Содержание
ВОРОБЬЕВ ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ
Протоиерей Владимир Воробьёв
Воробьёв Владимир Николаевич (род. 1941), митрофорный протоиерей, настоятель Московского храма святителя Николая Чудотворца в Кузнецах, профессор, ректор Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, заместителель председателя по вопросам лицензирования, аккредитации и стандартам Учебного комитета Русской Православной Церкви, секретарь Синодальной комиссии по канонизации святых, член Межсоборного присутствия Русской Православной Церкви
Родился 28 марта 1941 года в Москве. Его отец преподавал на философском факультете МГУ, дед — протоиерей Владимир Воробьёв — был благочинным, настоятелем московского храма святителя Николая в Плотниках на Арбате.
В 1959–1965 годах учился на физическом факультете МГУ. В 1973 году получил учёную степень кандидата физико-математических наук, был принят на работу в Вычислительный центр АН СССР.
В 1978 году поступил в Московскую духовную семинарию, которую заочно окончил в 1980 году, в 1982 году окончил Московскую духовную академию.
18 марта 1979 года был рукоположен во диакона, 30 апреля во священника.
Служил в храме Казанской иконы Божией Матери в Коломенском, затем в Никольской церкви у Преображенского кладбища. В 1984 году переведён в Успенский храм в Вешняках, в 1990 году — в храм святителя Николая Чудотворца в Кузнецах, в 1997 году назначен настоятелем Николо-Кузнецкой церкви и приписного к ней храма Живоначальной Троицы в Вешняках, который был открыт и восстановлен под его руководством.
В октябре 1990 года участвовал в создании братства во имя Всемилостивого Спаса, со временем превратившегося в одно из крупнейших братств в России (в 1994 опекало 14 храмов, из которых 13 восстанавливались). Стал духовником братства. Под его руководством были созданы православная общеобразовательная и воскресная школы, детские лагеря, столовая для бедных, книжный магазин «Православное слово».
В конце 80-х годов вместе с другими священниками организовал православный лекторий. В январе 1991 года на основе лектория открылись богословско-катехизаторские курсы, в мае того же года был избран ректором курсов. По его инициативе и по благословению святейшего патриарха Московского и всея Руси Алексия II курсы в 1992 году были преобразованы в Православный Свято-Тихоновский богословский институт (ПСТБИ), (с 2004 года Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет). Оставаясь ректором, в 1997 году удостоен звания профессора. В университете читает лекции по предметам «Введение в литургическое предание Православной Церкви» и «Пастырское богословие». Под его руководством в ПСТБИ был разработан государственный образовательный поликонфессиональный стандарт по теологии, ставший основой для открытия специальности «Теология» в государственном классификаторе и создания теологических факультетов и отделений в государственных вузах.
Является одним из организаторов изучения истории Русской Церкви в XX веке и прославления новомучеников Российских. Возглавляет в ПСТГУ Отдел новейшей истории Русской Православной Церкви, который проводит большую работу по сбору материалов о гонениях на Православную Церковь в России в 20–40-х годов XX века и издает научную серию «Материалы по новейшей истории РПЦ» (с 1994). В 1998 году вошёл в синодальную Комиссию по канонизации святых, активно участвовал в подготовке масштабной канонизации новомучеников и исповедников Российских на Архиерейском юбилейном Соборе Русской Православной Церкви 2000 года.
Является заместителем председателя по вопросам лицензирования, аккредитации и стандартам Учебного комитета Русской Православной Церкви, членом синодальной богословской комиссии, Издательского совета Московской Патриархии, научно-редакционного совета по изданию «Православной энциклопедии», других церковных и светских научно-образовательных объединений и организаций.
С 27 июля 2009 года член Межсоборного присутствия Русской Православной Церкви.
22 октября 2015 года был назначен секретарём Синодальной комиссии по канонизации святых .
Автор многих работ по новейшей истории РПЦ, литургическому преданию Церкви, пастырскому богословию.
Награды
- набедренник
- камилавка
- наперсный крест
- палица
- наперсный крест с украшениями
- медаль свт. Иннокентия Московского (2000)
- орден свт. Иннокентия, митр. Московского 3-й степени (2001)
- медаль прп. Сергия Радонежского
- митра (3-4 апреля 2004, от патриарха Алексия II, к празднику Святой Пасхи 2004 года за усердное служение Церкви Божией )
- медаль прп. Серафима Саровского 2-й степени (2007)
- право служения Божественной литургии с отверстыми Царскими вратами до «Херувимской» (20 апреля 2009, от патриарха Кирилла)
- право служения Божественной литургии с отверстыми Царскими вратами до «Отче наш…» (21 апреля 2014, от патриарха Кирилла )
Светские
- медаль «В память 850-летия Москвы» (1997)
- медаль «За заслуги перед Отечеством» 2-й степени (2000)
- нагрудный знак «Почетный работник высшего профессионального образования Российской Федерации» (2001)
- почетная грамота Министерства образования РФ (2007)
Сочинения
Использованные материалы
- Воробьев Владимир Николаевич// Православная Энциклопедия, том 9, стр. 366-367
- Биография на официальном сайте Русской Православной Церкви:
«Журнал № 72», Журналы заседания Священного Синода от 22 октября 2015 года, официальный сайт Русской Православной Церкви,
Святейший Патриарх удостоил церковных наград ряд священнослужителей Москвы, Архив официального сайта Московского Патриархата 1997-2009, 3 апреля 2004 года:
Ректор ПСТГУ награжден медалью св. прп. Серафима Саровского, сайт ПСТГУ, 03 октября 2007 года:
Святейший Патриарх Кирилл возвел председателя Отдела внешних церковных связей епископа Волоколамского Илариона в сан архиепископа, официальный сайт Русской Православной Церкви, 20 апреля 2009 года:
В понедельник Светлой седмицы Предстоятель Русской Церкви совершил Литургию в Успенском соборе Московского Кремля, официальный сайт Русской Православной Церкви, 21 апреля 2014 года:
Торжественный акт ПСТГУ в Храме Христа Спасителя возглавил Святейший Патриарх Алексий, официальный сайт Русской Православной Церкви, 5 декабря 2007 года:
Беседы с батюшкой. Священническое служение
Аудио
В петербургской студии нашего телеканала на вопросы телезрителей отвечает насельник Свято-Троицкой Александро-Невской лавры игумен Филарет (Пряшников).
– Сегодняшняя тема: «Священническое служение». Готовясь к передаче, я посмотрел самые распространенные негативные вопросы, один из которых звучит так: «Зачем нужны посредники между Богом и мной»?
– Действительно, в нашей церковной жизни нет ничего случайного, и я об этом всегда говорю. Люди, далекие от приходской жизни, не посещают храм и имеют свои стереотипы, в которых они убеждены сами и насаждают их другим. И часто мы слышим: «А зачем нам ходить в храм? Мне посредники не нужны, я с Богом разговариваю сам, на понятном только мне и Ему языке».
Я всегда расстраиваю таких людей, потому что мы нигде не встретим такого термина, как «посредник», мы всего лишь служители Божии. Священство заключает в себе не только служение Богу, мы служим и людям. Поэтому здесь нужно правильно расставлять акценты. Все-таки священнослужители не являются посредниками между вами и Богом. Между Богом и нами, людьми, единственный Посредник – Сын Божий, Который когда-то пришел в этот мир, взошел на Крест, отдал Свою жизнь ради спасения человеческой души, ради спасения каждого из нас.
А кто такие священнослужители? Есть три направления в деятельности каждого священнослужителя: служение, научение и руководство общиной. Так вот, мы являемся наставниками, помощниками людей в их приобщении к Богу. Это самое большое отличие. Мы никакие не посредники, а помощники для кающегося человека, который начинает какое-то дело, приходит и говорит: «Батюшка, благословите меня». И даже когда священник благословляет рукой, он благословляет не своей властью, а властью Иисуса Христа, Который и дал возможность каждому священнослужителю совершать от Его имени и богослужения, и таинства, и различные виды деятельности.
– Вы первым назвали служение. Если объяснить это понятие более доходчиво, что это такое?
– Я бы сказал так, служение – это прежде всего призвание. Нельзя стать священнослужителем без внутреннего определения, нельзя им стать бездумно. Это человеческий момент, когда Промысл Божий ведет тебя к этому событию. Потому что быть священником – это еще чрезвычайно ответственно, это не просто почетно. Да, это почетно, потому что люди относятся к тебе с определенным глубоким уважением (не к тебе как к личности, а к тому сану, который ты носишь).
Но второй момент – это огромная ответственность. И прежде чем стать священнослужителем, надо пройти огромную внутреннюю школу, перевоспитать себя, потому что для своих пасомых ты становишься образцом для подражания. И они в тебе видят хорошее, но и видят какие-то черты, которые им не нравятся. И вот над этими чертами священнослужитель, конечно, должен работать.
