Михаил Щепенко: Театр как стремление служить Богу
ТЕАТР РУССКОЙ ДРАМЫ «КАМЕРНАЯ СЦЕНА» ЯВЛЯЕТСЯ ОДНИМ ИЗ НАИБОЛЕЕ МОЛОДЫХ В МОСКВЕ. СВОЙ ПЕРВЫЙ СЕЗОН ОН ОТКРЫЛ В 1987 ГОДУ, НО ЗА КОРОТКИЙ ПЕРИОД СЦЕНИЧЕСКОГО СУЩЕСТВОВАНИЯ УЖЕ УСПЕЛ ПОРАДОВАТЬ СВОЕГО ЗРИТЕЛЯ БОЛЬШИМ КОЛИЧЕСТВОМ ЯРКИХ И НЕЗАБЫВАЕМЫХ СПЕКТАКЛЕЙ. СЕГОДНЯ МЫ БЕСЕДУЕМ С МИХАИЛОМ ГРИГОРЬЕВИЧЕМ ШЕПЕНКО, ОСНОВАТЕЛЕМ, ХУДОЖЕСТВЕННЫМ РУКОВОДИТЕЛЕМ, РЕЖИССЕРОМ — ПОСТАНОВЩИКОМ И АКТЕРОМ ТЕАТРА РУССКОЙ ДРАМЫ «КАМЕРНАЯ СЦЕНА».
Михаил Щепенко — лауреат премии Москвы в области литературы и искусства (1998) за постановку спектакля «Царь Федор Иоаннович» по пьесе А. К. Толстого и исполнение в нем главной роли. Коллектив театра окормляют московские священники — протоиереи Николай Кречетов, Владимир Ригин и Алексий Бабурин. Театр тесно сотрудничает со Свято — Тихоновским Богословским Православным университетом, в котором в пятьдесят с лишним лет М. Г. Щепенко получил третье высшее образование.
Михаил Григорьевич, какова Ваша творческая позиция как художественного руководителя Театра русской драмы «Камерная сцена»?
Я глубоко убежден, что, прежде всего, в жизни человек должен быть истинным христианином. Наш театр православный не по названию, а по духу. И мне представляется опасным, когда человек декларирует: «Я православный христианин». А на деле всё обстоит иначе.
К. С. Станиславский высказывался, что нельзя допускать, чтобы пошляк бросал со сцены возвышенные идеи. Должно быть соответствие: искреннее стремление честного человека к честным идеалам в жизни. Иначе искусство становится лживым. А ложь — это смерть для искусства. Мы всегда ставили утверждающие спектакли. Вне утверждения для меня нет эстетического явления. Отрицать очень просто, но только отрицание приносит уныние и отчаяние. А это ведет к торжеству греха и зла… И диавола, который является отцом лжи.
Театр — мощное духовное оружие. Это оружие, которым можно сражаться за самые разные идеалы. Недаром Станиславский говорил о театре как о плодородной почве, на которой хорошо растут и добрые растения, и сорняки. Но оружие само по себе не может нести зло или добро. Когда театр служит языческим стремлениям, разврату, наживе, насилию, то есть князю мира сего, — естественно и правомерно вместе со святителем Иоанном Златоустом предать этот театр проклятию. Но если театр ставит перед собой цели возвышенные, вечные, гуманные, угодные Богу, то нужно ли спешить проклинать и этот театр?
Истинное искусство, редкость во все времена. Значит ли это, что нужно предать анафеме театр как таковой? Или правильнее для христиан, не принимая театры, творящие псевдокультуру, идти в те театры, где присутствует хвала Господу? Путь узок всюду, а в искусстве — «уже узкого». У нас иные задачи, чем у многих театров. И зрители это очень хорошо чувствуют. Идет непрекращающаяся борьба за искусство, которое не опускает душу в бездну низких страстей, а возвышает ее.
Как возник Ваш театр?
Мой путь в искусстве был сложным. Вначале я поступил в Пензенское художественное училище, приехав из Липецка. Через полгода бросил его. Я всегда был социально активным человеком и болезненно переживал ту ложь, в которой пребывало наше общество, ощущал потребность участвовать в процессе борьбы за правду. И решил стать юристом, поступил в Воронежский университет.
Потом, после армии, закончил в Москве Всесоюзный юридический заочный институт (ВЮЗИ). Но при этом работал художником, поступил в Щукинское училище. Когда я вошел в его двери, понял, что это мой дом. Мне посчастливилось быть учеником Бориса Евгеньевича Захавы. Принципы вахтанговской школы стали базой, благодаря которой сложились мои эстетические пристрастия.
Параллельно с учебой мы организовали студию при Московском химико — технологическом институте им. Д. И. Менделеева. Татьяна Сергеевна Баснина на протяжении всего пути была и остается половиной нашего творческого «я». Все без исключения спектакли создавались в тесном соавторстве с ней — удивительным режиссером, художником и актрисой. От нас двоих в одинаковой степени зависит лицо театра «Камерная сцена». Уже тогда в студии института мы сочинили устав, в котором была строка: «Стать театром, нужным обществу».
