Содержание
- Последний день Патриарха, или Русская Церковь всегда выполняет свои обещания
- «Стопы его устроялись от Господа…»: к 90-летию монашеского пострига приснопамятного Патриарха Московского и всея Руси Пимена
- Великий архидиакон: человек, заставлявший дрожать огонь
- «Атеистов, в строгом смысле этого слова, нет»
- Из Москвы в Петербург и обратно
- «Как иерихонская труба»
- Скоро война
- Патриарший архидиакон
- «Позвольте предложить вам хлеба»
- Как отпевали главного певца Церкви
- РОЗОВ КОНСТАНТИН ВАСИЛЬЕВИЧ
- Литература
Последний день Патриарха, или Русская Церковь всегда выполняет свои обещания
По роду своей деятельности переводчик с греческого, журналист и сценарист Максим Клименко неоднократно встречался со Святейшим Патриархом Алексием II. Встречи эти происходили как в официальной, так и в неформальной обстановке. Сегодня он делится своими воспоминаниями с читателями портала Православие.Ru.
Патриаршее служение в день праздника Введения во храм Пресвятой Богородицы. Алтарь Успенского собора. Рядом со Святейшим митрополит Месогийский и Лавреотикийский Николай, архиепископ Орехово-Зуевский Алексий и епископ Бронницкий Феофилакт. 4 декабря 2008 года
– Моя первая встреча со Святейшим произошла при достаточно печальных обстоятельствах: она была связана с кончиной Святейшего Патриарха Пимена в мае 1990-го года. В то время я был студентом Московской духовной семинарии, и нас, студентов, часто отправляли на различные послушания в Патриархию. Поскольку прощание со Святейшим Патриархом Пименом и его похороны были очень торжественными, и на него приехали предстоятели и представители многих Православных Церквей, у нас было такое послушание – их сопровождать. Мне достался Блаженнейший Митрополит Пражский Дорофей, предстоятель Чехословацкой Православной Церкви. Я сопровождал его во время всех этих печальных церемоний. И мог просто как студент, семинарист, молодой человек наблюдать вблизи – тогда митрополита Ленинградского и Новгородского Алексия (Ридигера).
Первое, что поразило и многие, кто знал Святейшего лично, об этом говорят, – его удивительно добрый и в то же время очень глубокий взгляд. Ведь не зря придумали: «Глаза – зеркало души». Взгляд Святейшего забыть невозможно. Это – доброта, но, заметьте, не «добренькость» какая-то, и в то же время – и строгость, и глубина. Ты как бы предстоял перед этим человеком, по-другому и не скажешь.
Протопресвитер Александр Киселев
Конечно, в то время я не знал нюансов его биографии, потом узнал, что его отец, священник Михаил Ридигер, во время II мировой войны окормлял заключенных и военнопленных в лагерях Эстонии, и часто брал сына с собой. А чуть раньше, после присоединения прибалтийских республик к СССР, когда советские войска, а с ними и части НКВД, вошли в Прибалтику, и начались чистки и аресты, семья Ридигеров спасла от смерти молодого тогда священника, будущего протопресвитера Александра Киселева. Отец Александр, духовник Русского христианского студенческого движения, числился одним из первых в арестных и расстрельных списках НКВД. Я лично знал этого замечательного священника, человека целой эпохи, и он рассказывал мне, что прятался в доме Ридигеров то ли в поленнице между дров, то ли в подвале, и маленький Леша Ридигер, будущий Святейший Патриарх, носил ему еду.
– Но это же был подвиг, по-другому и не скажешь.
– Да, подвиг, потому что люди рисковали жизнью всей семьи, укрывая человека, которого искал НКВД.
– Вы думаете, что именно это сформировало личность Патриарха Алексия?
– И это тоже. Ведь забыть такое невозможно. И отец Александр тоже запомнил это на всю оставшуюся жизнь и был бесконечно признателен. Снова встретились они много лет спустя, когда Святейший Патриарх Алексий в 1993 году был с визитом в Америке – был юбилей Православия на Североамериканском континенте – это был тот самый визит, который ему пришлось прервать из-за трагических событий в связи с расстрелом Белого дома… Вот тогда они впервые в Штатах встретились, а потом уже и отец Александр приехал в Россию.
– Когда вы общались с владыкой Алексием на похоронах Святейшего Патриарха Пимена, вы предполагали, что рядом с вами – будущий Патриарх?
– Как вам сказать… Чуть раньше была такая история. В то время я очень близко общался с одним моим другом, практически ровесником – он был только-только рукоположен – отцом Михаилом Гоголевым. Сейчас он секретарь Синода Среднеазиатской митрополии, епископ Каскеленский Геннадий (Гоголев). Я был тогда сотрудником Издательства Московской Патриархии и иподиаконом митрополита Волоколамского и Юрьевского Питирима, и от Журнала Московской Патриархии иногда ездил в Ленинград, где правящим архиереем был владыка Алексий, в командировки. Отец Михаил служил в почти безлюдной деревне в Ленинградской области. Условия там были совершенно спартанские: некому было ни петь, ни читать, да и прихожан – полторы старушки. Это был 1988-й год. Тогда не было ни для кого секретом тяжелое здоровье Святейшего Патриарха Пимена, было известно, что у него прогрессирующая тяжелейшая форма сахарного диабета. И конечно, внутри Церкви люди строили догадки, обсуждали, кто будет следующим Патриархом. Больше всего, конечно, склонялись в пользу двух кандидатур, которые были тогда на слуху, они были очень активны: митрополит Владимир (Сабодан) и митрополит Филарет (Денисенко), патриарший экзарх Украины, митрополит Киевский. И когда я приехал к отцу Михаилу в гости на приход, мы этот вопрос, естественно, обсуждали. И вдруг отец Михаил, нынешний владыка Геннадий, к моему величайшему удивлению, сказал: «Ты знаешь, а Любушка блаженная сказала, что наш владыка будет следующим Патриархом!»
Любушка Сусанинская Замечательная была старица и провидица – блаженная Любушка Сусанинская, к ней многие ездили… Вот, она за два года до кончины Святейшего Патриарха Пимена предсказала избрание митрополита Алексия Патриархом.
– И когда вы увидели его на похоронах Патриарха Пимена, вы вспомнили об этом?
– Да, конечно. Тем более, что вскоре после погребения Патриарха Пимена состоялся Поместный Собор, а потом и интронизация Святейшего Патриарха Алексия, которая прошла в Богоявленском соборе, и на которой я присутствовал в качестве иподиакона владыки Питирима.
– Как складывались ваши отношения со Святейшим в последствии?
– По благословению Святейшего Патриарха Алексия и священноначалия Русской Церкви мне приходилось сопровождать в качестве переводчика делегации и со Святой горы Афон, и из Греции, и с Кипра. Поэтому у меня была возможность часто наблюдать Святейшего, общаться с ним в меру своего послушания, как и в официальной, так и в неформальной, дружеской, почти семейной обстановке.
– Расскажите, пожалуйста, каким вам запомнился Святейший?
– В моем восприятии Святейший был, в первую очередь, человеком огромной отеческой заботы. Наверно, можно сказать, что я видел его добрым, все понимающим дедушкой.
– Вы хотите сказать, что в нем не было высокомерия?
– Абсолютно! Он, сидя за столом, всегда сам спрашивал: «Владыка, вам подлить вот этого, вам этого положить?» Не то что чванства никакого – даже дистанции не ощущалось. То есть, она, конечно, была: на официальных встречах, на переговорах. Я могу это подтвердить, как переводчик, присутствовавший на многих встречах подобного рода. Святейший никогда не прятался за округлыми, ничего не значащими фразами. Он всегда прямо и честно высказывал свое мнение. Но когда высокие иерархи двух Церквей садились за стол, эта дистанция исчезала. Я это видел, чувствовал, переводил какие-то его остроты, какие-то невинные шутки, которыми он хотел сгладить ситуацию.
Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II – Что вы имеете ввиду?
– Скажем так: иногда переговоры проходили не гладко, бывало такое. Были ситуации, связанные с различным пониманием роли Поместных Церквей и вообще мирового Православия. И у греков, и у нас были не совсем одинаковые подходы ко многим вопросам как текущей жизни, так и принципиального характера. И не скажу, что всегда все было гладко. Но когда участники переговоров, будучи в гостях у Святейшего в Москве, садились за стол, он хотел, чтобы они были абсолютно раскованными, чтобы они чувствовали себя как дома, чувствовали себя желанными гостями. Надо сказать, что несколько фраз Святейший знал по-гречески, и он каждый раз их использовал, и, конечно, греки тут же расплывались в улыбке. И это сразу задавало определенный тон в застольной беседе. Святейший не смешивал эти жанры: одно дело – официальные переговоры, озвучивание, отстаивание официальных позиций, а другое дело – дружеское общение. Для меня за столом сидел замечательный русский добродушный дедушка – Святейший Патриарх Алексий, – а напротив мог сидеть греческий дедушка, митрополит такой-то.
– И они искренне улыбались друг другу?
– Искренне! Как люди, которые прожили жизнь, имеют большой опыт жизненный, духовный опыт. Им, когда они не при исполнении, нечего делить, они наслаждаются…
– Тем, что они православные…
– Да, конечно! У них одна вера. Они, может быть, и знают друг друга много лет. Святейший же много раз был в Греции – как паломник, как глава официальных делегаций на различных конференциях, празднованиях, может быть, они знают друг друга лет 30, и сейчас у них есть возможность посидеть вместе за добрым столом, никуда не бежать – и вот, они расслабляются, можно сказать, как бойцы, которые «вспоминали минувшие дни». Это было действительно братское общение, а для нас, для молодежи, это был большой нравственный урок. Нравственный урок, говорящий о том, что, несмотря на разность языков, каких-то традиций, какой-то там политической позиции и так далее, мы все – члены одной Церкви, мы – члены одного Тела. Может ли правая рука ударить по левой? Или наоборот? Может иногда. Но никогда не скажет, что надо отрезать левую руку, потому что они не согласны в каком-то частном мнении.
– Значит, для Святейшего ощущение единства Православных Церквей было действительно важным, значимым моментом?
