Содержание
- Святая великая княгиня Елизавета
- Русская по духу
- Глава 1Принцесса Гессен-Дармштадтская
- «Вокруг смерти Великой княгини Елизаветы Федоровны до сих пор много домыслов»
- Пения «Херувимской» из-под земли не было
- Сначала убили, потом сбросили в шахту
- Факты говорят, что монашеского пострига не было
- Где же завещала похоронить себя Великая княгиня
- Великая княгиня Елизавета Романова. Крестный путь от княгини до святой.
Святая великая княгиня Елизавета
Рекомендовано к публикации Издательским Советом Русской Православной Церкви
Русская по духу
Святой Елизавете Федоровне принадлежит особое место в русской истории. Ее прекрасный светлый образ привлекает все больше внимание наших современников, и изображение ее на иконах можно увидеть сегодня во многих церквах. Великая княгиня Елизавета почитается русским церковным народом как одна из величайших и любимых подвижниц последнего времени.
У каждого человека в жизни есть собственный путь. Им он либо спасается, либо проживает жизнь себе в осуждение – все зависит от того, как именно распорядится человек своими жизненными обстоятельствами. Жизненный путь великой княгини Елизаветы Федоровны похож на захватывающий роман, полный удивительных поворотов судьбы и внезапных потрясений. С самого детства у нее было все, что только может пожелать человек: знатность, богатство, поразительная красота, любящая семья. Казалось, что ее никогда не должно коснуться ни горе, ни нужда, ни забота. В том, что этой красивой, не по-детски серьезной девочке предначертана судьба, родственники не сомневались. Никто, да и она сама, не мог и предположить, что в далекой северной стране ее ждет тяжелый труд медицинской сестры, ранняя смерть любимого человека и сияющий мученический венец, на который она променяет свой великокняжеский титул. Если бы ей, уроженке маленького и уютного немецкого герцогства, сказали, что бо́льшую часть своей жизни она проживет в другой стране, среди метелей и снегов, и только летом чужая земля будет зеленью напоминать ей мягкость любимых ею холмов, она не поверила бы. Но Промысл Божий привел ее в Россию, которую она приняла всем сердцем и полюбила настолько, что разделила веру и судьбу своей новой родины и, нерусская по происхождению и лютеранка по воспитанию, стала подлинно русской по духу.
Став православной, она, как евангельский купец, обретший многоценный бисер, все силы своей сострадательной души устремила на помощь бедным, больным и обездоленным, создав из своей души как бы дом Лазаря, где живут Мария – созерцательная молитва ко Христу Спасителю, и Марфа – деятельная сострадательная любовь к ближнему.
Даже перейдя в Православие, княгиня не изменила своего имени. Это значит, что основание духовного подвига, совершенного ею, оставалось единым всю ее жизнь. Имя «Елизавета», в переводе с древнееврейского языка, означает «почитающая Бога». Благоговейное почитание Бога и любовь ко всему Божиему – вот главные качества великой княгини, помогавшие ей при всех переменах жизни. В духовном подвиге ее мы видим соединение разных путей святости – она и благоверная княгиня, и праведница, и преподобная, и мученица. Она потрудилась на каждом из этих путей, оставив нам пример жизни по Евангелию.
Ее жертвенное служение бедным, больным и сиротам, ее искренняя любовь к Богу и к Православной Церкви и сегодня пробуждают наши души, напоминая нам о нашей ответственности перед Богом за себя, за своих близких и за свою страну. И ныне, душой пребывая в Небесном Иерусалиме, куда она так стремилась, а мощами почивая в Иерусалиме земном, великая княгиня Елизавета продолжает дело милосердия, начатое при жизни, помогая всем с верой прибегающим к ее молитвенной помощи и защите и предстательствуя за свою вторую родину, наше многострадальное Отечество перед Престолом Божиим.
Святая преподобномученица великая княгиня Елизавета, моли Бога о нас!
От редакции
Глава 1
Принцесса Гессен-Дармштадтская
Детство
Елизавета Александра Луиза Алиса Гессенская и Рейнская (по-домашнему Элла) родилась 20 октября (1 ноября) 1864 года в Дармштадте, столице Гессен-Дармштадтского герцогства, в одном из древнейших историческом и культурном центре Германии. Англичанка по крови, протестантка по воспитанию, русская святая преподобномученица Елизавета Федоровна была вторым ребенком в семье великого герцога Гессен-Дармштадтского Людвига IV и принцессы Алисы, дочери королевы Английской Виктории. Еще одна дочь этой четы – Алиса – стала впоследствии российской императрицей Александрой Федоровной.
Великий герцог Гессен-Дармштадтский Людвиг IV с супругой и двумя дочерьми (Елизавета справа ). 1866 г.
Дух семьи, в которой воспитывалась маленькая Элла, на всю жизнь оказал на нее неизгладимое влияние. Родители проводили все свое время в помощи нуждающимся, большая часть всего их состояния была потрачена на благотворительные нужды. Великий герцог Гессен-Дармштадтский Людвиг IV был добрым, деятельным и простым человеком, а его супругу, принцессу Алису, соотечественники даже называли Принцессой-Ангелом. Она старалась благотворить всем, независимо от сословий и социального положения. Первый женский лицей в Дармштадте, первый родильный дом, больница, высшее женское образование – все эти начинания, которые теперь кажутся нам столь привычными, закрепились во многом благодаря неустанным трудам и заботам дочери королевы Виктории, принцессы Алисы Великобританской. (Кстати говоря, последняя русская царица Александра, младшая сестра Эллы, первой среди европейских женщин получила диплом доктора философии Оксфордского университета.) Несмотря на то что принцесса Алиса умерла довольно рано, она успела оставить глубокую память в сердцах своих соотечественников. В знак благодарности за ее труды жители Дармштадта возвели ей памятник в центре города с надписью: «Алиса – незабвенная великая герцогиня. От женщин и детей Дармштадта». Деньги на него были собраны горожанами, для которых Алиса Гессенская создавала различные благотворительные общества и сама участвовала в их работе. Именно в лице матери Элле был явлен высочайший пример служения людям, верности выбранному пути и необходимости воплощать задуманное.