Потом был Театр — студия на улице Чехова. На тот момент мы оставались любительским коллективом, но работали на износ — играли по 25 спектаклей в месяц. В 1 987 году встал вопрос — либо становиться профессиональным театром, либо разойтись. В конце 80-х годов прошлого века появилась возможность создать профессиональный театр. Хотя театр «Камерная сиена» и возник в 1987 году, всё же годом его рождения мы считаем 1974-й — год начала нашей работы в театральной студии.
Кто Ваш зритель? Изменилась ли аудитория за время существования театра?
Нельзя думать, что цель искусства — только развлекать. Наш театр ставит перед собой задачу говорить со сцены о том, какая нравственная опора необходима человеку. Духовная общность со зрителями возможна лишь тогда, когда проблемы, связанные с состоянием общества, актуальны и для самих актеров. Тогда и только тогда их игра способна тронуть сердца.
Мы не подбираем специально аудиторию, но к нам ходит, можно выразиться, вся православная Москва. Среди зрителей много священников, монахов, есть даже архиереи. Но есть и другие категории зрителей, в том числе и молодежь.
Свой театр Вы называете «театр — семья»…
Да, именно так. В современном обществе настраивают молодежь на гедонистический лад: по принципу — урви от жизни всё и получи максимум наслаждения. Согласно данному взгляду на жизнь на детей смотрят как неудобное явление. Почему у нас такое страшное количество абортов в стране? Причина проста и ужасна. Людям хочется жить в комфорте, а дети и лишние заботы, которые появляются вместе с ними, мешают эгоистическим привычкам и карьерному росту. Типичная ситуация для театра: ведущая актриса успешно играет главную роль, и вот ей предстоит рожать. В большинстве случаев актрисы вынуждены уйти из театра. Театр «Камерная сиена» старается быть верным своим обязательствам перед актрисами. По той причине, ч то модель нашего театра — это «театр — семья». Есть и другие мо дели: «театр — фабрика» — спектакли ставятся один за другим, и отношения между людьми напоминают производственные; «театр — команда» — поставили спектакль, отыграли и разбежались. Когда мы еще не пытались быть последовательно христианами в искусстве, всё равно мы существовали как семья.
В «театре — семье» люди связаны не только родственными и духовными узами (когда в коллективе есть крестные дети и кумовья ), но, я надеюсь, и узами христианской любви. Той самой, что долготерпит и милосердствуе … Примеров много. Артист Валерий Павлович Андреев пришел в студию в 1978 году в возрасте I 4 лет. Сейчас он не только ведущий актер театра, создатель целой галереи блистательных образов, но и тот, кто имеет с нами родство «по душе, а не по крови».
Михаил Григорьевич, расскажите, пожалуйста, о Вашей семье.
Моя супруга, Тамара Баснина — директор, режиссер — постановщик, актриса нашего театра, педагог и художник. Мы познакомились, когда ей было 10 лет, мне — 12. Мы участвовали в новогоднем представлении в ДК металлургов города Липецка. Я тогда учился в театральной студии, играл медведя. Тамара была, а Красной Шапочкой. Прошло время, и мы поженились. У нас родилась дочка Юля.
Мы с супругой обладаем редким даром — Бог дал нам детей, которые являются нашими друзьями и единомышленниками. Ю лия — особенный человек, с самого раннего детства мы ощущал и в ней незаурядную личность. Она успела закончить факультет журналистики МГУ им. М. В. Ломоносова, Ярославский театральный институт, выйти замуж и родить четверых детей. Юлия одновременно и актриса, и руководитель детской студии, и что особо дорого для нас — наш автор. Ее судьба в театре нелегка. К сожалению, человеческому мышлению свойственно усматривать что-то подозрительное, когда под крылом родителя дети. «Своих протаскивает», — говорят злые языки. Но путь нашего театра — это тернии, на которые мы добровольно согласились, и порой это невыносимая каторга. Ее выдерживают немногие. Для Юлии театр — это дом, в котором она выросла и обрела друзей, мужа, профессию и не потеряла родителей. Последнее особенно дорого для меня, потому что у нас с Юлей родство и близость больше, чем по крови.
Муж Юлии — актер Аркадий Аверин пришел в театр простым рабочим, не помышляя о сцене. Но мы с супругой, не сговариваясь, ощутили одаренность юноши. Он был музыкален, хорошо пел, но главное — в нем чувствовалась цельность личности. Мы буквально вытолкнули его на сиену. Это был момент, когда начал обучение первый набор Ярославского театрального института на базе нашего театра. Шли этюды. Аркадий обнаружил свое чувство правды, несгибаемую логичность в выполнении сценического действия. И началась его актерская карьера.
