Содержание
Мораль Нового Завета________________
- III. Изучение нового материала.
- IV. Изучение нового материала.
- IV. Изучение нового материала.
- IV. Изучение нового материала.
- IV. Изучение нового материала.
- IV. Изучение нового материала.
- IV. Изучение нового материала.
- IV. Изучение нового материала.
- IV. Изучение нового материала.
- IV. Изучение нового материала.
Неизмеримое богатство христианских нравственных идей содержится в 27 книгах Нового завета. Наиболее значительны из них два круга источников: во-первых, так называемые синоптические Евангелия от Матфея, Марка и Луки; во-вторых, послания апостола Павла. Христианство возникло внутри иудаизма — из идеи о страдании и унижении как пути к спасению. Еврейские пророки, предвещавшие, что нарастание горя и бедствий завершится приходом машшиаха — божественного помазанника — с последующим избавлением, подготовили почву для явления Христа («Христос» — это перевод на греческий еврейского слова «машшиах»).
По своему нравственному пафосу христианство радикально отличалось от иудаизма и всех прочих религий универсальностью общечеловеческого содержания. Оно обратилось с Евангелиями (греч. «εύανγέλιον» — «благовесть») к тем слоям населения, которые для многих других религиозных нравственных систем выступали образцом социально-моральной деградации — живым примером того, что бывает с существом, не выполняющим нравственных требований.
Христианство решительно отказалось от этноцентризма. Оно начало учить о равенстве всех людей перед Богом, стало быть, и по отношению друг к другу. В самом себе надо преодолеть этническую и социальную обособленность, чтобы выйти на новый уровень человечности, «где нет ни Еллина, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, Скифа, раба, свободного, но все и во всем Христос» (Кол. 3,11). Опираясь на новое видение человека, апостол Павел прямо призывает любить чужеродцев как братьев по вере: «Братолюбие между вами да пребудет, страннолюбия не забывайте» (Евр. 13,1-2). Сущность обновленного человека не в этнической принадлежности, а в настрое души по отношению к Богу и другому человеку. Универсальность христианства обусловила поворот от ритуальности, сильно различающейся у разных народов, к собственно нравственному поведению, которое покоится на единых для всех людей устоях.
Новая религия обратилась к униженным и оскорбленным, отвергнутым и угнетаемым: к тем, кто занимал в иерархии низшие места — к чужакам, рабам и изгоям. Это был коренной переворот в понимании нравственности. До того, включая иудаизм, стержнем морали было поощрение лучшего, т.е. более совершенного — даже если это лучшее не совпадало с устоявшимися общественными рангами, а поощрение толковалось очень специфически — как в учениях пророков — в форме предельных испытаний. В христианстве высокое и низкое меняются местами: «Больший из вас да будет вам слуга: ибо кто возвышает себя, тот унижен будет, а кто унижает себя, тот возвысится» (Мф. 23,11-12). Радикальная переоценка ценностей предлагает ориентацию на «нового человека». Вместо традиционной мудрости появляется совершенно новая добродетель — смиренномудрие — склонность почитать другого высшим себя.
Этот переворот не был «восстанием рабов», как пытался уверить в конце XIX в. Ницше. Христова проповедь не звала к насильственному преобразованию земного общественного устройства, к превращению рабов в господ, а господ в рабов, каковыми всегда были рабские восстания. Она обещала Царство Божие, в котором нет ни рабов, ни господ, но все друг другу братья, а всякое насилие уступает место справедливости, милосердию и любви. Это царство обозначается как высшее сокровище, драгоценная жемчужина, которую человек может найти только в своем сердце. Учение Христа — это выстраивание нравственной системы снизу и из глубины — от людей, обделенных обычными жизненными благами, но зато свободных от чрезмерной привязанности к ним. Христос со всей полнотой прочувствовал и осознал, что они — тоже люди, и нравственность должна выставлять свои обетования с расчетом на них.
Сын Божий намного ближе к людям, чем иудейский Яхве. Он воплощает в себе всю полноту и божественной, и человеческой природы: он всемогущ и премудр, но может испытывать человеческие чувства, т.е. страдать. Он тоже является сыном и поэтому может быть для людей не только недостижимым идеалом, но и образцом для подражания. В христианстве нравственность понимается как встречное движение Бога и человека. Бог совершает ке-носис — нисходящее движение, выход из своей божественной сущности к человеку, чтобы своими страданиями и смертью принять на себя грехи людей и вызвать у них духовный подъем, движение к Богу. Апостол Павел установил параллель между первородным грехом Адама, посредством коего все люди сделались причастными греху, и подвигом Христа — его добровольной смертью, через которую у людей появилась возможность приобщиться праведности и благодати. Нравственный идеал задается через слово Христа и его деяния: земную жизнь, смерть на кресте и воскресение. Быть нравственным — значит слышать Христово слово и подражать Ему.
В учении Павла огромное значение приобретает идея о грядущем преображении человека. Душа человеческая освободится от греховности, и закон утратит для нее значение, ибо где закон, там и грех как отступление от него. Закон необходим для человеческой натуры, которая не может творить добра без принуждения и наказания. Жертвенная смерть Иисуса на кресте и воскресение стали залогом благодати, которая выше закона. Грех преодолевается не исполнением закона, а любовью, верой и надеждой, которые суть дары Святого Духа. В противовес иудаизму апостол Павел стал учить об оправдании «только верой», но не делами.
