Содержание
50 великих стихотворений. Иосиф Бродский. Рождество
«У меня была идея на каждое Рождество писать по стихотворению», — признавался Иосиф Бродский. Один из самых значительных поэтов мирового масштаба создал уникальный многолетний цикл рождественских стихотворений, который не имеет аналогов в русской и зарубежной поэзии. Почему из всех евангельских сюжетов Рождество было так значимо для Бродского? Поговорим об этом в проекте «50 великих стихотворений».
Рождество |
||
О произведении |
Непонятные слова |
Рождество
Волхвы пришли. Младенец крепко спал.
Звезда светила ярко с небосвода.
Холодный ветер снег в сугроб сгребал.
Шуршал песок. Костер трещал у входа.
Дым шел свечой. Огонь вился крючком.
И тени становились то короче,
то вдруг длинней. Никто не знал кругом,
что жизни счет начнется с этой ночи.
Волхвы пришли. Младенец крепко спал.
Крутые своды ясли окружали.
Кружился снег. Клубился белый пар.
Лежал младенец, и дары лежали.
Исторический контекст
Стихотворение Иосифа Бродского написано в 1963 году во времена так называемой хрущевской оттепели. В этот период были реабилитированы многие литераторы, а для читателей стали доступны ранее запрещенные и неизвестные произведения. Важно, что «оттепель» не означала принципиального отказа от контроля коммунистической партии за литературно-издательской деятельностью. Многие запрещенные тексты, в том числе и стихотворения Иосифа Бродского, распространялись через развивавшийся самиздат (неподцензурное производство и распространение литературы).
Иосиф Бродский – фотография 1963 года
В конце 1950-х — начале 1960-х гг. руководители КПСС провели ряд встреч с различными творческими объединениями и интеллигенцией. Так, в марте 1963 года Хрущев резко выступил против поэтов и художников, чье творчество не отвечало социальным запросам и, следовательно, не приносило пользы государству. К примеру, «бесполезным» автором был объявлен молодой поэт Иосиф Бродский. Формально его осудили не за литературную деятельность: поэт был арестован, обвинен в тунеядстве и отправлен в ссылку. Однако именно эти события стали одними из ключевых в творческой биографии Бродского.
Автор
Иосиф Александрович Бродский (1940–1996) — не только один из самых популярных русскоязычных поэтов, но и крупная фигура в мировой литературе. Его стихи переведены на множество языков, его поэтической манере подражают, а тексты разбирают на цитаты.
http://foma.ru/wp-content/uploads/2017/01/Iosif-Brodskii—1-yanvarya-1965-goda-Volhvyi-zabudut-adres-tvoi—….mp3
Иосиф Бродский – 1 января 1965 года (Волхвы забудут адрес твой…)
Бродский родился в Ленинграде. Мать будущего поэта была бухгалтером, отец — фотожурналистом. В 1955 году, окончив только восемь классов, Бродский пошел работать. Он сменил целый ряд профессий: работал фрезеровщиком, кочегаром, санитаром, матросом на маяке, участвовал в геологических экспедициях в Якутии, в Казахстане, на Тянь-Шане. Одновременно Бродский изучал польский и английский языки, занимался переводами.
Иосиф Бродский (портрет у окна с видом на Спасо-Преображенский собор). 1956 г.
Первые стихи он начал писать в 1957 году. Вскоре Бродский познакомился с Анной Ахматовой, которая высоко оценила его талант.
К началу 1960-х гг. слава Бродского-поэта стремительно растет, его имя становится знаковым в литературной среде (особенно в ее неофициальных кругах).
Вольность его стихов, противостояние обыденности, подчеркнутая аполитичность — все это побудило власть настороженно относиться к поэту. Писатель Сергей Довлатов так описал это явление: «Бродский создал неслыханную модель поведения. Он жил не в пролетарском государстве, а в монастыре собственного духа. Он не боролся с режимом. Он его не замечал. И даже нетвёрдо знал о его существовании».
Иосиф Бродский – фотография времен ссылки
В марте 1963 года состоялись чрезвычайно конфликтные встречи Хрущева с интеллигенцией. Ленинградские власти решили бороться с неблагонадежными представителями творческих профессий. В 1964 году одним из первых попал под удар Иосиф Бродский: он был обвинен в тунеядстве, несмотря на то, что к тому времени успел потрудиться в разных местах. Все его попытки заявить о себе как о профессиональном литераторе натыкались на формальные претензии суда.
Когда его спросили, кто причислил его к поэтам — ведь он не обучался этому в вузе, Бродский сказал: «Я не думал, что это дается образованием». «Тогда чем же?» — спросил судья. Арестованный ответил: «Я думаю, это от Бога».
Бродского сослали в Архангельскую область, в деревню Норенскую. Официально его не печатали. Произведения поэта распространялись только через самиздат. Это способствовало усилению внимания к его творчеству. Недаром великая Анна Ахматова заметила по поводу ссылки Бродского: «Какую биографию делают нашему рыжему».
Бродский (справа) около гроба Анны Ахматовой. 1966 г.
В 1965 году, пока Бродский находился в ссылке, за границей вышла его первая книга «Стихотворения и поэмы». Чуть позже, благодаря заступничеству все той же Ахматовой, Шостаковича, Чуковского, Маршака и многих других известных деятелей культуры, пятилетний срок ссылки Бродского был сокращен, и поэта освободили. Однако свободно заниматься литературой он не мог. В 1972 году он был вынужден покинуть страну.
Бродский в аэропорту «Пулково» в день эмиграции – 4 июня 1972 г.
С этих пор поэт жил и в США — он преподавал русскую литературу, выпускал поэтические сборники. В 1987 году Иосиф Бродский получил Нобелевскую премию по литературе «за всеохватное авторство, исполненное ясности мысли и поэтической глубины». Бродский стал одним из самых молодых лауреатов главной литературной премии (он был удостоен ее в 47 лет) и пятым русским писателем, которому досталась награда имени Альфреда Нобеля.