Мать внимательно следила за развитием талантов и наклонностей каждого из своих детей и старалась воспитать их на твердой основе христианских заповедей, вложить в сердца любовь к ближним, особенно к страждущим, терпеливо учила их состраданию и заботе о бедных и обездоленных. Она любила повторять, что Господь благословил труд и бедность, но более всего любовь и сострадание к ближним, и в соответствии с этим своим убеждением воспитывала своих детей. «Бог посылает человеку испытания, и никто на земле не может быть уверен, что ему достанется безоблачная жизнь…» – говорила она детям.
Дети постоянно ездили с матерью в госпитали, приюты, дома для инвалидов. Сюда Элла привозила большие букеты цветов, разносила их по палатам больных и ставила в вазы, а также училась азам практической медицины – антисептике, хирургии, десмургии (искусству перевязки), акушерству.
Детей в семье было семеро: сестры Виктория, Елизавета, Ирена, Аликс (будущая русская императрица Александра Федоровна), Мария († 1876 год) и два брата: Эрнст Людвиг и Фридрих († 1873 год). Воспитывали их в простоте, строгости и трудолюбии, жизнь семьи проходила по строгому распорядку, установленному матерью. Подъем вне зависимости от времени года в 6 часов утра, начало занятий – в 7 часов. Первый завтрак – в 9 часов, затем в любую погоду обязательная прогулка. В 2 часа – обед, в 5 часов – традиционный английский чай. Шоколад дети видели только после причастия, церковь посещали два раза в неделю. Режим этот соблюдался железно и не нарушался никогда.
Семья великого герцога Гессен-Дармштадтского Людвига IV. 1876 г.
Одежда и еда детей были самыми простыми. Старшие дочери сами выполняли домашнюю работу: убирали комнаты, постели, топили камин. «Нас с государыней учили всему», – впоследствии говорила Елизавета Федоровна о себе и сестре, царице Александре.
Характер Эллы
Вторую дочь в семье великого герцога Людвига IV и принцессы Алисы назвали Елизаветой в память прославленной основательницы их рода, покровительницы Тюрингии и Гессена, святой Елизаветы Тюрингенской. На формирование характера будущей православной подвижницы сильное влияние оказал пример этой католической святой. И действительно, многие черты характера и биографии будущей русской великой княгини роднят ее с этой святой XIII века, жизнь которой словно бы повторяет ее судьбу. Это счастливый брак и раннее вдовство (муж погиб от чумы во время Крестового похода, куда отправился в знак покаяния), непонимание со стороны светского окружения, изгнание из собственного замка и жизнь, проведенная в служении ближним, бедным, обездоленным и больным, щедрая благотворительность. Святая ландграфиня Тюрингская основывала больницы и госпитали и самолично ухаживала там за больными, готовила для них пищу и мыла посуду, заботилась о прокаженных и брошенных детях и закончила жизнь настоятельницей основанного ею сестричества, устав которого предписывал сестрам молитву и работу, заключавшуюся в помощи немощным и бедным. Душа будущей великой княгини с самого детства была пленена светлым образом ее великой прабабки, и она во всем старалась подражать ей.
Росла Элла тихой и послушной, хотя иногда могла проявить и строптивость, происходившую от желания преодолеть неуверенность в себе, – девочка была очень застенчива. Сплетни и пересуды не любила: «Мне достаточно того, что я хорошо знаю себя», – говорила она. С самых ранних лет ее отличала недетская требовательность к себе – когда ее за что-нибудь хвалили, она неизменно отвечала: «Я слишком торопилась, иначе вышло бы совсем хорошо». При этом казалось, что в ней не было ни капли эгоизма. Очень часто на какое-нибудь заманчивое предложение она отвечала: «Мне не надо, пусть это будет лучше для других».
С сестрой Иреной (слева)
О принцессе Элле все говорили, что она не от мира сего: всегда помогает попавшим в беду, никогда никого не осуждает и старается найти оправдание ошибкам других. Когда брат Эрнст поинтересовался ее жизненными идеалами, Елизавета ответила просто: «Быть совершенной женщиной, а это самое трудное, так как надо уметь все прощать».
С ранних лет жизни Элла отличалась какой-то недетской вдумчивостью, благодаря чему в юности выглядела гораздо старше своих лет (как-то она даже пожаловалась брату на то, что слова мешают ей думать, а люди привыкли слишком быстро отвечать на вопросы друг друга), тонкой душевной организацией и сильной, почти болезненной впечатлительностью. Свои неудачные рисунки она «хоронила», приходя в ужас при одной мысли, что можно порвать и выбросить то, во что было вложено столько души, и расстраивалась до слез, когда вяли букеты, цветы для которых она во множестве собирала в саду. Когда была совсем маленькой, жалела свои банты – на ночь всегда клала их рядом с собой, заботилась о том, чтобы «ее милому бантику не было так скучно и твердо лежать», и очень боялась, что ночью кто-нибудь «заберет беззащитное существо и утащит в темную нору». Часто утром мать заставала дочь с бантом, судорожно зажатым в руке.
Сначала ее участие в благотворительности матери было по-детски бессознательным – Элла послушно ездила вместе с матерью в госпиталь на Мауэрштрассе, а вечерами увлеченно играла «в больницу». Она рассаживала на кукольные диванчики своих кукол и начинала прием. Младшие были сестрами милосердия: накладывали повязки, давали больным лекарства. И Элла относилась к этому делу со всей серьезностью, хотя это была всего лишь игра. Но затем помощь слабым и беззащитным стала ее твердой жизненной позицией, которой она не изменит до конца своих дней.
