Содержание
Эндо Сюсаку — 10 книг. Главная страница.
遠藤 周作
Биография
Эндо Сюсаку (р. 27.3.1923, Токио), японский писатель.
Литературную деятельность начал с критических эссе: по литературным и религиозным проблемам. Остросоциальная проблематика, писательское мастерство поставили Эндо в ряд ведущих романистов в современной японской литературе.
Его творчество было посвящено изучению взаимоотношений Востока и Запада, причем с уникальной, в рамках японской литературной традиции точки зрения — католической. Сюсаку Эндо выдвигали на соискание Нобелевской премии по литературе и выбирали президентом японского ПЕН-клуба. Окончил университет Кэйо (1949), он изучал французскую литературу в Лионском университете (1950-1953), получил премию им. Акутагавы за дебютный роман «Белый человек» (1955), приобрел широкую известность романом «Море и яд» (1958) о вивисекторских опытах японских врачей над пленным американским летчиком и окончательно упрочил свою славу книгами «Молчание» (1966) и «Жизнь Иисуса» (1973).
Роман «Самурай» (1980) — вершина позднего творчества Эндо — основывается на реальных исторических событиях 1613-1620 годов и повествует о совместной кругосветной экспедиции группы японских самураев и католических миссионеров, — причем стержнем развития сюжета служит конфликт синтоистского и христианского мировоззрений.
Библиография
1954 — «До Адена» (アデンまで)
1955 — «Белый человек» (白い人)
1955 — «Жёлтый человек» (黄色い人)
1958 — Море и яд (海と毒薬)
1959 — Уважаемый господин дурак (おバカさん)
1960 — «Вулкан» (火山)
1960 — «Библейские женщины» (聖書のなかの女性たち)
1962 — «Супружеская жизнь» (結婚)
1963 — «Женщина, которую я бросил» (わたしが・棄てた・女)
1965 — «Обучение за рубежом» (留学)
1966 — «Золото и серебро» (金と銀)
1966 — «Концерт» (協奏曲)
1966 — Молчание (沈黙)
1966 — «Прощай, летний свет!» (さらば、夏の光よ)
1971 — «Матери» (母なるもの)
1973 — «На берегу Мёртвого моря» (死海のほとり)
1973 — «Жизнь Иисуса» (イエスの生涯)
1976 — «Песочный замок» (砂の城)
1977 — «Песнь печали» (悲しみの歌)
1978 — «Рождество» (キリストの誕生)
1980 — Самурай (侍)
1980 — «Дневник писателя» (作家の日記)
1984 — «Школа жизни» (生きる学校)
1986 — Скандал (スキャンダル)
1993 — «Глубокая река» (深い河)
Титулы, награды и премии
За роман «Белый человек» (1955) получил премию Акутагавы.
Лауреат премии Танидзаки.
Интересные факты
В романе «Скандал» Эндо мастерски обнажает самые темные и непостижмые стороны человеческой души.
Главный герой, почтенный писатель-христианин Сугуро, узнаёт, что некий человек, похожий на него как две капли воды, под его именем посещает злачные места Токио.
Это угрожает его литературной репутации, тем более что за расследование скандальной истории берется бульварный репортер Кобари.
Решив встретиться с самозванцем лицом к лицу, Сугуро устремляется в мир пип-шоу и садомазохистских клубов
Роман «Молчание» основан на реальных событиях середины ХVII века, когда японские власти, искореняя новую религию, обрушили жесточайшие гонения на христиан.
Три молодых португальских священника, прекрасно сознавая, чем рискуют, пробираются в эту грозную, наглухо закрытую для иноземцев страну, чтобы опровергнуть слухи о позорном отступничестве их учителя, падре Феррейры, и продолжить в Японии тайную проповедь христианства.
Запрет
Среди прибывших в Японию миссионеров были представители других орденов, в частности францисканцев. Конкуренция между ними за новообращенных вызвала кризис недоверия миссионерам. Вначале миссия встречала поддержку среди представителей знати и даже самих Оды Нобунаги и Тоётоми Хидэёси, которые видели в христианстве экономические перспективы и оппозицию могущественным буддийским монастырям. Однако вскоре сёгуны стали видеть в христианстве (как вере иностранцев) угрозу. В 1587 году объединитель Тоётоми Хидэёси запретил пребывание миссионеров в стране и начал притеснения христиан. В качестве оправданий своих действий он указывал на то, что некоторые новообращенные японцы оскверняли и разрушали буддийские и синтоистские святилища.
