«Я вышел на поиски Бога…»
Конец 1960-х — начало 1970-х годов были для советской интеллигенции временем интенсивных духовных поисков. Значительную роль здесь приобрел религиозный вектор — многие писатели и поэты на фоне воинствующего государственного атеизма обращались к религиозной тематике.
Во второй половине 1960-х религиозная тематика серьезно заинтересовала и Александра Галича. Он начал читать запоем многочисленные самиздатские произведения и зарубежные книги на эту тему. И однажды ему в руки попалась книга некоего Эммануила Светлова «Вестники Царства Божия», посвященная ветхозаветным пророкам. Вскоре выяснилось, что под этим псевдонимом скрывался священник Александр Мень. События и персонажи библейских времен изображались в его книге настолько ярко и правдоподобно, что возникало чувство, будто автор видел их собственными глазами: «Тогда я в один прекрасный день решил просто поехать и посмотреть на него, — рассказывал Галич. — Я простоял службу, прослушал проповедь, а потом вместе со всеми молящимися я пошел целовать крест. И вот тут-то случилось маленькое чудо. Может быть, я тут немножко преувеличиваю, может быть, чуда и не было никакого, но мне в глубине души хочется думать, что все-таки это было чудом. Я подошел, наклонился, поцеловал крест. Отец Александр положил руку мне на плечо и сказал: “Здравствуйте, Александр Аркадьевич. Я ведь вас так давно жду. Как хорошо, что вы приехали”».
О подробностях крещении Галича Мень никогда не распространялся («врачебная тайна»), но подчеркивал неслучайность этого события: «Что касается Галича, то его вера была плодом твердого, глубокого размышления, очень непростых внутренних, духовных процессов. Но я обычно о таких вещах не говорю, хотя меня часто об этом спрашивают».
А вот как описывает приход Галича к религии его дочь Алена: «…отец уже серьезно относился к вере, когда я училась в старших классах . Я знаю, что он с большим уважением относился к церкви, и у него дома на “Аэропорте” были иконы… Но на Бронной ничего подобного никогда не было. Как он сам объяснял, к Православию его толкнуло то, что это единственное, что может спасти душу человеческую, и что принятие Православия — это знак преданности своей земле, своей родине, тому месту, где родился…»
Религиозная писательница Зоя Крахмальникова (жена писателя и диссидента Феликса Светова — тоже, кстати, еврея, принявшего христианство) утверждает, что крещение Галича состоялось летом 1972 года, однако Юрий Глазов вспоминает, что Галич «с гордостью говорил о крестившем его отце Александре Мене». А поскольку Глазов эмигрировал 21 апреля 1972 года, то, следовательно, крещение состоялось до этого времени — вероятно, в марте — апреле.
О том, как Галич пришел к христианству, сохранилось любопытное свидетельство Феликса Светова: «Саша тяжело шел к вере. Он был евреем, русским интеллигентом, и вся эта идея его сильно смущала. Зоя часто пыталась обратить его в веру, но он не мог спокойно войти в Церковь. Однажды, я вспоминаю, он выпивал. Он был большой любитель выпить, красивый “пьющий артист”. Зоя сказала: “Светик, покажи Саше свой крест”. И я показал ему крест. На следующий же день он пришел к священнику». Однако в телепередаче «Как это было» (1998), посвященной Галичу, Светов рассказал, что незадолго до крещения Галича они вдвоем уже один раз съездили к Меню, и тогда произошло их знакомство: «Однажды мы с ним поехали к отцу Александру Меню в этот самый Семхоз — ныне печально знаменитый дом, возле которого отец Александр был убит. Это был замечательный вечер. Отец Александр очень много и прекрасно говорил, а Галич много и прекрасно пел. После этого буквально через несколько дней он крестился у отца Александра».
С 1970 по 1990 год Мень служил в храме Сретения Господня, располагавшемся в Новой Деревне, близ подмосковного Пушкино. До знакомства с Галичем он отождествлял автора с персонажами его песен и поэтому был несколько удивлен, когда на пороге храма появился высокий, красивый и барственный брюнет, обладающий густым баритоном, который магнитофонные пленки, как выяснилось, сильно искажают. Галича он сразу узнал, хотя до этого не видел ни одной его фотографии. Как говорил потом отец Александр, «в первом же разговоре я ощутил, что его “изгойство” стало для поэта не маской, не позой, а огромной школой души. Быть может, без этого мы не имели бы Галича — такого, каким он был.
Мы говорили о вере, о смысле жизни, о современной ситуации, о будущем. Меня поражали его меткие иронические суждения, то, как глубоко он понимал многие вещи. <…> Его вера не была жестом отчаяния, попыткой куда-то спрятаться, к чему-то примкнуть, лишь бы найти тихую пристань. Он много думал. Думал серьезно. Многое пережил. Христианство влекло его. Но была какая-то внутренняя преграда. Его мучил вопрос: не является ли оно для него недоступным, чужим. Однако в какой-то момент преграда исчезла. Он говорил мне, что это произошло, когда он прочел мою книгу о библейских пророках. Она связала в его сознании нечто разделенное. Я был очень рад и думал, что уже одно это оправдывает существование книги».
После этой первой встречи Галич принял окончательное решение креститься, о чем отцу Александру тут же сообщил композитор Николай Каретников: «…когда Саша захотел креститься, я предупредил отца, что мы приедем. Галич принял крещение в маленьком домике священника при церкви. Мы были втроем. Отец очень полюбил его и всегда смотрел на него с глубокой нежностью».
На встречу с отцом Александром Галич действительно поехал вместе с Каретниковым, который стал его крестным. А после этого они втроем — Мень, Галич и Каретников — сидели в небольшом домике священника, и Галич читал свои стихи. Особенно соответствовало моменту стихотворение «Сто первый псалом»: «Но вновь я печально и строго / С утра выхожу за порог — / На поиски доброго Бога, / И — ах, да поможет мне Бог!» А еще через год Галич напишет песню «Когда я вернусь», в которой создаст возвышенный поэтический образ новодеревенского храма: «Когда я вернусь, я пойду в тот единственный дом, / Где с куполом синим не властно соперничать небо, / И ладана запах, как запах приютского хлеба, / Ударит в меня и заплещется в сердце моем».
После крещения Галич часто слушал церковную музыку. «Несмотря на все, Саша не терял присутствия духа, — вспоминает Михаил Львовский. — Только чаще слушал музыку — теперь уже преимущественно духовную.
