали дрожки, пробуждались.
Как поздно отпираются кафе,
И как свежа печать сырой газеты!
Ничто не мелко, жирен всякий шрифт,
Как жир галош и шин, облитых солнцем.
Как празден дух проведшего без сна
Такую ночь! Как голубо пылает
Фитиль в мозгу! Как ласков огонек!
Как непоследовательно насмешлив!
Он вспомнил всех. Напротив у молочной,
Рыжел навоз. Чирикал воробей.
Он стал искать той ветки, на которой
На части разрывался, вне себя
От счастья, этот щебет. Bпрочем, вскоре
Он заключил, что ветка над окном,
Ввиду того ли, что в его виду
Перед окошком не было деревьев,
Иль от чего еще. Он вспомнил всех.
О том, что справа сад, он догадался
По тени вяза, легшей на панель.
Она блистала, как и подстаканник.
Вдруг с непоследовательностью в мыслях,
Приличною не спавшему, ему
Подумалось на миг такое что-то,
Что трудно передать. B горящий мозг
Вошли слова: любовь, несчастье, счастье,
Судьба, событье, похожденье, рок,
Случайность, фарс и фальшь. Bошли и вышли.
По выходе никто б их не узнал,
Как девушек, остриженных машинкой
И пощаженных тифом. Он решил,
Что этих слов никто не понимает,
Что это не названия картин,
Не сцены, но разряды матерьялов.
Что в них есть шум и вес сыпучих тел,
И сумрак всех букетов москательной.
Что мумией изображают кровь,
Но можно иней начертить сангиной,
И что в душе, в далекой глубине,
Сидит такой завзятый рисовальщик
И иногда рисует lunе dе мiеl1
Куском беды, крошащейся меж пальцев,
Куском здоровья бешеный кошмар,
Обломком бреда светлое блаженство.
В пригретом солнцем синем картузе,
Обдернувшись, он стал спиной к окошку.
Он продавал жестяных саламандр.
Он торговал осколками лазури,
И ящерицы бегали, блеща,
По яркому песку вдоль водостоков,
И щебетали птицы. Шел народ,
И дети разевали рты на диво.
Кормилица царицей проплыла.
За март, в апрель просилось ожерелье,
И жемчуг, и глаза, кровь с молоком
Лица и рук, и бус, и сарафана.
Еще по кровлям ездил снег. Еще
Весна смеялась, вспенив снегу с солнцем.
Десяток парниковых огурцов
Был слишком слаб, чтоб в марте дать понятье
О зелени. Но март их понимал
И всем трубил про молодость и свежесть.
Из всех картин, что память сберегла,
Припомнилась одна: ночное поле.
Казалось, в звезды, словно за чулок,
Мякина забивается и колет.
Глаза, казалось, млечный путь пылит.
Казалось, ночь встает без сил с омета
И сор со звезд сметает. Степь неслась
Рекой безбрежной к морю, и со степью
Неслись стога и со стогами ночь.
На станции дежурил крупный храп,
Как пласт, лежавший на листе железа.
На станции ревели мухи. Дождь
Звенел об зымзу, словно о подойник.
Из четырех громадных летних дней
Сложило сердце эту память правде.
По рельсам плыли, прорезая мглу,
Столбы сигналов, ударяя в тучи,
И резали глаза. Бессонный мозг
Тянуло в степь, за шпалы и сторожки.
На станции дежурил храп, и дождь
Ленился и вздыхал в листве. Мой ангел,
Ты будешь спать: мне обещала ночь!
Мой друг, мой дождь, нам некуда спешить.
У нас есть время. У меня в карманах
Орехи. Есть за чем с тобой в степи
Полночи скоротать. Ты видел? Понял?
Ты понял? Да? Не правда ль, это то?
Та бесконечность? То обетованье?
И стоило расти, страдать и ждать.
И не было ошибкою родиться?
На станции дежурил крупный храп.
Зачем же так печально опаданье
Безумных знаний этих? Что за грусть
Роняет поцелуи, словно август,
Которого ничем не оторвать
От лиственницы? Жаркими губами
Пристал он к ней, она и он в слезах,
Он совершенно мокр, мокры и иглы…
1 медовый месяц (франц.)