– Не просто важным, а архиважным. В середине 90-х годов в посольстве Греции был организован прием по случаю праздника Торжества Православия, который всегда приходится на первое воскресенье Великого поста. Заметьте, это не светский, не государственный праздник, только церковный, но очень важный для всей Церкви. И на этот прием был приглашен Патриарх Алексий. Были приглашены и представители других Поместных Православных Церквей, находившиеся в Москве, и государственные деятели, и светские лица, но – в первую очередь – Святейший. И он приехал. Приехал, чтобы показать, что в этот день все мы должны быть вместе. Успех этого мероприятия был таков, что на следующий год было решено снова организовать такой же прием. Теперь в Москве это стало уже традицией, а посольства России в странах, исповедующих Православие, в этот день тоже устраивают приемы с участием представителей Поместных Церквей. И это зримо являет миру единство Православной веры. А начало этому положил Святейший Патриарх Алексий.
Патриаршее служение в день праздника Введения во храм Пресвятой Богородицы. Фото: patriarchia.ru.
– Максим, я знаю, что вы провели практически весь последний день жизни Святейшего с ним рядом…
– Да. Так вот Господь судил, что мне довелось быть рядом со Святейшим в последний день его земной жизни.
В эти дни в Москве находилась делегация Элладской Православной Церкви во главе с Высокопреосвященнейшим митрополитом Месогейским и Лавреотикийским Николаем. Митрополит Николай – уникальный человек. Во-первых, все-таки, среди архиереев в нынешних Православных Церквях не так много астрофизиков и нейрохирургов, которые с золотой медалью закончили Гарвардский университет. Он занимался опытами с человеческим мозгом в условиях невесомости и космического пространства, был ведущим экспертом NASA именно по поведению человеческого мозга в открытом космосе, в космическом пространстве, и, соответственно, перспективы длительной жизни человека в космосе, исходя из его физиологии, в том числе, из его нейрохирургии. А потом будущий владыка встретил старца Паисия Святогорца. Это была судьбоносная встреча. Он бросил NASA, бросил свою деятельность в качестве ученого-исследователя, и принял монашество на Афоне.
После послушания на Афоне, монастырь отправил его в Афины настоятелем афонского подворья. Все мы помним евангельские слова о том, что не может укрыться город, стоящий на вершине горы. Так и этот удивительный, талантливый, образованный человек вскоре стал епископом Элладской Церкви.
Cлучилось так, что в это время он управлял двумя епархиями. Одной – как местоблюститель, в период между избраниями правящего архиерея. Это огромнейшая Аттическая митрополия, которой он управлял в течение 10 лет. Надо сказать, что сейчас ее разделили на 3 или 4 епархии – настолько она была огромна. И именно в этой митрополии находился единственный в Афинах и окрестностях русскоязычный приход, который образовался в районе компактного проживания репатриантов из бывшего Советского Союза. Это так называемые «понтийские греки». Место это называется Ахарнон, можно сказать, что это довольно отдаленный пригород Афин. И там население около 90 тысяч человек, большая часть которых – люди, которые остались и в нашей языковой среде, и в нашей церковной традиции, то есть, не приняли нового стиля, который принят в Греции.
Патриаршее служение в день праздника Введения во храм Пресвятой Богородицы. Фото: patriarchia.ru.
И, будучи правящим епископом этого региона, митрополит Николай, как любящий отец, архипастырь, принял близко к сердцу заботы, тревоги и волнения этого прихода, где службы совершались на церковнославянском языке, где придерживались старого стиля, и был русскоязычный батюшка.
Протоиерей Григорий Пигалов, настоятель этого храма, храма Богородицы Сумелийской (это чтимая икона, святыня понтийских греков, находившаяся в монастыре Сумела в Малой Азии, откуда они когда-то вышли в пределы Российской империи, спасаясь от турецкого геноцида) обратился к Святейшему Патриарху Алексию с просьбой передать частицу мощей преподобного Серафима Саровского как благословение Русской Церкви единственному русскоязычному приходу Греции. К этому моменту уже больше года шли переговоры по этому вопросу. И как раз в рамках этих переговоров, владыка Николай вместе с отцом Григорием прибыли по приглашению Святейшего Патриарха, чтобы сослужить ему в Успенском соборе Кремля в день праздника Введения во храм Пресвятой Богородицы и продолжить переговоры.
4 декабря состоялось патриаршее богослужение в Успенском соборе. Святейшему сослужили несколько архипастырей, и в том числе – члены греческой делегации во главе с митрополитом Николаем.
– Как переводчик греческой делегации, вы находились в алтаре собора во время богослужения?
– Да. Это было мое рабочее место. Я и еще несколько мирян, которые были приглашены на это богослужение, молились в алтаре.
– Расскажите, каким вам показался Святейший, как он выглядел?
– Вы знаете, он не выглядел уставшим. Наоборот, он был бодр, в нем чувствовался какой-то духовный подъем, потому что богослужение прошло на одном дыхании. Он был в очень хорошем расположении духа, много улыбался, шутил. Ничто не предвещало того, что через несколько часов его не станет.
Более того – для меня этот день был особенно памятным, потому что 4-го декабря мой день рождения, и хотя я не причащался (не было возможности по-человечески подготовиться к Причастию, накануне я переводил целый день и мы поздно закончили, а в Кремле надо было быть очень рано, это связано с определенным режимом проезда в Кремль), я очень ждал этого дня. Это был такой дар Божий – в день рождения присутствовать на Литургии, которую служит Святейший.
Служба была довольно длинная и очень торжественная. По обыкновению, после Причастия, во время проповеди, запричастного стиха, Святейший садился в кресло в алтаре, и те, кто сослужил ему или молился в алтаре с ним вместе, распределяясь по рангу, подходили поздравить Патриарха с праздником, с Причащением Святых Христовых Таин. Какое-то братское краткое общение происходило.
Патриаршее служение в день праздника Введения во храм Пресвятой Богородицы. Фото: patriarchia.ru.
– Это была возможность личного общения со Святейшим?
– Да. Это было самое ценное – возможность подойти к Святейшему, не просто взять у него благословение и поздравить, но и перекинуться несколькими словами. И когда настал черед, и подошла греческая делегация, митрополит Николай сказал Святейшему: «Вы знаете, у нашего переводчика сегодня день рождения. Ваше Святейшество, не могли бы вы как-то отдельно сказать ему доброе слово, поздравить его…»
– А вы стояли рядом?
– Не просто рядом – я все это переводил! Нет, разумеется, я об это не просил, не знал, что владыка так скажет. Но я перевожу, потому что так положено: переводить то, что говорит греческий митрополит. Святейший подозвал помощника – иподиакона и говорит: «Принесите просфору». Ему принесли просфору, и, вручая ее мне, он сказал (мне очень понравилось его выражение): «Я вас поздравляю с вашим личным торжеством». То есть, сегодня для нас всех торжество церковное – Введение во Храм Пресвятой Богородицы, – а у меня еще и личное торжество, мой день рождения. И эта фраза, конечно, говорит о его глубоком такте, о его мудрости, деликатности. Это не каждому дано – вот так правильно сформулировать, так почувствовать человека, его радость. Он мог просто сказать: «Поздравляю вас», – но рассудил иначе.
Патриарх Алексий II у мощей свт. Тихона в Донском монастыре
– Что было потом, после окончания богослужения? Как строился день Патриарха?
– Дело в том, что 4 декабря еще и день, связанный с памятью Патриарха Тихона. 4 декабря 1917 года состоялась его интронизация. Святейший имел обычай совершать в этот день молебен у раки с мощами святителя Тихона в Донском монастыре. Но у Патриарха Алексия были еще какие-то обязательства по отношению к другим гостям. Он должен был провести прием в Патриарших покоях в Кремле. И на это время греческой делегации предложили замечательную экскурсию по Большому Кремлевскому Дворцу, чтобы не возникло паузы, какой-то неловкости.
– Святейший и об этом позаботился заранее?
– Да. Он все это продумал, и, зная, что у него есть обязательства иного плана, договорился о том, чтобы греческая делегация провела это время и интересно, и с пользой.
После этого было памятное фотографирование со Святейшим Патриархом на Соборной площади Кремля, и мы в патриаршем кортеже двинулись в сторону Донского монастыря, где Святейший совершил молебен перед мощами святителя Тихона. По окончании молебна нас пригласили на трапезу, организованную тогдашним наместником Донского монастыря архимандритом Агафодором (Маркевичем). Специально для того, чтобы порадовать Святейшего, в трапезные палаты монастыря был приглашен на выступление Кубанский казачий хор…
И вы знаете, тут открылось совершенно неожиданное, и я почувствовал, как это порадовало Патриарха. Архиереи, в том числе и митрополит греческий, сидели рядом со Святейшим, по правую руку, во главе этой братской трапезы. И мне приходилось постоянно быть между ними и переводить их общение за трапезой. И вот во время выступления хора владыка Николай сказал Святейшему: «А вы знаете, я первый раз услышал казачий хор, когда учился в Гарвардском университете, это были записи выступления в Америке хора Сергея Жарова. И с тех пор я начал собирать записи – коллекцию казачьих хоров». С одной стороны, Святейший был, конечно, приятно удивлен. Представляете, приезжает человек из другой страны, и говорит: я это знаю, я еще 25 лет назад узнал и полюбил это. А с другой стороны, он искренне обрадовался: он понял, что это еще одна зацепка, еще одна ниточка, которая связывает их.
Митрополит Месогейский и Лавреотикийский Николай (Хаджиниколау). Фото: А. Поспелов / Православие.Ru
В конце этой прекрасной дружеской беседы Святейший подтвердил, что он передаст частицу мощей преподобного Серафима Саровского – как святыню, как дар матери – Русской Церкви – русскоязычному приходу в Греции. Было очень трогательно видеть и реакцию митрополита Николая, и всей греческой делегации на эти слова. Ведь они, собственно, и прибыли, чтобы их услышать. Прием был еще в самом разгаре, когда Святейшему понадобилось уехать. У него были на этот день запланированы еще какие-то встречи, дела.
– Как он попрощался со всеми, с митрополитом Николаем?
– Очень тепло. Чувствовалось, что он доволен. Владыке Николаю он сказал: «Я не прощаюсь с вами, я жду вас завтра на ужин у себя в резиденции в Переделкино, и мы продолжим общение», – а потом уехал.