— Что это за пластинки? — спросил я как-то.
— Хор Большого театра… И Государственный хор Союза, свешниковский… Исполняют церковные песнопения. Литургии Чайковского, Рахманинова. Мы специально записываем все это и потом продаем записи за границу, а на Западе выпускаются пластинки, которые у нас почти не выходят, — пояснил он.
— Как же это мы продаем?
— А что мы не продаем? — ответил Саша вопросом на вопрос.
В это время хор Большого театра повторял что-то вроде: “Господи, помилуй нас, помилуй нас…”
Саша спросил: ‘‘Ты чувствуешь, какое слово: ‘Помилуй! По-ми-луй нас…’”»
Вместе с тем, если после крещения и произошли какие-то существенные изменения, то они затронули главным образом поэтическое творчество Галича, в котором резко увеличилась концентрация религиозных мотивов и изменился способ их подачи (исчезли ирония и сарказм). Но как человек, как личность Галич практически не изменился — по крайней мере, внешне. Это видно и по воспоминаниям современников. Например, Раиса Орлова говорит, что, «надев крест, Галич (как и некоторые другие новообращенные) не стал ни добрее, ни милосерднее, не стал больше думать о других людях». Впрочем, последний упрек Раисы Орловой следует отнести в первую очередь к ней самой, поскольку в тех же воспоминаниях она сетует: «Сколько раз мы у себя и в других домах дарили его, угощали им. И как, в сущности редко дарили ему, угощали его… Сколько не успели ему сказать…»
Перед тем как принять крещение, Галич много читал соответствующую религиозную литературу и изучал обряды, а после соблюдал христианские праздники, ходил к причастию. И на этой почве у них с женой даже возникали семейные конфликты. Свидетелем одного такого эпизода стала Галина Шергова: «Звонок по телефону, мрачный Нюшин голос: “Мы с Сашей разводимся”. Перепуганная, мчусь на Черняховского. Оказывается, Галичи не сошлись во взглядах на крещение Руси».
Похожий случай зафиксирован в воспоминаниях Владимира Волина: «Однажды в Доме творчества я услышал на лестнице главного корпуса громкий, на повышенных тонах разговор. Даже скорее не разговор, а гневный монолог. Александр Аркадьевич, возмущаясь и размахивая руками, спорил о чем-то с женой Ангелиной Николаевной, одновременно обвиняя и убеждая ее. Было впечатление серьезной семейной ссоры. Поравнявшись с ними, я услышал о предмете спора: речь шла о… теоретических проблемах раннего христианства — ни больше ни меньше!»
Все это резко выделяло Галича на фоне других писателей. «…Я не понимаю, — вспоминал Юрий Нагибин, — почему хорошие переделкинские люди смеялись над ним, когда на светлый Христов праздник он шел в церковь с белым чистым узелком в руке освятить кулич и пасху».
Крещение Галича вызывало не только любопытство, но и иногда даже самую настоящую ненависть, причем отнюдь не со стороны ортодоксальных иудеев, а со стороны самых обыкновенных неверующих евреев, которые восприняли это как «предательство» по отношению к своей нации.
Весной 1974 года Александр Аркадьевич вместе с Ангелиной Николаевной приходил прощаться с женой Марка Колчинского (того самого, на защите диссертации которого Галич впервые публично исполнил «Памяти Пастернака»). Там же присутствовал вместе с женой Ириной и их сын, биолог Александр Колчинский, который и оставил подробный рассказ о кухонном застолье: «В тот день на Александре Аркадьевиче была элегантная, низко расстегнутая летняя рубашка, из-под которой выглядывала толстая цепочка из желтого металла. Мать сидела рядом с Галичем, слегка отодвинувшись от стола, и глядела на эту цепочку так, что от этого взгляда она, казалось, должна была начать плавиться.
Я не сразу понял, в чем дело. Александр Аркадьевич старался быть приветливым, сказал нам с Ирой несколько ласковых слов. Мать тяжело молчала в прежней позе, брови были угрожающе сдвинуты, а потом вдруг мрачно спросила: “А что это у тебя на шее?” Галич ответил зазвеневшим голосом, в котором прозвучал некоторый вызов: “Я крестился”. Тут Александр Аркадьевич залез рукой под рубашку и вытащил большой нательный крест. При этом он сказал что-то вроде: “Я пришел к единственному Господу нашему Иисусу, и это символ моей новой веры” — и поцеловал крест.
“Ты крестился?!” — вскричала мать. Хотя сама она была бесконечно далека от любой религии, в том числе иудейской, мать очень не любила, когда евреи крестились, полагая это предательством. Именно это она и стала высказывать Галичу в самых резких выражениях.
Мы с Ирой хором пытались мать остановить, а Галич в полной растерянности бессвязно повторял: “Я никогда… Я не мог себе представить… Какое право…” Он поднялся, за ним Нюша, и они быстро ушли».
Сохранились свидетельства современников о посещениях Галичем церкви. Писательница Юлия Иванова вспоминала, как однажды с Галичем, Анатолием Найманом и еще одной сценаристкой они «съездили в Ленинград, побродили по городу, зашли в полутемный собор (службы не было), поставили свечи». В Ленинграде же Галич вместе с коллекционером бардовских песен Михаилом Крыжановским посетил Никольский собор: «Приехали. Галич вышел из машины и дернул дверь. Разумеется, заперто. Он начал стучать. Вышел заспанный сторож:
— Ну, чего тебе?
— Отворите, пожалуйста! Хочу Анне Андреевне свечку поставить.
— Какой Анне Андреевне? Да и ключей у меня нет.
Но когда Галич сунул ему крупную купюру, дед нашел ключи и открыл собор.
Было пусто и тихо. Александр Аркадьевич сказал:
— Здесь отпевали Ахматову.
Он зажег свечку, постоял минут пять, что-то нашептывая.