На чувствительную Эллу зрелище чужих страданий производило иногда настолько тяжелое впечатление, что мать испугалась за душевное здоровье дочери и решила больше не травмировать ее. Реакция Эллы на это была неожиданная – она обиделась. «Почему ты не взяла меня с собой в госпиталь? – говорила она. – Я уже взрослая и все понимаю. Вчера я уколола себя булавкой так сильно, что появилась кровь. Но я не испугалась и терпела. Было очень больно. Но я думаю, что боль, которую я сама себе причинила, – это совсем не та боль, которую может послать Господь. Я молю Бога, чтоб Он послал мне боль и я смогла доказать тебе и Ему, что выдержу любое испытание. Если, конечно, Он пообещает, что душа и в самом деле останется в неприкосновенности».
Интересы ее были очень разносторонни. Помимо серьезных богословских занятий, увлекалась рисованием, музыкой (она играла на рояле), танцами, тонко понимала прекрасное, очень любила природу, особенно цветы, которые с увлечением рисовала и раздаривала знакомым, приносила домой, создавая из них неповторимые композиции для этюдов. «Игра в цветы» на всю жизнь будет одновременно и любимейшим ее занятием, и отдыхом. В Алапаевске, уже перед своей мученической кончиной, она тоже много рисовала. Впоследствии она писала иконы и вышивала церковные покровы, расписывала фарфор, резала гравюры, слыла знатоком и коллекционером произведений искусства.
Архиепископ Анастасий (Грибановский), лично знавший великую княгиню Елизавету, так впоследствии описывал ее характер: «Это было редкое сочетание возвышенного христианского настроения, нравственного благородства, просвещенного ума, нежного сердца и изящного вкуса. Она обладала чрезвычайно тонкой и многогранной душевной организацией… Все качества ее души строго соразмерены были одно с другим, не создавая нигде впечатления односторонности… Ее богатые от природы дарования изощрены были широким многосторонним образованием, не только отвечавшим ее умственным и эстетическим запросам, но и обогатившим ее сведениями практического характера, необходимыми для каждой женщины в домашнем обиходе».
Заслуга в этом не в последнюю очередь принадлежит семейному воспитанию и личному примеру родителей Елизаветы Федоровны, герцога и герцогини Гессен-Дармштадтских.
Вера всегда занимала самое важное место в жизни герцогской семьи, и Элла с раннего детства была очень религиозна. К тому же то воспитание, которое давала детям принцесса Алиса, желавшая пораньше познакомить их с миром бедности и страдания, заставило Эллу очень рано задуматься над теми вопросами, которые обычно называют проклятыми – о жизни и смерти, о цели человеческих страданий. Так, однажды принцесса Алиса услышала такой поразительный разговор между своими детьми, девятилетней Эллой и ее трехлетним братом Фридрихом. Мальчик ел яблоко, а сестра, держа в руках другое большое красное яблоко, грустно говорила ему: «Посмотри, ты съел уже половину яблока. И оно уже никогда не будет таким, как вот это, которого ты еще не касался». Потом Элла объяснила матери, что хотела пораньше научить Фридриха тому, что поняла сама. «Но что ты поняла?» – с тревогой спросила мать, и Элла ответила: «Ну, что Бог может отнять у человека все. И человек может отнять. У себя или у другого. Я хочу сказать, что каждую минуту что-то у кого-то может быть отнято». В соответствии с этим она выработала и свою жизненную программу.
Детская фотография Эллы Гессенской
«Вокруг смерти Великой княгини Елизаветы Федоровны до сих пор много домыслов»
1 ноября исполняется 155 лет со дня рождения прпмц. Елизаветы Федоровны Романовой. В новой книге о ней опубликованы материалы дела об обстоятельствах убийства. Автор книги делится выводами
Великая княгиня Елизавета Федоровна за рисованием. Ильинское (Царское село?). 1898 год
Книга «Крестный путь преподобномученицы Великой княгини Елисаветы Феодоровны на Алапаевскую Голгофу» (728 страниц!), с фотографиями, копиями документов и изложением подробностей жизни и гибели Великой княгини, вышла в 2019 году.
Рассказывает автор Людмила Куликова:
– С самой первой биографии, написанной Любовью Миллер, многие запомнили, как Великую княгиню и остальных алапаевских мучеников живыми сбросили в шахту. Как из-под земли еще долго раздавалось молитвенное пение «Херувимской». Как Елизавета Федоровна в темноте перевязывала своим апостольником рану на голове Великого князя Иоанна Константиновича, упавшего рядом с ней.
Но надо прямо сказать, что все это мифы.
Никакими материалами расследования и судебно-медицинской экспертизы выводы Л. Миллер не подтверждаются. Чтобы читатели сами могли в этом убедиться, я решила опубликовать полностью материалы предварительного следствия об убийстве Великой княгини и членов Дома Романовых, которое вел в 1918 году мой земляк Николай Соколов.
В деле много документов: протоколы осмотра шахты, найденных тел и вещей, результаты судебно-медицинской экспертизы, допросы свидетелей. Полностью эти материалы в России не публиковались, только отрывки.
Пения «Херувимской» из-под земли не было
Расписка Великой княгини Елизаветы Федоровны и Великих князей о готовности к отправке из Екатеринбурга в Алапаевск. 19 мая 1918 года
– Пойдем по порядку. В версии о пении из-под земли ссылаются на показания одного из свидетелей, местного жителя Александра Самсонова. Самсонов варил самогон в лесу неподалеку от Алапаевска, но все же далеко от шахты, где произошло убийство.
К нему приехали знакомые предупредить, что на него донесли за самогоноварение (оно было запрещено). Самсонов спрятал бутыли с самогонкой и вернулся домой еще вечером. Убийство же алапаевских мучеников было совершено в полночь.
Также версия могла возникнуть из-за воспоминаний одного из участников убийства – члена Делового Совета Алапаевска В.А. Рябова (в материалах дела этого нет, воспоминания написаны позже, в книге я привожу отрывок из них). Он рассказывает о том, как в шахту первой столкнули Елизавету Федоровну, потом «монашку Варвару», и вдруг все услышали, как те барахтаются в воде, спасая друг друга.
Именно в этих «воспоминаниях» был рассказ о пении из-под земли «Спаси, Господи, люди твоя!». Но все это не подтверждается очевидными фактами: в шахте вода была в самом низу, поверх нее свален мусор. Ни одно из тел не долетело до воды. К счастью. Иначе тела бы не сохранились.
