Содержание
Арест и убийство царской семьи
9 марта 1917 г., четверг. (Дневник Николая II):» Скоро и благополучно прибыл в Царское Село — 11.30. Но боже, какая разница, на улице и кругом дворца, внутри парка часовые, а внутри подъезда какие-то прапорщики! Пошел наверх и там увидел Аликс и дорогих детей. Она выглядела бодрой и здоровой, а они все еще лежали больные в темной комнате. Но самочувствие у всех хорошее, кроме Марии, у которой корь. Недавно началась. Погулял с Долгоруковым и поработал с ним в садике, то есть дальше выходить нельзя! После чая раскладывали вещи».
С 9 марта по 14 августа 1917 г. Николай Романов с семьей живет под арестом в Александровском дворце Царского Села. В Петрограде усиливается революционное движение, и Временное правительство, опасаясь за жизнь царственных арестантов, решает перевести их вглубь России. После долгих дебатов определяют городом их поселения Тобольск. Туда и перевозят семью Романовых. Им разрешают взять из дворца необходимую мебель, личные вещи, а также предложить обслуживающему персоналу по желанию добровольно сопровождать их к месту нового размещения и дальнейшей службы. Накануне отъезда приехал глава Временного Правительства А.Ф.Керенский и привез с собой брата бывшего императора — Михаила Александровича. Братья видятся и говорят в последний раз — больше они не встретятся (Михаил Александрович будет выслан в г.Пермь, где в ночь на 13 июня 1918 г. он убит местными властями). 14 августа в 6 часов 10 минут состав с членами императорской семьи и обслуги под вывеской «Японская миссия Красного Креста» отправился из Царского Села. Во втором составе ехала охрана из 337 солдат и 7 офицеров. Поезда идут на максимальной скорости, узловые станции оцеплены войсками, публика удалена. 17 августа составы прибывают в Тюмень, и на трех судах арестованных перевозят в Тобольск. Семья Романовых размещается в специально отремонтированном к их приезду доме губернатора. Семье разрешили ходить через улицу и бульвар на богослужение в церковь Благовещенья. Режим охраны здесь был гораздо более легкий, чем в Царском Селе. Семья ведет спокойную, размеренную жизнь. В апреле 1918 г. получено разрешение Президиума ВЦИК четвертого созыва о переводе Романовых в Москву с целью проведения суда над ними.
22 апреля 1918 г. колонна в 150 человек с пулеметами выступила из Тобольска до Тюмени. 30 апреля поезд из Тюмени прибыл в Екатеринбург. Для размещения Романовых временно реквизирован дом, принадлежащий горному инженеру Н.И.Ипатьеву. Здесь с семьей Романовых проживали 5 человек обслуживающего персонала: доктор Боткин, лакей Трупп, комнатная девушка Демидова, повар Харитонов и поваренок Седнев. В начале июля 1918 г. уральский военный комиссар Исай Голощекин («Филипп») выехал в Москву для решения вопроса о дальнейшей судьбе царской семьи. Расстрел всей семьи был санкционирован СНК и ВЦИК. В соответствии с этим решением Уралсовет на своем заседании 12 июля принял постановление о казни, а также о способах уничтожения трупов и 16 июля передал сообщение об этом по прямому проводу в Петроград — Зиновьеву. По окончании разговора с Екатеринбургом Зиновьев отправил в Москву телеграмму: «Москва, Кремель,Свердлову. Копия — Ленину. Из Екатеринбурга по прямому проводу передают следующее: Сообщите в Москву, что условленного с Филиппом суда по военным обстоятельствам ждать не можем. Если Ваше мнение противоположно, сейчас же, вне всякой очереди сообщите в Екатеринбург. Зиновьев». Телеграмма была получена в Москве 16 июля в 21 час 22 мин. Фраза «условленный с Филиппом суд» — это в зашифрованном виде решение о казни Романовых, о котором условился Голощекин во время своего пребывания в столице. Однако, Уралсовет просил еще раз письменно подтвердить это ранее принятое решение, ссылаясь на «военные обстоятельства», то есть ожидалось падение Екатеринбурга под ударами Чехословацкого корпуса и белой Сибирской армии. Ответная телеграмма в Екатеринбург из Москвы от СНК и ВЦИК, т.е. от Ленина и Свердлова с утверждением этого решения была немедленно отправлена. Л.Троцкий в дневнике от 9 апреля 1935 г., находясь во Франции, привел запись своего разговора с Я.Свердловым. Когда Троцкий узнал (он был в отъезде), что царская семья расстреляна, он спросил у Свердлова: «А кто решил?» «Мы здесь решили, — ответил ему Свердлов. Ильич считал, что нельзя оставлять им живого знамени, особенно в нынешних трудных условиях». Далее Троцкий пишет: «Некоторые думают, что Уральский исполком, отрезанный от Москвы, действовал самостоятельно. Это неверно. Постановление было вынесено в Москве.» А можно ли было вывезти семью Романовых из Екатеринбурга для того, чтобы предать ее открытому суду, как об этом было объявлено ранее? Очевидно, да. Город пал спустя 8 дней после казни семьи — срок для эвакуации достаточный. Ведь самим членам президиума Уралслвета и исполнителям этой страшной акции удалось благополучно выбраться из города и добраться до расположния частей Красной Армии.
Итак, в этот роковой день 16 июля 1918 г. Романовы и обслуга легли спать, как обычно, в 22 часа 30 мин. В 23 часа 30 мин. в особняк явилось двое особоуполномоченных от Уралсовета. Они вручили решение исполкома командиру отряда охраны Ермакову и коменданту дома Юровскому и предложили немедленно приступить к исполнению приговора. Разбуженным членам семьи и персоналу объявляют, что в связи с наступлением белых войск особняк может оказаться под обстрелом, и поэтому в целях безопасности нужно перейти в подвальное помещение. Семеро членов семьи — Николай Александрович, Александра Федоровна, дочери Ольга, Татьяна, Мария и Анастасия и сын Алексей, трое добровольно оставшихся слуг и врач спускаются со второго этажа дома и переходят в угловую полуподвальную комнату. После того, как все вошли и закрыли дверь, Юровский выступил вперед, вынул из кармана лист бумаги и сказал: «Внимание! Оглашается решение Уралсовета…» И как только прозвучали последние слова, раздались выстрелы. Стреляли: член коллегии Уральского ЦК — М.А.Медведев, комендант дома Л.М.Юровский, его помощник Г.А.Никулин, командир охраны П.З.Ермаков и другие рядовые солдаты охраны — мадьяры. В час ночи 17 июля все было кончено.