Остались владыка Феофилакт, тогда – викарий Святейшего в Москве, владыка Арсений Истринский, митрополит Николай, сотрудники из близкого окружения Святейшего, и продолжилось и общение, и какая-то беседа.
… А где-то в 6, начале 7-го утра мне позвонил один из сотрудников отдела Внешних церковных связей, который отвечал за греческую делегацию, и сообщил, что Святейшего не стало. Это было 5 декабря.
– Как отреагировал на случившееся владыка Николай?
– Он был потрясен. В шоковом состоянии тогда были все. Но для владыки все это усугублялось тем, что переговоры о передаче святыни шли больше года, в несколько этапов, и когда, казалось бы, Святейший подтвердил свое решение, подтвердил четко, что он готовит специальное послание Элладской Церкви о том, что частица мощей будет передана, случилось такое горе. К тому же, в связи с какими-то светскими процедурами: вскрытием, составлением акта о смерти и так далее, тело Святейшего оставалось в Переделкине и к нему не было доступа до завершения всех этих скорбных, но необходимых процедур. А 6-го утром владыка должен был улетать обратно в Грецию, у него были свои обязательства, своя программа, он не мог дольше оставаться в России. И, конечно, для него – это чувствовалось – было очень тяжело, он переживал невозможность поклониться праху Патриарха Алексия и совершить над его телом молитву. Конечно, он молился, но не так, как хотелось бы ему почтить память собрата-архипастыря.
Визит Святейшего Патриарха Кирилла в Грецию. Посещение храма Панагия Сумела. Фото: patriarchia.ru
– Есть ли какое-то продолжение у истории о передаче святыни? Была ли она передана приходу в Греции?
– Вопрос этот на некоторое время был отложен и, в результате, нашел логическое замечательное завершение: в июне 2013 года состоялся визит Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла в Грецию по приглашению Блаженнейшего архиепископа Афинского и всея Эллады Иеронима. Во время этого визита Святейший Патриарх Кирилл посетил храм Панагия Сумела в Ахарноне и, при огромном стечении народа, в память о своем посещении и в память о том, что это было завещанием и желанием покойного Святейшего Патриарха Алексия, передал этому храму ковчег с частицей мощей преподобного Серафима Саровского. Русская церковь всегда выполняет свои обещания.
«Стопы его устроялись от Господа…»: к 90-летию монашеского пострига приснопамятного Патриарха Московского и всея Руси Пимена
17 ноября 1957 года в Успенском кафедральном соборе Одессы Патриарх Алексий возглавил хиротонию архимандрита Пимена во епископа Балтского. Епископу Пимену почти не довелось нести церковное послушание в качестве викария Одесской епархии. Уже в декабре 1957 года он был назначен викарием Московской епархии с титулом «Дмитровский». С этого времени владыка Пимен становится одним из ближайших помощников Святейшего Патриарха Алексия I. Это было перед началом хрущевского гонения на Церковь. Когда в 1958 году начались новые притеснения Церкви, от церковного руководства потребовалось немало мудрости, чтобы, с одной стороны, не усугубить ситуацию, с другой стороны, отстоять возможно большее. Важной мерой, направленной на подрыв финансовой базы Церкви, стало значительное увеличение налогов на свечи. Епископ Пимен протестовал против увеличения налогов.
Иерархическое возвышение владыки Пимена происходило довольно быстро. В июле 1960 года он назначается Управляющим делами Московской Патриархии и занимает этот пост до 14 ноября 1961 года.
23 ноября 1960 года Святейший Патриарх Алексий удостоил епископа Пимена сана архиепископа. 16 марта 1961 года архиепископ Пимен получил назначение на самостоятельную Тульскую кафедру. 14 ноября того же года переведен на Ленинградскую митрополичью кафедру. Наконец, 9 октября 1963 года владыка Пимен был назначен Митрополитом Крутицким и Коломенским.
С 25 февраля по 22 декабря 1964, оставаясь на Крутицкой кафедре, он вторично занимал пост Управляющего делами Московской Патриархии. Будучи Митрополитом Крутицким, владыка Пимен в воскресные и праздничные дни совершал богослужения в Патриаршем Богоявленском Елоховском соборе, часто проповедовал. Митрополит Пимен исполнял многочисленные церковные послушания, на него возлагаемые. Некоторое время он являлся председателем Хозяйственного управления Московской Патриархии, настоятелем Богоявленского Патриаршего собора, членом комиссии по вопросам христианского единства. В 1959-1962 годах он временно управлял тремя епархиями: Костромской, Луганской и Смоленской. В шестидесятые годы владыка Пимен принимал участие в различных мероприятиях, посвященных борьбе за мир, в том числе и за рубежом – в Женеве, Варшаве, Хельсинки.
Будучи одним из ближайших помощником Святейшего Патриарха Алексия I, владыка Пимен участвовал в выработке решений по управлению Церковью. В 1960 году он принял участие в сложных переговорах Патриарха с председателями Совета по делам Русской Православной Церкви сначала с Карповым, затем с Куроедовым. На этих переговорах обсуждался вопрос о внесении изменения в «Положение об управлении Русской Православной Церковью». Государство требовало внесения такого изменения, которое полностью бы устранило настоятелей храмов и епископов от хозяйственной деятельности приходов. Церковному руководству пришлось пойти на уступки. 18 апреля состоялось заседание Священного Синода, на котором было принято решение о разграничении обязанностей настоятеля и клира, с одной стороны, и исполнительного органа (двадцатки), с другой стороны. Духовенство освобождалось от участия в хозяйственной и финансовой деятельности прихода. Это вынужденное решение Синода вызвало немало критики со стороны духовенства и епископата.
Хрущевские гонения тяжело отразились на состоянии Русской Православной Церкви. Усилилась антирелигиозная пропаганда, стали в массовом порядке закрываться храмы и монастыри. Только за один 1961 год в стране было насильственно закрыто почти полторы тысячи приходов. Некоторые священнослужители и миряне подверглись репрессиям. В местах лишения свободы оказались архиепископ Казанский Иов (Кресович) и архиепископ Черниговский Андрей (Сухенко). Под суд попал также епископ Иркутский Вениамин (Новицкий), противодействовавший закрытию храмов, но его оставили на свободе. Было закрыто большинство монастырей, духовные семинарии в Киеве, Луцке, Жировицком монастыре, Саратове и Ставрополе. Количество насельников монастырей уменьшилось в четыре раза. Особенно тяжелым для Церкви событием стало закрытие в 1963 году древней Киево-Печерской Лавры.
Пытались закрыть и Успенскую Почаевскую Лавру. Некоторые ее насельники подверглись репрессиям. Патриарх Алексий I, обеспокоенный судьбой обители, попросил владыку Пимена съездить в Почаев, чтобы узнать точное положение дел. Митрополит Пимен поехал в Почаев ночью из Одессы на машине, предоставленной Патриархом. «Неожиданное появление митрополита в Почаева, — рассказывал впоследствии со слов самого Патриарха Пимена епископ Сергий (Соколов), — вызвало сильный переполох среди изолгавшихся безбожников. По двору еще действующего монастыря бегали городские чиновники и срывали красные полотна с оскорбительными для верующих текстами. Митрополит в тот же день вернулся к Патриарху, предоставив ему правдивую информацию, ставшую предметом серьезного разговора с правительством». Почаевскую Лавру удалось уберечь от закрытия. Конечно Патриарх Алексий I, митрополит Пимен и многие другие церковные иерархи делали что могли, дабы отстоять храмы и монастыри, отстоять людей. Отстранение Н.С.Хрущева от власти, происшедшее 14 октября 1964 года, в день Покрова Пресвятой Богородицы, положило конец прямому гонению на Церковь. Однако приходы продолжали закрываться, хотя и гораздо реже, чем при Хрущеве.
Избрание на Патриарший Престол
17 апреля 1970 года на 93-м году жизни скончался Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий I. 16 апреля, накануне своей кончины, он возложил на митрополита Пимена вторую панагию. В соответствии с действовавшим тогда «Положением об управлении Русской Православной Церкви» после кончины Патриарха обязанности Местоблюстителя Патриаршего Престола возлагались на старейшего по хиротонии постоянного члена Священного Синода. Таковым в это время и был митрополит Крутицкий и Коломенский Пимен (Извеков). Обязанности Местоблюстителя он исполнял более года.
26 мая 1971 года в Успенском соборе бывшего Новодевичьего монастыря в Москве состоялось Архиерейское совещание. На нем от имени Предсоборной комиссии была выдвинута и поддержана участниками совещания единственная кандидатура на Патриарший Престол – митрополита Пимена, и определен порядок избрания – открытым голосованиеем.
2 июня состоялось избрание Патриарха. Избрание проходило путем открытого голосования. Право избрания предоставлялось епархиальным архиереям. Все архиереи единодушно высказались за избрание Патриархом митрополита Пимена. Помимо избрания Патриарха Собор принял еще ряд важных решений.
3 июня 1971 года в Богоявленском патриаршем соборе Москвы состоялась интронизация нового Патриарха. церковной и на объединение всех православных русских людей, в рассеянии сущих, в ограде нашей Матери Церкви? Да, все мы, твои сослужители и соработники, как и все члены Поместного Собора, актом единодушного избрания выразили свою уверенность в том, что на престоле Московских и всея Руси Патриархов тебе предстоит быть не только «хранителем апостольских преданий, столпом непоколебимым и православия наставником», но и постоянным молитвенником за нашу великую Родину и ее народ, быть ее христианской совестью и правилом веры для наших пастырей и пасомых».
Патриарх Пимен и Московская духовная академия
5 июня 1971 года Московская духовная академия решением своего Совета присвоила Святейшему Патриарху Пимену ученую степень доктора богословия honoris causa. Вручение докторского креста и диплома состоялось в Патриарших покоях в Троице-Сергиевой Лавре в присутствии членов Святейшего Синода, профессоров и преподавателей Московской духовной академии. Ректор Академии епископ Дмитровский Филарет (Вахромеев), обращаясь к Патриарху, сказал: «Эта высшая ученая степень является свидетельством, что Вы, Ваше Святейшество, стали учителем, наставником и Первосвятителем Русской Православной Церкви».
