Содержание
Ф. М. Достоевский. Идиот князь Мышкин. заметки
Идиот князь Мышкин. Достоевский
Трудная задача – попытаться понять роман Идиот Достоевского. Она осложняется многими обстоятельствами. Я бы назвал – некий стереотип, созданный у читателя о романе за все время его существования. Достоевский – художник человеческой души, русская душа, Бог и Человек, ломка человеческого сознания и размышления, ведущие героев к мучительным выводам, поступки, проступки и преступления, на которые способен человек и разрешение вопроса – как с этим жить и что происходит в этой душе, когда переступают моральные ценности и нарушаются нравственные законы.
Все это вроде и так, но так ли это важно для современного мира? Где нынешние Мышкины? Где Настасьи Филипповны?
Вот интересно: Достоевский дал своему герою имя – Лев Мышкин. Странное сочетание… Лев – и Мышкин. Лев, как символ уверенности и силы, и – Мышкин, имя, которое даже и не требует какой-то отдельной характеристики.
Зачем это надо было Достоевскому, что он хотел этим подчеркнуть? Вот я не думаю, что такой подбор имени случаен. Все другие могут носить имя обыденное, рядовое, каких тысячи – Епанчины, Иволгины, Лебедев, Рогожин, и даже вызывающе-ироничное – Фердыщенко.
Итак – Лев и – Мышкин. В чем же его сила, в чем его слабость? И есть ли эти качества в Мышкине?
Первое, что поражает в Мышкине – это способность видеть глубоко и в то же время – избирательно. Мышкин видит в человеке только положительное, можно сказать – подсознательное идеальное в идеальном варианте. Над ним пытаются смеяться, шутить, его чаще всего в начале воспринимают как действительно умалишенного, идиота.
Но странно, после общения с ним люди вокруг становятся как бы чище, искреннее. Что-то происходит в них, меняется. Может в этом его сила? Чем Мышкин изменяет людей? Почему они начинают видеть вокруг и в себе хорошее?
Мне хочется напомнить историю, о которой рассказал Мышкин, беседуя с семьей Епанчиных – генеральшей Елизаветой Прокофьевной и дочерьми Александрой, Аделаидой и Аглаей. Трогательная история. О девушке Мари, детях, учителе Шнейдере, душе и любви человеческой. Мышкин рассказывает, как он, проживая в деревне в Швейцарии, начал общаться с детьми в школе.
— От детей ничего нельзя утаивать, под предлогом, что они маленькие и что им рано знать. Какая грустная и несчастная мысль! Они все понимают.
Мышкина невзлюбили дети, Шнейдер. Камнями кидали, смеялись над ним. В деревне жила несчастная девушка Мари. Мать ее не любила. А когда Мари увез приезжий французский комми (приказчик, коммивояжер), и через неделю бросил где-то, и Мари пешком, голодая, шла целую неделю домой, то все вокруг осуждали, порицали ее, и мать первая злобно и с презрением говорила о ней: «Ты меня обесчестила». В деревне все ее гнали и не давали работы. Девушка болела, была малоразговорчива. И дети дразнили ее со злостью, даже грязью кидали. А Мышкин просто начал с ними разговаривать. И изменилось отношение детей и к Мари, и к самому Мышкину. В детях проснулось сочувствие и душа. Когда Мари умирала, дети ухаживали за ней, носили еду, присматривали.
Почему эта история мне показалась знаковой в романе? А ведь это квинтэссенция того, о чем говорит Библия и христианская идея. «Возлюби ближнего, как самого себя» — это один из трех главных постулатов христианства.
И, наверное, суть романа – это вопрос о человеческой душе, способен ли кто-либо изменить человеческую душу? А может она не способна меняться?
Я читал несколько попыток анализировать роман Идиот. Достаточно шаблонные тексты. Образ Настасьи Филипповны протипоставляется образу дочери Епанчиных Аглае. Смысл романа сводится к критике «мира денег, миллионеров, капиталистов, дельцов, ростовщиков и жадных авантюристов». Душа и сознание как обьект романа. Вроде похоже. Но так ли? Ответа я не увидел – какая же душа и сознание исследованы Достоевским?
Ведь Достоевский в романе пишет о Жизни, о Смерти. Есть два монолога Мышкина – в доме Епанчиных в самом начале романа именно о Жизни и о Смерти.
Первый – о состоянии человека, приговоренного к смертной казни, в последние минуты, секунды жизни. Его везут на казнь.
— Как бесконечно, долго жить осталось – еще три улицы, вот лавка булочника, десять тысяч глаз, но их никого не казнят, а меня-то казнят! Мысли стучат, разные. Вот бородавка на лбу одного.
Тут его приводят на эшафот. Он заплакал, побледнел. Целует крест, а в глазах – он все знает.
— И вот нож гильотины соскальзывает. Я слышу, слышу. Пять секунд, мгновение!
Что в этом монологе? Разве Смерть? И почему Мышкин, предлагая Аделаиде Епанчиной нарисовать картину, говорит о сюжете, который видит он сам:
— Нарисуйте так, чтобы видна была ясно и близко одна только последняя ступень; преступник ступил на нее: голова, лицо бледное как бумага, священник протягивает крест, лицо священника, палача, его двух служителей и несколько голов и глаз снизу.
Может Смерть – это последнее? И последняя ступень – это именно последняя ступень. И за ничего нет?
И в этом сомнении: за последней чертой НИЧЕГО нет – нечто главное, что хотел сказать Достоевский?
Второй монолог — о чувствах, ощущениях человека, которого тоже должны казнить. И как развиваются его мысли, когда мгновение казни приближается. Какими длинными и содержательными становятся эти последние минуты, и как вдруг мелочи, которые в обычной жизни не замечаешь, приобретают важный смысл и содержанием жизни становятся отдельные слова, пуговица на сюртуке палача. И как не верится, что наступит момент, когда ты исчезнешь и превратишься в нечто.
Но Мышкин – как он оценивает эти ситуации?
— О, так издеваться над человеческой душой! – цитирую не дословно, пытаюсь передать только идею.
Т.е. вот бы пытали, мычали человека перед казнью, и его душа была бы обращена к телесной боли, она бы отвлекала приговоренного от мыслей о Жизни.
Все-таки Душа – это главное для Мышкина. Душа страдающая, верующая, любящая.
Наверное, этот монолог можно назвать монологом о Смерти. Смерть – антипод Жизни, или наоборот – неизбежная часть Жизни, без которой нет Смерти, и Смерть – продолжение Жизни?