В 1596 году испанское судно Сан Фелипе, дрейфовавшее у берегов Японии, было захвачено правительством Японии как агент Западной экспансии. Группа христиан с этого корабля из священников-францисканцев и японцев были арестованы за нарушение приказа о запрете миссионерства. В 1597 году эти 26 христиан были распяты на кресте.
Репрессивную политику продолжил и политический преемник Хидэёси Токугава Иэясу, основатель сёгуната Эдо. В 1612 году он запретил исповедание христианства в своих владениях, а в 1614 году распространил этот запрет на всю Японию. В эпоху Токугава было замучено около 3000 японских христиан, остальные претерпевали заключение в тюрьмы или ссылки. Политика Токугавы обязывала все японские семьи регистрироваться в местном буддийском храме и получать свидетельство, что они не являются христианами. В некоторых областях Японии людям приходилось доказывать свою непричастность христианству топтанием христианских символов и икон, церемония, получившая название фуми-э.
Разрушение церквей и массовые показательные казни заставили христиан перейти в подполье. В современном японском религиоведении подпольные христиане периода Эдо называются как «какурэ-кириситан». В 1637 году часть подпольщиков организовали восстание в Симабаре, которое было жестоко подавлено войсками сёгуната. В 1639 году, после серии указов Токугавы Хидэтады и Токугавы Иэмицу, Япония разорвала отношения с европейскими странами и вступила в эпоху изоляции от Запада. С тех пор запрет на христианство в Японии действовал около 250 лет. Большинство христиан были казнены или обращены в буддизм силой.
Из данного отрывка истории важно вынести следующее: Неважно какой ты конфесии или деноменации. Прежде всего мы христиане. Как мы можем проповедовать о мире, смирении и нести благую весть если даже между собой грызёмся как собаки? Вполне естественно что люди наблюдая за этим всё больше отвергают Бога. Ведь они просто не могут понять того в чём суть христианства. Богу не нужны наши традиции, Ему не важно как мы одеваемся (хотя в контексте миссионерства и благовестия это всё таки важно), Ему прежде всего нужно наше спасение, для Него важнее наша душа.
От Иоанна Гл.3 Ст. 16, 17 Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную.
Ст. 17 Ибо не послал Бог Сына Своего в мир, чтобы судить мир, но чтобы мир спасен был чрез Него.
Прежде всего мы должны возвестить людям о Боге, ведь навязывать свою деноменацию другим всё равно что пытаться убедить кого-то в том, что ваш стиль в одежде единственно правильный и все должны одеваться именно так. И если мы и дальше будем собачиться друг с другом, то так же как и Япония когда-то изолировалась от мира, мир в итоге изолируется от нас.
1-ое Петра Гл.5 Ст. 8 Трезвитесь, бодрствуйте, потому что противник ваш диавол ходит, как рыкающий лев, ища, кого поглотить.
Так что же нам мешает объедениться в борьбе против него?
Христиане против самураев: Из-за чего случился самый кровавый мятеж в истории Японии
Японию традиционно связывают с двумя религиями — синтоизмом и буддизмом. Но на самом деле в ней несколько веков существует христианство. Правда, отношения Японии и христианства очень сложны, и, наверное, пиком сложности были события, известные как Симабарское восстание — после которого христиан синтоисты представляли кровавыми бунтовщиками, а христиане предъявляют счёт синтоистам за своих зверски замученных единоверцев.
Пришествие Дэусу на острова
Христианство прибыло на Японию вместе с португальцами. До шестнадцатого века Япония долго жила практически в изоляции от мировых процессов (хотя, например, её пытались покорить монголы — но с кораблями они обращались куда хуже, чем с лошадьми). А в шестнадцатом веке случились два очень важных события: восшествие воинственного Оды Нобунага и знакомство с европейцами.
Кто знает, что было бы, приплыви португальцы в какой-нибудь другой период, но в политические планы Оды Нобунага входили ослабление власти буддийского духовенства, торговля с большим миром и разного рода реформы и инновации, которые он собирался, собственно, у большого мира позаимствовать. Так что португальцы вместе с христианскими миссионерами при них пришлись очень кстати.