Преемник Святейшего Патриарха Пимена на Патриаршем Престоле Патриарх Алексий II впоследствии говорил, что «мы должны прежде всего отметить … верность, уважение и любовь к церковным традициям, проявляемые Святейшим Владыкой Пименом на протяжении всего его церковного служения».
В последующие годы Патриарх Пимен неоднократно посещал Московскую духовную академию, совершал богослужения в Покровском храме, посещал занятия и экзамены. Последний раз он посетил Московскую духовную академию 14 октября 1988 года, в день Покрова Пресвятой Богородицы, приняв участие в годичном академическом акте.
Церковь в 70-е-начале 80-х годов
В 70-е годы продолжались притеснения Церкви, по-прежнему закрывались приходы. Если в 1971 году число приходов Русской Православной Церкви составляло 7274, то в 1976 году насчитывалось уже только 7038 приходов. В среднем закрывалось по 50 приходов в год. Очень серьезной для Церкви оставалась в 70-х годах кадровая проблема: число священников и диаконов неуклонно сокращалось. Светские власти всячески препятствовали новым рукоположениям. Некоторые священники, особенно в западно-украинских и прибалтийских епархиях, окормляли по два, три и даже по четыре прихода.
Патриарх Пимен и высшее церковное руководство предпринимало шаги для увеличения количества кандидатов для принятия священного сана. В 70-е-80-е годы значительно возросло количество учащихся в Духовных семинариях и академиях. В духовные учебные заведения стали принимать абитуриентов, имевших высшее светское образование. Было обращено также внимание на подготовку регентов церковных хоров. При Ленинградской Духовной академии открылись регентские курсы, а при Московской Духовной академии – регентский класс, преобразованный затем в регентскую школу.
Успешная деятельность Духовных академий позволяла Русской Православной Церкви безболезненно обновлять архиерейские кадры. Место умерших или ушедших на покой по старости архипастырей занимали молодые епископы. При Патриархе Пимене в епископский сан рукоположены были многие такие известные иерархи, как Симон (Новиков), Хризостом (Мартишкин), Антоний (Завгородний), Платон (Удовенко), Иов (Тывонюк), Агафангел (Саввин), Кирилл (Гундяев; ныне Святейший Патриарх), Климент (Капалин), Александр (Тимофеев), Сергий (Фомин) и другие.
Число монастырей, принадлежавших Русской Православной Церкви, в 70-х годах оставалось неизменным, но в крайне стесненном состоянии оставалась Успенская Почаевская Лавра. В середине 70-х годов над ней вновь нависла угроза закрытия. Патриарху Пимену и руководству Русской Православной Церкви удалось отстоять Лавру.
15 сентября 1980 года открылся завод Художественно-производственного предприятия «Софрино» в Московской области, построенный на территории, выделенной правительством в 1972 году по просьбе Патриарха Пимена. Расширилась деятельность Издательского отдела Московской Патриархии, который бессменно возглавлял владыка Питирим (Нечаев). Увеличилось издание церковной литературы.
Большим событием церковной жизни 70-х годов явилась совершенная 6 октября 1977 года канонизация просветителя Америки, Сибири и Дальнего Востока митрополита Московского Иннокентия (Вениаминова). Канонизация стала возможной, потому что с просьбой о ней обратился Священный Синод Американской Православной Церкви. По благословению Святейшего Патриарха Пимена к лику общерусских святых был причислен святитель Харьковский Мелетий (Леонтович). Начиная с конца 70-х годов, в жизнь нашей Церкви вошло такое явление, как включение в богослужебный календарь дней памяти местных Соборов святых. По благословению Патриарха Пимена установлено было празднование Соборов святых: Тверских, Новгородских, Радонежских, Владимирских, Смоленских, Белорусских, Сибирских, Костромских, Рязанских и Крымских.
Святейший Патриарх Пимен до середины 80-х годов часто выезжал за границу, посещая Поместные Православные Церкви и даже Древние Церкви Востока. Патриарх Пимен стал первым Патриархом Московским, посетившим США. В Нью-Йорке он выступал в Организации Объединенных Наций. Часто посещая разные страны, Патриарх был лишен возможности посещать епархии Русской Православной Церкви на территории Советского Союза. Он выезжал из Москвы практически лишь в Троице-Сергиеву Лавру и в Одессу. Проезжая мимо Киева, Патриарх мог молиться на купола киевских церквей, мог осенить город благословением, но и только. Посетить Киев, как и другие города, ему не дозволяли светские власти. Они понимали, что поездки Патриарха по стране неизбежно вызовут подъем религиозных чувств в народе.
Будучи крайне стеснен в своей Первосвятительской деятельности, Патриарх Пимен черпал утешение в молитве и в совершении богослужений. Совершаемые им богослужения привлекали огромное количество народа. Патриарх обладал величественной внешностью, сильным, прекрасным голосом, служил истово, молитвенно. До 1985 года очень часто. Особенно сильное впечатление на молящихся производило проникновенное чтение Патриархом Великого покаянного канона преподобного Андрея Критского. Иногда Патриарх солировал за богослужением. Епископ Сергий (Соколов) вспоминал, что «последний раз особенно проникновенно звучал голос Святейшего, когда он на Благовещение в 1988 году пропел в Богоявленском соборе «Архангельский глас…». Был случай, когда перед Великим постом он также солировал в алтаре «Да исправится молитва моя…». Любил Патриарх и проповедовать. Проповеди его были краткими и запоминающимися.
Начало перемен
В 80-е годы начались перемены в отношениях государства и Русской Православной Церкви под знаком подготовки празднованию 1000-летия Крещения Руси. Священный Синод образовал юбилейную комиссию под председательством Патриарха Пимена для координации церковной деятельности, связанной с подготовкой празднования юбилея.
В связи с предстоящим 1000-летием Крещения Руси Патриарх и Священный Синод просили правительство передать Церкви один из московских монастырей для устройства в нем и на примыкающих к нему участках церковного административного центра. Решение передать Церкви Свято-Данилов монастырь было принято еще при Леониде Ильиче Брежневе, в 1982 году, но официальная передача состоялась уже во время правления Андропова — 17 мая 1983 года. Монастырские храмы и строения находились в ужасном состоянии. Наместником монастыря был назначен эконом Свято-Троицкой Сергиевой Лавры и Московской Духовной Академии архимандрит Евлогий (Смирнов). Средства на восстановление святой обители жертвовала вся Церковь. Вскоре монастырь восстал из руин.
В начале и в середине 80-х годов происходит открытие новых приходов. За первые пять месяцев 1988 года открылись более 60 новых приходов. Церкви были переданы святыни, хранившиеся в музеях, в том числе мощи святителя Феодосия Черниговского, преподобного Феодосия Тотемского, гробница святителя Питирима Тамбовского. Незадолго до юбилейных торжеств советское руководство приняло решение возвратить Церкви Оптину пустынь и Толгский монастырь в Ярославле.
Празднование тысячелетия Крещения Руси
29 апреля 1988 года состоялась встреча Святейшего Патриарха Пимена и постоянных членов Священного Синода с Михаилом Сергеевичем Горбачевым. Горбачев сказал, что трагические события периода культа личности затронули и религиозные организации, но ошибки исправляются и разрабатывается закон о свободе совести, где будут отражены интересы религиозных организаций. С ответным словом выступил Патриарх Пимен. Он напомнил собравшимся о грядущем великом празднике 1000-летия Крещения Руси, о том, что Церковь всегда соединяла свое служение с заботой о целостности Отечества. В состоявшейся затем беседе был поставлен ряд конкретных вопросов, связанных с обеспечением нормальной деятельности Православной Церкви.
Юбилейные торжества продолжались с 5 по 12 июня. В эти дни состоялся Поместный Собор Русской Православной Церкви. Руководство СССР приняло решение передать Русской Православной Церкви часть Киево-Печерской Лавры.
Праздники подошли к концу, а с ними и рождественские каникулы, устроенные в моем ЖЖ. Пора возвращаться к серьезным темам, и прежде всего завершить трудное повествование о разрушении и восстановлении Храма Христа Спасителя в Москве.
Очерк о патриархе Тихоне, первом патриархе после восстановления патриаршества Русской православной церковью в 1917 году, поможет настроиться на возвращение к теме Храма.
Гражданская война стала одним из самых страшных испытаний в истории России…
Патриарх Тихон не благословлял на братоубийство ни белых, ни красных. И отпевал и белых, и красных, считая и тех, и других своими духовными детьми и мечтая наконец примирить свой народ. Приходилось принимать послереволюционную Россию такой, какой она стала. Оставаясь твердым по отдельным принципиальным вопросам и защищая интересы своей паствы, Тихон постоянно объявлял, что не считает себя врагом советской власти, и призывал верующих смириться с новым порядком вещей, простить всех и перестать мстить большевикам, ибо любая власть от Бога. Продолжение Гражданской войны было бы убийственным для России; ее любой ценой следовало остановить.
Следствием революции и Гражданской войны стали разруха и полный развал экономики России. Введенная большевиками продразверстка не только не решила проблему, но и усугубила ее. Страну охватил голод. В 1921 году голод принял страшные масштабы, особенно в Поволжье. Патриарх Тихон, считая, что церковь должна оказывать помощь страждущим, создал Всероссийский Церковный Комитет для борьбы с голодом. Он обратился с посланием ко всем русским людям и народам Вселенной о сборе пожертвований для голодающих и даже благословил передачу для этих целей из церквей ценностей, не имеющих богослужебного значения. Люди во всех концах света искренне откликнулись на его призыв. Эшелоны и корабли с продовольствием потянулись в Россию; чаще всего грузы приходили из Америки, где у Тихона оставались надежные связи в православных приходах со времен его миссионерской деятельности в качестве архиепископа Алеутского и Североамериканского.
За короткий период времени стараниями Тихона в Россию поступили 25 000 «транспортов» с продовольствием из США и европейских стран и большие пожертвования в валюте; Югославия приняла 40 000 голодающих у себя, и еще 200 000 людей ежедневно кормили в России на кухнях, организованных при помощи немецких и шведских благотворителей.