Поэтому служение Богу, совершение богослужений – это основное, к чему мы призваны через таинства. Служба сама по себе немыслима без таинств, которые мы совершаем. Божественная литургия – это центр, выше ее вообще ничего нет, когда приносится бескровная жертва в воспоминание о той кровной жертве, что была принесена на Голгофе.
Сам Христос установил священство. Он явился ученикам, дунул на них и сказал: «Примите Духа Святого; кому отпустите грехи – отпустятся, на ком оставите – на тех они останутся». То есть здесь мы видим, что совершилась вторая Пятидесятница, личная для апостолов, которые получили это священство благодати Святого Духа. И Книга Деяний апостольских до нас прекрасно доносит, что была трехступенчатая иерархия, были епископы, священники и дьяконы. Понятно, что роль и сущность того или иного служения со временем меняются, потому что тогда у дьяконов было одно призвание, сегодня оно немного другое. Поэтому служение – это центр для любого священника. Без службы, без Божественной литургии невозможно быть священнослужителем.
– Вопрос телезрителя из Москвы: «Какова роль священника в местах лишения свободы?»
Наверное, Вам этот вопрос особенно понятен, потому что Вы служили на Сахалине. Это же был каторжный край.
– Актуальность присутствия священнослужителя в местах лишения свободы была всегда. Даже, помните, Господь говорил: Я был в темнице – вы посетили Меня… И все-таки тюремное служение также строится на призвании Господом. Быть в этих учреждениях человеку неподготовленному крайне тяжело.
Сегодня есть курсы повышения квалификации для тюремного духовенства. Потому что нужно найти подход к человеку, который, конечно, хочет с тобой побеседовать; может быть, хочет рассказать о своей жизни или получить какие-то ответы на свои вопросы. Ведь там есть своя специфика, и эту специфику в человеческих отношениях священнослужитель должен чувствовать. Но цель одна – преобразить человека, достучаться, может быть, до самого падшего, для которого уже и жизни на воле не будет, до конца своих дней он останется в этом учреждении.
И в дореволюционное время тюремное служение было на высоком уровне… Священник служит именно в определенном учреждении. Поэтому призвание священника, в том числе и в местах лишения свободы, остается одним и тем же – призвать человека к исправлению своей жизни, даже в таких условиях.
– Не могу не привести пример моего хорошего знакомого, священника, который служит в Казахстане. Он в том числе окормляет и тюрьмы. А там тюрьмы находятся одна от другой на очень большом расстоянии. Автомобиль у батюшки старенький, ломающийся, и он рассказывал, как однажды ехал в тюрьму (а ехать до нее четыре часа) по степи; была зима, холод. И вот он едет и думает о том, что случится, если вдруг у него сейчас сломается автомобиль. И он понял, что это будет конец, он замерзнет, он не сможет ничего сделать. И он говорит, что тогда он ехал и молился, просто просил у Господа, чтобы автомобиль не сломался. Действительно, служение священника – это не просто легкое времяпрепровождение.
– Все почему-то думают, что быть священником очень легко. «Ну что там они делают?..»
– Кадилом машут.
– А на самом деле священнослужители помимо богослужения заняты другими какими-то работами, посещают больницы, различные учреждения, в том числе и тюремные; плюс, если они семейные, есть определенные обязательства перед семьей, которая тоже должна стоять не на последнем месте, потому что это твои близкие. Поэтому быть священником непросто, как и любому занятому человеку в любой сфере.
– Мне однажды довелось снять такой фильм: один день священника с утра до вечера. Я был поражен, когда священник встает примерно в пять утра, чтобы подготовиться к литургии (утренние молитвы), после этого в храм, там входные молитвы, потом служба… И закончилось это все в двенадцатом часу вечерним правилом. И я просто понял, что это действительно невероятный труд, но он от нас скрыт. Поэтому служение нам кажется каким-то очень легким делом, но на самом деле это не так.
Второе направление – это поучение. Что это означает? Вы кандидат теологии; я понимаю, что Вы обладаете теми знаниями, которыми можно поделиться с другими. Но если это какой-то совсем молодой батюшка, только окончивший семинарию или духовную академию, ему двадцать четыре года, он только оперился – чему он меня будет учить?
– Образование для священнослужителей стоит на первом месте. И когда студент поступает в образовательное учреждение, он набирается теории, проходит догматическое учение, патрологию, Священное Писание, церковное искусство, то есть набирает огромное количество информации. Понятно, что от усидчивости ученика будет зависеть, сколько он соберет этих крупинок науки, познания. Но чему он будет учить? Иногда и молодые люди бывают очень грамотными и умными, но, получив образование, они еще не имеют духовного опыта. Поэтому, может быть, и не надо сразу бежать и говорить людям с высоты своей колокольни, как поступать и куда идти. Священнослужитель, готовясь к проповеди, всегда откроет книгу, всегда почитает какую-то мудрую мысль и передаст уже ее своим прихожанам. Вот это самое главное.
– Это очень хорошо. Потому что у меня есть знакомый молодой священник (он мне по-человечески очень близок), и когда ему задают вопрос, он искренне говорит: «Я не знаю, давайте вместе подумаем». И потом, конечно, он почитает святых отцов и даст хороший совет.
Вопрос телезрителя из Белгорода: «Я хотел бы уточнить по поводу цитаты из Евангелия, когда Христос дунул на апостолов и сказал: примите Духа Святого; кому простите грехи – тому простятся, кому не простите – на том останутся. Это свойство, которое Христос дал апостолам, чтобы их поддержать, умерло вместе с апостолами или же они могли передавать его кому хотят? Получается, что Духа Святого люди начали передавать как эстафетную палочку кому хотят. Как это может быть?»
– Само таинство священства часто представляется как зажжение одной свечи от другой. Возьмите пучок свечей и от одной горящей свечки зажгите все сто. Что-то поменяется, что-то изменится в источнике, от которого зажгли? Нет. Так и возложение рук. В греческой традиции это называется хиротонией. Если посмотреть перевод, «хиротония» –»возложение рук», и оно начинается уже с апостольских времен. Через возложение рук человеку давалась Божественная благодать на служение.
Апостолам нужно было переезжать из одного места в другое, но они после себя оставляли епископов в каждом городе, в каждом поселке, где вели проповедь. Но епископ был не просто выбран на выборах, он был посвящен через возложение рук, и в Деяниях апостолов это есть.
А потом апостолов не стало, они практически все умерли мученической кончиной, кроме одного (если говорить о двенадцати апостолах). Но благодать Святого Духа, которую получили их последователи – епископы первых времен, мужи апостольские (это первое поколение христиан), сохраняется доныне. И каждый священнослужитель через возложение рук епископа может проследить эту цепочку до самого апостола. Поэтому преемственность священства определяет истинность Церкви Христовой.
– Как у Вас произошел этот призыв к служению?
– Господь призвал меня в Церковь в одиннадцать лет. Я пришел совершенно юным мальчиком и первоначально, конечно, ни о каком священстве не думал. Да, развивалось мое внутреннее мировосприятие. В пятнадцать лет, когда я начал взрослеть, я хотел духовного совершенства, это было очень важно для меня. Стать монахом, наверное, очень хотелось, потому что я в них видел что-то непохожее на то, что видел вокруг себя: светскую жизнь, мирских людей и прочее. И, конечно, Господь давал мне людей – и священнослужителей, и простых верующих – глубокой духовной жизни, которые, наверное, определили впоследствии мое решение принять и монашество, и священный сан. Поэтому в том, как это произошло, я уверен, был Промысл Божий. Я к этому не стремился, но когда пришел час (как при исцелении слепого, когда Господь его позвал), был призыв, который я услышал и до сих пор слышу его в своем сердце.
– Насколько воспитание со стороны родителей Вам помогло в этом?
– Когда мы читаем жизнеописания святых, видим, что в большинстве своем родители были благочестивыми. У преподобного Серафима Вырицкого была благочестивейшая семья (они ездили в паломничества на поклонение святыням); и у преподобного Сергия Радонежского и Серафима Саровского.
Я родился в советское время, в 1978 году. Понятно, что мои родители были далеки от Церкви, да и ближайший храм находился в трех-четырех часах езды на автобусе. Поэтому, наверное, самое важное – родители научили меня быть порядочным человеком. У нас были благочестивые бабушки, которые знали все праздники, они учили своих детей: «Так, сегодня не стирайте, не убирайтесь»… У бабушки были дома иконы, хотя родители были советской семьей, но, слава Богу, потом они тоже пришли к Церкви.