Ода Нобунага глазами современного японского телевидения.
Правда, проповедники столкнулись с рядом проблем, вызванных тотальной разницей менталитетов. Были проблемы и чисто лингвистические. Поскольку в японском не было подходящего слова, чтобы обозначить всемогущее божество, не сопоставимое с какими-нибудь одушевлёнными деревьями, иезуиты просто использовали латинское слово «дэус», произнося его «на японский лад» — «дэусу». По иронии, это слово было очень созвучно слову «ложь», так что, пока не разберёшься, кажется, будто выслушиваешь прославление порока — ну, как если бы в Европе проповедовали во славу бога по имени Грехх.
Тем не менее, миссионеры были так успешны, что к моменту смерти Нобунаги (которого буддисты, не чинясь, звали демоном) княжество Симабара на острове Кюсю стало практически оплотом христианства. Там были построены монастырь и семинария, а количество католиков из числа местных оценивалось в семьдесят тысяч человек. К 1614 году католиков в Японии было уже полмиллиона.
Португальцы в Японии глазами японцев.
Топтание икон
Вскоре после смерти Нобунаги его проекты стали сворачивать. Для начала, сочтя христианское княжество слишком независимым, военачальник Тоетоми Хидэеси запретил распространять христианство в Японии и объявил португальских священников носителями опасного лжеучения. Им предписывалось под страхом смертной казни покинуть страну вместе со своими слугами. В течение двадцати дней. Кроме того, Хидэеси разрушил несколько крупных церквей.
Португальцы ушли, но успели сообщить пастве, что Хидэеси ненавидит христианство из-за своей неуёмной похоти: мол, простолюдинки-христианки отказываются радоваться, когда этот язычник затаскивает их к себе в постель, а его это коробит. Тем не менее, некоторое время после изгнания миссионеров христиане не подвергались особым гонениям. Но в 1597 году власти пошли на открытый конфликт, убив двадцать шесть христиан, притом — мучительно.
Сначала им отрубили по одному уху, потом заставили идти путём позора по улицам и, наконец, распяли на крестах. Смерть им предназначалась долгая, но один из распятых начал проповедовать, и, опасаясь бунта, власти отдали приказ срочно заколоть висящих на крестах. Одежда с убитых была немедленно сорвана толпой: люди спешили сохранить святые реликвии, ведь перед ними, без сомнения, были блаженные мученики за веру.
Первые христианские мученики Японии.
В 1614 году, узнав про полмиллиона католиков, Хидэеси запретил не только проповедовать, но и исповедовать христианство. Начались массовые гонения. Людей под угрозой тюрьмы или казни заставляли отрекаться от веры и топтать иконы (по легенде, самые хитрые проходили по иконам скраю, не оскверняя ликов, и таким образом могли считать себя христианами дальше). Самых стойких обряжали в солому и поджигали.
Удивительное совпадение: вскоре после начала гонений на Японию обрушились стихийные бедствия. Тайфуны и неурожай привели к массовому разорению и голоду; тут ещё власти увеличили налоги, которые и без того было непросто оплатить. От недоедания и нищеты люди не становятся добрее, а христиане увидели в произошедшем ещё и знак божьей кары. Поругание святынь, разрушение церквей, убийства верующих должны были быть остановлены. И ещё налоги. Налоги следовало остановить тоже. Всё это и привело к Симабарскому восстанию в 1637 году.
Кадр из фильма Восстание христиан.
Безголовые Будды
Об этом взрыве народного возмущения до сих пор напоминают на Кюсю статуи Будд, стоящие без головы — бунтовщики обезглавили «языческих идолов», которые для них ещё и олицетворяли поддерживаемые буддийским духовенством власти. По разным оценкам, в восстании участвовали больше двадцати тысяч человек. Здесь были мужчины и женщины, крестьяне и ронины (самураи без сюзерена). Их предводителем стал шестнадцатилетний мальчик по имени Иероним. По крайней мере, крестили его Иеронимом. В миру его звали Амакуса Сиро, и он был, конечно же, знатной семьи.
Последователи видели в Иерониме нового святого, очередного мессию, рассказывали о нём чудеса: что к нему прилетали и садились на руку птицы, как голубь садился на Христа, что он может ходить по воде и дышать пламенем. Иероним отрицал всё, кроме одного: он готов вести за собой людей сражаться.