Через 8 дней после убийства Екатеринбург пал под натиском белых, и группа офицеров ворвалась в дом Ипатьева. Во дворе они обнаружили голодного спаниеля цесаревича, Джоя, блуждавшего в поисках хозяина. Дом был пуст, но его вид был зловещим. Все помещения были сильно замусорены, а печи в комнатах забиты золой от сожженных вещей. В комнате дочерей была пустота. Пустая коробка от конфет, шерстяной плед на окне. Походные кровати великих княжен нашли в комнатах охраны. И никаких ювелирных вещей, никакой одежды в доме. Это «постаралась» охрана. По комнатам и на помойке, где жила охрана, валялось самое драгоценное для семьи — иконы. Остались и книги. И еще было множество пузырьков с лекарствами. В столовой нашли чехол со спинки кровати одной из княжен. Чехол был с кровавым следом обтертых рук. На помойке нашли георгиевскую ленточку, которую царь до последних дней носил на шинели. К этому времени в Ипатьевский дом уже пришел старый царский слуга Чемодуров, освобожденный из тюрьмы. Когда среди разбросанных по дому святых икон Чемодуров увидел образ Федоровской Божьей матери, старый слуга побледнел. Он знал, что с этой иконой госпожа его живой никогда не рассталась бы. Только в одной комнате дома был наведен порядок. Все было вымыто, вычищено. Это была небольшая комната, размером 30-35 кв.м, оклеенная обоями в клеточку, темная; ее единственное окно упиралось в косогор, и тень высокого забора лежала на полу. На окне была установлена тяжелая решетка. Одна из стен — перегородка была усеяна следами от пуль. Стало ясно: здесь расстреливали. Вдоль карнизов на полу — следы от замытой крови. На других стенах комнаты было также множество следов от пуль, следы шли веером по стенам: видимо, люди, которых расстреливали, метались по комнате. На полу — вмятины от штыковых ударов (здесь, очевидно, докалывали) и два пулевых отверстия (стреляли в лежащего). К тому времени уже раскопали сад у дома, обследовали пруд, разрыли братские могилы на кладбище, но никаких следов царской семьи не смогли найти. Они исчезли. Верховным правителем России — адмиралом А.В.Колчаком для расследования дела царской семьи был назначен следователь по особо важным делам — Николай Алексеевич Соколов. Он повел следствие страстно и фанатично. Уже был расстрелян Колчак, вернулась Советская власть на Урал и в Сибирь, а Соколов продолжал свою работу. С материалами следствия он проделал опасный путь через всю Сибирь на Дальний Восток, затем в Америку. В эмиграции в Париже он продолжал брать показания у уцелевших свидетелей. Он умер от разрыва сердца в 1924 г., продолжая свое высокопрофессиональное расследование. Именно благодаря кропотливому расследованию Н.А.Соколова стали известны страшные подробности расстрелаи захоронения царской семьи.
Возвратимся к событиям ночи 17 июля 1918 г. Юровский выстроил арестованных в два ряда, в первом — вся царская семья, во втором — их слуги. Императрица и наследник сидели на стульях. Правофланговым в первом ряду стоял царь. В затылок ему стоял один из слуг. Перед царем, лицом к лицу стоял Юровский, держа правую руку в кармане брюк, а в левой держал небольшой листок, потом он зачитал приговор… Не успел он дочитать последние слова, как царь громко переспросил его: «Как, я не понял?» Юровский прочитал вторично, при последнем слове он моментально выхватил из кармана револьвер и выстрелил в упор в царя. Царь упал навзничь. Царица и дочь Ольга пытались осенить себя крестным знамением, но не успели. Одновременно с выстрелом Юровского раздались выстрелы расстрельной команды. Свалились на пол все остальные десять человек. По лежащим было сделано еще несколько выстрелов. Дым заслонил электрический свет и затруднил дыхание. Стрельба была прекращена, были раскрыты двери комнаты с тем, чтобы дым разошелся. Принесли носилки, начали убирать трупы. Первым был вынесен труп царя. Трупы выносили на грузовой автомобиль, находящийся во дворе. Когда клали на носилки одну из дочерей, она закричала и закрыла лицо рукой. Живыми оказались также и другие. Стрелять было уже нельзя, при раскрытых дверях выстрелы могли быть услышаны на улице. Ермаков взял у солдата винтовку со штыком и доколол всех, кто оказался жив. Когда все арестованные уже лежали на полу, истекая кровью, наследник все еще сидел на стуле. Он почему-то долго не падал на пол и оставался еще живым… Его дострелили выстрелом в голову и грудь, и он свалился со стула. С ними вместе была расстреляна и та собачка, которую принесла с собой одна из княжен.
После погрузки убиенных на машину около трех часов ночи выехали на место, которое должен был приготовить Ермаков за Верхне-Исетским заводом. Проехав завод, остановились и стали перегружать трупы на пролетки, то есть далее проехать на машине было нельзя. При перегрузке обнаружилось, что на Татьяне, Ольге, Анастасии были надеты особые корсеты. Решено было раздеть трупы догола, но не здесь, а на месте погребения. Но выяснилось, что никто не знает, где намеченная для этого шахта. Светало. Юровский послал верховых разыскивать шахту, но никто не нашел. Проехав немного, остановились в полуторах верстах от деревни Коптяки. В лесу отыскали неглубокую шахту с водой. Юровский распорядился раздеть трупы. Когда раздевали одну из княжен, увидели корсет, местами разорванный пулями, в отверстиях были видны бриллианты. Все ценное собрали с трупов, их одежду сожгли, а сами трупы опустили в шахту и забросали гранатами. Закончив операцию и оставив охрану, Юровский уехал с докладом в Уралисполком. 18 июля Ермаков снова прибыл на место преступления. Его спустили в шахту на веревке, и он каждого убитого по отдельности привязывал и поднимал наверх. Когда всех вытащили, то разложили дрова, облили керосином, а сами трупы серной кислотой. Уже в наше время — в последние годы исследователи нашли останки захоронения царской семьи и современными научными методами подтвердили, что в Коптяковском лесу захоронены члены царской семьи Романовых. В день расстрела царской семьи 17 июля 1918г. из Уралсовета в Москву Свердлову была направлена телеграмма, в которой говорилось о расстреле «бывшего царя Николая Романова, виновного в бесчисленных кровавых насилиях над русским народом, а семья эвакуирована в надежное место». Об этом же сообщалось 21 июля в извещении Уралсовета в Екатеринбург. Однако, вечером 17 июля в 21 час 15 мин. из Екатеринбурга в Москву была отправлена зашифрованная телеграмма: «Секретно. Совнарком. Горбунову. Сообщите Свердлову, что всю семью постигла та же участь, что и ее главу. Официально семья погибнет при эвакуации. Белобородов. Председатель Уралсовета».
17 июля, на следующий день после убийства царя, в Алапаевске были также жестоко умерщвлены другие члены Дома Романовых: Великая княгиня Елизавета (сестра Александры Федоровны), Великий князь Сергей Михайлович, три сына Великого князя Константина, сын Великого князя Павла. В январе 1919 г. четыре Великих князя, включая Павла, дядю царя и Николая Михайловича, либерального историка, были казнены в Петропавловской крепости. Таким образом, Ленин с необычайной жестокостью расправился со всеми членами Дома Романовых, оставшимися в России из патриотических побуждений. 20 сентября 1990 г. Горсовет г.Екатеринбурга принял решение об отводе участка, на котором стоял снесенный дом Ипатьева, Екатеринбургской Епархии. Здесь будет сооружен храм в память о невинно убиенных.
Арест царя и царской семьи Алексеевым и Корниловым
Семён Диванов..
Арест отрекшегося от престола
русского царя Николая II Романова
и царской семьи генералами царской армии
Михаилом Алексеевым и Лавром Корниловым –
будущими создателями антисоветской Белой гвардии
Корнилов – белой контры вождь, в погонах сволочь,
Арестовал дитя – наследника престола
И Августейших дочерей с императрицей…
Мятеж устроил и погнал войска в столицу
Бить русский наш народ: крестьян, солдат, рабочих,
Которых должен защищать был, между прочим!
А Алексеев, как последняя каналья,
Забыв присягу, под арест взял Николая;
И честь мундира-монархиста опорочив,
Стал Белой гвардии создателем и кормчим!
Автор Семён Диванов.
Информация из Интернета.
РУССКИЙ ОБЩЕ – ВОИНСКИЙ СОЮЗ
А. Николаев. Генерал Л. Корнилов: Герой или предатель
2/15 марта 1917 г. еще до получения официального известия
об отречении Николая II
генерал Корнилов принял от Временного правительства
назначение на должность главнокомандующего войсками
Петроградского военного округа.
Сделав первый шаг, Л. Корнилов пошел значительно дальше.
В новом качестве он совершил самый грязный поступок в своей жизни –
по приказу Временного правительства арестовал
беззащитную Императрицу Александру Феодоровну,
Наследника-Цесаревича и Августейших Дочерей.
