Духовные размышления. «Радуйся, древо благосеннолиственное…»
Аудио
Проповедь протоиерея Артемия Владимирова об Акафисте Божией Матери.
Наступает жаркое время, когда солнышко (оно в России долго прячется и скрывает свои лучи от жителей северной полосы) наконец отрешается от привычной для себя скромности и выходит рано поутру, заливая все пространство теплом и светом. Входя в зенит поздней весною, оно в летнее время ощутительно напоминает о себе. И порой хочется скрыться куда-то в тень, спрятаться от палящих лучей, особенно если нет возможности утолить жажду, смочить пересохшее горло живительной влагой – водой, из которой мы состоим чуть ли не на восемьдесят процентов. Но что сказать о путниках, которые два-три часа идут где-нибудь в пустыне, по потрескавшейся от жара земле, тень им представляется едва ли не первейшим благом… И если мы не желаем умереть от обезвоживания, необходимо восстановиться. Иногда даже видятся вокруг миражи, оазисы, пальмы, источник со сладкой ключевой водой, и идешь туда среди зыбучих барханов, ноги увязают в песке, еще один, два, три шага – и пропадает мираж, и только поет ветер, сдувая песок с вершин дюн.
Радуйся, древо благосеннолиственное! Имже покрываются мнози (многие). Ах, какое удивительное обращение к Царице Небесной! В прошлый раз мы говорили о древе светлоплодовитом, древе, от которого питаются верные. Сегодня о древе благосеннолиственном, это то же самое дерево, с которым сравнивается Пречистая Дева Мария. Это дерево, покрытое листвой, весело шумящей при вашем приближении. Эта густая крона, со всех сторон покрывающая дерево, дает благую сень – тень, в прохладе которой вы невольно оживаете, если солнышко припекло вашу макушку и вы чувствуете жажду. Под ветвями раскидистыми, множественными благосеннолиственного древа укрывается земная, воинствующая за добродетель Церковь, то есть мы с вами. Впрочем, в одной из притч Христос говорит о древе, выросшем из горчичного семени, и среди кроны этого дерева прячутся птицы небесные. Может быть, это ангелы Божии, которые осеняют Пречистую Деву, Архангел Гавриил, который являлся Ей и в назаретской горнице, благовествуя там тайну явления Бога от Пречистой Марии. Или на горе Елеонской, когда Матерь Божия коленопреклоненно молилась, чтобы Ей поскорее выйти душой из многострадального девственного тела и войти в небесные обители, где Христос, Ее Божественный Сын, пребывает во славе общей с Отцом. Или святые Иоаким и Анна – родители Богородицы, Иоанн Богослов, попечению которого Христос вверил Свою Матерь, преподобный Серафим Саровский из рода Богородицы, человек, соблюдший чистым свое девство для того, чтобы всегда иметь радостный дух, прославляющий Деву Марию.
Итак, мы сегодня размышляем над необычным для уха современника выражением: «Радуйся, древо благосеннолиственное», под которым укрываются многие, все мы. Что же это за сладкая сень, питательная, прохлаждающая и насыщающая одновременно наши души? Конечно же – покров Божест венной благодати. Войдя в этот покро в, молясь вечером, отходя ко сну: «Богородице Дево, радуйся, Благодатная Марие, Господь с Тобою; благословенна Ты в женах и благословен плод чрева Твоего, яко Спаса родила еси душ наших», – мы ощущаем особенную тишину в нашем сердце, ясность мысли и эту благую сень, которая снисходит на нас от кроны величия Матери Божией. Смирение днем с огнем не сыскать, не продать, не купить, это дар Божий. Впрочем, его получает всякий, кто желает, и заключается он в том, чтобы, как и Матерь Божия, не мыслить о себе высоко, не разбухать и не распухать от ложного чувства собственной значимости, но, напротив, помышлять о себе как о невеликом, как о предпоследнем, нет – последнем в рядах тех, кто угождает Богу. Мысленно займи это место последнего, но при этом потянись своей душой к Пресвятой Деве, как младенец тянется к родительнице, желая успокоиться на груди своей плотской матери. Это и умение воздать Богу подобающую Ему честь как Существу Всемогущему, Всеблагому и Премудрому, умение смирить свой разум гордый пред бездной Его Божественной премудрости, безотчетно отдаться Его всепокрывающему Промыслу. Искусство ощущать свою полную зависимость от щедрот Божиих, без Него мы действительно и пальчиком шевельнуть не могли бы. Есть зачаток смирения – и словно светлая тень или сень снисходит на нас и низводит в гармонию между умом и сердцем, душой и телом, внутренним и внешним, даруя нам ту младенческую, детскую непосредственность, цельность, простоту, незлобие, в среде которых почивает Сам Господь.