Сначала убили, потом сбросили в шахту
Милиционер Т. Мальшиков (точно указать его на фото затруднительно) и понятые около раскрытой шахты. После освобождения города от большевиков он вел розыск тел. Алапаевск, октябрь 1918 года
– После того, как в сентябре 1918 года Алапаевск был освобожден от большевиков и занят Сибирскими правительственными войсками, начались поиски тел Великих князей, а потом извлечение их из шахты, описание. 18 октября мученики были похоронены, но 26 октября склеп был вскрыт для эксгумации тел.
Материалы судебно-медицинского осмотра и вскрытия говорят о том, что всем восьми алапаевским мученикам сначала были нанесены смертельные удары, а потом тела сбросили в шахту. Гранаты, которыми убийцы забросали шахту, не взорвались. Точнее, взорвалась лишь одна, в самом верху.
Заключение осмотра и вскрытия тел было таким: смерть семерых* из восьми произошла от ударов тупым предметом по голове (кого-то из них ударили еще и в область сердца) или в результате падения в шахту. (*Только у Великого князя Сергея Михайловича Романова было входное отверстие в темени, которое в заключении названо пулевым).
Современные судмедэксперты, которым я передавала материалы дела, говорят, что если бы эти травмы были бы результатом падения в шахту, они не были бы одинаковыми у всех погибших.
Специалисты, с которыми я говорила, считают следы травм результатом сильного удара, а орудием убийства, предположительно, мог стать топор с широким полотном и коротким топорищем – именно такой нашли в шахте.
Били не кромкой, а, скорее всего, боковой частью полотна. Удар приводил к отеку мозга и смерти.
Возможно, это был уже неоднократно проверенный метод убийства: травма не оставляла шансов на жизнь и никаких следов крови на месте расправы (напомню, что убийство совершалось тайно, позже ночью было инсценировано «похищение» князей: стрельба возле школы, где их держали под арестом, дезинформирование местных жителей и т.д.).
Следователь по особо важным делам Николай Соколов (1882-1924), действуя под охранной грамотой адмирала Колчака, вел расследование по убийству царской семьи и князей Дома Романовых
Лишь один из жертв той трагедии после удара был еще живым – Федор Семенович Ремез, управляющий делами Великого князя Сергея Михайловича. Федор Ремез, как и остальные, был сброшен в ходовое отделение шахты, но, собрав последние силы, смог переползти по настилу, по которому возили уголь, в машинное отделение, где потом и нашли его тело.
Может быть, какое-то короткое время еще теплилась жизнь и в Варваре Алексеевне Яковлевой, келейнице Великой княгини, – судя по тому, что пальцы ее руки были «положены на благословение», как записано в деле.
Думаю, с Ремезом и келейницей Варварой так произошло, потому что убийцы к прислуге относились по-другому: удар нанесли, но в смерти не убедились. Главная цель была – Романовы.
О том, что Елизавета Федоровна падала в шахту уже мертвой, говорит ее положение: вертикальное, руки сложены вдоль туловища. Если живой человек падает вниз на глубину 15 м, сложить так ровно руки невозможно: они могут быть впереди, в разные стороны – как угодно.
Обе руки Елизаветы Федоровны были сильно сжаты, согнуты пальцы, ногти вонзились в кожу – так бывает, когда человек испытывает сильную боль.
В одной руке были зажаты два шнурка, на которых висели два мешочка с мелочами для умывания. Голова (глаза, нос) преподобномученицы были завязаны платком, свернутым в четыре слоя. Как видим, даже если бы она оставалась в шахте еще живой, ее положение и платок на лице, от которого она не освободилась, не соответствуют версии о перевязывании раненого.
Все домыслы появились потому, что автор первой биографии, Любовь Миллер, жила в Австралии, в Россию приезжала работать в архивах, но многие архивы в то время еще были закрыты.
Первое издание ее книги вышло в 1988 году. Проверить факты у нее не было возможности.
Однако время идет, архивы открываются. Следователь по особо важным делам Николай Соколов в свое время вывез из России материалы дела и тем их спас. В наше время подлинник хранится в американском архиве, в России – копия.
Факты говорят, что монашеского пострига не было
Елизавета Федоровна с раненными, поступившими в госпиталь с фронтов Первой мировой. На фрагменте фотографии вторая слева — крестовая сестра Варвара Алексеевна Яковлева. 1914 год
– Мы поминаем келейницу Великой княгини Елизаветы Федоровны Варвару как инокиню. Есть версия, что и Елизавета Федоровна приняла монашеский постриг с именем Алексия – в честь святителя Алексия Московского, которого она особо почитала.
Документов, подтверждающих постриг мучениц, нет, но дело не в этом, ведь постриг мог быть тайным. Доказательством же его отсутствия я считаю вот что. Материалы следствия подробно описывают всю одежду, в которой были Великая княгиня и келейница Варвара в момент смерти. Всю! И нигде не упомянута обязательная часть монашеского облачения – параман, который носят под одеждой. Его не было ни на Елизавете Федоровне, ни на Варваре Алексеевне.
Параман – обязательная часть облачения монаха, представляющая собой четырехугольный плат с изображением креста. Носят параман на теле под одеждой на четырех шнурах, пришитых по углам плата, – сам плат на спине, шнуры на груди, к ним прикрепляется параманный крест. Параман напоминает монаху о его обетах – о кресте, который он взял на себя, последовав за Христом.
Параман иноки носят постоянно в знак принятых обетов. Алапаевские узники жили в ожидании смерти, поэтому трудно представить, что Елизавета Федоровна и Варвара Алексеевна по каким-то причинам его сняли. Иконочки, кресты, пояс «Живый в помощи» – все это оставалось и было найдено на алапаевских мучениках, как и мелкие личные вещи, включая документы и какие-то деньги. Но парамана не было.
Конечно, те, кто описывал вещи, снятые с убитых, могли не знать, как правильно называется этот предмет, – все-таки комиссия была светская, гражданская. Но описание все равно попало бы в документы. Как вот апостольник в описаниях называют то накидкой (у Елизаветы Федоровны), то капюшоном (у Варвары Алексеевны).