На этой основе существенно изменился акцент в нравственном отношении человека к человеку. Главным становится не буквальное соответствие поступка закону, а намерение, мотив, по которому совершается поступок. Не повиновение закону и его педантичное исполнение, а любовь — вот этический пафос христианства. «Не оставайтесь должными никому ничем, кроме взаимной любви; ибо любящий другого исполнил закон. Ибо заповеди: не прелюбодействуй, не убивай, не кради, не лжесвидетельствуй, не пожелай чужого и все другие заключаются в сем слове: люби ближнего твоего, как самого себя. Любовь не делает ближнему зла; итак любовь есть исполнение закона» (Рим. 13,8-10). Преображение человека происходит за пределами земной жизни, но начинается уже на земле и начинается с чувства любви. Любовь знаменует начало Царства Божия в сердце верующего. «Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем» (1 Иоан. 4,16), — гласит одно из вероисповедных положений христианства. Гимном любви звучат слова апостола Павла: «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая, или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, то я — ничто. И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, — нет мне в том никакой пользы» (1 Кор. 13,1-3). Эта христианская любовь «αγάπη» — братское чувство, равно распространяющееся на всех людей, независимо от их этнической принадлежности и социального статуса. Как видно из слов апостола, любви подчинены две другие высшие христианские ценности: вера и надежда. Точнее сказать, эти три добродетели вместе составляют нераздельное и неслиянное единство, ибо надежда и любовь не возможны без веры во Христа как победителя мира, а любовь и вера неотделимы от надежды. Любовь собирает в себя все содержание нравственности, в том числе то, которое было дано в Моисеевых заповедях. На ней основаны положительные добродетели христианства, занимающие важное место в системе нравственности. Эта система поддерживается идеей Нового Завета — договора между Христом и всем человечеством. Согласно ему нравственное отношение распространяется на всех людей без исключения: «Вы слышали, что сказано: «люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего». А я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас» (Мф. 5,43-44), — ибо перед богом все равны. Если ветхозаветная этика была этикой талиона, справедливости, понятой как равное воздаяние, то христианство становится этикой благодати или милости, даруемой каждому человеку просто потому, что он человек.
Негативные добродетели вытекают из христианского понимания отношения человека к миру, к посюсторонней жизни. Оценка мира в целом делается более суровой, чем в иудаизме. «Не любите мира, ни того, что в мире: кто любит мир, в том нет любви Отчей» (1 Иоан. 2,15) — такова позиция апостола Иоанна, одна из самых крайних, категоричных в Священном Писании. В соответствии с этой позицией преобразуется понятие о цели и смысле жизни. Иудаизм провозгласил улучшение земного существования целью человеческих усилий, а нравственность — средством, необходимым для этой цели. Человек должен выполнять заповеди, чтобы продлились дни его, и чтобы ему было хорошо на земле. С точки зрения христиан, целью жизни должно быть не земное благополучие, а спасение души для жизни потусторонней и вечной. Под спасением подразумевается избавление от зла морального — греха, и физического — страданий и смерти. Земная жизнь рассматривается только как подготовительная ступень к переходу в вечность.
В связи с такой переориентацией особое значение приобрело отношение к самому себе. Праведный человек, как полагают христиане, ведет непрестанную борьбу не столько с внешними, сколько с внутренними врагами: соблазнами и похотями, — в числе коих «похоть плоти, похоть очей и гордость житейская» (1 Иоан. 2,16). Для того чтобы одолеть внутреннего врага, нужны готовность к покаянию и душевная стойкость. Это и есть негативные добродетели.
Христианство открыло новые глубинные пласты нравственности. Внутри обычного круга моральных требований оно установило иной круг. Вступление в него означает обретение более высокой степени совершенства. Христианское отношение к иудаизму должно быть образцом отношения более совершенного нравственного состояния к менее совершенному. Нагорная проповедь Иисуса не отменяет Моисеева Декалога, но включает его как частный момент в более широкую систему требований. Ветхозаветное «не убивай» расширяется до осуждения враждебности как таковой во всех ее проявлениях: в гневе, оскорблениях, ссорах. Осуждается не только самый факт прелюбодейства, но даже внутреннее потворство соблазну. Если верность клятве, т.е. подкрепленному обращением к божественным силам обету, является первым кругом праведности, то второй круг, очерчиваемый Христом, требует отказа от клятвенных обещаний вообще, стало быть, верности всякому собственному слову. Неотъемлемым элементом обычной нравственной жизни является оценка поведения других людей. Но Иисус такую оценку отвергает: «Не судите, да не судимы будете» (Мф. 7,1). По заслугам чужие деяния может оценить только Всевышний, а человеческий суд пристрастен и своекорыстен, ибо людям свойственно скорее видеть чужие недостатки, чем собственные: сучок в глазу брата, чем бревно в своем глазу. Тем более, воздаяние по заслугам, в особенности наказание зла должно исходить от Бога, а не от людей. Добро созидательно, а зло разрушительно. В глубине каждого сердца пробиваются ростки добра. Гнев и злоба могут, в крайней случае, уничтожить врага; смирение, прощение и любовь способны превратить его в друга. Вместо иудейского талиона Христос предписывает «золотое правило нравственности»: «Во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними» (Мф. 7,12). Он показывает нам, какой должна быть нравственность в последней своей глубине — там, где человеческое сливается с божественным, а всеблагое с всемогущим. Нравственный идеал — это соединение несоединимого. Противоположные определения морали образуют в нем не слиянную и нераздельную гармонию. Неоценимым достоинством христианской нравственной системы является ее антиномичность. С одной стороны, Евангелие призывает к аскетическому отвержению мира и естественных привязанностей: «если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя» (Мф. 5, 29). С другой стороны, заповедь любви к ближнему и забота о грешниках, каковые ведь тоже составляют часть «мира сего». С одной стороны, проповедь обращена ко всем без исключения: сирым, страждущим, нищим духом, грешникам, т.е. проявляет максимальную открытость. С другой стороны, в ней дается категорическое наставление: «Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, оборотившись, не растерзали вас» (Мф. 7,6). С одной стороны, заповедь всеобщего примирения; с другой, разъяснение: «Не мир пришел я принести, но меч, ибо пришел я разделить человека с отцом его и дочь с матерью ее» (Мф. 10,34-35). Подлинная нравственность вмещает в себя и ту, и другую стороны. Она зовет одновременно и ввысь и вглубь, потому что Царство Божие находится и за пределами мира, и в человеческой душе. Духовная узость способна видеть здесь только логические противоречия и поэтому вынуждена метаться из одной крайности в другую. Задача же состоит в том, чтобы удержать обе стороны. Вся европейская этика, поднявшаяся на христианском фундаменте, и по сей день решает эту задачу. Важнейшие идеи, унаследованные ею из Нового завета:
— праведность есть дар Святого Духа,
— она даруется всякому человеку независимо от его социальной и этнической принадлежности,
— она поднимает его с низшего слоя бытия («сего мира») на высший (Царство Божие),
— ее основное содержание составляет любовь к Богу и людям.