Сделал он это не только без внешнего, или, по крайней мере,
внутреннего протеста, но с видимым удовольствием.
Неуклюжие попытки оправдать эту гнусность не выдерживают критики.
В день принятия решения об аресте Николая II Романова
Председателем Временного правительства был
князь Львов, из рода Рюриковичей, правивших Россией до Романовых.
Временное правительство уже 7 марта принимает постановление
об аресте «отрекшегося императора Николая II с супругой.
Царь Николай II отрёкся от престола в пользу брата Михаила Романова
2 марта 1917 г.
Великий князь Михаил Романов подписал
Акт о неприятии верховной власти
3 марта 1917 г.
——
Арест отрекшегося Николая II в Царском Селе
Информация из Интернета.
Материал из Википедии – свободной энциклопедии
Арест отрекшегося Николая II в Царском Селе –
содержание под арестом в Царском Селе (март – август 1917 года)
последнего российского императора Николая II
сразу после его отречения от престола.
Принятие решения об аресте
Уже во время Февральской революции исполнительный комитет
Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов
3 марта 1917 года
принимает постановление об аресте «династии Романовых»,
включая как Николая II, так и великого князя Михаила Александровича,
в пользу которого он отрёкся от престола.
В случае отказа Временного правительства от ареста
Совет намеревался произвести арест самостоятельно.
Сразу после отречения Временное правительство начинает
прорабатывать планы отъезда Николая II за границу,
предположительно в Англию через Мурманск.
6 марта министр иностранных дел Временного правительства
Павел Милюков делает запрос британскому правительству
через посла в Петрограде Джорджа Бьюкенена о возможности
такого отъезда.
Однако под давлением Петроградского совета рабочих
и солдатских депутатов
Временное правительство уже 7 марта принимает постановление
об аресте «отрекшегося императора Николая II с супругой».
8 марта генерал Михаил Алексеев сообщает царю,
что он «может считать себя как бы арестованным».
9 марта Николай прибывает в Царское Село,
где фактически заключается под домашний арест вместе с семьёй.
Императрицу незадолго до этого арестовывает лично командующий
войсками Петроградского военного округа генерал Лавр Корнилов.
10 апреля 1917 года британский король Георг V
отзывает приглашение в Англию,
приказав своему секретарю лорду Станфордхэму:
«Учитывая очевидное негативное отношение общественности,
информировать русское правительство о том, что правительство
Его Величества вынуждено взять обратно данное им ранее согласие».
Подобное решение было принято королём, несмотря на личную дружбу
со свергнутым царём и даже заметное внешнее сходство
(два монарха являлись двоюродными братьями по материнской линии).
Приглашаю всех желающих к обсуждению темы
со своими интересными на Ваш взгляд статьями,
видео и аудио материалами о событиях, связанных с арестом
Николая II с семьёй, об исполнителях и заказчиках
этого очень важного события в истории России.
Приближается столетний юбилей
Великой Октябрьской социалистической революции,
и, наверное, многим будет интересно узнать из Ваших сообщений
о тех событиях, которые предшествовали
Великой Октябрьской социалистической революции,
благодаря которым они и стала возможной.
Русское офицерство. Решающий вклад в свержение Николая II
Оригинал взят у arctus
Как это не удивительно для многих нынешних адептов «белого движения», но армия, одна из главных опор императора Николая II, сыграла ведущую роль в его свержении, дав старт всем остальным событиям 1917 года в России.
Шла первая мировая война. Росло недовольство народа. Императорская Ставка была по сути вторым правительством. Но и в Ставке, по свидетельству профессора Ю.В. Ломоносова, бывшего во время войны высоким железнодорожным чиновником, зрело недовольство:
«Удивительно то, что, насколько я слышал, это недовольство было направлено почти исключительно против царя и особенно царицы. В штабах и в Ставке царицу ругали нещадно, поговаривали не только о ее заточении, но даже о низложении Николая. Говорили об этом даже за генеральскими столами. Но всегда, при всех разговорах этого рода, наиболее вероятным исходом казалась революция чисто дворцовая, вроде убийства Павла»
Убийства Павла.
Временному правительству Ставка присягнула уже 9 марта, но расскажем о событиях, этому предшествовавших.
Как писал в дневнике генерал Д.Н. Дубенский, состоявший во время февральских событий в свите Императора, о начальнике штаба Верховного главнокомандующего ген. М.В. Алексееве, за несколько дней до переворота:
«Могилев. Пятница, 24 го февраля.<…>
Генерал адъютант Алексеев был так близок к царю и его величество так верил Михаилу Васильевичу, они так сроднились в совместной напряженной работе за полтора года, что, казалось, при этих условиях какие могут быть осложнения в царской Ставке. Генерал Алексеев был: деятелен, по целым часам сидел у себя в кабинете, всем распоряжался самостоятельно, встречая всегда полную поддержку со стороны верховного главнокомандующего.»
Через два дня, 1 марта, по приезде царского и свитского поездов в Псков, «свитские» встретились с командующим Северным фронтом ген. Рузским, и тот же Дубенский пишет:
Прошло менее двух суток, т. – е. 28 февраля и день 1 марта, как государь выехал из Ставки и там остался его генерал адъютант начальник штаба Алексеев и он знал, зачем едет царь в столицу, и оказывается, что все уже сейчас предрешено и другой генерал адъютант Рузский признает «победителей» и советует сдаваться на их милость.»
Всего два дня назад Царь выехал из Ставки, о цели отъезда и адресе знал нач.ГенШтаба Алексеев. «Более быстрой, более сознательной предательской измены своему государю представить себе трудно.»
Генерал Рузский после переговоров со Ставкой и Петроградом в настойчивой, резкой форме доказывал, что Николай II должен передать престол наследнику.
Генерал Алексеев к этому времени уже получил согласие всех остальных главнокомандующих фронтами с этим мнением, и Рузский, главком Северным фронтом, огласил это царю.
Николай II практически не перебивал, но, сообщив о том, перед отъездом обо всём договаривался с Алексеевым, спросил «Когда же мог произойти весь этот переворот?». Рузский ответил, что это готовилось давно, но осуществилось после 27 февраля т. – е. после отъезда государя из Ставки.»
У Николая II пропала всякая уверенность в помощи от армии. Поскольку все начальники фронтов высказались за его смещение. Куда ему было деваться, на кого надеяться? Это и предрешило отречение.
Начальники фронтов на тот момент:
Главнокомандующие:
Северным фронтом – генерал адъютант Николай Владимирович Рузский.
Западным – генерал адъютант Алексей Ермолаевич Эвер
Юго Западным – генерал адъютант Алексей Алексеевич Брусилов.
Румынским – генерал Владимир Викторович Сахаров.
Кавказским фронтом — великий князь Николай Николаевич.
В ночь на 2 марта генералы Рузский и нач.генштаба Алексеев с председателем ГосДумы Родзянко уже составляли манифест отречения. Автором его являлся церемониймейстер высочайшего двора директор политической канцелярии при верховном главнокомандующем Базили и генерал квартирмейстером Ставки Лукомский, а редактировал этот акт генерал адъютант Алексеев. Базили утром сообщил, что делал это по поручению Алексеева.
Всего двое суток после последней встречи Николая II с генерал-адьютантом Алексеевым, которому очень доверял…
Вечером 2 марта за отречением, с манифестом в руках прибыли член исполнительного комитета Думы монархист В. В. Шульгин и военный и морской министр временного правительства А. И. Гучков.
Генерал Дубенский пишет, что ему было удивительно видеть Шульгина, слывшего крайне правым членом ГосДумы, друга В. М. Пуришкевича.
