Содержание
- «Ребенок может меня послать, а я умру для него в проеме двери». Как работает больничный клоун
- Тяжелая работа на конкурсной основе
- Клоун — это фактически игротехник-психолог
- Ребенок может послать, а умирать в проеме двери может только клоун
- Где еще можно встретить клоуна
- Вчера был клоуном, сегодня — похоронный агент
- Доктора-клоуны
- Как всё устроено: Доктор Клоун
- Благотворительный фонд содействия развитию больничной клоунады «Доктор Клоун»
«Ребенок может меня послать, а я умру для него в проеме двери». Как работает больничный клоун
Как принести радость и свет туда, где этого больше всего не хватает? В России больничные клоуны работают уже 15 лет, и появились они благодаря усилиям одного человека, который променял диплом юриста на красный клоунский нос.
Константин Седов рассказывает порталу «Правмир» о том, как устроена работа больничного клоуна, как развеселить ребенка под капельницей и чем клоун может помочь врачам и школьным психологам.
«На войне с болезнью есть бойцы — дети и их родители, которые борются, и врачи, которые пытаются отбить детей у болезни. И есть мы, больничные клоуны — концертные бригады, которые приезжают на фронт, поют песни, танцуют и воодушевляют воинов, чтобы они потом шли воевать дальше».
Константин Седов — первый в России профессиональный больничный клоун. Он работает в этой сфере уже пятнадцать с половиной лет. А началось все с того, что Костя увидел фильм «Целитель Адамс», где главного героя сыграл Робин Уильямс, его любимый голливудский актер. У Уильямса был очень живой и интересный персонаж — доктор, который надевал клоунский нос и смехом и шутками пытался поднять настроение паллиативным пациентам-детям, которые лечатся в онкологическом отделении американской больницы.
© medclown.ru
— Этот фильм я увидел, когда мне было лет 20, — говорит Костя. — До этого я учился на юриста в Высшей школе экономики, и вдруг пошел в клоуны: друг привел меня в РДКБ, и с тех пор я тут, потому что понял — это очень круто, когда ты делаешь и сразу видишь результат. Крайне редко не получается, или клоунам по каким-то причинам говорят: «Нет, нельзя заходить в палату».
Это попытка изменить мир — ты и твой партнер можете поднять настроение именно этому конкретному ребенку, проходящему тяжелое лечение, или человеку в паллиативе, или пожилому человеку в доме престарелых. Вы можете найти контакт, который изменит атмосферу в палате, в отделении или в комнате и сделает ее более ресурсной.
До того, как Костя попал в первый раз в Российскую детскую клиническую больницу, больничных клоунов в России не было. Но вообще они появились 45 лет назад в Нью-Йорке, и начал все профессиональный клоун Майкл Кристенсен. На сегодняшний день больничная клоунада — это настоящая серьезная профессия. Например, недавно на конференции больничных клоунов в Португалии были 229 клоунов из 39 стран, и все было, как положено на научной конференции — докладчики, секции: работа с пожилыми, работа с людьми с деменцией, с аутизмом… В Израиле клоуны работают с детьми, пережившими изнасилование, помогают справиться с состоянием шока.
Тяжелая работа на конкурсной основе
Больничные клоуны — это некоммерческая организация, которая должна быть независимой от работы больницы. Это театральный терапевтический проект, у которого свои законы. Обычно израильские, голландские клоуны заключают договор с больницей: там есть правила, которые они обязуются соблюдать, прописаны их права и обязанности (прав один абзац, а обязанностей два листа, но это нормально для больницы).
© Константин Седов / Facebook
У наших клоунов есть медкнижки, есть график посещений отделений, есть ежегодные прививки от гриппа, как у сотрудников больниц, но ни больница, ни врачи, ни дети им не платят — это абсолютно бесплатная работа по улучшению качества жизни детей, врачей и медперсонала в больнице.
При этом клоунам платит зарплату их организация, которая постоянно ищет на это деньги. У них есть график работы: работают два дня в неделю по 3-4 часа, иногда есть выходы на полный день с перерывом. Для клоунов это тяжелый морально, а иногда и физически, труд — три-четыре часа импровизации, надо, не присаживаясь, пройти 25-30 палат, где у каждого ребенка и каждого родителя разное настроение. Получается около 45 детей. И клоун посещает их два раза в неделю.
Когда Костя только начинал делать проект с коллегой Андреем Кизино, проект был полностью волонтерским. При этом ротация клоунов составляла 90%. Именно поэтому стало очевидно, что эта деятельность должна быть профессиональной, регулярной и оплачиваемой.
— Из настоящих волонтеров, которым удается делать профессионально свое дело вообще без денег, я знаю только «Лиза Алерт» и даниловцев, и я не понимаю, как им это удается, — объясняет Костя свое решение.
— А нерегулярно ходить к тяжелобольным детям — это больше чтобы потешить свое самолюбие: отдать им пару выходных, пообещать еще приехать и забыть про это. Но они же будут ждать вас в следующее воскресенье…
В больничные клоуны не так легко попасть, и если раньше Костя делал большие массовые школы для всех желающих с кастингом, на который приходило сто желающих на десять мест, то сегодня он так уже не делает — профессиональные больничные клоуны выбирают будущих коллег точечно и по рекомендации из профессиональной среды.
Клоун — это фактически игротехник-психолог
— Мы учим по-разному «пристраиваться» к ребенку, играть в разные статусы, в различные импровизационные истории, — рассказывает Костя. — У нас нет никаких мизансцен, нет готовых сценариев — мы видим ребенка и учитываем его состояние. Ты можешь выучить кучу стендапов, но вот ты пришел — а у ребенка температура 38, и он лежит и ничего не хочет, и он тебя не будет слушать и прыгать с тобой тоже не будет. Поэтому ты приходишь, тихонько садишься рядом и начинаешь аккуратно подстраиваться под его темп, чтобы ему было интересно, чтобы ты не энергию у него забрал, а наоборот, что-то дал.