О религиозности Бродского
Так как речь пойдет об уникальном рождественском цикле стихотворений, неизбежно встает вопрос о религиозности Иосифа Бродского.
Церковным человеком поэт не был, но испытывал огромный интерес к религии, особенно к христианской. За год до своего ареста, в 23 года, он прочел Библию.
Личность и подвиг Иисуса Христа поражали и восхищали поэта…
Библейские образы, сюжеты, мотивы часты для его лирики. Но полностью посвящены этой теме только несколько стихотворений: «Исаак и Авраам» (1963 ) — единственное стихотворение, написанное Бродским на ветхозаветную тему, «Сретение» (1972), посвященное памяти Анны Ахматовой, и цикл «Рождественские стихи», аналога которому нет во всей мировой литературе.
Произведение
Стихотворение «Рождество» (1963) входит в авторский цикл Бродского «Рождественские стихи», включающий 23 поэтических текста.
Сам поэт говорил: «У меня была идея в свое время, когда мне было 24-25 лет, на каждое Рождество писать по стихотворению». Эту идею Бродский воплотил в жизнь.
http://foma.ru/wp-content/uploads/2017/01/Iosif-Brodskii—V-Rozhdestvo-vse-nemnogo-volhvyi-1972.mp3
Иосиф Бродский – В Рождество все немного волхвы (1972)
Первым стихотворением цикла стал «Рождественский романс» (1962 год). В течение 10 лет (до 1972 года — года вынужденной эмиграции) Бродский регулярно писал рождественские стихи. Затем последовал перерыв. Рождественская тема вернулась в его творчество в 1987 году (год вручения Бродскому Нобелевской премии). С этих пор и до своей смерти в 1996 году поэт ежегодно создавал новые рождественские стихи. Последнее стихотворение «Бегство в Египет» было написано за месяц до смерти.
Герард Давид. Поклонение волхвов. 1515—1523 гг. Лондонская национальная галерея, Лондон
В интервью «Рождество: точка отсчета», которое Бродский дал в эмиграции журналисту Петру Вайлю, он рассказал о появлении первых рождественских стихотворений: «Все началось даже не с религиозных чувств, не с Пастернака или Элиота, а именно с картинки “Поклонение волхвов”». Эту картинку Бродский вырезал из одного польского журнала: «Я приклеил ее над печкой и смотрел довольно часто по вечерам <…> смотрел-смотрел и решил написать стихотворение с этим самым сюжетом».
Именно под впечатлением от этой картинки с евангельским сюжетом появилось стихотворение «Рождество» (1963).
Самиздатовское собрание стихотворений Иосифа Бродского, составленное Владимиром Марамзиным
Здесь Бродский не выходит за рамки рождественского сюжета, строго следует библейскому повествованию. Он не стремится выразить личное, отношение к этой истории, а показывает значимость события Рождества Иисуса Христа для всего человечества. Здесь он творит в русле традиций литургической поэзии, гимнографии, т. е. отказывается от выражения и описания собственных мыслей и стремится передать атмосферу великой ночи Рождества, с которой начался «новый счет жизни».
Обложка книжного обозрения «New York Times», посвященного Иосифу Бродскому.
«В конце концов, что есть Рождество? День рождения Богочеловека. И человеку не менее естественно его справлять, чем свой собственный. <…> Каждый год к Рождеству <…> я стараюсь написать стихотворение для того, чтобы <…> поздравить Иисуса Христа с днем рождения. Это самый старый день рождения, который наш мир празднует», — говорил Бродский о великом празднике.
В мировой поэзии нет аналогов «Рождественским стихам» Бродского
Аналогов уникального рождественского цикла Бродского в мировой поэзии не найти. Однако существовало несколько поэтических предпосылок, которые стали отправной точкой для «Рождественских стихов».
Во-первых, это евангельские стихи Бориса Пастернака, включенные в его роман «Доктор Живаго». Хоть Бродский сам и не отмечает влияние Пастернака на свои рождественские стихи, схожие мотивы и образы легко отыскиваются и читателями, и литературоведами.
Английский поэт Джон Донн (1572-1631) – один из самых любимых авторов Бродского
Во-вторых, у английского поэта XVII века Джона Донна есть венок религиозно-философских сонетов, в которых последовательно излагается жизнь Христа. Донн был одним из любимых поэтов Бродского, стихи которого он переводил и которому посвятил свою знаменитую «Большую элегию Джону Донну» (1963), где использует прием гипнотизирующего причисления предметов, вводящего читателя в состояние дремоты:
Уснуло все. Окно. И снег в окне.
Бродский признавался, что многому научился у Донна и его цикла сонетов о жизни Христа: «Мне ужасно понравился этот перевод небесного на земной… то есть перевод явлений бесконечных в язык конечный». Рождественские стихи Иосифа Бродского — еще один прекрасный пример такого перевода.
Отсылки к Библии
В своем стихотворении Иосиф Бродский описывает один из значимых эпизодов истории о Рождестве Иисуса — поклонение волхвов.
Волхвами называли восточных мудрецов, жрецов, занимавшихся наблюдениями за небесными светилами. Однажды волхвы заметили на небе необычную звезду. Они знали о древнем пророчестве: вскоре должен явиться миру Спаситель, о рождении Которого возвестит появление удивительной яркой звезды. И, когда звезда засияла на небосводе, волхвы, следуя за ней, отправились в путь, чтобы увидеть Сына Божия и поклониться Ему.
Звезда привела мудрецов в город Вифлеем, где Иисус находился вместе с Богоматерью и Иосифом Обручником. Волхвы «пав, поклонились Ему; и, открыв сокровища свои, принесли Ему дары: золото, ладан и смирну» (Мф 2:11). Каждый из даров имел символическое значение.
Золото было поднесено Иисусу как Царю Иудейскому. Такой драгоценный подарок указывал на то, что Младенец рожден, чтобы быть Царем.
Второй дар, ладан, был подарен Младенцу как Богу. Ладан — ценная ароматическая древесная смола, которая традиционно используется в религиозных обрядах.