Когда читаешь, то кажется, что дай этому осужденному на казнь человеку возможность жить, то как бы духовно, с пользой, ценя каждое мгновение он прожил бы эту Жизнь!
— Что, если бы не умирать! Что, если бы воротить жизнь – какая бесконечность! И все это было бы мое! Я бы тогда каждую минуту в целый век обратил, ничего бы не потерял, каждую минуту счетом отсчитывал, уж ничего бы даром не истратил!
Да, какие сильные, правильные мысли перед лицом Смерти.
Но – его помиловали!
И что? Помилованный после этого вовсе так не жил и много, много минут потерял. Получается – все зря? Все хорошие, правильные мысли – зря? А если бы казнили – с какими бы умными мыслями ушел бы из Жизни человек! Мудрым! Понявшим Жизнь!
Но – думал, думал, к жизни вернули, и оказывается – Жизни не понял?
Ведь не случайно Достоевский в самом начале романа дает эти три монолога и разговора Мышкина. Все происходит в первый день приезда его в С.Петербург.
Предполагая, как Достоевский выстраивает сюжет романов, излагая часто главные события и главную идею произведения в начале, чтобы потом они разворачивались и заставляли читателя идти по следам чувств, поступков, мыслей героев, их душевных сомнений. Чтобы читатель – сам решал.
Поэтому эти три текста на мой взгляд – ключевое понятие. К моменту этих монологов все герои уже «засветились» в романе. Все фамилии озвучены. И даже буквально на 6-7-ой странице на вопрос: женится ли Рогожин на Настасье Филипповне? – Мышкин отвечает: женится, и через неделю зарежет. Вот оно, Чеховское ружье, курок взведен, осталось только дочитать до последней страницы. То есть – известно, чем кончится роман.
Поэтому монологи важны, и самый важный – о Мари. Потому что он о Любви, христианской, о Вере и пробуждении человеческой души.
Вообще практически на первых страницах романа, а по времени – за один день, происходят все самые важные события.
Напомню – Ганя Иволгин, личность с мелкой душонкой, трусливый, эгоистичный, расчётливый, все сомневающийся из-за размера приданного, на ком жениться – на Настасье Филипповне (его тайно пытаются сватать и деньги семьдесят пять тысяч собрали Тоцкий и Епанчин для приданного Настасье Филипповне) или дочке Епанчиных – Аглае, которая и так с хорошим приданным? И при этом он не любит Настасью Филипповну, боится ее и даже ненавидит. За что и почему? Можно лишь гадать. Достоевский не позволяет себе ремарку и обьяснений мотивов того или иного поведения героев. Может оттого, что Настасия Филипповна по роману – чуткая, умная, гордая женщина, а Ганя пресмыкается перед богатыми людьми и готов, по словам Рогожина, за три целковых проползти куда угодно?
И вот Настасья Филипповна, зная о тайных действиях к сватовству, неожиданно без приглашения приезжает к Иволгиным. Никто ее не ждал. Она врывается в это семейное пространство, там чудак генерал Иволгин, алкоголик и врун, дочка Вера, девушка честная и порядочная, Ганя и князь Мышкин. Именно здесь происходит знакомство Мышкина с Настасьей Филипповной. Но об этом чуть позже.
После разных разговоров в квартире появляется Рогожин с пьяной компанией. И тут начинается торг – кто больше даст денег в приданном, Ганя или Рогожин. Сильнейшая эмоционально-насыщенная сцена.
В этот момент конфликта Мышкин защищает Веру от Гани, а он ударяет по щеке Мышкина.
— Ну, это пусть мне… а ее… все-таки не дам! – тихо проговорил Мышкин, и в этом его суть.
Мне показалось, что то, что Ганя ударил по щеке Мышкина, сыграло свою роль в дальнейшем. Где-то я слышал, что эта заповедь «подставь другую щеку», имеет глубокий смысл. Подставляя другую щеку, мы дает возможность человеку, ударившему, устыдиться. Очеловечиться. В дальнейшем это, если не ошибаюсь, с Ганей это и произошло.
О знакомстве Мышкина и Настасьи Филипповны: Мышкин, реагируя на вызывающее поведение Настасьи Филипповны, говорит ей: «Вы же не такая» …
И еще одно малозаметное, но чрезвычайно загадочное обстоятельство. Знакомясь с Мышкиным Настасья Филипповна говорит: «Я эти глаза где-то видела». И впоследствии, прощаясь, Настасья Филипповна вновь повторяет: «Я где-то видела это лицо…».
Не случайно, не случайно Достоевский оставил в тайне эту фразу. Нет никакого обьяснения, намеков на то, что это были за глаза и лицо. Догадки или догадка? В контексте романа и образа Мышкина напрашивается одно предположение. А что, если Достоевский говорит об образе Христа? И зачем образ Христа связывается с Настасьей Филипповной? Она видела его как мерило совести? Почему этот образ должен был появиться для Настасьи Филипповны, что же не так в ее жизни и поступках? А ведь что-то действительно не так.
И второе событие в этот вечер – уже дома у Настасьи Филипповны. На фоне разных разговоров, выяснения обстоятельств, розыгрышей вновь появляется компания Рогожина с его навязчивой идеей жениться на Настасье Филипповне и собранными ста тысячами рублей. И эти деньги – не приданное, это Рогожин пообещал собрать по тем временам огромные деньги, если Настасья Филипповна выйдет за него замуж.
Я не пишу о разговорах, лицах, Настасья Филипповна понимает, что ее «торгуют». Князь, князь зовет ее тоже замуж, пытаясь спасти ее душу от Гани и Рогожина, но Настасья Филипповна отвергает его предложение.
— Не хочу губить душу, ему самому нянька нужна, не будет, князь, у нас счастья…
И, смеясь, бросает в камин пачку со ста тысячами, и говорит Гане:
— Хочу твою душу напоследок посмотреть. Вытащишь пачку из огня – твоя, все сто тысяч твои!
И уезжает с Рогожиным.
Кто помнит детали – нет смысла повторяться, кто не помнит – есть возможность вернуться.
Это события 2-ух дней и содержание 1/3 части романа.
Затем в романе происходят разные вещи, Настасья Филипповна мечется, убегает от Рогожина, чуть не выходит все-таки замуж за князя, появляется друг Коли Иволгина Ипполит со своей странной компанией, в семье генерала Епанчина меняются люди, настроение, все это на фоне потаенной мысли о Настасье Филипповне.