Когда мы выходили, я обернулся: посреди громадного ночного храма светилась одна высокая свеча. Ахматовская…»
Дневниковая запись протоиерея Александра Шмемана за 26 марта 1975 года содержит информацию о его встрече с Галичем в Нью-Йорке у одного из крупнейших популяризаторов авторской песни Виктора Кабачника: «У Кабачников с Александром Галичем. У Галича огромный человеческий шарм. Я его до сих пор читал или же слушал с ленты. Но совсем другое — слушать его живьем. Огромное впечатление от этой лирики, эмоций — очевидно абсолютно подлинных. Широта, благожелательство, элегантность. Короткий разговор наедине — об о. Александре Мене, об эмиграции. “Я ведь неофит. Только знаю Евангелие, Библию…”»
В отличие от многих новообращенных у Галича не появился религиозный фанатизм, происходящий из-за поверхностного понимания религии. Напротив: он признавал свою не слишком большую компетентность в этом вопросе, хотя, судя по всему, Галич все же преуменьшил свои познания в религии: из его же собственного рассказа известно, что кроме Библии и Евангелия он читал еще как минимум одну — а на самом деле гораздо больше — религиозную книгу: «Вестники Царства Божия», которая, собственно, и привела его к христианству.
Однако Галич не только сам пришел к вере, но и стремился приобщить к ней других. Скульптор Эрнст Неизвестный впоследствии клял себя за то, что так и не познакомился с Менем: «Я, скажем, до сих пор сердит на себя, нет мне прощения, — отец Александр Мень хотел со мной встретиться. А я, идиот, привыкший, что приезжают ко мне, сказал: хочет — пусть сам приезжает. Галич, Мераб тянули меня к о. Александру… Это сейчас я зачитываюсь им, кляну себя. Мальчишка! Тепёрь сержусь и на Галича, и на Мераба: они должны были взять меня за шиворот и насильно повести!»
А поэтесса Елена Кумпан рассказала о восприятии Галичем двух малоизвестных религиозных стихотворений: «Э. Л. познакомилась с ним в Малеевке. Ее очень подкупало, кроме всего прочего, то, что Галич был в буквальном смысле слова помешан на стихах, прекрасно знал их и очень страстно реагировал на новые, неизвестные ему ранее. Эльга показала ему список тех стихов, авторство которых мы не смогли установить, но читали их друг другу и тем, кто этого заслуживал, с нашей точки зрения. В частности, она показала ему однажды “Сколько было нас — Хлебников, Блок и Марина Цветаева…” и “Легкой жизни я просил у Бога…”. Галич прочел стихи, круто повернулся и быстро ушел к вешалке, зарылся в пальто. Все это получилось у него неловко и невежливо. У Эльги, как она рассказывала, “потемнело в глазах от этакого хамства”, но она взяла себя в руки, подошла к Галичу и спокойно сказала: “Отдайте мне текст, будьте добры!” Он обернулся, лицо его было залито слезами… Эльгу это очень тронуло, и она включила его в круг “своих”».
Точное авторство первого из упомянутых стихотворений неизвестно. Согласно одной из версий, его написала сама Марина Цветаева вскоре после своего возвращения из эмиграции в Советский Союз, незадолго до начала Второй мировой войны и своей трагической гибели, а согласно другой — поэт Николай Асеев, уже после смерти Цветаевой: «Сколько было нас? / Хлебников, Блок и Марина Цветаева, / Маяковский, Есенин — всей певчей дружины число… / Сколько светлых снегов, отсияв, уплыло и растаяло / И по мелким ручьям в океан-глубину унесло! / Кем мы были? Цветами, листами, зарницами, звездами, / доказательством ваших недаром промчавшихся лет, / вашим отблеском, вашей мечтой, вашим будущим созданы, / только, видно, не вовремя мы появились на свет».
Несомненно, Галич причислял себя к сонму этих поэтов, прозревая в их судьбе свою собственную, поэтому и отреагировал так эмоционально.
А второе стихотворение, упомянутое Еленой Кумпан, написал поэт-переводчик Иван Тхоржевский (1878–1951): «Легкой жизни я просил у Бога: / Посмотри, как мрачно все кругом. / Бог ответил: подожди немного, / Ты меня попросишь о другом. / Вот уже кончается дорога, / С каждым годом тоньше жизни нить — / Легкой жизни я просил у Бога, / Легкой смерти надо бы просить».
Наблюдается прямое совпадение — и ритмическое, и смысловое — со стихотворением Тютчева «Вот иду я вдоль большой дороги…», которое очень любил Галич и неоднократно приводил в качестве примера подлинной поэзии, противопоставляя песне «Расцветали яблони и груши…», которая написана тем же размером: «Тяжело мне, замирают ноги. / Ангел мой, ты видишь ли меня?» (так его цитировал Галич, что несколько отличается от оригинала). И в тютчевском произведении, и в стихотворении «Легкой жизни я просил у Бога…» присутствует мотив тяжелого человеческого удела, что как нельзя более точно соответствовало положению самого Галича, возникшего в результате его исключения изо всех союзов и изоляции от общества.
Стихотворение Тхоржевского оказалось близко Галичу еще и темой приближающейся старости: «Вот уже кончается дорога, / С каждым годом тоньше жизни нить», — что перекликается с песней самого Галича «Вот пришли и ко мне седины…»: «Ах, как быстро, несусветимы, / Дни пошли нам виски седить!», и, исполнявшейся им песней Анчарова: «Ах, как быстро утекло / Счастья моего тепло!»
В произведениях Галича второй половины 1960-х годов все чаще появляются христианские реалии и скрытые реминисценции из Нового Завета. Например, в «Разговоре с музой» (1966) представлена даже своеобразная христианская триада: смерть — спасение — воскресение: «Если с радостью тихой партком и местком / Сообщат наконец о моем погребении, — / Возвратись в этот дом, возвратись в этот дом, / Где спасенье мое и мое воскресение — / В этом доме у маяка!..»
Примерно в это же время в его творчестве возникает мотив распятия, причем в концовке песни «Фестиваль песни в Сопоте в августе 1969» автор напрямую сравнивает себя с распятым Христом: «А я, крестом раскинув руки, / Как оступившийся минер — / Всё о беде да о разлуке, / Всё в ре-минор да в ре-минор…»
Образу оступившегося минера сродни образ подорвавшегося на мине эсминца в песне «Старый принц» (1972): «Чья-то мина сработала чисто <…> Я тону, пораженный эсминец, / Но об этом не знает никто!»
В начале 1970-х Галич пишет поэму «Вечерние прогулки», в которой вновь встречается мотив распятия: «Пора сменить — уставших — на кресте», а в 1973 году он разовьется в песне «Понеслись кувырком, кувырком…»: «Худо нам на восьмом этаже / Нашей блочно-панельной Голгофы! / Это есть. Это было уже. / Это спето — и сложено в строфы. / Это хворост для наших костров… / Снова лезут докучные гости. / И кривой кладовщик Иванов / Отпустил на распятие гвозди!»