Исходя из этого, можно предположить, что Елизавета Федоровна не принимала иноческого пострига. И Варвару Алексеевну называть инокиней неправильно, она – крестовая сестра, как везде о ней и было тогда написано.
Кстати, в книге есть редкая фотография, на которой мы видим Варвару Алексеевну Яковлеву. Это фотография из английского архива, из фонда принцессы Виктории. На фото – Великая княгиня в 1914 году с раненными солдатами обительского (Марфо-Мариинского) лазарета. Рядом с ней – две сестры, и одна из них – келейница Варвара Алексеевна. Она там совершенно не похожа на фото, которое мы привыкли считать ее портретом. Возможно, все это время мы принимали за нее другого человека.
Вывод о том, что прпмчц. Елизавета Федоровна не принимала монашеского пострига, уже высказывался раньше Людмилой Карпычевой, ученым, публицистом, историком церкви, сестрой милосердия Санкт-Петербурской Покровской общины. Вот ее аргументы после тщательного исследования свидетельств.
1) Версия о монашестве Елизаветы Федоровны возникла как раз исходя из того, что Любовь Миллер пишет о найденном параманном кресте. Но он был обнаружен не при поднятии мощей из шахты, а уже после перезахоронения на Святой Земле, при вскрытии гробницы в 1981 году, что объяснимо (см. п. 3).
2) После мученической кончины Великой княгини ее тайное монашество должен был открыть ее последний духовник – игумен Серафим (Кузнецов), или священники алапаевской церкви, куда Елизавета Федоровна ходила, где исповедовалась и причащалась. Однако никто из них ничего подобного не высказывал, ее отпевание 19 октября 1918 года в Алапаевске было совершено мирским чином.
3) Некоторое время все восемь гробов алапаевских мучеников прятали в женском монастыре Читы, вырыв яму под полом келии. Перед этим тела Елизаветы Федоровны и ее сподвижницы Варвары Алексеевны монахини омыли и одели в монашеские одежды – возможно, в целях конспирации, чтобы при нападении большевиков выдать их за сестер монастыря. Позже, после прибытия тел в Иерусалим, сестра Елизаветы Федоровны принцесса Виктория напишет брату Эрнсту:
«…Она теперь одета так, как она хотела быть, поскольку она всегда собиралась, как она мне говорила раньше, совершенно уйти из мира и закончить свои дни монахиней, – после того, как ее Дом (Марфо-Мариинская обитель) был бы окончательно устроен».
4) Сама Елизавета Федоровна писала в одном из писем, что сестрам Обители, достигшим 60 лет, «по Уставу нашей Обители, предложено будет принять мантию и удалиться в наш скит (вдали от города)». Это были ее планы, но до тех пор она прежде всего была настоятельницей Обители и считала, что монашество можно будет принять, только отойдя от всех земных дел.
5) После прославления в 1981 году РПЦЗ поначалу именовала Елизавету Федоровну святой новомученицей, на первой иконе – святой мученицей благоверной княгиней Елизаветой.
Источник: журнал «Православный летописец Санкт-Петербурга», № 21. СПб., 2005. С. 61-74.
Где же завещала похоронить себя Великая княгиня
Тела мучеников, поднятые из шахты, привезли в катаверну (морг) на кладбище возле Екатерининской церкви. Алапаевск, октябрь 1918 года
– Великая княгиня Елизавета Федоровна и ее сподвижница, крестовая сестра Варвара похоронены в Иерусалиме в храме св. равноап. Марии Магдалины. Многие историки пишут, что она и завещала похоронить себя там. На самом деле, она обмолвилась об этом, когда в 1888 году посетила с супругом Иерусалим и была на освещении храма: как там хорошо, как бы она хотела быть здесь похороненной. Но не надо забывать, что ей тогда было всего 23 года!
А вот в своем последнем духовном завещании, написанном в 1914 году, Елизавета Федоровна однозначно высказывает свою волю:
«Прошу меня похоронить в склепе под ныне построенной мною церковью во имя Покрова Пресвятой Богородицы в моем владении на Большой Ордынке в Москве при моей обители милосердия. <…>
В случае если я буду пострижена, буду жить в скиту и там умру, то похоронить меня все-таки в моей обители в Москве, на указанном выше месте <…>. В случае, если умру за границей или вне Москвы, прошу положить в гроб, закрыть его совсем, перевезти в Москву и похоронить (не открывая гроба) там, где мною выше сего указано».
Завещание это публиковалось и раньше. Я тоже привожу его в книге.
Понятно, что в 1921 году, когда тела Елизаветы Федоровны и Варвары Алексеевны вывозили из Китая, перевезти их на Святую Землю было проще, чем куда-либо: Иерусалим находился под английским мандатом, и сестра Елизаветы Федоровны, принцесса Виктория, обратилась к правительству с просьбой о содействии.
Но даже тогда принцесса Виктория писала брату Эрнсту: «Я надеюсь, что найду там склеп под церковью, где они могут оставаться до тех пор, пока их можно будет повезти в Москву».
Такого в скором будущем не случилось, но сейчас времена изменились. Марфо-Мариинская обитель возродилась, усыпальница, которую устроила для себя Елизавета Федоровна и расписал Павел Корин, отреставрирована. Будем молиться, чтобы завещание преподобномученицы Елизаветы исполнилось и Матушка, наконец, вернулась в родную Обитель.
Людмила Куликова, автор книги «Крестный путь преподобномученицы Великой княгини Елисаветы Феодоровны на Алапаевскую Голгофу»
Людмила Куликова, член Императорского Православного Палестинского Общества, лауреат премии прпмчц. Великой княгини Елизаветы Федоровны, начала заниматься исследованиями в области церковной истории, собирая по благословению духовника материалы к прославлению своего земляка – прписп. Гавриила (Игошкина), архимандрита Мелекесского (ее трудами он прославлен в 2000 году в Соборе новомучеников и исповедников Российских). Т.к. прписп. Гавриил много лет служил в Марфо-Мариинской обители, Людмила Владимировна собрала в архивах много материалов и об истории обители и ее святой настоятельнице. Материалы легли в основу двух книг о Великой княгине. Сейчас автор готовит книгу о жизни второй настоятельнице обители – Валентине Сергеевне Гордеевой, ближайшей сподвижнице Елизаветы Федоровны, бывшей фрейлине, умершей в 1931 году в ссылке в г. Туркестан (Киргизия).
