Содержание
Легендарные христианские книги: Грэм Грин. Сила и слава
Книги, которые влияют на наше мировоззрение. Книги, которые отвечают на главные вопросы людей своей эпохи. Книги, которые стали частью христианской культуры. Мы знакомим наших читателей с ними в литературном проекте «Фомы» — «Легендарные христианские книги».
О книге |
Историческая справка |
Цитаты |
Об авторе |
Действие романа происходит во время гонений на христиан в Мексике в 1920-х годах. Главный герой — католический священник, имя которого не называется. На первый взгляд он – алкоголик, трус и блудник. Несмотря на запрет властей, священник под страхом смерти ходит по населенным пунктам совершая богослужения, крестит детей и принимает исповеди. За свою страсть к спиртному народ называет его «пьющий падре». Но он последний священник в своем штате, если уйдет — исчезнет Церковь.
О книге:
Время написания: 1940 год
Название романа «Сила и слава» отсылает к завершающим словам молитвы «Отче наш» в Евангелии от Матфея: «Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки. Аминь» (Мф. 6:9—13), (этих слов нет в привычном нам тексте молитвы, соответствующему Евангелию от Луки (Лк. 11:2—4)).
Издание книги “Сила и слава” 2003 года с предисловием Джона Апдайка
После выхода книга вызвала резкую критику со стороны Католической Церкви. В 1953 году роман «Сила и слава» был внесен в Индекс — список книг, не рекомендованных католику.
Роман «Сила и слава» основан на наблюдениях писателя во время поездки в 1930-е годы в Мексику.
Историческая справка:
Во время социальной революции в Мексике (1913–1920) президент страны Венустиано Карранса организовал массовые репрессии против католического духовенства. В 1915 году было убито более 160 священников. В 1917 году Карранса способствовал принятию антиклерикальной Конституции, которая жестко ограничивала деятельность Католической Церкви.
Флаг повстанцев, выступавших против антирелигиозной политики государства
В 1926 году президент Плутарко Элиас Кальес полностью запретил общественные богослужения, в результате чего началось народное восстание, которое продлилось три года (1926–1929 годы).
Городской собор Мехико строился с 1573 по 1813 годы
Только в 1940 году президент Мануэль Авила Камачо прекратил преследование Католической Церкви в Мексике. В 2000 году Католическая Церковь канонизировала 25 мексиканских мучеников, которые были в числе убитых во время гонений.
Статуя в память о мексиканских мучениках
Цитаты:
«Он единственный священник, которого запомнят дети. И от него они почерпнут свое представление о вере. Но ведь именно он, а не кто другой, влагал этим людям тело Христово в уста. А если уйти отсюда, тогда Бог исчезнет на всем этом пространстве между горами и морем».
«Легко отдать жизнь за доброе, за прекрасное — за родной дом, за детей, за цивилизацию, но нужно быть Богом, чтобы умереть за равнодушных, за безнравственных».
Мексиканские священники, выдворенные из страны в 1926 году
«Слезы лились у него по щекам; в эту минуту не проклятие было страшно ему, даже страх перед болью отступил куда-то. Осталось только чувство безмерной тоски, ибо он предстанет перед Богом с пустыми руками, так ничего и не свершив. В эту минуту ему казалось, что стать святым было легче легкого. Для этого требовалось только немного воли и мужества. Он словно упустил свое счастье, опоздав на секунду к условленному месту встречи. Теперь он знал, что в конечном счете важно только одно — быть святым».
Об авторе:
Грэм Грин (1904–1991) — английский писатель, журналист, сотрудник британской разведки.
В своем творчестве Грин часто поднимает вопросы веры, например, в романах «Монсеньор Кихот», «Конец одного романа». Но автор не любил определение «католический писатель» и называл себя «католиком, берущимся писать романы».
Все свои произведения писатель делил на «серьезные» и «развлекательные», хотя очевидной разницы между ними критики не видят.
Грэм Грин принял крещение в 1926 году с именем Томас (русский эквивалент имени Фома).