Клоун — это фактически игротехник-психолог, потому что мы профи именно по игре и опыту. Ты к каждому подстраиваешься, и опыт подсказывает, что здесь ничего не пойдет, нужно просто посидеть и подождать. А вот здесь нужно работать через маму. Здесь надо вообще работать с клоуном-партнером, не смотреть на ребенка, чтобы его не пугать, и когда он захочет, он включится — может быть, через три минуты, может, через пять…
© Константин Седов. Фото: Анна Данилова
Клоун работает с ребенком от 4-5 до 15 минут. Кажется, что совсем мало, но ведь это происходит еженедельно. Приходить каждый день или быть там по часу — это тяжелая психотерапевтическая работа, которая, возможно, нужна одному, двум, трем детям в отделении, но не всем. Клоуны говорят, что 15 минут достаточно: перебор — тоже плохо, их задача — разыграть ребенка, а не завершить этот гештальт и уйти.
Но визит клоуна с его уходом не заканчивается: они убежали, а ребенок остается с этим послевкусием — вспоминает, думает, обсуждает, и через неделю они приходят снова и история продолжается.
В основном в проекте участвуют актеры, прошедшие обучение, стажировку, коучинг, супервизии у личных португальских, французских, голландских, немецких, американских, израильских, испанских тренеров. Для них это не основная, а вторая или третья работа. Клоунов знают заведующие отделениями, врачи, дети, они еженедельно ходят в конкретные отделения. Всего больничных клоунов — 60 человек, из них 30 в Москве, остальные в других пяти регионах: в Рязани, Орле, Ростове-на-Дону, Петербурге и Казани.
Ребенок может послать, а умирать в проеме двери может только клоун
Клоунов, которые регулярно ходят к тяжелобольным детям, часто спрашивают: «Ребята, вы что, железные?» Нет, они обычные, и секрет того, что они могут изо дня в день входить в палаты, где лежат дети с самыми тяжелыми диагнозами — в том, что для них это работа и возможность помочь, а не смотреть со стороны.
— Когда я пошел в супервизию и стал не клоуном, а наблюдателем — то есть приходил со своими клоунами и смотрел на то, как они работают, — вот тогда мне было очень тяжело, именно потому что там я был просто человек, который все это видел и сидел в стороне, ничего не делая. Стало тяжело, когда у меня появились свои дети, потому что все больные дети стали похожими на моих детей. Я работаю с психологом и прорабатываю эту проблему, потому что иначе невозможно вообще будет работать.
Клоун приходит не к больному ребенку, не к пациенту — он приходит просто к ребенку и играет с ним, понимая его ограничения и возможности. С ним можно то, что нельзя с другими, и для ребенка, находящегося в сложном психологическом состоянии, в одних и тех же условиях, в тяжелых физических ощущениях, это становится отдушиной.
© medclown.ru
— Ребенок может послать меня, — говорит Костя, пожимает плечами и мгновенно начинает играть немного обескураженного клоуна: — «Ну ладно, я пошел, дорогу знаю, я там уже был». — Он, не вставая с места, идет к двери, и я каким-то непостижимым образом вижу, что он доходит до дверного проема и оборачивается: — «Можно я посижу у тебя? Нет? Хорошо, хорошо, подальше — так подальше».
И я не обижусь. Я даже подумаю: «О, ребенок выдал агрессию, это хорошо, потому что когда и на ком он еще может выместить агрессию? На клоуне».
Ему стало чуть полегче, а мне — как с гуся вода, я пошел дальше.
«С гуся вода» приходит не сразу, и в первые три-четыре года агрессия все-таки царапает, и с этим надо работать. Клоуны представляют себе мусорное ведро и всю агрессию выбрасывают туда.
— Моему сыну три года, — говорит Костя, — и когда он говорит: «Я тебя не люблю, уйди, папа», что, я буду обижаться, что ли? Нет, конечно, потому что я понимаю, что это ребенок, он не контролирует свои эмоции — даже взрослый не контролирует под гормонами и химией, и не должен. Но у нас есть границы: мы не позволяем себя унижать матом и физическим насилием. Все остальное — можно. «Пошел вон!» — «Куда вон идти?» — «Туда! Все, уходи!» — «Все, ухожу, хорошо. Больше не буду шутить. Все, пошел».
Иногда клоуна останавливают и возвращают обратно. Бывает, например, так: «Слушай, ты меня уже выгнал, дай хоть минуту посидеть, отдохнуть». — «Ладно, сиди, отдыхай». И дальше завязывается какая-то история: «Во что играешь? А, я тоже, я там всех поубивал». Клоун видит что-то, за что можно зацепиться, потому что клоуны — это профессиональные «цеплятели», и их задача — развить коммуникацию и контакт через что угодно. «А что за игрушка лежит, твоя или не твоя? О, давай поиграем» — и так далее. Надо найти то, что интересно ребенку. «Во что ты хочешь играть? Давай ты будешь в меня стрелять, а я умру?» Потом клоун стреляет в него, но у ребенка бронежилет и так далее. История заканчивается тем, что клоун умирает 15 тысяч раз в проходе двери — и ребенок хохочет.
Кто еще будет умирать у него в дверях? Врач, медсестра, мама, психолог? Нет, только клоун.
Врачи — бойцы, а мы — как концертные бригады на фронте
Больничных клоунов Костя сравнивает с концертной бригадой, которая выезжает на фронт, чтобы поддержать у солдат боевой дух.
