ПрОклятые поэты: Владимир Маяковский
Уже в который раз сталкиваюсь с теми, кто говорит о Маяковском: «Он был злой садист и циник, он написал: «Я люблю смотреть как умирают дети». Впервые я столкнулась с такой позицией у покойного Юрия Карабчиевского, царство ему небесное. Это было лет 30 назад. Тогда я во всём разобралась, но за долгие годы опять забыла. Но изначально ведь ясно, что поэт никогда не был маньячным наблюдателем детских смертей, что это какой-то экстремальный поэтический образ. Т.к. сейчас опять возник обмен мнениями с френдессой, бывшей поклонницей творчества великого русского футуриста, которая его отвергла и осудила, ознакомившись с этими недобрыми строками, я всё же решила заглянуть в Интернет — а что за поэтическая метафора стоит за этими словами? Зачем поэту понадобилась так себя подставлять чудовищным образом «любителя детской смерти»?
Как я и думала, метафора эта встроена в систему поэтического языка маленькой, но совершенно гениальной поэмы, которая завершается ещё более известными строками, чем «Я люблю смотреть…», а именно: «Я одинок, как последний глаз/ у идущего к слепым человека!»
Надо ли ещё объяснять, о чём эта поэма и почему поэт прибегнул к такому шокирующему образу? Кто хочет, посмотрите здесь: http://infoart.udm.ru/magazine/novyi_mi/filos/amelin/m12.htm . Цитата из статьи: Кощунственные слова предъявляются Отцу небесному. Это он — “отец искусного мученья” (Хлебников) — любит смотреть, как умирают дети. Первая строка — из уст Творца. Противительное “а я…” свидетельствует о том, что это не тот, кто признается в циничной любви к умирающим детям: “Я люблю смотреть, как умирают дети <…> А я <…> как последний глаз у идущего к слепым человека!”. На месте сбежавшего из иконы Христа, время намалюет его жертвенный образ: “И когда мой лоб <…> окровавит гаснущая рама…” (I, 47) “в выжженном небе на ржавом кресте”. Что происходит? Отказ от Бога сопровождается обращением к другому небесному Отцу, вся надежда только на него: “Солнце! Отец мой! Сжалься хоть ты и не мучай!”. Солнце, похоже, не мучает. Мучение и смерть исходят из другой испытующей и карающей десницы. Стихотворение переполнено христианскими символами — икона, хитон, собор, крест, лик, божница, богомаз. Происходит язычески-парадоксальное причащение Святых Тайн — тела и крови Христовой, вина и хлеба (“неба распухшего мякоть”, “пролитая кровь”). Как и пушкинский Пророк, герой Маяковского — на перепутьи. Но с этого перепутья Маяковский уходит вооруженный не только божественным глаголом, но и… смехом, впрочем, тоже пушкинского происхождения. На одном из вечеров в Политехническом, когда Маяковского спросили “Как ваша настоящая фамилия?”, он ответил: “Сказать? Пушкин!!!”.
Маленькую трагическую богоборческую поэму публикую целиком:
Владимир Маяковский
НЕСКОЛЬКО СЛОВ ОБО МНЕ САМОМ
Я люблю смотреть как умирают дети.
Вы прибоя смеха мглистый вал заметили
за тоски хоботом?
А я —
в читальне улиц —
так часто перелистывал гроба том.
Полночь
промокшими пальцами щупала
меня
и забитый забор
и с каплями ливня на лысин купола
скакал сумасшедший собор.
Я вижу ________ бежал,
хитона оветренный край
йеловала плача слякоть.
Кричу кирпичу,
слов исступленных вонзаю кинжал
в неба распухшего мякоть
«Солнце!»
«Отец мой!»
«Сжалься хоть ты и не мучай!»
Это тобою пролитая кровь льется дорогою дольней.
Это душа моя
клочьями порванной тучи
в выжженном небе
на ржавом кресте колокольни!
Время!
Хоть ты, хромой богомаз,
лик намалюй мой
в божницу уродца века!
Я одинок, как последний глаз
у идущего к слепым человека!
Не счесть авторов, написавших о “загадочной” и “цинически-садистской” строчке Маяковского “Я люблю смотреть, как умирают дети”. Защитников, начиная с влиятельнейшего Романа Якобсона, тоже было немало. «Линию адвокатуры подытожила Лиля Брик, которую сам поэт называл “милым и родным Детиком”: “Жизнь полна страданий, и тоски, и ощущения одиночества. Чем раньше кончится такая жизнь, тем лучше для человека. Чем раньше человек умрет, тем для него лучше. Поэтому и — “ Я люблю смотреть, как умирают дети” . Как говорится — “ недолго помучился” . Так говорили когда-то в народе об умерших детях. <…> Это горькое выражение взято резко-парадоксально, как единственное, что может радовать человека, любящего и жалеющего людей. Маяковский позволил себе небольшую поэтическую вольность — дать вывод не в конце стихотворения, а в начале”. Сам Маяковский в дебаты не вступал, и по свидетельству одного из обвинителей, в 1928 году ответствовал: “Надо знать, почему написано, когда написано и для кого написано”. Последуем его совету». (http://infoart.udm.ru/magazine/novyi_mi/filos/amelin/m12.htm)