Книгу Людмилы Куликовой «Крестный путь преподобномученицы Благоверной Великой княгини Елизаветы Федоровны на Алапаевскую Голгофу» (Симбирск: Спасский женский монастырь, 2019. – 728 с. с илл.) можно купить в Москве в лавке Марфо-Мариинской обители, в магазинах «Православное слово», «Троицкая книга», церковных лавках храмов Святителя Николая в Пыжах, Воскресения Христова в Кадашах, Живоначальной Троицы на Грязех.
Великая княгиня Елизавета Романова. Крестный путь от княгини до святой.
Она родилась не в России. Ее родиной было маленькое герцогство Гессен-Дармштадт (Германия), а чуть позже — холмы и равнины Шотландии, сизые туманы, закрывающие от взора неоглядную гладь моря, стены древнего кирпичного замка Осборн, увитые плющом…
Если бы ей сказали, что большую часть своей жизни она проживет в другой стране, среди метелей и снегов, только летом чужая земля будет зеленью напоминать ей мягкость любимых ею холмов, она не поверила бы…
Но так получилось. И в эту новую, странную страну она влюбилась со всею страстью, на какую только была способна ее восторженная, ранимая и — как считала ее бабушка, королева Виктория — чересчур уж романтичная и экзальтированная душа… Полюбит настолько, что примет православие, сменит имя, а позже — Судьбу.
Какою она была, как росла, как воспитывалась? Так же как и ее родная, младшая сестра Элис — Алиса Гессенская, позже ставшая императрицей России: книги, рояль, цветы, забота о младших в семье (сестры рано потеряли мать и были во всем опорой отцу, особенно наша героиня), ревностное исполнение религиозных обрядов, чтение духовной литературы… Вероятно, верховые прогулки по утрам, занятия с учителем танцев, уроки французского. Приседания перед зеркалом — в реверансах, с прямой спиной и книгой на голове: гувернантка обеих сестер, англичанка мисс Орчард (Орчи) бывала порой чересчур строга… Но Элла могла сама растопить камин, вязать и штопать, сажать в парковой клумбе цветы, петь по вечерам младшим колыбельные песни пока, они не заснут… Позже, в Алапаевске, ее спросят, откуда у аристократки до седьмого колена такая ловкость в обращении с горшками и кастрюлями? Она спокойно ответит, что всему этому научилась с раннего детства, при дворе своей бабушки королевы Виктории.
Она поражала своей красотой — редкой, хрупкой, пленительной… Своими мягкими, изящными манерами. На нее, как и на сестру, рано начали обращать внимание, предложения руки и сердца не заставили себя ждать… Но принцесса Гессенская долго выбирала (по понятиям того времени).
Ее торопили, но напоминали, что выбор должен быть равным ей: с особой царской крови — иначе долг не велит.
И она выберет. Родного брата императора Александра III, великого князя Сергея Александровича Романова…
Ее венчание, ее свадьба окажутся для России полными скрытого, важного значения — именно на пышных празднествах и балах ее родная сестра Аликс познакомится с таким же, как и она, застенчивым и молчаливым юношей — наследником российского престола Ники, будущим императором.
Она не знала, что, ступая по каменным плитам собора и принося клятву верности избраннику, стоящему рядом с нею, она приносит клятву верности и Стране, которая даст ей много горького и пленительного счастья.
Я не знаю, чем он увлек ее — стройный высокий, подтянутый офицер, с пышной шевелюрой, не менее пышными усами и внимательным взглядом огромных глаз — почти фамильная черта всех Романовых… Он был военным, сторонником жесткой дисциплины, намного старше своей избранницы… Но, вероятно, умел ухаживать, обладал невероятным шармом…
Это потом она узнает о его бесчисленных мужских победах, гвардейских кутежах до глубокой ночи… до рассвета… и о страшной травме позвоночника, которая сделала великого князя почти инвалидом, если бы не жесткий корсет, гвардейская выправка, военная воля, сила Духа. Детей великий князь иметь не мог, Жену обожал до безумия, осыпая знаками внимания, припадками ревности.
Во дворце московского губернатора есть уникальная зеркальная галерея из сотен венецианских амальгам в изысканных рамах, которые отражают черты, силуэт, лик великой княгини, когда она идет по галерее в бальном платье.. Ее портреты и фото украшают все комнаты дворца. … Каждое ее желание — иметь ли книгу, устроить ли благотворительный вечер, посетить ли музей, святые места, больницу, университет — исполняются немедленно, но она желает чего то редко. Разве что — ежедневно букет белых лилий в комнате. Или ландышей. Она страстно любит мужа, прислушивается к каждому его слову, желает иметь от него ребенка. Но… Сексуальные отношения между ними были редки и княгиня, возможно всю жизнь ощущала себя полудевственницей, немного застенчивой, робеющей. Часто грустила, одаряя лаской и вниманием детей вокруг себя.
Они с мужем усыновляют осиротевшего племянника и воспитывают его как родного сына, и непонятно, от кого тот получает больше теплого родительского внимания — от красавицы тети Эллы или сдержанного и сурового на вид дяди Сержа. Они возят племянника повсюду за собою, это однажды спасает жизнь московскому «вице-королю», генерал-губернатору — Каляев, будущий убийца, не посмел бросить бомбу в экипаж, ведь рядом сидел ребенок… И Элла.
Великосветское общество Петербурга приписывало Великой Княгине множество любовников. Еще бы! Такая редкая, утонченная красавица оставлена мужем без внимания! Легенды эти были беспочвенны, хотя самую позднюю из них — роман с начальником полиции Москвы В. Ф. Джунковским — я встречала в книге Л. Разгона с говорящим названием «Непридуманное». (Кстати в ней говорится о времени, когда Елизавета Федоровна была уже настоятельницей Марфо-Мариинской обители).