— На войне есть бойцы — дети и их родители, которые борются с болезнью, и врачи, которые пытаются отбить детей у болезни. И есть концертные бригады, которые приезжают на фронт, поют песни, танцуют и воодушевляют воинов, чтобы они потом шли воевать дальше. Артисты не участвуют непосредственно в боевых действиях, но благодаря им бойцы уже не просто идут в атаку, а со смыслом, за конкретную родину, за песни, которые могут быть уничтожены врагами, за радость и нормальную мирную жизнь, о которой им напомнили артисты.
© С детьми. Фото: Анна Данилова
Кстати, больничные клоуны работают не только с детьми, но и с врачами, эмоционально их разгружают по мере возможности. И иногда врачи рады клоунам не меньше детей.
— Хирурги меня без фокусов из отделения не отпускают, — улыбается Костя. — И я вынужден придумывать фокусы прямо на ходу, иначе я буду там сидеть целый час, пока не покажу что-нибудь новенькое…
Еще одна важная, уже более серьезная часть работы больничных клоунов с врачами — коммуникативные тренинги. Костя Седов с Алексеем Корочкиным, реабилитологом в ФНКЦ, который знает медицинскую часть и представляет себе запросы врача, разбирают примерный кейс и потом разыгрывают ситуацию, представляя пациента и врача. Клоуны проводят игровые тренинги, обучая общаться с ребенком и родителем как с партнерами, разбирают вместе работу в стрессовой, конфликтной ситуации.
— Мне кажется, что — не всех, но многих — дел врачей, которые сейчас заводятся, могло бы не быть, если бы коммуникация не была изначально нарушена, если бы с человеком просто нормально поговорили, возможно, зафиксировав этот диалог на бумаге, — говорит Костя. — А так мы наблюдаем вспышки ярости пациентов, которые подают в суд, пишут письма президенту, всех в очередной раз проверяют и трясут, и в итоге все это заканчивается непонятно чем, но нервотрепкой для всех — точно.
У нас нет до сих пор культуры общения с пациентом. В советской системе пациенты были стадом, сейчас пациент — клиент.
Пациенту важно чувствовать себя не просто телом, с которым происходит что-то непонятное, а понимать, что от него что-то зависит, что он что-то значит — и с ребенком-пациентом то же самое.
Этому больничные клоуны, в том числе, и учат — именно потому, что они находятся между врачом и пациентом, и при этом вне медицинской системы. По мнению Кости, отношение врача к пациенту постепенно меняется — дают о себе знать тренинги по коммуникации для врачей.
Да и на клоунов в больнице врачи сегодня смотрят совсем по-другому.
— Иду я по отделению, а навстречу мне профессор Карачунский, человек-мозг, вокруг него врачи, которые меня не знают, говорят: «Уходите, сейчас обход». А профессор говорит: «О, Константин! Давайте с нами на обход!» — «Давайте». И мы с ним в обнимку идем на обход, я работаю с ребенком, а он говорит с мамой в коридоре. Если клоун отвлечет ребенка, который не понимает, почему к нему пришли 5-9 врачей, у него не будет страха.
© Фото: Константин Седов / Facebook
Во многих больницах клоунам рады, но все-таки пока еще не везде. В одной из них идею поддержали психологи, пригласили. Клоуны пришли, но встретили сопротивление, потому что главными в отделении оказались не врачи, а воспитатели.
— Как выяснилось, дети в этой больнице лежат без родителей, и воспитатели держат дисциплину в этом «трудовом лагере», — говорит Костя. — Когда мы пришли, они нам сразу сказали: «Вы нам тут не нужны, мы так сами можем. Мы будем вас представлять и решать, куда вы пойдете». Мы сказали: «Не надо нас представлять, не надо контролировать, пожалуйста; мы сами спросим, заходить ли, и если нам скажут «нет», ни в коем случае не зайдем. Можете быть рядом с нами, но не надо идти впереди паровоза и говорить: «Сейчас придут клоуны».
Клоуны прошли по всему отделению и даже зашли к двум детям с ДЦП, хотя воспитатели сказали им: «Там лежат два „овоща“, к ним не ходите» — эти два малыша хоть и не ходили, но видели, улыбались, играли.
— Мы походили по отделению, нянечки поулыбались, дети поулыбались, вроде все было хорошо, но воспитатели нам сказали: «Подумаешь — клоун, я так тоже могу, у меня опыт арт-терапии 30 лет, я с 1981 года здесь, что вы меня тут учите?» — вспоминает Костя. — В итоге они сказали, что им тут не нужны клоуны, и благодаря воспитателям эта больница не попала в наш список.
Все 15 лет работы Костя находится в уникальном положении — постоянно наблюдает за тем, что происходит в медицине. По его словам, еще лет 7-8 назад все было в ужасном и неотремонтированном виде, а сейчас кое-что отремонтировали. Но больницы, которые не показывают по телевизору, по-прежнему убитые, в них нет нормальных условий труда, нет самых примитивных компьютеров — и это при колоссальных требованиях санэпидстанций и прочего надзора. При таких условиях труда, повышенных требованиях и маленькой зарплате выгорание происходит моментально, и такому врачу уже не до коммуникации с пациентом — ему бы выжить, чтобы работать. И хотя сегодня ситуация кое-где поменялась, делаются ремонты, нагрузка на врачей стала чуть-чуть меньше, чем была, но все равно она запредельная.
— Кажется, в медицину наконец пришли современные технологии, — говорит Костя. — Мы сильно продвинулись за это время. Мы многое неплохо лечим, как в Израиле и Германии, но реабилитация, восстановление после лечения в Европе в несколько раз лучше, чем у нас. У врачей стали чуть лучше условия труда. Но при этом стали выше запросы родителей, которые пишут письма, скандалят, потому что теперь есть интернет и каждый может написать письмо Путину. Это началось года два-три назад: сумасшедшая мамочка жалуется, приезжает проверка, и вся больница стоит на ушах.