Третий дар, смирна — это дорогое благовоние, применявшееся для бальзамирования тел при погребении. Смирна была поднесена Иисусу как Спасителю, Который стал Сыном Человеческим и Которому были предречены «многие страдания и погребение».
Согласно преданиям, дары волхвов Богоматерь бережно хранила всю жизнь. Перед Своим Успением Она передала их Иерусалимской Церкви. Позже дары волхвов были перенесены в Константинополь, где их поместили в храме Святой Софии, а в XV веке дары волхвов попали на Афон, в монастырь Святого Павла, где хранятся более 500 лет. Золото представляет собой двадцать восемь небольших пластинок различной формы с разнообразным орнаментом. Ладан и смирна хранятся в виде небольших шариков, которых насчитывается около семидесяти.
Иосиф Бродский. Рождество как точка отсчёта
Ничто в двадцатом веке не предвещало
появление такого поэта, как Бродский.
Чеслав Милаш
Об Иосифе Бродском я, к своему стыду, знала лишь понаслышке. Как обычно, первым делом обратилась к различным источникам, в том числе всемирной паутине: Иосиф Александрович Бродский (24 мая 1940года, Ленинград, СССР- 28 января 1996 года, Нью-Йорк, США)- русский и американский поэт, эссеист, драматург, переводчик, лауреат Нобелевской премии по литературе 1987 года.
Иосиф Бродский написал двадцать три стихотворения, посвященных Рождеству и Новому году. Их обычно объединяют в один Рождественский цикл, но по времени он все-таки разделен на два периода. Первый — ранний, советский (1961-1973 гг), в котором значительно меньше стихотворений, всего семь; второй – поздний, американский (1987-1995 гг). Рождественский цикл вырастал постепенно в течение всей жизни поэта: каждый год по одному стихотворению за исключением десятилетнего перерыва между жизнью в Советском Союзе и жизнью в эмиграции. И все — на одну тему.
Ценность первого — раннего цикла, на мой взгляд, в том, что в нём отражена реакция творческого, думающего человека на действительность, которая происходила в стране СССР — истории и культуре её.
После первого знакомства со стихами Рождественского цикла естественным желанием моим стало — узнать о самом авторе, его судьбе, а также разобраться в приверженности Бродского какой-либо религии. Рассудив, что основы любого мировоззрения закладываются в детстве и юности, определяются семейными ценностями, я обратилась к биографам автора и узнала, что «Иосиф Бродский, воспитанный в атеистическом обществе и в религиозно индифферентной семье, жадно заинтересовался метафизическими вопросами в юности. Юный Бродский, не принадлежал ни к какой религии и не имея даже начатков религиозного воспитания, оперирует понятиями «душа» и «Бог», принимая религиозное мировоззрение, так сказать, «от противного», поскольку атеизм для него неотделим от советского политического режима. Библию впервые прочитал, когда ему было двадцать три года».
«Тогда почему поэт обратился именно к библейским сюжетам в этом цикле стихотворений и ряде других произведений»? – задумалась я и принялась вновь штудировать глубины интернета, ответ нашёлся не сразу, но нашёлся.
Существует несколько версий, объясняющих приверженность поэта к библейским сюжетам, но в стенограмме беседы Петра Вайля с поэтом он сам даёт ответ на вопрос, волнующий многих, в том числе и меня.
«Прежде всего это праздник хронологический, связанный с определенной реальностью, с движением времени. В конце концов, что есть Рождество? День рождения Богочеловека. И человеку не менее естественно его справлять, чем свой собственный». — говорит Иосиф Бродский.
Начинается цикл со стихотворения «Рождественского романс»:
Плывет в тоске необъяснимой
среди кирпичного надсада
ночной кораблик негасимый
из Александровского сада,
ночной фонарик нелюдимый,
на розу желтую похожий,
над головой своих любимых,
у ног прохожих.
Плывет в тоске необъяснимой
пчелиный хор сомнамбул, пьяниц.
В ночной столице фотоснимок
печально сделал иностранец,
и выезжает на Ордынку
такси с больными седоками,
и мертвецы стоят в обнимку
с особняками.
Плывет в тоске необъяснимой
певец печальный по столице,
стоит у лавки керосинной
печальный дворник круглолицый,
спешит по улице невзрачной
любовник старый и красивый.
Полночный поезд новобрачный
плывет в тоске необъяснимой…
В каждой строке сквозит тоска «необъяснимая» и печаль: певец печальный, дворник печальный, иностранец делает печальный снимок. И великий праздник Рождество только усиливает печаль и тоску.
В тоже время в последних строках можно увидеть призрачный луч надежды на перемены к лучшему. Во что так свято верит любой, а тем более молодой человек в канун Рождества и Нового года.
…как будто жизнь начнется снова,
как будто будет свет и слава,
удачный день и вдоволь хлеба,
как будто жизнь качнется вправо,
качнувшись влево.
28 декабря 1961
Бродскому не было и двадцати двух лет, когда он 2 января 1962 года встретил художницу Марину Басманову, которая стала его «музой». Стихи, посвящённые «М.Б.» занимают центральное место в лирике Бродского.
Поэтому, мне кажется, в стихах его отступили на время мрачные настроения и печаль. Напротив, в них появились свет и надежда. Примером тому такие строки:
«Спаситель родился
в лютую стужу.
В пустыне пылали пастушьи костры.
Буран бушевал и выматывал душу
из бедных царей, доставлявших дары.
Верблюды вздымали лохматые ноги.
Выл ветер.
Звезда, пламенея в ночи,
смотрела, как трех караванов дороги
сходились в пещеру Христа, как лучи»..
1963
***
Ещё одно стихотворение цикла, как следует из беседы с Петром Вайлем, поэт написал на даче академика Берга в Комарово. Бродский вырезал из польского журнала репродукцию картины «Поклонение волхвов», подолгу смотрел вечерами на картинку, так родились стихи с библейским сюжетом. Во время беседы Бродский рассуждает о том, что Природа, а не городской пейзаж является его визуальным образом Рождества, «прежде всего потому, что речь идет о явлении органичном, именно природном…». Поэт отмечает, что при этом «само явление становится более, что ли, вечным…., вневременным».