Чтобы не возвращаться к персонажам хочется несколько слов сказать о главных:
Настасья Филипповна – туманный образ, хотя и с яркой характеристикой Достоевского. Современному человеку трудно, наверное, понять – в чем причина трагедии, оскорбленной гордости Настасьи Филипповны. Недостойных поступков не совершала. Содержал ее Тоцкий. Не любовник, непорядочный – это верно, но в определенных рамках приличия. Единственная причина чувствовать унизительность своего существования – бедность и на ее фоне попытки Тоцкого и генерала Епанчина, тоже проявившего «страсть», как выражалась его жена, к Настасье Филипповне, выдать ее замуж.
Мне в какой-то момент Настасья Филипповна показалась похожа на Маргариту Булгакова, преобразившуюся в ведьму и летящую на бал. Кураж, азарт, свобода, веселость, ироничность. Судьба только разная у этих двух женщин. Настасья Филипповна – жертва. Бездушности, эгоистичного, сурового и пошлого мира? Необузданных страстей и ревности?
Настасья Филипповна полюбила Мышкина. Что это за любовь – можно спросить? В ней сочетаются жалость и понимание Души Мышкина, в ней презрение к самой себе, в ней злоба на Рогожина.
У Достоевского каждая фраза – тонкий психологический анализ героев, их мотивов, каждое слово имеет двойственное значение, одно – само слово, другое, настоящее, за его пределами и формой.
Очень важным представляется встреча Мышкина и Рогожина после возвращения. Сильная, эмоциональная. Когда Рогожин признается, что может убить Настасью Филипповну. Что ненавидит ее. И точно также Настасья Филипповна ненавидит его.
— Как же ты женишься, как жить с этим будешь? – спрашивает его Мышкин.
А ведь в этом вопросе страх и чувство ужаса, что человек так будет калечить и насиловать свою Душу.
Душа, ее чистота и спасение – в этом Мышкин.
И еще: Рогожин произносит фразу – она замуж соглашается выйти за него от злости. И она знает, что это замужество – в воду или под нож. Она мстит ему. Умышленно.
Что же это такое? – хочется спросить. Почему? Почему злоба в Настасье Филипповне и что это – злоба?
А ведь в образе Рогожина и Настасьи Филипповны – это борьба Добра и Зла. Помните, как Рогожин в разговоре с Мышкиным говорит, что ненавидит его, отравил бы, а поговорил четверть часа с ним, и уже любит? Это в Рогожине борется Добро и Зло, в Рогожине! Помните, как они обменялись крестиками и Рогожин вдруг говорит ему – забирай ее! Отказываюсь от нее!, а через некоторое время выхватывает нож и чуть не убивает Мышкина. Это Зло, Зло взяло верх в Рогожине. Вот она вечная тема, вот главный смысл Достоевского.
Добро и Зло борется и в Настасье Филипповне. Вот она с Рогожиным по-человечески разговаривает, и Рогожин счастлив!
— Со мной никто и никогда так не разговаривал!
А ведь пробудилась чистая Душа в Рогожине тогда, заговорила в нем теми лучшими оттенками, что есть в каждом человеке.
Достоевский чрезвычайно насыщенный, плотный, каждая фраза обдумана и на своем месте. Вот не случайно опять же в разговоре с Рогожиным Мышкин рассказывает о двух купцах, когда один, увидев красивые серебряные часы у другого, берет нож и режет его и забирает часы.
Мышкин не понимает этого, для него страшно и дико, что человек сотворил со своей душой, какой грех на душу принял.
А Рогожин со злой радостью кричит: — Вот это по-нашему!
И вот, опять Зло и злобное выплескивается из Рогожина.
А еще, чрезвычайно важное: Мышкин говорит Рогожину, что любит Настасью Филипповну «не так», а из жалости.
Что же это за смысл такой в слове Жалость? А ведь это христианская Любовь, Божья Любовь. И это Мышкина мучает, что не видит он этой Любви во многих окружающих. Мышкин часто употребляет фразу «не понимаю». То есть откуда в людях Нелюбовь, Злоба, скряжничество и другие пороки в Душе. И гениальный Достоевский не пытается через Мышкина некими словами обьяснить, почему он не понимает. И в этом же опять суть Мышкина, он чист как ребенок, и в его душе нет места для таких помыслов.
Вспомните историю о Вере в Бога, которую Мышкин рассказал Рогожину: Женщине улыбнулся ее новорожденный ребенок, и она счастлива, это, говорит, как Бог взглянул на грешника, раскаивающегося перед Богом.
Вот вроде маленький эпизод в романе – женщина и ребенок, через улыбку которого снисходит Божья благодать и радость, но сколько смысла в нем, как значимо каждое слово, фраза, мысль Достоевского.
В Настасье Филипповне злое побеждает. И она, зная, что ее ждет нож, и смерть с Рогожиным, сознательно идет в брак.
К ней не пришло покаяние, она и поступки совершает недобрые, вроде успокаивает свою совесть тем, что пытается Мышкина с Аглаей поженить, но ведь это противно человеческой природе, не так приходит Любовь, и хотя Аглая любит Мышкина, и Мышкин любит Аглаю.
Противоречивая натура. Но противоречие извечное же – Добро и Зло.
И это странное наслаждение от презрения самой к себе. Самоуничтожающее чувство. Что же вложил в нее Достоевский? И притяжение Настасьи Филипповны с Рогожиным? Злое, недоброе соединилось и Добро, Любовь проиграли? Или просто трагедия одной жизни?
Но нет, в разговоре Мышкин о случае, когда один убил шестерых, на вопрос «общее» это или «частное», ответил – «общее». И Настасья Филипповна – «общее». Трагедия личности, не нашедшей примирения между Добром и Злом.
Мышкин. Без сомнения – он главный герой. И при этом второстепенный, ведь важно не его мироощущение, чувства, эмоции, поступки (его поступки, которых, кстати, почти совсем нет в романе), поведение, а другие люди, с которыми он встретился. Их поведение, их душа и эмоции – главные, чтобы понять окружающий мир. То есть первоначально второстепенные герои становятся главными: Епанчины, Рогожин, Лебедев, Ипполит и др. Их внутренний мир, их действия и рассуждения, через которые раскрывается опять же их душа. И Достоевский медленно, методично, последовательно ведет читателя по роману. Все-таки Федор Михайлович – гениальный писатель. Из обыденных криминальных историй, прочитанных в газетах, создать мир Преступления и наказания, Идиота, и других.