Наш сын Дима — дитя кулис. Будучи совсем маленьким, он воспроизводил до скрупулезной точности в деталях все роли и все образы спектаклей. Когда немного подрос, стал исполнителем детских ролей в спектаклях, где дети играют наравне со взрослыми. Он был своеобразным «стержнем» таких спектаклей, как «Небесный гость» и «Ночь, когда открываются тайны». Играл царевича Димитрия в «Царе Федоре Иоанновиче» — до тех пор, пока не подрос. Из «звезды» детского театра Дима попал в положение взрослого ученика. Сейчас он словно заново набирает форму в этом новом качестве. V него есть несомненные актерские удачи — прежде всего, возрастная роль Профессора в «Барине и Слуге», роль Птицы, которая несет груз идейного начала спектакля «Выбор Короля», он хорош в роли Ивана в спектакле «О том, как Иван Змея Горыныча победил» и других. Сейчас заканчивает театральный вуз. Он достойно справился с ролью Колесова в дипломном спектакле «Прощание в июне».
Чувствуют ли Ваши актеры родственную поддержку?
Связи у нас в коллективе крепкие и близкие. И вместе с тем это бремя не из легких. Проще было бы словно патроны в обойме менять — так же поступать и с актерами. Каждый артист для нас — уникальная и драгоценная личность. В нашем театре практически нет двойных составов. Если возникает острая ситуация, то мы предпочитаем «ввод». Например, играем спектакль «Женитьба? «. Актер Валерий Андреев не смог появиться, задержался в московских пробках. Его коллега мгновенно должен сыграть роль Яичницы. И он пребывает в шоке, и мы сами. Но когда спектакль создан благодаря единой труппе, когда ощущается надежная поддержка — найти выход из такой форс — мажорной ситуации возможно.
Как Вы подбираете актеров для своего театра? Они сами приходят к Вам или Вы замечаете будущие таланты на выпускных курсах театральных училищ?
При Театре русской драмы «Камерная сцена» существует собственный театральный курс. И у нас уже было три выпуска. Ситуация складывается так, что актеры, подготовленные театральными вузами, нам, увы, не подходят.
Мы пытались устраивать так называемые «смотрины», принятые в театральной среде. Художественные руководители приходят на выпускные спектакли в вузы. И там, глядя на игру молодых актеров, подбирают талантливых ребят себе в труппу. Помимо этого, каждый год нам звонят выпускники, желающие работать у нас. Но мы практически не берем их к себе в театр. Процесс обучения в театральных вузах влияет на них дурно. Театр созидается духом. В одних театрах есть дух, а в других только мастерство. Дело в том, что молодые люди, которые заканчивают театральные вузы, могут быть способными и талантливыми, в определенной степени обладающими актерским мастерством. Но они, вместе с тем, принимают порчу современно мира в себя. А это принципиально недопустимо для нашего театра.
Во — первых, главный субъект театрального творчества, по Станиславскому, это коллективный художник (коллектив единомышленников). А студент театрального вуза уже на первом курсе знает, что, готовясь к коллективному творчеству, ему всё равно придется пробиваться в одиночку. И получается: либо ты волк, либо овца. Довольно часто мне приходится сталкиваться с явлением, когда актеры первоклассно обучены своему ремеслу, но душа их не волнуется поставленными в спектакле проблемами. В их работе и отношении к коллегам превалирует эгоизм.
Во-вторых — студент должен после окончания вуза успешно «продаться». Такая вот интеллектуальная проституция. И тут вспоминаешь святителя Иоанна Златоуста, который отождествлял блудницу с актрисой. Актер готов быть кем угодно, сыграть любую роль — и за этим ничего не стоит, идти в любой театр, в какой возьмут. А ведь у разных театров разные принципы. Для нашего театра важно, чтобы актер не был приспособленцем. Важно, чтобы у наших актеров была психология общего дела. Ибо театр прекрасен в ансамбле. Актер должен видеть свою сверхзадачу не только в стремлении к славе и восхищению зрителя. Этим грехом поражено всё актерское сословие. Но должно быть что — то, что является общезначимым, идеалом для человека помимо самоутверждения своей персоны. В конечном счете, это — служение Богу.
Как устоять, выдержать испытание славой православному актеру?
Для художника искушение властью — самое большое из возможных. Для власти денег и административной власти присуще насилие над личностью. В отличие от них, власть художника над умами людей имеет характер добровольного подчинения. Власть над душами сладка. Люди сами хотят попасть по ее влияние. Неизбежно возникает славолюбие, любостяжание. Михаил Михайлович Дунаев, профессор Московской духовной академии, доктор филологических наук и доктор богословия, автор пьесы «Дон Жуан? Дон Жуан!», которая поставлена на сиене нашего театра, воспитал целое поколение будущих священников. Преподавая предмет «Православие и русская литература», он говорил своим студентам, что искушение любостяжанием ни один художник, ни один писатель выдержать не смог.
Один из семи смертных грехов — гордыня — появляется у каждого человека: и когда он успешен, и когда он падает. Гордыня присутствует повсеместно. Испытания славой и аплодисментами опасны для всех. И это серьезная проблема, как и в других областях: науке, политике и т. д. Надо бы давать себе отчет: если я хорошо что-то делаю, то это только потому, что Господь наделил меня даром. Но благодарить надо Его. Однако человек может так мыслить, но чувствовать, скорее всего, будет иначе. Естество то у нас падшее.