В том же году «блочно-панельная Голгофа» будет упомянута в «Опыте ностальгии»: «Над блочно-панельной Россией, / Как лагерный номер — луна».
Смешной случай связан со стихотворением «Сто первый псалом», посвященным Борису Чичибабину. Однажды Галич прочитал его Михаилу Крыжановскому и спросил: «Миша, как вы думаете, что означает этот заголовок?» Тот, не обладая большими познаниями в религии, наивно ответил: «Сто первый километр, что ли?». Галич расхохотался, но больше ничего не сказал. И лишь спустя почти два десятилетия, когда Крыжановскому попался в руки Псалтырь, он нашел в нем сто первый псалом и прочитал: «Молитва страждущего, когда он унывает и изливает пред Господом печаль свою».
Любопытно, что впервые слово «псалом» в творчестве Галича появилось в одном из стихотворений конца 1930-х (!) годов, которое он цитирует в «Генеральной репетиции»: «А здесь с головы и до самых пят / Чужой нежилой уют, / Здесь даже вещи не просто скрипят, / А словно псалмы поют!..» Эти стихи в 1941 году он читал Лии Канторович, и, вероятно, странно было их слышать из уст 23-летнего парня, игравшего в спектакле «Город на заре» роль «врага народа» троцкиста Борщаговского. Кстати, когда Саше Гинзбургу было восемь лет, он был настолько отравлен атеистической пропагандой, что даже проголосовал за разрушение церкви, о чем стало известно из рассказа режиссера Театра на Таганке Юрия Любимова: «Я близко сдружился с мальчиком Сашей Гинзбургом. Мы в одном классе. Я еще не знал, что он будет знаменитым бардом Галичем. Мне нравилась его открытость, мягкость и желание участвовать во всех авантюрах в школе и школьном дворе. Я только не простил его за его “голос” ради разрушения православной церкви. Мне 8 лет. 1925 год».
Однако этот воинствующий атеизм вскоре исчез, и к началу 1940-х годов Галич уже совсем по-иному относился к религии. В воспоминаниях Матвея Грина о его знакомстве с Галичем осенью 1941 года есть такой эпизод: «“А говорят Бога нет! Конечно, есть!” — засмеялся незнакомец». Таким образом, советское воспитание к тому времени уже дало трещину, и Галич стал всерьез задумываться о вопросах веры. И есть тому подтверждение.
Его первая жена Валентина Архангельская, которая всю жизнь была твердокаменной коммунисткой и пришла к православию только в самом конце жизни (она умерла в 1999 году), как-то еще до рождения их дочери Алены — а это начало 40-х годов — спросила мужа: «Сашка, если бы тебе пришлось выбирать веру, какую ты бы выбрал?». Галич ей ответил: «Православие. Иудейская вера неплоха, но православие ближе моей душе». Есть и другая версия: «Ну, в общем-то, все веры сами по себе интересны. Но мне по душе православие».
Что же касается темы псалмов, то она будет интересовать Галича и в 70-е годы, причем настолько, что в письме к Борису и Лилии Чичибабиным от 6 января 1973 года он признается, что задумал написать книгу псалмов. Однако замысел этот так и не будет осуществлен.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.
Читать книгу целиком
Поделитесь на страничке
Следующая глава >
- Галич — 21 августа
- Галич — Абсолютно ерундовая песня
- Галич — Ах, поле, поле, поле
- Галич — Баллада о вечном огне
- Галич — Баллада о прибавочной стоимости
- Галич — Баллада о сознательности
- Галич — Баллада о стариках и старухах
- Галич — Баллада о том, как едва не сошел с ума
- Галич — Баллада о том, как одна принцесса
- Галич — Баллада о Фрези Грант
- Галич — Баллада о чистых руках
- Галич — Бежит речка да по песочку
- Галич — Берчикин сандаль
- Галич — Бессмертный Кузьмин
- Галич — Билет
- Галич — Бирюльки
- Галич — Больничная цыганочка
- Галич — Вальс его величества
- Галич — Вальс, посвященный уставу караульной службы
- Галич — Вальс-баллада про тещу из Иванова
- Галич — Век нынешний и век минувший
- Галич — Веселый разговор
- Галич — Вечный транзит
- Галич — Виновники найдены
- Галич — Возвращение на Итаку
- Галич — Воспоминания об Одессе
- Галич — Вот он скачет, витязь удалой
- Галич — Вот пришли и ко мне седины
- Галич — Всё наладится, образуется
- Галич — Все не вовремя
- Галич — Голгофа
- Галич — Горестная ода счастливому человеку
- Галич — Городской романс
- Галич — Гусарская песня
- Галич — Два корабля
- Галич — Дикий запад
- Галич — Ей страшно, и душно, и хочется лечь
- Галич — Еще раз о черте
- Галич — Желание славы
- Галич — Жуткое столетие
- Галич — За семью заборами
- Галич — Заклинание
- Галич — Заклинание Добра и Зла
- Галич — Закон природы
- Галич — Занялись пожары
- Галич — Запой под Новый год
- Галич — Засыпая и просыпаясь
- Галич — Из беседы с туристами из Западной Германии
- Галич — Из речи на встрече с интеллигенцией
- Галич — История одной любви
- Галич — Кадиш
- Галич — Как могу я не верить в дурные пророчества
- Галич — Канарейка
- Галич — Когда я вернусь
- Галич — Когда-нибудь дошлый историк
- Галич — Колыбельный вальс
- Галич — Командировочная пастораль
- Галич — Композиция N 27, или троллейбусная абстракция
- Галич — Комсомольская
- Галич — Королева материка
- Галич — Кошачьими лапами вербы
- Галич — Красный треугольник
- Галич — Кресты, или Снова август
- Галич — Кумачёвый вальс
- Галич — Левый марш
- Галич — Легенда о табаке
- Галич — Леночка
- Галич — Летят утки
- Галич — Маленькая поэма
- Галич — Марш (Прощание славянки)
- Галич — Марш мародеров
- Галич — Мы не хуже Горация