Дата добавления: 2014-11-13; просмотров: 30; Нарушение авторских прав
| | следующая лекция ==> | |
Иудейская этика | | |
Евангелия и новозаветная этика
Этику Нового Завета часто воспринимают как нечто простое и заурядное. Иногда ее даже ставят в ряд с другими нравственными учениями, настаивая на том, что Христос — всего лишь один из многих «учителей добра». Насколько правомерны такие заявления? К чему на самом деле призывает евангельская этика? Каково значение идеи жертвенности в Новом Завете? Можно ли соотнести этические требования к ученому и к обычному человеку? На эти вопросы отвечает Уильям Лоадер, профессор Нового Завета Университета Мердока (Западная Австралия).
Интервью было взято в рамках Седьмого симпозиума восточноевропейских и западных исследователей Нового Завета (Seventh East-West Symposium of New Testament Scholars), который был организован Общецерковной аспирантурой и докторантурой имени святых Кирилла и Мефодия (Москва 25 сентября — 1 октября 2016 года).
Итак, я хотел бы начать с достаточно наивного вопроса. Он касается не сколько этики Нового Завета, сколько этики вообще.
Хорошо.
Люди часто говорят, что все религии учат в общем-то одному и тому же: нельзя воровать, нужно быть честным и так далее. Как вы думаете есть ли нечто совершенно особенное, незаурядное в том этическом учении, которое мы встречаем в Евангелии?
Я думаю, что ответ на этот вопрос отчасти восходит к самому служению Христа, которое в свою очередь необходимо рассматривать в разрезе духовной традиции иудаизма. А эта традиция существует в рамках определенных ценностей. Поэтому здесь мы видим так много заповедей, важнейшие из которых касаются любви к ближнему и к Богу.
Сейчас во многих религиях в основании этического учения лежит так называемое золотое правило: «Относись к людям так, как хочешь, чтобы относились к тебе». Это правило восходит к Иисусу, а значит, и к иудаизму. Но дело в том, что сам Христос радикально интерпретирует это золотое правило, так что оно начинает применяться не только к тем, кто тебе дорог, но также и к тем, кто по отношению к тебе враждебен, кого принято называть «отбросами общества», а если исходить из Евангелия — к так называемым мытарям и грешникам. И один из дискуссионных вопросов, который возникает здесь, связан с тем, что Христос не видел этического противоречия между заботой о святости, то есть религиозной чистотой, и состраданием к падшим людям. Более того, Христос даже отдает большее предпочтение состраданию. Как Он и сказал однажды: «Не человек для субботы, а суббота для человека». Думаю, этот факт сообщает нам нечто особенное об учении Иисуса и ранних христиан. Ведь поначалу это было движение внутри иудаизма, но когда христиане начали проповедовать Евангелие не иудеям, возникла проблема, очень показательная. Поначалу ранние христиане считали, что для того, чтобы не евреи могли стать частью Церкви, им необходимо было проходить через обряд обрезания. Но затем случилось нечто такое, что в принципе должно было случиться, если следовать духу учения Христа. Конечно, если бы христианская община была малочисленной, не произошло бы никаких изменений. Но желающих креститься с каждым днем было все больше и больше. И тогда апостолы приняли такое решение, как бы говоря: «Сострадание и забота о людях — самое важное. Нам необходимо внести коррективы. Теперь, минуя требование 18-й главы книги Бытие, мы не будем требовать от обращающихся обрезания». А ведь сам по себе этот обряд был большой проблемой для многих верующих. Иисус ничего не говорил касательно этого, но, в моем понимании, Его руководство Церковью как раз и предопределило отказ от этого обряда. В этом и заключается вся суть евангельской этики. Она раскрывается в идее сострадания.
То есть можно сказать, что Христос приносил изменения не столько своими словами, сколько своими поступками?
Думаю — и то и другое. Ведь в Евангелии есть такие эпизоды, которые описывают его поступки, и они, как правило, заканчиваются его словами. Одну Его фразу я уже процитировал: «не человек для субботы, а суббота для человека» или «не здоровые нуждаются в докторе, но больные». Эти слова Христа связаны с тем или иным эпизодом, где Спаситель и поступает по-новому. Вместе они дают полную картину новозаветного учения. Можно привести другую Его фразу: «не то, что входит в уста, оскверняет человека, но то, что выходит из уст, оскверняет человека».
В таком случае есть другой вопрос. Те, кто не очень хорошо знаком с христианской традицией, и даже те, кто частично связан с ней, как правило, говорят, что этика здесь простая: она касается самоограничения, подчинения авторитету, усердной работы, и так далее. Христианское благочестие, с одной стороны, очень популярно, а с другой — встречает серьезную оппозицию. Как вы считаете, является ли это основным посылом новозаветной этики?