– И Ваша матушка приняла настоящую мученическую кончину. Наверное, и это тоже повлияло на Ваш выбор пути.
– Это, наверное, меня укрепило. И на вторую (или третью) годовщину расстрела людей в соборе Южно-Сахалинска одна женщина, Евдокия Кириковна (она с начала советских времен была носительницей православия в Южно-Сахалинске), сказала удивительные слова про мою мать: «Она просто отдала своего сына Церкви». Удивительные слова.
Наверное, родители еще должны понимать важность того, что их дети принимают на себя путь служения. Этот путь не всегда легкий и хороший, бывают и спотыкания, и какие-то нехорошие моменты, потому что священник такой же человек, но ответственности у него больше. Помните, как в Священном Писании говорится? Кому сколько дано, столько с того и спросится. Это ответственное служение. И верующие родители, глубоко понимающие выбор своего сына, который идет на служение, всегда будут не столько гордиться им, сколько, наверное, понимать и свою долю ответственности в этом.
– Апостол Павел говорит, что если человек выбирает путь благочестия, он будет гоним. Как Вы думаете, такие благодатные, хорошие для Церкви времена могут быть всегда или все-таки священники и все верующие люди постоянно должны быть готовы к гонениям?
– «Если кто хочет идти за Мной, бери свой крест и иди за Мной» – это слова Христа. Поэтому мы всегда должны быть готовы к тому, что свидетельство нашей веры может иметь мученический характер. Да и само слово «мученик» – это «свидетель». Часто мы боимся этого слова, но мы видим, что на самом деле свидетель – это человек, который знает то, о чем говорит, твердо стоит в своих убеждениях. Так и здесь. Мы не знаем, кого Господь призовет к этому наивысшему подвигу. Помните, мы как-то тоже с Вами беседовали и говорили: сам не стремись, но когда придут – надо видеть в этом Божий Промысл; значит, Бог тебя призывает быть свидетелем Его веры в этом зачастую жестоком и несправедливом мире.
Вообще Господь приводит удивительные слова в Нагорной проповеди: вы есть соль земли. Ведь Он обращается к Своим ученикам, будущим священнослужителям и простым людям. «Вы соль земли; если соль перестанет быть соленой, то она будет никчемной, ее можно выкинуть». Вот так и любой верующий человек: он несет в этом мире что-то особенное. Будут ли эти времена? Думаю, наверное, будут, но когда – мы не знаем.
– Вопрос телезрительницы из Тюменской области: «Я хотела привести выражение апостола Павла по теме священства: живи как проповедуешь; и проповедуй как живешь. Сейчас, на мой взгляд, мало батюшек, которые с таким духовным стержнем, что действительно пекутся о Боге.
Я о своем приходе хочу сказать. Я практически живу православным каналом, потому что мне это близко, но проповеди у вас идут одни, а в жизни молодые священники другие. Я не осуждаю ни в коем случае, но, по крайней мере, учения о духовности они должны придерживаться, я считаю. А то получается как-то так: батюшка к тебе приедет на дом причастить – тысячу ему дай. Но Вы меня простите, я инвалид второй группы, у меня пенсия маленькая, и не всегда получается приходить в церковь по состоянию здоровья.
Это просто крик души. Смотришь и думаешь: то ли всех считают такими дураками, то ли уже без стеснения вешают лапшу на уши? Непонятно мне все это. Я обсуждала эту тему в беседе с владыкой, но у каждого свои взгляды. Я очень сожалею об этом, но мне бы хотелось видеть среди священников именно душевных, духовно подкованных людей (я не говорю, что всезнающих). Приятно слушать священников, которые откуда-то из глубинки, уже в возрасте, просто умиляешься такими батюшками».
– Что можно сказать? Во-первых, мы часто предъявляем требования к людям и ставим очень высокую планку: вот он должен быть таким. Но, к сожалению, не смотрим на свой жизненный уровень и на свою жизнь. Люди разные. И священнослужители разные: в меру своего характера, в меру воспитания, в меру своего такта.
Я ведь тоже из глубинки. Я родился в далеком поселке, военном гарнизоне, ходил в обычную сельскую школу, жил на земле, копал огороды, пас коров. И только Божией милостью я сейчас служу в Александро-Невской лавре. Я одиннадцать лет прослужил на приходе, численность моих прихожан в городе была чуть более трех тысяч человек. На всенощную ходили пять-семь человек, на литургию – двадцать человек. Но я никогда не сокрушался.
Мне было всего 23 года, я приехал молодым мальчиком на приход. И я был удивлен, с какой любовью прихожане меня приняли. Я приходился им сыном по возрасту, а кому-то и внуком. И мне всегда очень приятно, когда они (до сих пор) меня встречают, обнимают: «Батюшка, Вы наш сыночек». Я всегда говорю, что священнослужителя взращивают прихожане.
Маленький приход – это всегда семья, ты видишь все недуги, все радости. Ты сегодня крестишь в этой семье, а через какое-то время отпеваешь кого-то. То есть маленький приход действительно взращивает тебя. И всем молодым священнослужителям я бы очень советовал начинать свое служение в таких маленьких сельских поселках, чтобы на себе почувствовать и ответственность, и лишения.
И действительно, приходит время платить за свет, а ты понимаешь, что у тебя в кассе лежит не тысяча, а двести рублей, а счет пришел на пять-семь тысяч. И ты сам понимаешь, что зависим от того, что тебе дадут прихожане. Это понятно, когда ты монах. Но есть семейные батюшки, которые не боятся трудиться и на земле, и, может, подрабатывать.
Когда я получал образование, я работал. И благодарю владыку Сахалинского Тихона, который разрешил мне работать. Я на мирской работе отработал четыре с половиной года. Будучи священником, в свободное время работал, чтобы прокормить себя, выучиться (надо было два раза в год ездить в Москву с Сахалина).
А что касается «дайте батюшке тысячу», я всегда говорю так: «От вашей щедрости; сколько можете – пожалуйста». Сегодня ко мне пришла женщина просить окрестить, я вижу, что она уже в возрасте, а мама инвалид. Она тоже мнется, я говорю: «Если что-то дадите, буду очень благодарен, если нет – ничего не надо. Господь мне дает пищу, дает возможность служить». Поэтому здесь надо смотреть, что говорят в иконной лавке или свечницы, как они это объясняют.
Мы всегда призываем людей давать по возможности. Если есть у людей возможность поблагодарить батюшку, у которого дети, родители, о которых надо заботиться, то и хорошо. Он не может помимо службы найти себе что-то другое, он не может снять рясу, подрясник и уйти на работу зарабатывать на пропитание. В Священном Писании говорится: всякий трудящийся достоин пропитания, а быть священником – это очень непростой труд.
– Я очень хорошо знаю, каким образом живут сельские священники. Об этом нужно, может быть, даже фильм снять. Хотя есть такой фильм; может, нашим зрителям имеет смысл его посмотреть. В 1999 году вышел документальный фильм, который называется «Попы». И там рассказ о трех священниках: одном сельском, одном городском и об одном из маленького городка. Очень интересный фильм, оттуда многое можно почерпнуть.
– Я думаю, проблема в другом. Может, кто-то слушает сейчас и говорит: «Что тут батюшка рассказывает? Розовые очки надел, разве не видит какие-то моменты, которые общество часто любит обсуждать?» Но все зависит от количества прихожан и от храма. Ведь есть действительно обеспеченные и богатые храмы. Потому что туда приходит или очень много людей, или паства состоит из интеллигенции и тех, которые могут помочь храму что-то сделать более полезное, или есть богатые ктиторы. Но у этих приходов намного больше ответственности и больше обязанностей, чем у небогатого прихода. И нужно понимать, что многое зависит от настоятеля.
Мы потом перейдем к служению, руководству общиной, когда священнослужитель должен чувствовать ответственность перед своей паствой. Ведь паства у нас – люди рабочие и в основном небогатые. И здесь священнослужитель должен определять и смотреть: может, кому-то надо помочь, где-то изыскать какие-то средства? Понятно, что у нас нет много средств, чтобы оплачивать дорогостоящие операции, но все равно социальное служение Церковь совершает. И нельзя говорить, что ничего не делается.
– И делается это общими усилиями, потому что священник не имеет печатного станка, существует только на пожертвования.
– Что мы всё о деньгах? Это всего лишь средство к существованию.
– Да, но самое главное, что на эти средства можно покупать неизвестно что для какого-то греха, а можно ведь потратить на полезное.
– Скромность будет очень полезна для всех.