(Шульгин — член монархической организации Союз русского народа, почётный председатель отделения Острожского уезда, потом вступил и в Русский народный союз имени Михаила Архангела, так как посчитал его лидера В. М. Пуришкевича более энергичным, чем лидера СРН А. И. Дубровина)
Встреча была недолгой, Николай подписал отречение, сделали второй экземпляр на всякий случай.
Верховным главнокомандующим сразу был назначен вел.князь Николай Николаевич. (11 марта, удовлетворяя требованию Временного правительства, переданным ему за подписью князя Львова, он сложил с себя эти полномочия в пользу ген. Алексеева. О чём Временное правительство объявило только 27 мая)
Вот как видел эту ситуацию, бусловно, трагическую для него, сам Николай II:
— вечером 2 марта 1917 г. в своём дневнике он записал:
«Утром пришёл Рузский и прочёл свой длиннейший разговор по аппарату с Родзянко. По его словам, положение в Петрограде таково, что теперь министерство из Думы будто бессильно что-либо сделать, так как с ним борется социал-демократическая партия в лице рабочего комитета. Нужно моё отречение. Рузский передал этот разговор в ставку, а Алексеев всем главнокомандующим. К 2 ½ ч. пришли ответы от всех. Суть та, что во имя спасения России и удержания армии на фронте в спокойствии нужно решиться на этот шаг. Я согласился. Из Ставки прислали проект манифеста. Вечером из Петрограда прибыли Гучков и Шульгин, с которыми я переговорил, и передал им подписанный и переделанный манифест. В час ночи уехал из Пскова с тяжёлым чувством пережитого. Кругом измена и трусость, и обман!»
Позже, в Екатеринбурге, Николай II сказал следующие слова: «Бог не оставляет меня, он даст мне силы простить всех моих врагов, но я не могу победить себя еще в одном: генерала Рузского я простить не могу».
Неизвестно, простил ли он Алексеева. Перед отъездом Николая II из Ставки, генерал-адъютант Алексеев объявил государю о его аресте: «ваше величество должны себя считать как бы арестованным».
О Корнилове
Пишет ген. Мордвинов, тоже бывший в императорской свите
«В это же время (2 марта) принесли телеграмму от Алексеева из Ставки, испрашивавшего у государя разрешение на назначение, по просьбе Родзянко, генерала Корнилова командующим петроградским военным округом, и его величество выразил на это свое согласие. Это была первая и последняя телеграмма, которую государь подписал, как император и как верховный главнокомандующий уже после своего отречения.» (Манифест по просьбе Родзянки — так склонялась тогда эта фамилия — пока решили не публиковать.)
Николай II на этой телеграмме положил резолюцию: «Исполнить».
Арест царицы и всей царской семьи был произведен свеженазначенным Корниловым в один день с арестом Николая II.
Вот что гласит об этом аресте запись в камер-фурьерском журнале:
«8 марта 1917 г. По решению Временного Правительства Главнокомандующий войсками Петроградского военного округа в 8 часов 45 минут отбыл в Царское Село для приведения в исполнение указа об аресте бывшей императрицы Александры Феодоровны.
В 11 часов утра Главнокомандующий генерал-лейтенант Корнилов, в сопровождении начальника Царскосельского гарнизона полковника Кобылинского, Царскосельского коменданта подполковника Мацнева и некоторых чинов штаба прибыл в Александровский Царско-Сельский дворец и прочел бывшей государыне Александре Феодоровне, которая приняла его в присутствии графа Бенкендорфа и графа Апраксина, постановление Временного Правительства об ее аресте».
Арест был произведён в присутствии полковника Кобылинского, нового начальника царскосельского караула.
Генерал Л.Г. Корнилов собственноручно наградил Георгиевским крестом унтер-офицера Волынского полка Кирпичникова за то, что тот 27 февраля 1917 выстрелом в спину убил начальника учебной команды Волынского полка штабс-капитана Лашкевича. А ведь этот инцидент стал началом солдатского бунта в Волынском полку.
Л. Г. Корнилов в августе 1917-го о своих политических взглядах и об отношению к Николаю II сказал вполне откровенно:
«Я заявлял, что всегда буду стоять за то, что судьбу России должно решать Учредительное собрание, которое лишь одно может выразить державную волю русского народа. Я заявлял, что никогда не буду поддерживать ни одной политической комбинации, которая имеет целью восстановление дома Романовых, считал, что эта династия в лице её последних представителей сыграла роковую роль в жизни страны.»
Как писал Деникин в «Очерках русской смуты», когда в июне 1917 г. ввиду катастрофического развала Армии к Корнилову обратились с предложением осуществить переворот и восстановить Монархию, он категорически заявил, что «ни на какую авантюру с Романовыми он не пойдет».
***
Снова к М.В. Алексееву. Решение об измене Алексеев принял не после отъезда Царя из Ставки в Псков, а много раньше.
П. Н. Милюков свидетельствовал, что еще осенью 1916 года генерал Алексеев разрабатывал «план ареста царицы в ставке и заточения».
Один из самых выдающихся представителей царской семьи в период Революции, сын младшего сына Николая I, — великий князь Александр Михайлович (1866-1933), которого, между прочим, вполне заслуженно называли «отцом русской военной авиации», писал в своих изданных (в год его кончины) в Париже мемуарах: «Генерал Алексеев связал себя заговорами с врагами существовавшего строя».
В конце 1916 года князь А.В. Оболенский спросил Гучкова о справедливости слухов о предстоящем перевороте. «Гучков вдруг начал меня посвящать во все детали заговора и называть главных его участников… Я понял, что попал в самое гнездо заговора. Председатель Думы Родзянко, Гучков и Алексеев были во главе его. Принимали участие в нем и другие лица, как генерал Рузский, и даже знал о нем А.А. Столыпин (брат Петра Аркадьевича). Англия была вместе с заговорщиками. Английский посол Бьюкенен принимал участие в этом движении, многие совещания проходили у него».
Напомним, что Алексеев и Корнилов – основатели Добровольческого движения, Белой Армии, которые сражались против большевиков. Кто-то может сделать из этого вывод, что большевики были монархистами.
Доверенное лицо Алексеева, генерал Крымов, в январе 1917 года выступал перед думцами, подталкивая их к перевороту, как бы давая гарантии от армии. Он закончил свою речь словами:
«Настроение в армии такое, что все с радостью будут приветствовать известие о перевороте. Переворот неизбежен и на фронте это чувствуют. Если вы решитесь на эту крайнюю меру, то мы вас поддержим. Очевидно, иных средств нет. Все было испробовано как вами, так и многими другими, но вредное влияние жены сильнее честных слов, сказанных Царю. Времени терять нельзя».
военный цензор в ставке верховного главнокомандующего М.К. Лемке так же говорил об участии в заговоре генерала Крымова.
***
Отметим, что прозвучало на Юбилейном Архиерейском Соборе РПЦ 2000 г. в докладе митрополита Крутицкого и Коломенского Ювеналия, председателя Синодальной комиссии по канонизации святых:
«… В качестве внешних факторов, которые имели место в политической жизни России и привели к подписанию Акта об отречении, следует выделить прежде всего … настоятельное требование Председателя Государственной Думы М.В. Родзянко отречения Императора Николая II от власти во имя предотвращения внутриполитического хаоса в условиях ведения Россией широкомасштабной войны, почти единодушную поддержку, оказанную высшими представителями российского генералитета, требованию Председателя Государственной Думы.»
То есть, Церковь знает виновников свержения Царя.
О связях Гучкова с офицерами писал Милюков:
Говорилось в частном порядке, что судьба Императора и императрицы остается при этом нерешенной — вплоть до вмешательства «лейб-гвардейцев», как это было в 18 в.; что у Гучкова есть связи с офицерами гвардейских полков, расквартированных в столице и т.д. Мы ушли, в полной уверенности, что переворот состоится».