Волхвы пришли. Младенец крепко спал.
Звезда светила ярко с небосвода.
Холодный ветер снег в сугроб сгребал.
Шуршал песок. Костер трещал у входа.
Дым шел свечой. Огонь вился крючком.
И тени становились то короче,
то вдруг длинней. Никто не знал кругом,
что жизни счет начнется с этой ночи.
Волхвы пришли. Младенец крепко спал.
Крутые своды ясли окружали.
Кружился снег. Клубился белый пар.
Лежал младенец, и дары лежали.
В течение осени 1963 года в Ленинграде усиливалась официальная травля Бродского, и в конце года, опасаясь ареста, он уехал в Москву. Новый год он встретил в московской психиатрической больнице, а в то же время в Ленинграде завязался роман между М. Басмановой и Д. Бобышевым, которого Бродский считал близким другом Двойная измена так потрясла Бродского, что в январе 1964 года он пытался покончить с собой, вскрыв вены. Бродский с ужасом вспоминал о «как его накачивали транквилизаторами, потом ночью будили, опускали в ванну с ледяной водой, окутывали мокрыми простынями и заталкивали между двумя батареями».
Спать, рождественский гусь,
отвернувшись к стене,
с темнотой на спине,
разжигая, как искорки бус,
свой хрусталик во сне.
Ни волхвов, ни осла,
ни звезды, ни пурги,
что Младенца от смерти спасла,
расходясь, как круги
от удара весла…
Стихотворение — это монолог пациента, который пытается убежать от реальности в сон, спрятать голову и себя от ужаса реальности. Но есть здесь и другой смысл. Поэт, который не угоден власти, и есть тот самый рождественский гусь — жертва и Спаситель одновременно.
…Здесь, в палате шестой,
встав на страшный постой
в белом царстве спрятанных лиц,
ночь белеет ключом
пополам с главврачом
ужас тел от больниц,
облаков — от глазниц,
насекомых — от птиц.
январь 1964
***
На суде в 1964 году Бродского обвиняли в том, что он нигде не оставался подолгу, часто менял работы (за восемь лет, с 1956 по 1963 год, он переменил тринадцать мест работы, где в общей сложности числился 2 года 8 месяцев). Это обвинение было не юридическое, а идеологическое. Следуя букве советского закона, ничего преступного в частой смене мест работы не было.
Два заседания суда были законспектированы Фридой Вигдоровой, и получили широкое распространение в самиздате
Судья: А вообще какая ваша специальность?
Бродский: Поэт, поэт-переводчик.
Судья: Кто причислил вас к поэтам? вы учились этому?
Бродский: Я не думал, что это даётся образованием.
Судья: А чем же?
Бродский: Я думаю, это…(растерянно) от Бога
Попытаемся разобраться, почему для расправы с Бродским было выбрано обвинение в тунеядстве?
Историк В. Козлов объясняет: «В середине 60-х годов, до и после снятия Хрущева, идет поиск наиболее эффективных мер воздействия на инакомыслящих, соблюдая при этом правила игры в социалистическую законность. <…> Дело Бродского – это один из экспериментов местных властей, которым не нравится некая личность с ее взглядами, убеждениями и представлениями, но которую по законам советской власти нельзя судить за эти убеждения и представления, ибо он не распространяет… Значит, <…> эксперимент – судить Бродского за тунеядство».
В марте 1964 года Иосиф Бродский был приговорён к максимально возможному по указу о «тунеядстве» наказанию – пяти годам принудительного труда в отдалённой местности. Он был сослан (этапирован вместе с уголовными заключёнными) в Коношенский район Архангельской области.
Много лет позже в беседе с Соломоном Волковым Бродский отмечал, что это был «… один из лучших периодов… в его жизни. Бывали и не хуже, но лучше, — пожалуй, не было». Однако, в стихотворении, написанном 1 января 1965 года, звучат нотки грусти. Я думаю, что они вызваны мучительными отношениями с любимой женщиной, Бродский страдал, но ничего не мог изменить: свою любовь, как родину или родителей, не выбирают.
Волхвы забудут адрес твой.
Не будет звёзд над головой.
И только ветра сиплый вой
расслышишь ты, как встарь.
Ты сбросишь тень с усталых плеч,
задув свечу пред тем, как лечь,
поскольку больше дней, чем свеч
сулит нам календарь.
Что это? Грусть? Возможно, грусть.
Напев знакомый наизусть.
Он повторяется. И пусть.
Пусть повторится впредь.
Пусть он звучит и в смертный час,
как благодарность уст и глаз
тому, что заставляет нас
порою вдаль смотреть…
Что это? Грусть? Возможно, грусть.
Напев знакомый наизусть.
И молча глядя в потолок,
поскольку явно пуст чулок,
поймёшь, что скупость — лишь залог
того, что слишком стар.
Что поздно верить чудесам
и, взгляд подняв свой к небесам,
ты вдруг почувствуешь, что сам —
чистосердечный дар.
1965
Заканчивая стихотворение, поэт, вновь обращается к теме спасения, коим для него является чудесный дар. Спасатель – сам поэт.
***
Басманова так и не приняла руку и сердце Бродского. Близкие отношения Бродского и Басмановой, осложненные уходами и возвращениями, продолжались шесть лет и окончательно прекратились в 1968 году, вскоре после рождения сына.
Я пришел к Рождеству с пустым карманом.
Издатель тянет с моим романом.
Календарь Москвы заражен Кораном.
Не могу я встать и поехать в гости
ни к приятелю, у которого плачут детки,
ни в семейный дом, ни к знакомой девке.
Всюду необходимы деньги.
Я сижу на стуле, трясусь от злости…
Зная мой статус, моя невеста
пятый год за меня ни с места;
и где она нынче, мне неизвестно:
правды сам черт из нее не выбьет.
Она говорит: «Не горюй напрасно.