Где еще можно встретить клоуна
С 2018 года Константин работает штатным клоуном в «Хорошколе» — первым в России школьным клоуном. «Хорошкола» — это частная школа с самой крупной сетью психологической поддержки детей в школе в России: в ней 23 психолога и… два клоуна: Костя и его жена Ольга. Задача клоуна в школе — быть между психологом, учителем и ребенком, быть другом детей, но взрослым. Благодаря этому клоуну могут рассказать то, что не расскажут психологу или учителю.
— Я — переводчик со взрослого языка на детский и обратно, посредник, я могу свести ребенка с психологом, к которому он сам не подойдет и не скажет о своей проблеме, в результате психологи фиксируют проблему еще на стадии зачатия и работают с ней.
В школе Косте очень хорошо — не в последнюю очередь потому, что он там просто клоун, а не руководитель. Он работает и в детском саду школы, и когда надо, играет антигероя или героя в истории-квесте, помогает с игрой психологу, а нейропсихологу — в работе с мозгом.
Понятно, хоть и немного странно, видеть клоуна в детской больнице или в школе, но совсем удивительно встретить его в паллиативном отделении или в доме престарелых.
Взрослые пациенты реагируют на них по-разному. Бывает, что прогоняют, говорят: «Чего вы пришли?» И сложность работы со взрослыми состоит в том, что к ним надо приходить с чем-то конкретным.
Дети готовы ко всему, им можно ни с того ни с сего предлагать что угодно, а взрослому нужна конкретная тематика, повод.
Поэтому в паллиативные взрослые отделения клоуны ходят по праздникам, чтобы было понятно, что они пришли на праздник, а не просто так зашли.
Иначе они слышат от взрослых пациентов: «Что вам надо?», «Мне не нужно ничего!», «Уходите, я неверующий»…
— Мы с Олей, моей женой, ежеквартально ездим в дом престарелых в Дубне, — говорит Костя. — Там лежат мужики по 50-60 лет и 80-90-летние бабушки, инвалиды, никому не нужные после инсультов. У кого-то из них есть дети и внуки. У одной бабушки, например, трое детей, восемь внуков, шестнадцать правнуков, и она в доме престарелых. При этом она абсолютно сохранная, с ней все в порядке, кроме памперсов — но она сломала шейку бедра, и ее сдали в дом престарелых, чтобы не возиться. Она хочет вылечиться и выйти, но ее уже никто не ждет: квартиру продали, и там живут другие люди… Вот такие истории меня убивают.
Вчера был клоуном, сегодня — похоронный агент
Как клоуны переживают уходы детей, к которым они приходили каждую неделю, смешили их и надеялись на то, что рано или поздно ребенка выпишут домой здоровым? Спасает, как это ни банально, возможность помочь, дело, которым ты занимаешься — в этой ситуации личные переживания отходят на второй план.
— Однажды в отделении трансплантации костного мозга ушла девочка Аня. Я был у нее во вторник, в среду она была в реанимации, а в четверг ушла. В четверг я пришел в отделение ТКМ, мама плакала, и я все понял… А в пятницу надо было уже делать документы, потому что впереди были выходные, и необходимо было успеть оформить транспортировку и достать цинковый гроб, чтобы отправить их домой, в регион. И Анина мама сказала: «Костя, вы еще позавчера были клоуном, а сегодня уже в черной рубашке и похоронный агент». И я понял, что да — теперь я похоронный агент, и да — это тоже работа. Я должен поддержать маму, просто постоять помолчать рядом, подержать ее за руку, сделать за нее всю эту бюрократию, которую она не может сделать своими трясущимися руками, отправить их рейсовым самолетом в регион и проводить. Это куча бумаг, куча поездок, куча энергии. Но это работа. Если бы я был просто наблюдающим, сочувствующим, это меня, наверное, травмировало бы.
У больничных клоунов серьезно организована работа с эмоциональными переживаниями. У многих есть личные психологи, к ним приходит психолог из МЧС, которая раньше работала в центре экстренной психологической помощи МЧС, и раз в квартал они с ней собираются и обсуждают, что произошло — например, в больнице умер ребенок, кто как это пережил. Они поднимают темы смерти, агрессии, границ, переносов, и это очень эффективно.
Когда каждый говорит о том, что он пережил, когда все делятся своими эмоциями, ты понимаешь, что ты не один, и тебе становится легче.
Каждый месяц у больничных клоунов проходит семинар по повышению квалификации, на котором они работают в паре. И вообще всегда рядом есть психологи, есть руководство, коллеги, к которым можно обратиться за помощью, ведь главное в таких ситуациях — чтобы человек был не один с тем, что он переживает.
Если спросить Костю про выгорание, он отмахивается:
— поделитесь с друзьями!
Доктора-клоуны
Клоун – это партнер по радости. Но лишь до тех пор, пока не снял свой красный нос. С носом – можно все, без носа – никаких личных контактов и близкого общения. Максимум – невинная улыбка в ответ на приветствие
«Больничные клоуны» готовят в Москве большой праздник «Рыжий», который пройдет в воскресенье, 28 июля в саду Эрмитаж. Последний месяц их страничка в Фейсбуке пестрит объявлениями по этому поводу. Главный организатор праздника – Константин Седов, художественный руководитель «Больничных клоунов». В рамках проекта «Кто есть кто в благотворительности» мы поговорили о том, кто такие больничные клоуны, как ими становятся и какую радость они приносят больным детям.