Искупает эту опасность, как я уже говорил, только искренняя сверхзадача православного актера, нацеленность на то, что больше, чем человеческое «я», а именно — стремление служить Богу. Это высокий уровень самосознания, к которому мы пытаемся идти дорогой проб и ошибок.
Молятся ли актеры театра перед выходом на сцену?
Чин молитвы складывался с течением времени. Мы возносим молитву наиболее близким нам святым — и особенно преподобному Сергию Радонежскому, потому что начали свой путь как театр 8 октября, в день памяти святого. В молитве мы испрашиваем благословения на наступивший день. Это христианская духовная традиция. Однако насилия здесь у нас никакого нет. Молится только тот, кто хочет этого и кому это нужно.
Считается, что у театра «Камерная сиена» классический репертуар.
На сцене ставились спектакли «Женитьба?» Н. В. Гоголя, «Царь Федор Иоаннович» А. К. Толстого, «О чем кричите?», «Огни» и «Век минул» по произведениям А. П. Чехова, «Фантазии Фарятьева» А. Н. Соколовой, «Двадцать минут с ангелом» А. В. Вампилова, «Необойдённый дом» по притчам В. Ф. Одоевского и С. А. Чистяковой, «Муромское чудо» Г. Н. Юдина (по житию святых благоверных муромских князей Петра и Февронии).
Я никогда не ставил спектакли, поклоняясь только искусству. Я искал ту истину, которой, по большому счету, надо служить искусством. Как говорил А. С. Пушкин, назначение искусства — не нравоучение, а идеал. Идеал правды, добра, красоты. В период увлечения восточными учениями, а был и такой, мы поставили спектакль по произведению Ричарда Баха «Чайка по имени Джонатан Ливингстон». Но вскоре мы почувствовали, что находимся в состоянии прелести. В христианском смысле этого слова. И когда мы поняли, что путь у нас один — Православие, жизнь очень сильно изменилась. Творчество тоже. Мы подчинены законам искусства, но в то же время — чему-то Высшему. «Веленью Божьему, о муза, будь послушна», — в этой строчке всё мое кредо и кредо театра. Я придерживаюсь товстоноговского принципа: «Классику надо ставить так, будто ее написал современный автор на материале былой эпохи». Наш театр волнуют те глубинные проблемы, которые актуальны для человека любого времени. Сейчас духовный голод очень велик, человеку необходимо осознать такие экзистенциальные проблемы, как обретение смысла жизни, пребывание в ладу с совестью. Осознание своей вины за всё — важная тема, раскрытая только в отечественной литературе. Это одна из причин, почему наш театр называется Театром русской драмы. Например, сейчас бытует демократическое заблуждение, что у каждого своя правда, что истина относительна. Мы говорим об опасности этой идеи. Получается, что человек становится для самого себя носителем абсолютной истины, тогда, как для православного человека абсолютная истина — это Христос.
В сентябре начинается новый театральный сезон. И большинство театров готовят премьеры, чтобы порадовать своего зрителя . Какие новые спектакли следует ожидать в репертуаре «Камерной сиены» ?
В новом сезоне мы покажем спектакль «Сердце не камень» по пьесе А. Н. Островского. Эта пьеса в свое время не имела сценического успеха. Она создавалась Островским в 80-е годы XIX века, когда купцы уже стали обладателями основного капитала. За «перераспределением» богатств последовали и нравственные реформы: деньги правили умами и чувствами.
Для нашего театра чрезвычайно дорого, что в этой пьесе есть положительный герой — а именно, героиня, совершенно иная, нежели большинство современных женщин. В ней присутствует нечто идеальное. В это же время ее образ является художественно убедительным.
Далеко не каждая женщина вынесет то, что выпало на долю героини: в юности она была отдана замуж за старика. Но Вера Филипповна продолжает сохранять ему верность до конца. Она несовременна в этой ситуации, именно поэтому пьеса так современна сегодня.
Пьеса, с одной стороны, погружает зрителя в навсегда ушедший быт купеческой Москвы. С другой — задает вечные вопросы, перекликающиеся с реалиями сегодняшней жизни. Что правит миром: деньги или любовь? Что важнее: честь или чувство? И можно ли построить свое личное счастье на несчастье ближнего? В этом ее актуальность. В наши дни мужчина и женщина перепутали свои роли. Произошел глобальный сдвиг, связанный с кризисом человеческого сознания. В этой же пьесе зрители увидят противоположное: героиня Островского проста, честна, она живет по заповедям. И не соблюсти заповедь — против ее принципов, так жить нельзя. Если мы с Богом, то мы уже находимся дома. Человек вне дома остается блудным сыном и он патологически несчастен. И женщина, и мужчина.