Главное — чувства! Единогласно?»…
…Я вижу в стекле себя холостого.
Я факта в толк не возьму простого,
как дожил до от Рождества Христова
Тысяча Девятьсот Шестьдесят Седьмого.
Двадцать шесть лет непрерывной тряски,
рытья по карманам, судейской таски,
ученья строить Закону глазки,
изображать немого…
14 января 1967
***
Последнее стихотворение раннего цикла по-настоящему даёт надежду на спасение, потому что в конце звучит настоящее ощущение в себе Младенца и Святого Духа, а в небе горит настоящая Звезда.
В Рождество все немного волхвы.
В продовольственных слякоть и давка.
Из-за банки кофейной халвы
Производит осаду прилавка
грудой свертков навьюченный люд:
каждый сам себе царь и верблюд.
Сетки, сумки, авоськи, кульки,
шапки, галстуки, сбитые набок.
Запах водки, хвои и трески,
мандаринов, корицы и яблок.
Хаос лиц, и не видно тропы
в Вифлеем из-за снежной крупы.
И разносчики скромных даров
в транспорт прыгают, ломятся в двери,
исчезают в провалах дворов,
даже зная, что пусто в пещере:
ни животных, ни яслей, ни Той,
над Которою — нимб золотой.
Пустота. Но при мысли о ней
видишь вдруг как бы свет ниоткуда.
Знал бы Ирод, что чем он сильней,
тем верней, неизбежнее чудо.
Постоянство такого родства —
основной механизм Рождества.
То и празднуют нынче везде,
что Его приближенье, сдвигая
все столы. Не потребность в звезде
пусть еще, но уж воля благая
в человеках видна издали,
и костры пастухи разожгли.
Валит снег; не дымят, но трубят
трубы кровель. Все лица, как пятна.
Ирод пьет. Бабы прячут ребят.
Кто грядет — никому непонятно:
мы не знаем примет, и сердца
могут вдруг не признать пришлеца.
Но, когда на дверном сквозняке
из тумана ночного густого
возникает фигура в платке,
и Младенца, и Духа Святого
ощущаешь в себе без стыда;
смотришь в небо и видишь — звезда.
24 декабря 1971
10 мая 1972 года, неугодный властям, Иосиф Бродский был поставлен перед выбором: немедленная эмиграция либо «горячие денёчки», что означало тюрьмы допросы, психиатрические больницы.
4 июня 1972 года поэт был вынужден покинуть Родину, несмотря на то, что здесь оставались его родители и маленький сын.
Ко второму Рождественскому циклу Иосиф Бродский приступит только лишь через 10 лет, но об этом в следующий раз…
***
Открывая для себя мир Иосифа Бродского, убеждена, что для того, чтобы понять смысл произведений поэта, который зашифрован таинственным кодом, нужно рассмотреть вехи становления его личности, тогда становятся понятными его настроения, мысли и все таинственные символы, за которыми скрывается Судьба поистине гениального человека.
Дым табачный воздух выел. Комната — глава в крученыховском аде.
Вспомни — за этим окном впервые руки твои исступленно гладил.
Сегодня сидим вот, сердце в железе. День еще — выгонишь, можешь быть, изругав.
В мутной передней долго не влезет сломаная дрожью рука в рукав.
Выбегу, тело в улицу брошу я. Дикий, обезумлюсь, отчаяньем иссечась.
Не надо этого, дорогая, хорошая, давай простимся сейчас.
Все равно любовь моя — тяжкая гиря, ведь висит на тебе, куда ни бежала б.
Дай в последнем крике выреветь горечь обиженных жалоб.
Если быка трудом уморят — он уйдет, разляжется в холодных водах.
Кроме любви твоей, мне нету моря, а у любви твоей и плачем не вымолишь отдых.
Захочет покоя уставший слон — царственный ляжет в опожаренном песке.
Кроме любви твоей, мне нету солнца, а я и не знаю, где ты и с кем.
Если б так поэта измучила, он любимую на деньги б и славу выменял,
А мне ни один не радостен звон, кроме звона твоего любимого имени.
И в пролет не брошусь, и не выпью яда, и курок не смогу над виском нажать.
Надо мною, кроме твоего взгляда, не властно лезвие ни одного ножа.
Завтра забудешь, что тебя короновал, что душу цветущую любовью выжег,
И суетных дней взметенный карнавал растреплет страницы моих книжек…
Слов моих сухие листья ли заставят остановиться, жадно дыша?
Дай хоть последней нежностью выстелить твой уходящий шаг.
Иосиф Бродский Стихи
Екатерина Строева: литературный дневник
«Мне говорят, что нужно уезжать…»
Мне говорят, что нужно уезжать.
Да-да. Благодарю. Я собираюсь.
Да-да. Я понимаю. Провожать
не следует. Да, я не потеряюсь.
Да-да. Пора идти. Благодарю.
Да-да. Пора. И каждый понимает.
Безрадостную зимнюю зарю
над родиной деревья поднимают.
Все кончено. Не стану возражать.
Ладони бы пожать — и до свиданья.
Я выздоровел. Нужно уезжать.
Да-да. Благодарю за расставанье.
Вези меня по родине, такси.
Как будто бы я адрес забываю.
В умолкшие поля меня неси.
Я, знаешь ли, с отчизны выбываю.
Как будто бы я адрес позабыл:
к окошку запотевшему приникну
и над рекой, которую любил,
я расплачусь и лодочника крикну.
(Все кончено. Теперь я не спешу.
Езжай назад спокойно, ради Бога.
Я в небо погляжу и подышу
холодным ветром берега другого.)
Ну, вот и долгожданный переезд.
Кати назад, не чувствуя печали.
Когда войдешь на родине в подъезд,
я к берегу пологому причалю.
Сонет к зеркалу
Не осуждая позднего раскаянья,
не искажая истины условной,
ты отражаешь Авеля и Каина,
как будто отражаешь маски клоуна.
Как будто все мы — только гости поздние,
как будто наспех поправляем галстуки,
как будто одинаково — погостами —
покончим мы, разнообразно алчущие.