Да, Мышкин… Достоевский называл своего героя – князь Христос. Кто может сказать – какой Христос? У кого хватит смелости разложить по полочкам поведение и поступки Христа по единственному источнику его жизни – Евангелиям? Христос – символ. И Мышкин – символ. Только первый – символ Любви. А Мышкин? Сочетая в себе Любовь ко всем, он также несет в себе трагедию утраты Любви. Наверное, физическая смерть Христа и его воскресение – путь для спасения заблудших душ, через совесть, покаяние. А неизлечимая болезнь Мышкина – это скорее тупик. Любовь Мышкина не смогла спасти души прошедших мимо людей.
И при этом Мышкин – самый притягательный герой романа. И, читая, любишь его в его детской непосредственности и необычайном взгляде на окружающий мир. Трогательный, наивный. Его душа не знает недоброй эмоции, и он так радуется в романе, когда видит, как Доброта в человеке побеждает, когда человеку совестно за свои мысли и поступки, радуется как ребенок, тот, на которого обращен взгляд Бога.
Бесконечно доверчивый. Беззащитный. Перед любым насилием. Над душой. Над каждой душой.
Рогожин – яркая в своей страстности личность, необузданная, в чем-то по-настоящему русская и при этом вызывающая чувство неприязни и даже некоторой брезгливости. Хочется быть от них подальше. И закономерно, что Рогожин убивает Настасью Филипповну. Были ли они в чем-то похожи – Рогожин и Настасья Филипповна? Может, может…
Когда-то я работал следователем прокуратуры. Однажды поступил вызов и следственной группой мы выехали по одному адресу. Было известно, что в квартире жила молодая женщина, только вернулась с Турции, куда ездила за товаром. Нашли ее труп с ножевой раной. Мы зашли в квартиру на 3-ем этаже. Труп лежал на кухне. На тело был одет только халатик, он распахнулся и было видно тело красивой, молодой женщины. Крупные груди, красивый животик, все выглядело идеально. На левом боку под ребрами видна была ножевая рана. Крови почти не было. По информации ее мог зарезать ее парень, он жил в Беларуси и был очень ревнив. Осматривая дальше квартиру нам с трудом удалось открыть дверь в одну из комнат. На дверной раме в петле висел труп убийцы. Он повесился. Счастлив был? Спокойна его душа, если души после смерти уходят в другой мир? Разрешил проблемы?
Вот вам и Рогожин.
А Рогожин?
Они, князь и Рогожин, вошли в комнату. Сумерки, князь дрожал от мертвой тишины, из-под простыни обозначался кончик обнаженной ноги; он как бы казался выточенным из мрамора и ужасно был неподвижен. Князь напряг все силы, чтобы понять и все спрашивая взглядом.
— Это ты? – выговорил он, наконец, кивнув головой на портьеру
— Это… я… — прошептал Рогожин и потупился. – Да, я ножом ее, тем самым…
– Придут люди, заберут. Нельзя отдавать. Пусть полежит возле нас, подле меня и тебя…
Символ близости. Символ неизбежной связи между людьми, между Мышкиным, Рогожиным и Настасьей Филипповной. Даже убив, Рогожин не в силах расстаться с ней, с ее телом, с ее душой.
Трагизм высочайшего уровня. Тишина в комнате, труп молодой женщины и два страдающих человека. Один – от сострадания к душе убитой и убийцы, другой – от душевных мучений от того, что сила Зла в нем оказалась сильнее. Он побежден. Демоны, демоны вселились в его душу. И они победили.
У меня совсем нет цели, да и способности анализировать Достоевского. Это просто заметки, не более.
Есть ли Бог в романе Достоевского? Достоевский не пишет прямолинейно или назидательно. Каждый сам решает, где разговор о деньгах, чинах и прочем, или о душе, совести и Вере. Не сомневаюсь, что Достоевский думал о Боге. Но особенно, глубоко, вкладывая в понятие Бога свое представление о человеческой душе. Достоевского читать нелегко. Лексика, слова середины 19-го века. Сложные конструкции предложений. За массой событий, разговоров нужно увидеть мысль автора. Она не на поверхности. Назиданий нет. Обьяснений нет. Все его мысли – рядом с текстом. Параллельно.
Первый позыв был найти в Евангелиях подобающее роману выражение и мысль. Отказался.
Но Достоевский затягивает, чем больше углубляешься в его прозу, тем сильнее и сильнее она заставляет постоянно думать.
Так чем закончился роман «Идиот» Достоевского? Настасья Филипповна убита. Рогожин на каторге. Мышкин безвозвратно заболел психически. Другие мало изменились.
Роман «Идиот» закончился крахом христианской идеи. Понимаете – крах главной идеи христианства — возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею и всем разумением твоим; возлюби ближнего твоего, как самого себя
.
Наверное, в этом и заключается слабость главного героя романа Федора Михайловича Достоевского «Идиот» князя Мышкина Льва…
Я снова и снова возвращаясь к роману, перечитывая его уже по 2-3-му разу за месяц, и дополняю эти заметки. Мышкин и другие живут во мне. Они завладели мной.