Но это совершенно не устраивало большевиков. Голод был хорошим поводом нанести мощный удар по церкви. Деятельность Комитета помощи голодающим была запрещена, собранные им средства изъяты, а большинство его участников арестованы. 23 февраля 1922 года ВЦИК опубликовал декрет о полном изъятии всех церковных ценностей, включая те предметы, что были необходимы для ведения службы.
Из письма В.И. Ленина членам Политбюро от 19 марта 1922 года: «… Для нас именно данный момент представляет из себя не только исключительно благоприятный, но и вообще единственный момент, когда мы можем с 99-ю из 100 шансов на полный успех разбить неприятеля наголову и обеспечить за собой необходимые для нас позиции на много десятилетий. Именно теперь и только теперь, когда в голодных местах едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи трупов, мы можем (и потому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией, не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления. Именно теперь и только теперь громадное большинство крестьянской массы будет либо за нас, либо, во всяком случае, будет не в состоянии поддержать сколько-нибудь решительно ту горстку черносотенного духовенства и реакционного городского мещанства, которые могут и хотят испытать политику насильственного сопротивления советскому декрету. Нам во что бы то ни стало необходимо провести изъятие церковных ценностей самым решительным и самым быстрым образом, чем мы можем обеспечить себе фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (надо вспомнить гигантские богатства некоторых монастырей и лавр)».
Убиение праведников в Бутове. Фрагмент (клеймо) иконы «Собор Новомучеников и Исповедников Российских»
В этом же письме Ленина прозвучали страшные слова, ставшие уже печально знаменитыми: «Чем большее число представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше. Надо проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать».
Троцкий через три дня, 22 марта, выступил с дополнением, предложив Политбюро ряд конкретных мер:
«ПРИЛОЖЕНИЕ К ПРОТОКОЛУ ПОЛИТБЮРО N 115 п. 12.
1. Арест Синода и патриарха признать необходимым) но не сейчас, а примерно через 10-15 дней.
2. Данные о Шуе опубликовать, виновных Шуйских попов и мирян — Трибуналу в недельный срок (коноводов — расстрелять).
3. В течение этой же недели поставить процесс попов за расхищение церковных ценностей (фактов таких не мало).
4. С момента опубликования о Шуе, печати взять бешеный тон, дав сводку мятежных поповских попыток в Смоленске, Питере и пр.
5. После этого арестовать Синод.
6. Приступить к изъятию во всей стране, совершенно не занимаясь церквами, не имеющими сколько-нибудь значительных ценностей».
Шуйское дело, о котором говорит Троцкий, — это одна из расстрелянных советской властью рабочих демонстраций. Шуйские верующие, в основном простые люди из рабочей среды, 15 мая 1922 года вышли на площадь, пытаясь не допустить изъятия церковных предметов из Воскресенского собора. Власти применили силу и открыли пулеметный огонь. Пять человек, среди которых оказалась девочка-школьница, были убиты на месте; раненые разбежались. Позже ряд лиц был подвергнут репрессиям, а три человека (из них двое — священники) расстреляны.
Всего по стране было расстреляно свыше 10 тысяч священнослужителей и верующих, противившихся изъятию церковного имущества и выражавших обоснованные сомнения, что средства пойдут именно для голодающих.
Был арестован и патриарх Тихон.
Ф. Москвитин. Арест патриарха Тихона
Сначала Тихона содержали в полной изоляции в Троицком подворье, потом в Донском монастыре и, наконец, во внутренней тюрьме ГПУ на Лубянке.
Продолжалось разграбление храмов. Изымались оклады икон, предметы церковной утвари и украшения храма, среди которых было множество уникальных антикварных изделий ювелирного и художественного характера. Все это описывалось как «лом драгметаллов». Только в апреле 1922 года в Храме Христа Спасителя были изъяты: «34 пуда 18 фунтов 8 золотников 48 долей серебра, 510 бриллиантов, жемчужная корона, 8 больших алмазов и много ценных вещей с драгоценными камнями». Правда, ожидаемой выгоды власти не получили — церковные ценности дали всего 4, 5 млн рублей, большая часть из которых была потрачена на организацию самого изъятия в масштабах страны (а часть изъятого еще и разворована).
Тем временем власти подготовили раскол церкви. Под патронажем советских органов было сформировано движение священников-обновленцев, «марионеточная церковь», претендующая, тем не менее, на определенную роль в обществе, а главное, на захват церковных зданий. Людям, далеким от церковных конфликтов, обновленцы казались анекдотическими персонажами. Вспоминается сцена разговора отца Федора, собравшегося охотиться за чужими бриллиантами, с попадьей (роман И. Ильфа и Е. Петрова «12 стульев»):
«Что же ты над собой сделал? — вымолвила она наконец.
— Ничего не сделал. Подстригаюсь. Помоги, пожалуйста. Вот здесь, как будто, скособочилось…
— Господи, — сказала матушка, посягая на локоны отца Федора, — неужели ты, Феденька, к обновленцам перейти собрался?
Такому направлению разговора отец Федор обрадовался.
— А почему, мать, не перейти мне к обновленцам? А обновленцы что, не люди?
— Люди, конечно, люди, — согласилась матушка ядовито, — как же, по иллюзионам ходят, алименты платят…
— Ну и я по иллюзионам буду бегать. (…)
— Добегаешься!»
В жизни все выглядело не так забавно. В 1922 году, к примеру, по доносу обновленца В.Д. Красницкого был арестован и позже расстрелян причт Храма Христа Спасителя. Храм перешел к обновленцам. В 1923 году они созвали здесь так называемый Второй Поместный Собор, превратившийся в пародию на Собор 1917 года и заслуживший название «лжесобора». По его решению патриарх Тихон был лишен сана, звания и монашества. Чтобы придать делу легитимность, патриарха, находившегося под стражей, перевезли в Донской монастырь, и депутация обновленцев явилась к нему туда с требованием ознакомиться с их постановлением и сложить с себя сан. Патриарх отказался признать их требования.
В 1923 году готовился суд над патриархом. Решение суда было составлено заранее — как бы дело ни повернулось, был составлен расстрельный приговор.
Перед процессом нагнеталась массовая истерия — в газетах печатали «письма трудящихся», требующих казни «людоеда Тихона».
Политбюро приняло решение: «Поручить Секретариату ЦК вести дело Тихона со всею строгостью, соответствующей объёму колоссальной вины, совершенной Тихоном», что означало необходимость вынесения смертного приговора.
Спас Тихона знаменитый «ультиматум Керзона»: среди прочих требований премьер-министр Великобритании ставил вопрос о немедленном прекращении казней духовенства в Советской России, угрожая расторжением советско-британского торгового договора. На словах советское правительство продемонстрировало пренебрежение к его словам, но на деле Троцкий запретил «компетентным органам» предпринимать шаги, способные осложнить отношения Советов с Западом. Патриарх был слишком заметной фигурой. В газетах сперва объявили, что широко разрекламированный суд над «бывшим патриархом Тихоном откладывается на некоторое время». А потом началась другая игра — патриарха заставили публично «покаяться в злодеяниях» и устроили из этого шумную пропагандистскую компанию.
27 июня 1923 года газета «Правда» писала: «Пусть же пролетарии и крестьяне всего мира, до которых докатилась провокационная кампания политических архиепископов и благочестивых империалистов, — пусть же они узнают, каким плевком наградил их бывший патриарх, которого они хотели использовать, чтобы вонзить свои гнилые зубы в живое тело трудовой советской страны».
Газета с «покаянием» патриарха. (После 1917 года его фамилию Беллавин в некоторых источниках стали указывать с одним «л»).
До сих пор не утихают споры, что заставило Тихона пойти на этот компромисс. Был ли он сломлен на допросах в ГПУ, предпринял ли «тактическое отступление» ради сохранения Российской Православной церкви или со своей стороны вынужденно затеял некую игру?
Собственно, ситуация тогда накалилась настолько, что речь шла о самом существовании Православной церкви — если бы продолжилось противостояние, большинство священников могло погибнуть. А подконтрольные ГПУ обновленцы не были способны отстаивать интересы церкви, как не отстояли и переданный им Храм Христа Спасителя, снесенный в начале 1930-х. Тихон сказал после возвращения из тюрьмы: «Пусть имя мое погибнет в истории, лишь бы Церкви была польза». Митрополиту Кириллу (Смирнову), ненадолго освобожденному из ссылки, патриарх объяснил откровенно: «Если мы не будем идти на компромиссы, вы все будете арестованы или расстреляны».
То, что процесс над патриархом не состоялся и Тихон остался в живых, для обновленцев стало большим ударом. Один из лидеров обновленцев, митрополит Одесский Евдоким высказался так: «Однако мы не полагали, что Верховный суд проявит такое гуманное отношение к ярому врагу Советской власти». Но их «Живая церковь», раздираемая внутренней склокой, и ее интересы становились власти все более и более безразличны. В «светлое будущее» брать обновленцев идеологи коммунизма не собирались.
Патриарх, между тем, пытался восстановить единое церковное управление и созвал временный Священный Синод из трех архиереев, один из которых мог бы заменить самого патриарха в случае каких-либо непредвиденных обстоятельств. Между тем, «освобождение» Тихона было достаточно условным. Против него по-прежнему велось дело, вернее, дело, закрытое было в 1924 году, в начале 1925 года было уже возобновлено. Занимался разработкой «шпионской организации церковников во главе с патриархом Тихоном» лично начальник 6 управления Следственного отдела ГПУ Евгений Тучков. Тихон постоянно вызывался на Лубянку на допросы, каждый из которых мог закончится новым арестом; ему инкриминировали 59 (ту самую, страшную 59) и 73 статьи УК.
Документы по делу патриарха Тихона
В декабре 1924 года патриарх Тихон пережил сильное потрясение. Сперва кто-то попытался подпилить решетку на окне его жилища в Донском монастыре, потом к нему ворвались вооруженные люди и убили келейника Якова Полозова, вставшего у них на пути. Потеря преданного человека и мысль о судьбе его осиротевшей семьи больно отозвались в сердце патриарха.
Эти два дома неподалеку от Зачатьевского монастыря в начале 20 века построил архитектор Лев Кекушев — дом 19 (зеленоватый) для своей супруги в качестве доходного, а дом 17 на заказ.