Фото: личный архив Константина Седова
Константин Седов занимается больничной клоунадой уже восемь лет. Когда-то он пришел волонтером в группу милосердия при Российской детской клинической больнице (РДКБ) с вопросом, какая помощь нужна. Ему ответили, что «требуется кто-то на букву «к»», но не «кредитор» и не «кровосдатчик». Так, неожиданно для самого себя Костя Седов стал первым в России специалистом в области клоунотерапии, или попросту доктором-клоуном.
– Доктор-клоун – звучит очень необычно. А вообще какими способностями должен обладать человек, чтобы состояться как больничный клоун?
– Мы берем к себе, конечно, не всех. К нам приходят люди старше 24 лет. Нам важно, чтобы это были уже сформировавшиеся личности, не студенты.
Мы считаем, что круг профессий, из которых можно прийти в больничную клоунаду, ограничен. И пока список закрыт. Их всего пять: психологи (клинические и детские), педагоги (но не всех берем, потому что редко когда педагог может быть хорошим актером), актеры, режиссеры и музыканты. То есть те люди, которые тесно связаны с творчеством и работой с детьми.
Этот человек прежде всего должен быть обучаемым. Должен интересоваться и любить детей. Должен быть гибким, терпимым, потому что дети бывают разными. Это должен быть человек, ориентированный на партнеров (партнера-клоуна, партнера-ребенка). Умеющий видеть не только объект, но и партнера в лице ребенка, родителя, врача. Это навыки, которые очень тяжело выработать. Они либо есть, либо их нет.
Больничный клоун – профессия, требующая постоянного повышения квалификации, постоянных тренингов, работы в паре, специального и серьезного обучения. Это серьезная профессия, которая может влиять положительно на ребенка и состояние его здоровья. Но все это требует больших творческих и даже физических затрат. Поэтому мы, как и наши коллеги из Германии, Италии, Франции, Австралии, Новой Зеландии, Швейцарии не видим в этой профессии волонтеров. Больничная клоунада – строго квалифицированный труд.
На сегодня это работа на три-четыре часа в день, два раза в неделю. Но количество часов и выходов клоуна со временем мы намерены увеличить.
– Вы нанимаете человека к себе на работу после окончания вашей школы?
– Нет, не нанимаем. Сначала мы его отбираем. У нас очень строгий кастинг. Потом мы его обучаем, стажируем и только потом, по результатам стажировки, говорим «да» или «нет». После стажировки мы, как правило, говорим «да» всем. Потому что «нет» говорится на этапе семинаров, если стало ясно, что человек профнеприроден. Но если человек прошел стажировку, то скорее всего он получает добро, с ним заключается договор, ему оплачивают его работу. Конечно же, эти деньги и на уровне региона, и по меркам Москвы очень скромные. Мы не можем сказать, что это заработная плата и что на это можно жить. Конечно нет. 10-16 тысяч рублей в месяц за два-три раза в неделю очень тяжелой в эмоциональном плане работы. Поэтому для актеров больничная клоунада часто вторая, третья подработка. Но ни в коем случае не халтура.
– А как же остальные желающие быть докторами-клоунами?
– В Голландии организация, которая занимается больничной клоунадой, одна на всю страну. При этом в каждой из ста больниц есть свои клоуны. Правда Голландию на самокате за два часа проехать можно вдоль и поперек. В случае с Россией этот номер не проходит.
Мы видим, что у нас есть много последователей в регионах, а так же огромное количество тех, кто собирается стать волонтером или «волонтерит» уже сейчас. Для них мы тоже стали устраивать бесплатные семинары.
На такой вот семинар (школу больничных клоунов в лайт-варианте), который пройдет 25-27 июля, к нам приедут 80 человек из Белоруссии, Украины, Киргизии, Казахстана, четырнадцати регионов России, включая Сахалин. Мы будем давать слушателям основы работы профессиональных больничных клоунов. Рассказывать о том, как строить собственную профессиональную организацию. Мои коллеги только что вернулись из Голландии, недавно мы были в Израиле, Франции. Одним словом, опыт у нас огромный. Мы свою собственную организацию построили на примере европейских профессиональных организаций. Поэтому намерены делиться опытом, чтобы и в регионах у нас появились наши партнеры, такие же профессиональные больничные клоуны.
А потом, 28 июля в саду Эрмитаж пройдет согласованный со столичным департаментом культуры потрясающий семейный праздник «Рыжий». Где ребята, которых мы уже обучили, которые уже «ходят» в регионах, будут вместе с нами работать. Это будет инклюзивный праздник. Мы соберем самых разных детей – особых, болеющих, с ДЦП, колясочников и самых простых здоровых деток. За последние пять лет это будет первый в Москве некоммерческий праздник, на котором не будет никакой продажи товаров, только веселье. И все дети будут докторами. А потом нас ждут четыре дня мастер-классов для наших клоунов. Нам будут преподавать голландские специалисты, мастера из Германии и США. Все это стоит бешеных денег: и приглашения, и организация фестиваль, и семинар для волонтеров, и питание, и проживание для мастеров. Но наша организация все оплачивает, потому что понимаем, что волонтеров нужно поддержать. Только прилететь участникам придется за свой счет.
– Откуда у вас столько средств?
– Все наши спонсоры в основном частные лица. С августа нас, правда, планирует поддерживать компания Мегафон, а так 2/3 бюджета покрывают частные лица. Люди, которых я знаю, которые знают меня и вкладывают свои личные деньги. Это, конечно, все очень приятно и почетно для нас, но вместе с тем очень шатко, особенно если речь идет о поддержке со стороны бизнесменов. Куда ветер дунет завтра, неизвестно, поэтому мы постоянно ищем новых спонсоров.
В штате организации «Больничные клоуны» есть директор, художественный руководитель, помощник худрука, бухгалтер. А вот профессиональных фандрайзеров нет. В Голландии же, например, поиском средств занимается целый штат – 45 сотрудников. А еще точнее, больничные клоуны там сотрудничают с агентством, которое привлекает доноров за процент. Поэтому голландской организации больничных клоунов удается и творческими проектами заниматься, и экономические проблемы решать.