– Мне всегда казалось, что все мы, когда приходим в храм, с одной стороны, некая организованная общность людей. Нас это отличает от толпы; мы вместе делаем одно общее дело, то есть совершаем литургию. И литургия без прихожан всегда выглядит очень сложно. Я однажды в алтаре спросил батюшку: «Почему мы служим? У нас сегодня ни одного прихожанина». А он говорит: «Там, где двое или трое во имя Мое… Смотри, здесь и я, священник, и дьякон, и ты – алтарник, соответственно, нас трое; значит, мы можем служить».
Чем отличается наша община? Когда священник руководит этой общиной, он видит каждого или все-таки это некая забота об общем благе?
– Прежде всего ты соприкасаешься с личностями, даже когда совершаешь свое служение в большом соборе. В нашей Александро-Невской лавре проходит огромное количество и паломников, и прихожан, которые приезжают из других районов. Но все равно своих прихожан ты уже знаешь, знаешь, как их зовут, иногда знаешь какие-то семейные ситуации, какие бывают проблемы. Здесь священнослужителю, тем более настоятелю, надо иметь возможность и время узнать свою паству, своих людей. И я уверен, что в большинстве своем духовенство понимает, что без паствы мы далеко не уйдем.
Раньше вообще был такой закон: если тебя посвящали в епископы какого-то города, ты оставался там до своей смерти. Такой же была практика и у священнослужителей. Если ты обручался своей пастве, то, конечно, ведешь ее до конца. Поэтому когда служишь на одном месте довольно долго, уже знаешь всех, и тебя знают все, и уже ведешь себя более ответственно.
И священнослужитель, настоятель или пастырь любого прихода, где бы он ни служил, конечно, пример для подражания. Это самое важное. Ты всегда на глазах; укрыться, особенно сегодня, невозможно, социальные сети и Интернет делают доступной всю твою жизнь. Поэтому всегда надо быть достойным своего призвания.
– Когда мы думаем о священнике, у нас ведь часто бывает так: мы его воспринимаем лицеприятно, то есть нравится он нам или не нравится. И мы часто задаем друг другу вопрос: в какой храм ты ходишь? И здесь мы тоже встречаем такой момент, когда человек говорит: «Я интеллигентный, воспитанный, образованный человек, а батюшка в этом храме деревенский и не отвечает моим представлениям о священнике». Имеет ли право на существование мнение, что можно выбирать священника, пойти в другой храм?
– Выбор есть у каждого человека, тем более что мы приходим к Богу, посещаем свой приход (и, может, приход, где крестили детей). И когда приезжает новый священнослужитель, необходимо понимать, что, может быть, он введет какие-то новые правила в силу своего образования, воспитания, талантов. Потому что у каждого есть свои таланты: кто-то замечательный проповедник, кто-то хорошо строит храмы…
Поэтому если есть этот субъективизм, который часто появляется в головах людей, надо проявлять долю терпения. Тем более если человек образованный, если он старше священника, он должен проявить свою интеллигентность и терпимость. А может быть, пройдут годы, и вы будете души не чаять в этом священнослужителе. Может, он не так все делает, но вы настолько будете проникнуты его верой, его делами… Потому что говорить можно многое, а вот как он поступает – это самое главное.
Если видите, что не можете понести… Как делали святые отцы, которые жили в монастырях? Если они видели, что они не могут чего-то понести, они уходили. Вспомните преподобного Сергия, когда брат упрекнул его, кто здесь игумен. Что он сделал? Он ушел в другое место и основал там монастырь. Идите в другой храм, если уверены, что там найдете того, кого вы ищете.
Ведь часто мы говорим: «Господи, пусть будет не моя воля, но Твоя». И здесь тоже Промысл недаром столкнул вас с таким священником, ведь мы говорим, что в нашей жизни случайностей не бывает. Также иногда дается строгий священнослужитель, и эта строгость, может быть, какие-то вещи в нас изменяет. А где-то бывает и добрый батюшка, самое главное – не пользоваться этой добротой священнослужителя, а все-таки понимать, что он должен иногда и воспитать меня, и где-то поправить.
– Мне вспоминаются люди, которые ходят из храма в храм и называются «туристы».
– Вот этого не должно быть.
– Хочу поговорить еще об одном аспекте священнического служения. Каким образом священник может накладывать епитимью? Здесь часто мы сталкиваемся с тем, что священник говорит: «За твой грех соверши пятьдесят земных поклонов». А у меня больные ноги, и для меня даже один земной поклон – очень большая проблема. Что в этом случае делать?
– Епитимью необходимо воспринимать не как средство наказания, а как средство исправления. Епитимья – это лекарство, что дается в исключительных случаях человеку, который преступил закон Божий.
Я вспоминаю сейчас наших благочестивых предков, воинов, которые защищали нашу Родину от завоевателей. И когда они возвращались назад, как здесь поступали духовные пастыри? Они отлучали воинов от Причастия на неделю, накладывали такую епитимью, чтобы дать понять человеку, что в любом случае грех – это страшно, чтобы человек это осознал и понял.
Нельзя давать епитимью за то, что тебя ослушались или поступили не так, как ты благословил. Ни в коем случае нельзя отлучать от Причастия по каким-то внутренним причинам, предвзятому отношению к человеку. Бывает, поругались. Священнослужитель не имеет права отлучать человека от Причастия, если с ним повздорил. То есть надо понимать, что епитимья – это лекарство.
И, накладывая на человека что-то (ведь даже когда дают лекарство, доктор смотрит противопоказания, другие болезни), ты должен смотреть, человек живет один или нет, какая у него семья, что за работа. Иногда просто сказать: «Вам благословение – десять Иисусовых молитв. Месяц молитесь, а там посмотрим». Приходят: «Батюшка, благословите на чтение акафиста». – «Сколько хотите?» – «Всю жизнь буду читать». – «Да Вы что? А в больницу ляжете, сможете читать?» – «Нет». Тогда зачем все это? Надо взять на какой-то период. Это должно быть не наказание, а метод исправления. Вот это самое важное.
– Насколько во время богослужения священник приближается к горнему миру? Вы часто служите литургию. Что Вы испытываете в этот момент как человек?
– Через возложение рук священнослужителю дается предстояние за народ Божий. В хиротонии дается осознание и понимание, что ты сейчас не один, ты стоишь за людей. В священнослужителе есть человеческая сторона, грехи, несовершенства, ты сам над собой работаешь, стараешься… Но вторая сторона некая сакральная, когда ты понимаешь, что ты уже не такой, и надо стараться не только других людей направлять в Царство Божие, но и самому делать все возможное, чтобы потом тебя не осудили за то, что ты говорил одно, а жил совсем по-другому.
– У Вас есть друзья-священники?
– Да, конечно.
– Как складываются отношения в этой дружбе? Она человеческая или это дружба священников?
– Она человеческая, но бывают моменты, когда мы молимся друг за друга и чувствуем единение. Понятно, может быть, где-то обижаемся друг на друга или бывает недопонимание; это естественно, потому что все мы люди. Но самое главное – нас объединяет Христос. И когда мы говорим: «Христос посреди нас» и слышим ответ: «Есть и будет», то это самое важное в жизни священнослужителей.
– Зависит ли служба от формы? Или самое главное все-таки не видимость, а содержание, дух?
– По-разному служишь. Я как-то спросил у одного духоносного человека: «Почему так происходит, почему по-разному чувствуешь службу?» Он сказал: «Это зависит от тебя».
– Я так понимаю, что это зависит и от священника, и от нас тоже.
Ведущий Глеб Ильинский
Записала Елена Кузоро
28 марта 2011 года исполнилось 70 лет со дня рождения протоиерея Владимира Воробьева, настоятеля храма святителя Николая Мирликийского в Кузнецах и ректора Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. История семьи Воробьевых тесно связана с событиями церковной жизни Москвы на протяжении всего ХХ века. В интервью «Журналу Московской Патриархии» (апрель 2011) отец Владимир рассказывает о своем жизненном пути и о людях, которых посчастливилось встретить.
— Отец Владимир, расскажите немного о своей семье, Ваш дедушка, протоиерей Владимир Николаевич Воробьев, был настоятелем храма святителя Николая в Плотниках на Арбате, членом Епархиального совета при святом Патриархе Тихоне, благочинным Дорогомиловского сорока. Какую память о нем сохранила Ваша семья?
— Я своего дедушку не видел. Он был родом из Саратовской губернии, происходил из крестьянской семьи. Управляющий имением учил его вместе со своими детьми и помог ему пойти учиться дальше. Дедушка захотел поступить в духовную семинарию, после окончания которой он женился, был рукоположен и направлен священником в третьеклассный женский Краишевский монастырь в Ахтырском уезде Саратовской губернии. Там родился мой отец — Николай Владимирович Воробьев. Он воспитывался при монастыре, матушки-монахини нянчили его, он был музыкально одаренным ребенком, с детства пел на клиросе. В 1910 году вся семья переехала в Москву, где дедушка окончил Археологический институт, а отца отдали в гимназию. Дедушка был назначен служить в Скорбященском домовом храме на Зубовском бульваре при приюте Братства во имя Царицы Небесной, где жили дети-инвалиды. Во дворе приюта находилась квартира для семьи священника. Здесь же жила одинокая женщина с сыном по фамилии Казанский, который оставался на весь день один, и моя бабушка, — Ольга Андреевна, звала его к себе домой и кормила его.