Думаю, очень трудно говорить о самом Христе, игнорируя понимание контекста эпохи, в которой Он жил. Это было время социальной турбулентности, время, когда люди находились под давлением римского владычества, косвенно и через Ирода Антипу, и через других римских марионеток. Я бы не сказал, что Галилея была на тот момент страшно бедным регионом, но здесь была нищета. Что это означало? Если вы были больны чем-то, значит, вы были бедными. Если вы были инвалидами — тоже. И это была не только экономическая бедность. Всеобщее чувство беспомощности было настолько сильным, что буквально каждый человек чувствовал необходимость перемен. В ответ на это во времена Иисуса возникло множество общественных течений, которые пытались принести эти перемены. Некоторые из них были даже военными. Стали формироваться террористические группировки, которые пытались подорвать власть римлян в этом регионе. Другие движения декларировали идею большего религиозного благочестия с более строгим исполнением иудейского закона. Другие фактически предлагали идею добровольного выхода из общества, для того чтобы достигнуть такой святости, когда уже Сам Бог пошлет иудейскому народу Свое спасание, даст ему долгожданную свободу. Можно вспомнить и Иоанна Крестителя, который говорил: «Божья милость призывает всех, и каждый должен быть погружен в реку Иордан, чтобы принять Крещение». И затем приходит Христос и провозглашает: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное». Именно Христос приносит новое видение. И это очень важный момент с точки зрения этики. Речь уже не идет о формальном соблюдении заповедей. Иисус приносит нечто совершенно новое. Больше всего он любит говорить об этом как о празднике, на котором будет место каждому, даже самому последнему грешнику. И это новое, неслыханное до того видение Христа было повесткой каждой Его дня. В этом новом видении — все, что происходит с обществом и внутри него должно измениться. Именно поэтому часть римлян сразу глубоко прониклись христианством. Оно радикально поставило под сомнение существующий порядок вещей. При этом я не думаю, что Христос в своем учении был хоть как-то мотивирован каким-то политическим подтекстом. Но при этом его беспокоило нечто большее, чем нравственность индивидуального человека. Он стремился принести действительные перемены, которые должны были восстановить людей, исцелить их от болезни, смерти. В этом и заключается вся сущность христианской надежды и самого служения Христа. Его служение должно было окончательно изменить жизнь общества. Воплощением нового видения Христа, которое Он принес в мир, стало таинство Евхаристии. Он приносит Самого Себя в жертву в этой новой перспективе, этому новому жизненному эталону. Он проливает Свою Кровь, умирает на Кресте. И затем Он повелевает своим последователям вкушать Его Тело и Кровь — не только ради Богообщения, но и ради приобретения такого же видения, в котором на Земле теперь есть справедливость и есть мир.
Вы упомянули жертву, которая безусловно является центральной идеей Евангелия и Библии?
Да.
Для многих людей этика и жертвенность — фактически одно и тоже. Да, мы грешники, но мы очищены Его Кровью, Его Жертвой. Однако вы упомянули жертвенность именно в контексте евангельской этики.
Да.
А как по-вашему идея жертвенности соотносится с этикой? Могут и они вообще быть согласованы?
Я думаю, что один из самых интересных моментов в Новом Завете касается истории ранних христианских обрядов, как примерно и пишет апостол Павел: существуют разные способы, чтобы пережить в себе значимость крестной смерти Иисуса. Иногда древние христиане говорили: «Его смерть — это жертва за всех людей». Возможно, сегодня мы уже не так понимаем то, что такое жертвенность, но сейчас мы могли бы если не повторить эту фразу, то хотя бы настаивать на том, что Его смерть повлияла на что-то, Его смерть что-то изменила. Подчас древние христианине говорили о жертве как о жертве умилостивления, вспоминая древний иудейский праздник Пасхи, который сам по себе изначально символизировал не искупление, а воспоминание о свободе, которую получил иудейский народ после долгих лет рабства в Египте. Идея жертвы для древних христиан была укоренена в смерти Иисуса Христа. Но и смерть Спасителя сама по себе ничего не значит без Его жизни. И очень важно, я полагаю, понимать, что поэзию нельзя втиснуть в рамки догматической системы так, чтобы всё было подогнано друг к другу. Это похоже на отношения влюбленных: ты говоришь другому о своей любви, но ты же не захочешь, чтобы он превратил эти слова в некоторое систематическое учение. И вот одни вслед за Павлом скажут: «всё определила смерть Иисуса». С другой стороны уже в период служения Спасителя многие получали прощение грехов через Божию благодать, Его словом. А в Евангелии от Марка, например, Иоанн Креститель всех без исключения призывал к покаянию, омывая их грехи в водах Иордана. Потому если мы будем полностью сосредоточены только на смерти Иисуса и будем смотреть на его учение только через призму прощения грехов, мы тем самым рискуем упустить многое из Евангелия. Апостол Марк мог бы сказать: «Прощение грехов — не самое важное, что было сделано Христом. Ведь Иоанн Креститель уже дал это людям. Христос стоит перед проблемой куда более сложной, глобальной: перед ним проблема не индивидуального греха, а социального, общечеловеческого». И именно в свете этой всепроблемы в древности и воспринималась сакральная идея жертвы. Возможно, сейчас для нас это уже не так актуально — при всех сложностях, связанных с различными культурными столкновениями, — но важно, что, говоря о христианской этике, мы должны помнить не только о смерти Спасителя, но и о Его жизни.
Разделение здесь недопустимо.
Вы упомянули общество.