– В чем ваша специфика? Чем доктор-клоун отличается от циркового?
– Да это небо и земля, совершенно разные вещи. Цирковые клоуны работают на манеже. Это крупная форма и совсем другая драматургия. Это сюжет, который продуман уже от и до. Больничная же клоунада в первую очередь импровизация. Не каждый даже очень хороший цирковой актер или клоун способен импровизировать. А у нас все построено на этом. Мы работаем с ребенком лицом к лицу в палате или холле медучреждения. Для нас ребенок – это партнер в работе. И это действительно очень серьезно и сложно. В больнице нет и толики театральной обстановки. Здесь постоянное движение: ходят дети, ходят врачи, медсестры, кому-то ставят капельницы, кто-то плачет, а кого-то тошнит. Все наши дети – очень тяжелые пациенты. И мы работаем в обстановке и ситуации реальной больницы. Мы не можем сказать: «Стоп! Никто не плачет, никому ничего не колоть и все перестали тошнить!» Мы всегда спрашиваем разрешения, можно ли войти (специфика больниц и положения пациентов такова, что они лишены волеизъявления. Никому нет дела до их желаний и страхов. Врач должен совершить определенные манипуляции, часто болезненные, чтобы приблизить ребенка к выздоровлению). Мы же толерантны и терпимы. У нас к каждому ребенку есть свой подход, который поможет ему пережить болезненные ощущения.
– Как вообще дети в больницах реагируют на клоунов? Не бывает, что они их боятся? Ведь у многих взрослых детские страхи связаны именно с клоунами?
– Все очень относительно. Это действительно распространенный миф о детских страхах. Но наши клоуны работают с детьми регулярно. Это не просто отработать праздник, повеселить деток, собраться и уехать. Мы работаем с каждым ребенком в онкологии по два-три, пять месяцев, по году и находим к каждому свой конкретный подход. Дети могут бояться клоунов поначалу, но после месяца работы у нас не бывает ни одного ребенка, который не откликался бы на работу клоуна, не отвечали бы взаимностью.
У нас есть протоколы работы с детьми. Мы серьезно изучаем детскую возрастную психологию и выступления градируем по возрасту. Мы понимаем, например, что ребенок до двух лет боится не проснуться, боится перегруженной информации, боится шума. С двух до трех лет дети боятся громких и резких звуков, боятся, что мама уйдет и оставит одного. Работая с детьми, мы для самих себя проясняем все эти моменты и делаем все очень аккуратно и профессионально.
Когда я восемь лет назад начинал работать клоуном и был неопытен, у меня действительно плакали дети. Правда, плакал один из тридцати. Теперь плачет один из ста. Однако мы с коллегами понимаем, что и эти слезы часто необходимы ребенку. Клоун выступает тем раздражителем, который дает возможность выдать эмоцию, ведь переживания ребенка, находящегося на больничной койке, чрезвычайно острые. Функция клоуна в этой ситуации очень важная и полезная.
Мы не питаем иллюзий, что нас все любят. Мы не боги, не врачи, не целители, но мы те, кто может здесь и сейчас, в этой палате и в этом отделении, сделать так, чтобы ребенку стало легче, помочь преодолеть то, что преодолевать очень тяжело.
– А в чем специфика детей в больницах? В чем они нуждаются?
– А чем они отличаются в лучшую или худшую сторону от детей, которых там нет? Им так же, как и их здоровым сверстникам, необходимо детство, когда оно по внешним и формальным признакам пропадает, потому что они находятся в режимном помещении больницы с болезненными и тяжелыми процедурами. Клоун тот, кто играет с ребенком по его правилам и в его игры, с его идеями и с его сказками. Не по желанию клоуна, а по сценарию самого ребенка. И это вырастает в то партнерство, в котором ребенок может, просто даже командуя клоуном, проявлять волю, тем самым свою волю развивая. Через игру проявлять какие-то черты характера, которые он мог бы развить и проявить в нормальном детстве, играй он в это время в песочнице, в лагере, в садике, в школе. Состояние ребенка в больнице – это тотальная зависимость от лекарств, мамы, врачей.
– Как выдумываются сюжеты для детей? Откуда они берутся?
– В том то и дело, что мы импровизируем от детей. Перед тем, как войти в палату, мы общаемся с врачом и узнаем о ребенке все: возраст, состояние, настроение, увлечения, кто родители и т.д. И на основе этой информации можно что-то предполагать и выдумывать. Мы входим не в незнакомое пространство, а вооружившись. В своих выступлениях мы гибки. Можем идти от ребенка, а можем, видя, что ребенок не готов к общению, чтобы не давить на него, работать от партнера-клоуна, с которым выходим в паре. И тогда ребенок становится зрителем.
– Расскажите, пожалуйста, о себе. Где вы получили профессию больничного клоуна?
– Я самоучка. По образованию юрист, выпускник Высшей школы экономики Клоуном я работаю уже восемь лет. Первые два-три года работал один. Потом у меня была волонтерская организация, школа волонтеров (где давались основы актерского мастерства и общения с аудиторией). А два года назад появилась некоммерческая организация «Больничные клоуны», одной из программ которой является школа больничных клоунов.
А вообще я учился у клоуна Антошки (Андрей Кизино) из швейцарского фонда «Теодора», у клоунов Петерсона и Легостаева из московского цирка на Цветном бульваре, отдельно учился технике фокусов и моделированию из шариков. Потом было обучение во Франции, учился у швейцарских клоунов. Еще ездил учиться в Израиль. Ну и школа-студия театрального мастерства при ВГИКе. Я такой уже обученный, но готов учиться дальше. И очень этого хочу. И учусь.