В 1918 году дедушка был переведен настоятелем в храм Николы в Плотниках на Арбате на место скончавшегося отца Иосифа Фуделя. Святейший Патриарх Тихон знал дедушку и служил в его храме. Он был близок и священномученику Петру (Полянскому), митрополиту Крутицкому.
Первый раз дедушка был арестован в 1924 году, пробыл в тюрьме около полугода и был освобожден. Второй раз его арестовали в 1930 году. Его следователем оказался тот самый Казанский, теперь уже известный своей жестокостью «специалист» по церковным делам. Он таскал дедушку за бороду по помещению, где проходили допросы, тыкал в лицо револьвером и кричал: «Разоружайся, сволочь!» По этому делу дедушка был отправлен на десять лет в Севлаг. В 1933 году дедушка был «списан» из лагеря по состоянию здоровья — не мог работать из-за больного сердца и дальше отбывал свой срок в административной ссылке в городе Спасске на Волге ниже Казани. В 1938 году его там арестовали. Просидев полтора года, он в 1940 году умер в тюрьме от сердечного приступа. Через год родители назвали меня в память о дедушке его именем.
Второй мой дед, Павел Петрович Рябков, был генералом царской армии, участвовал в Первой мировой войне, был демобилизован по состоянию здоровья и скончался в Саратове в 1921 году. Я родился в Москве незадолго до войны, а мои родители были волжанами, уроженцами Саратовской губернии. Всю жизнь они преподавали, отец — в МГУ, мама — в школе. Мой отец учился в последней философской группе МГУ, которая занималась еще по дореволюционным программам. Эта группа состояла из замечательных людей, большей частью — духовных чад отца Алексия и отца Сергия Мечевых. Они учились у И.А. Ильина, С.Л. Франка и других знаменитых дореволюционных профессоров. В 1922 году отцу пришлось помогать им упаковывать библиотеки, когда их высылали за границу. В МГУ отец не мог преподавать ничего, кроме формальной логики, так как на философском факультете, кроме него и В.Ф. Асмуса, все были партийными, и все было пронизано марксизмом, который он органически не мог выносить.
— Какими самыми яркими детскими впечатлениями Вы можете поделиться?
— Самые яркие впечатления и в детстве, и в зрелом возрасте — это люди, которые меня окружали. Вокруг нашей семьи было очень много замечательных людей, носителей традиционной русской культуры. Мы жили в одной комнате в коммуналке, жизнь была нелегкой, но смыслом жизни была вера, нужно было сохранить единство с немногими оставшимися прекрасными церковными людьми, через которых осуществлялось духовное преемство со святыми исповедниками и мучениками, новыми подвижниками. Хотелось приобщиться к их духу, идти за ними ко Христу.
— В какие храмы вы ходили в 1940-50-е годы?
— Так и сказать даже нельзя… Ходить в храмы регулярно, как теперь, было тогда невозможно, особенно для родителей, да и меня из школы бы выгнали. Ближайшим храмом к нашему дому было Иерусалимское подворье. Мама привела меня в семь лет на первую исповедь к настоятелю отцу Александру Скворцову, который знал моего деда, так как служил в его благочинии. Он сразу ввел меня в алтарь, потом была исповедь. Это был незабываемый для меня день. Батюшка был замечательный, потом я узнал, что он был духовником московского духовенства. Окончив исповедь, он сказал моей маме: «Он будет священником».
С детства моя душа безотчетно стремилась к этому служению. Может быть, это было связано с тем, что мне рассказывали про дедушку. Потом отец Александр скончался, с начала 1960-х я стал ходить в храм Илии Обыденного. В этом храме пели певчие, которые ранее были на клиросе у дедушки. Многие оставшиеся в живых духовные чада дедушки тоже ходили к Илии Обыденному, там собиралась «недобитая» церковная интеллигенция. Мне очень дороги воспоминания об отцах Николае (настоятеле), Александре Егорове, Владимире Смирнове.
— Можно ли сказать, что в те годы церковные дети старались держаться вместе?
— Наши родители очень старались нас как-то соединить. Сначала нас вместе с нынешним протоиереем Александром Салтыковым и священником Александром Щелкачевым отдали в один класс. Но потом нас все же развели по разным микрорайонам. Когда я заканчивал школу, в моем классе из 40 человек, кроме меня, не было ни одного верующего.
— Как Вы решили поступать в университет?
— Я хотел быть историком, но мой отец мне сказал: «Понимаешь, ты никогда не сможешь ни одной научной работы написать, ты не комсомолец, а верующий человек, а там нужно быть партийным, советским». Я старался быть послушным и решил, что никуда не буду поступать, хотя у меня была медаль. За год меня уговорили: есть философские вопросы физики, и Церкви нужны верующие ученые. Так я поступил на физический факультет МГУ. Учиться было интересно, потом пришлось работать по специальности, защищать диссертацию, для меня это было «послушанием». Душа стремилась к служению Церкви, но о поступлении в семинарию в 1960-е годы в моем положении не могло быть и речи.
— В 1960-е годы Вашим духовником был игумен Иоанн (Селецкий).
— Наше знакомство началось в тот год, когда я окончил школу.
— Как Вы с ним познакомились? Он жил в Тернопольской области, и москвичу добраться до него было все-таки не очень просто.
— Игумен Иоанн (Селецкий, † 1971) был удивительным человеком. Он родился в семье священника, окончил семинарию, но еще до революции поступил в Московской университет, затем окончил философский факультет Геттингенского университета. Потом вернулся в Москву, а в 1921 году уже в Елисаветграде стал священником и сразу оказался включен в борьбу с обновленчеством. Его духовные дети (одна семья) уехали в Москву, стали духовными чадами моего деда. И, когда он приезжал в Москву, его познакомили с моим дедушкой, который даже отводил его к митрополиту Петру (Полянскому), предлагал рукоположить его в епископы (отец Григорий — его имя в миру — был рукоположен целибатом). Потом он был арестован в 1930 году, затем снова в 1938 году. Во время войны он оказался на оккупированной территории. Архиепископ Антоний (Абашидзе) постриг его в монашество, а епископ Вениамин (Новицкий) возвел в сан игумена. Когда стало известно, что он живет в городе Кременце, недалеко от Почаевской лавры, мы стали переписываться, и потом он позволил к себе приехать. Я первый раз поехал к нему в 1964 году. Передо мной предстал старец, лично знавший и Патриарха Тихона, и митрополита Петра, и множество святых людей. Это была живая история. Человек европейской культуры, знал древние и новые языки, прекрасно пел, писал иконы. Но главное, сам был подвижником. Он жил с подпиской о невыезде в деревеньке на окраине Кременца в маленькой хибарке и совершал службы у себя дома. Последним местом его служения была Почаевская лавра, но его оттуда выгнали. В годы хрущевских гонений Почаевская лавра оказалась под особым ударом. Отец Иоанн стал моим духовным отцом.
— Вы почувствовали изменения в церковной жизни после смещения Хрущева или перемены следует отнести к началу 1970-х?
— Да, после низложения Хрущева стало легче. В первой половине 1960-х за веру выгоняли из институтов. Так выгнали двух моих друзей: протоиереев Валерия Бояринцева и Валерия Приходченко.
— Когда и как появились в Вашей жизни протоиерей Всеволод Шпиллер и иеромонах Павел (Троицкий)?
— Когда отец Иоанн тяжело заболел, его привезли в Москву. Нужно было его исповедовать и причастить. Это было нелегко организовать, и нам указали на отца Всеволода. Он согласился приехать к нам домой, исповедовал и причастил отца Иоанна. Я увидел его близко, и отец Всеволод меня поразил. Не своей ученостью, не своим талантом, он поразил меня тем, с какой любовью он приехал! Как он принял к сердцу страдания отца Иоанна. Когда отец Иоанн скончался, я обратился к старцу-затворнику, иеромонаху Павлу (Троицкому). В ответ на мое письмо он ответил: «Иди к отцу Всеволоду, такова воля Божия». И с 1971 года я стал духовным чадом отца Всеволода. Отец Павел и отец Всеволод были очень близки друг другу. Я любил и почитал отца Всеволода. Поэтому было удивительно, когда отец Всеволод скажет: «Делай так-то». Вдруг ему покажется, что я сомневаюсь. Он говорит: «И отец Павел тоже так считает!» При том что у отца Всеволода был огромный авторитет, он по смирению подкреплял свои слова авторитетом отца Павла. Они вместе занимались молодежью, которая оказалась в небольшом числе в Николо-Кузнецком храме: теперешние протоиереи Николай Кречетов, Александр Салтыков, Валентин Асмус, а также А.Б. Ефимов, Н.Е. Емельянов и некоторые другие. Отец Александр Куликов был старше нас не столько по возрасту, сколько по хиротонии, и мы к нему относились как к старшему. Счастливая жизнь у нас была под крылом отца Всеволода!