Грэм Грин получает награду от Католической Церкви за роман “Конец одного романа”
Писатель не раз выдвигался на Нобелевскую премию, но так и не получил ее из-за многочисленных претензий критиков, которым не нравились его детективные романы.
С 1941 по 1944 г. Грин работал британским разведчиком в Сьерра-Леоне. Тема политики не раз становилась ключевой в его произведениях, например, в романе «Стамбульский экспресс».
Писатель работал штатным сотрудником английской газеты «Таймс», вел литературную колонку в журнале «Спектейтор», где до 1940 года являлся и постоянным кинообозревателем.
Кадр из телефильма “Сила и слава” (1961 г.)
10 романов Грэма Грина из 26-ти были экранизированы, в том числе «Сила и слава» (режиссер Джон Форд, 1947).
За адаптированный сценарий по собственной книге к фильму «Поверженный идол», писатель был номинирован на премию «Оскар», но не получил ее.
Сила и слава
В моём доме принято считать, что роман без любовной линии — это вовсе и не роман. Даже не так. Роман без любви — это очень странно. Неинтересно. В самом деле, много вы знаете романов, где не было бы главной, интригующей сюжетной линии мужчина-женщина? Я, пожалуй, знаю один, но и он не вполне подходит под это определение.
В «Силе и славе» много мужчин, и не очень много женщин, но ни о каких любовных интригах речи нет — это вне плоскости повествования. Есть стервятники, невыносимая жара, социальное неравенство, краснорубашечники (вот так и узнаешь, что в XX веке происходило в разных концах света), но не отношения.
История очень тягостная, и её антураж тоже. Вся книга заполнена душными, томительными, безнадёжными пространствами, из которых нет никаких выходов. И никакой радости тоже не существует. Есть брошенные кукурузные плантации, искалеченная собака, умирающие люди, полуголодный крестьянский быт, бесконечные скитания и страх. И безошибочное мнение, что все люди на самом деле несчастны — в действительности повествования так и есть. Мне кажется, во всей Гринландии дела именно так и обстоят.
Гринландия — это действительность, созданная Грэмом Грином в его романах. Думаю, это несовершенный мир, полный обид и огорчений, и одновременно насквозь состоящий из нравственного выбора и острых социальных проблем. Сам Грин писал: «Человеческая природа не чёрно-белая, а чёрно-серая» — его герои этому соответствуют.
Писателя занимают очень серьёзные вопросы: ложь и истина, нравственный долг (и долг перед самим собой как самая важная его часть), предательство, гордыня. Любви в этом ракурсе в самом деле нет места.
«Сила и слава» — это роман о священнике, скитающемся по Мексике. Этот человек — сын лавочника, охотно превратившийся в человека с высоким социальным положением. Это сытый, почитаемый всеми священник, служащий мессы и принимающий исповеди — для него это привычные ритуалы, в которых больше внешнего, чем подлинного. Мы, к счастью, не застаём его в эту сытую пору — она видится ему в минуты особенно горьких раздумий. Когда читатель знакомится с ним, он скитается десять лет, скрываясь от властей — без всяких надежд, но всё же с тщеславием изгнанника, ведь церковь запрещена официальной властью, а он по-прежнему выполняет свой долг, хоть и не слишком часто. Пьющий падре (так его окрестили прихожане), как ни крути, вызывает сочувствие, но всё же не становится героем, за которого можно переживать: в нём всё время звучит что-то неприятное — не то малодушие, не то какая-то поверхностность. На смёну чёрному приходит серое.
Состоятелен ли католицизм как нравственный путь? Есть ли в нём место для человеческого? Может ли эта жёсткая система существовать в мире, где даже пищи нет в волю? Нужна ли она? На что вообще человек опирается в диком и усталом мире? Грин задаёт эти вопросы, и даже излагает версии разных героев, но ответа — чёткого ответа — так и нет. Большой, глубокий социальный и идеологический конфликт так и не разрешается, но жизнь как будто бы лежит вне его и существует на очень простом уровне — человек и человек. И цикл заканчивается и начинается вновь.