Это здание для частной медицинской клиники арендовал врач Алексей Бакунин, племянник известного анархиста. Бакунин с женой ухитрился содержать свою клинику еще несколько лет после революции. В ней провел последние дни жизни и скончался патриарх Тихон, первый иерарх, избранный на патриарший престол после восстановления патриаршества в дни Октябрьской революции 1917 года.
В конце концов сердце патриарха не выдержало испытаний. Дали осложнение и почки. В 1925 году ему потребовалась госпитализация. Но в клиниках Москвы отказывались принять такого пациента. Помощь ему оказали лишь в небольшой частной клинике на Остоженке, которую содержали два опытных врача — Алексей Бакунин, депутат Государственной Думы, и его жена Эмилия, получившая медицинский диплом в Женеве и служившая в годы Первой мировой войны военным хирургом. В их клинике патриарх провел последние дни своей жизни. В марте 1925 года был подписан очередной ордер на арест патриарха, но тот был уже в очень тяжелом состоянии и 7 апреля он скончался. Сотрудники ГПУ вели в дни его госпитализации такие интриги и позволяли себе столь странные выходки, что у многих создалось впечатление, что он был отравлен. Незадолго до смерти ему действительно был сделан одним из врачей укол снотворного, после которого патриарх умер. Священник из церкви Ильи Обыденного утверждал, что врач бакунинской клиники якобы признался ему в этом грехе. Но Эмилия Бакунина в своих воспоминаниях «Последние дни патриарха Тихона», опубликованных в эмиграции, не подтверждает эту версию. Правда, в ночь смерти патриарха она после 12 часов ушла из клиники и вернулась по вызову через пару часов, когда ей сказали, что у Тихона началась агония. Вопрос с возможным отравлением так и не был прояснен. Официально причиной смерти была объявлена сердечная недостаточность. Тучков, появившийся в клинике сразу после смерти патриарха, выглядел очень довольным, радостно потирал руки и сразу прикарманил 4 000 рублей пожертвований, хранившихся у Тихона.
Мемориальная доска на стене бывшей клиники Бакуниных
Похороны патриарха были поистине всенародными. «К монастырю лился людской поток почитателей покойного, — вспоминала Эмилия Бакунина, — и были в толпе люди всех классов и возрастов. Самый монастырь был черен от людей: был занят весь двор, лестницы, ниши, приступки стен». Останавливаться у гроба при прощании было запрещено, но по подсчетам властей, прошло у гроба патриарха свыше миллиона человек.
Вскоре супруги Бакунины потеряли свою клинику и вынуждены были эмигрировать.
В 1989 году патриарх Тихон был канонизирован. Он стоит во главе Собора Новомучеников и Исповедников Российских, пострадавших в революционные годы.
Великий архидиакон: человек, заставлявший дрожать огонь
Московская публика специально захаживала в Успенский храм Кремля, чтобы посмотреть, как густой могучий бас отца Константина Розова заставляет дрожать и гаснуть огоньки свечей.
Будущий советский маршал Георгий Жуков, в ту пору еще ребенок, однажды написал: «Мы не любили бывать в церкви и всегда старались удрать оттуда под каким-либо предлогом.
Однако в Успенский собор ходили с удовольствием слушать великолепный Синодальный хор и специально протодиакона Розова, голос у него был как иерихонская труба…»
В 1921 году Константин Розов был наречен великим архидиаконом. Он единственный из священнослужителей Русской Православной Церкви за всю ее историю, кто был удостоен такого титула!
«Атеистов, в строгом смысле
этого слова, нет»
Будущий великий архидиакон Константин Розов родился в селе Жданово Симбирской губернии (ныне Нижегородская область) 10 февраля 1874 года. Из шести детей священника местного храма протоиерея Василия Розова и его матушки Марии Хрисанфовны он был старшим.
Иерей Василий Степанович Розов
с сыном Константином
Когда Косте исполнилось девять, семья осталась без отца. Мальчик пошел по отцовским стопам — отучился сперва в Алатырском духовном училище, потом в Симбирской духовной семинарии, а после его взяли псаломщиком в церковь Всех святых.
До сих пор сохранились тетрадки с семинарскими сочинениями Константина Розова, исписанные аккуратным почерком. Отметки их автор получал невысокие — чаще тройки, реже четверки.
Но обратите внимание на темы, которые давали провинциальным семинаристам! «Существование в мире атеистов не подрывает факта всеобщности религии в роде человеческом». «Христианский догмат о Пресвятой Троице и его значение для религиозно-нравственной жизни христианина». «Разбор главнейших оснований, приводимых римско-католическими богословами в пользу учения о непорочном зачатии Пресвятой Девы Марии». И с точки зрения сегодняшних школьников рассуждения «троечника» Розанова не такие уж были беспомощные. Вот, например, он пишет: «Атеистов, в строгом смысле этого слова, нет… Служение различного рода идеалам… а также их суеверия прямо показывают то, что религиозная жизнь у них только заглушена и подавлена». И в другом месте: «Отрицая существование Бога, атеист этим самым отрицает связность, стройность и законченность своего собственного знания».
В 22 года Константин женился — и появилась возможность ввести его в клир, что и было сделано в августе 1896 года. Местный епископ Никандр рукоположил его в диакона и направил служить в кафедральный Троицкий собор Симбирска.
Из Москвы в Петербург и обратно
Уже подростком Константин отличался редкой физической выносливостью (на спор переплывал Волгу) и поразительно сильным и глубоким голосом. Он мог взять такие низкие ноты и пропеть их так мощно, что в помещении гасли керосиновые лампы!
В Симбирске отец Константин прослужил диаконом около двух лет, одновременно преподавая Закон Божий в местном приходском училище. В 1898 году кто-то из приезжих москвичей обратил внимание на громкоголосого диакона и пригласил его в Москву.
Московский кремль.
Успенский собор был постоянным местом служения великого архидиакона.
Фото конца XIX века
Москва в то время считалась «певческим городом»: «каждый храм и церковь отличались не только своими проповедниками, но и слаженными хорами и голосистыми диаконами», — вспоминал певчий Синодального хора Успенского собора Московского Кремля Александр Петрович Смирнов. — Всё это культивировалось до уровня подлинного искусства».
Еще в детстве Константин Розов, видимо, бывал в Москве. Среди его писем сохранилась трогательная открыта, отправленная няне в Москву из Рязани. Очевидно, мальчик возвращался из Москвы в Симбирск и на остановке отправил ей послание: «Милая няня. Спасибо, что все уложила. Я в вагоне устроился хорошо, блох нет».
Открытка, отправленная Константином Розовым няне из Рязани.
1880-е
В Москве диакон Розов сразу встретился с будущим священномучеником Владимиром (Богоявленским). Тот как раз недавно был назначен митрополитом Московским и Коломенским. Он определил его в кафедральный собор Москвы — Храм Христа Спасителя. А еще через пять лет тот же владыка Владимир направил Розова, к тому времени уже протодиакона, в Большой Успенский собор московского Кремля. Это было самое почетное место: богослужения в Успенском соборе традиционно посещали, бывая в Москве, члены царской фамилии.
Прошло совсем немного времени, и отец Константин обратил на себя внимание императорской семьи. Государь Николай Александрович пожаловал ему золотые часы с цепочкой «из Кабинета Его Императорского Величества» и, по-видимому, выразил желание видеть Розова протодиаконом при соборе Зимнего дворца в Санкт-Петербурге — там как раз освободилась вакансия, вспоминает дочь отца Константина Людмила Розова. Молодому протодиакону предложили написать прошение на имя заведующего Придворным Духовенством, духовнику Их Императорских Величеств протопресвитеру Иоанну Янышеву, и он подчинился: «Имею честь покорнейше просить Ваше Высокопреподобие, не признаете ли возможным определить меня на открывшуюся вакансию протодиакона при Соборе Императорского Зимнего дворца». С месяц длилась официальная переписка, и вот Константин Розов переезжает в столицу Российской империи. Было ему в ту пору 30 лет.
Петербург того времени был городом светским и ярким, и священнослужители должны были волей-неволей соответствовать этому облику. А храма при Зимнем дворце это касалось тем более: служба здесь предполагала знание сложных правил этикета и многих других тонкостей. Все это скоро стало тяготить отца Константина, всего каких-то шесть лет назад еще служившего в Симбирске. Отбыв в столице два с половиной года, в 1907 году он решился обратиться к протоиерею Петру Благовещенскому (тот исполнял обязанности заведующего Придворным Духовенством) с просьбой уволить его с учетом «неподходящих климатических условий» и отпустить обратно в Москву. Просьба была удовлетворена, и в Успенском соборе вновь зазвучал ставший уже знаменитым бас.
«Как иерихонская труба»
Голос протодиакона Успенского собора Константина Розова считался в те времена одной из главных достопримечательностей Москвы. Пойти в храм, именно чтобы послушать диакона, — сегодня это может показаться чем-то не вполне приемлемым для церковного человека. Были, наверное, и такие, кто ходил на службу как на концерт. Но и вполне благочестивый церковный люд мог позволить себе сходить в Успенский собор «послушать бас». В дореволюционное время с храмом часто бывала связана вся жизнь — не только богослужебная ее сторона, но и общественная (воскресным утром в церкви можно было встретить всех друзей и знакомых), и культурная тоже. Поэтому в первое воскресенье Великого поста, когда в храмах совершают так называемый чин Торжества Православия и возглашают «анафему» еретикам, Успенский собор московского Кремля собирал море людей. «Стекла дребезжали от могучего протодьяконского голоса, — вспоминал службу в тот день писатель Николай Телешов. — Окружающие протодьякона многочисленные священники отвечали ему громкими, густыми басами и звонкими тенорами… восклицая трижды: «Анафема! Анафема! Анафема!»
Кое-кто даже приносил с собой камертон, чтобы проверить, не сфальшивил ли знаменитый протодиакон. А потом писали ему письма вроде тех, что цитирует в своих воспоминаниях дочь Розова: «Вчера все, находящиеся в соборе… были поражены Вашим могучим голосом и чеканным Вашим прочтением Анафемы. Вы по исполнению и голосу второй Шаляпин».