Мышкин Лев Николаевич (князь Мышкин)
(«Идиот»)
Главный герой романа, «идиот». Повествование начинается со сцены встречи в вагоне поезда Парфёна Рогожина с князем, который возвращается из Швейцарии в Россию. «На нём был довольно широкий и толстый плащ без рукавов и с огромным капюшоном, точь-в-точь как употребляют часто дорожные, по зимам, где-нибудь далеко за границей, в Швейцарии, или, например, в Северной Италии, не рассчитывая, конечно, при этом и на такие концы по дороге, как от Эйдкунена до Петербурга. Но что годилось и вполне удовлетворяло в Италии, то оказалось не совсем пригодным в России. Обладатель плаща с капюшоном был молодой человек, тоже лет двадцати шести или двадцати семи, роста немного повыше среднего, очень белокур, густоволос, со впалыми щеками и с лёгонькою, востренькою, почти совершенно белою бородкой. Глаза его были большие, голубые и пристальные; во взгляде их было что-то тихое, но тяжёлое, что-то полное того странного выражения, по которому некоторые угадывают с первого взгляда в субъекте падучую болезнь. Лицо молодого человека было, впрочем, приятное, тонкое и сухое, но бесцветное, а теперь даже досиня иззябшее. В руках его болтался тощий узелок из старого, полинялого фуляра, заключавший, кажется, всё его дорожное достояние. На ногах его были толстоподошвенные башмаки с штиблетами, — всё не по-русски…» Тут же вскоре он объясняет Рогожину и другому попутчику — Лебедеву — своё происхождение: «…князей Мышкиных теперь и совсем нет, кроме меня; мне кажется, я последний. А что касается до отцов и дедов, то они у нас и однодворцами бывали. Отец мой был, впрочем, армии подпоручик, из юнкеров. Да вот не знаю, каким образом и генеральша Епанчина очутилась тоже из княжон Мышкиных, тоже последняя в своем роде…»
«Дороманная» биография князя вкратце такова (он рассказывает о себе генералу Епанчину): «Остался князь после родителей ещё малым ребёнком, всю жизнь проживал и рос по деревням, так как и здоровье его требовало сельского воздуха. Павлищев доверил его каким-то старым помещицам, своим родственницам; для него нанималась сначала гувернантка, потом гувернёр; он объявил впрочем, что хотя и всё помнит, но мало может удовлетворительно объяснить, потому что во многом не давал себе отчёта. Частые припадки его болезни сделали из него совсем почти идиота (князь так и сказал: идиота). Он рассказал, наконец, что Павлищев встретился однажды в Берлине с профессором Шнейдером, швейцарцем, который занимается именно этими болезнями, имеет заведение в Швейцарии, в кантоне Валлийском, лечит по своей методе холодною водой, гимнастикой, лечит и от идиотизма, и от сумасшествия, при этом обучает и берётся вообще за духовное развитие; что Павлищев отправил его к нему в Швейцарию, лет назад около пяти, а сам два года тому назад умер, внезапно, не сделав распоряжений; что Шнейдер держал и долечивал его ещё года два; что он его не вылечил, но очень много помог; и что наконец, по его собственному желанию и по одному встретившемуся обстоятельству, отправил его теперь в Россию…»
Прибыв в Россию, князь Мышкин отправляется первым делом в дом Епанчиных и там в разговоре с девицами Епанчиными и их матушкой Елизаветой Прокофьевной Мышкин сам себя характеризует наиболее точно и ёмко, сообщая мнение о себе швейцарского доктора: «Наконец, Шнейдер мне высказал одну очень странную свою мысль, — это уж было пред самым моим отъездом, — он сказал мне, что он вполне убедился, что я сам совершенный ребёнок, то есть вполне ребёнок, что я только ростом и лицом похож на взрослого, но что развитием, душой, характером и, может быть, даже умом я не взрослый, и так и останусь, хотя бы я до шестидесяти лет прожил. Я очень смеялся: он, конечно, не прав, потому что какой же я маленький? Но одно только правда: я и в самом деле не люблю быть со взрослыми, с людьми, с большими, — и это я давно заметил, — не люблю, потому что не умею. Что бы они ни говорили со мной, как бы добры ко мне ни были, всё-таки с ними мне всегда тяжело почему-то, и я ужасно рад, когда могу уйти поскорее к товарищам, а товарищи мои всегда были дети, но не потому что я сам был ребёнок, а потому, что меня просто тянуло к детям…»
Немудрено, что в каждом встречном человеке князь видит прежде всего ребёнка, и неудивительно, что каждый такой «ребёнок» становится мучителем кроткого князя, ибо уже давно вырос, огрубел, погряз в своих страстях и болезнях. Это относится и к Настасье Филипповне, и к Аглае Епанчиной, и к Парфёну Рогожину, и к Ипполиту Терентьеву, и вообще ко всем остальным персонажам романа, кроме, разве, Коли Иволгина, который единственный настоящий ребёнок в романе и есть.
Вскоре, после поездки в Москву, внешний вид князя несколько изменится: «Если бы кто теперь взглянул на него из прежде знавших его полгода назад в Петербурге, в его первый приезд, то пожалуй бы и заключил, что он наружностью переменился гораздо к лучшему. Но вряд ли это было так. В одной одежде была полная перемена: всё платье было другое, сшитое в Москве и хорошим портным; но и в платье был недостаток: слишком уж сшито было по моде (как и всегда шьют добросовестные, но не очень талантливые портные) и сверх того на человека, нисколько этим не интересующегося, так что при внимательном взгляде на князя слишком большой охотник посмеяться, может быть, и нашёл бы чему улыбнуться. Но мало ли отчего бывает смешно?..»
Перипетии взаимоотношений, соперничества, страстей в треугольниках «князь Мышкин — Рогожин — Настасья Филипповна» и «князь Мышкин — Настасья Филипповна — Аглая», интриги вокруг свалившегося как снег на голову «миллионного» наследства… Всё это вряд ли выдержал бы человек и с более здоровой психикой. Финал князя печален: болезнь обострилась, он стал идиотом в полном смысле слова и, по мнению доктора Шнейдера, теперь уже навсегда.