Такой роман в недобрый час (да и в добрый тоже) способен вогнать в тоску — не оттого, что он плохо написан, а от того что безнадёжные действительности надо дозировать. Мне нравилось, а потом не нравилось, а потом многое казалось нелогичным, а потом просто было интересно. А потом была развязка. И развязка мне понравилась. Весь роман был об одном, а конец как будто не совсем об этом. Но всё на своих местах. Странное ощущение.
12 3 4 5 6 7 …65
Грэм Грин
Сила и слава
Тесней кольцо; злой силой свора дышит,
И с каждым шагом смерть становится все ближе.
Драйден
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1. ПОРТ
Мистер Тенч вышел из дому за баллоном эфира – вышел на слепящее мексиканское солнце и в белесую пыль. Стервятники, сидевшие на крыше, смотрели на него с полным безразличием: ведь он еще не падаль. Вялое чувство возмущения шевельнулось в сердце мистера Тенча, он выковырял расщепленными ногтями комок земли с дороги и лениво швырнул им в птиц. Одна поднялась и, взмахивая крыльями, полетела над городом – над крохотной площадью, над бюстом бывшего президента, бывшего генерала, бывшего человеческого существа, над двумя ларьками с минеральной водой, к реке и к морю. Там она ничего не найдет – в той стороне за падалью рыщут акулы. Мистер Тенч пошел через площадь.
Он сказал «Buenos dias» человеку с винтовкой, который сидел у стены в маленьком клочке тени. Но здесь не Англия: человек ничего не ответил, только неприязненно посмотрел на мистера Тенча, будто он никогда не имел дела с этим иностранцем, будто не мистеру Тенчу он обязан своими двумя передними золотыми зубами. Обливаясь потом, мистер Тенч побрел дальше мимо здания казначейства, которое было когда-то церковью, к набережной. На полпути он вдруг забыл, зачем вышел из дому – за стаканом минеральной воды? Ничего другого в этом штате с сухим законом не достанешь, разве только пива, но на пиво монополия, оно дорого, пьешь его только по особым случаям. Мучительная тошнота сдавила желудок мистеру Тенчу – нет, не минеральная вода ему нужна. А, конечно! Баллон эфира… да, пароход пришел. Он слышал его ликующие свистки, лежа на кровати после обеда. Он прошел мимо парикмахерской, мимо двух зубоврачебных кабинетов и между складом и таможней вышел к реке.
Река тяжело текла к морю среди банановых плантаций. «Генерал Обрегон» был пришвартован к берегу, и с него сгружали пиво – на набережной уже стояли штабелями сотни ящиков. Мистер Тенч остановился в тени у таможни и подумал: зачем я сюда пришел? Жара иссушила его память. Он харкнул, откашливая мокроту, и апатично сплюнул ее на солнце. Потом сел на ящик и стал ждать. Делать сейчас нечего. До пяти никто к нему не придет.
«Генерал Обрегон» был длиной ярдов в тридцать. Несколько футов погнутых поручней, одна спасательная лодка, колокол на гнилой веревке, керосиновый фонарь на носу – пароход, пожалуй, отслужит еще два-три года в Атлантике, если не налетит на норд в Мексиканском заливе. Тогда ему, ясно, конец. Впрочем, это не так уж важно – каждый, кто покупает билет, страхуется автоматически. Несколько пассажиров, опершись на поручни, стояли среди спутанных по ногам индюшек и глазели на порт – на склад, на пустую, спаленную зноем улицу с зубоврачебными кабинетами и парикмахерской. Мистер Тенч услышал скрип кобуры у себя за спиной и оглянулся. На него злобно смотрел таможенник. Он проговорил что-то, но мистер Тенч не разобрал слов.
– Простите? – сказал мистер Тенч.
– Мои зубы, – пробормотал таможенник.