Один из памятников шестнадцатилетнему Иерониму.
Правитель Нагасаки срочно послал против восставших — этой пёстрой толпы из благородных и низших — три тысячи профессиональных самураев. После столкновения с мятежниками выжили около двухсот, бежавших обратно в Нагасаки. Пришлось запрашивать подкрепление. Оно прибыло вовремя, и повстанцев удалось отбросить от города. Они потеряли около тысячи человек.
И обезглавленные люди
Бунтовщики изменили тактику. Они осадили и взяли замок Хара и превратили его в католическую твердыню. Стены замка украсили кресты. Правитель Нагасаки собрал несколько почти полторы тысячи самураев, чтобы взять эту твердыню. И не только самураев — на его стороне выступили голландцы. Они были протестанты и большого греха в том, чтобы стрелять в католиков, не видели.
Голландцы обстреливали замок с корабля, предусмотрительно не высаживаясь на берег — чтобы не терять своих. Но сидящего на мачте матроса повстанцы умудрились застрелить, тот упал и насмерть задавил своего товарища внизу. «Многовато жертв,» решили голландцы, и корабль отчалил. Воодушевлённые бунтовщики сочли это знаком. Они снова рассказывали друг другу о мальчике Иерониме чудеса: якобы ядро с корабля пролетело возле него так близко, что оторвало рукав, но сам он остался невредим.
Кадр из фильма Восстание христиан.
Но чуда хватило ненадолго. Со всего сёгуната к замку стянули полчища самураев. По легенде, во время штурмов замка 10 000 из них повстанцы убили. Потом замок был взят. 37 000 христиан — в том числе не участвовавших в восстании — на острове Кюсю были обезглавлены. Голову Иеронима выставили в Нагасаки. В Японии ещё раз запретили христианство, в том числе — европейцев, которые его исповедовали. На двести лет страна погрузилась в добровольную изоляцию.
Каково было удивление европейцев, когда они, снова открыв для себя Японию, обнаружили там христиан. И каково было, надо сказать, удивление Японии. Горстка выживших отказалась отрекаться от веры и продолжала тайно молиться, креститься и венчаться. Сейчас в Японии два с половиной миллиона католиков.
Интересно, не проиграй Нобунага, как бы пошла история христианства в его стране? Искусство жарить рыбу и носить рубашки: при нём средневековая Япония чуть не повернулась лицом к Европе.
Текст: Лилит Мазикина.
Понравилась статья? Тогда поддержи нас, жми:
Японцы и христианство. Почему в Японии так мало верующих?…
В Японии христианская культура воспринимается в целом позитивно, однако количество верующих не доходит даже до 1,5% населения страны.Об истории знакомства японцев с христианством и причинах такого отношения к этой религии.
Интерес к «христианству без Нового завета»
Как известно, сейчас христианство является самой распространённой религией в мире. Количество верующих оценивается примерно в 2,4 миллиарда человек, или 32% населения мира, однако в Японии христиане составляют крошечное меньшинство. По сравнению с соседней Южной Кореей, где их около 29%, в Японии реально христиане – это всего 0,8% населения. Другими словами, более 99% японцев не являются христианами.
Значит ли это, что японцы плохо относятся к христианству? Вовсе нет! Наоборот, можно сказать, что в повседневной жизни японцев христианство затрагивает многие культурные аспекты. Дети знают, конечно, имя Иисуса Христа, и в школах они узнают о связанных с христианством культурных и исторических проблемах и личностях, таких как, Мать Тереза, Достоевский или Мартин Лютер. Вырастая, японцы проявляют интерес к христианскому искусству и музыке, во время своих поездок за границу они охотно посещают местные церкви и соборы.Рождество как «праздник» отмечают очень многие люди разного пола и возраста, и многие пары вступают в брак по христианскому обряду, даже если они не являются верующими. Христианская культура в целом воспринимается позитивно. Несмотря на всё это, подавляющее большинство японцев безразличны к «христианской вере». Не то чтобы они критиковали христианство, хорошо ознакомившись с христианской мыслью и учением – им это просто неинтересно.