Создавать «Больничных клоунов» помогала моя коллега юрист Галина Шатилова. Она же – директор и мой друг. Третьим с нами был еще один мой друг Вадим Ларченко, актер, режиссер, больничный клоун с 2008 года. Постепенно мы разрослись и превратились в действительно большую организацию. Сегодня в АНО «Больничные клоуны» входят 52 человека. 26 профессиональных больничных клоунов в Москве, 8 в Петербурге, 12 в Казани, 4 в Ростове и 2 в Орле. Все эти люди – выпускники нашей школы больничных клоунов.
– Что собой представляет ваша школа?
– Школа длится три месяца. А программа нашего обучения очень разнообразна. Это либо три блока по семь дней, либо пять блоков по четыре дня. Каждый блок посвящен конкретной теме с упражнениями. Есть блок физиологии, дефектологии, блок психологии с лекциями врачей-эпидемиологов и онкологов, блок медицинский, где мы знакомим с санитарными нормами, блок телесно ориентированной терапии, блок сказкотерапии, работы со звуками, работы с голосом, актерское мастерство, создание образа, обучение фокусам и моделированию, навыками коммуникации с детьми, отработка больничных ситуаций.
Все это квалифицированные предметы, который для обычного человека достаточно сложны. Поэтому для того, чтобы эффективно обучать, мы берем только тех людей, которые в силу образования уже знакомы с основами этой профессии.
Потом обязательная примерно полугодовая стажировка студентов. Время стажировки зависит от количества выходов, которые студенты делают. Под выходами я имею в виду работу со старшими клоунами, наблюдения за клоунами во время работы с замечаниями. Далее, примерно раз в полгода мы повышаем квалификацию, проводим семинары, приглашаем иностранных специалистов для мастер-классов.
– Если речь идет о школе, значит у вас есть свое здание?
– Нет. Школа – это собственно набор мастер-классов и тренингов, которые мы даем регулярно и по расписанию. Согласуем время с набранной группой и проводим его в оговоренном помещении. Нам помогает культурный центр Высшей Школы Экономики, где я учился, Федеральный научно-клинический центр детской гематологии, онкологии и иммунологии имени Дмитрия Рогачева (ФНКЦ ДГОИ), РДКБ. В больших больницах всегда есть актовые залы, в которых мы можем заниматься в свободное от лекций и медицинских конференций время.
– Несколько лет назад в одном из интервью вы говорили, что большой проблемой и препятствием в работе бывает больничное руководство. Сейчас такая проблема существует?
– Нет, ее теперь не существует. Именно на уровне руководства все понимают нужность, полезность, эффективность, а главное безвредность того, чем мы занимаемся. Особенно если речь идет о профессиональной, системной и регулярной больничной клоунаде.
Другой вопрос, если к детям приходит незнамо откуда веселый мальчик Петя, задорный клоун, который всем обещает подарки, а через неделю уже больше не возвращается. Увы, этим грешат многие волонтеры. Такие ситуации вызывают не только шум, истерику и скандал, они подрывают веру.
Другое дело, когда клоуны приходят регулярно. Вот мой коллега Саша, каждую неделю по средам на Каширке (в Российском онкологическом научном центре им. Н.Н. Блохина. — Ред.), а каждую неделю по вторникам — в НИИ нейрохирургии имени Бурденко. Нас ждут дети, и они нас ждут именно во вторник, в среду. И мы не можем их предать. Если я заболею, мне найдут замену, придет другой клоун. Но дети, которые ждут, в любом случае получат клоуна. Это системная работа. Мы детей не подставляем, не подводим. Мы соблюдаем дисциплину, порядок и субординацию. Этому мы в том числе учим в нашей школе.
– С какими больницами вы сейчас работаете? И существуют ли у вас какие-то письменные договоренности с руководством?
— Да, у нас есть договоры о безвозмездном оказании услуг с РДКБ, ФНКЦ ДГОИ, онкоцентом на Каширке, НИИ нейрохирургии им. Бурденко, Морозовской детской городской клинической больницей, Детской городской клинической больницей им. Г.Н.Сперанского, Областным онкологическим центром в Балашихе и другими. Всего 7 больниц в Москве, 5 в Петербурге. Кроме того, крупные областные больницы в Казани и Орле, в Ростовской области; мы также курируем детский дом-интернат для детей с физическими недостатками в Новочеркасске. Мы курируем самые тяжелые больницы и самые тяжелые отделения этих больниц: транспланталогии, урологии, ортопедии, где дети лежат месяцами и даже годами. Опекать всех не можем, потому что пока у нас недостаточно кадров и средств.
В отличие от тех же голландцев, мы в России практически не работаем с детьми с ДЦП, с синдромом Дауна, с аутизмом. Мы пытаемся работать, но это очень специфичная вещь. Потому что зрительская реакция у таких детей совершенно особая. В Голландии же с таким пациентами работают плотно, хорошо и много, нам у них есть что перенять и чему поучиться. Вообще, там есть специальные реабилитационные центры, в которых с такими детьми занимаются, чтобы в это время их родители могли работать. У них все условия созданы и для детей, и для клоунов.
– Больничный клоун для больного ребенка – это кто?
– Клоун – это партнер по радости. Но лишь до тех пор, пока не снял свой красный нос. С носом – можно все, без носа – нет, никаких личных контактов и близкого общения. Максимум – невинная улыбка в ответ на приветствие.
В Израиле, например, в социальных сетях клоуны создают свои аватары и общаются с детьми через них. В Голландии пошли еще дальше. Есть сайт, который объединяет много различных технологий, по функциям он похож на скайп и предназначен для детей, которые сейчас не находятся в больнице, но желают общаться с клоуном. У них есть даже специальная студия – клоунский дом: квартира с кухней, где можно наблюдать за его жизнью. А еще клоунское радио и клоунский музыкальный ансамбль, который играет обработку популярных голландских мелодий. Есть форум, на котором ребенок общается с персонажем. Получается, что клоун может сопровождать ребенка на всех этапах его реабилитации.