– А-а, – сказал мистер Тенч. – Ваши зубы. – Таможенник был совсем без зубов и поэтому не мог говорить внятно – мистер Тенч удалил их все. Мистера Тенча мучила тошнота; что-то с ним неладно – глисты, дизентерия… Он сказал: – Протез почти готов, – и пообещал наобум: – Сегодня вечером. – Выполнить это было, конечно, немыслимо, но вот так и живешь, откладывая все в долгий ящик. Таможенника его ответ удовлетворил. Глядишь, он и забудет, да и что ему еще делать? Деньги уже уплачены. Так шла жизнь мистера Тенча – жара, забывчивость, откладывание дел на завтра; если удастся, деньги на бочку – за что? Он посмотрел на медленно текущую реку; в устье, как перископ, двигался плавник акулы. За долгие годы здесь сели на мель несколько пароходов, и теперь они служили креплением речному берегу, а их трубы косо торчали над береговым обрывом, точно пушки, нацеленные куда-то далеко за банановые деревья и болото.
Мистер Тенч думал: баллон эфира, ведь чуть не забыл. Нижняя челюсть у него отвисла, и он стал хмуро считать бутылки «Cerveza Moctezuma» . Сто сорок ящиков. Двенадцать на сто сорок. Во рту у мистера Тенча скопилась густая мокрота. Двенадцать на четыре – сорок восемь. Он сказал вслух по-английски:
– Ишь ты, недурненькая! – Тысяча двести, тысяча шестьсот восемьдесят. Он сплюнул, с вялым любопытством разглядывая девушку, которая стояла на носу «Генерала Обрегона» – стройная, тоненькая фигурка, обычно они такие толстухи, глаза, конечно, карие, а во рту уж обязательно поблескивает золотой зуб, но свеженькая, молодая… Тысяча шестьсот восемьдесят бутылок по одному песо бутылка.
Кто-то спросил его по-английски:
– Что вы сказали?
Мистер Тенч всем корпусом повернулся на голос.
– Вы англичанин? – удивленно проговорил он, но при виде широкоскулого, исхудалого лица, как бы обуглившегося от трехдневной бороды, изменил форму вопроса: – Вы говорите по-английски?
Да, ответил человек, он говорит по-английски. Весь сжавшись, он стоял в тени – маленький, в темном, поношенном городском костюме, с небольшим портфелем в руке. Под мышкой у него торчал какой-то роман; на обложке виднелись детали грубо намалеванной любовной сцены. Он сказал:
– Простите. Мне показалось, вы заговорили со мной. – Глаза у этого человека были немного навыкате, и в нем чувствовалась какая-то неуверенная приподнятость, будто он только что отпраздновал свой день рождения… в одиночестве.
Мистер Тенч отхаркнул мокроту.
– А что я говорил? – Он решительно ничего не помнил.
– Вы сказали: «Ишь ты, недурненькая».
– Разве? К чему это я? – Он уставился в безжалостное небо. Стервятник висел там, точно наблюдатель. – К чему? А, наверно, вон про ту девицу. Здесь хорошеньких не часто увидишь. На которую стоит посмотреть – одна-две за год.
– Она еще совсем юная.
– Да я без всяких намерений, – устало проговорил мистер Тенч. – За смотр денег не платят. Я уже пятнадцать лет живу один.
– Здесь?
– В здешних местах.
Они замолчали. Время шло, тень от таможни протянулась на несколько дюймов ближе к реке; стервятник чуть передвинулся в небе, точно черная часовая стрелка.
– Вы на нем приехали? – спросил мистер Тенч.
– Нет.
– Уезжаете на нем?
Маленькому человеку, видимо, хотелось уклониться от разговора на эту тему, но потом, точно объяснение все-таки было необходимо, сказал:
Грэм Грин — Сила и слава
12 3 4 5 6 7 …52
Соль земли
Романом Грэма Грина «Сила и слава» мы начинаем новую серию — «Соль земли». Книга Грина занимает в этой серии особое место: отец Александр перевел ее в то время, когда Грин не разрешал публиковать свои произведения в Советском Союзе — стране, преследующей инакомыслящих.
Отец Александр перевел «Силу и славу» для своей паствы — и не только перевел, но и сам начитал текст. История гонения опального священника была близка отцу Александру, и до какой-то степени он видел в его судьбе свою судьбу.
Приблизительно в те же годы этот роман перевела Н. А. Волжина, но перевела его «в стол».