С образом князя Мышкина, одного из самых любимых героев автора, связаны некоторые автобиографические моменты. К примеру, Достоевский «подарил» ему свою главную болезнь — эпилепсию, «передал» ему своё впечатление от картины Ганса Гольбейна Младшего «Мёртвый Христос», которая потрясла Достоевского в Базеле («Да от этой картины у иного ещё вера может пропасть!..», но самое главное — «доверил» ему со всеми психологическими подробностями рассказать о переживаниях-ощущениях человека перед смертной казнью, которые сам он пережил 22 декабря 1849 г.: «Этот человек был раз взведён, вместе с другими, на эшафот, и ему прочитан был приговор смертной казни расстрелянием, за политическое преступление. Минут через двадцать прочтено было и помилование, и назначена другая степень наказания; но однако же в промежутке между двумя приговорами, двадцать минут, или по крайней мере четверть часа, он прожил под несомненным убеждением, что через несколько минут он вдруг умрёт. <…> Он помнил всё с необыкновенною ясностью и говорил, что никогда ничего из этих минут не забудет. Шагах в двадцати от эшафота, около которого стоял народ и солдаты, были врыты три столба, так как преступников было несколько человек. Троих первых повели к столбам, привязали, надели на них смертный костюм (белые, длинные балахоны), а на глаза надвинули им белые колпаки, чтобы не видно было ружей; затем против каждого столба выстроилась команда из нескольких человек солдат. Мой знакомый стоял восьмым по очереди, стало быть, ему приходилось идти к столбам в третью очередь. (Сам Достоевский на эшафоте стоял шестым и попадал во вторую очередь. — Н.Н.) Священник обошёл всех с крестом. Выходило, что остается жить минут пять, не больше. Он говорил, что эти пять минут казались ему бесконечным сроком, огромным богатством; ему казалось, что в эти пять минут он проживет столько жизней, что ещё сейчас нечего и думать о последнем мгновении, так что он ещё распоряжения разные сделал: рассчитал время, чтобы проститься с товарищами, на это положил минуты две, потом две минуты ещё положил, чтобы подумать в последний раз про себя, а потом, чтобы в последний раз кругом поглядеть. <…> Он умирал двадцати семи лет, здоровый и сильный; прощаясь с товарищами, он помнил, что одному из них задал довольно посторонний вопрос и даже очень заинтересовался ответом. Потом, когда он простился с товарищами, настали те две минуты, которые он отсчитал, чтобы думать про себя; он знал заранее, о чём он будет думать: ему всё хотелось представить себе, как можно скорее и ярче, что вот как же это так: он теперь есть и живёт, а через три минуты будет уже нечто, кто-то или что-то, — так кто же? Где же? Всё это он думал в эти две минуты решить! Невдалеке была церковь, и вершина собора с позолоченною крышей сверкала на ярком солнце. Он помнил, что ужасно упорно смотрел на эту крышу и на лучи, от неё сверкавшие; оторваться не мог от лучей: ему казалось, что эти лучи его новая природа, что он чрез три минуты как-нибудь сольётся с ними… Неизвестность и отвращение от этого нового, которое будет и сейчас наступит, были ужасны; но он говорит, что ничего не было для него в это время тяжело, как беспрерывная мысль: «Что если бы не умирать! Что если бы воротить жизнь, — какая бесконечность! И всё это было бы моё! Я бы тогда каждую минуту в целый век обратил, ничего бы не потерял, каждую бы минуту счетом отсчитывал, уж ничего бы даром не истратил!» Он говорил, что эта мысль у него наконец в такую злобу переродилась, что ему уж хотелось, чтоб его поскорей застрелили…»
Отдельные штрихи сближают главного героя «Идиота» с издателем журнала «Русское слово» графом Г.А. Кушелевым-Безбородко, но, конечно, главными «прототипами» Льва Николаевича Мышкина или, скорее, ориентирами, образцами послужили, как указывал сам Достоевский, — Иисус Христос и Дон Кихот.
У читателей «Идиот» с самого начала вызвал большой интерес, а вот критики и коллеги по перу далеко не всегда ограничивались восторженными откликами. Недоволен романом остался и сам писатель, охарактеризовавший свое творение в письме к В. М. и С. А. Ивановым довольно сурово:
«Случилось же так, что все лопнуло. Роман вышел неудовлетворителен, но, кроме того, вышло и то, чего я не мог даже и предвидеть прежде: вышло то, что я, долго быв вне России, потерял возможность даже и писать как следует, так что даже и на новое произведение какое-нибудь надеяться не могу. (…) хоть „Идиот” и не удался, но за 2-е издание его несколько книготорговцев готовы были дать и давали хоть и небольшие, сравнительно, деньги, но все же значительные, полторы и две тысячи».
Близкий друг Достоевского Аполлон Майков сразу после выхода в свет первых семи глав романа высоко оценил его, но позднее добавил к бочке меда ложку дегтя:
«…впечатление вот какое: ужасно много силы, гениальные молнии (напр<имер>, когда Идиоту дали пощечину и что он сказал, и разные другие), но во всем действии больше возможности и правдоподобия, нежели истины. Самое, если хотите, реальное лицо — Идиот (это вам покажется странным?), прочие же все как бы живут в фантастическом мире, на всех хоть и сильный, определительный, но фантастический, какой-то исключительный блеск. Читается запоем, и в то же время — не верится».
Майков при этом не мог не понимать, что автор к фантастике нисколько не стремился: «некоторые характеры просто портреты», — писал Федор Михайлович в ответ доброжелательному критику.
Известный критик Николай Страхов собирался написать об «Идиоте» статью, но так и не осуществил этот замысел. В письме к Достоевскому от 12 апреля 1871 года он нахваливал выходивших тогда «Бесов» и ругал роман про князя Мышкина:
«…Вы загромождаете Ваши произведения, слишком их усложняете. Если бы ткань Ваших рассказов была проще, они бы действовали сильнее. Например, „Игрок”, „Вечный муж” произвели самое ясное впечатление, а все, что Вы вложили в „Идиота”, пропало даром».
Согласно жене Достоевского, Анне Григорьевне, Виктора Буренина он считал самым отзывчивым своим критиком, который «наиболее понимал его мысли и намерения», однако «Идиот» Буренину пришелся совсем не по вкусу:
«Лица, группирующиеся вокруг князя Мышкина, тоже если не идиоты, то как будто тронувшиеся субъекты. Тринадцатилетние мальчики у г. Достоевского говорят не только как взрослые люди, но даже на манер публицистов, пишущих газетные статьи, а взрослые люди, женщины и мужчины, беседуют и поступают, как десятилетние ребята. Словом, роман можно было бы не только „Идиотом” назвать, но даже „Идиотами”: ошибки не оказалось бы в подобном названии».
Николай Лесков, опубликовавший свою рецензию под псевдонимом, тоже был не в восторге от романа, герои которого «все, как на подбор, одержимы душевными болезнями»:
«Некоторые видят в романе „Идиот” проведение автором такой идеи: честная простота и бесхитростность, откровенная, непоколебимая правдивость, соединенная с глубокою гуманностию и пониманием человеческой души, а главное, правдивая простота во всех отношениях с людьми, честность и любовь к ним есть всепобеждающее, гигантски сильное средство к достижению каких бы то ни было общественных или частных целей. Не знаем, насколько такой взгляд верен, потому что роман еще далеко не кончен; из того, что напечатано, подобное заключение вывести довольно смело».