Когда отец Всеволод заболел, в особенности когда он скончался, отец Павел взял нас под свое попечение, и большая часть его писем относится к этому периоду. Он был совершенно прозорливым старцем, отвечал на еще не полученные письма и на мысли, которые я никому никогда не высказывал, предсказывал грядущие события, когда нужно было укрепить в предстоящих скорбных обстоятельствах. Он был любящим, удивительно ласковым и одновременно строгим, духовно требовательным. Он не терпел никакого формализма, не искал ничего внешнего, никакой славы. «Я хочу умереть в безвестности, как умерли миллионы верующих русских людей», — написал он незадолго до смерти.
— Когда же Вы поступили в семинарию?
— В конце 1970-х отец Всеволод благословил меня на священство, но сказал: «Благословение я тебе даю, но как его исполнить, не знаю». Для того чтобы поступить в духовную семинарию, нужно было уйти из Академии наук и устроиться работать при храме: сторожем, истопником, кем-нибудь… Но меня никто не решался принять на работу — за каждого сторожа нужно было отчитываться перед исполкомом, перед уполномоченным: «Почему вы взяли кандидата наук в сторожа?» Неожиданно на это согласился Николай Семенович к, староста Богоявленского Патриаршего собора. Это было так. Протоиерей Александр Куликов, служивший тогда в Николо-Кузнецком храме, должен был говорить проповедь в Богоявленском соборе. После службы он спросил Николая Семеновича: «Вам алтарники нужны?» «Нужны, а у тебя есть?» «У меня есть один, но он кандидат наук. Можете взять?» «Давай».
Так зимой 1978 г. я стал алтарником в Елоховском соборе, а через полгода после этого поступил в семинарию. Но поступал тоже непросто. Ректором МДАиС был архиепископ Владимир, ныне — Блаженнейший митрополит Киевский и всея Украины. Владыка Владимир часто приезжал в Елоховский собор и был хорошо знаком с Николаем Семеновичем. Я подошел к нему: «Можно мне поступить в семинарию?» Он ответил: «Вам нужно подавать документы 31 июля с четырех до пяти часов дня. Ни в коем случае не раньше!» И объяснил, что в семинарию приезжают из Совета по делам религий и все документы абитуриентов увозят на проверку: «Если Ваши документы попадут на проверку, Вас не пропустят. Но они хотят в пять часов закончить рабочий день, поэтому от нас уезжают в четыре часа. А мы еще до пяти часов можем продолжать прием. Если в этот момент Вы подадите документы, они останутся у нас. После этого уезжайте из дома до тех пор, пока мы не издадим приказ о зачислении». Я так и сделал. После зачисления в семинарию я приехал домой, и почтовый ящик оказался забит открытками из военкомата, где красным было подчеркнуто «немедленно явиться на сборы» — именно в период экзаменов в семинарии. Но меня не было дома, и я этого не знал… Это дело в Советском Союзе было поставлено на высоком уровне.
— Как в 70-е годы складывался Ваш круг общения? Кто в него входил?
— По милости Божией в жизни мне довелось встретить многих замечательных людей. Наша семья близко общалась с семьей Фуделей. Я еще застал в живых Глинских старцев: видел схиархимандрита Серафима (Романцова), был у митрополита Зиновия в Тбилиси, неоднократно ездил к отцу Тавриону в пустыньку под Ригой, знал отца Алексия Беляева, который в Пюхтицах был духовником, бывал у архимандрита Серафима (Тяпочкина), который тоже мне сказал, что буду священником. В течение многих лет бывал у архимандрита Иоанна (Крестьянкина), исповедовался у протоиерея Тихона Пелеха, у архимандрита Кирилла (Павлова). Еще студентами мы ездили в разрушенную Оптину пустынь. Бывал в Даниловом монастыре у отца Евлогия, знал архимандрита Павла (Груздева).
В конце 1960-х годов, познакомился с Глебом Александровичем Каледой в семье Ефимовых, он еще не был священником, рассказывал о своих фронтовых годах. Помню, как в воскресенье утром к ранней обедне в Обыденский храм по переулкам от метро «Кропоткинская» стремительным шагом, как будто по воздуху, летит Глеб Александрович, а за ним бегом, вприпрыжку, как цыплятки, бегут его детки. С отцом Димитрием Смирновым мы учились в одном классе в семинарии. С отцом Аркадием Шатовым (теперь — епископом Пантелеймоном), с отцом Николаем Лихомановым (теперь — епископом Вениамином) мы знакомы больше 30 лет. В начале 1980-х я познакомился с отцом Анатолием Фроловым, с отцом Николаем Балашовым (тогда они еще не были священниками) и многими другими.
— Как Вы с ними встречались и как Ваше общение происходило?
— В молодости мы были подвижными, много ездили. С епископом Стефаном (Никитиным) меня познакомил в 1962 году духовный сын моего деда Владимир Николаевич Щелкачев, который с ним вместе сидел в тюрьме. В Петербурге я знал отца Евгения Амбарцумова, в молодости близкого отцу Павлу (Троицкому), и его семью. Они меня отвели к архиепископу Тихвинскому Мелитону (Соловьеву, † 1986). С протоиереем Виктором Шиповальниковым († 2007) мы общались с начала 1980-х годов и до самой его смерти. В последние годы мне пришлось его причащать, участвовать в отпевании. Отец Виктор был тайным хранителем дивеевских святынь, в том числе иконы Божией Матери «Умиление». В течение десяти лет Господь сподобил меня регулярно бывать и молиться у этой чудотворной иконы.
— Какими Вам запомнились 80-е годы?
— В первые десять лет после хиротонии я успел послужить в трех храмах. Из первого храма меня «попросили» уже через полгода. Длинная очередь на исповедь и поток молодых людей, которые постоянно на службу приходят, всех, конечно, пугали. Нужно было их исповедовать, с ними разговаривать, общаться. Тем более что ничего тогда и делать в Церкви было нельзя, кроме как служить, молиться и разговаривать.
Когда я остался без места, у меня уже было четверо маленьких детей. Но я не испытывал никаких проблем, не было и грустных переживаний. Отец Всеволод позвал меня служить к нему в храм. Я служил в Николо-Кузнецком храме и был счастлив, что могу служить с отцом Всеволодом. Но это продолжалось недолго. Через полтора месяца меня назначили в храм на Преображенском кладбище. Выдали указ, что я временно назначаюсь клириком Успенского храма на Преображенке, но при этом было сказано, что, возможно, это будет постоянно. И я там остался почти на пять лет.
Но молодежь, ходившая в Коломенское, приехала за мной на Преображенку. Меня стали спрашивать: «В чем дело?» Я просто служил, исповедовал, крестил, венчал и ничего предосудительного не делал. Тем не менее меня несколько раз вызывали в исполком. Недовольство продолжало расти, и через пять лет меня перевели в Вешняки.
Храм Успения в Вешняках находится на другой окраине Москвы. Душно, давка, выдавливали стекла из икон. Каждое воскресенье выносили бабушек и вызывали «скорую помощь». Народ был самый простой, и на праздники вокруг всего храма стоял кольцами. Но молодежь мою все-таки заметили, она и сюда пришла вслед за мной. Говорят: «Зачем эта молодежь-то сюда приехала? Пусть она сюда не ходит». «Что же, мне выйти и сказать: не приезжайте больше в храм?» «Да, пусть ходят по своему месту жительства». Молчу. Через некоторое время опять говорят: «Уполномоченный спрашивает: как там ваш Воробьев? Исправляется или нет?» «Ну и что же вы ответили?» «Сказали, что уже на 70% исправился». «Почему же не на все 100?» «Ну нельзя же так, сразу».
В Вешняках было много хорошего. Наконец-то удалось создать хор, который впоследствии стал основой факультета церковного пения в ПСТГУ. Тогда у нас начали петь подростки. Дети занимались пением на квартирах, потому что в храме детям петь было нельзя. Но в 1990-1991 годах мы выпустили первую пластинку детского церковного хора. Это было событие.