Когда журнал «Иностранная литература» решился печатать «Силу и славу», а это было в начале перестройки, то неточности, касающиеся новозаветной тематики, редактор исправлял с помощью отца Александра. Естественно, встал вопрос о том, как обозначить на страницах журнала его участие в этой работе, и отец Александр сказал: «Пусть это будет текст Натальи Альбертовны Волжиной. Кто я как переводчик по сравнению с ней?» Предлагаемый перевод — это восстановленный текст самого отца Александра.
Мы будем продолжать эту серию, представляя в ней наиболее важные для отца Александра книги, герои которых — соль земли.
Екатерина Гениева
Предисловие
Говорят о силе и славе Христа распятого, о торжестве, путь к которому ведет через Голгофу. Людям свойственно преклоняться перед земной силой и земной славой, и не случайно, что господствующая триумфальная Церковь была идеалом многих христиан. Но Грин предпочитает говорить о Церкви в годы гонений, когда с нее спала пышная мишура и подверглись испытанию ее духовная сила и верность.
Иному читателю может показаться, что события романа разворачиваются в каком-то фантастическом государстве, что автор предлагает ему нечто вроде модной нынче антиутопии. На самом деле перед нами реальная страна: Мексика конца 20-х годов.
Мексиканский кризис назревал давно. Еще в XIX веке Церковь приняла активное участие в борьбе страны за отделение от Испании. В результате после провозглашения независимости католическая иерархия стала влиятельнейшей общественной силой государства и добилась больших привилегий. Однако очень скоро соперником ее выступила светская партия реформ. В 1857 году эта партия добилась принятия законов, направленных против Церкви. Монастыри были закрыты, религиозное образование изгнано изо всех школ, государственных и частных, духовенству предписывалось пройти регистрацию, ему запрещалось носить на улице сутану, заниматься общественной деятельностью, клириков лишили права владеть недвижимостью и поставили под строгий контроль государства. Все служители Церкви немексиканского происхождения должны были быть высланы из страны. Однако благодаря активному сопротивлению духовенства и верующих большинство этих законов не удалось провести в жизнь.
В начале XX века антицерковные силы вновь перешли в наступление. Переворот 1910—1919-х годов, потрясший Мексику, привел к власти непримиримых врагов христианства. Прежнее законодательство приняло еще более жесткий характер в Конституции 1917 года. Губернаторы штатов получили полномочия регулировать по собственному усмотрению число духовных лиц на их территориях. С непокорными расправлялись сурово и беспощадно.
Вожди мексиканской революции отнюдь не были марксистами. Один за другим они создавали полувоенные режимы, обычные в Латинской Америке. Антиклерикальные лозунги требовались им только для того, чтобы сломить соперника — Церковь. Их идеологией был светский либерализм и просвещение в духе XIX века. Однако жизнь при этих режимах меньше всего походила на жизнь свободного общества, обещанного старым либерализмом. В ответ на массовые репрессии Лига защиты свободы религии начала открытую борьбу с правительством. Вспыхнула гражданская война, длившаяся с 1926 по 1929 год. Против 50-тысячной правительственной армии выступило 23 тысячи добровольцев-католиков, сражавшихся под девизом: «Слава Христу-Царю!» Отсюда их название — кристерос.
В результате гражданской войны и давления Соединенных Штатов власти оказались вынужденными пойти на уступки. Повстанцам объявили амнистию, а большинство антицерковных законов осталось на бумаге.
Грэм Грин был хорошо знаком с положением дел в Мексике. В 1938 году он объехал эту страну как член комиссии, изучавшей факты религиозных преследований. Результатом путешествия и явились две книги: репортаж «Дорогами беззакония» (1939) и роман «Сила и слава» (1940), который был отмечен литературной премией как лучший роман года. В 1956 году роман был инсценирован.
Книга переносит нас в глухой южный штат Мексики, где губернатор все еще стоит на позиции непримиримой борьбы с Церковью. Его цель — уничтожение христианства. Духовенство объявлено вне закона. Епископы и священники вынуждены бежать. Остаются лишь двое. Одного принудили вступить в брак, чтобы он не имел возможности совершать богослужения, а второй много лет скрывается от полиции и продолжает свое дело тайно. Он-то и есть главный персонаж романа. Автор не называет его по имени, он хочет видеть в нем безымянного героя веры, ибо через него проявилась сила и слава Церкви.