Для детей мы ставим в этом году спектакль по С. Я. Маршаку «Двенадцать месяцев». В этой работе пробует свои силы на поприще режиссуры наша заслуженная артистка России — Валерия Полякова. Играют: Аркадий Аверин, Алексей Савченко, Юлия Щепенко. Уже сейчас ощущается, что в спектакле будет много остроумных находок и ярких сцен. Надеемся, что к Рождеству юные зрители увидят этот спектакль.
Православие и культура. Насколько они перекликаются в современном мире?
Святой праведный Иоанн Кронштадтский категорически отвергал театр. Гораздо менее однозначную позицию занимал преподобный Амвросий Оптинский. Архимандрит Киприан (Керн) говорил о том, что в отношении с театром нужно быть очень осторожным, что нельзя равнять Шекспира, Пушкина, Чехова, Художественный театр с играми мимов, гладиаторов, с вакхическими плясками, что иначе священник никогда не поймет своей паствы. И не является ли фактом признания театра присутствие на отпевании М. Н. Ермоловой двух митрополитов, четырех архимандритов, четырнадцати священников? Когда мы осознали, что иного пути кроме христианского — у нас нет, очень остро встал вопрос: как совместить театральную деятельность с целью духовной жизни — спасением? Мы столкнулись с негативным отношением священства к театру. Очень много размышляли по этому поводу, обращались за советом к старцам. Ответ старцев был подобен ответу блаженной Любушки (ныне усопшей), которую мы отыскали несколько лет назад под Петербургом. Она сказала: «Плохая ваша работа, плохая, плохая… » Я спросил: «Что же, бросать театр? » Она задумалась и ответила: «Нет, не бросайте. Бога не забывайте». Да, театр содержит в себе, возможно, непреодолимые искушения для христианина. Сразу оговорюсь, что я имею в виду театр, не потакающий низменным страстям человека, а стремящийся служить высшим духовным ценностям. Но и здесь есть проблема возникновения маски, личины, образа, а это нарушение целостности души актера. Здесь таится огромная опасность повреждения личности. Но та же опасность — в любой светской деятельности. Тщеславие — оно стимулируется всюду, не только в театре. Шекспир не просто так писал: «Весь мир театр, и люди в нем актеры». Да, игра всюду, роли всюду, создание образов — всюду, выразительная речь, умение убеждать — всюду, где собралось хотя бы двое.
Сегодня Русская Православная Церковь всё-таки обратила свой взгляд на культуру. Шаг, на мой взгляд, абсолютно правильный. Культуроотрицаюшая позиция в корне неверна. Великий русский философ Иван Ильин говорил о том, что Церковь призвана не отрицать мир, а вести человека в мире. Отношение Русской Православной Церкви к искусству во многом изменилось. Раньше между ними лежала пропасть. Но крайние позиции кое — где остались. Подобное явление И. А. Ильин называл «мироотреченчес кая традиция, которая на самом деле не свойственна христианству. Тезисы «мир — добро, материя — зло» принадлежат манихеям и гностикам. Христианство не относится к материи как к злу. Мир — это творение Божие. Ибо так возлюбил Бог мир , что отдал Сына Своего единородного , дабы всякий верующий в Него не погиб , но имел жизнь вечную ( Ин. 3, 1 6), — говорится о Христе в Евангелии. Мы должны стремиться к уподоблению Богу. И православным христианам надо любить мир — как творение Божие. Л грех в мире ненавидеть. Этой идеи не просто придерживаться. Но и христианином быть непросто.
Не каждая культура способна указать человеку путь к Богу. К сожалению, в современном искусстве много того, что уничтожает человека как вид, превращая его в животное. Западная цивилизация постепенно угасает. И мы в этом ежедневно убеждаемся. Вместе с тем, художнику надо помнить, что культура — это колыбель, в которой вырастает человек. Только надо, чтобы эта культура была христианской. Иван Ильин в трактате «О христианской культуре пишет, что если культура не станет христианской, то перспектив у человечества нет. Творчество ни в коем случае не должно подменять покаяние и духовный путь, которые могут протекать лишь в Церкви, однако нам дана колоссальная возможность постижения посредством искусства идеала и Истины. Я убежден, что русский театр имеет православную основу. Постижение образа, чужой души может быть не то л ько надеванием личины, но и отождествлением себя с ближним, умением понять чужую боль и простить, а не осудить грешника. Это ли не христианские цели? Русский психологический театр в наибольшей степени наделен этими качествами. Убежден я также в том, что христианским театр должен быть не по букве, а по духу. Не нужно излагать на сцене Библию, это почти неизбежно ведет к иллюстративности. А иллюстративность — враг искусства. Необходимо иметь любовь к ближнему и уметь возрождать эту любовь в сердцах зрителей. Это Божественная идея и вместе с тем — человеческий путь.
Беседовала Елена Натыкина. Опубликовано в журнале «Славянка», октябрь 2009 г.