И Салтыков-Щедрин не стал миндальничать, от него Достоевскому досталось за политическую близорукость и специфический подход к изображению характеров:
«Укажем хотя на попытку изобразить тип человека, достигшего полного нравственного и духовного равновесия, положенную в основание романа „Идиот” (…) И что же? Несмотря на лучезарность подобной задачи, поглощающей в себе все переходные формы прогресса, г. Достоевский, нимало не стесняясь, тут же сам подрывает свое дело, выставляя в позорном виде людей, которых усилия всецело обращены в ту самую сторону, в которую, по-видимому, устремляется и заветнейшая мысль автора. Дешевое глумление над так называемым нигилизмом и презрение к смуте, которой причины всегда оставляются без разъяснения, — все это пестрит произведения г. Достоевского пятнами совершенно им несвойственными и рядом с картинами, свидетельствующими о высокой художественной прозорливости, вызывает сцены, которые доказывают какое-то уже слишком непосредственное и поверхностное понимание жизни и ее явлений. (…) С одной стороны, у него являются лица, полные жизни и правды, с другой — какие-то загадочные и словно во сне мечущиеся марионетки, сделанные руками, дрожащими от гнева…»
Критики Серебряного века «Идиота» тоже особо не жаловали (в отличие, скажем, от «Преступления и наказания» и «Братьев Карамазовых»), отдельных разборов ему почти не посвящали и отзывались о нем чаще всего вскользь — как, например, Иннокентий Анненский в статье «Достоевский в художественной идеологии»:
«…роман не загроможден, подобно „Идиоту”, вставочными сценами, в которых драма так часто у Достоевского не то что получала комический оттенок, а прямо-таки мешалась с водевилем. … Ну, какая там игра была в „Бедных людях”?.. Одна струна, да и та на балалайке. С „Идиотом” тоже ведь плохо, хотя и совсем по-другому. Там душа иной раз такая глубокая, что страшно заглянуть в ее черный колодец».
Мышкин и Настасья Филипповна
В романе Ф. М. Достоевского сложны отношения Мышкина и Настасьи Филипповны. Они с самого начала были обречены на трагедию: как для Настасьи Филипповны, которая оказывается убитой Рогожиным, так и для князя Мышкина, который из-за ее смерти сходит с ума.
Любовь Мышкина
Настасья Филипповна имела свою жизненную историю. Князь Мышкин – один из тех, кто смог увидеть ее душевную рану. Лицо героини вызывает у Мышкина чувства сострадания. Лев Николаевич Мышкин по-настоящему хочет спасти внутреннее «я» Настасьи Филипповны, поэтому он предлагает ей выйти за него замуж и обвенчаться. Главный герой произведения хочет спасти Настасью Филипповну и вывести ее из ада.
Князь Мышкин пытается спасти Настасью Филипповну и от самой себя, и от Рогожина. Он знает, что этот человек способен причинить ей вред.
Князь Мышкин смог увидеть настоящее лицо Настасьи Филипповны. Когда она понимает, что он «угадал» ее, героиня влюбляется в князя «на свое горе». Она признается, что верит князю Мышкину, потому что он был единственным, кто поверил в нее.
Сущность Настасьи Филипповны
Любовь Мышкина к Настасье Филипповне с самого начала была обречена на трагедию. Князь Мышкин, стремясь спасти героиню, не понял одного: нельзя спасти человека, который не хочет своего спасения. Гордость Настасьи Филипповны мешает ей поверить в собственное возрождение. В ее душе глубоко засела мысль о том, что она великая грешница. Настасья Филипповна трижды возвращается к Рогожину, потому что не уверенна в себе самой. Героиня считает себя «самым павшим, самым порочным существом» в мире. Князь Мышкин и Настасья Филипповна не смогли бы существовать вместе.
Настасья Филипповна – героиня очень противоречивая. В ней уживаются две противоположные личности. Мечта Настасьи Филипповны приводит ее к любви к Мышкину, а самоуничижение – к любви к Рогожину.
В итоге Настасья Филипповна отказывается от предложения князя, тем самым отказываясь от возможности возродиться, и уезжает вместе с Рогожиным. Героиня фактически идет навстречу своей гибели.
Ф. М. Достоевский показывает, почему не состоялась свадьба князя Мышкина и Настасьи Филипповны. Героиня ощущала себя «назначенной к закланию жертвой», поэтому она решает вновь сбежать к Рогожину. Настасья Филипповна будто действительно приносит себя в жертву.
Финал отношений
Первоначально Мышкин предсказывает то, что Рогожин зарежет Настасью Филипповну. Вскоре она действительно предчувствует свою гибель. И действительно: купец Парфен Семенович Рогожин, влюбленный в героиню, убивает ее из-за своей безумной ревности.
Смерть Настасьи Филипповны становится причиной того, что Лев Николаевич Мышкин сходит с ума, и он вновь отправляется на лечение за границу.
Так трагично заканчиваются взаимоотношения Мышкина и Настасьи Филипповны, а также весь роман Ф. М. Достоевского «Идиот».
Данная статья, которая поможет написать сочинение «Мышкин и Настасья Филипповна», рассмотрит причины, по которым брак между героями был невозможен с самого начала.
Посмотрите, что у нас есть еще:
- для самых рациональных — Краткое содержание «Идиот»
- для самых нетерпеливых — Очень краткое содержание «Идиот»
- для самых компанейских — Главные герои «Идиот»
- для самых крутых — Читать «Идиот» полностью
Тест по произведению
Даже второстепенные женские персонажи чаще всего аттестуются автором именно с точки зрения их внешней привлекательности, при этом и в мимолетном случае автор не отказывается от попытки разгадать тайну женского очарования. К примеру, сестра Гани Иволгина Варвара Ардалионовна характеризуется автором, как «девица лет двадцати трех, среднего роста, довольно худощавая, с лицом не то чтобы очень красивым, но заключавшим в себе тайну нравиться без красоты и до страсти привлекать к себе» (93).
В то время как красавица немка в доме Настасьи Филипповны выполняет чисто декоративную функцию, ибо «была столь же глупа, сколько и прекрасна» (161).
Даже в мельчайших художественных деталях Достоевский обозначает связь красоты с такими категориями, как ум, характер, судьба, и рисует в романе результат их таинственных хитросплетений. Воистину – «красоту трудно судить… Красота – загадка (80), но красота – это еще и сила, с нею можно «мир перевернуть» (84). Человек ощущает органичную тягу к прекрасному. Его сердце прозревает в красоте то высшее проявление блага, ту приобщенность к подлинному совершенству, первозданной гармонии, которые и рождают в сердце восторг любви. Одно только появление красавицы Настасьи Филипповны вызывает «столбняк», «онемение» (у Гани Иволгина); князь Мышкин «остолбенел на месте», на Рогожина «вид ее произвел необыкновенное впечатление, он так побледнел, что даже губы его посинели» (117). Его влечет к ней как к «магниту», как к «божеству какому-то».
Достоевский, как видим, вкладывал исключительный смысл в обличье прекрасной женщины. Заметим, что и женщине обычного внешнего вида писатель придавал важное значение, полагая, что «в ней заключена одна наша огромная надежда, один из залогов нашего обновления». Что же касается роли «положительной и бесспорной красоты в лице русской женщины», то смысл ее преображающего воздействия на людей писатель связывал с правдой «бесспорной и осязательной». Именно в красоте Достоевский усматривал сверхматериальные начала, которые потому и способны улучшить жизнь, что воплощаются они в мире человеческого духа.