Но это не привлекает Княгиню, хотя свои светские обязанности она выполняет безукоризненно. Без устали посещает московские приюты для бездомных, госпитали, больницы… Москва после революции еще долго будет слагать легенды о высокой красавице княгине с печальными глазами и ласковой улыбкой для каждого.
Однако чаще ее видят в храме великокняжеской усадьбы Ильинское, где она поет на клиросе — духовные песни, молитвы…
О чем она молилась? Внутренне решение она приняла давно, но не хотела огорчать родственников, знала, что ее не поймут в семье отца.
Никакой необходимости в перемене веры, в отличие от сестры-императрицы, у Эллы не было.
Но в октябре 1888 года, в Иерусалиме, при посещении русского православного храма святой Марии Магдалины, потрясенная его красотой, она тихо произнесет стоящему рядом с нею мужу: «Я хотела бы лежать здесь!» Это пророчество, сбывшееся впоследствии, не оставит более колебаний в ее душе. Отринув последние сомнения, она пишет письмо отцу с просьбой понять ее шаг, и в апреле 1891 года, под перезвон колоколов, из собора выходит уже обращенная в православие Великая княгиня Елизавета Феодоровна. Отныне ей нет иной Родины, как и библейской Руфи…
В годы потрясений и мятежей — русско-японской войны и первой революции и волны террора — княгиня вместе с сестрою-Государыней организует в подвалах Кремлевского дворца лазареты и швейные мастерские, где шьют одежду для раненых и больных…
В долгих молитвах Княгиня просит Господа призреть и обогреть всех нуждающихся в этом, забывая о себе, а, может быть пряча свои несбывшиеся надежды на семейное счастье глубже и глубже в сердце…
Она радуется семейному счастью глубоко любимой сестры, рождению наследника престола, по-прежнему сопровождает своего мужа на всех выездах и приемах и никто не может бросить даже маленький камень в сторону великокняжеской четы… Да Элла никогда бы и не позволила сделать свою частную жизнь достоянием публики! Она встречает всех сияющими глазами и улыбкой… Только иногда вспыхивает под слегка встревоженным взглядом сестры или внимательным — императора и спешит оживленно перевести разговор на другую тему…
Ее жизнь первой дамы Москвы закончилась в феврале 1905 года вскоре после полудня или чуть раньше… После завтрака генерал-губернатор, Великий Князь Сергей Александрович — вышел на улицу, чтобы ехать с инспекторской проверкой в один из подшефных полков. Он не успел даже сесть в экипаж. Грянул взрыв. Задрожали стекла в окнах. Не подходя к окну, побледневшая княгиня тихо вскрикнула: «Это Серж!» — и выбежала на улицу. Вместо тела своего мужа она увидела кровавую лужу и… куски мяса, которые потом она соберет своими руками и положит на носилки… Полиция умоляла ее уйти с места покушения. Княгиня отказалась….
В тот день не стало Великой Княгини Елизаветы Федоровны, одной из первых дам Российской Империи. В тот день родилась еще одна Русская Святая.
Через несколько дней после взрыва она придет в тюремную камеру эсера-террориста Каляева и протянет ему Евангелие. «Покайтесь, прошу вас! — тихо скажет она. — Я умолю Государя простить вас… даровать жизнь… Сама я вас уже простила…» «Мне не в чем каяться! — твердо ответит Каляев. — Я убил тирана. Я бы сделал это и раньше. Мне все время мешали вы…»
Еще через несколько недель после похорон Элла принимает решение о постройке на собственные средства Марфо-Мариинской обители. Это в память о двух сестрах Лазаря — Марии и Марфе, — предложивших Христу два вида служения, два рода любви и дружбы — деятельную и созерцательную. Этот принцип деятельной помощи и труда духовного, молитвенного, удивительным образом сочетался в обители, прославившейся на всю Москву и на всю Россию. Это не был монастырь в полном и строгом смысле слова. Полумонахини-полупослушницы вольны были уйти из обители в любое время в вольный мир, хотя сама основательница обители жила по уставу, удивлявшему всех строгостью и мало кому доступным аскетизмом…
Три-четыре часа сна на голых досках, заутреня, всенощная, вместе с остальными послушницами, строгие посты и молитвы…
И хлопоты, хлопоты, хлопоты… Уход за тяжелобольными в лазарете: у их постели она просиживала долгие часы, держа их за руку и шепча слова ободрения; помощь при операциях, беседы с воспитанницами, прием посетителей… Ни один из них, кстати, не уходил от нее не получив помощи, ни одно письмо не оставалось без ответа.
Многие приободрялись, только увидев ее светло-серое по будням и белое по праздникам одеяние, заслышав ее тихие легкие шаги и ласковый голос.
Где брала силы эта нежная, хрупкая женщина, жившая так, как не живет и иной титан и величайший деятель государства?! Одному Богу ведомо.
Она умудрялась хлопотать в разных комиссиях по попечительству над сиротами, посещала воспитанниц дворянских институтов, разыскивала в недрах Хитрова рынка, в ночлежках заброшенных детей, чтобы накормить и отогреть их в обители, дать им постоянный кров… Помимо этого постоянные поездки по святым местам, богослужения в различных храмах, идущие помногу часов в день, шефство над Черниговским полком, порученным ей Императором…
В ответ на мягкие упреки родных, что она не бережет себя и тает свечой, Елизавета Федоровна неизменно отвечала весело, что все это «во Славу Божию» и что она «здорова, как лошадь». И действительно, чем больше она трудилась, тем больше Господь давал ей сил. Обитель ее ширилась и укреплялась. Она уже подумывала о создании загородного госпиталя-приюта.