- Галич — На реках Вавилонских Русские Плачи
- Галич — На сопках Манчжурии
- Галич — Не Надо Люди Бояться
- Галич — Неоконченая песня
- Галич — Несбывшееся
- Галич — Новогодняя фантасмагория
- Галич — Номера
- Галич — Ночной дозор
- Галич — О пользе ударений
- Галич — О принципиальности
- Галич — О принципиальности (философский этюд)
- Галич — О том, как Клим Петрович восстал против экономической помощи
- Галич — О том, как Клим Петрович выступал
- Галич — О том, как Клим Петрович добивался
- Галич — О том, как Клим Петрович сочинил научно-фантастическую колыбельную
- Галич — Облака плывут в Абакан
- Галич — Олимпийская сказка
- Галич — Он убирал наш бедный двор
- Галич — Опыт ностальгии
- Галич — Опыт отчаянья
- Галич — Опыт прощания
- Галич — Опять меня терзают страхи
- Галич — От беды моей пустяковой
- Галич — Отрывок из радиотелевизионного репортажа
- Галич — Отчий дом
- Галич — Ошибка
- Галич — Памяти А. Галича
- Галич — Памяти Галича
- Галич — Памяти Жеваго
- Галич — Памяти Пастернака
- Галич — Пейзаж
- Галич — Первая песенка шута
- Галич — Переселение душ
- Галич — Песенка о диком Западе
- Галич — Песенка про Красного петуха
- Галич — Песенка-молитва
- Галич — Песня исхода
- Галич — Песня о концерте, на котором я не был
- Галич — Песня о ночном полете
- Галич — Песня о последней правоте
- Галич — Песня о Прекрасной даме
- Галич — Песня о синей птице
- Галич — Песня о Тбилиси
- Галич — Песня об Отчем Доме
- Галич — Песня про велосипед
- Галич — Песня про майора Чистова
- Галич — Песня про несчастливых волшебников
- Галич — Песня про острова
- Галич — Песня про счастье или Попытка Чистого Верлибра
- Галич — Песня-баллада про генеральскую дочь
- Галич — Песок Израиля
- Галич — Петербургский романс
- Галич — Письмо в семнадцатый век
- Галич — Плач Дарьи Коломийцевой
- Галич — Плясовая
- Галич — По ночному ледку озноба
- Галич — По образу и подобию
- Галич — Поезд
- Галич — После вечеринки
- Галич — Последняя песня
- Галич — Поэма О Сталине (Глава 1)
- Галич — Поэма о Сталине (Глава 2)
- Галич — Поэма о Сталине (Глава 3)
- Галич — Поэма о Сталине (Глава 4)
- Галич — Поэма о Сталине (Глава 5)
- Галич — Поэма о Сталине (Глава 6)
- Галич — Право на отдых
- Галич — Предостережение
- Галич — Предполагаемый текст
- Галич — Признание в любви
- Галич — Прилетает по ночам ворон
- Галич — Притча
- Галич — Про маляров, истопника и теорию относительности
- Галич — Прощание
- Галич — Прощание с гитарой
- Галич — Радиация
- Галич — Разговор с музой (Лирическая песня)
- Галич — Рассказ старого конармейца
- Галич — Рассказ, который я услышал в привокзальном шалмане
- Галич — Реквием по неубитым
- Галич — Салонный романс
- Галич — Священная весна
- Галич — Сердце, молчи
- Галич — Слава героям
- Галич — Слушая Баха
- Галич — Смерть Ивана Ильича
- Галич — Снеги белые, тучи низкие
- Галич — Спрашивайте, мальчики
- Галич — Ставок больше нет
- Галич — Старательский вальсок
- Галич — Старая песня
- Галич — Старая песня (Бились стрелки часов)
- Галич — Стихи о России
- Галич — Сто первый Псалом
- Галич — Странно мы живем в двадцатом веке
- Галич — Счастье было так возможно
- Галич — Так жили поэты
- Галич — Телефон, нишкни, замолкни
- Галич — Трубачи
- Галич — Ты прокашляйся, февраль
- Галич — У причала
- Галич — Упражнения для правой и левой руки
- Галич — Уходят Друзья
- Галич — Фантазии на русские темы для балалайки
- Галич — Фарс-гиньоль
- Галич — Фестиваль песни в Сопоте в августе 1969
- Галич — Хоть иногда подумай о других
- Галич — Цыганский романс
- Галич — Черновик эпитафии
- Галич — Чехарда с буквами
- Галич — Читая «Литературную газету»
- Галич — Шел дождь, скрипело мироздание
- Галич — Юз
- Галич — Я в путь собирался всегда налегке
- Галич — Я выбираю свободу
- Галич — Я не чикался на курсах, не зубрил сопромат
Содержание
50 великих стихотворений. Александр Галич. Псалом
Часто поэты создают свои произведения, опираясь на различные религиозные жанры, вкладывая в это особый духовный смысл. Александр Галич назвал одно из своих стихотворений «Псалом». Почему? Поговорим об этом в рамках проекта «50 великих стихотворений».
“Псалом” |
||
О произведении |
Псалом
Я вышел на поиски Бога.
В предгорье уже рассвело.
А нужно мне было немного –
Две пригоршни глины всего.
И с гор я спустился в долину,
Развел над рекою костер,
И красную вязкую глину
В ладонях размял и растер.
Что знал я в ту пору о Боге
На тихой заре бытия?
Я вылепил руки и ноги,
И голову вылепил я.
И полон предчувствием смутным
Мечтал я, при свете огня,
Что будет Он добрым и мудрым,
Что Он пожалеет меня.
Когда ж он померк, этот длинный
День страхов, надежд и скорбей –
Мой Бог, сотворенный из глины,
Сказал мне:
– Иди и убей!..
И канули годы,
И снова –
Все так же, но только грубей,
Мой Бог, сотворенный из слова,
Твердил мне:
– Иди и убей!
И шел я дорогою праха,
Мне в платье впивался репей,
И Бог, сотворенный из страха,
Шептал мне:
– Иди и убей!
Но вновь я печально и строго
С утра выхожу за порог –
На поиски доброго Бога
И – ах да поможет мне Бог!
Исторический контекст
В 1971 году одного из самых популярных исполнителей авторской песни Александра Галича исключили из Союза писателей СССР, в 1972 году – из Союза кинематографистов и вынудили эмигрировать из страны. Что же такого крамольного и неугодного властям было в текстах знаменитого барда?