Впрочем, не всем понятна красота. Часто на нее смотрят с вожделением, стремясь завладеть ею. Натурами эгоистическими и страстными овладевает слепая решимость «соблазна», при этом, действуя сообразно инстинкту, они не способны оценить подлинного совершенства, проявляя в погоне за внешней красотой лишь собственную нравственную ущербность. Так, о Настасье Филипповне до появления в ее жизни князя Мышкина сказано: «О красоте ее знали все, но и только…»
Настасья Филипповна
И в самом деле, ранен своей страстью Рогожин, который, обращаясь к Настасье Филипповне «со смелостью приговоренного к казни», готов служить своей «королеве», но по сути не понимает ее, не чувствует причин ее внутреннего разлада, он ослеплен лишь ее незаурядной внешностью и экзальтированным поведением. Ганя, будучи женихом Настасьи Филипповны, пребывает в комической «трусливой потерянности» и по-настоящему озабочен лишь собственной корыстью. Для Тоцкого красота Настасьи Филипповны – то источник наслаждения, то предмет щегольства, то досадное излишество. Но, очевидно, что все эти герои, да и остальные тоже, стремятся использовать лишь ее телесную прелесть, не придавая никакого значения ее душевному самочувствию, не пытаясь разгадать эту «фантастическую» женщину, не видя никакого смысла в том разительном контрасте, который так ошеломил князя.
Между тем главное, что изумило Мышкина при взгляде на портрет Настасьи Филипповны, а затем и при их личном знакомстве, – это контраст между «необъятной гордостью, презрением, почти ненавистью», отпечатавшимися на этом необыкновенном по своей красоте лице, и доверчивостью, простодушием, детскостью, свидетельствующими о внутреннем конфликте и неизбежности страданий.
Волна сострадания подхватила и увлекла князя, побудила его целовать портрет прекрасной мученицы. При личной встрече реакция была еще острее. Князь «отступил в изумлении, весь даже вздрогнул» (105) – так сильно, даже невыносимо было впечатление от этой ослепляющей красоты, так испуган был князь глубоким контрастом между божественным совершенством ее облика и нарочитой вульгарностью поведения. Трагедию предвидел князь в этом разладе, трагедию, участником которой он уже не мог не быть.
Глубинная, почти родственная связь, которую Мышкин и Настасья Филипповна при первой же встрече ощутили друг к другу, – это как бы забытые и вновь обретенные духовные узы, о которых всегда мечтается человеку, но в существовании которых разочаровавшийся и отчаявшийся человек так склонен усомниться. Чуть позже Настасья Филипповна признается князю: «Разве я сама о тебе не мечтала? Это ты прав, давно мечтала, еще в деревне у него (у Тоцкого – Н.Т.), пять лет прожила одна-одинехонька; думаешь-думаешь, бывало-то, мечтаешь-мечтаешь, – и вот все такого, как ты, воображала, доброго, честного, хорошего и такого же глупенького…» (176) При первой встрече с князем она тоже опознает его каким-то внутренним зрением: «Право, где-то я видела это лицо!»
Что касается князя, то его приобщенность к судьбе Настасьи Филипповны столь прочна, что один взгляд на ее портрет многое определил в его жизни. Ее красота, в которой «страдания много», стала для него абсолютным критерием, с которым можно, например, сравнить облик ее соперницы Аглаи, и простодушно признать, что та хороша чрезвычайно, почти как Настасья Филипповна, хотя лицо совсем другое!.. (80) (Курсив мой – Н.Т.)
О Настасье Филипповне нельзя забыть. Вот почему при их личной встрече князь сразу признается: «Такою вас именно и воображал…» Более того, она уже настолько для него своя, что он не боится ее прилюдно укорить: «А вам и не стыдно! Разве вы такая, какою теперь представлялись. Да может ли это быть!» (121) И что самое невероятное – гордячка Настасья Филипповна, «вся вдруг вспыхнув и закрасневшись», призналась: «Я ведь и в самом деле не такая, он угадал»(121).
Настасья Филипповна сразу и безоговорочно поверила князю: «А князь для меня то, что я в него в первого, во всю мою жизнь, как в истинно преданного человека поверила. Он в меня с одного взгляда поверил, и я ему верю» (160). Верит же человек в то, что ощущает как самое главное в своей жизни. Характер взаимоотношений князя и Настасьи Филипповны можно назвать борьбой великодуший: каждый из них готов на жертвы ради другого. «Я умру за вас, Настасья Филипповна», – прилюдно клянется князь. Однако в запутанной судьбе этой «фантастической» женщины простых решений нет.
Приняв князя душой, признав за ним право на решение своей судьбы, Настасья Филипповна вновь поверила в то, в чем начала уже сомневаться: в присутствие в жизни добра, совести, любви. Ее дух, изголодавшийся по совершенству, не видя, но желая его, не мог обмануть её. При встрече с Мышкиным почти религиозное откровение пережила Настасья Филипповна, ибо то, что не стоит веры, не стоит ни жизни, ни смерти. В этом смысле Настасья Филипповна – воплощение страдающей, ищущей, мятущейся русской души, которой и свойственны черты, оцененные Достоевским как национальные: простодушие, честность, искренность. Невозможность быть таковой всегда и является источником страданий для Настасьи Филипповны.
Характерно, что фамилия у героини – Барашкова, значит, слабая, нежная, беззащитная, приносимая в жертву. Фамилия эта в евангельском контексте ассоциируется не только с жертвенным агнцем, но и с Богородицей, что в романе подтверждено характером отношения к ней князя Мышкина.
Он имел одно виденье,
Непостижное уму, —
И глубоко впечатленье
В сердце врезалось ему.
Отношение князя к ней – это, по сути, отношение рыцаря к богородице. Вот почему замену букв в «Рыцаре бедном» Пушкина – А.М. Д. – на Н.Ф.Б., сделанную Аглаей «с такою явной и злобной насмешкой», князь воспринял как что-то «тяжелое и неприятное», что его «уязвило». Он реагирует на «резкую и легкомысленную» выходку Аглаи как на святотатство. «Что была насмешка, в том он не сомневался», – вот почему «князь долго в чрезвычайном смущении мучился одним неразрешимым для него вопросом: как можно было соединить такое истинное, прекрасное чувство с такою явною и злобною насмешкой?» (254)