Генерал М.К. Дитерикс, будущий начальник штаба чехословацкого корпуса, в своей книге «Убийство Царской Семьи и членов Дома Романовых на Урале» подтверждает роль высшего офицерства Русской императорской Армии в перевороте:
«Участие высшего генералитета армии, руководителей и авторитетов офицерства почти в первых рядах Февральской революции, в отречении Царя от престола, в политическом развале армии и страны керенщиной сильно расшатало единство мыслей, чувств и мировоззрений этой сильной и относительно единодушной в былое время организованной корпорации.»
Дитерихс, дойдя с чехословаками до Владивостока, поддержал Колчака, «Верховного правителя России», офицера британской короны.
Послушаем и Колчака.
Писатель-монархист П.Мультатули пишет о том, что, по воспоминаниям генерала Спиридовича, известного убийством Григория Распутина графа Юсупова и других, Колчак поддерживал заговор против Царя Николая II, обещая лояльность Черноморского Флота в случае переворота.
Первый визит по прибытии в Петроград сразу после Февральской революции он нанёс Плеханову, которому слово:
«Сегодня… был у меня Колчак. Он мне очень понравился. Видно, что в своей области молодец. Храбр, энергичен, не глуп. В первые же дни революции стал на ее сторону и сумел сохранить порядок в Черноморском флоте и поладить с матросами. Но в политике он, видимо, совсем неповинен. Прямо в смущение привел меня своей развязной беззаботностью. Вошел бодро, по-военному, и вдруг говорит: – Счел долгом представиться Вам, как старейшему представителю партии социалистов-революционеров.»
Он ошибся, Плеханов был социал-демократ, но и эсеры не были монархистами.
Его высказывание, по которому очевидно его отношению к Самодержавию:
«Я принял присягу первому нашему Временному Правительству. Присягу я принял по совести, считая это Правительство как единственное Правительство, которое необходимо было при тех обстоятельствах признать, и первый эту присягу принял. Я считал себя совершенно свободным от всяких обязательств по отношению к монархии, и после совершившегося переворота стал на точку зрения, на которой я стоял всегда, – что я, в конце концов, служил не той или иной форме правительства, а служу родине своей, которую ставлю выше всего, и считаю необходимым признать то Правительство, которое объявило себя тогда во главе российской власти». А до этого присягал Царю.
Последний военный министр Временного правительства генерал А. И. Верховский писал в своих мемуарах:
«Колчак еще со времени японской войны был в постоянном столкновении с царским правительством и, наоборот, в тесном общении с представителями буржуазии в Государственной думе.»И когда в июне 1916 года Колчак стал командующим Черноморским флотом, «это назначение молодого адмирала потрясло всех: он был выдвинута нарушение всяких прав старшинства, в обход целого ряда лично известных царю адмиралов и несмотря на то, что его близость с думскими кругами была известна императору… Выдвижение Колчака было первой крупной победой этих (думских) кругов». А в Феврале и»партия эсеров мобилизовала сотни своих членов — матросов, частично старых подпольщиков, на поддержку адмирала Колчака… Живые и энергичные агитаторы сновали по кораблям, превознося и военные таланты адмирала, и его преданность революции».
И, наконец, еще один родственник Николая II.
Великий князь Кирилл Владимирович (потомки которого недавно с визитом были в Крыму-с) с красным бантом на груди привёл Гвардейский экипаж в распоряжение Государственной Думы еще до отречения Государя.
Свидетельств еще очень много, рамки статьи не позволяют предоставить их все. Но и этих достаточно, чтобы знать – Российская императорская армия отреклась от царя-императора. Через год разделившись на Красную и Белую. Первая защищала Россию от интервентов и от второй, Белой.
Арест царской семьи. ч. 16
Арест царской семьи
Вначале несколько слов о терминологии. После своего ДОБРОВОЛЬНОГО отречения Николай Второй перестал быть русским царем, и де-факто и де-юре. Никто из вменяемых историков и специалистов этого не оспаривает.
Современники это тоже прекрасно понимали. В газетах того времени Николая именовали по-разному, от толерантного «бывший Император» и «гражданин Романов», до ультрареволюционного: «коронованный палач».
Даже такие убежденные монархисты как следователь Н.А. Соколов и генерал М.К. Дитерикс, при всем их благоговении к памяти Николая Второго и его семьи, в своих книгах совершенно спокойно употребляют выражения: «бывший Император», или «семья бывшего царя».
Думаю, что в этом нет ничего зазорного, или оскорбительного, юридически это звучит правильно и я с этим определением согласен.
Вместе с тем, чтобы лишний раз не злоупотреблять словом «бывший», порой буду его пропускать, говоря о судьбе самого Николая Второго и его семьи.
Итак, в прошлой главе было сказано, что 21 марта 1917 года Николай Второй отбыл из Ставки в Царское Село.
В вагоне Николая ждал очень «приятный» сюрприз.
Его начальник штаба, генерал М.В. Алексеев (многократно обласканный царем приближенный, кого царь в шутку именовал «мой косой друг») вдруг сообщил бывшему императору, что тот арестован!!!
Этого подлого «фокуса» от новой власти Николай никак не ожидал, однако это был далеко не первый «сюрприз» который ждал отрекшегося императора от новых правителей «демократической России».
Кроме свитских приближенных (о поведении которых речь впереди) арестованного царя сопровождали уполномоченные представители Государственной Думы Бубликов, Вершинин, Грибунин и Калинин.
Фигуры, прямо скажем, третьестепенные и ничем (кроме Бубликова, который своей телеграммой напугал несостоявшегося горе — «диктатора» Петрограда Н. И. Иванова) не примечательные.
Надо сказать, что гарнизон Царской Ставки состоял из отборных и надежных частей.
В него входили:
«1. Георгиевский батальон, составленный из раненых георгиевских кавалеров. Командовал им боевой командир, тоже георгиевский кавалер, генерал-майор Пожарский. Солдаты и офицеры батальона были одеты в красивую форму с георгиевскими цветами.
2. Очередная сотня Собственного Его Величества конвоя. Казаки-конвойцы стояли на внутренних постах в резиденции Государя. В Ставке постоянно находился командир конвоя граф А. Н. Граббе, граф Никитин и очередные дежурные офицеры дежурной сотни. Всех, кто их видел, в особенности иностранцев, кавказские казаки поражали и нарядной формой, и своей красивой внешностью.
3. Одна дежурная рота Сводного Его Величества полка. Эта часть отличалась превосходной выправкой и очень добросовестно несла службу. Командир полка генерал-майор Ресин постоянно находился в Царском Селе, командовали же ротой очередной откомандированный из Царского старший полковой штаб-офицер и офицеры дежурной роты.
4. Несколько команд Собственного Его Величества железнодорожного полка, обслуживавших Императорские поезда как во время движения, так и в Ставке.
5. Противоаэропланная батарея.
6. Автомобильная рота, обслуживавшая огромный гараж Ставки. Ротой умело командовал капитан Вреден.
Все части и команды были удобно размещены в казармах, и их личный состав гордился тем, что они служат при Государе Императоре».
Можно было бы ожидать, что уж эти-то части сохранят верность своему государю и проявят к нему должное почтение и уважение…
Важно отметить, что арест царицы и всей царской семьи был произведен еще ДО прибытия Николая Второго в Царское Село, тоже 21 марта, в один день с арестом самого бывшего царя, который в это время еще ехал в своем поезде.
Вот что гласит об этом аресте запись в камер-фурьерском журнале:
«8 марта 1917 г. По решению Временного Правительства Главнокомандующий войсками Петроградского военного округа в 8 часов 45 минут отбыл в Царское Село для приведения в исполнение указа об аресте бывшей императрицы Александры Феодоровны.