См. также Борис Пастернак — стихи (Пастернак Б. Л.) :
Бессонница
Который час? Темно. Наверно, третий. Опять мне, видно, глаз сомкнуть …
Близнец на корме
Как топи укрывают рдест, Так никнут над мечтою веки… Сородичем попу…
«В минуту, которая казалась последнею в жизни, больше, чем когда-либо до нее, хотелось говорить с Богом, славословить видимое, ловить и запечатлевать его. “Господи, — шептал я, — благодарю Тебя за то, что Ты кладешь краски так густо и сделал жизнь и смерть такими, что Твой язык — величественность и музыка, что Ты сделал меня художником, что творчество — Твоя школа, что всю жизнь Ты готовил меня к этой ночи”. И я ликовал и плакал от счастья».
Эти строки написал Борис Пастернак в 1952 году после пережитого им тяжелого инфаркта миокарда. Это острое чувство смертного дыхания времени, но при этом присутствие какого-то другого измерения, где время исчезает, звучит в стихотворении «Снег идет».
Снег идет
Снег идет, снег идет.
К белым звездочкам в буране
Тянутся цветы герани
За оконный переплет.
Снег идет, и все в смятеньи,
Bсе пускается в полет, —
Черной лестницы ступени,
Перекрестка поворот.
Снег идет, снег идет,
Словно падают не хлопья,
А в заплатанном салопе
Сходит наземь небосвод.
Словно с видом чудака,
С верхней лестничной площадки,
Крадучись, играя в прятки,
Сходит небо с чердака.
Потому что жизнь не ждет.
Не оглянешься — и святки.
Только промежуток краткий,
Смотришь, там и новый год.
Снег идет, густой-густой.
В ногу с ним, стопами теми,
В том же темпе, с ленью той
Или с той же быстротой,
Может быть, проходит время?
Может быть, за годом год
Следуют, как снег идет,
Или как слова в поэме?
Снег идет, снег идет,
Снег идет, и все в смятеньи:
Убеленный пешеход,
Удивленные растенья,
Перекрестка поворот.
Что же сделал я за пакость,
Я убийца и злодей?
Эти строки Пастернак написал в связи с травлей, которая обрушилась на него в 1958 году после присуждения писателю Нобелевской премии по литературе за роман «Доктор Живаго».
Правительство СССР изначально не одобряло кандидатуру Пастернака. Узнав, что рукопись романа находится за границей и готовится ее издание на итальянском языке, власть организовала кампанию против автора. А в октябре 1958 года Шведская академия вручила Пастернаку премию с формулировкой «За выдающиеся достижения в современной лирической поэзии и продолжение традиций великой русской прозы».
23 октября 1958 года, кадры кинохроники Reuters снятые на даче в Переделкино. Борис Пастернак получил известие о присуждении ему Нобелевской премии
В советской печати расценивали престижную награду как плату за предательство, то есть публикацию «Доктора Живаго» за границей. Давлением и угрозами Пастернака заставили отказаться от премии. В «Литературной газете» писали: «Присуждение награды… за убогое, злобное, наполненное ненавистью к социализму произведение — это враждебный политический акт, направленный против советского государства, против советского строя…». Отмечалось «политическое и моральное падение» Пастернака. Вскоре «предателя» лишили звания советского писателя и исключили из членов Союза писателей СССР.
Борис Пастернак. Переделкино. 23 октября 1958 год
В одном из стихотворений Пастернак пишет:
Я пропал, как зверь в загоне.
Где-то люди, воля, свет,
А за мною шум погони,
Мне наружу ходу нет.
Все это подорвало писателя и физически, и душевно. Тяжелая болезнь, гонения и унижения — все самое страшное, что случилось с Пастернаком, случилось в 1950-х годах: в мае 1960 года семидесятилетний писатель умрет от рака легких в подмосковном Переделкине.
Однако во всей этой удушающей обстановке испытаний, страданий и боли, в конце 1950-х Пастернак готовит к изданию свой последний и самый яркий поэтический сборник. В последний год своей жизни он не теряет веры в то, что настанут лучшие, справедливые времена:
Но и так, почти у гроба,
Верю я, придет пора —
Силу подлости и злобы
Одолеет дух добра.
Стихотворение «Снег идет» входит в последний лирический цикл Пастернака «Когда разгуляется», включающий в себя 30 стихотворений писателя 1956–1959 годов и целиком опубликованный в Париже в 1959 году. Впервые стихотворение было напечатано в литературно-художественном издании «Литературная Грузия» в 1957 году.