Михаил Щепенко: ТЕАТР – ДЕЛО ОПАСНОЕ
Сходив в этот театр один раз, люди стремятся попасть туда снова. Что их привлекает? Может быть, талантливая игра актеров? Или репертуар, основанный на русской классике? Или добрая, теплая атмосфера? Все это, безусловно, есть. Но как сказал Лев Аннинский на юбилейном вечере, посвященном 30-летию театра: “У вас маленький зальчик, а сверхзадача всегда огромна – этим вы и отличаетесь”. Возможно, это главное, почему Московский Театр русской драмы “Камерная сцена” имеет своего постоянного, серьезного, думающего зрителя. И люди после спектакля уходят другими…
Мы беседуем с Михаилом ЩЕПЕНКО, художественным руководителем театра “Камерная сцена”, доцентом Ярославского государственного театрального института и МГПУ, заслуженным деятелем искусств РФ, лауреатом российских и международных фестивалей.
Михаил ЩЕПЕНКО родился в 1945 году в Новокузнецке. Учился в Пензенском художественном училище, затем во Всесоюзном юридическом заочном институте. Вскоре после окончания юридического института поступил в Театральное училище имени Б.В.Щукина на режиссерский факультет. Вместе с женой, Тамарой Сергеевной Басниной, также выпускницей Щукинского училища, прошел весь путь от театра-студии в МХТИ (ныне – РХТУ) им. Д. И. Менделеева до создания Театра русской драмы “Камерная сцена”. Сейчас Тамара Сергеевна – директор, режиссер и актриса этого театра, Михаил Григорьевич – его художественный руководитель, режиссер-постановщик и актер. В 1998 году ему присвоено звание “Заслуженный деятель искусств России”. В 1996 году году получил третье высшее образование – окончил Православный Свято-Тихоновский богословский институт (ныне – Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет). Имеет двоих детей и четырех внуков.
– Михаил Григорьевич, как родился Ваш театр?
– В 1974 году мы с моей супругой, Тамарой Сергеевной Басниной организовали театральную студию в Химико-технологическом институте имени Менделеева. Мы решили, что нужно делать свой театр.
Уже тогда в студии Менделеевского института мы составили устав, в котором была такая строка: “Стать театром, нужным обществу”. Тогда это казалось безумием, но мы развивались, ставили спектакли, в 1978 году переехали на Новослободскую улицу, в 1979-м – на улицу Чехова. Мы тогда так и назывались – “Театр-студия на улице Чехова”. Мы были любительским коллективом, но работали на износ – играли по 25 спектаклей в месяц. Перегрузка была колоссальная. В 1987 году встал вопрос – либо становиться профессиональным театром, либо разойтись. Надо сказать, что в то время, в конце 80-х, появилась возможность создать профессиональный театр. Но, хоть театр “Камерная сцена” и возник в 1987 году, все же годом его рождения мы считаем 1974-й – год начала нашей работы в театральной студии.
– Ваш театр многие называют православным. Как Вы к этому относитесь? И что это такое – православный театр?
– Мы не называем себя православным театром. Мы – “театр русской драмы”. Просто мы стремимся по духу быть православными. По Гоголю, назначение искусства – быть ступенью к храму. Он писал, что хотел бы ничего не говорить о Боге в своих произведениях, но так, чтобы человек, прочитав его прозу, был устремлен к храму. Это на самом деле очень трудно.
У нас были разные стадии. Когда-то мы в Бога не верили – тогда, в 70-е годы у нас был этап атеистический, этап социального протеста. Начало 80-х – это увлечение восточными учениями. Мы тогда поставили спектакль “Чайка по имени Джонатан Ливингстон”. Я помню, тогда атмосфера у нас была светозарная, но холодная… Этот спектакль уже давным-давно снят, а нам и сейчас звонят, спрашивают, не будем ли мы его еще играть.
Потом мы стали пытаться примирить христианство с восточными учениями. Слава Богу, через какое-то время поняли, что находимся в не очень хорошем состоянии духа, которое называется прелестью. Так, постепенно, мы пришли к Православию, и поняли, что это – наш путь . Это произошло примерно году в 1989-м году.
– А ваш коллектив, он тоже поменял мировоззрение, или поменялся сам?
– Театр – это не только идейный стержень, но еще и доверие и любовь к лидеру. И многие пошли за нами из любви и доверия к нам. Они верили, что мы ничего не выдумываем, не лжем, а сами мучительно ищем. Конечно, никто не говорит: “Ты не ходишь в храм – уходи из театра” или: “Молись с нами”. Мы понимаем, что процесс прихода к вере каждого человека таинствен.
– Как вы подбираете актеров, кто они?
– В 1989 году у нас возник очень хороший союз с Ярославским театральным институтом. Я руководитель курса в этом институте, и в нашем театре играют только наши выпускники и студенты. Мы пробовали работать с выпускниками других вузов, но у нас не получается. Сейчас студент театрального вуза учится и знает, что через четыре года он должен “продаться”, и у него формируется своеобразная психология, которая для нас неприемлема. Мы строим наш театр в первую очередь как коллектив единомышленников, и для нас очень важна психология общего дела. Модель “театр – семья” для нас всегда была единственно возможной, и этот дух нам очень важно сохранить.