В 11 часов утра Главнокомандующий генерал-лейтенант Корнилов, в сопровождении начальника Царскосельского гарнизона полковника Кобылинского, Царскосельского коменданта подполковника Мацнева и некоторых чинов штаба прибыл в Александровский Царско-Сельский дворец и прочел бывшей государыне Александре Феодоровне, которая приняла его в присутствии графа Бенкендорфа и графа Апраксина, постановление Временного Правительства об ее аресте».
А вот как, со слов присутствовавшего при этом полковника Кобылинского, описывает процедуру ареста следователь Н.А. Соколов:
Арест царской семьи » …был выполнен генералом Л. Корниловым, бывшим тогда в должности командующего войсками петроградского военного округа.
При этом аресте присутствовало только одно лицо: новый начальник царскосельского караула полковник Кобылинский, назначенный к этой должности Корниловым.
Государыня приняла их в одной из комнат детской половины. Корнилов сказал ей: “Ваше Величество, на меня выпала тяжелая задача объявить Вам постановление Совета Министров, что Вы с этого часа считаетесь арестованной”.
После этих кратких слов Корнилов представил Государыне Кобылинского. Затем он приказал ему удалиться и оставался наедине с ней около 5 минут.
Указанные выше свидетели, осведомленные об этом от Государыни и детей, показали, что, оставшись с Императрицей наедине, Корнилов старался успокоить ее и убеждал, что семье не грозит ничего худого.
Затем Корнилов собрал находившихся во дворце лиц и объявил им, что все, кто хочет остаться при царской семье, должны впредь подчиняться режиму арестованных.
В тот же день произошла смена караула. Сводный полк, охранявший дворец, ушел. Его заменил Лейб-Гвардии Стрелковый полк».
Судя по записи в камер-фурьерском журнале (см. выше), полковник Кобылинский, давая показания следователю Соколову, запамятовал число участников процедуры ареста царской семьи и слегка приукрасил ее детали.
Вероятнее всего, это объясняется тем, что допрос Кобылинского происходил 6-10 апреля 1919 года в Екатеринбурге, уже после расстрела семьи и Кобылинскому, разумеется, хотелось «смягчить» обстоятельства ареста семьи отрекшегося царя.
Подчеркнем, что откровенно «жандармскую» миссию ареста царской семьи взял на себя, к тому времени распиаренный выше всякой меры, генерал Л.Г. Корнилов, хотя он вполне мог бы от этой позорной задачи уклониться, под любым благовидным предлогом.
Видимо, ему тогда очень хотелось понравиться новым властителям России. И это был не первый его «реверанс» в адрес захвативших власть деятелей Временного правительства.
Как известно, в ходе «великой и бескровной» Февральской революции Л. Г. Корнилов стал главнокомандующим Петроградским военным округом.
И тут бывший царский генерал собственноручно (!!!) приколол Георгиевский крест к груди унтер-офицера Волынского полка Кирпичникова за его знаменитый «подвиг»: 27 февраля 1917 года этот унтер-офицер предательски, в спину выстрелил и убил начальника учебной команды Волынского полка штабс-капитана Лашкевича.
Считается, что этот выстрел и смерть Лашкевича стали «спусковым крючком» для широкого распространения солдатского бунта в Волынском полку. Этим убийством все «мосты к примирению» были сожжены. Революционные солдаты прекрасно понимали, что «старый режим» не простит им убийство офицера, и пути назад у них уже не было.
Вот этого-то «героя», убившего собственного командира, Л.Г. Корнилов и наградил Георгиевским крестом…
Помимо этого, генерал Корнилов прославился тогда еще одной «звонкой революционной фразой» (вполне в духе последующих митинговых речей Троцкого). После отречения царя он заявил, находясь в Ставке: «Русскому солдату нужно все простить, поняв его восторг по случаю падения царизма и самодержавия».
(Это к сведению тех нынешних «ученых», которые рассказывают о «монархизме» Л.Г. Корнилова).
Не менее драматические события произошли в Царском Селе 22 марта, когда прибыл на вокзал прибыл поезд с арестованным царем.
Вот как это описывает следователь Н.А. Соколов:
«Государя встречал на платформе вокзала полковник Кобылинский.
Он показывает: “Государь вышел из вагона и очень быстро, не глядя ни на кого, прошел по перрону и сел в автомобиль. С ним был гофмаршал князь Василий Александрович Долгоруков. Ко мне же на перроне подошли двое штатских, из которых один был член Государственной Думы Вершинин, и сказали мне, что их миссия окончена: Государя они передали мне.
В поезде с Государем ехало много лиц.
Когда Государь вышел из вагона, эти лица посыпались на перрон и стали быстро-быстро разбегаться в разные стороны, озираясь по сторонам, видимо, проникнутые чувством страха, что их узнают.
Прекрасно помню, что так удирал тогда генерал-майор Нарышкин и, кажется, командир железнодорожного батальона генерал-майор Цабель. Сцена эта была весьма некрасивая”.
Вот такая «картина маслом»…
Господа офицеры, генералы (!!!) и лица царской Свиты разбегались, от потерявшего власть Николая Второго, на его глазах, во все стороны, как тараканы, начисто забыв все его милости, свой долг, офицерскую честь и человеческое достоинство.
Но и это еще не вся чаша унижений, испить которую выпало Николаю Второму в этот день:
«Ворота дворца были заперты, когда подошел автомобиль Государя. Солдат, стоявший здесь, не открывал их и ждал дежурного офицера.
Тот крикнул издали: “Открыть ворота бывшему Царю”. Многие наблюдали эту сцену прибытия Государя.
Свидетельница Занотти показывает:
“Я прекрасно помню позу офицера (дежурного). Он хотел обидеть Государя: он стоял, когда Государь шел мимо него, имея во рту папиросу и держа руку в кармане”.
На крыльцо вышли другие офицеры. Они все были в красных бантах. Ни один из них, когда проходил Государь, не отдал ему чести. Государь отдал им честь».
Ну и как вам ТАКАЯ сцена?!
И ведь это всё были ПРИБЛИЖЕННЫЕ, осыпанные милостями Николая офицеры и свитские дворяне!!!
«Господа офицеры» ДЕМОНСТРАТИВНО не отдававшие отрекшемуся монарху честь, и нацепившие к его приезду красные банты, служили в «элитном» (как сейчас принято выражаться) Лейб-Гвардии Стрелковом полку, в столице, в ОЧЕНЬ хороших условиях (как материальных, так и бытовых) и, вместо того, чтобы продемонстрировать царю-благодетелю свое благородство, показали всем собственную низость и трусость.
Чего стОял только тот дежурный офицер с папироской во рту и руками в кармане, крикнувший: “Открыть ворота бывшему Царю”!!!
Вот бы о чем кино снять нашему «кинематографическому барину», вместо его «красивостей» с путешествиями прелестных дам и благородных господ на белых пароходах, где им наперебой готовы услужить сноровистые холуи…
Очень точную характеристику этому позорному поведению многих высокопоставленных «господ» дал генерал М.К. Дитерикс в своей книге «Убийство Царской Семьи и членов Дома Романовых на Урале»:
«Участие высшего генералитета армии, руководителей и авторитетов офицерства почти в первых рядах Февральской революции, в отречении Царя от престола, в политическом развале армии и страны керенщиной сильно расшатало единство мыслей, чувств и мировоззрений этой сильной и относительно единодушной в былое время организованной корпорации. Революция нарушила, смяла и осмеяла ее прежние основные принципы дисциплины, иерархии, взаимоотношения и законов сплоченности, ее национальные и духовные лозунги, и взамен прежнего ничего нового — морально и нравственно здорового — офицерство не получило.