Изгнание Галича произошло в эпоху «развитого социализма», когда литература находилась в сложном положении. Период хрущёвской «литературной оттепели», в котором ослабли идеологический и цензурный гнет, закончился. «Застой», охвативший экономическую и общественно-политическую сферы жизни в Советском Союзе, затронул и творческую сферу. И без того небольшой круг тем, связанных с болезненными проблемами истории и современными реалиями жизни, которые удавалось обсуждать, оказался под запретом.
К 70-м годам произошло разделение литературы на официальную и «подпольную», которая государством не признавалась. Если в сталинское время несогласные с властью авторы подвергались репрессиям, то теперь с ними боролись не столь грубыми методами. Не было необходимости в громких судебных процессах. Оказать давление на поэта или художника можно было иначе, лишив контакта с читателем, слушателем или зрителем. Единственным способом абсолютно свободно, безо всякой цензуры достучаться до своей аудитории оставался либо так называемый «самиздат», либо магнитофонные записи. Творчество А. Галича в основном распространялось именно в виде магнитофонных катушек с его песнями. Люди их копировали, передавали друг другу и слушали вместе.
Автор
В 1949-1950-е годы Галич был известен как драматург, автор киносценариев. Причем за фильм «Государственный преступник» он даже был награжден премией КГБ СССР. Разрыв Галича с господствующей идеологией начался в 60-е годы. Он постепенно осознавал себя убежденным противником советской системы и не стал скрывать своих оппозиционных взглядов. Напротив, появились его остросоциальные песни о терроре 1920-1930-х годов, Холокосте, ужасах лагерей и ссылок, неприглядных моментах Второй мировой войны. Особенно остро он высмеивал советские порядки, сложившиеся ко временам «застоя», которые связываются с именем Брежнева. Параллельно с этим, он выпустил в «антисоветском» зарубежном издательстве свою книгу, которая не могла быть опубликована в СССР по цензурным соображениям.
Одновременно он отказывается от атеистических взглядов и осознает себя верующим человеком, делая выбор в пользу православной веры.
Поэт принял крещение в 1973 г. Как отмечал духовник поэта протоиерей А. Мень: «Галича влекло христианство». Несомненно, крещение было обдуманным решением, вызванным постоянным исканием правды и верного пути.
Протоиерей Александр Мень
Все произошедшее с Галичем вызвало жесткую реакцию власти. Александру Аркадьевичу было открыто предложено уехать из страны, в противном случае ему грозил суд. Галич решил уехать.
Перед самым вылетом за границу таможенники остановили Галича и потребовали снять золотой крестик. Поэт же ответил: «В таком случае я остаюсь!» Только после долгих переговоров Галича все-таки пропустили.
Он прошел сложный путь от богоотрицания к вере. Воцерковленным Галич так и не стал, он не изменил светского образа жизни. Но крещение, по словам самого поэта, было «единственной возможностью осознавать себя человеком».
Лучше всего его религиозный поиск отразился в стихотворении «Псалом», написанном за два года до крещения. Это стихотворение с полной уверенностью можно назвать духовной автобиографией автора.
Произведение
Полное название стихотворения А. Галича: «Сто первый псалом».
http://foma.ru/wp-content/uploads/2016/09/aleksandr-galich-101-yii—psalom.mp3
Александр Галич. 101 псалом
Псалом – это хвалебная песнь, прошение, обращенное к Богу. Собрание псалмов входит в библейскую книгу Ветхого Завета Псалтирь и составляет одну из основ Православного богослужения. Содержание стихотворения не является прямым переложением библейского 101-го псалма, который определяют как «Молитву страждущего, когда он унывает и изливает пред Господом печаль свою». «Псалом» Галича совпадает с библейским псалмом только по настроению. Это размышления о тягостных обстоятельствах, выражение о личной печали. Строки «Я был подсечён, как трава» (Пс. 101: 11); «Весь день поносили меня враги мои» (Пс. 101: 8) явно перекликаются с судьбой поэта.
Главное для Галича здесь не пересказ, а попытка запечатлеть свой духовный путь.
Отсылки к Библии
Трижды герой старается создать бога по своим собственным представлениям, и трижды слышит грозное: «Иди и убей!». Такой призыв – нарушение одной из главнейших заповедей: «Не убивай» (Исх. 20: 13). Однако он продолжает поиски «доброго Бога». Давайте рассмотрим эти три попытки героя.
Бог первый: Бог из глины, или «Не сотвори себе кумира»
Начальные строки стихотворения отсылают нас к библейскому описанию начала времен, только не Бог лепит человека из глины, а наоборот – человек творит бога: «Я вылепил руки и ноги, / И голову вылепил я». Герой создает себе глиняную фигурку, идола, что противоречит еще одной из библейских заповедей: «Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, что на земле внизу, и что в воде ниже земли» (Исх. 20: 4). Герой мечтает, что бог «будет добрым и мудрым, / Что Он пожалеет меня!». Однако такой бог призывает: «Иди и убей!..»
Обращение к библейским образам помогло Галичу выразить свои взгляды на культ, который сформировало советское время. Почитание вождей (особенно Сталина) насаждалось буквально с детского сада. Поэт говорит о разочаровании в собственном доверии начальству, которое перерастало практически в религиозную веру. Теперь же автор прощается с верой в советских идолов.
Бог второй: Бог из слова, или Евангелие наоборот
Материал по теме
50 великих стихотворений. Николай Гумилёв. Слово
Мы продолжаем рассматривать стихотворения русских поэтов в проекте 50 великих стихотворений, акцентируя внимание на христианских образах и мотивах. На этот раз в центре внимания — Николай Гумилёв и одно из его последних стихотворений — «Слово». Можно ли словом разрушить город? Остановить солнце? Что такое «мёртвые слова»? И отчего они омертвели? Разбираемся вместе!
Через несколько лет герой сотворил нового Бога — из слова. Этот образ перекликается с евангельскими словами «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» (Ин. 1: 1).
В христианской традиции Слово – это символ созидания мира Богом. Однако в «Псалме» Галича Бог-Слово заменен богом, созданным из слова человеческого, что противоречит евангельскому контексту. Слово человеческое отличается от Божьего своим несовершенством, поэтому и второй бог говорит герою: «Иди и убей!» Здесь же – отношение автора к слову в коммунистическую эпоху, в которой оно утрачивает сакральный смысл. Слова становятся «мёртвыми» (именно о таких словах писал Николай Гумилёв в своем знаменитом «Слове»), используются властью в качестве пропаганды. А для советского человека и вовсе правильнее было промолчать.