В стране много учебных заведений, которые были основаны миссионерами и верующими. Согласно одному исследованию, если учитывать все уровни образовательной системы от детского сада до университета, то мы увидим, что каждый десятый японец за свою жизнь когда-либо посещал христианское или вдохновлённое христианами учебное учреждение, но это не способствует увеличению числа верующих.Из того небольшого количества христиан, которые всё же есть в Японии, около 60% являются протестантами и около 40% католиками, при этом многие японцы, христианами не являющиеся, не могут объяснить различия между ними и не проявляют интереса к этому вопросу. Японцы, таким образом, интересуются «христианством без Нового завета».
Экономическая и военная мощь первых миссионеров
Христианство в Японию проникло в 1549 году, когда Франсиск Ксавье (1506-1552) и его сопровождающие прибыли в Кагосиму, после чего началась евангелизация страны. Первые миссионеры обратили некоторых японцев в христианство и их число стало очень быстро расти, но всего 60 лет спустя христианство было запрещено. Эта политика запрета на христианство длилась около 260 лет, в течение которых христиане подвергались самым жестоким преследованиям, пытам и казням. Христианство запрещали и уничтожали в период с XVII до второй половины XIX века по ряду причин, из которых, вероятно, главной была угроза с его стороны для общества и политики Японии.
Общество Иисуса, которое в течение второй половины XVI века было основным инициатором миссионерства, принимало активное участие в торговле между Японией и португальцами, так называемыми «южными варварами» (намбан). Это помогало Обществу более эффективно выполнять свою работу, поддерживая и расширяя христианские общины в стране. Их участие в экономической деятельности не только приносило выгоду некоторым феодалам-даймё, но включало в себя поставку военных материалов. Миссионеры были не просто проповедниками – за ними стояла экономическая и военная мощь, поэтому их влияние на политику игнорировать было нельзя.
Кроме того, среди прибывших в Японию в XVI веке миссионеров некоторые всерьёз обсуждали возможность установить в Японии своё господство, призвав армии Португалии или Испании. На практике такие планы были вряд ли осуществимы, но идею защиты церкви и евангелической деятельности с помощью оружия разделяло не так уж мало миссионеров. Неудивительно, что японские государственные деятели того времени испытывали к христианам недоверие и опасались их.
Миссионеры с самого начала были крайне нетерпимы к сложившейся в Японии религиозной культуре и считали буддизм идолопоклонничеством, которое создал дьявол. Они были убеждены, что христианство было единственной истинной религией, а остальные религии были неправильны и вдохновлялись злыми силами. Некоторые миссионеры подстрекали японских верующих сжигать буддийские храмы и во множестве уничтожать большое количество буддийских изображений, которые монахи прятали от них в пещерах, о чём можно узнать из записей, оставленных самими миссионерами.
По фильму американского режиссёра Мартина Скорсезе «Молчание», вдохновлённому одноимённым романом Сюсаку Эндо (1923-1996), может сложиться впечатление, что христиане были безвинно гонимыми жертвами. Однако не стоит думать, что христианство стремилось к мирному сосуществованию с другими религиями и всё же было уничтожено несмотря на это. Сейчас, в XXI веке, мы считаем, что представители разных религий должны уважать друг друга и жить в мире, но в те времена так думало совсем немного людей.
Поиски учения, которое бы помогло развитию Японии
Во второй половине XIX века запрет на христианство был снят, и вновь открылись возможности для миссионерства. В это время уже многие проповедники были протестантами. Однако в Японии того времени, когда шла модернизация и радикально менялся политический режим, от миссионеров люди ожидали в первую очередь знаний об иностранцах и хотели изучать языки, а поскольку сами миссионеры считали, что научные знания и преподавание языка могут послужить основой для их проповеднической работы, то желания обеих сторон совпали. Однако горячо озабоченные модернизацией японцы видели в христианстве лишь средство развития и открытия страны миру, для них оно было частью иностранной (западной) культуры.
Изначально пришедшее из португальского языка название религии по-японски звучало как кириситан, но с конца XIX века христианство стали называть переведенным с английского Christianity словом кирисутокё. Тогда же появляются другие переводные неологизмы – кёкай (教会, церковь), сэнкё (宣教, миссия), дзюнкёся (殉教者, мученик). Само слово «религия» также перевели с английского как сюкё (宗教), и это слово закрепилось в японском языке. Все эти слова включают элемент кё (教), «учение» либо «обучение», и этот нюанс стремились передать при переводе иностранных слов на японский язык. Это красноречиво говорит о том, чего японцы времён модернизации ожидали от христианства или других религий.