Война влила в ряды офицерства много постороннего элемента — элемента, зачастую совершенно негодного в нравственном отношении, а демократические приемы Гучковых, Керенских и компании по углублению революции и реорганизации армии на революционных началах, с выдвижением в верхи офицеров, начальников, по натуре каторжного, ссыльного и тюремного стажей способствовали еще более развалу офицерства».
Не были образцами преданности своему монарху и высшие морские начальники — ныне расхваленный Командующий флотом Черного моря адмирал Колчак и Командующий флотом Балтийского моря вице-адмирал А. И. Непенин, о котором мы уже вспоминали.
По словам историка Мельгунова, «Непенин имел какое-то отношение к намечавшемуся перевороту». Ренгартен, капитан 1-го ранга, которого цитирует Мельгунов, сказал «Непенину, что он принадлежит к числу тех…, которые могли бы указать монарху на опасность положения.
Адмирал…, подумав, ответил, что прямой, открытый путь невозможен.
Известно, что не было, чтобы монарх, проигравший большую национальную войну (!!!), оставался на троне.
В заключение адмирал сказал: «Думано об этом, много думано…».
Тут можно подчеркнуть, что, в отличие от нынешних мифотворцев, адмирал Непенин, который неплохо знал ситуацию на флоте и фронтах ПМВ, был убежден, что монарх к Февралю 1917 г. уже «проиграл большую национальную войну».
«О намерениях Непенина предать своего Государя можно судить и по словам его биографа, контр-адмирала Б. П. Дудорова:
«Предстоящее оперативное вскрытие этого нарыва (т. е. революция) принесет с собой благоприятный переворот к оздоровлению страны, а с этим и подчиненного ему (Балтийского) флота», полагал А. И. Непенин.
Но одними из первых жертв «оперативного вскрытия» пали cами его вдохновители. В тот же день, когда Непенин отдал приказ № 260, в котором приветствовал предательское Временное правительство, он был убит. Не монархистами, а его же идейными сообщниками».
О поведении других царских приближенных (все как на подбор – дворяне, «графья» и офицеры Свиты) после отречения царя, рассказывает следователь Н.А. Соколов:
«Прибыв во дворец 22 марта, Государь ждал, что к нему не замедлят явиться Мордвинов и герцог Лейхтенбергскии. Они не ехали. Он справился о них у камердинера Волкова. Тот пошел к обер-гофмаршалу графу Бенкендорфу. “Доложи, — сказал Бенкендорф, — не приехали и не приедут”.
В показании Волкова значится: “Государь не подал никакого вида и только сказал: “Хорошо”. А Мордвинов был одним из самых любимых флигель-адъютантов. Таким же любимым флигель-адъютантом был Саблин. Когда в дни переворота к дворцу стали стягивать войска и пришел гвардейский экипаж, в составе которого находился Саблин, я видел почти всех офицеров экипажа. Но Саблин не явился и больше не показался царской семье”.
Граф Апраксин был во дворце, когда генерал Корнилов арестовал Государыню. Он остался в числе добровольно арестованных, но через несколько дней ушел.
Граф Граббе тайно скрылся, бежал не только от семьи, но и от своей службы.
Свидетели показали:
Кобылинский: “Самоотвержения графа Апраксина хватило всего-навсего дня на три, не больше. Он очень скоро подал заявление и просил его выпустить, так как-де все дела здесь, во дворце, он кончил”.
Теглева: “Многие изменили им… Граф Апраксин ушел от них, убежал начальник конвоя граф Граббе. Забыл их близкий Государю человек, свитский генерал Нарышкин, ни разу их не навестивший в Царском”.
Эрсберг: “Ни разу к ним не явился свитский генерал Нарышкин. Убежал от них начальник конвоя граф Граббе. Ушел Апраксин. Ни разу к ним не пришел и ушел от них старший офицер гвардейского экипажа флигель-адъютант Николай Павлович Саблин”…
Как говорится, «друзья познаются в беде». СРАЗУ же после отречения Николая бОльшая часть его приближенных, годами певших ему осанну и заверявших в своей преданности, попросту предало его и его семью.
Ни о какой «дворянской чести», «порядочности» и прочих благоглупостях эти «графья», генералы и князья, разумеется, не вспоминали.
Как видим, подлые поступки и жизнь по принципу: «своя рубашка ближе к телу» были тогда характерны далеко не только для «неграмотного простонародья», но и для вполне образованных и высокопоставленных господ из «высшего общества».
Не лучшим образом показали себя и либеральные деятели из стана победившей «революционной демократии».
Один из главных могильщиков русской армии, первый революционный военный министр А.И. Гучков был в Царском Селе один раз, еще до возвращения туда из Ставки отрекшегося царя.
«Князь Львов: “Он (Гучков) ездил туда как военный министр. Делал ли он тогда доклад по поводу своей поездки, я не помню; с кем он там имел общение, я не знаю”.
Камер-юнгфер Занотти: “После, должно быть, приезда Корнилова приезжали к нам во дворец еще какие-то люди. Насколько я могу помнить, среди них был тогда Гучков. Я хорошо помню, что Государыня тогда очень волновалась по поводу их приезда и выражала свое негодование по этому поводу: ей было неприятно их видеть. Но она видела тогда Гучкова (я теперь хорошо помню: да, это был Гучков). Она после говорила, что приезд его был бесцелен, что ему не для чего было приезжать”.
Камердинер Волков: “Зачем он (Гучков) тогда приезжал к Императрице, я не знаю. Его никто не звал.
Приезжал он тогда сам и без предупреждения.
Когда он шел назад, один из офицеров, приезжавших с ним, как заметно было, основательно пьяный, обратился ко мне, гардеробщику Ивану Мартышкину и лакеям Труппу и Предовскому (мы все стояли вместе) и злобно крикнул нам: “Вы — наши враги. Мы — ваши враги. Вы здесь все продажные”.
Он это кричал громко, с неприличными жестами, как пьяный.
Я сказал ему: “Вы, милостивый государь, в нашем благородстве ошибаетесь”. Больше я ничего не стал ему говорить.
Гучков шел впереди в расстоянии всего нескольких шагов от этого пьяного офицера и даже головы не повернул на эти слова. Он не мог не слышать этих слов”, — записывал следователь Н.А. Соколов.
Как видим, простые люди, гардеробщик и лакей, оказались НАМНОГО более благородными и порядочными людьми, чем многие «сиятельства», «светлости» и «высокоблагородия» из «высшего общества» царской России …
Надо сказать несколько слов о мотивах ареста и режиме содержания арестованной семьи Николая Второго в Царском Селе.
Как известно, арест его самого и, тем более его семьи, оказались большим «сюрпризом» для Николая Второго.
Разумеется, во время, предшествовавшее его отречению, НИКТО ему об этом даже не заикался. Впрочем, старинное правило: «горе побежденным!» в данном случае продемонстрировало свою универсальность.
В качестве мотива для решения об аресте царской семьи А.Ф. Керенский (спустя 3 года, уже на допросе у следователя Н.А. Соколова, в Париже, в августе 1920 года) показал следующие соображения:
“Николай II и Александра Федоровна были лишены свободы по постановлению Временного Правительства, состоявшемуся 20 марта. Было две категории причин, которые действовали в этом направлении. Крайне возбужденное настроение солдатских тыловых масс и рабочих петроградского и московского районов было крайне враждебно Николаю. Вспомните мое выступление 20 марта в пленуме московского совета. Там раздались требования казни его, прямо ко мне обращенные. Протестуя от имени Правительства против таких требований, я сказал лично про себя, что я никогда не приму на себя роли Марата. Я говорил, что вину Николая перед Россией рассмотрит беспристрастный суд. Самая сила злобы рабочих масс лежала глубоко в их настроениях. Я понимал, что дело здесь гораздо больше не в самой личности Николая II, а в идее “царизма”, пробуждавшей злобу и чувство мести… Вот первая причина, побудившая Временное Правительство лишить свободы Царя и Александру Федоровну. Правительство, лишая их свободы, создавало этим охрану их личности.