И от такого божества Галич отрекается.
Бог третий: Бог из страха, или «Не надо, люди, бояться!»
Путь к Истине противоречив и тяжел, но герой «Псалма» продолжает отчаянный поиск: «И шел я дорогою праха, / Мне в платье впивался репей».
Возникает третий бог, созданный из страха. Очевидно, что речь здесь идет о той части коммунистической системы, которая наряду с попыткой вдохновить людей утопией о светлом будущем, параллельно запугивала и уничтожала тех, кто отказывался идти за коммунистами. Угроза для человека, который воспротивился этой системе, не была чем-то гипотетическим. Это была реальная опасность столкнуться со всей мощью системы, включая потерю работы, травлю и, в конечном итоге, тюремное заключение. Этого Галич принимать не хочет и не может.
«Блаженны изгнанные правды ради»
Бог-начальство, бог-пропаганда, бог-насилие и страх: кланяться им автор «Псалма» не желает. Где же искать истинное божество? В Боге, который исповедует любовь. Но автор еще не называет Его. Для него образ Божий открылся не до конца, но движение к Нему уже началось, и уже началась молитва. Стихотворение заканчивается словами: «да поможет мне Бог!»
Кладбище Сент-Женевьев-де-Буа (Франция)
«Псалом» – описание духовного взросления, когда человек, подвергшийся стольким лишениям, внутренним метаморфозам, в какой-то момент сознательно обращается к Богу. А. Галич был вынужден покинуть родину, но это изгнание – только внешний факт. Сам он всю жизнь находился в пути, несмотря на ошибки и жизненные проблемы. И символом этого пути вполне могут стать слова, написанные на могиле поэта: «Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство небесное» (Мф. 5:10).
Александр ГАЛИЧ
КОГДА Я ВЕРНУСЬ
(Полное собрание стихов и песен)
«НЕ ГРУСТИ! Я ВСЕГО ЛИШЬ НАВЕК УЕЗЖАЮ…»
Трудно писать о поэте, которого не просто любишь, но чьи произведения оказали столь сильное влияние на всю твою жизнь. Еще труднее, если знаешь, что тебе вряд ли удастся свое преклонение перед талантом разложить на профессионально-аналитические составляющие. Да и нужно ли это? Ведь о Галиче – гражданине, поэте, барде, драматурге, актере – уже написаны десятки статей, написаны людьми, близко и хорошо знавшими Александра Аркадьевича, любившими его, написаны искренне и профессионально. Так стоит ли непременно искать еще не сказанные слова? Не лучше ли перелистать страницы журналов и книг и вспомнить те строки, которые наиболее точно, и многосторонне оценивают творчество поэта? И дают портрет его самого – нашего Галича…
В Галиче поистине сочетался чеховский идеал человеческой красоты: «и душа, и лицо, и одежда». Его глубоко укорененный И поразительно естественный артистизм сказывался во всем: в быту, в творчестве, в отношении к людям. Всякая дисгармония, касалось ли это этики или эстетики, вызывала в нем мучительное страдание. Мне кажется, что именно это качество его души и характера в конце концов привело этого чистого артиста, поэта, певца в ряды нашего демократического движения. Чуткое к несчастьям «униженных и оскорбленных» сердце Александра Галича не могло спокойно выносить того надругательства над Совестью Человека, которое безраздельно властвует в его стране. Долгим и непростым был путь этого художника от невинных комедий и остроумных скетчей до песен и поэм протеста, исполненных пафоса гнева и боли, от респектабельного положения в официальном Совете писателей до жизненно опасного членства в Комитете Прав Человека, возглавленного в те поры Андреем Сахаровым, с которым Галича до конца жизни связывала самая сердечная дружба. Но тем значительнее и выше прозревается нам сейчас его высокая судьба. Владимир Максимов. («Они и мы», «Континент» #23)
Давние знакомые и приятели, слушая песни, поражались: откуда у этого потомственного интеллигента, прослывшего эстетом и снобом, этот язык, все это новое мироощущение? В каких университетах изучал он диалекты и жаргоны улиц, задворок, шалманов, забегаловок, говоры канцелярий, лагерных пересылок, столичных и переферийных дешевых рестораций? Но и самые взыскательные мастера литературы говорили, что этот язык Галича – шершавая поросль, вызревающая чаще на асфальте, чем на земле, – в песнях обретает живую силу поэзии. Корней Иванович Чуковсий целый вечер слушал его, просил еще и еще, вопреки правилам строгого трезвенника сам поднес певцу коньяку, а в заключение подарил свою книгу, надписав: «Ты, Моцарт, – Бог, и сам того не знаешь!»
Лев Копелев («Памяти Александра Галича» – «Континент» #16)
ПОКОЛЕНИЕ ОБРЕЧЕННЫХ
Я ВЫБИРАЮ СВОБОДУ
СТАРАТЕЛЬСКИЙ ВАЛЬСОК
Мы давно называемся взрослыми И не платим мальчишеству дань И за кладом на сказочном острове Не стремимся мы в дальнюю даль Ни в пустыню, ни к полюсу холода, Ни на катере… к этакой матери. Но поскольку молчание – золото. То и мы, безусловно, старатели. Промолчи – попадешь в богачи! Промолчи, промолчи, промолчи! И не веря ни сердцу, ни разуму, Для надежности спрятав глаза, Сколько раз мы молчали по-разному, Но не против, конечно, а за! Где теперь крикуны и печальники? Отшумели и сгинули смолоду… А молчальники вышли в начальники. Потому что молчание – золото. Промолчи – попадешь в первачи! Промолчи, промолчи, промолчи! И теперь, когда стали мы первыми, Нас заела речей маята. Но под всеми словесными перлами Проступает пятном немота. Пусть другие кричат от отчаянья, От обиды, от боли, от голода! Мы-то знаем – доходней молчание, Потому что молчание – золото! Вот как просто попасть в богачи, Вот как просто попасть в первачи, Вот как просто попасть – в палачи: Промолчи, промолчи, промолчи!