Да.
Многие могли бы сказать, что этика-то как раз и касается именно общества. И она не обязательно должна лежать на основании каких-то сверхъестественных заповедей. Людям просто нужно быть в мире и согласии между собой, и этика подсказывает для этого различные пути. Ведь это можно вывести и из того, что вы говорили ранее о Римской империи и о Галилее. Можно ли сказать, что все эти проблемы относятся к аспектам светской этики? Ведь именно она показывает, как людям необходимо жить вместе, или все же можно утверждать, что проблемы коммуникации в обществе также связаны с идеей Божественного спасения?
Да. Вы вправе использовать такой аргумент, когда рассматриваете этику вне религиозного поля. Я думаю, что возможно, это и правдиво, особенно если принимать во внимание золотое правило. Сейчас это правило существует как в религиозном сознании, так и вне его. Но в христианской и иудейской традициях вы не можете отделять общество от того, что оно в себе несет — то есть организованное взаимодействие между людьми. Есть нечто такое, что определенным образом шире и глубже охватывает нашу оценку поведения других людей — это не просто моя заинтересованность не поступать с тобой плохо, чтобы ты потом не ответил мне взаимностью. Если исходить из книги Бытие, из идеи творения мира, мне уже нужно будет рассматривать эти проблемы в богословской перспективе. Здесь — Бог имеет значение. И Бог — Творец. И его творение — это благо, оно хорошо и прекрасно. А это уже определенным образом оказывает воздействие на наше восприятие другого человека, выходя таким образом из только этического проблемного поля. Ведь в таком мировоззрении другой человек — такое же творение Божие, как и ты. А значит, и мотив нашего поступка меняется.
Думаю, что на сегодняшний день мы должны осознать, что в нашем обществе есть много людей, для которых любовь и сострадание — не просто слова. Например, это становится наиболее актуальным, когда мы сталкиваемся с беженцами, с людьми, которые потеряли свой дом. Или когда мы сталкиваемся с расизмом, сексизмом, с теми кто дискриминируется по тем или иным причинам. Мы должны осознавать, что Божий Дух, если хотите, инкогнито уже присутствует в том обществе, где эти ценности соблюдаются. И понимание это приходит тогда, когда мы обращаемся к истории Богообщения, к истории Божьего народа, и особенно когда мы обращаемся к личности Иисуса Христа.
Да, но кто-то может возразить: «Мы живем уже в XXI веке. Все изменилось. Общество изменилось. Наука продолжает делать свои открытия. Применимы ли в таком случае старые этические нормы того общества, в котором было рабство, которое было патриархальным?
Отвечая на этот вопрос, я позволю себе кое-что прояснить. Очень важно то, что мы читаем древние тексты в том контексте, в котором они были написаны. Если так можно выразиться, предельно важно в любых человеческих взаимоотношениях, чтобы люди говорили на одном и том же языке, подразумевали одно и тоже. И при этом нужно осознавать и наличие определенных ограничений. Я не могу в полной мере понять вас, потому что вы, как личность, отличны от меня. И если я захочу понять вас лучше, мне нужно будет узнать что-то о вашем прошлом, о том, как вы воспитывались. Если я начну принимать ваши слова за чистую монету, не углубляясь в то, что за ними может стоять, я более чем уверен, что буду воспринимать их не так, как вы. Ваши слова я буду понимать по-своему. То же самое касается прочтения древних текстов: мы обязаны учитывать контекст. Например, для понимания общественных отношений в древнем обществе рассмотрим положение женщины.
Большинство мужчин в древней Греции, Риме или Иудее женились, когда им исполнялось 30 лет. Как правило, они женились на девушке, которой было едва 15. Что, исходя из этого, мы можем понять? Причина, по которой существовал такой обычай, была связана с тем, что отцы, которые были обеспокоены судьбой своих дочерей, не хотели, чтобы они беременели вне брака. И как только у них начинались месячные, они старались сразу же выдать их замуж. В итоге получалось такое возрастное неравенство в браке. Многим мужьям их жены годились в дочери. Плутарх писал: «Обращайся со своей женой, как с дочерью. Обучай ее всему». И именно ТАК МУЖЬЯ РАССМАТРИВАЛИ СВОЮ СЕМЕЙНУЮ РОЛЬ. Они должны обучать свою супругу. Многие мужчины приходили к заключению, что не только их молодые жены еще пока не зрелы, но и все женщины вообще не так зрелы, не так развиты, не так образованны, как мужчины. Такой общественный контекст, где в семье присутствовало такое возрастное неравенство, — благодатная почва для дискриминации женщин. Конечно же, она не могла быть руководителем. Потому что женщина — это образ мужчины, а мужчина — образ Божий. И подобное, например, вы можете найти в книге Бытие и в традиции античной Греции. Да, мы имеем право говорить: «Мы понимаем почему было такое отношение к женщинам». И сейчас, в XXI веке, мы можем увидеть недостатки такого отношения и утверждать, что это неправда. Что они не менее достойны, чем мужчины, и что интеллектуально они стоят с нами наравне. И теперь, осознавая это, понятно, что такое отношение должно быть пересмотрено, и не только оно, но и многое другое. Понимая, откуда появились те или иные общественные установки прошлого, теперь, с новым знанием и в новом контексте, мы способны сделать и новые выводы. Ведь и в эпоху ранней христианской Церкви произошел подобный пересмотр. И мы об этом уже говорили, когда возникла проблема с тем, что в христианство стали обращаться люди вне иудейской религии, то есть язычники. Тогда древние христиане приняли решение упразднить все основные ветхозаветные ритуалы. Они стали для новообращённых необязательными. Почему? Потому что этого требовало сострадание, а сострадание — это самое главное в Священном Писании. Сострадание — это и есть главная этическая ценность Библии. Вокруг него устраивается весь строй христианской нравственной мысли. А разве для нас теперь сострадание не актуально? Вопрос риторический.