— Помню, замечательное песнопение на ней «Благодатный дом»… На рубеже 90-х ярким событием стали Ваши лекции и затем катехизаторские курсы, а также создание Братства во имя Всемилостивого Спаса…
— Еще в конце 1980-х мы прочитали первый цикл из четырех лекций в кинотеатре около дома отца Димитрия Смирнова на юго-западе. Второй цикл провели на Красной Пресне. Затем арендовали Дом культуры железнодорожника у трех вокзалов и стали читать годовые циклы. Через два года слушатели нам сказали: «А нельзя ли что-то более серьезное сделать?» И мы решили создать катехизаторские курсы. Как раз в это время образовался Союз православных братств. Наше Братство во имя Всемилостливого Спаса, объединившее священников, связанных с отцом Павлом (Троицким) и отцом Всеволодом, стало многочисленным и сильным. Его бессменным председателем до самой своей кончины был Н.Е. Емельянов. На учредительном собрании СПБ было организовано 15 секций, мы взяли на себя образовательную секцию и сделали катехизаторские курсы. Их первым руководителем выбрали священника Глеба Каледу.
Вскоре стало ясно, что среди 15 секций СПБ по-настоящему работают только две: образовательная и благотворительности. Тогда на их основе были созданы два новых Синодальных отдела: религиозного образования и катехизации и благотворительности и социального служения. Отец Глеб был талантливый организатор и возглавил ведущий сектор Отдела религиозного образования.
Меня избрали ректором катехизаторских курсов, и через некоторое время курсы мы преобразовали в богословский институт. Патриарх Алексий II согласился стать его учредителем, и институту было присвоено имя святого Патриарха Тихона.
— Как менялись задачи Свято-Тихоновского института? Как Вы оцениваете его деятельность за эти годы?
— Когда я поступил в семинарию, то старший инспектор архимандрит Александр (Тимофеев), будущий ректор МДАиС, как-то раз меня спросил: «Что нужно сделать для того, чтобы наша духовная школа двинулась вперед в своем развитии?» Я ответил, не задумываясь: «Нужно пригласить профессоров из университета». «Пиджачников?» «Да, пиджачников». «Ну, пиджачники — это не то».
В семинарии мне стало понятно, что таким, как я, в духовных школах места нет: у меня уже было трое детей, поступить на очное отделение мне удалось только чудом, но долго учиться я не мог — надо же семью кормить. И на заочное отделение я поступить не мог, потому что туда принимали только клириков. Путь к получению сана был закрыт для зрелых, целеустремленных людей, которые серьезно выбирают путь священнического служения. Поэтому наш институт на начальном этапе был ориентирован на вечерников, которые жили в Москве, стремились к священству, но не могли получить образование без отрыва от работы. Именно такие люди шли к нам в первые годы. Духовные школы тогда не смогли разобраться в ситуации и расценили нашу инициативу как «конкуренцию». На самом деле у нас был разный контингент. Туда шла неженатая молодежь, а к нам шли прежде всего семейные люди. И мы на самом деле друг другу не мешали.
Кроме того, было ясно, что в начале 1990-х настало время, когда Церковь должна заняться молодежью. Об этом незадолго до своей смерти, в 1983 году говорил отец Всеволод Шпиллер: «Скоро советская власть рухнет и в храмы хлынет молодежь. А кто ее будет встречать? Встречать ее у нас некому…» Молодежь действительно хлынула в Церковь, и самое главное место, где нужно работать с молодежью, — это образовательные учреждения, школы и вузы.
Если говорить о достижениях, то, пожалуй, одним из самых важных результатов нашего университета стало осознание необходимости лицензирования и аккредитации образовательной деятельности Церкви и разработка поликонфессиональных образовательных стандартов. Это было серьезной частью большой работы по легализации церковной жизни в современной России. Сегодня многим это кажется очевидным, но в начале 1990-х ситуация была принципиально иная. Не без труда, но все же удалось наладить диалог с Министерством образования России и узаконить православное образование как таковое.
Слава Богу, в Церкви нашлось много замечательных преподавателей. Первые годы они трудились практически бесплатно. Не было денег, не было помещений. Хочется всем труженикам того героического периода — совершителям этого подвига выразить свой восторг и искреннюю благодарность за все то, что было сделано общими силами. Это было живое церковное дело.
— Как Вы оцениваете реакцию Церкви на создание богословского института? Какие результаты деятельности университета Вы можете назвать?
— Конечно, не секрет, что даже внутри Церкви сначала нашлись люди, которые смотрели на нас с подозрением. Они думали, что институт затеяли какие-то авантюристы, которые хотят все менять и «обновлять». Но оказалось, что наша деятельность крайне необходима и востребована не только в столице, но и на периферии. К концу 1990-х «филиалы» института открылись в 13 епархиях. Первым открылся «филиал» в Екатеринбургской епархии. Эти 13 пунктов обучения очень много дали для развития епархиальной жизни. В епархиях, где не могли найти ни одного человека для работы в отделе религиозного образования, благодаря филиалам такие люди появились и стали своего рода закваской. Многие стали работать в открывающихся духовных семинариях, а после утверждения конфессионального стандарта стали создаваться кафедры теологии. Сейчас в России действуют более 40 кафедр православной теологии, причем большая часть — в государственных университетах. Значит, подготовленные в ПСТГУ кадры пригодились.
Активная кафедра теологии способна значительно повлиять на духовную атмосферу всего университета, как показал наглядный опыт целого ряда губерний. Это настоящая и плодотворная миссионерская работа. За годы своей деятельности университет выпустил примерно 3,5 тыс. выпускников, из которых сейчас уже более трехсот служат в священном сане, организовал и провел силами преподавателей и студентов порядка ста миссионерских поездок в отдаленные регионы России, множество трудовых лагерей, конференций, кратковременных курсов, выездных лекций и т.п. Подготовлены и изданы около тысячи наименований научных книг, учебников, учебно-методических пособий, исторических исследований. В компьютерной базе данных, созданной Н.Е. Емельяновым, собраны материалы более, чем о 33 тыс. пострадавших за веру во время гонений. С самого начала жизни университета работают факультет церковных художеств — большая иконописная школа и факультет церковного пения. Можно многое еще перечислять, но особенно хочется отметить периодический рецензируемый «ВАКовский» научный журнал «Вестник ПСТГУ», добротные кандидатские и докторские диссертации, наконец, ежегодный цикл олимпиад и конкурсов, проводимых ПСТГУ. Общероссийская олимпиада по православной культуре в этом году охватила около ста тысяч школьников.
— Как за эти 20 лет изменились студенты? Что пришлось менять в учебном процессе?
— Кардинально изменилась и ситуация в целом, и контингент учащихся. Теперь в университет поступают выпускники школ, доля вечерников заметно уменьшилась, хотя количество остается примерно прежним. Если раньше все студенты мужского пола хотели стать священниками, а женщины — работать в храмах, то теперь учащаяся молодежь определяется не так быстро. Они хотят быть православными и получить хорошее образование. Им нужен широкий спектр возможностей. Мы пошли по пути увеличения количества специальностей и направлений, повышая одновременно уровень образования, сейчас в университете студенты учатся на десяти факультетах. С другой стороны, нам удалось возродить ПСТБИ — Православный Свято-Тихоновский Богословский институт, имеющий организационно-правовую форму «религиозная организация». Он существует вместе с негосударственным образовательным учреждением ПСТГУ как высшая пастырская школа — духовная школа для тех, кто нацелен на рукоположение в священный сан. Такие выпускники будут получать сразу два диплома: университетский государственного образца и диплом духовной школы, свидетельствующий о подготовке к принятию сана.
— Какие проблемы церковной жизни Вы считаете наиболее существенными? Волнует ли Вас что-то в современной жизни?
— Думаю, что всему свое время. Ребенок не может родиться без ущерба за шесть месяцев, требуется девять. И наследие ХХ века не может быть преодолено мгновенно. Это касается и сознания людей, и правовой базы, и образовательного уровня внутри Церкви.
Хотелось бы, чтобы в Церкви серьезнее осознавали необходимость образования. У нас иногда думают, что хорошее образование не особенно нужно: «Что я, буду с бабками по-английски разговаривать?» К сожалению, такого рода аргументы до сих пор, хотя уже и реже, но приходится слышать. Но в наше время без культуры, без образования невозможно быть миссионером, а ведь Церковь должна выполнять заповедь: идите, научите все народы (Мф. 28:19). Священник должен быть носителем подлинной культуры, и не только священник. Нужно, чтобы верующие люди могли работать на любой работе. Только так можно будет разрушить стену между Церковью и обществом. Общество должно видеть, что Церковь не дремучая тайга. Наоборот, она сокровищница культуры, хранительница всего самого лучшего. Тогда откроется новая страница в жизни нашего народа. Скорее бы это понимание приходило в нашу жизнь!