ПЕТЕРБУРГСКИЙ РОМАНС
…Быть бы мне поспокойней, Не казаться, а быть! …Здесь мосты, словно кони – По ночам на дыбы! Здесь всегда по квадрату На рассвете полки – От Синода к Сенату, Как четыре строки! Здесь, над винною стойкой, Над пожаром зари Наколдовано столько, Набормотано столько, Наколдовано столько, Набормотано столько, Что пойди – повтори! Все земные печали – Были в этом краю… Вот и платим молчаньем За причастность свою! Мальчишки были безусы, Прапоры и корнеты Мальчишки были безумны К чему им мои советы?! Лечиться бы им, лечиться, На кислые ездить воды – Они ж по ночам: «Отчизна! Тираны! Заря свободы!» Полковник я, а не прапор, Я в битвах сражался стойко. И весь их щенячий табор Мне мнился игрой, и только. И я восклицал: «Тираны!» И я прославлял свободу, Под пламенные тирады Мы пили вино, как воду, И в то роковое утро, (Отнюдь не угрозой чести!) Казалось, куда как мудро Себя объявить в отъезде. Зачем же потом случилось, Что меркнет копейкой ржавой Всей славы моей лучинность Пред солнечной ихней славой?! …Болят к непогоде раны, Уныло проходят годы… Но я же кричал: «Тираны!» И славил зарю свободы! Повторяется шепот, Повторяем следы. Никого еще опыт Не спасал от беды! О, доколе, доколе, И не здесь, а везде Будут Клодтовы кони Подчиняться узде?! И все так же, не проще, Век наш пробует нас – Можешь выйти на площадь, Смеешь выйти на площадь, Можешь выйти на площадь, Смеешь выйти на площадь В тот назначенный час?! Где стоят по квадрату В ожиданьи полки – От Синода к Сенату, Как четыре строки?!
Стихи Александра Галича
- 21 августа
- «На реках Вавилонских» Русские Плачи
- АБСОЛЮТНО ЕРУНДОВАЯ ПЕСНЯ
- Ах, поле, поле, поле
- БАЛЛАДА О ВЕЧНОМ ОГНЕ
- Баллада о прибавочной стоимости
- Баллада о сознательности
- Баллада о том, как одна принцесса
- Баллада о Фрези Грант
- Баллада о чистых руках
- Бежит речка да по песочку
- БЕЗ НАЗВАНИЯ
- Берчикин сандаль
- БЕССМЕРТНЫЙ КУЗЬМИН
- Билет
- БИРЮЛЬКИ
- БЛЮЗ ДЛЯ МИСС ДЖЕЙН
- БОЛЬНИЧНАЯ ЦЫГАНОЧКА
- ВАЛЬС ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА ИЛИ РАЗМЫШЛЕНИЕ О ТОМ, КАК ПИТЬ НА ТРОИХ
- Вальс, посвященный уставу караульной службы
- Вальс-баллада про тещу из Иванова
- ВЕК НЫНЕШНИЙ И ВЕК МИНУВШИЙ
- ВЕСЕЛЫЙ РАЗГОВОР
- ВЕЧНЫЙ ТРАНЗИТ
- ВИНОВНИКИ НАЙДЕНЫ
- ВОСПОМИНАНИЕ ОБ ОДЕССЕ
- Вот он скачет, витязь удалой
- Вот пришли и ко мне седины
- Всё наладится, образуется
- ВСЕ НЕ ВОВРЕМЯ
- Голгофа
- ГОРЕСТНАЯ ОДА СЧАСТЛИВОМУ ЧЕЛОВЕКУ
- ГОРОДСКОЙ РОМАНС
- Гусарская песня
- Два корабля
- Дикий запад
- Ей страшно, и душно, и хочется лечь
- ЕЩЕ РАЗ О ЧЕРТЕ
- ЖЕЛАНИЕ СЛАВЫ
- ЖУТКОЕ СТОЛЕТИЕ
- ЗА СЕМЬЮ ЗАБОРАМИ
- ЗАКЛИНАНИЕ
- Заклинание Добра и Зла
- ЗАКОН ПРИРОДЫ
- ЗАНЯЛИСЬ ПОЖАРЫ
- ЗАПОЙ ПОД НОВЫЙ ГОД
- ЗАСЫПАЯ И ПРОСЫПАЯСЬ
- Из беседы с туристами из Западной Германии
- Из речи на встрече с интеллигенцией
- ИЗБРАННЫЕ ОТРЫВКИ ИЗ ВЫСТУПЛЕНИЙ КЛИМА ПЕТРОВИЧА
- ИСТОРИЯ ОДНОЙ ЛЮБВИ ИЛИ КАК ЭТО ВСЕ БЫЛО НА САМОМ ДЕЛЕ (рассказ закройщика)
- Кадиш
- Как могу я не верить в дурные пророчества
- КАНАРЕЙКА
- Когда я вернусь
- КОГДА-НИБУДЬ ДОШЛЫЙ ИСТОРИК…
- КОЛЫБЕЛЬНЫЙ ВАЛЬС
- КОМАНДИРОВОЧНАЯ ПАСТОРАЛЬ
- КОМПОЗИЦИЯ #27, ИЛИ ТРОЛЛЕЙБУСНАЯ АБСТРАКЦИЯ
- Композиция N 27, или троллейбусная абстракция
- Комсомольская
- КОРОЛЕВА МАТЕРИКА (Лагерная баллада, написанная в бреду)
- Кошачьими лапами вербы
- КРАСНЫЙ ТРЕУГОЛЬНИК
- Кресты, или Снова август
- Кумачёвый вальс
- КУМАЧОВЫЙ ВАЛЬС
- ЛЕВЫЙ МАРШ
- Легенда о табаке
- ЛЕНОЧКА
- Летят утки
- Маленькая поэма
- Марш (Прощание славянки)
- МАРШ МАРОДЕРОВ
- Мы не хуже Горация
- На сопках Манчжурии
- Не Надо Люди Бояться
- Неоконченая песня
- НЕОКОНЧЕННАЯ ПЕСНЯ
- Несбывшееся
- НОВОГОДНЯЯ ФАНТАСМАГОРИЯ
- НОМЕРА
- НОЧНОЙ ДОЗОР
- О ПОЛЬЗЕ УДАРЕНИЙ
- О принципиальности
- О ТОМ, КАК КЛИМ ПЕТРОВИЧ ВОССТАЛ ПРОТИВ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ПОМОЩИ СЛАБОРАЗВИТЫМ СТРАНАМ
- ОБЛАКА
- ОЛИМПИЙСКАЯ СКАЗКА
- Он убирал наш бедный двор
- ОПЫТ НОСТАЛЬГИИ