Прекрасный пример. Спасибо. И, наверное, последний вопрос, несколько личного характера. Сейчас все больше и больше обсуждается вопрос об этическом аспекте научного исследования и самой науки, верно?
Да.
Чувствуете ли Вы какое-то напряжение или даже конфликт между этическими требованиями научного и академического сообществ и этикой Нового Завета?
Моя герменевтика, мой подход к интерпретации текстов, в частности текстов Нового Завета, связан с тем, о чем я уже говорил: как я отношусь к людям, так я отношусь и к текстам, к тому что написали люди 2000 лет назад. И в науке и в жизни должны применятся одни и те же принципы. Если я уважаю личность другого человека, я должен научиться слушать его на его языке, и я должен постоянно искать путь к пониманию его высказывания. Я должен со смирением признать, что не могу знать всего. Мне это и не нужно. В этом заключается мое этическое долженствование — слушать другого. Так я смогу устранить белые пятна в своем знании. Поэтому для меня причастность исторической науке означает тоже самое, что и отношение к другим людям. То отношение, которое требуется от меня к моей жене, к моему общению с другими людьми, в равной мере относится и к изучению древних текстов. Я должен дать им звучать так, как они изначально звучали.
Как обычно говорит мне моя жена: «Пожалуйста не выбирай, что тебе слушать, а что нет. Старайся понимать то, о чем я тебе говорю. Пытайся понять то, что стоит за моими словами, и не думай, что знаешь обо мне все. Иначе любви между нами не будет». Я убежден: общение с человеком приравнивается к этическим требованиям научного познания.
Спасибо Вам большое.
Спасибо Вам.
Было очень интересно слушать Вас.
Спасибо.
И, быть может, напоследок Вы хотите сказать несколько слов Вашим русским зрителям?
С удовольствием. Прекрасно оказаться здесь — в России. Я несу обязанности в сообществе изучения Нового Завета — разрабатываю программы международных инициатив в этой области. В прошлом школы, исследующие Новый Завет, по большей части находились в Западной Европе и в Северной Америке. Сейчас все изменилось. Мы стали признавать и восточных ученых. Я, например, из Австралии и работаю с комитетами не только из Восточной Европы, в частности и из России, но также и из Африки, Латинской Америки, со странами Карибского бассейна и Азиатского и Тихоатлантического регионов. Две недели назад я был на похожей конференции в Индии. Очень важно, что мы встречаемся вместе, объединяя наши подходы к исторической науке, при том, что большинство из нас — носители христианской традиции. Слушая литургии, проповеди, экскурсии на различных экспозициях, мы становимся еще ближе. Я очень ценю предоставленную мне возможность вновь стать участником этого дела.
Спасибо.
Этика ветхозаветной религии
Из книги Ивана Андреева «Православная апологетика», изданной в серии «Духовное наследие русского зарубежья», выпущенной Сретенским монастырем в 2006 г.
Благословение Авраама
Сущность нравственного мировоззрения ветхозаветной религии резюмирована в десяти заповедях, данных израильскому народу Богом через Моисея.
Итак, этика ветхозаветной религии прежде всего является теономной, т. е. основанной на религии. Нравственная жизнь человека необходима потому, что на это есть всеблагая воля Господня. Основа основ всей ветхозаветной морали – любовь к Богу; на этой основе возникает необходимость любви к ближнему. На любви к Богу и ближнему основываются все нравственные обязанности в отношении к Богу, ближнему и к самому себе.
Хотя принцип любви, как мы увидим ниже, не имеет в ветхозаветной религии такого всеобъемлющего применения, какое дано ему в религии христианской, тем не менее сам принцип этот ясно и точно провозглашен. «Да будут слова сии (возлюбить Бога и ближних) в сердце твоем и в душе твоей» (Втор. 6, 6). Не ограничиваясь общим указанием на необходимость любви к Богу и ближним, ветхозаветная религия указывает и весьма конкретные ее виды и стремится провести начала любви в семейную и общественную жизнь народа. Так, например, внушается необходимость почитать родителей, запрещается нанесение вреда жизни близких, требуется чистота нравов, уважение к праву собственности, к доброму имени окружающих и т. п. Еще более частные виды проявления любви к ближним указываются в многочисленных правилах ветхозаветного законодательства, в которых предписывается уважение к старцам, заботливость о благе вдов и сирот, снисхождение к несостоятельным должникам, помощь бедным, человеколюбие к рабам, великодушие к врагам и пр. «Если голоден враг твой, накорми его хлебом; и если он жаждет, напой его водою» (Притч. 25, 21).
Однако мораль ветхозаветной религии не заключала в себе полного выражения нравственной идеи во всей ее всеобъемлющей широте и глубине. В соответствии с главной целью этой подготовительной религии – воспитать и приготовить израильский народ к восприятию высшего христианского откровения – мораль ее внушала Израилю любовь друг к другу; всеобщее же применение принципа любви ко всем народам и ко всему человечеству в целом еще не было ее специальной задачей.
Основная мысль гражданского законодательства ветхозаветной религии заключалась в утверждении, что Царь Израиля есть Бог. Этим ветхозаветное законодательство резко отличалось от других древних законодательств. Последние имели всегда в виду главным образом достижение внешнего государственного благоустройства, мало интересуясь нравственным значением и назначением человеческой личности.