Но тут грянуло смутное время: Первая мировая война. Великая Княгиня при известии о ней горько заплакала, никак не ожидала она, что ее первая родина станет противником второй, и сердце разрывалось при мысли о том, скольким предстояло лечь на поле этой брани, противоречащей всем Христовым заветам. Да и Россия только-только начала вставать на ноги, реформы только что начали давать первые плоды. «Но, должно быть, Господу было угодно послать нам это испытание!» — решает мужественно княгиня и с новыми силами — в работу, благо ее с приходом беды, слез и всего того, что сопровождает войну, всегда слишком много.
В одном из очерков, посвященных последнему периоду жизни Великой Княгини Елизаветы Федоровны, написано о периоде войны и отречении императора от престола: «Сама судьба расцветавшей России оказалась под смертельной угрозой».
Война резко все изменила. Первоначальное воодушевление очень быстро сменилось недовольством и раздражением. Даже лица стали другие. Конечно, и раньше попадались разбойные, но где-то по краю и сзади, скользя взглядом в сторону, тушуясь. Теперь они становились все свирепее — и будто множились день ото дня. Ворота обители приходилось запирать, но и это не спасло от грабителей. Дошло до того, что машину Елизаветы Федоровны забросали камнями. Однажды в обители чуть было не учинили погром. Любовь москвичей, которой она была окружена, подверглась вдруг бесовскому натиску ненависти.
Но ничто не могло вывести ее из равновесия, поколебать ее мир, полный любви, участия, понимания, прощенья. В апреле 1916 года — после всех «безобразий» — она написала Николаю II: «Сегодня 25 лет, как я присоединилась к нашей возлюбленной Церкви… а через месяц будет уже 25 лет, как я в Москве. И все они растворяются в глубочайшей благодарности Богу, нашей Церкви и тем благородным примерам, которые я могла видеть в истинно православных людях. Я чувствую себя настолько ничтожной и недостойной безграничной любви Божией и той любви, которая меня окружает в России — даже минуты скорби были освещены таким утешением, а незначительные недоразумения, естественные среди людей, были сглажены с такой любовью, что я могу только повторять: «Слава Богу за все, за все!»
Народ — это дети. Мутят, подзуживают, распаляют его бесы-революционеры. Тут царская чета с Елизаветой Федоровной не разошлась во мнениях. Узнав об отречении Николая — бедного, милого Ники, — Елизавета Федоровна тяжело заболела. Она и в этой катастрофе находила собственную вину. Значит, была недостаточно настойчива в своих попытках открыть Государю глаза на те опасности, которые его подстерегали.
Воцарился хаос. Волны революции бились и о стены обители. Было ясно, что настоятельницу не оставят в покое. Германский и шведский послы наперебой предлагали ей помощь с отъездом из России. Немца, как противника в войне, она отказалась принять. Шведа — после раздумья, напомнившего моление о чаше, — отпустила ни с чем, вежливо отказавшись. Она пройдет свой крестный путь до конца, вместе с Россией и Православием.
Можно задать вопрос, и я задаю его себе неустанно: что могла сделать людям женщина, отказавшаяся от всего, чем могла так обидеть их, что вся их любовь улетучилась в один миг и стала огромным морем ненависти и злобы?! Она убежденно повторяла на все запугивания и угрозы: «Я ничего дурного не сделала! Будет воля Господня на все!»
Но все-таки она сделала то, чего не понимала сама! Она обидела злобствующую чернь в самом главном — отказавшись от роскошной и праздной жизни, отняла возможность мерить людей своими примитивными карликовыми мерками. Она, несмотря на то, что возилась с падшими и презираемыми, как была, так и осталась аристократкой. Им было не подняться до нее… И они ей этого не простили.
Арестовывать матушку Елизавету пришли на Светлую пасхальную неделю. Она спокойно приняла известие об аресте. Некоторые из сестер пожелали сопровождать ее и нескольких членов царской фамилии.
В Перми сестрам «посоветовали» оставить Елизавету Федоровну, разрешили вернуться. С нею осталась только преданная Варвара Яковлева, принявшая крестную муку вместе с настоятельницей. После недолгой передышки всех узников из Перми перевезли в Алапаевск. Здесь, за Уралом, подальше от столиц, решили собрать всю царскую семью — на заклание… на казнь. План почти удался. Я читаю в одной из статей:
Первый месяц в Алапаевске прошел сносно. Узникам даже разрешили сажать цветы и возделывать огород. Но потом догляд резко ужесточился. Стали не церемониться, а относиться, как к приговоренным к смерти. И вот 18 июля 1918 года их повезли на казнь: пятерых мужчин — русских князей, — и двух женщин — русских святых (Елизавету Федоровну сопровождала неотступно инокиня Варвара, также канонизированная Церковью). Как и царской семье днем раньше, им всем объявили, что перевозят в более безопасное место
Доставили к синячинской шахте, доходившей до 60 метров глубины.
Заживо сбросили всех — только пытавшегося сопротивляться Сергея Михайловича застрелили. Елизавета Федоровна успела произнести Христовы слова: «Прости им, Боже, ибо не ведают, что творят!» Забросали шахту гранатами, валежником, камнями… Тем не менее, окрестные крестьяне еще долго слышали, как из-под земли доносится пение псалмов и Херувимской песни (хвалебный гимн, прославляющий Бога).
Когда через три месяца в город вошли белые, их откопали. Елизавета Федоровна была не тронута тлением. Обнаружилось, что она своим платком перевязала голову князя Иоанна. Их пальцы были сложены для крестного знамения.
Так завершился путь на этой земле еще одной Принцессы, Русской Святой. Она была канонизирована Русской Православной Церковью в 1992 году. Нерусская по происхождению, она стала подлинно русской по духу. Несущей в мир милосердие и добро, прощение и любовь…
И когда говорят, что в России не было, нет, и не может быть ничего подобного тому, что сотворили своими руками и сердцами в мире мать Тереза, Альберт Швейцер, Ян Коменский, Луи Пастер, Принцесса Диана, в опровержение таким утверждениям я называю два имени, первые пришедшие в голову: императрица Александра Федоровна и сестра ее, Преподобная Великомученица Святая Княгиня Елизавета Федоровна… И далее этот список можно продолжить. И вряд ли будет ему конец.