Среди японских интеллектуалов того времени некоторые считали, что христианство, поддерживая общественную мораль в странах Европы и Америки, помогает им развиваться, и выступали за использование христианства как орудия для достижения того же результата. Оокума Сигэнобу (1838-1922), основатель Университета Васэда, одного из престижнейших в Японии, высоко ценил христианство как метод упрочения морали, но в конечном счёте рассматривал эту религию только как набор любопытных историй или басен, то есть вымысел. Японцы того времени требовали реалистичного учения, которое помогло бы открытию страны и её развитию, поэтому была заметна сильная тенденция использовать христианство как средство укрепления морали и воспитания, рассматривая его с очень конкретной точки зрения.
История знакомства японцев с христианством на самом деле пока ещё очень недолгая. Как написано выше, его запретили всего через 60 лет после того, как Общество Иисуса представили его в Японии в 1549 году, после чего веру жестоко подавляли в течение примерно 260 лет.
Со второй половины XIX века протестантские миссионеры и Русская православная церковь также появились в Японии, но в результате японско-русской войны, а затем и Второй мировой войны христианство снова преследовали как «религию Запада».
Настоящая свобода вероисповедания появилась лишь в 1947 году благодаря гарантировавшей такую свободу новой Конституции. Таким образом, период, в течение которого японцы контактировали с христианством, не превышает полутора веков. Возможно, нам придется немного подождать, пока японцы начнут думать о христианстве отстранённо.
Сюсаку Эндо «Молчание»
Мне кажется, нет ничего удивительного, что Мартину Скорсезе понадобилась отсрочка в 25 лет, чтобы экранизировать роман Сюсаку Эндо «Молчание», один из главных шедевров японской литературы прошлого века. Я помню, какого труда стоило мне только прочесть эту книгу, пронизанную самой пылкой, живой религиозностью и при этом посвящённую наиболее неудобным, трудным, мучительным для христианина вопросам.
Мой хороший друг заметил, что Эндо обращается к отдалённой эпохе гонений на японских христиан, чтобы придать вопросам, которыми он ошеломляет верующих- да, в общем, и неверующих, -необходимую остроту, невозможную в современном мире. Правоту этого мнения, конечно же, трудно признать сейчас, когда любой желающий может убедиться, что самые дикие сообщения античных историков и житий мучеников о религиозных притеснениях вполне могли соответствовать истине- достаточно лишь включить выпуск новостей.
Но отчасти я соглашусь со своим товарищем. Ведь если имеешь возможность зайти в церковь, не будучи готовым в любой момент быть разнесённым на куски вместе с окружающими сёстрами и братьями во Христе (разумеется, сказанное справедливо и в отношении мечетей, синагог и прочих храмов и их посетителей), если идёшь по улице, не ожидая, что висящее на груди распятие обречёт тебя при обыске на смерть, если привык праздновать Рождество, не отдавая себе отчёта, что люди, которым посвящён праздник, вскоре после счастливого события были вынуждены стать бесправными изгнанниками, беженцами, спасающимися от террора безумного диктатора (как имею возможность заходить в церкви, ходить по улицам и зажигать ёлочную гирлянду я сам), то о тех вещах, которым посвящён роман Эндо, легко забыть- и сложно заставить себя задуматься.
К подобному миру, безопасному для христиан, благосклонному к ним (хотя, быть может, и опасному для их вероисповедания именно своими безопасностью и благосклонностью, превращающими многих из нас в фарисеев, надменных, лицемерных, склонных к компромиссам и не способных к состраданию), принадлежат и герои романа, молодые португальские иезуиты. Но они полны решимости нести Благую весть не столь счастливым землям наподобие Японии, где в описываемое время, 1630-е, правит безжалостный режим сёгуната Токугава, подвергающий христиан преследованиям с большей свирепостью, нежели языческие императоры Рима.
Отправившись в эту пасть льва, чтобы стать добрыми пастырями для уцелевших овец, они сами оказываются довольно беспомощными подопечными подпольных христиан, нищих японских крестьян, делящихся с ними жалким пропитанием и ежечасно рискующих жизнью, пряча их от правительственных агентов. Не являются ли эти священники лишь тяжким и бесполезным бременем для тех, ради кого они готовы пожертвовать собой?