Однако Грин сделал все, чтобы снять с мученика сусальную позолоту. Оставшись нелегально в своем приходе, священник падает духом. Он истерзан одиночеством и постоянным страхом. Он начинает пить, хотя в штате установлен сухой закон. В одной из деревень с ним происходит падение — мимолетная связь с женщиной в минуту отчаяния. В результате он становится отцом несчастного заброшенного ребенка. Одним словом, этот человек наделен множеством слабостей. Сам по себе он вовсе не герой. Мысль о своем грехе давит его. Он не чувствует в себе никаких сил для подвига. В романе его судьба противопоставлена благочестивой легенде, которую мать-католичка читает своим детям.
И все же, повинуясь внутреннему голосу, герой проходит свой путь до конца. Он не сознает себя настоящим исповедником веры. Но просто говорит, что над ним имеет власть нечто большее, чем он сам. Именно в этой его смиренной верности и торжествует Христос. Его сила и слава.
Протоиерей Александр Мень
СИЛА И СЛАВА
в переводе отца Александра Меня
роман
Тесней кольцо; злой силой свора дышит; И с каждым шагом смерть становится все ближе.
Драйден
Часть первая
Глава I
Порт
Мистер Тенч вышел под палящее мексиканское солнце на белую от пыли улицу узнать, не прибыл ли баллон с эфиром. На крыше сидели грифы и смотрели на него с гнусным равнодушием: он еще не стал падалью. Слабое чувство протеста поднялось в душе мистера Тенча; он соскреб расслаивающимися ногтями горсть земли с дороги и вяло бросил в птиц. Одна из них поднялась и, хлопая крыльями, полетела через город — над маленькой площадью, над бюстом того, кто уже перестал быть президентом, генералом и человеком, над двумя киосками с минеральной водой, по направлению к реке и морю. Там она не найдет ничего: в той стороне о падали заботятся акулы. Мистер Тенч вышел на площадь.
«Buenos dias», — сказал он человеку с ружьем, который сидел у стены, где осталось немного тени. Но это не Англия: человек не ответил ни слова, только недружелюбно взглянул на мистера Тенча, будто не знал этого чужака и словно мистер Тенч не имел отношения к его двум золотым коронкам. Обливаясь потом, мистер Тенч прошел мимо казначейства, но забыл, зачем шел: за стаканом минеральной? Кроме нее из-за сухого закона единственное, что можно выпить в этом штате, — пиво, да и то лишь по особому случаю: оно являлось государственной монополией и стоило слишком дорого. Мистер Тенч ощутил отвратительную тошноту в желудке — нет, вроде бы, он шел не за минеральной водой. Ну, разумеется! Баллон с эфиром… Прибыл пароход. Он слышал его торжествующий гудок, когда лежал в постели после завтрака. Миновав парикмахерскую и две зубоврачебные амбулатории, он вышел между складом и таможней на берег реки.
Река медленно текла к морю среди банановых плантаций. «Генерал Обрегон» причалил к берегу, и с него сгружали пиво — с сотню ящиков уже стояло штабелями на набережной. Мистер Тенч остановился в тени таможенного здания и подумал: «Зачем я здесь?». Пекло выжгло ему память. Он собрал горькую слюну и с отчаянием плюнул в солнце. Потом сел на ящик и стал ждать. Все равно делать было нечего: до пяти к нему никто не придет.
«Генерал Обрегон» был длиной ярдов в тридцать. Несколько футов сломанных поручней, одна спасательная лодка, колокол, висевший на гнилом канате, керосиновый фонарь на носу — похоже, он продержится в Атлантике еще года два-три, если только его не настигнет в заливе северный ветер. Но тогда уж ему, разумеется, крышка. Впрочем, это не имело значения: каждый, кто покупал билет, тем самым приобретал и страховку. С полдюжины пассажиров стояли среди связанных за ноги индюков и глазели, перегнувшись через поручни, на порт: на склады, пустые, выжженные улицы с зуболечебницами и парикмахерскими.