Но, сознавая собственную зыбкость,
Ты будешь вновь разглядывать улыбки
и различать за мишурою ценность,
как за щитом самообмана — нежность…
О, ощути за суетностью цельность
и на обычном циферблате — вечность!
К стихам
«Скучен вам, стихи мои, ящик…»
Кантемир
До свидания, стихи. В час добрый.
Не боюсь за вас; есть средство
вам перенести путь долгий:
милые стихи, в вас сердце
я свое вложил. Коль в Лету
канет, то скорбеть мне перву.
Но из двух оправ — я эту
смело предпочел сему перлу.
Вы и краше и добрей. Вы тверже
тела моего. Вы проще
горьких моих дум — что тоже
много вам придаст сил, мощи.
Будут за всЈ то вас, верю,
более любить, чем ноне
вашего творца. Все двери
настежь будут вам всегда. Но не
грустно эдак мне слыть нищу:
я войду в одне, вы — в тыщу.
22 мая 1967
«Не выходи из комнаты, не совершай ошибку…»
Не выходи из комнаты, не совершай ошибку.
Зачем тебе Солнце, если ты куришь Шипку?
За дверью бессмысленно все, особенно — возглас счастья.
Только в уборную — и сразу же возвращайся.
О, не выходи из комнаты, не вызывай мотора.
Потому что пространство сделано из коридора
и кончается счетчиком. А если войдет живая
милка, пасть разевая, выгони не раздевая.
Не выходи из комнаты; считай, что тебя продуло.
Что интересней на свете стены и стула?
Зачем выходить оттуда, куда вернешься вечером
таким же, каким ты был, тем более — изувеченным?
О, не выходи из комнаты. Танцуй, поймав, боссанову
в пальто на голое тело, в туфлях на босу ногу.
В прихожей пахнет капустой и мазью лыжной.
Ты написал много букв; еще одна будет лишней.
Не выходи из комнаты. О, пускай только комната
догадывается, как ты выглядишь. И вообще инкогнито
эрго сум, как заметила форме в сердцах субстанция.
Не выходи из комнаты! На улице, чай, не Франция.
Не будь дураком! Будь тем, чем другие не были.
Не выходи из комнаты! То есть дай волю мебели,
слейся лицом с обоями. Запрись и забаррикадируйся
шкафом от хроноса, космоса, эроса, расы, вируса.
Определение поэзии
памяти Федерико Гарсия Лорки
Существует своего рода легенда,
что перед расстрелом он увидел,
как над головами солдат поднимается
солнце. И тогда он произнес:
«А все-таки восходит солнце…»
Возможно, это было началом стихотворения.
Запоминать пейзажи
за окнами в комнатах женщин,
за окнами в квартирах
родственников,
за окнами в кабинетах
сотрудников.
Запоминать пейзажи
за могилами единоверцев.
Запоминать,
как медленно опускается снег,
когда нас призывают к любви.
Запоминать небо,
лежащее на мокром асфальте,
когда напоминают о любви к ближнему.
Запоминать,
как сползающие по стеклу мутные потоки дождя
искажают пропорции зданий,
когда нам объясняют, что мы должны
делать.
Запоминать,
как над бесприютной землею
простирает последние прямые руки
крест.
Лунной ночью
запоминать длинную тень,
отброшенную деревом или человеком.
Лунной ночью
запоминать тяжелые речные волны,
блестящие, словно складки поношенных
брюк.
А на рассвете
запоминать белую дорогу,
с которой сворачивают конвоиры,
запоминать,
как восходит солнце
над чужими затылками конвоиров.
Иосиф Бродский
Прощай
Прощай,
позабудь
и не обессудь.
А письма сожги,
как мост.
Да будет мужественным
твой путь,
да будет он прям
и прост.
Да будет во мгле
для тебя гореть
звездная мишура,
да будет надежда
ладони греть
у твоего костра.
Да будут метели,
снега, дожди
и бешеный рев огня,
да будет удач у тебя впереди
больше, чем у меня.
Да будет могуч и прекрасен
бой,
гремящий в твоей груди.
Я счастлив за тех,
которым с тобой,
может быть,
по пути.
Иосиф Бродский
Пилигримы
«Мои мечты и чувства в сотый раз
Идут к тебе дорогой пилигримов»
В. Шекспир
Мимо ристалищ, капищ,
мимо храмов и баров,
мимо шикарных кладбищ,
мимо больших базаров,
мира и горя мимо,
мимо Мекки и Рима,
синим солнцем палимы,
идут по земле пилигримы.
Увечны они, горбаты,
голодны, полуодеты,
глаза их полны заката,
сердца их полны рассвета.
За ними поют пустыни,
вспыхивают зарницы,
звезды горят над ними,
и хрипло кричат им птицы:
что мир останется прежним,
да, останется прежним,
ослепительно снежным,
и сомнительно нежным,
мир останется лживым,
мир останется вечным,
может быть, постижимым,
но все-таки бесконечным.
И, значит, не будет толка
от веры в себя да в Бога.
…И, значит, остались только
иллюзия и дорога.
И быть над землей закатам,
и быть над землей рассветам.
Удобрить ее солдатам.
Одобрить ее поэтам.
Иосиф Бродский
«Теперь я уезжаю из Москвы…»
Теперь я уезжаю из Москвы.
Ну, Бог с тобой, нескромное мученье.
Так вот они как выглядят, увы,
любимые столетия мишени.
Ну что ж, стреляй по перемене мест,
и салютуй реальностям небурным,
хотя бы это просто переезд
от сумрака Москвы до Петербурга.
Стреляй по жизни, равная судьба,
о, даже приблизительно не целься.
Вся жизнь моя — неловкая стрельба
по образам политики и секса.
Все кажется, что снова возвратим
бесплодность этих выстрелов бесплатных,
как некий приз тебе, Москва, о, тир —
все мельницы, танцоры, дипломаты.
Теперь я уезжаю из Москвы,
с пустым кафе расплачиваюсь щедро.