Всему циклу предшествует эпиграф из романа французского писателя Марселя Пруста «Обретённое время» (фр. Le Temps retrouvé): «Книга — это большое кладбище, где на многих плитах уж не прочесть стершиеся имена». Эпиграф определяет все содержание книги как память о прошедшем. Одновременно с этим название книги «Когда разгуляется», данное автором по одноименному стихотворению, высвечивает надежду на перемены в будущем.
Тема времени была одной из самых значительных в творчестве Пастернака. В своих произведениях он пытается передать непередаваемое ощущение времени и причастности всего живого к вечности. Писатель хочет показать, что каждый человек одновременно принадлежит и конкретному времени, и вечности: «Ты – вечности заложник / У времени в плену».
Кадры кинохроники с Борисом Пастернаком, за кадром автор читает стихотворение “Ночь”
В вопросах времени для Пастернака одинаково важны как память, так и забвение: «Терять в жизни более необходимо, чем приобретать. Зерно не даст всхода, если не умрет. Надо жить не уставая, смотреть вперед и питаться живыми запасами, которые совместно с памятью вырабатывает забвение».
Многие стихотворения цикла «Когда разгуляется» писались уже после отказа от публикации в СССР романа «Доктор Живаго», поэтому в них автор отразил напряженную надежду на грядущие перемены и наступление обновленного времени. «Когда разгуляется» — это одновременно и духовная биография автора, и характеристика времени. Пастернак здесь намеренно «играет» со временем — нарушает хронологию некоторых стихотворений, меняет ритм временной последовательности и событий, чтобы показать, что его интересует не только текущее циклическое время, а Время во всей его длительности.
В «Когда разгуляется» Пастернак размышляет о главных темах мировой литературы ХХ века: о прошлом и о памяти. Стихотворения одновременно обращены в прошлое и устремлены в будущее. Не случайно Пастернака так интересует период рождественских праздников и Нового года. В стихотворении «Зимние праздники» время конечное — будущее и прошедшее — это преходящие понятия, которые, по мнению автора, должны устремляться к вечности — смыслу всего существования и цели всей жизни:
Будущего недостаточно,
Старого, нового мало.
Надо, чтоб елкою святочной
Вечность средь комнаты стала.
Темам вечности и времени, вечности и жизни посвящены многие стихотворения цикла, в которых главным действующим лицом становятся явления природы, охватывающие все сущее: и предметы, и человека, и историю, и само мироздание. Природа способна действовать, ей присущи психологические состояния. Одушевляя природу, Пастернак вписывает в нее человека, испытывающего те же чувства и мысли.
Сергей Никитин исполняет песню на стихи Бориса Пастернака “Снег идет”
«Снег идет» — стихотворение, где поэт также прибегает к олицетворению. У снегопада и у всего вокруг — героев, предметов и явлений — один жизненный ритм. Вообще, через всю поэзию Пастернака проходит «снежная», «зимняя», рождественская тема. В «Когда разгуляется», помимо стихотворения «Снег идет», ей посвящены еще два текста: «Первый снег» и «После вьюги», совместно с которыми «Снег идет» составляет своеобразный триптих, объединенный мотивом быстротекущего времени. В стихотворении «Снег идет» отчетливо слышны шаги времени. Повторяющийся рефрен «снег идет» только усиливает это состояние стремительности и движения. Пережив страдания, писатель начинает острее слышать этот колокол проходящего, прожитого времени. В этом звуке — что-то страшное, грозное, то, перед чем человек бессилен, то, на что он не может повлиять.
Однако через все это неумолимое время, где «жизнь не ждет», проглядывает совершенно другое измерение, другой мир, где время снимается. Герой слышит чье-то приближение, но не чего-то фатального, рокового: в этом непрерывном движении снега он чувствует, что приближается Рождество. Боль будто перетекает в совершенно противоположное чувство. «Снег идет» можно сравнить с «Двенадцатью» Блока (которому, кстати, Пастернак посвящает стихотворение «Ветер» в своем цикле), где, по одной из трактовок поэмы, особенно чувствуется «надвьюжное» присутствие Спасителя как вне этого мира, так и в нем. Он — над стихиями и над природой, Он познаваем и непознаваем одновременно.
У Пастернака получилось передать чувство ускользающего времени, незаметного приближения к «повороту», за которым начинается обновленная жизнь, иное бытие. Не случайно поэт упоминает здесь Рождество и святки, когда наиболее остро можно почувствовать движение жизни и скоротечный бег времени.
ЗАНЕГИНА Ася