– Сколько у вас сейчас актеров в театре?
– Примерно человек двадцать.
– А по какому принципу вы выбираете репертуар?
– Основное, наверное, – необходимость высказаться на тему, которая актуальна для общества. Это не обязательно драма. Мы ставили Шмелева, Одоевского, много раз ставили спектакли по прозе Чехова. Это усложняет работу, но одновременно является катализатором каких-то художественных открытий. Например, в спектакле “Необойденный дом” по притче Одоевского мы всё думали, как показать путь главной героини, когда ей кажется, что она идет всего несколько часов, а на самом деле проходят годы. И возникло решение – через кукол разного размера, путешествующих над ширмами. А “Куликово поле” Шмелева – вообще произведение антитеатральное, в нем почти нет диалогов. Казалось, сценический эквивалент найти невозможно, но ставить его было просто необходимо: в нем поднимается важнейшая проблема – безверие человека, который хочет верить, осознает необходимость веры, а в сердце веры нет. Как вера приходит в сердце? Это, наверное, самая трудная тема для искусства, но мы готовы говорить и на эту тему, потому что она сверхзначима. Для нас важен путь человека к христианству, путь блудного сына.
– Ваш театр – русской драмы. Это принципиально?
– В это название вложено два смысла. Первый – это то, что наш народ, наше отечество переживает русскую драму. Второй – наша русская классика, русская литература имеет православные корни. И ориентироваться на свои национальные корни, мне кажется, очень важно. Томас Манн называл русскую литературу святой. Это особенная культура, это наша основа. Но если мы встретим в мировой драматургии то, что для нас будет столь же актуально, мы можем поставить и эти пьесы.
– У Вас есть сверхзадача?
– Все идейные определения, как только начинаешь их формулировать, всегда обедняют сущность. Религиозные заповеди в искусстве очень трудноосуществимы, но иного не дано и в меру наших скромных сил нужно пытаться это делать.
– Служит ли театр искушением для христианина? И является ли для Вас камнем преткновения неоднозначное и даже отрицательное отношение многих святых отцов, да и современных священников к театру?
– Лет десять назад эта тема была для нас очень актуальна. Мы с Тамарой Сергеевной даже обращались к отцу Иоанну Крестьянкину, но он ответил в письме: “Я в этом вопросе не компетентен… Будьте в Церкви”. Потом мы поехали к блаженной Любушке, которая жила под Питером. Мы ей в двух словах рассказали, что работаем в театре, а она: “Плохая ваша работа, плохая, плохая”. Я говорю: “Ну что, бросать ее? Она задумалась и отвечает: “Нет, не бросайте. Бога не забывайте”.
Дело в том, что по силе воздействия театр – это мощнейшее оружие. И правильно ли будет отдать это оружие в руки тех, кто несет людям совершенно иное?
Особая проблема – грех лицедейства. Как избежать этого раздвоения, даже раздесятирения по ролям? Я, кажется, нашел способ, чтобы человек, играя, сохранял целостность личности. Отношение к образу должно быть сочувствующим. То есть актер не входит в образ и не равнодушен к нему, а имеет свое личностное отношение.
Конечно, театр – дело опасное. Путь спасения в искусстве очень узок, а в театре он вообще уже узкого, но важно искреннее служение идее. Если есть искреннее желание сказать слово, угодное Богу и нужное людям – только это дает право быть в театре. А если ты служишь своей славе, удовольствию от перевоплощения – тогда, наверное, не стоит этим заниматься.
– Как Вы думаете, для художника достаточно сказать: “я – православный”, чтобы после этого считать свое творчество воплощением христианской идеи?
– Меня пугает, что сейчас становится модным быть христианином в искусстве. Очень хорошо, что есть тенденции к сближению, к преодолению пропасти между Церковью и культурой. Конечно, это правильный путь. Но одним прыжком эту пропасть не одолеть. Поэтому-то я и окончил на старости лет Свято-Тихоновский богословский институт. Я ощущаю эту пропасть. Мы безграмотны в области богословия. Мы отравлены, по нам проехался такой каток, что мы, чтобы как-то восстановиться, должны прикладывать очень серьезные личные усилия. Нельзя ставить православный спектакль, утверждать что-то в искусстве, если в сердце у тебя иное сокровище.
– У вас при театре есть детская театральная студия, дети заняты во многих спектаклях. Вы с ними работаете как с актерами, или воспитываете?
– Я был противником детского театра. Ребенок, ничем не заслужив, уже получает порцию славы, поднимается над другими людьми, а это огромный стимул к развитию тщеславия. Детский шарм обеспечивает успех, взрослые умиляются независимо от того, есть талант или нет. А если таланта нет? Потом ребенок вырастает, потребность в аплодисментах уже сформирована огромная, а возможности заслужить эти аплодисменты нет. И в результате получается армия несчастных людей.