Так вот оно, подумаете вы,
бесславие в одеже разобщенья.
А впрочем, не подумаете, нет.
Зачем кружил вам облик мой случайный?
Но одиноких странствований свет
тем легче, чем их логика печальней.
Живи, живи, и делайся другим,
и, слабые дома сооружая,
живи, по временам переезжая,
и скупо дорожи недорогим.
• Текст приводится по СИП.
Иосиф Бродский
Глаголы
Меня окружают молчаливые глаголы,
похожие на чужие головы
глаголы,
голодные глаголы, голые глаголы,
главные глаголы, глухие глаголы.
Глаголы без существительных. Глаголы — просто.
Глаголы,
которые живут в подвалах,
говорят — в подвалах, рождаются — в подвалах
под несколькими этажами
всеобщего оптимизма.
Каждое утро они идут на работу,
раствор мешают и камни таскают,
но, возводя город, возводят не город,
а собственному одиночеству памятник воздвигают.
И уходя, как уходят в чужую память,
мерно ступая от слова к слову,
всеми своими тремя временами
глаголы однажды восходят на Голгофу.
И небо над ними
как птица над погостом,
и, словно стоя
перед запертой дверью,
некто стучит, забивая гвозди
в прошедшее,
в настоящее,
в будущее время.
Никто не придет, и никто не снимет.
Стук молотка
вечным ритмом станет.
Земли гипербол лежит под ними,
как небо метафор плывет над нами!
Иосиф Бродский
Камни на земле
Эти стихи о том, как лежат на земле камни,
простые камни, половина которых не видит солнца,
простые камни серого цвета,
простые камни,— камни без эпитафий.
Камни, принимающие нашу поступь,1
белые под солнцем, а ночью камни
подобны крупным глазам рыбы,
камни, перемалывающие нашу поступь,—
вечные жернова вечного хлеба.
Камни, принимающие нашу поступь,
словно черная вода — серые камни,
камни, украшающие шею самоубийцы,
драгоценные камни, отшлифованные благоразумием.
Камни, на которых напишут: «свобода».
Камни, которыми однажды вымостят дорогу.
Камни, из которых построят тюрьмы,
или камни, которые останутся неподвижны,
словно камни, не вызывающие ассоциаций.
Так
лежат на земле камни,
простые камни, напоминающие затылки,
простые камни,— камни без эпитафий.
* Стихотворение отсутствует во 2-м изд. СИБ.
1 В неизв. ист. «понимающие» вместо «принимающие».
Песенка
«Пролитую слезу
из будущего привезу,
вставлю ее в колечко.
Будешь глядеть одна,
надевай его на
безымянный, конечно».
«Ах, у других мужья,
перстеньки из рыжья,
серьги из перламутра.
А у меня — слеза,
жидкая бирюза,
просыхает под утро».
«Носи перстенек, пока
виден издалека;
потом другой подберется.
А надоест хранить,
будет что уронить
ночью на дно колодца».
Иосиф Бродский
А. А. Ахматовой
За церквами, садами, театрами,
за кустами в холодных дворах,
в темноте за дверями парадными,
за бездомными в этих дворах.
За пустыми ночными кварталами,
за дворцами над светлой Невой,
за подъездами их, за подвалами,
за шумящей над ними листвой.
За бульварами с тусклыми урнами,
за балконами, полными сна,
за кирпичными красными тюрьмами,
где больных будоражит весна,
за вокзальными страшными люстрами,
что толкаются, тени гоня,
за тремя запоздалыми чувствами
Вы живете теперь от меня.
За любовью, за долгом, за мужеством,
или больше — за Вашим лицом,
за рекой, осененной замужеством,
за таким одиноким пловцом.
За своим Ленинградом, за дальними
островами, в мелькнувшем раю,
за своими страданьями давними,
от меня за замками семью.
Разделенье не жизнью, не временем,
не пространством с кричащей толпой,
Разделенье не болью, не бременем,
и, хоть странно, но все ж не судьбой.
Не пером, не бумагой, не голосом —
разделенье печалью… К тому ж
правдой, больше неловкой, чем горестной:
вековой одинокостью душ.
На окраинах, там, за заборами,
за крестами у цинковых звезд,
за семью — семьюстами! — запорами
и не только за тысячу верст,
а за всею землею неполотой,
за салютом ее журавлей,
за Россией, как будто не политой
ни слезами, ни кровью моей.
Там, где впрямь у дороги непройденной
на ветру моя юность дрожит,
где-то близко холодная Родина
за финляндским вокзалом лежит,
и смотрю я в пространства окрестные,
напряженный до боли уже,
словно эти весы неизвестные
у кого-то не только в душе.
Вот иду я, парадные светятся,
за оградой кусты шелестят,
во дворе Петропаловской крепости
тихо белые ночи сидят.
Развевается белое облако,
под мостами плывут корабли,
ни гудка, ни свистка и ни окрика
до последнего края земли.
Не прошу ни любви, ни признания,
ни волненья, рукав теребя…
Долгой жизни тебе, расстояние!
Но я снова прошу для себя
безразличную ласковость добрую
и при встрече — все то же житье.
Приношу Вам любовь свою долгую,
сознавая ненужность ее.
• Стихотворение отсутствует в СИБ. — С. В.
А. А. Ахматовой
Закричат и захлопочут петухи,
загрохочут по проспекту сапоги,
засверкает лошадиный изумруд,
в одночасье современники умрут.
Запоет над переулком флажолет,
захохочет над каналом пистолет,
загремит на подоконнике стекло,
станет в комнате особенно светло.
И помчатся, задевая за кусты,
невидимые солдаты духоты
вдоль подстриженных по-новому аллей,
словно тени яйцевидных кораблей.
Так начнется двадцать первый, золотой,
на тропинке, красным солнцем залитой,
на вопросы и проклятия в ответ,
обволакивая паром этот свет.
Но на Марсовое поле дотемна
Вы придете одинешенька-одна,
в синем платье, как бывало уж не раз,
но навечно без поклонников, без нас.