В общем-то, для христиан ответ вполне очевиден, в особенности, для католиков (кажется, только благодаря этому произведению я смог прочувствовать, какое место в их жизни занимает месса, которую со всей очевидностью невозможно провести в отсутствие священнослужителей). Но даже уверенность самих иезуитов подтачивают аргументы оппонентов, местных чиновников и европейцев-вероотступников, утверждающих, что все труды миссионеров, все смерти десятков тысяч мучеников оказались напрасными, ведь христианство в Японии попросту невозможно, будучи чем-то чуждым для этой культуры, превращающимся здесь в нечто принципиально иное:
«В храмах, построенных нами, люди молились не нашему Богу, а своему, непонятному нам божеству. (…) Японцы не знают Творца, отделённого от человека. Они не способны вообразить себе Сущее вне привычной реальности. Бог у японцев- идеально-прекрасное, наделённое волшебным могуществом существо. Но он- одной природы с людьми».
Но не являлось ли христианство в своё время столь же чуждым гражданам гордого Рима, германским вождям и почитателям Перуна? И, собственно, многие ли среди наших соотечественников- как и среди поляков, итальянцев или англичан, -способны вообразить Сущее вне привычной реальности? Многие ли из нас удерживаются от искушения приписать Господу Богу собственные суждения по моральным вопросам, собственные политические убеждения, представить Его готовящим казни египетские врагам нашего благословенного государства и нашей богоданной земли, нашей фирмы или нашим личным недругам (с тою же убеждённостью, с какою сам Данте отправлял противников на муки вечные)?
И что значит адаптация к местным религиозным традициям и эстетическим вкусам (адаптация, которую благословил сам Апостол Павел своей афинской проповедью в честь Неведомого Бога) в сравнении со стремлением власть предержащих всех времён и народов подчинять религию своим интересам, в сравнении с попытками многих из нас отыскивать в Писании оправдания и обоснования для своих действий- из-за чего подчас самые рьяные защитники религии оказываются гораздо более похожи на Каиафу, Пилата, Иуду и Ирода, чем на Христа (приговорённого к казни как раз из-за происков подобных ревнителей веры)?
В какой-то момент оказывается, что и главные герои романа имеют достаточно искажённое представление о событиях Священной истории, во всяком случае, о земной их стороне. Лишения и опасности, переживаемые ими в чужом краю, среди людей, принадлежащих в большинстве своём к иноверцам, готовым придать их жестокой расправе, всё больше напоминают не просто повествования о святых мучениках, но жизнь Спасителя. Напрашивающиеся сравнения обескураживают священников, воспитанных на иных образах:
«Долгое время я совсем иначе рисовал себе мученичество. В Житиях святых рассказывалось о кончине славной, прекрасной- как в минуту, когда душа мученика взмывала к небу, трубили ангелы и небеса озарялись неземным сиянием. Но кончина японцев, которую я описал Вам, вовсе не была прекрасной- они умерли мучительной, жалкой смертью. (…) Вы, наверное, скажете: «Нет, не напрасной была их смерть! То были камни, которые лягут в фундамент Храма». И еще Вы скажете, что Господь никогда не посылает испытаний, превышающих наши силы… что Мокити с Итидзо обрели сейчас вечное блаженство, так же, как многие погибшие до них японские мученики… Разумеется, я тоже не сомневаюсь в этом. Но почему же сердце мое полно скорби?»
Какими бы наивными не казались слова о трубящих ангелах, мне кажется, многие из христиан склонны, пускай и не вполне осознанно, к сходным представлениям, идеализирующим (и тем самым по сути принижающим) подвиги святых и Страсти Христовы. Лишним подтверждением этому может служить реакция на фильм Мэла Гибсона, не просто потрясшего, но поразившего многих верующих- знакомая журналистка описала своё впечатление как «откровение крови». Здесь уместно вспомнить и «Мёртвого Христа в гробу» Гольбейна, картину, которая произвела столь тяжёлое впечатление на Достоевского и его Мышкина, и реакцию анонимного ценителя живописи (человека, несомненно, весьма благочестивого) на «Христа в пустыне» Крамского: «Что это за Спаситель, это какой-то нигилист! Непонятно, как такую картину позволили выставить. Это кощунство, насмешка над святыней!»