Хотя, когда дети играют в дочки-матери – это тоже театр. Ребенок познаёт мир через игру. Как ни странно, привел меня к работе с детьми священник, отец Владимир Ригин. В приходской воскресной школе устраивали праздник, и меня попросили помочь. Проблема в том, что в православных сборниках в основном публикуются произведения скучные и неинтересные, они никак не задевают детей, особенно подростков. Наша актриса Юлия Аверина написала пьесу “Небесный гость”, и мы на Рождество с воскресной школой ее поставили. Был большой успех. Батюшка говорит: ну, давайте и дальше, вот на Пасху нужно что-то поставить. Юля написала вторую часть – “Земная гостья”. Потом были еще постановки. И в результате у нас сформировался детский репертуар, мы стали привлекать детей, которые хотят быть в театре. Мысль нами руководила простая – часть детей все равно будут стремиться играть в театре. И что, отдать их тем, кто будет их растлевать?..
Вот так и появилась у нас детская студия – место, где дети делают общее дело и общаются друг с другом.. Из ее выросших воспитанников уже сформировалась юношеская студия, а некоторые студийцы стали студентами Ярославского театрального института.
Кроме того, мы организовали Международный Всероссийский фестиваль школьных театров “Русская драма”, в 2005 году он проводился уже седьмой раз.
– А вообще, почему человека тянет в театр? Даже сейчас, когда есть ТВ и видео?
– Кино, телевидение – это консервы театра. Когда я смотрю кино – от того, как я его смотрю, ничего не меняется, я повлиять на происходящее никак не могу. Феномен театра, его привлекательность и тайна в том, что это – совместное творчество актера и зрителя. И еще театр помогает человеку реализовать свою нормальную потребность в общении. Разделенность мира – это его беда. Театр эту раздельность преодолевает. У людей есть необходимость быть единым организмом… И хорошо если это участие в общем действии происходит с высокой целью, которая концентрирует человека на истинных духовных ценностях.
Борис ПОЮРОВСКИЙ, театральный критик:
Театр “Камерная сцена” возник сравнительно недавно, у него нет такой “древней” истории, как у МХАТа или Малого театра. Но театр этот очень интересен, и лично я отношусь к нему с большим уважением. Его местоположение и зрительный зал очень скромны, труппа собрана не из популярных артистов театра и кино, но зато актеры разделяют позицию руководителя, Михаила Григорьевича Щепенко. Это талантливый режиссер и актер. Его можно назвать “сеятелем” разумного, доброго, вечного. Он не гонится за модой, не стремится кому-то подражать. Он ратует за то, чтобы театр оставался кафедрой, заботящейся о нравственном здоровье общества. Отсюда и выбор репертуара – в основном это русская классическая драматургия. И средства художественной выразительности, которые он выбирает, нарочито консервативны. Его творчество строится на вере в ценности, в идею русского национального театра. Этот театр своим существованием свидетельствует, что антреприза не может определить все сегодняшнее искусство, что стационарный репертуарный театр еще не закончил своего существования.
Юрий КАЮРОВ, народный артист России, лауреат Государственных премий, актер Малого театра:
Я знаю этот театр давно, уже четверть века, еще когда он был Театром-студией на улице Чехова. Попал я к ним случайно, кажется, на “Фантазии Фарятьева”, и мне очень понравилась их атмосфера. Они были искренни в своем творчестве. После я часто у них бывал, видел и “Царя Федора Иоанновича”, и другие постановки. У меня от них самое замечательное впечатление. Здесь сохранился дух настоящего творчества. Этот театр не имеет отношения к антрепризе, это отдельный самостоятельный организм. Я очень уважаю Михаила Григорьевича, он всегда был верен себе как руководитель театра. У них всегда хоть небольшой, но полный зал, очень приятная публика и замечательный коллектив. И как раз о них можно сказать русской пословицей “Мал золотник, да дорог”.
Лилия ТОЛМАЧЕВА, народная артистка России, актриса театра “Современник”:
Театр “Камерная сцена” мне очень дорог. Люди там удивительные – и Михаил Григорьевич Щепенко, и другие. У них нет этой современной болезни – погони за деньгами, за внешним успехом. Они не в центре внимания, они очень скромны. Этот театр, мне кажется, сегодня имеет особое значение. Он играет не просто просветительскую, а нравственно необходимую в настоящее время роль. Сейчас в обществе, это уже ни для кого не секрет, происходит заметное падение культуры и нравственности. Телевидение насаждает насилие и эротику, нравственный уровень некоторых театральных постановок тоже оставляет желать лучшего – похоже, у многих внутренняя цензура и совесть совершенно отсутствуют. Миссия театра Щепенко – противостоять этому. Нельзя думать, что цель искусства – только развлекать. Этот театр ставит высокие задачи – говорить о том, какие нравственные устои необходимы человеку. Да, эти нравственные устои связаны с религией, с верой. Но мы сейчас всё больше убеждаемся, что религия и вера человеку очень нужны.