Радуйся, древо благосеннолиственное! Мне кажется, что это сень и тень надежды (славянское слово – «упование»). Надежда воистину не посрамляет, надежда умирает последней, оставляя место любви, которая не перестает никогда. Надежда есть светлое чувство, если я верю, знаю, что рядом со мной находится Тот, сила Которого не оскудеет никогда. Если я знаю, что в нужный момент я не буду оставлен на произвол судьбы и брошен, но мне всегда будет протянута рука, десница, меня подкрепляющая, «держащая за шиворот», препятствующая мне пойти ко дну. Если я знаю, что при моем скудном уме и слабости слова мне всегда вложат и в ум, и в уста мысли и слова действенные, исполненные энергии, мудрости, правды и любви и я действительно буду беспечален. Надежда – наш компас земной, но и не только земной, потому что она позволяет нам верить в невидимое, она сдвигает полог того, что открывается нашим земным очам, она из времени выводит нас в вечность. Блажен, кто верует и надеется, тепло ему на свете. Не зря мы вспоминаем сегодня это поэтическое присловие: «Радуйся, древо благосеннолиственное». Мне кажется, что в этом непростом, но таком ясном выражении еще содержится намек вот на что: как спокойно и радостно на душе, когда мы чувствуем, что нас любят, о нас заботятся, о нас помнят! Мы находимся в фокусе внимания добрых и светлых очей. Никто не забыт, ничто не забыто – так говорят об Оке нашего Создателя. А ведь у Него все живы – и прошедшее, и настоящее, и будущее совмещены в единой плоскости, на которой находятся все человеческие души. Бог любит нас и печется о нас как Отец родной, для того и послал в мир Своего Божественного Сына – посредством Богородицы воплотился Создатель, чтобы никто из нас не прошел мимо Его отеческих объятий.
Радуйся, древо благосеннолиственное! Радуйся потому, что мы птенцы церковные, что мы малые дети, собранные здесь в ограде Матери Церкви, и осязаем, ощущаем присутствие этой сени потоков Божественной Любви, одновременно и прохлаждающей, и согревающей наши сердца.
Дай Бог, дорогие друзья, чтобы никто из нас не уходил по собственному желанию из сени благой струящейся кроны покрова Матери Божией, а уж Сама Она никогда не отдаст нас на растерзание нашим врагам.
Древо благосеннолиственное
Пономарь Алексей Семёнович стал героем моих рассказов уже давно. Перед читателем он представал и трудником, и советчиком, и молитвенником, и житейским мудрецом. Было однажды, во время интервью меня попросили рассказать про этот литературный персонаж: существует ли такой человек, с которого рисовался мой книжный герой? Не помню, что я тогда ответил, но одно могу утверждать всегда: натурщик у литературного Алексея Семёновича уж больно хорош. Каков он, на самом деле? А вот.
Как-то случилось мне с настоящим Алексеем Семёновичем и ещё с парой сельских мужичков что-то разгрузить. В ту пору приход наш был небогатым, делали всё своими руками. Ну, а после трудов решили потрапезничать прямо возле покосившегося тогда храма. Закуска нехитрая: огурчик, хлебушек. Проголодались мы все. Один из мужичков что-то шибко долго завозился у колонки, где все мы уже вымыли руки. Другой его окликнул:
— Слышь, Михалыч, ну ты жрать-то будешь? Или мы без тебя всё умнём?
Михалыч в ответ смущённо попенял:
— Ну что ты, при церковных-то людях, да ещё и такими словами. Не «жрать», сказал бы, а «кушать» что ли?
Алексей Семёнович всегда слыл за человека книжного и от церковной премудрости, помню, решил обоих наших соработников наставить:
— Что же ты, Михалыч, думаешь такое? Да слово «жрать» самое наше, церковное. В Пслтыре так и пишет святой Давид: «пожри Богу жертву хвалы! Воскликните Богу гласом радования». Так, что не мудри, иди скорее да садись с нами жрать!
Михалыч благостно потёр ладони и уселся.