При этом героев Эндо особенно беспокоит, что самоотверженное служение Богу и ближним не только не облегчает физические страдания, но и не избавляет от мучительных сомнений и страхов.
«Как бы ни крепка была вера, страх подчиняет себе плоть независимо от сознания и воли».
«На протяжении многих веков бесчисленные художники рисовали Распятого на кресте, и, хотя никто из них никогда не видел Его, они вкладывали в свои творения извечные человеческие мечты, изображая Его прекрасным, святым. А из лужи на меня смотрело безобразное, грязное, заросшее бородой лицо загнанного человека, до неузнаваемости искаженное усталостью и тревогой».
Какая бы неустрашимость и неколебимое смирение не наполняла души миссионеров, какую бы уверенность в Господней поддержке они не испытывали- читая знамения или переживая внутренние озарения, -за периодами воодушевления следуют падения в духовные бездны отчаяния, часы, наполненные не просто одиночеством, но- чувством богооставленности. Богооставленность, попытки её осмыслить и преодолеть являются одной из центральных тем романа, на что указывает и его название, подразумевающее молчание Бога- молчание, которое приходится услышать персонажам, как и многим из нас, самым твёрдым в вере, в наиболее трудные минуты жизни- как и Тому, Кто воскликнул однажды: «Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил?»
Как и каждый из тех, кто переживал подобные мгновения, герои романа находят своё объяснение этому молчанию- или же, подобно Иову, после всех испытаний, на человеческий взгляд, несправедливых и лишённых всякого смысла, в конце концов дожидаются ответа свыше.
Аналогичным образом, как и большинство подлинно выдающихся произведений, этот роман может быть совершенно по-разному воспринят читателями- как книга о тех, кому удалось приблизиться к Христу настолько близко, насколько это в силах простого человека, и как книга об отступниках, как книга о подвиге веры и как книга о крахе веры, как книга об обретении Откровения и как книга о нашей способности в любой ситуации подыскивать оправдание для своего малодушия, как книга, утверждающая, что Господь любит даже предавших Его, предоставляет им возможность исправиться и сострадает им, даже если они её отвергают, и как книга, показывающая, что Небо оставляет в беде даже самых преданных своих служителей. Для меня самого, пожалуй, эта книга в первую очередь о борьбе в человеческой душе духа и буквы Закона, разворачивающейся при столкновении заученных догматов с самыми страшными ситуациями нашего существования, о ценности индивидуального религиозного опыта, о неподвластности, неподотчётности отношений отдельного человека и Бога клерикальным установлениям, об их непознаваемости для окружающих.
В заключение приведу стихотворение Дитриха Бонхёффера, одного из самых известных христианских мучеников Второй мировой, написанное им в нацистском застенке. Мне кажется, оно подошло бы для романа Сюсаку Эндо в качестве эпиграфа.
Кто я? Мне часто говорят,
Что я способен выйти из своей темницы
Спокойно, бодро, твердою походкой,
Как деревенский сквайр на поля.
Кто я? Мне часто говорят,
Что я способен обращаться к тюремщикам своим
Свободно, дружески открыто,
Как будто властью облечен высокой.
Кто я? Еще мне говорят,
Что я способен пережить несчастья дня
С улыбкой, ровной, величаво,
Как человек, привыкший побеждать.
Но разве я такой, как говорят?
А как же тот, кого лишь я и знаю?
Тревожный и тоскующий, больной,
Кто задыхается, как с пережатым горлом,
Мечтая о цветах и красках, о звонких птичьих голосах,
И жаждет слова доброго, привета,
Так возмущающийся мелким деспотизмом,
Трясущийся перед грядущим
В бессильном страхе за друзей далеких,
Опустошенный и усталый в молитвах, мыслях и делах,
Ослабший и готовый к прощанию со всеми?
Так кто я? Тот или другой?
Один сегодня, но иной назавтра?
А то и сразу оба? Лицемер перед людьми,
А сам с собой- презренное ничтожество?
Или по-прежнему внутри меня есть что-то от солдат,
Бегущих в панике за миг до труб победных?
Кто я? Меня вопросы дразнят в одиночестве моем.
Каким бы ни был я, Ты знаешь, Боже,- Твой я.