Внешность отца Константина соответствовала его голосу. Современники описывали его как могучего богатыря, почти великана (ростом в два аршина 14 вершков, то есть примерно 2,04 метра), с пышными и длинными волосами. Конечно, он производил впечатление.
А московское духовенство ценило отца Константина за внимательность и благоговейное служение. Он всегда внимательно готовился к службе, заранее прочитывал положенное в этот день евангельское чтение и тщательно расставлял в нем смысловые акценты. «Уроками богослужебного чтения» от протодиакона Розова воспользовался, например, епископ Алексий (Симанский), в 1945 году избранный Патриархом Московским и всея Руси. Он вспоминал, что Розов читал не в «обычной, общепринятой манере хроматического повышения тона и усиления голоса от фразы к фразе», а выделял самые значимые слова.
Иногда отец Константин подключался и к тем частям службы, где диакон обычно бездействует, — например, читал Шестопсалмие, да так ясно и выразительно, что даже те, кто привык в это время выходить на улицу, оставались в храме.
Другой современник Розова вспоминал, что тот удивлял «не только силой своего голоса, но и умением справляться с ним». Это бывало особенно заметно, когда отец Константин встраивался в хор: «Такой громадный голос на фоне четырех несильных голосов квинтета не казался чудовищным и был в крепкой и сладкоголосой спайке с “товарищами” по квинтету».
Скоро война
Незадолго до начала Первой мировой войны отец Константин сопровождал группу из нескольких священников в Лейпциг. Целью было освятить храм-памятник в честь русских воинов, погибших в 1813 году в «битве народов» под Лейпцигом — крупнейшем на тот момент сражении мировой истории, в котором союзные армии России, Пруссии, Австрии и Швеции разгромили Наполеона. Один из членов миссии, генерал Жилинский, беспокоился, как бы во время службы протодиакон не оглушил германского императора Вильгельма II. «Скажите Розову, — просил он, — чтобы не кричал. У Вильгельма больны уши». Протодиакон, узнав об этом, обиделся: «Зачем же тогда меня взяли? Что ж, шепотом мне служить, что ли?» В итоге никаких уступок немцам решили не делать, а служить «по-настоящему, по-российскому». На службе в Лейпциге отец Константин превзошел самого себя, вспоминал глава миссии, протопресвитер русской армии и флота Георгий Шавельский: голос Розова «заполнил весь храм; его раскаты, качаясь и переливаясь, замирали в высоком куполе». Немецкий император не только не рассердился, а был в восхищении. Когда на обратном пути русский Синодальный хор выступал в Берлине, Вильгельм приехал на концерт и, входя в зал, первым делом поинтересовался, будет ли петь протодиакон Розов.
Прошло совсем немного времени, и о дружбе с Германией пришлось надолго забыть. Россия вступила в Первую мировую войну, и об этом москвичи узнали тоже с помощью Розова.
Вот что пишет Пантелеймон Романов в своей книге «Русь»: «Многотысячный людской поток направляется на Красную площадь, и в это время в толпе произошло движение. Кругом возбужденно заговорили: “Розов! Розов…”
Это был известный всей Москве знаменитый своим редчайшим басом протодиакон. Издали было видно, как он, окруженный духовенством, взошел на каменное, обведенное решеткой возвышение Лобного места, развернул какую-то бумагу и, поправив свои густые кудрявые волосы, приподнял лист в правой руке, как поднимает диакон орарь, когда читает ектению перед царскими вратами.
Вдруг всё стихло.
— Мы, Божией милостию…
Слова протодиакона раздавались под открытым небом, и дальним было не слышно, но все они, притихнув, жадно смотрели, устремив на него отовсюду глаза.
Он читал манифест объявления войны Германией России».
Патриарший архидиакон
Во время Поместного собора 1917 года,
слева от Патриарха Тихона — архидиакон Константин Розов
Именно отец Константин провозгласил имя первого за 200 с лишним лет Патриарха, избранного Поместным Собором Русской Православной Церкви 5 (18) ноября 1917 года. Знаменитого протодиакона приглашали пропеть «Многая лета» Собору и всем его участникам, начиная с Патриарха. Но имени Патриарха еще никто не знал: знали трех кандидатов, окончательно же дело должен был решить жребий. И вот из алтаря Храма Христа Спасителя вышел старец Зосимовой пустыни отец Алексий (Соловьев), подошел к иконе Владимирской Божией Матери и начал молиться с земными поклонами. «В храме стояла полная тишина, и в то же время чувствовалось, как нарастало всеобщее нервное напряжение, — вспоминал участник собора князь Илларион Васильчиков. — Молился старец долго. Затем встал с колен, вынул из ковчега записку и передал ее митрополиту (почетному председателю Поместного Собора митрополиту Московскому Владимиру (Богоявленскому). — Ред.). Тот прочел и передал протодиакону. И вот протодиакон своим знаменитым на всю Москву, могучим и в то же время бархатным басом начал провозглашать Многолетие. Напряжение в храме достигло высшей точки. Кого назовёт? “…Патриарху Московскому и вся Руси Тихону!..” — раздалось на весь храм».
Полгода спустя, в июле 1918 года автор этого «Многолетия» композитор Александр Дмитриевич Кастальский подарит его ноты отцу Константину, надписав: «Красе Московского Успенского Собора Константину Васильевичу Розову на долгую и добрую память». Правда, к этому времени отец Константин будет служить уже не в Успенском соборе (большевики успеют его закрыть и превратить в музей), а в Храме Христа Спасителя, тогда еще не разрушенном. И называться он будет патриаршим архидиаконом.
Именные ноты дарил ему и другой знаменитый российский композитор — Павел Григорьевич Чесноков, восхищенный тем, как Розов исполнял его духовные произведения. «Посвящаю моему другу Константину Васильевичу Розову» — такая надпись стоит, например, над рукописью «Спаси, Боже, люди Твоя…». Ему же посвящена и «Великая ектения» Чеснокова.
Подарок композитора Павла Чеснокова своему другу архидиакону Константину:
ноты диаконского молитвенного прошения Всенощного бдения
19 сентября 1921 года Константина Васильевича нарекли небывалым до тех пор титулом «великого архидиакона». Произошло это во время торжеств, посвященных 25-летию его церковного служения. Среди множества открыток и поздравительных адресов, врученных отцу Константину в Храме Христа Спасителя, выделяется огромная папка с надписью: «Своему “дяде Косте” признательная Москва». Аккуратно выведенный тушью текст гласит:
«Глубокочтимый Константин Васильевич! В сегодняшний торжественный для Вас и для всей первопрестольной, искони православной Москвы, день мы, жители этой Москвы, собрались в сем храме… чтобы вознести ко престолу Всевышнего наши моления о даровании Вам долголетнего и почетного служения во славу святой Кафолической Церкви, и эти моления вместе с нами, мирянами, возносятся Господу и предстоящими здесь старшими иерархами Российской Церкви со Святейшим Патриархом во главе.
В продолжении последних 10–15 лет нет ни одного уголка необъятной Руси, где бы с глубоким уважением не произносилось имени Константина Васильевича Розова, помощью Всевышнего и своими личными заслугами достигшего сана архидиакона. Но нам, жителям первопрестольной, выпало на долю исключительное счастье вашего постоянного служения. …За последнее время не совершалось в столице ни одного торжественного богослужения, где бы не славил Господа могучий, одухотворенный голос патриаршего архидиакона, но наряду с этим, мы, московские жители, не можем не отметить и того чисто человеческого, полного братской любви отношения Вашего к мирянам, которое снискало Вам задушевное, от самого сердца идущее и свободное от всякой официальности имя “Дяди Кости” … Низкий поклон Вам, дорогой Константин Васильевич, от благодарных Вам москвичей».
На дворе стоял 1921 год, еще не закончилась Гражданская война, по селам ездили советские агитаторы с программами антирелигиозных выступлений, всего четыре месяца оставалось до выхода печально известного декрета об изъятии церковных ценностей… А тут — в самом сердце Москвы церковный народ чествует патриаршего диакона, да с такой неподдельной любовью и радостью, словно не было в помине никаких большевиков, никаких декретов об отделении Церкви, никаких расстрелов, словно храмы не закрывались, а вера не была объявлена вне закона.
«Позвольте предложить вам хлеба»
Беспрецедентный для Русской Церкви титул, исполнительский успех и множество лестных слов, звучавших вокруг отца Константина, легко могли бы вскружить ему голову и создать у него впечатление особой «избранности». Просто поразительно, что ничего такого с ним не случилось.
Семейный архив Розовых сохранил письмо одного земляка Константина Васильевича, который радуется, что на пике славы в нем нет «ни капли гордости, и ни тени самомнения», что в груди его бьется «доброе, отзывчивое, “золотое сердце”». И в самом деле, патриарший архидиакон всегда оставался простым, отзывчивым человеком, помогал людям, чем мог, участвовал во многих благотворительных концертах, вспоминает его дочь Людмила Константиновна.
Константин Розов с супругой Любовью Ивановной.
20-е годы ХХ века
На первый взгляд, гонения на Церковь не сказались на Розове лично: он не был арестован, продолжал служить и даже выступал с концертами. Но его личная вовлеченность в дело помощи жертвам тех лет была беспримерной. При всяком удобном поводе отец Константин призывал своих слушателей помочь голодающим (в 1918, 1921 и 1922 годах целые села в Поволжье и в некоторых других губерниях вымирали от голода). Он организовывал сборы средств, участвовал в благотворительных концертах, помогал людям из своего кармана.
Вот что записал в дневнике августовским днем 1919 года В. А. Михайловский, бывший старший хранитель Государственного центрального театрального музея им. А. А. Бахрушина: «Несколько дней тому, в дождь, голодный, я шёл в городе и около Тверской искал вегетарианскую столовую. Впереди меня под проливным дождем медленно двигалась величественная фигура духовного сана. Поравнявшись с ней, я обратился с вопросом, не знает ли он, где здесь находится вегетарианская столовая. Фигура повернулась ко мне, и я увидел симпатичное открытое лицо. “А зачем Вам эта столовая?” — спросил он, пристально глядя на меня добрыми глазами. Удивленный этим вопросом, я ответил, что хочу есть. “Так зачем Вам ходить в столовую? Позвольте предложить Вам хлеба” … Я поблагодарил, но отказался. Он стал убеждать, говоря, что у него хлеба вдосталь. Добрые люди снабжают его им в избытке, и он счастлив бывает, если может поделиться с голодным… Зайдя под ворота, он вынул из сумки большую булку из просфорного теста, такую вкусную, о какой в последнее время можно было только мечтать».