В основе же ветхозаветного гражданского законодательства, напротив, лежала мысль, что человек прежде всего и главным образом есть существо нравственное. Поэтому назначение человека состоит не в том только, чтобы он служил известную службу государству, но в том, чтобы он постоянно, во всех своих делах, в отношении к обществу, государству и к себе самому сообразовывал свою естественную волю со святой волей Бога, с Божественным законом и заботился об угождении не людям, а Богу.
Основное же отношение человека к Богу прекрасно выражалось словами: «Работайте Господеви со страхом и радуйтеся Ему с трепетом» (Пс. 2, 11).
Обрядовый закон ветхозаветного культа не ограничивался общими правилами богопочитания, а обставлял его множеством частных обрядов с целью овладеть всей жизнью народа. Важнейшую сторону ветхозаветного культа составляла жертва примирения, приносимая за грехи всего народа. Безграничная потребность заглаживания грехов была самой характерной чертой ветхозаветного человека.
«Мысли и думы ветхозаветных великих мужей, – говорит об этом профессор Н.П.Рождественский в своей «Апологетике», – возносились к той великой умилостивительной жертве за грехи мира, которая одна только может иметь истинно искупительное значение, – к жертве Божественной, по отношению к которой все ветхозаветные жертвы примирения и очищения были не что иное, как только символы и прообразы, предназначенные пробуждать и вызывать в душе человека потребность прощения. Может быть, ни в одном месте всего ветхозаветного Писания не выражено так сильно это сознание необходимости Божественной примирительной и умилостивительной жертвы за грехи мира, как в известных словах Иова, обращенных к Богу: «Заступись, поручись Сам за меня пред Собою! иначе кто поручится за меня?» (Иов. 17, 3). Такое заступничество и поручительство было предметом самых пламенных религиозных чаяний и желаний лучших людей древнего мира, но ветхозаветная религия не удовлетворяла этим желаниям. Только христианская религия удовлетворяет им» (т. II, с. 352).
Купить эту книгу можно
|
Бачинин В.А., доктор социологических наук
Библейское этическое учение выступает в двух основных формах — ветхозаветной и новозаветной. Евангельская этика Иисуса Христа — это высшая ступень нравственного откровения. Но она предполагает прямую связь с Ветхим Заветом — заповедями Пятикнижия, откровениями пророческих книг и нравственными поучениями книг учительных.
Нравственный опыт, растворенный в сакральном контексте Библии, служит неисчерпаемым источником духовных сил для многих поколений. Его направляющая роль резко возрастает и становится особенно действенной в эпохи исторических кризисов, когда обесцениваются привычные ценности и утрачивают свое влияние земные авторитеты. В моменты, когда человеку начинает казаться, что он очутился в духовной пустоте и ему не на что больше опереться, Слово Божье каждый раз демонстрирует невиданную мощь своей спасительной силы.
В библейской этике отобразились противоречия между сутью Божественных предписаний и особым характером человеческого существа, созданного богоподобным, но пережившим грехопадение. Творец признает за человеком право на свободу выбора между грехом и верностью Богу. Но, учитывая греховную природу человека, Бог вместе с тем помогает людям Своими запретительными и предписывающими заповедями преодолевать их слабости и несовершенства.
Сотворенный Богом Адам был поначалу непорочен, но подстрекаемые дьяволом в образе змия, он и Ева нарушили главный запрет Творца. Они отведали плод с древа познания добра и зла, проявили недопустимое непослушание и опрометчивую дерзость и тем самым распахнули врата для зла, дали ему возможность ворваться в свою жизнь. В итоге Бог сурово покарал их, изгнав из Эдема и предсказав тяжкие испытания в будущем не только им, но и всем их потомкам. Отныне для человека самым трудным испытанием стало постоянное ощущение собственной греховности, негармоничности, сопровождающееся борьбой противоположных начал внутри себя. Человек обнаружил в себе двойственность, выражающуюся в склонности как соблюдению Божественных заветов, т. е. к добру, так и к их нарушениям, т. е. к злу. Эти наклонности оказались сопряжены с особым преимуществом человека перед всеми остальными существами — его правом на свободное самоопределение и самоутверждение.
Внутренняя конфликтность человека сказалась на его практической жизни и придала конфликтный характер всей человеческой истории, наполнила ее раздорами, преступлениями, войнами. Несмотря на все это, Бог, не оставил людей на произвол судьбы, не позволил им встать на путь самоуничтожения. На протяжении всей истории Он помогал и помогает слабому и несовершенному человеческому существу то морально-правовыми рекомендациями-заповедями и нравственными уроками, то прямым покровительством, то прямой угрозой сурового наказания.
Во времена Ноя был заключен договор между Яхве и будущими поколениями израильского народа: <И сказал Бог Ною и сынам его с ним: <Вот, Я поставлю завет мой с вами и с потомством вашим после вас… Поставлю завет мой с вами, что не будет более истреблена всякая плоть водами потопа, и не будет уже потопа на опустошение земли> (Бытие. 9, 8-11). В ознаменование этого вечного завета-договора Бог оставил радугу, соединяющую небо с землей и символизирующую связь между Богом и всякой душой живой. Так, в сотворенном Богом мире совершилась, по сути, первая морально-правовая акция — заключение договора между двумя сторонами с взаимными обязанностями каждой. Ее продолжением стал завет между Богом и Авраамом, когда Яхве обязался покровительствовать праведнику и его потомкам, а Авраам, в свою очередь, обязался почитать Бога и хранить ему верность. Знаком этого договора стал обряд обрезания — принесение в жертву Богу части человеческого тела.