Потом, когда мы с Семёнычем остались наедине, я попытался ему объяснить, что славянское ёмкое слово «жрать» можно перевести на русский не иначе, как «приносить жертву». Старый добрый Семёныч… как он был удивлён! Признаться, я до сих пор, спустя годы не уверен в том, понял ли он тогда смысл этого сытного славянского слова. Больше на эту тему мы и не беседовали. Повод не возникал.
Хотя, нет, вру. Однова, припомнил-таки, разговорились мы на псалтырную тему. Славянское слово «вкупе», то есть – вместе, купно, он тоже понять не мог. Читал, как понимал: «в купе», с ударением на последний слог. «Жити братии в купЕ»… Верно, что царь Давид предвидел купейные вагоны? Побеседовали. Семёныч признался, что после разъяснения ему всё открылось. Однако он и по сей день вслух прочитывает: «Се что добро или что красно, но еже жити братии в купЕ». Так и видится мне уютное купе, выкрашенное красной краской, проводник разносит братии чай. Се что тебе, не добро ли?
Алексей Семёнович в жизни стареет, как и все. Теперь его борода вовсе седа без просвета, не та уже и осанка. А сколько он положил сил, чтобы пономарить в красивом восстановленном храме! Чтобы читать свою любимую Псалтирь в окружении грамотных певчих, на новом красивом клиросе!
К слову, с певчими он строг. От радения он их, грешных, сверх меры часто наставляет. Когда демонстративно листает «Устав», щурится, поправляет очки. Это только я да он сам знаем, что мелкие буковки устава он уже лет пять тому, как и в окулярах разглядеть не в силах. Но певицы благоговеют. Это и правильно, всегда человеку нужен рядом кто-то мудрый и боголюбивый, чтобы чувствовать его предстательство. Я, дескать, не один, не сам, не первый! Вот, передо мной ещё Семёныч есть! Да и самому моему «прототипу» нравится такое положение в приходском обществе. А ведь уважение – штука не простая – не купишь. Поди-ка ты, заслужи его.
В алтаре настоящий Алексей Семёнович молится искренне. Я иногда, украдкой поглядываю на него в такие моменты. Ведь признаться откровенно, и мне бы хотелось иметь молитвенного о себе предстателя. Его лицо спокойно, взгляд устремлён горЕ. Губы молитвенно шепчут и одновременно будто улыбаются. А иногда, я наблюдал, глаза начинают эдак вот легонько лучиться, радоваться. Что же созерцает мой старенький пономарь в такие минуты? Может рай? Может ангелов? Иногда Господь сподобляет тому смиренных и кротких…
Как-то, было недавно, в монотонном чтении кафизмы за всенощным расслышал я это самое «пожри Богови жертву хвалы и воздаждь Вышнему молитвы твоя». И всплыло в памяти то помянутое «Михалыч, не мудри, садись с нами жрать». «Любопытно, — подумалось, — а понимает ли теперь мой постаревший Семёныч, что царь Давид не зовёт верных к столу, а только призывает принести Богу жертву хвалы»? Поглядел на него – молится, улыбается, будто что-то перед собою зрит. Порадовался я.
Ну, а потом, уже после службы не выдержал-таки я и решил Семёныча подразнить: «Скажите, говорю, Алексей Семёныч, вы всю молодость столярничали и с любым деревом на «ты». Как по-вашему: в акафисте встречается такая фраза — «древо благосеннолиственное». Что это за дерево такое?
Он немного подумал, помолчал. Ничего определённого не ответил, но видно было, что это дерево, от листвы которого падает благая тень, которое на русский ты иначе не переведёшь — не пыжься — его весьма умилило. Клирос дочитывал первый час, за окнами угасал Божий день. Настоящий Семёныч погрузился в свои молитвенные думы. Как всегда в такие минуты мне было приятно за ним наблюдать. Он медленно крестится, восковое лицо его будто бы лучится. И никто, кроме него самого не знает, что ему в такие минуты видится. Возможно, вполне возможно, что Господь даёт ему видеть рай. Настоящий, светлый. И там – святые. Там тёплое купе полное святой братии, за окном мелькают райские кущи. Там и царь Давид во славе исполняет свою Псалтырь, не исключено даже, что жрёт жертву хвалы. Праведникам там сладко, без сомнения. Читывал ведь искренний Семёныч прокимен «правым подобает пахлава». Там, верно, наблюдает он и это самое дерево. Каким оно ему видится, благосеннолиственное?