– А что же у нас?
– Для начала давайте всем детям по айфону или планшету купим… На самом деле, в ФНКЦ ГДОИ есть вайфай, и дети там общаются в скайпе, правда в основном с родственниками. Сделать как в Голландии пока сложно. Была идея сделать в ФНКЦ детское телевидение с клоунскими передачами, но мы пока все стопорим. Слишком много всего мы делаем одновременно, ну и ресурсы не позволяют. Потом не забывайте, что голландская клоунская организация существует с 1992 года. То есть двадцать лет, а мы существуем всего два года. И конечно же не все у них вышло сразу. Так и нам нужно ко всему стремиться, обо всем мечтать и добиваться этого со временем.
Как всё устроено: Доктор Клоун
Долгое время больничная клоунада в России была на уровне самодеятельности. Пару лет назад Светлана Сандракова (актриса театра и кино, художественный руководитель школы «Доктор Клоун» и я поехали на месячный курс обучения в Университет Хайфы на факультет больничной клоунады. Это перевернуло наше представление о возможностях, эффективности и необходимости больничной клоунады.
Расскажите о вашей команде
Ю. Р.: В нашей команде нет ни одного лишнего человека. Каждый знает ради чего он работает. Каждый из нас имел порой непростой опыт работы в больнице и готов применить свои профессиональные знания для развития фонда. Лицо нашего фонда — Максим Матвеев. Он один из первых докторов-клоунов в России. Сейчас, несмотря на свою занятость, Максим продолжает заниматься этим делом. Яна Сексте , руководитель спец. проектов, потрясающая актриса театра Табакова, мастер своего дела и невероятной души человек — наш двигатель. Светлана Сандракова — художественный руководитель «Доктора Клоуна». Она умеет сплотить, вдохновить и обучить тонкостям этой непростой работы новых волонтеров. С такой командой можно не волноваться за качество работы новых докторов-клоунов. За финансовую часть отвечает Иван Тутунов , — финансовый директор и фандрайзер, получивший образование в Сорбонне и Бизнес Школе Руана, Илья Левин отвечает за сайт, социальные сети, курирует совместные акции с другими фондами. Максим Воробьев — самый серьезный член нашей команды. Он — наша «палочка-выручалочка». В, казалось бы, безвыходных ситуациях, он, в свойственной ему спокойной манере, не раз предлагал правильные решения. Самая главная часть нашей команды – сами доктора-клоуны, без которых вся наша организационная работа не имела бы смысла. Среди них есть профессиональные актеры, музыканты, режиссеры и представители других профессий. Всех нас объединяет общее дело, которым мы живем, и каждый вносит свою лепту в его развитие. Мы — настоящая команда единомышленников.
Я.С.: Нас объединяет, вдохновляет, даёт силы расти и развиваться абсолютная уверенность в том, что наша работа необходима детям в стерильных больничных стенах. Это больше, чем уверенность, — это наша вера. И весь наш самостоятельно-накопленный опыт и опыт наших зарубежных коллег и друзей показывают, что больничная клоунада, если мы говорим не об аниматорстве, а о неотъемлемой части лечебного процесса в детских больницах, может развиваться только благодаря команде профессионалов.
В этом и заключается цель?
Ю.Р.: Наша цель — помощь детям. Мы знаем насколько эмоционально и физически трудна для маленького пациента процедура госпитализации и осознания диагноза, поэтому наша задача — помочь ребенку и его родителям преодолеть стресс, создать положительную атмосферу и помочь ребенку на всех этапах госпитализации не терять улыбку и положительный настрой.
Как часто вам удается посещать больницы? В каких городах?
Ю.Р.: Одно из основных правил нашей работы — регулярность. Каждая пара докторов-клоунов ходит в закрепленное за ними отделение стабильно один раз в неделю. Раньше мы работали в Москве и Санкт-Петербурге, но совсем недавно мы приняли решение сосредоточиться только на работе в Москве. Мы настроены на развитие и улучшение качества работы. Сейчас мы работаем с пятью центрами: Российская Детская Клиническая Больница, РНЦ рентгенорадиологии, РОНЦ им.ак.Н.Н.Блохина РАМН (НИИ онкологии на Каширском шоссе), Московский областной онкологический диспансер в городе Балашиха, а также Научно-Практический Центр (НПЦ) медицинской помощи детям с пороками развития черепно-лицевой области и врожденными заболеваниями нервной системы.
Благотворительный фонд содействия развитию больничной клоунады «Доктор Клоун»
Деятельность докторов-клоунов заключается в непосредственном позитивном воздействии на эмоциональный фон детей, находящихся в лечебных учреждениях, что способствует ослаблению чувств боли и страха, переживаемых ребёнком во время медицинских манипуляций и при продолжительных госпитализациях и повышению эффективности лечения. Постоянно увеличивается количество исследований и доказательств именно клинической важности эмоций, результаты которых подтверждают, что подавленное состояние, вызванное эмоциональным стрессом пациента, играет определённую роль в изменении многих медицинских показателей, особенно в отношении ухудшения течения болезни. 25 докторов-клоунов Фонда 2 раза в неделю каждый приходят в детские отделения, включая отделения ТКМ (Трансплантация костного мозга), Онкологии, Генетики и другие, чтобы отвлечь маленьких пациентов от боли и страдания, через которые им приходится проходить в процессе лечения. Фонд также проводит праздничные акции и спектакли в больницах.
Смотреть видеоролик
Проект в соц сетях