Нормативно-ценностным ядром этики Ветхого Завета явился декалог — десять заповедей, посланных Богом людям через своего пророка Моисея и предназначенных служить базовым основанием цивилизованного существования людей. В текстах Священного Писания содержание каждой из них развернулось и приняло вид многих конкретных поучений более частного характера, касающихся нравственно-правовых устоев семейно-брачных отношений, ответственности за религиозные и уголовные преступления, охраны частной собственности, порядка судопроизводства и т. д. Эти предписания, имеющие абсолютный, непререкаемый характер, не только указывают на модели должного поведения, но и предупреждают об ответственности за пренебрежение ими как перед Богом. Творец, давший людям исходные заповеди, непосредственно осуществляет контроль за их исполнением и настаивает на том, чтобы люди об этом знали. Он заявил Моисею: <Я возвещу им слова Мои, из которых они научатся бояться Меня во все дни жизни своей на земле и научат сыновей своих> (Исход. 4, 10). Таким образом, страх Господень — главное основание, на котором зиждется вся система моральных предписаний Ветхого Завета. Этот страх спасителен для человека и дан ему для его же блага. Он не унижает, а возвышает, позволяет быть истинным образом и подобием Божиим. А для этого у человека есть только один путь — <действовать справедливо, любить дела милосердия и смиренномудренно ходить перед Богом> (Мих. 6, 8).
Через Своих пророков Господь требует от людей: <Омойтесь, очиститесь; удалите злые деяния ваши от очей Моих; перестаньте делать зло, научитесь делать добро; ищите правды; спасайте угнетенного; защищайте сироту; вступайтесь за вдову> (Ис. 1, 16 — 17).
Своеобразие ветхозаветных нормативных предписаний заключается в том, что их содержание оказалось гораздо шире этнических пристрастий и национальных интересов древних иудеев. Их богодухновенность и универсализм вместе с силой и глубиной мысли, яркостью и многозначностью библейских образов создали поистине беспредельное духовное пространство и позволили Библии стать исходным нормативно-ценностным основанием для морально-этических и правовых систем многих народов и государств мира.
В Новом Завете, в притчах и проповедях Христа, в посланиях апостолов сформулирована новая система нравственных принципов, хотя и связанных с этикой Ветхого Завета, но вместе с тем существенно отличающихся от нее и представляющих собой высшую ступень развития библейского этического учения.
Гностик Птолемей, размышляя об отношении норм Нового Завета к нормам Ветхого Завета, указал на три вида библейских заповедей: 1) ветхозаветные заповеди, соблюдаемые Христом и ставшие впоследствии обязательными для всех христиан; 2) отдельные ветхозаветные нормы и в первую очередь предписания в духе талиона, упраздненные Христом; 3) заповеди Христа в виде различных символических и аллегорических предписаний.
В сформулированных Христом принципах нового вероучения не отвергается положительный духовный опыт Ветхого Завета, а напротив, требуется неукоснительное выполнение тех заповедей, которые даны Богом: <Не подумайте, что Я пришел упразднить Закон или Пророков> (Мф. 5,17). Это означало, что предлагаемые Им нормативно-ценностные принципы не отвергали тех положительных начал нравственности и социального порядка, которые уже существовали и действовали в человеческом обществе. Экономика, торговля, судопроизводство, при всех присущих им несовершенствах, не подлежали ни разрушению, ни отмене. Христос призывал лишь к тому, чтобы существующие социальные отношения между людьми в максимальной степени подчинялись высшим нравственным началам. Он порой начинал свои проповеди словами <Сказано древними…>, а затем, изложив, ветхозаветную заповедь, продолжал: <А Я говорю вам…> И далее следовали формулировки нравственных требований, значительно более трудных для выполнения, чем древние заповеди. Так, заповедь <не убий> переоценивается, углубляется и дополняется требованием, запрещающим покушаться не только на жизнь, но даже на достоинство другого человека. К заповедям <не прелюбодействуй> и <не кради> добавляются категорические требования вырвать свой глаз и отсечь себе руку, если они соблазняют тебя. Отталкиваясь от традиционной сентенции <Люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего>, Христос формулирует требование любить своих врагов, опрокидывающее всю систему привычных представлений: <Любите врагов ваших>. Ветхозаветному принципу талиона, требующему равного воздаяния за нанесенный ущерб (<око за око, зуб за зуб…>), противопоставляется призыв стойко сносить зло, не противиться ему насилием, проявлять терпение и смирение: <Благословляйте проклинающих вас и молитесь за обижающих вас. Ударившему тебя по щеке подставь и другую; и отнимающему у тебя верхнюю одежду не препятствуй взять и рубашку…> (Лук. 6. 27-29). Место талиона, оправдывавшего месть, заняли принцип прощения и <золотое правило>, гласящее: <Итак, во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними> (Мф. 7, 12).
Таким образом, Христос поставил перед людьми новые этические задачи, обозначил принципиально важные ценностные перспективы. Его этика обрела двоякую ориентированность — на особым образом понимаемые идеалы личного совершенства (<Будьте совершенны, как совершенен Отец ваш небесный> (Мф. 5, 48) и идеалы справедливости (<Ищите прежде всего Царства Божия и правды Его> (Мф. 6, 33).
Сын Божий принес с Собой систему запретов и повелений, которые не столько служили внешними препятствиями для пороков и преступлений, сколько давали человеку необходимые духовно-нравственные силы для победы над злом внутри себя. Он сформулировал новую концепцию человека и обосновал новые представления об его достоинстве и правах, дал миру принципы новой организации духовной и социальной жизни на основе принципов любви и братства, предложив новую шкалу социально-этических ценностей, позволяющих человеку преодолевать негативные следствия собственной греховности, духовно исцеляться силой любви к Богу и Божьего прощения. Эти принципы легли в основание апостольских посланий, трудов отцов церкви, сочинений христианских богословов, философов, моралистов последующих веков.