Было ли у отца архидиакона в эти дни действительно «хлеба вдосталь»? Во всяком случае, как вспоминала его дочь, к концертной деятельности он обратился не от хорошей жизни. В песенники, которые составлял для себя великий архидиакон, входило много популярных в народе песен: «Лучина», «Татарский полон» Балакирева, «Утес на Волге» Навроцкого, «Из-за острова на стрежень» Соколова, «Прощай, радость» Каратыгина, «Ах! Сегодня день ненастный» Пригожского, а также классические произведения Чайковского, Мусоргского, Глинки, Бородина. Но и церковного служения Константин Васильевич никогда не оставлял.
Многое говорит о великом архидиаконе его неизменная верность Патриарху в те годы, когда поднимало голову обновленческое движение, надеявшееся создать в России альтернативную «живую церковь», верную советской власти и отмежевавшуюся от святителя Тихона. «Розов, несмотря на массу выгоднейших в материальном отношении предложений “живоцерковников”, твердо оставался верен Патриарху Тихону, дошел до нужды, должен был даже продать для жизни драгоценный для него реликвий, часы — подарок Государя, но убеждений не изменил», — писал находившийся в эмиграции князь Николай Жевахов.
В воздухе уже пахло массовыми репрессиями, и Константин Васильевич не ощущал себя в безопасности. Однажды, когда вместе с московским Большим театром он гастролировал в Архангельске, в гостинице появился военный и спросил Розова. Узнав, что тот гуляет по городу, он обещал зайти позднее. Вернувшись в гостиницу и прослышав о визитере, Розов тут же погрустнел: «Это за мной». Но оказалось, что его всего лишь приглашали дать концерт на Соловках.
Как отпевали главного певца Церкви
Константин Васильевич Розов ушел из жизни, когда ему было всего 49 лет. Последние дни он провел в больнице, сотрудники которой относились к московской знаменитости с большой симпатией и даже попросили спеть. Отец Константин не отказался.
Причиной смерти врачи назвали миокардит.
«1923 год, 17/30 мая. Скончался Костя (Великий Архидиакон К. В. Розов). Мир праху твоему, мой любимый друг», — записал в эти дни в дневнике композитор Павел Григорьевич Чесноков.
Гроб с телом Константина Васильевича много дней находился на Воздвиженке, в Крестовоздвиженском храме, и ежедневно служилось по несколько панихид при большом стечении людей. Самую первую панихиду приехал совершить архиепископ Трифон (Туркестанов), которому великий архидиакон не раз сослужил еще в Успенском соборе. Константин Васильевич относился к вере очень непосредственно, «подобно ребенку», сказал владыка в прощальном слове.
А похороны состоялись на именины отца Константина — 21 мая по старому стилю, в день памяти равноапостольного царя Константина и день почитания иконы Владимирской Божией Матери (именно она находилась в Успенском соборе Московского Кремля). Обе стороны улиц, которыми двигался катафалк, заполняли толпы москвичей. Большевики принимали свои меры, велели закрыть Ваганьковское кладбище, но это не помогло, вспоминал впоследствии князь Николай Жевахов: «пришедшими почтить память Розова кладбище было открыто, церковь кладбищенская переполнена».
На 40-й день после кончины Константина Васильевича в храме на Ваганьковском кладбище совершил литургию Святейший Патриарх Тихон, всего несколько дней как освобожденный из-под ареста. Ему и самому оставалось жить меньше двух лет, и он предчувствовал кончину. Однако не мог не почтить память своего архидиакона — одного из немногих, кто все время оставался с ним.
РОЗОВ КОНСТАНТИН ВАСИЛЬЕВИЧ
К. В. Розов (1920 г.)
Розов Константин Васильевич (1874-1923), архидиакон.
Родился 10 февраля 1874 года в семье сельского священника. Отец Константина — Василий Степанович Розов — был священником прихода села Жданово Симбирской губернии Курмышского уезда (ныне Сергачского района Нижегородской области).
Начальное образование Константин Розов получил в сельской школе, а затем, по окончании Алатырского духовного училища, в 1889 году был направлен Симбирскую Духовную Семинарию. В 1895 году стал псаломщиком Всехсвятской церкви. В городе Симбирск устроилась и семейная жизнь К.В.Розова: в 1896 году он венчался с купеческой дочерью Любовью Ивановной Полововой. В августе того же года последовал перевод Константина Васильевича в Кафедральный Троицкий собор, а в сентябре рукоположение в сан диакона. По воспоминаниям старожила Симбирска С.Ф.Уточкина, «из лучших диаконов 29 церквей Симбирска возвышался только К.В.Розов. Когда он служил обедню, с его прекрасным неутомимым басом, прихожане в церкви усердно слушали и восхваляли Розова». В период с 1897 по 1899 год Розов состоял законоучителем в Городском приходском училище N 6.
Из послужного списка К.В.Розова за 1904 год следует, что в 1898 году Высокопреосвященнейшим митрополитом Московским и Коломенским Владимиром он был «определен на штатное дьяконское место к Московскому Кафедральному Христа Спасителя Собору», а затем в 1902 году — к Большому Успенскому Собору и возведен в сан протодиакона.
В 1903 году на богослужении при участии протодиакона К.В.Розова в Большом Успенском Соборе присутствовала императорская семья. Впоследствии К.В.Розов был удостоен царского подарка: «всемилостивейшим пожаловано ему из Кабинета Его Императорского Величества золотые часы с золотой цепью» и приглашения императора Николая II поступить на службу протодиаконом Собора Императорского Зимнего Дворца. Прослужил в Санкт-Петербурге с 1904 по 1907. Однако, северная столица тяготила Розова своим придворным этикетом и условностями. В марте 1907 года, ссылаясь на губительный для его здоровья климат Петербурга, К.В.Розов просит перевести его обратно в Москву, в Успенский собор. Это ходатайство было удовлетворено. Розов был переведен в Москву протодиаконом к Московскому Большому Успенскому Собору.
Именно в Москве, во второй, древней столице Российской империи, талант Розова раскрылся с наибольшей полнотой, здесь снискал он огромную любовь и признание народа. Среди почитателей Розова были представители буквально всех слоев населения — дворяне, чиновники, купцы, интеллигенция, простолюдины, его голосом восхищались композиторы А.Кастальский, П.Чесноков и другие.. Со всех концов России съезжались ценители дьяконских низких голосов на Воскресную торжественную службу в неделю Православия в Успенский собор. Константин Васильевич, превзошедший своих предшественников, пользовался особой популярностью. В многочисленных воспоминаниях современников отмечается красота и необыкновенная сила голоса Розова. Так маршал Г.К.Жуков в воспоминаниях писал: «В Успенский Собор ходили с удовольствием слушать великолепный Синодальный хор и специально протодиакона Розова, голос у него был как иерихонская труба…» К.В.Розов участвовал во многих благотворительных концертах в Комитете общества благоустройства средних учебных заведений и госпиталях, в богослужениях Марфо-Мариинской обители Москвы, в Крестовоздвиженском монастыре г.Твери и других городах.
Он был приглашен и за границу на торжества освящения храма-памятника, сооруженного в Лейпциге в 1913 году в память русских воинов, погибших в битве с войсками Наполеона в октябре 1813 года.
После Октябрьской революции 1917 года в России было восстановлено патриаршество. При избрании Святейшего Патриарха Тихона в Храме Христа Спасителя именно Розову было поручено провозгласить ему «Многая лета». В январе 1918 года по предложению Святейшего Патриарха Тихона Константин Васильевич был возведен в сан архидиакона. В те годы все торжественные богослужения в Москве совершались в Храме Христа Спасителя, и Розов был их непременным участником. Много служил он и в других московских церквях, принимал участие в благотворительных концертах.
19 сентября 1921 года в Москве в Храме Христа Спасителя, где собралось свыше 15 тысяч человек, торжественно отмечалось 25-летие его дьяконского служения. Тогда же состоялось торжественное наречение К.В. Розова Великим Архидьяконом, впервые в Русской православной церкви. В те памятные сентябрьские дни благодарные верующие преподнесли своему любимцу множество поздравительных адресов и приветствий, часть которых сохранилась до наших дней.
Изменившаяся в 1920-е годах обстановка в России побудила К.В. Розова обратиться к концертной деятельности, его репертуар значительно расширился, в нем появились произведения современных авторов, но все же чаще он исполнял известные русские народные песни, а также классические произведения Чайковского, Мусоргского и иных композиторов. Не оставив церковного богослужения, Розов становится солистом Московской Государственной Академической капеллы и концертирует совместно с артистами московского Большого театра и театров Петрограда в разных городах России.
В марте 1923 года в Большом зале Московской консерватории состоялся последний концерт, проходивший с его участием. 30 мая 1923 года он скончался в возрасте 49 лет. Его смерть вызвала глубокую печаль москвичей. На панихиде по Великому Архидиакону, состоявшейся в Крестовоздвиженском храме бывшего Крестовоздвиженского монастыря, наряду с жителями близлежащих домов присутствовали композиторы А.Кастальский, П.Чесноков и другие представители творческой интеллигенции.
К 100-летию со дня рождения К.В. Розова на его могиле на Ваганьковском кладбище Московской Патриархией был установлен памятный крест белого мрамора. С начала 1990-х годов началось возрождение памяти о К.В. Розове. В прессе появились статьи о нем, были выпущены пластинки и аудиокассеты с духовными и светскими произведениями в его исполнении. В 1993 году по благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II был проведен 1-й Международный праздник дьяконского искусства имени Великого Архидьякона К.В. Розова, ставший теперь ежегодным.
Огромная роль в возрождении памяти о Розове принадлежит его дочери, Людмиле Константиновне, сумевшей сохранить большую часть его документального наследия для потомков.
Литература
- Розова Л.К. «Великий архидиакон» (М.: Издательский отдел Московской Патриархии, 1994)