Вторая группа причин лежала в настроениях иных общественных масс.
Если рабоче-крестьянские массы были равнодушны к направлению внешней политики Царя и его правительства, то интеллигентско-буржуазные массы и, в частности, высшее офицерство определенно усматривали во всей внутренней и внешней политике Царя и в особенности в действиях Александры Федоровны и ее кружка ярко выраженную тенденцию развала страны, имевшего в конце концов целью сепаратный мир и содружество с Германией. Временное Правительство было обязано обследовать действия Царя, Александры Федоровны и ее кружка в этом направлении.
Постановлением Временного Правительства от 17 марта 1917 года была учреждена Верховная Чрезвычайная Следственная Комиссия, которая должна была обследовать деятельность носителей высшей власти старого строя и всех вообще лиц, приковывавших к себе внимание общества своими действиями во вред интересам страны.
Эта Комиссия и должна была обследовать также роль Николая, Александры Федоровны и ее кружка».
Первое свидание Керенского с царской семьей произошло 3 апреля 1917 года.
Бывший наставник цесаревича Алексея Пьер Жильяр в своих воспоминаниях «Император Николай II и его семья» отмечает:
«С гордо поднятой головой вошел в жилище Царя Керенский. Он нес в себе уверенность в виновности Царя перед Россией. Ею проникнута та инструкция, которую он сам лично составил для царственных узников. Керенский вдавался в ней в большие и совершенно излишние подробности. Указывая, какие блюда может кушать семья, он требовал, чтобы заключенный Царь был скромен, чтобы семья впредь “воздерживалась употреблять горячие закуски”.
П. Жильяр рассказывает в своей книге, со слов наследника цесаревича, что Керенский во время этого первого свидания, уединившись с Государем, сказал ему: “Вы знаете, что я добился отмены смертной казни как наказания… Я это сделал, хотя множество моих товарищей пало жертвой своих убеждений”.
Относительно режима содержания царской семьи под стражей, А.Ф. Керенский показал следователю Соколову следующее:
“Установление известного режима в отношении Николая II, его жены и всех вообще лиц, которые пожелали остаться с ними, было возложено Временным Правительством на меня. Мне же принадлежало и наблюдение за выполнением режима… Согласно воле Временного Правительства я выработал инструкцию, которая устанавливала самый режим в Царском, и передал ее для руководства Коровиченко” (коменданту дворца).
Инструкция вводила следующие ограничения:
1. Царская семья и все, кто остался с ней, были изолированы от внешнего мира.
2. Заключенные пользовались правом передвижения только в пределах дворца.
3. Для прогулок были отведены особые места в парке, специально для этого огороженные. Во время прогулок узники окружались караулом.
4. Богослужения совершались в дворцовой церкви.
5. Всякие свидания с заключенными были абсолютно запрещены и могли быть допущены только с согласия Керенского.
6. Вся переписка подвергалась цензуре коменданта дворца.
7. Дворец и парк были оцеплены караулами солдат.
8. Существовало двойное наблюдение за жизнью заключенных: наружное, принадлежавшее начальнику караула, и внутреннее, принадлежавшее коменданту дворца.
Кроме этих общих мер были приняты еще две, направленные, главным образом, на особу Императора.
Первая состояла в отобрании у Императора его различных документов по требованию Чрезвычайной Следственной Комиссии, что имело место в мае—июне.
Вторая мера состояла в ограничении свободы Императора и внутри дворца. Он был отделен на некоторое время от Государыни и виделся с нею под наблюдением дежурного офицера, в присутствии всей семьи и приближенных только за столом. Позволялось в это время вести беседы лишь на общие темы.
По этому поводу Керенский показал на следствии: “Эта мера была принята лично мною, по моей инициативе, после одного из докладов, сделанных мне по их делу Следственной Комиссией. Имелся в виду возможный допрос их Комиссией. В целях беспристрастного расследования я признал необходимым произвести это отделение. Николаю II об этом я объявил сам лично. Александре Федоровне было объявлено об этой мере Коровиченко по моему приказанию… Такой порядок был установлен мною, кажется, в первых числах июня и существовал приблизительно с месяц. Затем надобность в нем исчезла, и он был отменен”.
Однако и эти ограничения показались революционному офицерству (!!!) охранявшему семью Николая недостаточными, и они потребовали ужесточить режим содержания арестованных.
Вот что рассказывает об этом следовательН.А. Соколов:
«Строгость режима, установленного Керенским, показалась некоторым из господ революционных офицеров недостаточной. Они потребовали от полковника Кобылинского, чтобы вся царская семья ежедневно предъявлялась им.
Упадок дисциплины, моральная распущенность и мещанское любопытство прикрывались здесь соображениями, что семья может бежать. Кобылинский долго боролся с такими домогательствами, но в конце концов он должен был сделать доклад генералу П. А. Половцеву, сменившему Корнилова.
Требование офицеров было удовлетворено в несколько смягченной форме: ежедневно, когда царская семья выходила к завтраку, в столовую являлись два офицера: кончавший дежурство и вступавший в него.
Однажды, когда оба офицера явились к царской семье, Государь простился с офицером, уходившим с дежурства, и, по своему обыкновению, протянул руку его заместителю.
Тот отступил назад и не принял ее.
Государь подошел к нему, взял его за плечи и, заметно волнуясь, сказал: “Голубчик, за что?”
Офицер ответил:
“Я — из народа. Когда народ протягивал Вам руку. Вы не приняли ее. Теперь я не подам Вам руки”.
Этот офицер гордился впоследствии своим поступком. Его фамилия Ярынич.
При полном безвластии того времени царскосельский совдеп также вмешивался в жизнь семьи и “делегировал” в помощь Кобылинскому своего человека: армянина Домодзянца в чине прапорщика.
“Глупый, грубый и нахальный”, по свидетельству Кобылинского, он упорно стремился проникнуть во дворец в роли начальствующего лица. Когда это не удалось, он начал подкарауливать царскую семью в парке и, как мог, отравлял ее жизнь. О нем упоминает в своем дневнике Наследник Цесаревич и бранит его метким русским словом. Как и Ярынич, он также не принял однажды руки Государя…
Один из офицеров, студент университета, не известный мне по фамилии, особенно старался проявить свою бдительность по охране и обыкновенно ни на шаг не отходил от семьи во время прогулок в парке. Идя однажды сзади Государя, он буквально стал наступать ему на пятки. Взмахом трости назад Государь был вынужден охладить пыл революционера-охранника.
Подобное поведение некоторых из офицеров, а иногда и прямая агитация таких, как Домодзянц, развращали солдат. Они также старались проявить собственную инициативу в деле охраны и переходили границы всякой пристойности. Во время прогулок они не отходили от семьи, подсаживались к Императрице, разваливались в непринужденных позах, курили и вели неприятные для нее речи…
Солдаты входили во внутренние покои дворца, где не было никаких постов, рассматривали обиход семьи, высказывая невежественные, лживые и грубые суждения…
Склонность революционных солдат к воровству была немалая. Часовые взламывали хранилища с царскими вещами, находившиеся вне комнат дворца, забирались в кладовые, похищали провизию.
Были в составе охраны и иные люди, как среди офицеров, так и среди солдат. Они совсем иначе относились к царской семье, но делали они это тайно, боясь обнаружить свои чувства».
В следующей главе речь пойдет о высылке Временным правительством царской семьи в Тобольск.
Продолжение:http://www.proza.ru/2015/04/03/827