Только трубочка бумажная в руке,
лишь такси за Вами едет вдалеке,
рядом плещется блестящая вода,
до асфальта провисают провода.
Вы поднимете прекрасное лицо —
громкий смех, как поминальное словцо,
звук неясный на нагревшемся мосту —
на мгновенье взбудоражит пустоту.
Я не видел, не увижу Ваших слез,
не услышу я шуршания колес,
уносящих Вас к заливу, к деревам,
по отечеству без памятника Вам.
В теплой комнате, как помнится, без книг,
без поклонников, но также не для них,
опирая на ладонь свою висок,
Вы напишите о нас наискосок.
Вы промолвите тогда: «О, мой Господь!
этот воздух запустевший — только плоть
дум, оставивших признание свое,
а не новое творение Твое!»
июнь 1962
Иосиф Бродский
Сад
О, как ты пуст и нем!
В осенней полумгле
сколь призрачно царит прозрачность сада,
Где листья приближаются к земле
великим тяготением распада.
О, как ты нем!
Ужель твоя судьба
в моей судьбе угадывает вызов,
и гул плодов, покинувших тебя,
как гул колоколов, тебе не близок?
Великий сад!
Даруй моим словам
стволов круженье, истины круженье,
где я бреду к изогнутым ветвям
в паденье листьев, в сумрак вожделенья.
О, как дожить
до будущей весны
твоим стволам, душе моей печальной,
когда плоды твои унесены,
и только пустота твоя реальна.
Нет, уезжать!
Пускай когда-нибудь
меня влекут громадные вагоны.
Мой дольний путь и твой высокий путь —
теперь они тождественно огромны.
Прощай, мой сад!
Надолго ль?.. Навсегда.
Храни в себе молчание рассвета,
великий сад, роняющий года
на горькую идиллию поэта.
Иосиф Бродский
«В деревне никто не сходит с ума…»
В деревне никто не сходит с ума.
По темным полям здесь приходит труд.
Вдоль круглых деревьев стоят дома,
в которых живут, рожают и мрут.
В деревне крепче сожми виски.
В каждой деревне растет трава.
В этой деревне сквозь шум реки
на круглых деревьях шумит листва.
Господи, Господи, в деревне светло,
и все, что с ума человека свело,
к нему обратится теперь на ты.
Смотри, у деревьев блестят цветы
(к былому мосты), но ведь здесь паром,
как блещет в твоем мозгу велодром,
умолкшей музыки ровный треск
и прямо в зубы кричит, кричит.
Из мертвой чаши глотает трек,
к лицу поднося деревянный щит.
В деревне никто не сходит с ума.
С белой часовни на склоне холма,
с белой часовни, аляповат и суров,
смотрит в поля Иоанн Богослов.
Спускаясь в деревню, посмотришь вниз —
пылит почтальон-велосипедист,
а ниже шумит река,
паром чернеет издалека,
на поезд успеешь наверняка.
А ты не уедешь, здесь денег нет
в такую жизнь покупать билет.
На всю деревню четыре письма.
В деревне никто не сходит с ума.
В пальто у реки посмотри на цветы,
капли дождя заденут лицо,
падают на воду капли воды
и расходятся, как колесо.
1961(?)
Иосиф Бродский
«Воротишься на родину. Ну что ж…»
Воротишься на родину. Ну что ж.
Гляди вокруг, кому еще ты нужен,
кому теперь в друзья ты попадешь?
Воротишься, купи себе на ужин
какого-нибудь сладкого вина,
смотри в окно и думай понемногу:
во всем твоя одна, твоя вина,
и хорошо. Спасибо. Слава Богу.
Как хорошо, что некого винить,
как хорошо, что ты никем не связан,
как хорошо, что до смерти любить
тебя никто на свете не обязан.
Как хорошо, что никогда во тьму
ничья рука тебя не провожала,
как хорошо на свете одному
идти пешком с шумящего вокзала.
Как хорошо, на родину спеша,
поймать себя в словах неоткровенных
и вдруг понять, как медленно душа
заботится о новых переменах.
Иосиф Бродский
Утренняя почта для А. А. Ахматовой из города Сестрорецка
В кустах Финляндии бессмертной,
где сосны царствуют сурово,
я полон радости несметной,
когда залив и Комарово
освещены зарей прекрасной,
осенены листвой беспечной,
любовью Вашей — ежечасной
и Вашей добротою — вечной.
1962
© Copyright: Екатерина Строева, 2015.
Другие статьи в литературном дневнике:
Авторы Произведения Рецензии Поиск Кабинет Ваша страница О портале Стихи.ру Проза.ру
Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.
Ежедневная аудитория портала Стихи.ру – порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.
Художник
- Художник Анатолий Жигулин
- Череп на череп Валерий Брюсов
- Когда берет художник в долг Игорь Северянин
- Художник и модель Андрей Вознесенский
- Тигр на улице Даниил Хармс
- Святослав не предавался неге Юнна Мориц
- Художник, воспитай ученика Евгений Винокуров
- Художник к деве Афанасий Фет
- Художник Александр Блок
- Капризная любовница Муса Джалиль
- Неизвестный художник Константин Ваншенкин
- Художник писал свою дочь Леонид Мартынов
- Алексей Толстой — Тщетно, художник, ты мнишь Алексей Константинович Толстой
- Художник Константин Бальмонт
- Ах, сам я не верил Василий Лебедев-Кумач
- Художник Иван Бунин
- Художник, боец, друг Демьян Бедный
- Был бы я художник, написал бы Михаил Кузмин
- Piccolo bambino Александр Вертинский
- Уходит день. В пыли дорожной Александр Блок
- Художник видит так Татьяна Ровицкая
- Художник, будь художник только Игорь Северянин
- Умирающий художник Александр Одоевский
- Если художник неподкупный Мария Петровых
- Художник, незнакомый с поощреньем Новелла Матвеева
- Художник Белла Ахмадулина
- Яков Лейбус он художник Даниил Хармс