И очень хочется, чтобы меньше было подозрительности. Недоверие является тяжелым наследием советского прошлого. Многие помнят, как еще недавно люди были склонны везде видеть тайных агентов КГБ: все прослушивается, везде подсматривают, все доносят. Подозрительность и недоверие друг к другу — это зло, которое больно ранит, несет в себе разрушительную энергию. Разве мы, русские, не имеем права быть талантливыми, умными, самостоятельными? Если делается что-то хорошее, то это обязательно должно быть чужим? Почему к хорошему всегда должно быть подозрительное отношение?
Теперь самое трудное время во многом позади. Мы благодарим нашего Святейшего Патриарха за отеческое отношение, наше Священноначалие за поддержку, всех помощников, благотворителей, жертвователей, соработников, которые поверили, вошли в наш труд, вложили свою лепту. Теперь у нас есть учебные корпуса, библиотеки, общежитие, столовые. Наш университет для многих стал родным домом. Мы же всегда жили и живем, трудились и трудимся в Церкви и для Церкви. И нет у нас большей радости, чем жизнь во Христе, иного стремления, кроме как послужить Христу и быть верными Ему во всем.
Беседовал Сергей Чапнин
«Церковный вестник»
У боковой калитки дворика храма святого Феодора Студита у Никитских ворот — двое мужчин.
— Я сам не понял сначала. Уходил, ко мне подбежали, кричат скорую вызывай. Потом кричат: священнику, священнику плохо, — рассказывает один другому.
— Простите, как это произошло? — спрашиваю я.
Мужчина глядит на меня строго и умолкает.
По свежему снегу — как сказали после, он начал падать в ту минуту, когда присевший на лавочку у храма отец Всеволод закрыл глаза — иду к храму. На часах уже половина седьмого. По данным СМИ, все произошло еще два часа назад, но тело настоятеля храма еще не унесли.
Небольшая группа прихожан, человек восемь-десять, обступила лавочку, что в паре метров от дверей в храм.
— Со святыми упокой, — поют они.
Священник машет кадилом, пахнет ладаном. Тело отца Всеволода укрыто с головой. На столике возле лавочки лежит черный портфель и авоська.
— Да не снимай ты, — кричит крепкий мужчина журналистам, толпящимся сверху.
По словам очевидцев, было «как-то сразу понятно», что отец Всеволод умерФото: Евгения СУНДУКЯН
Люди перешептываются. Говорят, около 16:30 отец Всеволод Чаплин вышел из храма, присел на скамейку и закрыл глаза. По словам очевидцев, «как-то сразу было понятно, что он умер». Обычно энергичный, подвижный отец Всеволод необычно замер, а потом начал сползать со скамейки. «Скорая» приехала быстро. Врачи констатировали смерть 51-летнего священника.
Собравшиеся неоднократно повторяют мысль о том, что беды ничего не предвещало.
— Утром он провел прекрасную литургию сам. Чай попил, пообедали вместе, — говорит помощник настоятеля, алтарник Павел. — Вечером ждали его в Храме Христа Спасителя на «Рождественские чтения», а потом — он должен был быть в Доме кино… Я сам узнал о произошедшем от его помощника Евгения. Он позвонил, когда уже все случилось и пропели «Вечную память»…
Поделиться видео </> xHTML-код
Прихожанин храма рассказывает о протоиерее Всеволоде Чаплине.Прихожане храма Феодора Студита у Никитских ворот вспоминают своего настоятеля. Сегодня утром Всеволод Чаплин отслужил литургию, был в хорошем настроении. 18 января, накануне праздника Крещения, ходил колядовать со святой водойЕвгения КОРОБКОВА
Голос мужчины осекается:
— Извините, мы знакомы двадцать лет. Не могу говорить, когда он здесь лежит. На земле.
Фото: Сергей Савостьянов/ТАСС
Прихожане рассказывают, что весь день отец Всеволод «выглядел прекрасно», был в хорошем настроении.
Поделиться видео </> xHTML-код
Помощник настоятеля алтарник Павел: его сегодня ждали в Доме кино и в Храме Христа спасителя.
— Восемнадцатого числа мы ходили вместе колядовать в костюмах волхвов, — вспоминает прихожанка Нина Кибрик. — Отец Всеволод носил святую воду окрестным театрам. А сегодня утром после литургии позвал нас выпить чаю, угощал конфетами»…
Отец Всеволод много лет вел программу на Радио «Комсомольская правда»
Женщина говорит, что Чаплин выглядел хорошо. Но спустя какое-то время добавляет, что Чаплин испытывал проблемы с дыханием, у него была астма:
— Он пользовался всякими пшикалками, и даже сегодня во время литургии пшикал себе, стараясь это делать незаметно для прихожан. Он вообще не подавал вида и не акцентировал внимания на своем нездоровье.
О тяжелых болезнях священнослужителя рассказывает и главный редактор журнала «Православная беседа» Валентин Лебедев: «Отец Всеволод не был здоровым человеком: страдал от диабета и астмы. Дышал через специальный прибор».
Прихожане прощались с Чаплиным в нескольких метрах от дверей храмаФото: Евгения СУНДУКЯН
О том, что косвенной причиной смерти Всеволода Чаплина мог стать приступ астмы, написал на страничке в соцсети миссионер Дмитрий Адоньев:
— Он присел на скамейку возле храма, так как ему стало плохо, стал задыхаться… Случился астматический приступ! Обычно он носил с собой лекарство. Когда у него была одышка, он всегда пользовался баллончиком от астмы. Сердце остановилось!
Кто-то вспоминает и о том, что Чаплин был писателем, «постмодернистом и абсурдистом».
Обычно энергичный, подвижный отец Всеволод необычно замер, а потом начал сползать со скамейки.Фото: Евгения СУНДУКЯН
Впрочем, собравшиеся говорят, что Чаплин ушел благородно. Не зная немощи старости, у подножья храма, накануне праздника Святой Равноапостольной Нины, покровительницы просвещения.
Чаплин ушел благородно. Не зная немощи старости, у подножья храма, накануне праздника Святой Равноапостольной НиныФото: Виктор ГУСЕЙНОВ
По понятным причинам прихожане не особенно расположены говорить на камеру. Исключение — мужчина, представившийся Кириллом Фроловым. Он рассказывает о том, что отец Всеволод был бескомпромиссен в вопросах веры.
— Буквально ночью мы обсуждали политику России, состоявшуюся или не состоявшуюся отставку Суркова, — говорит Фролов. Некоторые слова трудно разобрать. Возможно, потому, что на улице холодно и губы спикера онемели.
В семь часов вечера подъезжает машина за телом.
В семь часов вечера за телом приехала машинаФото: Евгения СУНДУКЯН
Пока санитары грузят тело на жестяные носилки, мужчина, то ли из прихожан, то ли из служителей церкви, набрасывается на журналиста.
— Ты человек или нет, убери камеру? — кричит мужчина. В ответ сотрудник СМИ поднимает камеру повыше. Мужчина бьет, пытаясь попасть по камере. Возникает потасовка.
— Не мешайте им делать свое дело, — кричит Кирилл Фролов, поддерживая журналиста.
— А ты чье дело делаешь? — огрызаются прихожане.
Машина с телом протоиерея Всеволода Чаплина уезжает. Снег прекращается.
Люди с цветами подходят к храму и кладут букеты на черный незапорошенный след, в котором еще угадывается фигура человека. Как стало известно, литургия и отпевание Чаплина пройдет 29 января в церкви Студита. Начало в 8:00.
Люди с цветами подходят к храму и кладут букеты на черный незапорошенный след, в котором угадывается фигура человека.Фото: Евгения СУНДУКЯН
Поделиться видео </> xHTML-код
Умер Всеволод Чаплин.Всеволод Чаплин умер прямо у ворот храма, где был настоятелем. Ему был всего 51 год…
Прихожане храма, где умер Всеволод Чаплин: Он просто сел на лавочку и закрыл глаза. Мы сразу поняли, что он ушел
Протоиерей Всеволод Чаплин скончался в воскресенье у храма Феодора Студита у Никитских ворот в Москве. Священнику был всего 51 год (подробности)
«Выход только один — покаяние»: самые яркие высказывания Всеволода Чаплина
Протоиерей скончался на 52 году жизни. Он был известен своими громкими, яркими высказываниями, с которыми не все соглашались, но мало кого они оставляли равнодушными (подробности)
МНЕНИЕ
Отец Всеволод Чаплин жил легко. В нем был дух свободы
Публицист Дмитрий Ольшанский — об одном из самых масштабных священников Русской православной церкви (подробности)